Текст книги "Первая кровь"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

На этот раз все прошло без сучка без задоринки – Семка даже зажмуриваться не стал.

– Раз… – только и успел произнести Путилов, как куриная голова была отрублена. – Вот это другое дело! – облегченно выдохнул обергефрайтер. – Давай, пацаны, по очереди. Нам еще их и ощипать надо успеть.

Курсанты быстро выстроились в некоторое подобие очереди и принялись споро отрубать головы птицам. В обморок больше никто не падал, только у некоторых мальчишек нет-нет да и подрагивали руки.

– Во, посмотрите, кто к нам вернулся! – весело воскликнул Петька, заметив появившегося в дверном проеме Буханкина.

Выглядел Каравай нелучшим образом: промокшая гимнастерка была испачкана какой-то грязью, бледное лицо заляпано зеленой жижей, в ежике волос застряли сухие прошлогодние листья.

– Красавец, нечего сказать! – развел руками Незнанский.

– Это… хлопцы, а чего приключилось-то? – хлопая ресницами, поинтересовался Буханкин.

– Ты посмотри, Вовка, он еще и спрашивает? – рассерженно зашипел Петька. – Да нам из-за тебя…

– Подожди, Петька, – Путилов дернул друга за рукав, – пока ничего не случилось.

– Ну так случится! Думаешь, что Жердяй это так просто оставит?

– Не гони коней, Петька! А ты, Каравай, совсем ничего не помнишь?

– Ну… так… немного… – начал заикаться Толик, наткнувшись взглядом на пирамидку куриных голов, лежащую подле колоды.

– Братцы, да он крови боится! – закричал Прохор Кузьмин – крепкий и горластый пацан. – Накось, держи! – И он сунул в руки Караваю обезглавленную куриную тушку прямо в лицо.

Буханкин отшатнулся, побледнел еще сильнее, хотя, казалось бы, больше некуда, конвульсивно содрогнулся и сложился пополам. Его вырвало желчью прямо на кучу куриных голов.

– Ты чего творишь-то? – возмущенно завопил Прохор, которого слегка забрызгало рвотой. – Форму мне облевал!

– Да ты сам хорош! – неожиданно вступился за Буханкина Семка Вахромеев. – Ты зачем ему в морду куру толкал? Он еще от обморока не очухался!

– А я откуда знал, что он еще и облюется, гад такой! Вернемся в расположение – постираешь! – брезгливо протирая испачканную гимнастерку пучком перьев, процедил сквозь сжатые зубы Кузьмин.

– Сам постираешь свои тряпки! – безапелляционно заявил Вовка, сверля глазами Прохора. – Семка прав – нечего было ему в харю курой тыкать!

– Да ты кто такой, чтобы мне указывать? – выпятив грудь колесом, со злостью в голосе произнес Кузьмин. – Этот дундук мне форму изговнял, он же и постирает!

– Ты офонарел, что ли, Кузьмин?! – Петька сильно толкнул Прохора кулаком в грудь. – Ты как со старшим по званию разговариваешь?

– Тоже мне, нашлись старшие! – презрительно сплюнул на пол Кузьмин. – Че вы мне сделаете?

– Ах, вот ты как? – Петька неожиданно прыгнул на Прохора, и они покатились по земляному полу сарая, сметая с него старый куриный помет.

– Давай, Петька, дай ему как следует! – загомонили мальчишки, которым заносчивый Прохор тоже успел насолить. – Пусть не думает…

– А ну-ка прекратить!!! – заорал Вовка во все горло. – Встать!!!

Но дерущиеся мальчишки не обратили на приказ обергефрайтера никакого внимания, продолжая воодушевленно мутузить друг друга.

– Хлопцы, давайте разнимем их! – крикнул Семка. – Вдруг Ланге сейчас воротится – то всем влетит!

Совместными усилиями драчунов удалось оттащить друг от друга. Сейчас они стояли, тяжело дыша, перед Вовкой со скрученными за спиной руками.

– Значит, так, – совершенно спокойно произнес Путилов. – Кузьмину – неделя карцера, Незнанскому – два дня…

– За что, Вовка? – пылая праведным гневом, воскликнул Петька. – Я ж его, падлу, – мальчишка попытался пнуть недруга в колено, но у него ничего не вышло – слишком далеко друг от друга их держали, – на место хотел поставить!

