Текст книги "Время воды"

Автор книги: Виталий Щигельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Ты сейчас на них похож, только крупнее, тебе бы еще спортивный костюм и цепочку. Ты мог бы быть у этих низкорослых мало-охтинских не просто гопником, а звеньевым, то есть командиром небольшой группы. Виктор, ты не мог бы мне немного помочь?

– Смогу ли, Владимир Вениаминович, я ведь не знаю, что такое СИФ Слынчев Бряг. У нас в армии экономики не читали, только политинформацию.

– А это даже хорошо, Виктор! Мне как раз нужен человек с острым видением мира, свежий, незапятнанный, как говориться, только что из капусты. Не обижайтесь, но вы сейчас своим внешним видом вызываете доверие и напоминаете мне – да, вероятно, не только мне – начинающего коммерсанта из Ставрополья. Доверие – это, собственно, все, что нам нужно.

– Но…

– Виктор, не торопитесь. Я вам этого не забуду. Я подыщу готовую дипломную работу, вам останется только вписать свою фамилию.

– Но…

– Я могу взять вас заместителем в свое ТОО. Нас станет двое. Мы демократично переименуем его из «Снетка» в «Снетки».

– Но…

– Не волнуйтесь, Виктор, берите, курите еще. Я буду платить вам в валюте. Вы не возражаете, Виктор, если я заплачу вам в валюте?

Я закашлялся дымом и поспешно ответил:

– Я только что дембельнулся и думаю слишком медленно. Мне нужно время, Владимир Вениаминович. Я даже представить себе не могу, как один справлюсь с целой компанией. Я ведь не десантник, я ракетчик. ЗРК – это страшная сила. Я знаю, как им управлять, но у меня с собой его нет, я оставил его в Костамукшах, а приемами каратэ я владею только теоретически. И потом, как же традиции? Великая русская литература? С самой школы мне прививали «непротивление злу насилием». Я не готов…

Профессор знаком руки попросил меня остановиться.

– Вот именно, Виктор! Я говорю вам о «непротивлении злу»! Я готов заплатить мало-охтинским, но для этого мне нужно самому получить один долг. И как раз в этом деле вы, Виктор, сможете быть полезным и эффективным. Причем отнимать ничего не нужно.

– Как это понимать?

– Наше время, Виктор, характеризуется системным кризисом неплатежей. Я уже говорил, что связи между отраслями хозяйства и предприятиями нарушены. Зато в этом хаосе возможно все. Стало модным не платить за товар, который тебе отгружен, или, наоборот, не отгружать тебе то, что ты оплатил. Это неэтично, незаконно, это не высшая экономика, но очевидно, что прибыль от таких сделок является максимально высокой. Тебе очевидно, Виктор?

– В общих чертах.

– Я так и думал. Так вот: я предлагаю тебе вернуть мой непогашенный долг. Для этого всего-навсего нужно получить товар на складе одной фирмы по накладной. Работа чистая. Тебе даже самому грузить ничего не придется, у них свои грузчики.

– А что это за товар?

– Одежда, стиральные машины, телевизоры… В данном случае это не важно. Важна последовательность твоих действий. Слушай…

Глава 7. БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО

Институт я покинул с готовой дипломной работой «Влияние транспорентности на элементарные свойства полупроводников» на руках, пятьюстами долларами в кармане и нехорошим предчувствием чуть выше желудка. Предложение профессора манило и пугало, а путь назад был отрезан невидимой печатью моего обещания.

Уже завтра утром я должен найти фуру со ставропольскими номерами и нанять ее вместе с водителем. По двойной ставке на четыре часа. Далее мне следовало въехать на территорию трамвайного парка на Софийской улице, где находился оптовый склад задолжавшей Снеткову фирмы «Орел и Орлан», и, предъявив кладовщику копию платежного поручения и накладную на выдачу товара, встать под погрузку. Снетков рекомендовал вести себя раскованно и небрежно: грызть семечки, плевать шелухой по сторонам, чесать яйца и не пугаться ни милиции, ни вохровцев, ни бритых под зэков ребят в спортивных костюмах. Как бы ни сложилась торговая операция, я не должен признаваться в знакомстве с профессором Снетковым, а также реагировать на схожие фамилии, типа Сметков, Следков, Шведко, Швыдкой и прочие.

