Текст книги "Первая кровь"

Автор книги: Виталий Держапольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3

21.04.48

Тысячелетний Рейх.

Рейхскомиссариат «Уральский хребет».

Блок «Сычи».

Навоза в свинарнике действительно накопилось много. Целый день друзья вывозили его на улицу и сваливали в большую компостную кучу на дальнем конце двора. Из-за вони их работу никто не контролировал, и приятели могли спокойно и без оглядки строить планы будущего побега из интерната.

– Сегодня бежать надо, – перевернув очередные носилки с поросячьим дерьмом в компостную кучу, заявил Севка Чухна. – После обеда…

– Это еще почему? – удивился Миха.

– Потому! – с умным видом произнес Севка. – Сами прикиньте: за нами не следит никто, свиней кормить будут вечером, а нас хватятся только на вечерней поверке…

– На ужине нас хватятся, – поправил Севку Миха. – Как это мы жрать не пришли?

– Хм, дело говоришь, – согласился Чухна.

– А что, если нам провиниться? – неожиданно предложил Вовка. – Чтобы ужина лишили? А? Грозил же нам тот старый пердун, что жрать не даст…

– Точно! – кивнул Севка. – Только нужно не переборщить, чтобы только ужина лишили… Есть идеи, пацаны?

* * *

На обед приятели заявились перемазанные вонючим свиным навозом, не удосужившись даже стряхнуть с обувки налипшие компостные комья. В теплом помещении отошедший от мороза навоз начал источать непередаваемые «ароматы». Сначала запах почуяли воспитанники, сидевшие по соседству с мальчишками.

– Вы чего, сбрендили? – спросил у приятелей Серега, потянув носом воздух. – Воняет жутко.

– Ох, точно? – делано хлопнул себя по лбу Чухна. – А мы-то принюхались…

– Вы бы хоть дерьмо с башмаков сбили…

Через некоторое время запах добрался и до столика воспитателей. По тому, как засуетились доблестные наставники, Вовка понял, что их тоже зацепило «химической атакой». Боровой поднялся со своего места и едва не галопом побежал вдоль столов. Чтобы вычислить «интернатских недоделков», отравивших воздух в столовой, ему не понадобилось много времени – через секунду он уже брызгал слюной возле столика неразлучной троицы:

– Совсем охренели, утырки?! – Лицо Борова налилось дурной кровью. – Тут вам не свинарник… Тут… Тут… Марш из-за стола! Лишаетесь сегодня и обеда, и ужина! А после отбоя я вам устрою веселую жизнь! Валите отсюда быстрее, пока все здесь не провоняло!

Мальчишки с кислыми лицами встали из-за стола и поплелись к выходу.

– Есть!

– Получилось!

– Как мы его? А? – Радости парней не было предела, ибо все прошло, как они и задумывали. До вечерней поверки их никто не хватится.

– Хлеба со стола успели натырить? – осведомился Миха. – Мало ли сколько бродить придется…

– Нам бы до леса добраться, – произнес Вовка, – а там я выведу. Самое сложное – ночь перекантоваться…

– Блин, – почесал затылок Чухна, – ночью в лесу холодновато будет…

– Не дрейфь, есть у меня нора потайная, – успокоил приятеля Вовка, – до заката, если все получится, как раз доберемся. А там у меня и спички есть, и запас дровец…

– А пожрать ничего нету? – с надеждой спросил Миха. – А то хлебца чуть-чуть.

– Есть пара банок тушенки, котелок, крупы немножко…

– У тебя что там, склад?

– Схрон там, землянка, на всякий непредвиденный… – сообщил Вовка. – Чтобы отсидеться.

– Ну все, пацаны, – завелся Миха, – рвем когти! За свинарником, чуть дальше нашего штаба, есть пролом в стене. О нем только Севка с Серегой знают, мы однажды уже в село мотались…

– Уверен, что его еще никто не обнаружил? – уточнил Вовка. – Мало ли как обернется…

– Не, – мотнул головой Миха, – там бурьяну выше тебя да шиповником диким все заросло – никто из воспитателей в здравом уме туда не полезет. Это ж подерешься весь!

– А этот, старый хрыч на одной ноге? Он тоже не в курсе?

– Сильвер-то? Думаю, тоже не знает. Хотя, по идее, это он должен траву там косить…

– Тогда вперед? – спросил Вовка. – У вас еще есть время передумать.

– Мы уже все решили, – ответил Чухна. – Правда, Миха?

