Текст книги "Первая кровь"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 11

24.12.1948

Рейхскомиссариат «Украина».

«Псарня» – первый детский военизированный интернат для неполноценных.

Во второй половине декабря неожиданно ударили жестокие морозы, не свойственные для мягкого украинского климата. Столбик термометра в ночное время частенько опускался ниже отрицательной тридцатиградусной отметки. В связи с наступившими холодами оберстлёйтнант Нойман распорядился не гонять мальчишек на улицу – слишком многие курсанты обморозились за последнее время. Временно были прекращены уже вошедшие в привычку утренние пробежки с полной выкладкой, лыжные кроссы, полоса препятствий и прочие «развлечения» на свежем воздухе. Выстроенный незадолго до наступления холодов просторный спортивный зал не мог вместить всех «желающих». Поэтому для мальчишек наступила настоящая лафа: только регулярные занятия в классе и редкие – в спортзале. Появилось больше сводного времени: мастера-наставники слегка ослабили туго натянутые поводки, разрешив воспитанникам даже валяться на нарах до наступления отбоя. Вовка же, к своему удивлению, сошелся накоротке с бывшим начальником полиции Кабановым и его семьёй, у которых и проводил львиную долю своего свободного времени. Иннокентий, до безумия любивший свою жену и сына, оказался человеком со сложным, порой даже тяжелым характером. Но то, с каким трепетом он относился к своим близким, Вовка заметил в первые дни после переезда семьи Кабанова из города в преподавательский корпус на территории школы. Сын бывшего полицая Ромка, с молчаливого одобрения Ноймана, был зачислен в первое отделение первого взвода. Так уж вышло, что с первых дней пребывания малолетнего отпрыска Кабанова на «Псарне», Вовка взял над Ромкой негласное шефство: быстренько отвадил пинками и подзатыльниками от пацаненка любителей злобных и безответных шуток, чем заработал горячую благодарность от матери опекаемого мальчишки. Екатерина Кабанова – мать Ромки, бывшая учительница русского языка и литературы, привезла с собой из города шикарную библиотеку. Пригласив в знак благодарности Вовку к себе на ужин, она почти силой навязала ему одну из многочисленных книжек. По всей видимости, фрау Кабанова знала, чем заинтересовать ершистого подростка: первой книжкой, которую из вежливости пришлось прочитать Вовке, оказался «Морской волчонок» Майн Рида. Книга о мальчишке, заживо замурованном в трюме корабля, но не опустившем от отчаяния руки и проложившем дорогу к свободе ногтями и зубами, потрясла Вовку до глубины души. «Я буду таким же!» – решил он, перевернув последнюю страницу. Идти до конца и не сдаваться! С тех пор он все свободное время проводил за чтением книг, которые открывали ему ранее не известные миры: он воевал рука об руку с Натаниэлем Бампо и Чингачгуком в американских лесах; вместе с Джимом Хоккинсом вдыхал соленый морской воздух на палубе корабля в погоне за несметными пиратскими сокровищами; грабил испанские галеоны вместе с капитаном Бладом; прошел двадцать тысяч лье под водой вместе с капитаном Немо; и даже путешествовал на Луну и к центру Земли… Окружающий мир, оказывается, мог быть расписан совсем другими, радужными красками, в противовес окружающей мальчишку кровавой, наполненной болью и страданием действительности. Нет, крови в книгах тоже хватало, но там все оканчивалось благополучно и счастливо, чего нельзя было сказать о реальной жизни.

– А, Путилов, вот ты где! – В бытовую комнату первого взвода, где, впившись взглядом в очередную книжку, проводил свободное время Вовка, заглянул мастер-наставник Сандлер. – Опять читаешь?

– Яволь, герр мастер-наставник, читаю! – Вовка вскочил и вытянулся по струнке.

– Что хоть читаешь? – полюбопытствовал Михаэль.

– «Всадник без головы», – ответил Вовка.

– У-у-у, Майн Рид, – понимающе покачал головой Михаэль. – Занимательная вещица…

– А вы что, тоже читали?

– Техас, мустангеры, плантаторы, индейцы… Конечно читал! Я, к твоему сведению, Путилов, образованный человек, хоть и солдат… Ладно, я вот о чем зашел сказать: завтра твой взвод дежурит по кухне. А в результате вашей взаимной любви с кантиненляйтером на кухню тебе вход заказан. Ланге еще тот маньяк – может и приказ Ноймана нарушить: скрутит тебе башку…

– Пусть только попробует! – ощерился мальчишка.