– За драку, за неподчинение приказу, – тоном, не терпящим возражений, ответил Вовка, – чтобы и остальным стало ясно, что никакие дружеские отношения не помогут, если ты провинился. – Три дня карцера, – накинув еще денек, «подвел черту» Путилов. Командование отделением пока примет на себя… – Вовка оглядел цепким взглядом мальчишек. – Семен Вахромеев.

– Я? – удивился мальчишка. – Вов, да я же это… Я ведь даже куру с первой попытки как следует убить не смог.

– Не я, а так точно… Вернее, яволь!

– А? Да! Яволь, герр обергефрайтер! – поправился Вахромеев.

– А насчет куры не переживай, – приободрил пацана Путилов, – самое главное – ты сумел с собой справиться! А это – дорогого стоит, – добавил он, вспомнив, что говорил в таких случаях Митрофан Петрович. – Ладно, парни, тащите провинившихся в холодную. Сдавайте караульному и быстро сюда! Вахромеев!

– Яволь!

– Сообщишь обо всем происшедшем мастеру-наставнику Сандлеру.

– Слушаюсь!

– Пацаны, обратно бегом! – напомнил Вовка курсантам. – А то Жердяй нас точно всем скопом закопает!

– Хорошо, командир! – ответил за всех Семка. – Мы быстро.

– А ты, Петька, не обижайся, – обращаясь к другу, произнес Путилов. – Так надо, поверь.

– Да я и не обижаюсь, – тряхнул головой Незнанский. – Я-то дурак, что повелся… Пацаны, отпустите. Не надо меня держать – я сам дойду.

Вовка кивнул, мальчишки отпустили Петьку.

– Кузьмин, тебя тоже отпустить? Дергаться не будешь?

– Да пошел ты…

– Опять начинаешь? – Вовка едва сдержался, чтобы не взорваться.

– Я вам еще припомню! – мрачно пообещал Кузьмин.

– Ладно, пацаны, не хочет по-хорошему – волоките так, – распорядился Путилов. – Ему же хуже.

– Давай топай! – Семка толкнул нарушителя спокойствия в спину и вслед за мальчишками вышел из сарая.

– Каравай, ты как, живой? – оставшись наедине с Буханкиным, спросил Вовка.

– Почти, – просипел Толик.

– Слушай, но с тобой нужно что-то делать, – задумчиво произнес Путилов. – Ты всегда так?

– В смысле крови боюсь?

– Да.

– С детства. Сколько себя помню – только увижу хоть каплю крови – и неважно, своя она или чужая, так и падаю.

– Да уж, – Вовка усмехнулся и почесал затылок, – задачка! Ты понимаешь, что с такой проблемой тебе настоящим солдатом никогда не стать?

– А то? – Каравай изобразил на лице некое подобие улыбки. – Только поделать с собой ничего не могу. Я пробовал уже. – Глаза мальчишки предательски заблестели, наполнившись слезами. Он шмыгнул носом, а затем потер глаза рукавом, размазывая грязь по лицу.

– Ты это, сырость-то не разводи! – посоветовал Вовка. – Этим все равно делу не поможешь. Лучше давай мы с тобой еще разок попробуем… Да вон хотя бы курицу ощиплем.

– Угу, – обреченно кивнул головой Толик. – Давай попробуем.

Но едва Вовка снял с крюка одну тушку, к горлу Буханкина вновь подкатил ком, а рот заполнился кислой, тягучей слюной.

– Все, закончили! – Заметив, как посерел Каравай, воскликнул Вовка. – Иди лучше на улицу. Для первого раза хватит.

Буханкин промычал нечто нечленораздельное и выскочил на свежий воздух. Вовка в очередной раз тяжело вздохнул и принялся в одиночестве ощипывать зарубленных курсантами кур.

Мальчишки вернулись минут через двадцать и с энтузиазмом включились в работу. Однако такое на первый взгляд простое задание, как ощип кур, оказалось довольно-таки трудоемким делом – с непривычки мальчишки возились с каждой тушкой чуть не по часу.

– Пацаны, да мы тут до вечера провозимся! – в сердцах бросил Вахромеев.

– Ага, – согласился Колька Печкин, – тогда нам Ланге, как этим курям, бошки-то поотвинтит!

– Кипяток нужен! – Вовка неожиданно вспомнил, как однажды в отряде они ощипывали рябчиков. – Если куру ошпарить – перья сами слезут! Колька, гони на кухню, притащи ведро кипятка.