– Да, решили! – твердо сказал Миха, раздвигая в стороны оторванные доски.

Возле штабного подвала мальчишки остановились.

– Пацаны, погодите пяток минут, я куреху из подвала заберу. Че добру пропадать?

Он сдвинул крышку и исчез в темноте подземелья.

– Слышь, Вовка, а нас точно в отряд возьмут? – еще раз спросил Севка.

– Можешь не сомневаться! Знаешь как нам люди нужны!

– Пацаны, я все! – Выбравшийся из подвала Миха показал заветный кисет с махрой. – На несколько дней точно хватит!

Миха спрятал кисет за пазуху и полез в дебри сухостоя, обороняющего подступы к высокой бетонной стене интерната. Он шарился по кустам минут десять, пока, наконец, не закричал:

– Парни, дуйте сюда! Я нашел.

Мальчишки только того и ждали: через секунду их уже не было видно за кустами разросшегося шиповника. Пока Вовка продирался сквозь колючки к Михе, он умудрился разодрать себе лицо и руки. Впрочем, когда мальчишка все-таки выбрался сквозь неприметную дыру в ограде, его приятели тоже выглядели не лучшим образом: у Михи кровоточила щека, а Севка разодрал шею и ладони.

– Куда теперь? – уточнил Чухна.

– Двигаемся к северу, мимо КПП. Нам в лес…

– Так за контрольным пунктом поле? – поправил Миха.

– Вот-вот, – кивнул Вовка. – Нам в лес, что за полем. А дальше я проведу.

– Ну айда, пацаны, – срывающимся голосом произнес Чухна, перебегая на другую сторону дороги. – Огородами пойдем.

Мальчишки пересекли дорогу, перелезли через низенький заборчик чьего-то заброшенного огорода, густо заросшего сухим репейником, и углубились в лабиринты приусадебных участков сельчан. Миха уверенно вел друзей к северному краю Сычей, избегая приближаться к центральным улицам села, где существовала реальная возможность наткнуться на патруль полицаев.

– Ловко у тебя выходит прятаться, – с завистью произнес Вовка, когда приятель технично разминулся с очередным патрулем.

– Так я ж местный, – ответил Миха, – с детства на этих огородах с пацанвой в прятки и казаки-разбойники играл… Покуда эти твари в интернат не забрали! Ненавижу! – скрежетнул он зубами.

Вскоре за околицей последнего огорода замаячило большое поле, через которое днем ранее пришел в Сычи Вовка. Осталось миновать лишь контрольно-пропускной пункт, где несли вахту только настоящие немцы. А дальше – до леса, можно сказать, подать рукой.

– По оврагу обойдем фрицев, – сообщил друзьям Миха. – Вон там, с левой стороны…

Парни ползком перебрались из огорода в овраг, который с дороги было не видно.

– Придется небольшой крюк сделать, но в итоге попадем куда нужно, – пояснил Миха.

Проламывая корку снежного наста и утопая в рыхлом снегу, мальчишки побрели по дну оврага к долгожданной свободе. Иногда Миха взбирался по почти отвесному краю земляного разлома, чтобы определиться, не пора ли покинуть спасительный овраг.

– Все, парни, чисто! – наконец сообщил он приятелям. – С поста нас теперь не заметить.

Беглецы не спеша вылезли из оврага и отряхнулись от снега. Вовка огляделся по сторонам и облегченно перевел дух – никто за ними не гнался. А на горизонте виднелась темная полоска спасительного леса. Дотянуть бы, а там уже легче…

– Вот, блин горелый! – сокрушенно произнес Севка. – Полные боты снега набрал!

– Ты это, лучше вытряхни его, – посоветовал Вовка, – пока не растаял. А то застудишься по дороге… Здесь хоть и недалеко… Хотя, постой, какая разница, все равно наберешь. До норы дотянем, там просушимся. А позже какие-никакие обмотки на ноги приспособим, чтобы снег больше в боты не забивался. Ладно, давайте последний рывок…

– Давай, но в лесу чуть передохнем, – произнес запыхавшийся Миха. – А то я приустал слегка.

– Я вот чего думаю, Михась, – фыркнул Севка, – как ты на наших интернатских харчах так отъесться умудрился? Вон какую репу вырастил!

– Да это у меня комплекция такая! – и не подумал обижаться на подколки старого приятеля Миха. – У нас в роду все такие ширококостные.

– Ага, у меня тоже комплекция, только я не задыхаюсь, когда бежать нужно.