Во время инструктажа Владимир Вениаминович выглядел собранным и подтянутым. Он поинтересовался, хорошо ли я стреляю, за сколько пробегаю стометровку, как переношу пытки, сколько суток могу голодать. Оставшись доволен ответами, профессор принялся заполнять первичные документы. В процессе Снетков сильно вспотел, а руки его дрожали. Несколько экземпляров накладных были посланы в мусорное ведро, но процесс прогрессировал: подписи становились более витиеватыми, а итоговая сумма возросла на порядок.

Полученный товар требовалось перевезти на противоположный конец города – в Озерки. Там у знакомых Снеткова имелись вместительные гаражи. На гаражах разгрузиться, рассчитаться с водителем и затем неделю сидеть дома, не открывать дверь и не отвечать на звонки – готовиться к сдаче дипломной работы. Как именно готовиться – Владимир Вениаминович не сказал, но показал все объясняющий знак: звонко щелкнул по коже под подбородком и похабно закашлялся.

Профессора тоже сходят с ума, подумал я, но прогнал эту мысль, ибо ее развитие препятствовало здоровому стремлению стать богатым. Еще я подумал, что мне будет спокойней действовать не в одиночку, а в группе, и в очередной раз пожалел, что мой тезка Виктор, удмурт из Ижевска, так далеко.

В одиночку действовать не пришлось, на помощь пришла старушка-судьба.

Впрочем, кому старушка, а кому как: когда я подошел к одному из убогих ларей, чтобы потратить часть гонорара, то увидел сквозь маленькое, как мышиная норка, окошко знакомую голову. Белобрысую и безбровую, четко вписывающуюся в правильный пятиугольник, не голову, а кормовую репу. Без двусмысленностей и ненужных изысков человек, череп которого я рассматривал, носил фамилию Репин. А звали его Дмитрий. Я учился с ним в одной школе, в старших классах мы вместе курили на переменах, иногда обменивались замечаниями о жизни, то есть почти что дружили, но постепенно наши взгляды естественным образом разошлись. Что, в общем-то, дело обычное. В то время как я прилежно учился, он уже догадался, что человека человеком делают деньги и женщины, то есть рассудил примитивно, но верно.

Вспомнив его несложные тезисы, я решил, что могу на него рассчитывать.

Репа не видел меня. Сидя на ящике из-под яблок, он сосредоточено и с удовольствием пересчитывал денежные знаки.

– Хелоу, Димас, – сказал я и постучал по грязному зацарапанному прилавку. – Продай-ка мне водки!

– Бухалова нет, только закуска, – не поднимая головы, ответил он. – Яблоки, лук, капуста, хурма. Чего сколько надо?

– Димас, это я, Витек!

– Витька? Поп! – Репин спрятал деньги в карман фиолетового халата и посмотрел в мою сторону. – Давно дембельнулся?

– Три дня назад.

– Бухаешь, бл…дь?

Не знаю, говорил ли он наобум или был прирожденным физиономистом-психологом, но он оказался точен в формулировке. Мне оставалось сознаться:

– Гудели вдвоем с Генофоном.

– Без теток?

Дима знал Генофона, но разговаривать и выпивать с ним считал для себя зазорным. Он вообще пил редко и небескорыстно, в основном используя водку для положительного решения полового вопроса.

– Без. Я еще не осмотрелся.

– Ну, ты даешь. Я в первый же день себе соску нашел. А что ж твоя Жанка? Она тебе не дает?

– С нею покончено, – ответил я высокопарно, в стиле Шекспира.

– Понятно, дает другому. Видел я его как-то. Ничего особенного, обычный лох, – Репин обтер земляные руки о грязное полотенце и пригласил: – Заходи!

У ларька с правого боку имелась небольшая, но крепкая дверь, через которую я проник внутрь. Протискиваясь между ящиков с овощами, я ободрал о торчащие из досок гвозди рукав пальто.

– Бл…дь! – сказал я в досаде.