Когда «гонец» вернулся – дело пошло веселее: вскоре все тушки были ощипаны.

– Ну что, идем сдаваться? – весело поинтересовался Вовка.

– Конечно! – поддержали его мальчишки. – Завтрак скоро.

Они похватали по нескольку штук в руки еще теплые птичьи тельца и побежали в сторону школьной столовой. Вовка промыл остатком воды птичьи головы, затем собрал их в ведро и кинулся догонять ушедших вперед мальчишек. Буханкин уныло плелся позади всех, размазывая по щекам грязь, сопли и слезы. Вовка обернулся, хотел было прикрикнуть на незадачливого курсанта, чтобы тот поторопился, но затем передумал. Судьба Каравая была сейчас под вопросом: едва только об этом случае узнает старший мастер-наставник Роберт Франц (с Сандлером, возможно, можно было бы договориться), Каравая мгновенно вышвырнут с территории школы. И еще неизвестно, как это будет сделано. Может, выведут Буханкина за периметр «Псарни», да и пустят в «расход»? Хотя нет, немцы народ рачительный, бережливый, они просто так даже старую вещь не выкинут, а тут здоровый молодой раб. Не-е, не убьют. Отправят в ближайший интернат, делов-то! А там, по сравнению с «Псарней», – расслабуха полная: ни тебе учебы, ни тебе физзанятий на износ, ни рукопашки… Хотя за прошедший месяц Вовка втянулся в режим «Псарни», ему (в этом он боялся признаться даже себе) неожиданно понравилась такая жизнь. В школе можно было стать по-настоящему сильным мужчиной и умелым воином. После памятного разговора с Сандлером Вовка тоже понял это. А вот что он потом распорядится своим воинским умением на благо Рейха – это бабка надвое сказала. В этом герр мастер-наставник просчитался. Вовка еще рассчитается с проклятыми фрицами сполна! Дайте только вырасти!

Ланге поджидал свою «убойную команду», по привычке стоя на крыльце и покуривая папиросу. Сплюнув на землю желтую никотиновую слюну, Альберт, недовольно наморщив нос, просипел:

– Где так долго ходить? Я же sagte… э-э-э, говорить: нюжно бистро, snell! Sie werden bestraft sein! [46]46
  Sie werden bestraft sein! (Нем.) – Вы будете наказаны!


[Закрыть]Schlecht! Ошень плёхо! Ферштейн?

– Яволь, герр кантиненляйтер! – отрапортовал Вовка. – Готовы понести заслуженное наказание!

– Сейчас помогать фрау Херманн, – распорядился Ланге. – Она говорить, что machen… э-э-э, делайт. Выполняйт!

– Слушаюсь! – ответил Путилов.

Парни за Вовкиной спиной едва слышно зашушукались:

– Вов, про завтрак спроси.

– Герр Ланге, – окликнул Вовка уже собравшего уходить кантиненляйтера, – вопрос можно?

– Ja, – заинтересованно пошевелил бровями немец.

– Герр Ланге, а как насчет завтрака?

– Завтрак? – переспросил Ланге. – A? Frühstück. Кушайт будете после всех.

– Понятно. Парни, за мной!

– Вот урюк! И чего он на нас взъелся? – прошипел Семка на ухо Вовке. – Других дежурных раньше, чем остальных, кормили… Правда, Каравай?

– Не знаю, – пожал плечами Буханкин, у которого после утренних событий напрочь пропал аппетит. – Мне все равно.

– Тебе все равно? – не поверил Вахромеев. – Ты же всегда первый с ложкой к столу бежал!

– Не приставай ты к нему, – попросил Путилов. – Ему и без того тошно…

– А? Ну да, – кивнул Семка. – Извини, Каравай, я не по злобе.

– Мне все равно, – замогильным голосом повторил «потухший» Буханкин.

Оставив в покое своего расстроенного и грязного сослуживца, курсанты вошли в столовую. В помещении царила возбужденная суета – курсанты, оставленные в помощь кухарке, словно угорелые носились между столов и стульев, раскладывая на накрахмаленных скатертях тарелки, ложки и кружки. Стоявшая на пороге кухни пожилая сухощавая немка-кухарка Гретхен, помощница и правая рука толстой фрау Герхард, на чистейшем русском распекала мальчишек: времени до прихода первой очереди курсантов оставалось совсем чуть-чуть.