– Да не люблю я беготню эту, ты ж знаешь! Сколько мы на физзанятиях…

– Мужики, – по-взрослому прервал давний спор Вовка, – давайте до норы доберемся, а уж ночью хоть заспорьтесь!

– Вован дело говорит, – согласился Миха.

До кромки леса они добежали без каких-либо неприятностей, а вот в лесу удача им изменила: из заснеженного подлеска прямо на мальчишек вышел вооруженный взвод карателей, видимо возвращающийся из антипартизанского рейда.

– Ягды! [5]5
  Ягды(ягдкоманды) – специальные подразделения по борьбе с партизанами. Набирались как из местного населения (восточные добровольцы), так и из специально подготовленных немцев.


[Закрыть]Ложись! – падая на снег, крикнул Вовка, первым увидевший немцев.

Но было поздно – каратели заметили мальчишек.

– Die minderjahrigen Untermenschen?! [6]6
  Die minderjahrigen Untermenschen?! (Нем.) – Малолетние унтерменши?!


[Закрыть]– раздался удивленный возглас, следом – резкий как удар хлыста приказ: – Stehen! [7]7
  Stehen! (Нем.) – Стоять.


[Закрыть]

Мальчишки бросились врассыпную, но треск автоматных очередей и фонтанчики снега, поднятого пулями, заставили их остановиться.

– Komm zu mir! – мотнув стволом автомата, приказал офицер ягдкоманды. – Ко мне! Бистро! – добавил он по-русски.

Ребята поспешили выполнить его распоряжение. Пока они шли, Вовка предупредил приятелей:

– Только не рыпайтесь! Скорчите жалобные физиономии, сопли по рожам размажьте…

Немец, оглядев мальчишек с ног до головы, презрительно сплюнул в снег и недовольно произнес по-немецки:

– Wohin wir laufen? [8]8
  Wohin wir laufen? (Нем.) – Куда бежим?


[Закрыть]

– А? – втянув голову в плечи, тоненьким голоском переспросил Вовка. – Их… бин… нихт ферштеен!

– Der stumpfe Bastard! [9]9
  Der stumpfe Bastard! (Нем.) – Тупой ублюдок!


[Закрыть]– рыкнул офицер карательной группы. – Я есть говорить: куда бежать? В лес к партизанен?

– Да что вы, дяденька, такое говорите? – всплеснул руками мальчишка. – Мы о партизанах и слыхом не слыхивали! Интернатские мы! Правда, пацаны?

– Точно, из интерната мы, – подхватил Севка. – Вот-вот, – он ткнул пальцем в опознавательную интернатскую нашивку.

– Schweinestall, [10]10
  Schweinestall (Нем.) – свинарник.


[Закрыть]– весело заржали немцы.

– Зачем ходить в лес? – вновь повторил свой вопрос офицер.

– За шишками мы… хотели… – как можно жалостливее проблеял Вовка.

– Что есть шишками? – спросил немец.

– Шишки? – переспросил Вовка. – Шишки – это такая вкусная вещь… Щелкать, орешки кушать, эссен!

Вовка увидел заснеженную ель и указал на нее:

– Елка, шишки… Показать могу…

Фриц повелительно взмахнул рукой, а Вовка мухой метнулся к дереву.

– Вот они – шишки! – продемонстрировал он находку. – Только эта маленькая – кляйне, а в лесу – большие, гроссе…

– A! Die Fichtenzapfen, [11]11
  Die Fichtenzapfen (Нем.) – еловые шишки.


[Закрыть]– понял, наконец, командир. – In der Wald darf man nicht gehen! [12]12
  In der Wald darf man nicht gehen! (Нем.) – В лес ходить запрещено!


[Закрыть]В лес нельзя! Партизанен!

* * *

От мощного удара кулаком в лицо Севкина голова запрокинулась, а из разбитого носа хлынула кровь.

– Твари! – злобно прошипел Боров, потирая ушибленные костяшки. – Ишь чего удумали: за шишками они собрались! Этот небось, мелкий, надоумил? – Боровой без замаха ударил Вовку тыльной стороной ладони по губам.

Мальчишка ловко увернулся – ладонь воспитателя лишь слегка зацепила его по щеке.

– Ах ты сволочь! – вскипел Боров, толкая Вовку в грудь.

Мальчишка не удержался и упал. Воспитатель принялся остервенело пинать извивающегося ужом Вовку.