Дима понял по-своему, понял значительно глубже:

– Да ты не расстраивайся, Витек. Все женщины – там! Хочешь, мы ее лоха отхерачим?

– Не надо, у них любовь, – ответил я.

– Не переживай. Я тебя с такой бабцой познакомлю… А ты вообще куда шел-то?

– Домой из института.

– Из института? Да брось ты. Теперь учиться не нужно. Вокруг кооперация. Все бурлит, пучится. Не поверишь, полгода назад прилавки были пустые, а теперь вот одной «гуманитарки» жри, сколько хочешь, главное, чтобы «бабки» были. «Бабки» надо делать, а не уроки. Ты, Поп, конечно, умный чел, усидчивый, но теперь это не актуально. Нужно быть просто хитрожопым. Пока будешь делать уроки, вся жизнь пройдет. Лавочка открылась и дает возможность взять столько, сколько унесешь, нужно только знать, где вход. Нужно один раз рискнуть!

– И как рискуешь ты?

– Ну… – Репа смутился. – По-настоящему я пока не рискую. Жду свой шанс. Но я и сейчас уже не какой-нибудь лох. Я получки и аванса не жду. У меня каждый вечер наличман карман оттопыривает. Я, братан, кручу один фокус. С каждого веса сто грамм мои. Продаю всем покупателям одну и ту же луковицу. Такой вот налог с покупок, Витек.

– Как так? – удивился я. – И тебе морду не бьют?

– А никто не врубается. Пока покупатель тупо смотрит на стрелку, я цепляю к корзине с товаром луковицу крючком. Ее вес – мой вес. Эйнштейны и Бронштейны о таком не мечтали.

Пока я пытался выразить свое отношение к фактам обвеса, в отверстие окошка втиснулось густо напудренное лицо. Оно поинтересовалось у Димы:

– Это «хурма» или «королек»?

– «Королек», – ответил Димас, не раздумывая.

– Тогда свешайте мне килограмм.

– Сию минуту, – пробормотал Репа.

Ловко жонглируя, он накидал в корзинку фруктов, извлек из-под халата крупную «луковицу» с загнутой крючком проволокой. Когда стрелка весов показала девятьсот граммов, Дима прицепил к корзине «прибор» и сказал в обведенные карандашом внимающие глаза:

– Вес взят, мадам, ровно кило.

Когда мадам отошла, я спросил друга:

– А что такое «королек»?

– Не знаю, – небрежно ответил он. – Но он был ей нужен. «Хурма» – она произнесла презрительно, а «королек» – с тонким налетом эротики.

– Круто! Ты давно тут работаешь?

– Два месяца. Что, тоже хочешь?

– У меня не получится.

– Захочешь – получится. Ты зачем сюда пришел?

– Давай бухнём вечером? – я решился взять Репу в дело. – С меня – шампанское, с тебя – девки. У тебя есть знакомые девки?

– Полно! Ты сколько готов пробухать?

– Баксов четыреста.

– Не хило! – Дима стянул с себя рабочий халат и сказал то, что я ожидал от него услышать: – Тогда рабочий день завершен.

Полчаса спустя мы катили по Октябрьской набережной на желтом такси. Между нами мерно покачивался ящик с шампанским. Еще две бутылки мы держали в руках.

Таксист, редковолосый брюнет средних лет, был молчалив, выбрит и одет в белую рубашку и галстук, то есть совсем не походил на таксиста. Но когда мы с Димоном прикладывались к бутылкам, он подозрительно шумно икал.

Поездка складывалась неважно. Шампанское было теплым и по вкусу напоминало газированную в сифоне брагу. По двум адресам, где Репа рассчитывал разжиться классными овцами, нам предложили прокатиться куда подальше.

– Куда теперь? – спросил я после очередного глотка.

– Туда же, – коротко пояснил Димон. – Куда бы мы ни ехали, мы всегда едем к овцам, Витек. И что бы мы ни делали, мы делаем ради них.

– Это неуважение, – вдруг встрял водитель.

– Не понял? – опешил от такой наглости Дима.

– Ну, если ты называешь женщин овцами, – не смутившись, пояснил водитель, – ты их не уважаешь. А раз ты за ними бегаешь, то ты не уважаешь и себя.