– А вы куда, засранцы? – увидев растрепанных мальчишек, закричала она, присовокупив еще и крепкое соленое словцо, от которого у мальчишек запылали уши. Происходила Гретхен из семьи поволжских немцев, но большую часть жизни (так уж сложились обстоятельства) она проработала посудомойкой, а позже кухаркой в одном из советских лагерей. Тесное общение с заключенными обогатило её знание русского языка до такой степени, что иногда даже взрослые мужики диву давались от заковыристых и многогранных ругательств. – Вы чего, из жопы вылезли или в нужнике купались? Живо приводите себя в порядок, иначе на кухню не пущу!

– А курей куда девать? – поинтересовался Вовка.

– Заносите на кухню, – распорядилась Гретхен. – Только с черного хода! Нечего здесь у меня топтаться!

– Ну что за день такой? – всплеснул руками Семка. – И здесь от ворот поворот. По-моему, пожрать нам сегодня не светит.

– Ладно, выходите уж! – произнес Вовка. – А то еще и кухарка начальству нажалуется.

Глава 6

13.06.1948

Рейхскомиссариат «Украина».

«Псарня» – первый детский военизированный интернат для неполноценных.

Завтракать дежурных посадили только после того, как столовую посетила вся «Псарня». После этого курсанты долго и нудно убирали и мыли посуду, выносили мусор, драили полы. И вот когда помещение столовой было вычищено до блеска, Ланге разрешил курсантам покушать. Едва они расселись за столами, как в столовую заглянул мастер-наставник Сандлер.

– Отделение! Встать! – быстро скомандовал Вовка по-немецки, едва завидев Михаэля.

– Вольно, – небрежно махнул рукой Сандлер. – Садитесь. Путилов, ко мне.

– Слушаюсь, герр мастер-наставник! – произнес Вовка, голодным взглядом провожая исходящую душистым паром тарелку каши.

– Пойдем-ка, поболтаем, – выйдя на улицу, сказал Сандлер, направляясь к ближайшей скамейке. – Садись, – предложил он Путилову, хлопая рукой по потемневшей древесине.

Вовка сел рядом, безбоязненно взглянул в льдисто-голубые глаза мастера-наставника, ожидая продолжения разговора.

– Ну рассказывай, как дошел до жизни такой? – закуривая, риторически спросил Михаэль.

– В смысле? – переспросил Вовка. – Вы о чем?

– Не понял, что ли? – фыркнул, ухмыльнувшись, Сандлер. – Ты как умудрился за одно дежурство двоих своих бойцов в «холодную» упрятать?

– А-а-а? Вот вы о чем?

– Угу, об этом самом, – выпустив дым из ноздрей, подтвердил мастер-наставник. – Ты, часом, не зазнался, паря? Думаешь, получил нашивки обергефрайтера, так все можно?

– Да нужны мне ваши нашивки – я не напрашивался! – тут же окрысился Вовка. – Да я их в гробу видел в белых тапках. Забрать можешь…

– Не зарывайся, курсант! – резким окриком осадил мальчишку немец. – Не забывай, кто здесь отдает приказы! Нашивками он разбрасываться будет… Я тебя быстро к приятелям в карцер определю!

– Вот! – победно воскликнул Путилов, в возбуждении вскочив с лавки. – Я их за это же самое в карцер! За неподчинение…

– Ну-ну, – неожиданно улыбнулся Михаэль. – За неподчинение, говоришь?

– Ага, – кивнул Вовка.

– А дружка своего, Незнанского, в «холодную» за это же определил? Не жалеешь?

– Ну… – слегка замялся Вовка, – есть немного. Но так было нужно… Иначе какой из меня командир?

– Молодец, Путилов! – неожиданно похвалил мальчишку Сандлер. – Можешь считать, что прошел еще одну проверку на соответствие. Я в тебе не ошибся!

– Так все, что было, только проверка?

– А ты как думал? – вопросом на вопрос ответил Михаэль. – Вся ваша жизнь в стенах школы…

– «Псарни», – произнес Вовка.

– Называй как хочешь – смысл от этого не изменится, – не стал спорить наставник. – Вся ваша жизнь на «Псарне» – это одна большая проверка.

– Что будет с теми, кто эту проверку пройти не сможет? – напрямую спросил Вовка, вспомнив о Каравае.

– Не знаю, – пожал плечами Михаэль. – Это не в моей компетенции, да мне и все равно, если честно. Скорее всего, отправят таких вот несостоятельных вояк в ближайший интернат, где будут целенаправленно выращивать из них очередное работящее быдло… А почему тебя волнует этот вопрос? Тебе такая участь не грозит.