– Отставить! – раздался строгий голос. – Федор Петрович, ты чего это тут творишь? Опять за старое взялся?

Боров перестал пинать Вовку и обернулся к дверям. Встретившись взглядом с седым мужчиной лет шестидесяти, Боров опустил глаза и пролепетал:

– Степан Степаныч, господин директор… Вы уже вернулись? А я вас только завтра ждал…

– Так что у нас за проблемы, что ты так воспитанников уму-разуму учишь? – повторил Матюхин. – И кто это новенький? Чем он тебе так не угодил?

– Да понимаете, Степан Степаныч, эта троица в самоволку ушла… В лес… За шишками, как мне эти умники сообщили. Их ягды на опушке выловили… Как не постреляли – ума не приложу! У них ведь приказ стрелять по всему, что движется! Повезло дурням! Теперь вот за них в управе объясняться придется, гору бумаги извести! Ты ж знаешь, как немцы в пособники к партизанам записывают! Лучше бы пристрелили просто… Мороки меньше! Прибить бы скотов! – Боров демонстративно замахнулся.

– Ты это, Федор, не перегибай! И замашки эти свои брось – забыл, как в прошлый раз было? Если провинились – определи в карцер, там разберемся. Ладно, я у себя, как закончишь – зайди.

– Уроды! – Когда директор интерната скрылся в коридоре, Боровой еще раз пнул лежащего Вовку. – Встать!

– Падла полицайская! – просипел мальчишка, с трудом поднимаясь на ноги.

– Что ты там провякал? – изумленно переспросил Боров.

– Тварь ты фашистская! Прихвостень арийский! – сплюнув на пол кровавую слюну, произнес Вовка. После этого он добавил еще несколько крепких ругательств и пару непристойных жестов: – Имел я тебя!

– Ах ты паскуда! – вскипел наставник-воспитатель, кинувшись к мальчишке.

Но Вовка на этот раз и не думал отступать: он сгруппировался и со всей силы боднул Борова лбом в подбородок. Воспитатель клацнул зубами и шумно рухнул на пол. Вовку тоже повело от удара, но он таки умудрился устоять на ногах.

– Я же говорил, – тяжело дыша, произнес мальчишка, – что я тебя поимею!

Севка, зажимающий пальцами кровоточивший нос, осторожно коснулся лежащего навзничь воспитателя носком башмака.

– Вырубился! – пораженно прошептал он. – Вовка, ты Борова вырубил! Что же теперь будет? – ахнул он, запрокидывая голову, – кровь из носа потекла обильнее.

– Не хрен руки распускать! – фыркнул мальчишка.

– Так он нас теперь… – произнес Миха, но не договорил, в дверном проеме вновь появился директор интерната.

– Дела! – присвистнул он, увидев лежащего на полу Борова. – Этим и должно было закончиться… Живой хоть?

– Живой, – кивнул Вовка.

– Ты, что ли? – по-деловому спросил Вовку Матюхин. – Наши-то на такое не способны. Он их с детства запугивал.

– Я, – не стал отпираться Вовка.

– Чем ты его приложил? Табуреткой?

– Не-а, головой. В подбородок. Просто попал…

– Головой? – не поверил Матюхин. – Хотя… Нет, ну такого кабанчика завалить… Откуда же ты у нас такой взялся? – спросил он. – Тебе, кстати, сколь годов-то?

– Точно не знаю, – ответил Вовка, – лет десять-одиннадцать.

– Тогда ты у нас надолго не задержишься. Это, наверное, к лучшему, – бубнил себе под нос Матюхин, – а то с таким фруктом намаемся… Так, умники, пойдемте, я вас в карцере запру. Ключи у меня будут, пока Федор Петрович не остынет… А то ведь не ровен час… Сами знаете. А ему еще никто из воспитанников так рыло не чистил.

* * *

– Ты видел, Степан Степаныч, как он меня? – Дрожащей рукой Боров схватил со стола наполненный самогоном стакан, «заботливо» наполненный хозяином кабинета и в два глотка осушил его.

– Полегчало? – спросил Матюхин.

– Отдай мне его, Степаныч, – умоляюще попросил директора Боровой. – Это ж меня все засмеют… А сопляк этот непростой! Вот ей-ей непростой! Партизанский выкормыш! Я из него правду выбью…

– Охолонь, Федя! – строго произнес Матюхин. – Ты этого мальца зарегистрировал?

– Угу, – кивнул Боров.

– Тогда ты его пальцем не тронешь! Это теперь не твоя забота.