– Чего-о? – возмутился Дима. – С тобой здесь кто разговаривает? Крути баранку, гад! Овцы, между прочим, волшебные существа. Мураками надо читать.

В те времена в России еще не печатали Мураками, и мы с таксистом не поняли Репинской тирады, да и сам Дима, я думаю, не понимал, что сказал.

Я спросил, переключая его внимание:

– Дима, почему мы так далеко забираемся? На Петроградке у тебя больше нет знакомых?

– На Петроградке тетки с характером, с ними запарно. Им, Витек, нужен не просто перепихон, им нужны страсти, страдания, чувства. А у нас время поджимает, поэтому мы держим курс на пролетарский район. На Большевиков или на Колонтай, где сплошные общаги. Молдаванки, хохлушки, гагаузки. Они прагматичные и сговорчивые, особенно теперь, когда отрезаны от своей родины.

– Что значит отрезаны?

– То и значит, что распался «совок» на пятнадцать республик. Всем на всех наплевать, граждан нет, люди стали товаром, как и все остальное. Ну, и овцы, соответственно, тоже. Но об этом потом, мы приехали. Тормози, командир!

Мы остановились возле унылой грязной девятиэтажки, и Димас, хлопнув дверью, засеменил к дому по узкой тропке, проложенной между потемневших сугробов. В ожидании чуда я сорвал предохранитель с очередного «Советского» и сделал глоток. Водила на переднем сиденье заскулил тихо-тихо.

– Ты чего? – спросил я его. – Опять про свое уважение?

– Да нет, я забыл о нем давно, – отмахнулся тот.

– Горе случилось? – не унимался я.

Водитель схватился за сигареты, с кашлем вдохнул дым, плечи его затряслись:

– Горе с бухаловым. Месяц целый не пью. Сил больше нет.

– А ты не держись, на вот, выпей, – протянул я таксисту бутылку.

– Да нет, командир, мне реально нельзя, сдохнуть могу – химзащита.

– Хим – чего?

– Ну, такой укол в жопу с жидкой резиной, от которого при принятии алкоголя в любом виде и количестве белок сворачивается. Сначала сворачиваются твои молекулы, а потом и ты сам.

– И кто тебе такую подлянку заделал?

– Жена.

– А ты ей что сделал за это?

– Я? Ничего. Я сам виноват: слабый на «синьку». Пока получку не пропью – не остановлюсь. Когда на работе платить перестали – стал пропивать вещи домашние. Сначала ненужные: ковер, чеканки, электробритву… А когда дело дошло до телевизора – она, конечно, не выдержала и наняла санитаров…

Я так и не узнал, чем закончилась печальная история водителя, в машину вернулся Дима. Одинокий и съежившийся, как последний осиновый лист. Он с остервенением вырвал бутылку из ящика и, выстрелив пробкой в дерматиновый потолок салона, приложился к зеленому горлышку, покрытому пеной. Я заметил на его левом глазу набухающий фиолетовым цветом синяк, постучал водителя по плечу, чтобы тот ехал, и отвернулся к окну.

За окном вяло падали крупные хлопья. Медленно проплывали дома. По своим делам шли прохожие. В подавляющем большинстве это были женщины разных возрастов и размеров. Треть из них, по крайней мере, не была связана институтом брака. Треть от этой трети наверняка хотела шампанского. Ужасающая статистика.

А мы – трое мужчин в самом расцвете сил, обладающие движущим средством (почти полным ящиком выпивки) и способностью приносить противоположному полу многократную радость, – сидели в машине одни. У всех нас были серьезные проблемы с общением, с самооценкой, с системой жизненных ценностей и нужно было что-нибудь срочно предпринимать.

Эта чистая, как медицинский спирт, мысль неожиданно оказалась общей для всех. Дима и таксист переглянулись и в один голос крикнули:

– А… наливай!