– Не перебивай, Путилов!

– Виноват, герр Сандлер! – опомнился Вовка.

– То-то же! В общем, пусть твои парни сворачивают головы гусям, которых доставили к рождественскому ужину, а ты поедешь со мной в лес за елкой…

– А зачем нам ёлка, герр Сандлер? – спросил мальчишка.

– Вот чудак-человек, – рассмеялся Сандлер, – я же ясно сказал – гусей завезли для рождественского ужина! Ёлка тоже – на Рождество! Какое Рождество без елки?

– Не знаю, герр Сандлер, – пожал плечами мальчишка. – Я только Новый год праздновал…

– Беда мне с вами! – махнул рукой мастер-наставник. – В общем, завтра с утра возьмешь с собой еще пару… Нет, троих! Думаю, будет достаточно, – решил Михаэль. – Берешь троих курсантов, затем к Мейеру – получите у него тулупы и валенки, топоры и пилу и ждете меня. Все ясно?

– Так точно, герр Сандлер! К какому времени собраться?

– Я же сказал: с утра!

– До или после завтрака? – не отставал от командира Вовка.

– Молодец, Путилов! – похвалил подчиненного Сандлер. – Уточняю задачу: к Мейеру – сразу после завтрака! Ферштейн?

– Яволь, герр мастер-наставник! Сбор сразу после завтрака!

– Ну все, можешь продолжать чтение, – разрешил Михаэль.

Едва он вышел, Вовка упал на стул, и развернул книгу, и вновь погрузился в удивительную историю гасиенды Каса-дель-Корво.

* * *

Утро двадцать третьего декабря выдалось на диво морозным, но тихим. Ветер, терзавший курсантов, за какой-либо надобностью рискнувших выбираться на улицу, стих. Взошедшее утреннее солнце переливалось всеми цветами радуги в высоких сугробах, сверкало на занесенных крышах и снеговых шапках деревьев. На дворе вовсю суетились Вовкины однокурсники, расчищая от снега заметенные за ночь тропинки и дорожки. Быстро перекусив, Вовка со своими закадычными друзьями Петькой Незнанским и Сашкой Чернюком отправились к Мейеру за теплыми вещами. Плешивого коменданта они нашли в жарко натопленной клетушке, пристроенной к вещевому складу.

– Можно, герр Майер? – распахнув дверь, поинтересовался Вовка. – Нас мастер-наставник прислал…

– Закрывайт дверь, олюхи! – ругнулся немец, передергивая плечами от идущего из распахнутых дверей холодного потока воздуха. – Нихт дер май мъесяц! – коверкая русские слова, прошипел он. – Die Kalte hundisch! [84]84
  Die Kalte hundisch! (Нем.) – Холод собачий.


[Закрыть]

Мальчишки шнуром проскочили в каптерку и захлопнули за собой дверь.

– So ist es besser! [85]85
  So ist es besser! (Нем.) – Так-то лучше.


[Закрыть]– оскалился комендант, запахивая поплотнее меховую безрукавку. – Что хотеть?

– Нас Сандлер прислал, – напомнил Вовка. – В лес мы идем, за елкой. Сказал, чтобы мы у вас одежду теплую получили: тулупы и валенки…

– А! Тюльюпы и вальенки… Ich erinnere-erinnere mich, [86]86
  Ich erinnere-erinnere mich (Нем.) – помню-помню.


[Закрыть] – кивнул Мейер. – Их готовить вчера. – Комендант подошел к ситцевой занавеске, делящей каптерку на две части, отдернул её. За занавеской на замызганном топчане лежали белоснежные овчинные полушубки. Явно из обмундирования Красной армии. Рядом с топчаном обнаружилось и несколько пар в меру растоптанных валенок. Петька первым скинул шинель и забрался в теплую овчину.

– Великоват, – расстроенно произнес он, хлопая длинными, закрывающими кисти рук рукавами.

– Ничего, из большого еще никто не вываливался, – философски заметил Вовка, примеряя обновку. – Видел бы ты, в чем я раньше ходил… – Полушубок мальчишка натянул прямо поверх курсантской шинели, затем ловко закатал рукава: – Любо-дорого посмотреть! – с энтузиазмом произнес он, вращая руками. – Я уже упрел в этом наряде!

– Я тоже, – согласился Петька.

– Die warmen Hosen und die Socken, [87]87
  Die warmen Hosen und die Socken (Нем.) – теплые брюки и носки.