– Почему это? – не понял старший воспитатель.

– Вот почитай, – Матюхин вытащил из ящика стола папку с бумагами, – я за этим в район и ездил. Читай-читай.

– «Распоряжение Главного Департамента Оккупированных Территорий, – прочел вслух Боровой, – в кратчайшие сроки создать детскую военизированную школу для неполноценных. Для этой цели отобрать из детских интернатов, расположенных на территориях рейхскомиссариатов (гау): „Остланд“, „Украина“, „Московия“, „Уральский хребет“, „Сибирь“ развитых физически и умственно детей десяти-двенадцати лет, преимущественно славянской национальности…»

– Глянь, кем подписано, – посоветовал Матюхин.

– Подписано рейхсляйтером Карлом Брауном, одобрено лично фюрером, – не поверил своим глазам Боровой.

– Вот-вот! На самом верху следят! Меня в области строжайше предупредили: имеющийся материал не портить! Я-то думал, что у меня таких нет… Ан нет – один есть. Да еще такой фрукт! Вот пускай сами с ним хлебают. В общем, чтобы ни пальцем! В карцере посидит, а через неделю придет состав – отправим пацана во исполнение распоряжения.

27.04.48

Рейхскоммисариат «Уральский хребет».

Железнодорожный полустанок блока «Сычи».

Их везли в неизвестном направлении вот уже третьи сутки. Сквозь многочисленные щели в продуваемый всеми ветрами старый вагон залетали колючие снежинки. Петька поерзал, стараясь поглубже ввинтиться в тюк прессованной прелой соломы, заменяющий ему матрас. Старое, протертое почти до дыр одеяло, выданное Петьке на станции толстой рабыней-прачкой с изъеденными язвой руками, не спасало от холода. Оставалось уповать лишь на то, что морозы скоро закончатся, и весна полноправной хозяйкой вступит в свои права. Помимо Петьки, в вагоне находилось еще десятка два таких же замерзших, испуганных и голодных пацанов. На каждой остановке количество пассажиров старого вагона увеличивалось. Примерно раз в сутки на какой-нибудь станции молчаливый кухонный раб приносил большой бидон чуть теплой похлебки, похожей на помои. С непроницаемым обрюзгшим лицом он разливал баланду по мятым оловянным тарелкам, давал в одни руки по куску черного хлеба и удалялся восвояси. Мальчишки, словно голодные волчата, накидывались на еду, а затем вновь забивались каждый в свою щель в жалких попытках согреться. Они почти не разговаривали друг с другом – не было ни сил, ни желания. Правда, некоторые сбивались в стайки человека по два-три, закапывались в солому с головой, укрывшись общими одеялами. Петька прекрасно их понимал – так было легче согреться. Но сам он до сих пор еще ни с кем не сошелся. Петька перевернулся на другой бок, засунул озябшие руки под мышки, закрыл глаза и попытался заснуть. Ослабленный организм быстро скользнул в спасительную дрему. Ему приснились мать с отцом, которых он не видел пять долгих лет и уже начал забывать их лица. Приснился добрый улыбающийся начхоз интерната, всегда угощавший Петьку леденцами, и престарелая рабыня-посудомойка баба Глаша, которая ночью шепотом рассказывала детям чудесные сказки о старых временах, когда никто не имел права забирать детей у их родителей. Паровоз, слегка сбросив ход, резко остановился. Тягуче запели тормоза. Вагон взбрыкнул, лязгнул железом и замер. Петькина голова дернулась на расслабленной шее, и он испуганно проснулся. Вытерев тыльной стороной ладони ниточку слюны, стекавшей по подбородку, мальчишка поднял голову и огляделся. Из-за беспорядочно сваленных на пол тюков сена то тут, то там выглядывали взъерошенные мальчишеские головы. Дверь мерзко скрипнула и отворилась. Яркий солнечный свет, ворвавшийся в темный вагон, заставил Петьку прикрыть глаза рукой.

– Давай, ублюдок, лезь в теплушку! – донесся до мальчишки хриплый мужской голос. – Наконец-то я от тебя избавлюсь!

– Да, повезло тебе, дяденька! – с издевкой ответил незнакомый мальчишка. – Я б тебя, падлу полицайскую…

– Ах ты паскуда! – заревел мужик. – Я тебе сейчас уши оторву!