Вовка вновь замялся, осознав, что, не желая того, случайно «подставил» Буханкина.

– Давай колись, что у тебя там произошло, – миролюбиво посоветовал Сандлер. – Я, так или иначе, об этом узнаю… Короче, Путилов, кто в первом отделении крови боится?

– Буханкин… Ой! – Вовка запоздало понял, что теперь он точно прокололся и сдал Каравая по полной программе. – А как вы догадались? Ну насчет крови?

– Да тут и не нужно быть семи пядей во лбу, – развеселился Михаэль, – куры – это одна из проверок, помогающая нам выявить…

– Тех, кто боится крови? – догадался Вовка.

– В общем, да, – кивнул Сандлер. – Так можно выявить тех, кто не переносит крови. Именно не переносит, – заострил Вовкино внимание Сандлер, – с боязнью можно бороться. Боязнь можно преодолеть, а непереносимость – это полный швах! Вот твой Буханкин, он крови боится или не переносит? – спросил наставник.

– Он в обморок падает!

– Это плохо – придется его списать. Я встречал таких на фронте… Хороших бойцов из них не выйдет, как тут не выеживайся. Уж поверь мне на слово! Буханкин один пока такой или еще уникумы есть?

– Кто есть? – переспросил Вовка.

– Уникумы, – повторил Сандлер. – Не такие, как все. Ну типа Буханкина твоего.

– Не-е, – помотал головой Путилов, – таких больше в отделении Незнанского нет.

– И слава Богу! – воскликнул Михаэль. – Один на отделение – еще туда-сюда, несмотря на то что процент отсева у нас запланирован высокий…

– А что это – процент отсева? – не удержавшись, спросил Вовка, хотя уже догадывался, о чем пойдет речь.

– После обучения вас должно остаться меньше половины, – пояснил наставник. Хорошо, если треть, – отбор будет жестким!

– Ничего себе! – присвистнул Вовка. – Это же такая куча народа!

– Хорошо, что ты это понимаешь, – одобрительно произнес Михаэль. – Поэтому старайся, – вновь повторил он, – чтобы не попасть в этот процент… Да, – вспомнил Сандлер, – так что там у тебя произошло с Незнанским и с этим, как его… – Сандлер пощелкал в воздухе пальцами.

– Кузьминым? – подсказал Путилов.

– Да, с Кузьминым, – кивнул Михаэль. – Неподчинение приказу – дело, конечно, серьезное… Однако что конкретно они натворили?

– Да просто Кузьмин приборзел, – пояснил Вовка. – Злобу затаил, наверное, что я его гефрайтером не назначил…

– Бывает такое, – согласился Сандлер, – я этого в армии навидался, да и на гражданке хватало.

– Ну, в общем, озлобился Прошка, а когда Буханкин ему форму облевал…

– Вот даже как? – рассмеялся Михаэль. – Он, оказывается, не только в обморок падает, а еще и блюет почем зря?

– Так ему Кузьмин курицу с отрубленной башкой прямо в морду сунул. Вот его и вывернуло. Кузьмин начал на Каравая… то есть на Буханкина, – поправился Вовка, – наседать, чтобы тот ему форму постирал. Но тут вмешался Незнанский и сказал, что Прошка сам виноват: не надо было курой в лицо Буханкину тыкать. И он, как командир отделения, приказывает Прохе стирать форму самому.

– Что ж, резонно, – произнес Сандлер, закуривая очередную папиросу. – И что Кузьмин?

– А Кузьмин сказал, что в гробу видел все наши приказы, нас, ну и…

– Понятно, уперся парнишка. Ну а Незнанский попытался решить вопрос кулаками?

– Точно! – ахнул Вовка. – А как вы догадались? Вас же там не было.

– А хочешь, я тебе расскажу, что дальше было? – предложил наставник. – Они сцепились, тут и ты влез. Ты кричишь, а они не слышат – морды друг другу чистят. А потом вы всем скопом драчунов разняли и в карцер отволокли. Так?

– Так, – пораженно выдохнул Путилов. – Только Петька сам пошел…

– Осознал, значит, свою вину?

– Так точно, осознал. А вот Кузьмин до последнего трепыхался, кулаками все махал…

– Боевая злость – это, в общем-то, неплохо… – задумчиво произнес наставник. – А вот то, что он командиров ни во что не ставит, – с этим надо что-то делать. Ладно, Путилов, разберемся. Считаю, что в этой ситуации ты поступил правильно, хоть и нажил себе недоброжелателя.