[Закрыть]– произнес Мейер, сваливая на топчан зеленые ватные штаны. – Одеваться. Бистро. Packen Sie sich auf die Straße! [88]88
  Packen Sie sich auf die Straße! (Нем.) – Убирайтесь на улицу!


[Закрыть]Топать улица!

– Яволь, герр комендант! – кивнул Вовка, натягивая штаны с носками и забираясь в валенки. – Герр Сандлер еще приказал захватить с собой пилу и топоры.

– Was ist пила? – переспросил Мейер. – Вода? Пить?

– Нихт, герр Мейер, – помотал головой Вовка. – Пила… не пить вода, а пилить! – Он растопырил пальцы на руке и повозил ими по ножке стола. – Вжик-вжик! Дерево пилить!

– А! – понял немец. – Die Sage? – Комендант залез под топчан и вытащил из-под него длинную двуручную пилу. – Es?

– Я! Я! – обрадовался мальчишка. – Отличная пила! А топор?

– Axt брать улица. Там, где дрова…

– Это на кухне, что ли, у Ланге? – уточнил Вовка.

– Я, Ланге, – подтвердил Мейер. – Кухня драй топьёр. Можно брать два. Я benachrichtigen… э-э-э… предупреждать кантиненляйтер Ланге…

Нацепив теплую амуницию, обтекающие потом мальчишки, ставшие неповоротливыми, словно черепахи, выползли на улицу.

– Петька, сгоняешь за топорами к Ланге, – попросил друга Вовка. – Не хочется мне как-то лишний раз ему зенки мозолить…

– Ну еще бы, – понимающе усмехнулся Незнанский, – конечно сгоняю.

– Ладно, лети давай – мы тебя на плацу подождем. Вдруг Сандлер уже там, – крикнул вдогонку убегающему Петьке Путилов.

– Я быстро, – полуобернувшись, ответил Незнанский.

Мальчишки обошли склад и по узенькой тропинке, ведущей от деревянного клозета к казармам, добрались до заснеженного плаца. На плацу их уже дожидался конюх Митрофаныч, развалившись в заполненных сеном розвальнях. Опустив широкий воротник засаленного тулупа, конюх скользнул равнодушным взглядом по мальчишкам, громко шмыгнул сизым мясистым носом и спросил простуженным голосом:

– Вы, что ль, со мной в лес за елкой?

– Ага, Митрофаныч, – ответил Сашка, плюхаясь рядом с конюхом в сено. – Не знаешь, далеко поедем?

– А это как их господским высочествам угодно будет, – пожал плечами Митрофаныч. – По мне, так я прямо возле периметра бы срубил… Нет, говорят, die unschone Tanne! Плёхой ёлька! – передразнил немца конюх. – Слышь, малец, постой-ка на шухере! – неожиданно попросил Вовку Митрофаныч. – Мне подлечиться надо… Смотри, чтобы из немчуры никто не шел.

– Хорошо, – ответил мальчишка.

– И ты тоже не филонь! – Конюх толкнул локтем развалившегося на сене Сашку. – Смотри в оба!

Митрофаныч воровато огляделся, затем расстегнул тулуп, вынул из-за пазухи чекушку, наполненную мутной жидкостью, вытащил зубами пробку, взболтнул содержимое и сделал из бутылки несколько крупных глотков. Занюхав овчинным воротником, Митрофаныч вновь спрятал чекушку за пазухой.

– Жить стало легче, жить стало веселей! – отравив сивушными парами свежий морозный воздух, Митрофаныч подмигнул мальчишкам. – А это кто там бежит, запинается? – спросил конюх, заметив спешащего к друзьям Петьку. – Судя по топорам – ваш хлопец.

– Наш, – ответил Вовка, забирая из рук Незнанского один из топоров. – Ну что Ланге?

– Нормально, его же вчера Мейер предупредил. Он даже их наточил…

– Ну что, все готовы? – спросил появившийся на крыльце канцелярии Сандлер, одетый в новенький офицерский полушубок.

– Так точно, герр мастер-наставник! – Мальчишки спешно выстроились возле саней.

– Эта… дозвольте спросить, герр офицер… – подал голос кучер.

– Чего тебе?

– Я, конечно, извиняюсь, но обновки ваши – они ж со складов РККА?

– Ну и что? Тебе-то какое дело?