Петька, наконец проморгавшись, успел увидеть, как мужик в форме воспитателя-наставника интерната для унтерменшей попытался ухватить короткими волосатыми пальцам за ухо невысокого крепкого паренька. Паренек играючи увернулся от воспитателя, а затем неожиданно сам кинулся на него.

– А-а-а! – завопил мужик, размахивая в воздухе окровавленной кистью. – До самой кости прокусил! Убью!

Мальчишка стремительно метнулся в вагон. Воспитатель дернулся за ним, но его остановил грубый окрик конвоира-немца:

– Хальт! Назад!

Воспитатель униженно склонил голову и попятился от дверей.

– Яволь, герр… Яволь… – испуганно забормотал он.

Немец презрительно сплюнул на землю:

– Руссишьшвайн! Проваливайт! Бистро-бистро!

Мальчишка в вагоне нарочито громко заржал, показал правой рукой кулак, а левой хлопнул себя по локтевому сгибу и обидно крикнул вдогонку мужику:

– Имел я тебя!

Дверь с лязгом закрылась, и вагон вновь погрузился в привычную темноту.

– Ну че, – развязно произнес мальчишка, – здорово, пацаны!

– Ловко ты его! – с трудом сдерживая восхищение, произнес Петька, вспоминая издевательства собственного наставника-воспитателя.

– А то! – отозвался новенький. – Не хрен руки распускать! Меня, кстати, Вовкой зовут. – Мальчишка подошел к Петьке и протянул ему руку.

Петька с удивлением смотрел на раскрытую ладонь новенького, не зная, что предпринять.

– Ты чего? – не понял Вовка. – Никогда за руку не здоровался?

Петька мотнул головой.

– Ну ты даешь! – Мальчишка громко рассмеялся. – Это же… обычай такой… Ну как тебе объяснить? Разве никто больше за руку не здоровался?

В вагоне воцарилась гробовая тишина.

– Ну вы, блин, даете! – вновь произнес мальчишка. – Откуда вы все такие взялись?

– Ты откуда такой взялся? – крикнул кто-то из темного угла. – Из леса, что ли?

– Точно, из леса! – неожиданно согласился мальчишка. – Я в интернате всего неделю…

– А в лесу чего делал? – крикнули из того же угла.

– Да так, жил, – уклончиво ответил Вовка. – Разве не ясно?

– Ты из сопротивления? – чуть слышно прошептал Петька. – Партизан?

Весь вагон изумленно притих. За такие слова можно было легко поплатиться головой.

– Тихо ты, – прошипел мальчишка, приложив указательный палец к губам. – С ума сошел! – И нарочито громко, чтобы слышали остальные, произнес: – Да не-е-е… Какой из меня партизан? Наша деревня в тайге, и найти её не так просто… А я за солью пошел, да и попался. А через неделю вышел указ, и от меня сразу избавились. Теперь вместе будем!

Паровоз басовито загудел, вагон дернулся и покатился по рельсам, постепенно набирая скорость. Мальчишки поспешили залезть в свои норы: как только паровоз разгонится, в вагоне резко похолодает.

– Ты не против, если я устроюсь рядом? – спросил Петьку мальчишка.

– Давай, – радостно согласился Петька, – вдвоем теплее будет!

Они зарылись в сено. Немного согревшись, мальчишка спросил шепотом нового приятеля:

– А ты действительно их видел?

– Кого? – зевнув, уточнил Вовка.

– Партизан.

– Видел, – сонно отозвался пацан. – Только ты никому…

– Могила, – прошептал Петька.

Авторитет нового приятеля взлетел до небес.

– А правда… – хотел спросить Петька, но согревшийся Вовка, убаюканный мерным перестуком колес, уже спал.

«Потом спрошу», – решил мальчишка и тоже постарался заснуть.

09.05.1948

Рейхскомиссариат «Украина».

«Псарня» – первый детский военизированный интернат для неполноценных.

– Итак, засранцы, прочистите уши и слушайте, что я вам скажу! Повторять не буду! – надрывал глотку Роберт Франц, старший мастер-наставник военизированного интерната для неполноценных. По-русски он говорил чисто, без малейшего акцента. – Вам, уроды, неслыханно повезло – вас вытащили из дерьма, которым вы и являетесь! Но… – Он сделал многозначительную паузу, а затем продолжил: – Лично фюрер дает вам, скотам, уникальную возможность принести пользу Новой Германии. Служить фатерлянду большая честь даже для немецких солдат…

– А мы-то тут при чем? – донесся до наставника нахальный мальчишеский голос. – Пусть предатели навроде тебя под немцев прогибаются! А я не буду!