Пока мы возились с бутылками, водила завернул в один из дворов по улице Елизарова. Двор был образован двухэтажными покрытыми инеем домиками, построенными пленными финнами сразу после войны. Здесь было тихо и безлюдно, как в Костамукшах. В воздухе пахло березовыми дровами, между голых кривых тополей на веревках сушилось белье, а снег у подъездов был расписан желтыми вензелями домашних животных и их хозяев. В центре двора стоял замерзший фонтан, выполненный в сухом жестком стиле «рабочего и колхозницы». Бледный каменный мальчик с отбитым носом держал в руках странную рыбу с широко открытым беззубым ртом, в летнее время из этого рта струями била вода.

Рядом с фонтаном мы и остановились. Не выходя из машины, продолжили винную трапезу. Собственно, это была не трапеза, это была заправка. Мы заправляли «баки» под пробку, чтобы избавиться от мыслей, которые давили на каждого.

Мы сидели и пили, молча слушали магнитофон. Гадкий голос из шипящего, как раскаленная сковорода, динамика жаловался на какую-то суку, судя по всему, ментовскую. Гадкий голос мечтал попасть на волю, чтобы отомстить обидчикам и украсть толстый кошелек.

– А ведь он прав! – вскричал таксист.

Он пил отчаянно, и шампанское у него уже шло носом. Однако, вопреки обещанию врачей-наркологов, таксист не только не подох от взаимодействия химзащиты с алкоголем, но первым среди нас преодолел уныние и обрел агрессивно-оптимистичный настрой.

– Толстый кошелек решает все проблемы, – продолжил шофер свою мысль. – Все алкаши – люди бедные. Богатый человек не может стать алкашом, ему всегда есть на что опохмелиться и кровь почистить. Он пьет качественное бухло, а не лосьоны и стеклоочистители. У него руки не трясутся и голова не трещит, потому что он может спать, пока не отоспится. И жена его не будет подшивать. Наоборот, он сам с ней чего хочет может сделать. Вот только где хранятся эти кошельки?

– В задних карманах, – встрял Дима.

– Почему сразу в задних? – отчего-то обиделся водитель. – У меня есть потайной нагрудный карманчик.

– В задних, в задних, – упрямо повторил Репа. – Почему, думаете, тетки рассматривают мужские зады?

– У нас не бывает целлюлита, – высказал предположение я.

– Нет, – Дима выкинул в окошко пустую бутылку. – Они прицениваются к толщине кошелька, запрятанного в задний карман. А уж потом обращают внимание на передние признаки. Я поэтому ношу в кошельке нарезанную газету.

– Дешевые понты, – ухмыльнулся водитель.

– Я не ради понтов – ради женщин, – Дима бросил недобрый взгляд на таксиста. – А ты вообще чего здесь делаешь?

– Я вас везу, – оправдался водила.

– Вот и вези, – Дима потянулся к коробке с шампанским и сказал, обращаясь уже ко мне: – Да ты не переживай, Витек, щас к теткам поедем. У меня этих адресов в записной книжке – всех не переимеешь. Давай выпьем за них!

Мы выпили. И выпитое нами вдруг пересекло некую грань и стало самостоятельным хозяйствующим субъектом.

– Мне нужно в туалет, – попросился водитель, зажимая ладонью рот.

Не дожидаясь ответа, он нескладно выбросился из машины и сложной траекторией устремился к фонтану, где, обняв каменного мальчика за шею, принялся блевать на пушистый снег.

Глядя на него, я понял, что меня тоже тошнит. Тошнит, качает и уносит в сон… Я посмотрел на Диму – тот тоже начинал клевать носом в торпеду. Его пятиугольная голова покраснела от макушки до основания короткой шеи и стала напоминать сваренную в кастрюле свеклу. Я почувствовал, что пора привлекать Диму к плану Снеткова, иначе потом будет поздно.

– Дима, есть серьезная тема.

– Об овцах? – Дима икнул.

– О том, что на них сильно воздействует.

– Знаю, – перебил меня он, улыбаясь глупей, чем когда-либо, – есть такой порошок, от него девки начинают хотеть всех, кто хоть как-либо движется.

– Нет, Дима, это не порошок. Это деньги. Это торговля, это коммерция. Крупный опт.