– Да мне-то все едино, ваше превосходительство, – почесал неравномерно заросший седой щетиной подбородок Митрофаныч, – только вот не подстрелил бы нас кто в лесу… Из этих, из ваших… Ягдкомандеров… Примет сослепу за партизан…

– Да какие здесь «егеря»? – не разделил опасений кучера Михаэль. – О партизанах в этих краях уже лет пять-семь ничего не слышно. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Так что все будет нормально, Митрофаныч. Не дрейфь!

– А мне чо, мне-то как раз и ничо. – Кучер пожал плечами и принялся проверять сбрую, похлопывая спокойную пегую кобылку по мохнатому боку. – Все в порядке, герр Сандлер, можно ехать, – сообщил Митрофаныч, устраиваясь в розвальнях поудобнее. – Н-но, трогай, милая! – слегка хлестнул он вожжами по крупу кобылы, когда Сандлер с мальчишками погрузились в сани.

– Ты ведь эти места хорошо знаешь, Митрофаныч? – спросил конюха Сандлер.

– Еще бы, я тут и родился недалече, в Жулеповке, – ответил тот. – Сызмальства все окрестности облазил…

– Куда едем-то хоть? – поинтересовался немец.

– Есть тут верстах в четырех знатный ельничек. Вот там елочку себе и сыщете, герр офицер: хоть шён, хоть зер шён! Там этого добра еще на сто тыщ рождествов ваших хватит.

– Что-то ты сегодня разговорчивый, Митрофаныч? – подозрительно посмотрел на конюха Михаэль. – На грудь, что ли, с утра принял? А?

– Да какое там, ваше благородие, – обернувшись, кучер «преданно» взглянул в глаза немцу.

– Ага, – усмехнулся Сандлер, – а чего такой счастливый? И глазки так весело блестят?

– Герр офицер, – не стушевался Митрофаныч, – ваша правда! Ничего-то от вас не скроется! – елейным голоском произнес кучер. – Ну принял граммульку для сугреву – вона как проморозило-то! Это вам, молодым, все нипочем, а у меня, старика, кровь давно остыла, – театрально пожаловался он дребезжащим голосом. – Вот и разогреваю, как могу…

– Перестань ныть, Митрофаныч! – произнес Сандлер, не купившись на жалобный голос конюха. – Тебе сколько лет?

– Шестьдесят… скоро…

– Шестьдесят? А брюзжишь, как будто тебе сотня! Бери пример с директора Ноймана, – посоветовал конюху немец. – Ему скоро шестьдесят пять, а выглядит куда как моложе! Да и молодым кое в чем фору запросто даст…

– Ну дык вы ж арийцы, высшая раса, – произнес Митрофаныч. – Куды ж нам, неполноценным! Вы ж, поди, и старитесь медленнее… А нам, унтерменшам, низменные инстинкты всю жизню портят. Это я в одной вашей газетке прочел, – пояснил кучер. – Правду пишут, вот те истинный крест – чистую правду! Как уж мне эти низменные инстинкты жить не дают…

– Помолчи уже, Митрофаныч! – недовольно скривился Сандлер.

– Слушаюсь, герр офицер, – кучер послушно замолчал, радуясь, что так удачно отбрехался от разговора о выпивке. Получать нагоняй за пьянство Митрофанычу ужас как не хотелось.

Кобылка, окутанная клубами пара от её горячего дыхания, мерно бежала по заснеженной просеке. Приятно скрипел снег под полозьями санок, мелодично позвякивали медные бубенчики, притороченные к конской сбруе. Заснеженный лес разбудил в Вовкиной душе еще не стершиеся воспоминания о недавнем партизанском прошлом. На миг ему показалось, что вот сейчас из-за деревьев на просеку выскочат бойцы отряда и порешат…

– Тпр-ру, стой! – выдернул мальчишку из воспоминаний резкий окрик кучера. – Приехали, герр офицер! – остановив розвальни на опушке елового бора, сообщил Митрофаныч.

– В общем, так, курсанты, – произнес Сандлер, выбираясь из саней, – слушаем вводную… – Немец потоптался валенками по снегу, разминая затекшие ноги, несколько раз присел, а после продолжил, внимательно осмотрев окружающую растительность: – Елка нужна примерно вот такой высоты…

– Так, может, её и срубим? – предложил Митрофаныч, мечтающий побыстрее вернуться к теплой печке и к заначенной от жены очередной чекушке первача.

– Нет, эта не годится, – возразил Сандлер, – лысая она.

– Тогда вот эту, – указал на очередную ель, росшую возле самой просеки, конюх. – Пушистее некуда, вон какая разлапистая!