– Это кто у нас такой умный? – Рыскающий взгляд наставника пробежался по разношерстой мальчишеской толпе.

– Ну, допустим, я! – развязно ответил все тот же голос.

– Тогда шаг вперед, смельчак! – Роберт наконец увидел наглеца. Мальчишка, смело глядя в глаза наставнику, вышел из строя. – Имя, фамилия! – рявкнул Франц.

– Владимир Путилов, – не испугавшись, все так же нагло ответил пацан.

– Значит, Вольф, – задумчиво произнес старший мастер-наставник, размышляя, как ему поступить с зарвавшимся подростком.

– Сам ты Вольф, морда полицайская! – не полез за словом в карман мальчишка. – Я – Владимир!

– Дерзость – это хорошо! – холодно произнес Роберт. – Настоящий мужчина, а тем более воин, должен быть дерзок. Но дерзость хороша в бою, – повысив голос, произнес Франц, чтобы его хорошо слышал весь строй, – а дерзость по отношению к командиру – наказуема! После построения – неделя карцера! На хлеб и воду! Кормежка – раз в сутки! Все остальные будут получать полноценное трехразовое питание! Да, – чуть не забыл наставник, обращаясь к мальчишке, – почему ты решил, что я предатель и «морда полицайская»?

– А чего тут понимать? По-русски вон как лопочешь – ни один немец так не умеет! Значит, наш, русский. А если русский с немцами, значит, предатель, морда полицайская! – на одном дыхании выпалил Вовка.

– Значит, так, – громко заявил Франц, – поясняю для всех! Я, Роберт Франц, старший мастер-наставник «Псарни», являюсь истинным арийцем! И буду требовать от вас, ублюдочных унтерменшей, уважать чистоту моей крови! Это раз! А насчет моего русского языка… – Он криво усмехнулся. – Я родился и вырос в России. Мои предки – поволжские немцы! Поэтому не считайте меня ровней. С завтрашнего дня каждая провинность будет строго караться! На сегодня я вас всех прощаю! Кроме тебя, – Роберт широко улыбнулся Володьке, – однажды наложенные наказания я не отменяю. Сейчас все идут в баню, затем получают обмундирование – и в столовую. А ты, мой дерзкий друг, – в карцер!

Петька смотрел в спину удаляющемуся в сопровождении охранников Вовке и тяжело вздыхал – помочь своему смелому другу он не мог. Вскоре Вовка исчез за углом бревенчатого барака. Петька шмыгнул носом и прибавил шаг – после бани немцы обещали кормежку, а жрать ох как хотелось. В большом предбаннике мальчишек заставили раздеться догола, приказав сваливать грязную одежду в одну большую кучу. Затем, выстроив их в некое подобие очереди, быстро обрили наголо. После стрижки, выдав каждому по большому куску душистого мыла и жесткую мочалку, воспитатели загнали всех в большую баню. Петька мылся с удовольствием – после долгой дороги это было настоящее блаженство. Он стоял под ласкающими теплыми струями воды, с наслаждением сдирая мочалкой въевшуюся грязь. Прикасаясь к непривычно колючей обритой голове, мальчишка улыбался, представляя, как смешно, должно быть, он выглядит. Но о потерянных волосах Петька не жалел – уж очень его в последнее время донимали вши. Эти мелкие твари иногда кусались так сильно, что расчесанная кожа головы покрывалась кровоточащими струпьями. Разрешив мальчишкам вволю наплескаться, воспитатели дали команду по одному выходить в предбанник. Предбанник за время помывки изменился: пропало грязное белье, пол оказался чисто вымытым, в воздухе витал неприятный запах дезинфекции. Вдоль стен были разложены большие тюки с форменной одеждой и добротной обувкой. Выскочив из бани, мальчишки попадали в цепкие руки интернатских эскулапов. Врачи, не особо церемонясь, осматривали подопечных: раскрывали им рты, проверяя зубы, залезали в носы и уши, слушали дыхание сквозь железные трубки. Больных, в основном простуженных, тут же отправляли в карантин. Прошедшим медосмотр без каких-либо нареканий приказали подобрать себе обмундирование по размеру и строиться на улице. Примерно через час все воспитанники интерната щеголяли в новенькой форме с нашитой на рукаве странной эмблемой – оскаленной собачьей мордой над скрещенными метлами. Роберт Франц с удовлетворением пробежался взглядом по бледным, не тронутым солнцем бритым мальчишеским головам.