– Да я этого Кузьмина…

– Ты остынь для начала. И подумай вот о чем: в боевой ситуации этот Кузьмин может и пулю тебе в спину пустить. Командир должен быть уверен в каждом из своих бойцов! Слаженная боевая единица, в которой один за всех и все за одного, – в десятки раз эффективнее, чем сборище недовольных друг другом, а еще хуже – недовольных командиром солдат. Хороший командир – плоть от плоти своих подчиненных, он знает их проблемы, переживает вместе с ними их беды, радуется их достижениям… Одним словом, командир это…

– Слуга царю, отец солдатам? – помимо воли вырвалось у Вовки. Эти строчки намертво впечатались в сознание мальчишки в партизанском отряде. Очень уж любил декламировать Лермонтова политрук отряда.

– У! – удивленно взметнулись вверх брови Сандлера. – Лермонтов. «Бородино». Откуда?

– Оттуда, – дерзко глядя в глаза немцу, ответил Путилов.

– Ах да, извини, забыл о твоем партизанском прошлом. Несмотря ни на что, Михаил Юрьевич правильно и удивительно точно ухватил суть настоящего командира: как-никак, а послужить ему довелось преизрядно. Да и повоевать не где-нибудь, а на Кавказе. Это отлично, что ты помнишь эти строки. Не забывай их никогда! Командир – воистину отец солдатам в самом прямом смысле этого слова! Если ты научишься быть «отцом» для своих подчиненных, уж поверь мне, что и они не останутся в стороне.

– Да я все понял, герр Сандлер.

– Молодец. Иди, доедай свой завтрак. – Сандлер поднялся со скамейки, показывая, что разговор закончен.

– Слушаюсь! – Вовка вскочил на ноги.

– Свободен! – повторил свое распоряжение Михаэль.

Вовка развернулся на каблуках и припустил рысцой к кухне, надеясь, что оставленная «без присмотра» каша еще не остыла. Он забежал в столовую, топая сапожищами по рассохшимся половицам. В обеденном зале он обнаружил только одного мальчишку – Котьку Полякова, тщательно протирающего мокрой тряпкой усыпанный крошками стол, за которым завтракали дежурные.

– О! Вовка, – заметив командира, произнес мальчишка, – чего так долго-то? Мы уж и пожрать успели.

– Сандлеру отчитывался, – не вдаваясь в подробности, буркнул Путилов, усаживаясь за стол с одиноко стоящей тарелкой. К несказанному Вовкиному огорчению, каша успела не только остыть, но еще и покрыться сверху неприглядного вида серой коркой. Но мальчишке было не привыкать: в отряде приходилось и лебеду с крапивой с аппетитом кушать. А здесь, какая-никакая, а все же каша, заправленная пусть и не сливочным, а растительным, но все-таки маслом. Он зачерпнул кашу слегка погнутой алюминиевой ложкой и отправил пищу в рот.

– Сильно ругался? – спросил Поляков, подвигая поближе к Вовке тарелку с сиротливо лежащими на ней двумя кусками черного хлеба.

– А ш шего ты вшял, фто он ругалшя? – прошамкал Вовка с набитым ртом.

– Как с чего? Ну у вас же там драка была! Да и Петьку с Прохой ты в «холодную» определил. Че ж Сандлеру радоваться-то?

– Не-е, – помотал головой Вовка, проглотив липкий комок каши и запив его сладким чаем, – не обрадовался, но и не ругался.

– И тебе даже не влетело? – не поверил Котька.

– Не-а! – Вовка запихал в рот очередную порцию каши. – Дафе одофрил мои фейстфия!

– Одобрил? – Куликов застыл с тряпкой в руке, стараясь переварить информацию. – Ну, Вовка, ты фартовый! – наконец ожил он.

– Слушай, Коть, а где все наши? – проглотив очередной комок, поинтересовался Вовка.

– Жердь всех увел на склад. Сказал, что нужно приборяк там устроить: банки-склянки, консерву переложить. Так что, как поешь – дуй к ним. Ланге видел, что ты с Сандлером разговариваешь, – ругаться не будет.

– Слушай, Котька, а ты другого слова, кроме как «ругаться», не знаешь?