– Эта тоже не годится! – не согласился с доводами Митрофаныча Михаэль.

– Отчего же? – полюбопытствовал конюх. – Размер и пушистость у норме…

– Кривая она, не видно разве? Совсем уже зенки залил?

– Да когда бы я успел, ваше благородия? На глазах ведь все время!

– Сама невинность! – Сандлер сплюнул в снег. – Может, тебя по этому поводу еще и орденом наградить?

– Зачем мне орден? Я согласен на медаль! – лукаво прищурился Митрофаныч.

– Ты мне тут, умник, Теркина не цитируй! – повысил голос на конюха немец.

– Ох ты ж! – не на шутку перепугался конюх – поэма Твардовского «Василий Теркин» находилась в списке запрещенных книг. – Неужели читали, Михаэль Робертович?

– Читал, Митрофаныч, читал. И не только Твардовского… Да ты не бойся, не сдам я тебя в гестапо. Только языком зря не чеши в следующий раз. Ферштейн?

– Михаэль Робертович…

– Меньше слов, больше дела! – заткнул рот конюху Сандлер. – Топор в зубы – и на поиски настоящей красавицы-елки, а не такого вот раскоряченного чуда. Пацаны, все понятно? – Немец обернулся к курсантам: – Далеко не забредайте… Хотя потеряться сейчас проблематично: по следам выйти – плевое дело! Если кому из вас попадется идеальная елка – зовите!

– Так точно, герр Сандлер!

– Тогда разбежались в разные стороны! – приказал Михаэль, сворачивая с просеки в лес.

Мальчишки с разбегу зарылись в глубокий снег: сугробы в ельнике намело – будь здоров. Вовка, словно танк, ломился по снежной целине, далеко опередив завязших однокурсников. Мальчишке было не привыкать. Почти всю свою сознательную жизнь Путилов провел в лесу. Так что ходить по лесным сугробам был приучен сызмальства.

«Жаль только, снегоступов не дали, – подумал он, высматривая подходящее дерево. – С ними не в пример легче было бы».

Вскоре, углубившись в ельник, он потерял из виду друзей и Сандлера с Митрофанычем. Только в тишине время от времени раздавались голоса перекрикивающихся «лесорубов».

«О-го! Э-ге-гей! Ау-ау!» – разносило вездесущее эхо по впавшему в зимнюю спячку лесу.

Неожиданно Вовка, наступив под слоем снега на какой-то выпуклый и скользкий предмет, завалился в сугроб.

– Чё за фигня? – Вовка поднялся и отгреб ногой снег в сторону.

На земле, присыпанный снегом и скукоженными сухими листьями, обнаружилась слегка поеденная ржой каска – Stahlhelm – стальной шлем немецкого солдата. Мальчишка нагнулся и взял шлем в руки. М40 – без труда опознал он стандартную модель, принятую на вооружение вермахтом в 1940 году. Немного потоптавшись на месте находки, Путилов наткнулся и на разрозненные останки хозяина – груду костей, обглоданных и растащенных мелким лесным зверьем.

– Так тебе, тварь, и надо! – пнув пожелтевший череп, «пожелал удачи» погибшему немцу мальчишка. – Чтобы вы все в наших лесах остались… – Он усмехнулся. – Желательно в таком же вот виде… Ух ты! А это что? Граната?

Отбросив в сторону шлем, Вовка поднял с земли металлическое «яйцо».

– Die Eihandgranate – осколочно-фугасная дистанционная наступательная граната М39,– определил он, проверяя целостность корпуса, спаянного из двух половинок штампованного листового металла. – Неужели живая? – Вовка крутанул предохранительный колпачок, который с трудом, но поддался. – Похоже, что живая! – убедившись в наличии вытяжного шнура и капсюля-детонатора, обрадовался Вовка, пряча гранату в карман. – Пригодится, – решил он, разгребая снег в надежде найти что-нибудь еще. Но больше ничего ценного не попалось.

Засыпав останки снегом, мальчишка поспешил убраться: ему не хотелось, чтобы кто-нибудь еще узнал о его случайной находке, а особенно о припрятанной гранате.

«Попутчиков-лесорубов» Вовка нашел собравшимися около красивой заснеженной елки.

– А, Путилов, – обратил внимание на подошедшего курсанта мастер-наставник, – ну как тебе?

– Красивая! – чистосердечно признался Вовка.

– Это я нашел! – похвалился Сашка Чернюк. – Скажи, здорово?