– Становись! – рявкнул он, решив перед обедом наставить на путь истинный новоявленных курсантов. Мальчишки засуетились, толкая друг друга локтями, в жалкой попытке выстроиться по линейке. Это у них плохо получалось. Наконец строй замер.

– Запомните, ублюдки! – зычно заорал Франц. – С сегодняшнего дня вы курсанты спецшколы «Хундюгендс», или попросту – Псы. Все рассмотрели эмблему нашей школы? Поясняю: вы должны быть преданы Рейху как настоящие псы, при отсутствии другого оружия должны рвать врага зубами…

– А метлы? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Поганой метлой обычно убирают мусор… А кто будет мусором, я непременно вам сообщу! А сейчас в столовую шагом марш!

Обед оказался шикарным – многим новоиспеченным курсантам-псам такое не могло присниться даже в самых радужных снах. Наваристый суп с мясом, перловка, щедро сдобренная плавленым маслом, хлеба вволю и компот. Причем добавки – сколько съешь, большие кастрюли с едой стояли тут же, посередине стола. А фрукты!!! Самые настоящие яблоки, большие и красные.

«С такой жратвой не жизнь – малина, – похрустывая сочным яблоком, думал Петька, – жаль, что Вовку в карцере заперли…»

После сказочного обеда мысли, словно сытые удавы, вяло ворочались в голове. Клонило в сон. Дав подопечным насытиться, воспитатели повели разомлевших от обильной пищи и бани мальчишек в казарму. Там угрюмый начхоз выдал мальчишкам постельные принадлежности. И они, впервые за всю свою коротенькую жизнь, заснули на чистых хрустящих простынях. Прошел день, другой – их не трогали, кормили как на убой, водили в баню, показывали кино. Неизменно два раза в сутки старший мастер-наставник Роберт Франц строил их на плацу и вбивал в юные мальчишеские головы мысль о том, как им повезло.

– Как вы жили до этого и как живете сейчас?! – надрывался Франц, вышагивая перед строем. – Если вы всей душой будете преданы Рейху, отцам-командирам, будете, не рассуждая, выполнять приказы – вам это зачтется! Не забывайте об этом! Быть воином-псом – большая честь! Подумайте сами, что лучше: быть рабом или настоящим мужчиной-воином?

Старший мастер-наставник умело добивался поставленной руководством Рейха задачи. Спустя пару дней большинство мальчишек с ним соглашались, покачивая в такт словам бритыми головами. Неделя такой вольготной жизни пролетела для Петьки незаметно. Он даже удивился, увидев наутро восьмого дня осунувшегося Вовку. Мальчишку после карцера уже успели помыть и переодеть.

– Вовка, ты как? – спросил Петька, протягивая другу припрятанное с вечера яблоко.

Вовка отрицательно мотнул головой и без сил опустился на кровать.

– Мне в карцере не привыкать, – еле слышно произнес он. – Я в интернате неделю там просидел… – Через минуту мальчишка уже крепко спал.

* * *

Через месяц, когда старший мастер-наставник посчитал, что мальцы уже достаточно отоспались и отъелись, для малолетних Псов начался настоящий ад.

– Подъем, засранцы! Быстро! Быстро! – не жалея глоток надрывались мастера-наставники, поднимая мальчишек с теплых постелей. – Кто не успеет построиться во дворе – получит по наряду вне очереди!

Что такое «наряд вне очереди», мальчишки еще не знали, но ничего хорошего от этого наряда не ждали. Поэтому, желая побыстрее одеться, они падали, сбивали друг друга с ног, пытаясь спросонья натянуть на себя грубую курсантскую форму и неразношенные сапоги. Когда они, в конце концов, выстроились неровной шеренгой во дворе, старший мастер-наставник демонстративно выключил секундомер.

– Плохо! – с недовольной миной сообщил он курсантам. – Очень плохо, даже для первого раза. – Значит, будем тренироваться! Поясняю вам, доходяги, что в любом армейском формировании существуют определенные нормативы! В идеале вы должны подскакивать, одеваться и строиться не более одной минуты! Если сделать скидку на вашу славянскую тупость, неподготовленность и возраст, три минуты – хороший результат! Но вы умудрились не уложиться даже в это время! Вы пока даже не «мясо», вы – смердячий «тухляк». Итак, после физзарядки вы с командирами Zug… [13]13
  Zug (Нем.) – взвод.


[Закрыть]