– Да неприятностей мне не хочется…

– А кому их хочется? – печально улыбнулся Вовка. – Только вот не получается без неприятностей.

– Кто бы говорил? – хохотнул Поляков. – Тебе еще чаю принести? – заметив пустой стакан командира, спросил Котька. – Там еще осталось.

– Неси, – согласился Вовка, протягивая стакан Полякову.

Выдув в один присест стакан мутного остывшего чая, Путилов довольно «крякнул» и сплюнул на пол застрявшие в зубах чаинки.

– Спасибо, Коть, за чай! – от души поблагодарил он товарища, вспомнив наставления Сандлера.

– Ч-что? – Мальчишка, привыкший как должное сносить пинки и подзатыльники вместо простого человеческого «спасибо», даже поперхнулся от неожиданности. – За чай? Дык ведь мне это ничего не стоило.

– А мне было приятно, – честно признался Вовка. – Ведь ты же мог промолчать, что чай еще остался?

– Мог, – не стал спорить мальчишка.

– Вот видишь, а ты предложил… Тебе еще долго здесь?

– А меня Ланге до вечера на кухне прописал. Вроде как на подхвате у фрау Херманн: подай-принеси.

– А, понятно. Тогда бывай. – Вовка неосознанно отсалютовал Котьке уже вошедшим в привычку «зиг хайлем» и неторопливо вышел на улицу.

Туманная промозглая сырость испарилась под лучами теплого солнца, и Вовка с наслаждением вдохнул полной грудью утренний аромат лета. После плотного завтрака на мальчишку навалилось сонное умиротворение.

«Эх! – сожалением подумал он. – Развалиться бы сейчас на травке пузом кверху и лежать, ничего не делая, до самого обеда, разглядывая причудливые барашки стремительно меняющих очертания облаков. Размечтался! – одернул он сам себя. – На склад шагом марш! Не дай бог, пацаны еще что-нибудь отчебучат. А кому за все влетит? То-то же – топай давай! Не ленись!»

Тропинка, ведущая от кухни на склад продовольствия, бежала вдоль заросшего ряской маленького круглого водоема, облицованного замшелым камнем. Вокруг озерца стояли потемневшие от времени мраморные скульптуры – свидетели расцвета барского поместья, на чьей территории сейчас располагалась «Псарня». Возле одной из статуй – голого кучерявого мужика, выставившего напоказ свое немаленькое «хозяйство», даже не прикрытое фиговым листочком, – Вовка спрыгнул с тропы и зашел «бесстыднику» за спину. Затем воровато осмотрелся по сторонам – посторонних вроде бы нет, расстегнул ширинку и без зазрения совести помочился в пруд. Бежать до школьного сортира было лениво. Еще раз оглядевшись (за такое нарушение дисциплины полагалось справедливое возмездие в виде недельной чистки тех же самых сортиров) и не заметив ничего подозрительного, мальчишка вернулся на тропу и, посвистывая, продолжил неторопливое шествие к продовольственному складу. Продовольственный склад – большое приземистое здание, сложенное из красного кирпича, – некогда использовалось бывшими хозяевами поместья под конюшню. Но так как на балансе школы числилось всего лишь две престарелых кобылы, руководство «Псарни» решило переоборудовать помещение. Лошадей разместили в покосившейся сараюшке, подальше от казарм, а бывшую конюшню оснастили полками и стеллажами для хранения продовольствия – получился приличный склад. Тропинка вывела мальчишку на задний двор склада, превращенный Ланге в большую свалку строительного мусора и остатков истлевшей конской сбруи, доставшейся немцам в наследство от старых хозяев поместья – при Советах поместье пустовало. Жердяй постоянно порывался навести порядок на заднем дворе: но то ли руки не доходили, то ли времени было в обрез, и с каждым днем куча лишь увеличивалась в размерах.

Из-за угла склада вывернули двое курсантов, с трудом волочившие по земле, вцепившись вдвоем за один конец, трухлявое бревно – остатки старой разрушенной коновязи.

– Пацаны, я сейчас помогу! – крикнул Вовка мальчишкам, подхватывая бревно за другой конец.

– Благодарствуем! – отдуваясь, произнес Семка Вахромеев.

Дотянув до мусорной кучи, курсанты с облегчением взгромоздили на нее свою тяжелую ношу.

– Фу-у-ух! – Семка смахнул рукавом гимнастерки выступившие на лбу крупные капли пота. – Увесистая фиговина! – хрипло произнес он, сплевывая на землю сквозь крупную щербину в зубах. – Так и надорваться недолго!