– Здорово! – послушно повторил Путилов.

– То что нужно! Незнанский, тащи пилу из саней и за работу! – приказал Сандлер. – Не куковать же здесь дотемна?

– Слушаюсь, герр Сандлер! – Петька, взрыхляя глубокий снег, помчался к саням.

– А вы пока обрубите нижние ветки, чтобы пилить не мешали, – продолжал распоряжаться Михаэль.

– Сделаем, ваш бродь! – Митрофаныч скинул теплые меховые варежки, демонстративно поплевал на ладони и вооружился топором. В несколько ударов он срубил толстые нижние ветви, оголив ствол. От мощных ударов топора снег, слетевший с еловых ветвей, сверкающим душем осыпал машущего топором, матерящегося во весь голос конюха. – Так, босота, хватайтесь за ручки, – произнес он, когда Петька притащил из розвальней двуручную пилу. – Готово? – Сашка взялся за одну ручку, Петька за другую.

– Готово, – ответили мальчишки.

– В каком месте пилить? – спросил Петька.

– Здесь, – Митрофаныч стесал топором кусок коры на уровне пояса. – Так нормально, герр Сандлер?

– Да, – кивнул немец. – Если что, на месте поправим.

Пила вжикнула, вгрызаясь в промерзшую древесину, и изогнулась горбом. Деревянная ручка выпрыгнула из Сашкиных рук.

– Да кто ж вас так пилить учил? – ругнулся конюх, отталкивая Чернюка в сторону. – Неучи! По очереди тянем пилу на себя… Тащи, Незнанский! Вот, а теперь я… Снова ты… Опять я… Раз… Два… Раз… Два… Понятно?

– Понятно, – ответил Сашка.

– Бери обратно. – Конюх отпустил ручку и подвинулся. – На раз-два… Раз! Тяни! Два – отпускай. Ага, хорошо! Два… Раз… Два…

Когда распил достиг середины ствола, полотно пилы застряло: ни вперед ни назад.

– Ага, защемило! – довольно произнес Митрофаныч. – Так и должно быть. Ну-ка, Вовка, давай-ка навалимся…

Митрофаныч, упершись ногами в землю, всем весом навалился на еловый ствол. Вовка поспешил последовать его примеру.

– Чего встали? – рявкнул на мальчишек конюх. – Я ить не железный!

Пацаны, опомнившись, вновь налегли на инструмент. Вскоре дерево затрещало, накренилось и мягко повалилось на пушистый снег.

– Готово, – выдохнул Митрофаныч, вытирая пот. – Осталось до саней дотянуть – и домой! На обед успеть хочется.

* * *

К обеду мальчишки опоздали. Однако, к всеобщей радости, Сандлер лично распорядился, чтобы кухарка накормила промерзших до костей лесорубов. Плотно отобедав и сдав Мейеру полушубки с валенками, мальчишки отправились на дальнейшие работы в холл бывшей барской усадьбы, куда они вместе с Митрофанычем сгрузили лесную красавицу. До наступления вечера Сандлер планировал установить елку и украсить её подобающим образом. В холле мальчишки обнаружили привычно ругающегося матом поддатого конюха, пытающегося сварганить из подручных материалов подставку для елки. Заметив курсантов, он довольно взмахнул ножовкой:

– Ну-ка, мелюзга, подержите… А то я этот брусок уже полчаса распилить не могу!

С приходом мальчишек работа закипела: Митрофаныч, приложившись к заветной бутылочке, перестал материться и ловко сколотил из брусков крестовину для рождественского дерева. Затем совместными усилиями они водрузили елку на подставку, а конюх намертво прибил ствол к крестовине мощными металлическими скобами.

– Уже поставили? Молодцы! – одобрительно произнес Сандлер, появившийся в холле с большой коробкой в руках. – Путилов, Чернюк – со мной. Принесем еще пару коробок барахла – нужно же елку чем-то украсить.

– Так в коробках – ёлочные украшения? – спросил Петька.

– Игрушки, рождественские венки и не только… Так, что у кого нашлось, – признался Сандлер. – Купить нужно – забыли совсем про праздник. Ну ничего, это дело поправимое: мы на фронте стреляными гильзами украшали…

– Ух ты! – восхитился Сашка. – Может, и мы тоже гильзами нашу елочку украсим?

– Посмотрим, – ответил Михаэль. – Если ничего другого не найдем.

К пяти часам вечера оценить наряженную елку заявился весь «школьный генералитет» во главе с оберстлёйтнантом Нойманом.

– Ну что ж, – произнес старый вояка, обойдя елку по кругу, – неплохо! Особенно эффектно смотрятся начищенные до блеска пулеметные гильзы! Отлично придумано, как раз в духе военной спецшколы! Чья идея, Михаэль?

– Моя, герр Нойман, – не стал скрывать Сандлер. – Парни просто начистили гильзы пастой…

– Да уж, с украшениями мы пролетели, но и так неплохо! Успеете закончить до ужина? – спросил Бургарт.

– У нас уже все готово, герр оберстлёйтнант, – ответил Михаэль. – Осталось слегка прибраться да мусор вынести – и можно столы расставлять.

– Максимилиан, – обратился к Мейеру директор школы, – а как у нас обстоят дела с рождественским ужином?

– А почему вы ко мне с этим вопросом, герр директор? Это у Эрмы нужно поинтересоваться либо у Ланге, на худой конец.

– Ну, Альберта здесь нет – он слишком угрюм в последнее время, чтобы искренне порадоваться светлому рождественскому празднику… – произнес Бургарт.

– Ваша правда, герр Нойман, – согласился комендант, – совсем нелюдимым стал наш кантиненляйтер, того и гляди, пришибет ненароком! Я уж, грешным делом, сам ему на дороге попадаться боюсь, – озабоченно почесал проплешину Максимилиан.

– Бояться-то боишься, – беззлобно подковырнул коллегу Роберт Франц, подмигнув ему одним глазом, – а на кухне отираешься, старый развратник, словно тебе там медом намазано! Уж не Эрмочка ли этот медок проливает?

– А что, может, и проливает, – не стал отпираться Мейер – его отношения с толстой кухаркой не были ни для кого секретом, – я мужчина видный, в самом, так сказать, расцвете…

– Ага, – хохотнул Франц, взглянув с высоты своего немалого роста на коротконогого плюгавенького коменданта, – может, и видный ты мужчина, и в самом соку… Вот только узнает твоя крошка о твоих вылазках в городской пуф (бордель), так она тебе все эти самые соки и выдавит…

– Так, господа, – прервал веселую перебранку подчиненных, находящихся в предвкушении праздничного банкета, Нойман, – вы ведете себя неподобающим образом! Мне за вас стыдно!

– Простите, герр оберстлёйтнант! – извинился Франц. – Действительно, позволили себе лишнее! Больше такого не повторится!

– Я надеюсь на это, Роберт! Не позорьте честь немецкого мундира! А сейчас разрешите откланяться, господа! Увидимся за ужином.

– Господа, мне тоже пора, – заявил Франц, – нужно кое-что организовать… Вы тут тоже поторапливайтесь.

– Можешь не беспокоиться, Роберт, – заверил старшего мастера-наставника Михаэль. – Справимся.

– Хорошо, тогда до вечера, – откланялся Франц и в сопровождении Мейера покинул холл.

– В общем, так, Путилов, остаешься за главного, – распорядился Сандлер. – Уберете весь мусор – доложишь…

– Какая прелесть! – раздался в холле восторженный возглас. – Миленько!

– О, нет! – вполголоса прошипел Михаэль, узнав слащавый голос секретаря-адъютанта Ноймана. – Анхельм! – Мастер-наставник обреченно вздохнул и закатил глаза.

– Неужели это ты все придумал, Михаэль? – жеманно поинтересовался Рох. – Какой душка! Оказывается, наш суровый наставник Михаэль вовсе не такой мужлан, каким хочет казаться… Правда, детишки? – Анхельм подошел к Петьке и нежно провел наманикюренными пальцами по его щеке. – Такая нежная кожа… – томно выдохнул гей. – Зайди ко мне вечерком, выпьем горячего шоколада с печеньками… Мне привезли из Берлина чудесные…

Лицо мальчишки полыхнуло, он дернулся, отстраняясь от сипло дышащего немца.

– Не положено! – рявкнул Сандлер, спасая мальчишку от нездорового внимания Роха.

– Что не положено? – ни капли не смущаясь, «наивно» переспросил Анхельм.

– Герр гауптманн, – как можно нейтральнее произнес мастер-наставник, с трудом сдерживаясь, чтобы не дать в зубы этому напомаженному педерасту, – вы же прекрасно знаете устав «Псарни»! Неполноценным курсантам запрещено…

– Нет, ты все-таки несносный! – капризно надул губки Рох. – А может быть, ты зайдешь ко мне вечерком? – с надеждой произнес секретарь, плотоядно сверкнув подведенными глазками. – Мне так скучно этими холодными русскими вечерами.