– А чего вы вдвоем её поперли? – накинулся на него Вовка. – Чё, трудно было в помощь кого-нибудь взять?

– Так Жердь приказал тащить, – виновато развел руками Семен. – А в помощь некого было – все при деле.

– Да уж, – согласился Вовка, – у Жердяя не забалуешь! Этот длинный фриц из кого хочешь все соки выжмет!

– Угу, а день еще только начался! – с тоской в голосе произнес Емельян Поспелов, маленький, но жилистый мальчишка, конопатый, огненно-рыжий, с постоянным нездоровым румянцем во все щеки.

– Вовка, ну чего, тебе Сандлер сильный разнос устроил? – поинтересовался Вахромеев.

– Не, все в порядке, пацаны! – широко и открыто улыбнувшись, ответил мальчишка. – Даже благодарность вынес…

– Во дела! – покачал головой Поспелов. – Слышь, Вован, а ведь Сандлер после того случая… Ну когда ты ему…

– Ага, – фыркнул Вовка, – когда он мне навалял?

– Да-да, неважно, он тебе или наоборот…

– Ничего себе, неважно! – фыркнул Семка. – Чуть не пришиб до смерти!

– Ну не пришиб ведь? – не сдавался Емельян.

– Не пришиб, – согласился Вахромеев.

– Зато теперь он Вовку уважает…

– Хех, это ты, паря, загнул! – Вовка скривился как от зубной боли. – С каких же это пор истинные арийцы унтерменшей уважать начали?

– Ну если и не уважает, то хотя бы не придирается! – убежденно воскликнул Поспелов.

– Хм… Тут ты прав, Емеля, – согласился Путилов. – По пустякам не придирается, да. Но за серьезную провинность шкуру спустит на раз!

– Давайте не будем об этом, пацаны, – вздохнув, попросил Семка. – Я как подумаю… Так у меня мурашки вот такие по коже! – Вахромеев показал приятелям крепко сжатый кулак.

– Не ссы, Семка, – хлопнул покровительственно мальчишку по плечу Вовка, – мы скобские, мы прорвемся!

– А кто эти… скобские? – робко поинтересовался Емеля и добавил свистящим шепотом, предварительно оглядевшись с опаской: – Партизаны?

– Тихо ты! – шикнул на него Семка, зыркая по сторонам. – Забудь это слово, как страшный сон!

– Да че я, че я-то? – принялся отнекиваться Поспелов. – Все же знают, что Вовка оттуда…

– Вот знаешь и забудь! – пригрозил Емеле кулаком Семка.

– Понял я, понял! – закивал Емельян. – Я ж про скобских только и хотел… Ну, Вовка?

– Ладно. Только про партизанов – ни-ни! – Вовка приложил к губам указательный палец.

– Могила! – просипел мальчишка. – Чтоб мне с места не сойти! Хочешь, землю съем? – Емелька резко нагнулся и зачерпнул рукой горсть пыли.

– Не надо землю! – схватил его за руку Вовка. – Я верю. А про скобских я сам толком не знаю. Только присказка такая у командира нашего…

– Кх-м! – кашлянул Вахромеев.

– Ну вот, – расстроился Вовка, – и я туда же. В общем, мне так один хороший человек говорил: «Мол, мы скобские, мы прорвемся». Когда этот человек был мальчишкой, таким же как мы, он жил в большом доме, который все называли «Скобский дворец». А пацанов из того дома скобарями кликали… И были те скобари бесстрашными, сильными и смелыми, не страшились даже против царя – тогда царь, а не фюрер страной правил, – пояснил Путилов, – воевать идти.

– Ну прямо как ты, Вовка. Ведь тоже не побоялся против Сандлера выйти, – с обожанием произнес Семка Вахромеев. – Мне бы хоть чуть твоей храбрости…

– Все у тебя получится, Сема, – Вовка обнял товарища за плечи, – ты сможешь свой страх побороть. Думаешь, что я ничего не боюсь?

– Конечно!

– Боюсь, Семен, очень сильно боюсь… Ничего не боятся только дураки, а настоящие герои побеждают свой страх!

– Ух ты, – произнес Вахромеев, – сам придумал?

– Нет, один хороший человек мне это сказал. Когда мне, точно так же, как и тебе, было страшно.

– Тот же самый «хороший человек»? – прищурился Емеля.