– Увы, герр Рох, вынужден вас разочаровать – на сегодняшний вечер у нас запланировано одно мероприятие – сочельник!

– Heiliger Abend! [89]89
  Heiliger Abend! (Нем.) – Святой вечер!


[Закрыть]– всплеснул руками Анхельм. – Как же я мог забыть? Мне же нужно подготовиться, чтобы выглядеть неотразимо! – возбужденно затараторил гей, вынимая из нагрудного кармана кителя маленькое круглое зеркальце. Взглянув на свое отражение, он пропел: – Увидимся вечером, дорогой Михаэль!

После чего, цокая по паркету металлическими набойками обтягивающих тощие икры хромовых сапог, стремительно удалился.

– Фух, – облегченно вздохнул Сандлер, – пронесло! Надо с этим что-то делать… – задумчиво буркнул он себе под нос. – А вы чего встали? – накинулся он на мальчишек. – За работу, лодыри!

* * *

Такого вкусного гуся, как в этот рождественский вечер, Вовка не пробовал никогда в жизни. Хоть и досталось каждому курсанту лишь по маленькому кусочку, но все мальчишки сумели оценить кулинарное искусство фрау Эрмы – начинка из яблок и чернослива была просто бесподобной. Конечно, на курсантские столы не поставили розетки с винным соусом, так нахваливаемым руководством спецшколы, но и без соуса гусь был – пальчики оближешь! Ну а кроме праздничной еды с гусем и тарталетками да украшенной стреляными гильзами елки – в общем-то, ничего особенного: поздравительная речь оберстлёйтнанта Ноймана, которую истекающие слюной курсанты попросту пропустили мимо ушей. Пока кадеты набивали желудки, за преподавательским столом подвыпившее начальство вело содержательную беседу…

– Х-хорошо сидим! – заплетающимся языком произнес кантиненляйтер Ланге, опрокидывая внутрь очередную рюмку коньяка. – За Рождество, господа! За н-нашу ск-к-корейшую п-п-победу!

– За такое пожелание грех не выпить, – согласился с кантиненляйтером директор Нойман. – Только, Альберт, мне кажется, что тебе уже хватит на сегодня…

– Г-герр об-об-оберстлёйтнант, я в н-норме! – не внял гласу разума Ланге. – Т-т-такой праздник… Я уже д-давно так не…

– Я вижу, что ты уже давно так не напивался, Альберт, – покачал головой Бургарт. – Учти, если натворишь что-нибудь – поблажек не жди!

– Об-бижаете, герр д-директор! Я себя к-контролирую! – Ланге громко икнул и навалился грудью на стол. – Еще по ч-чуть-чуть… – вновь потянулся он к бутылке.

– Роберт… – тихонько, чтобы не слышал Альберт, произнес Бургарт.

– Да, герр Нойман! – Старший мастер-наставник Франц в отличие от кантиненляйтера Ланге казался трезвым, хотя выпил лишь немногим меньше.

– Пригляди за Альбертом, – попросил заместителя директор. – Сам знаешь, каким он бывает…

– Не беспокойтесь, герр оберстлёйтнант! Пригляжу…

– Д-д-давай-те выпьем за несгибаемость и мощь немецкого духа! – призывал Ланге, размахивая очередной наполненной рюмкой. – Да здравствует Третий Рейх! Да здравствует Великий Фюрер! Зиг хайль, господа! – Он резко вскинул руку, расплескав содержимое рюмки на парадные мундиры сидевших рядом с ним офицеров.

– Да уймись уже, Альберт! – недовольно воскликнул Сандлер, стряхивая капли коньяка с кителя.

– Действительно, Ланге, достаточно! – поддержал коллегу Франц. – Не позорь арийскую кровь перед унтерменшами!

– Это я-то позорю арийскую кровь? Я? – Ланге, покачиваясь, поднялся на ноги. – Вы тут все такие прям аристократы голубых кровей…

– Ланге! – повысил голос Нойман, но кантиненляйтера уже понесло:

– Да, я простой… из рабочих… но я настоящий немец Великой Германии, немец до мозга костей, впитавший это с молоком матери… Не то что некоторые…

– Это ты на кого сейчас намекаешь? – процедил сквозь зубы Сандлер.

– А ты не понял, Михаэль? Так я сейчас поясню на пальцах для особо одаренных поволжских…