Судя по отсутствующему выражению Диминого лица, информация требовала более подробного разъяснения, поэтому я стал раскрывать план Снеткова как можно подробней. Я начал с того, что страна катится в пропасть. Рассказал об огромных, безграничных возможностях ограниченного товарищества. Я не преминул употребить сильнодействующее выражение «СИФ Слынчев Бряг». Я спросил Диму, не возражает ли он, если я буду оплачивать его услуги в американской валюте. В конце концов я предложил ему стать моим замом.

– Это ведь и есть тот самый шанс, которого я дожидаюсь! – закричал в ответ мой одноклассник. – Согласен!..

– Я тоже на все согласен! Братцы, возьмите меня с собой в СИФ Слынчев Бряг, – вторил ему шоферюга, который, как оказалось, тоже слушал рассказ, прижавшись носом к боковому стеклу.

– Возьмем его, босс? – Дима принял на себя обязанности моего зама.

Нужно было ответить отказом, но подробная детализация плана и отсутствие закуски окончательно подкосили меня – я засыпал. Маленькие кислые пузырьки заполнили собой все внутричерепное пространство и сделали голову легкой и теплой, словно воздушный шар. Сознание неуловимо исчезало, бессознательно растворяясь в подсознании.

– Мне нужно подумать, – с трудом проговорил я и потянулся к бутылке с шампанским.

А дотянулся или нет – я не знаю, ибо воздушный шар оторвался от земли и унес меня в тихое беззвездное подпространство…

Глава 8. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

Мудрость приходит с трагическим опозданием или не приходит совсем. Обычные спутники мудрости – боль и тоска. Поэтому в трудных ситуациях человек чаще полагается на интуицию и высшие силы. Интуиция освобождает от неких моральных принципов, высшие силы – от ответственности за свои действия. Таковы правила этого странного несправедливого мира.

Совпало ли мое пробуждение с пониманием жизненных истин или было обычным озарением, но в тот день я узнал, что похмелье от шампанского значительно тяжелее и неприятнее, чем похмелье от браги. Это всепоглощающее ощущение проникло в меня около четырех часов дня. А следом за ним – раскаяние, горький привкус вины за то, будто бы я проспал что-то важное и навсегда опоздал куда-то.

Но куда?

Воздушный шар, в который вчера превратилась моя голова, потерпел крушение и разбился вдребезги, потому думалось плохо, думалось по частям. Чтобы уйти от боли и тошноты, нужно было не мыслить, не слышать, не открывать глаза. Нужно было неподвижно лежать.

И я лежал. И весь этот многокилометровый столб воздуха и смутное ощущение чего-то несделанного вдавливали меня в мокрый от пота диван. Я был маленькой бессловесной улиткой, на которую наступил взрослый, навьюченный скарбом слон.

Снова и опять меня воскресил Генофон. Этот первобытный человек стал моим если не ангелом, то хранителем точно. Я никогда не узнаю, что было в той старой эмалированной кружке, которую я с его помощью опростал, но уже в шестнадцать тридцать, то есть спустя десять минут после инъекции, я улыбался. Не покидая дивана, я танцевал краковяк.

Генофон убежал якобы за очередной порцией жизнеутверждающего напитка, и в тот день я больше его не видел. Вероятно, из похода по рынкам возвратилась его Серафима и изящным взмахом руки повернула течение судьбы Генофона в нужное русло. Некоторое время я сопереживал своему старшему товарищу, пока не вспомнил, что мне самому нужна помощь.

Я вспомнил события и лица вчерашнего дня. Искривленного наукой худого Снеткова, Репина с нечестной луковицей, аккуратного таксиста, блюющего в зимний фонтан. Вспомнил последний глоток шампанского. Увидел дипломную работу, торчащую из кармана пальто, вспомнил свое обещание. Затем вспомнил то, что должно было сегодня произойти.

Я бросился к письменному столу и начал переворачивать ящики в поисках записной книжки. Нашел ее, наконец, под ворохом каких-то бумаг. Отыскал нескладный номер телефона Репина и выбежал звонить в коридор.

Номер оказался занят. Я повторил последовательность цифр снова, теперь на том конце провода не отвечали.

Не знаю, наверное, я наворачивал бы диск телефона до тех пор, пока бы за мной не пришли санитары или представители власти. Теперь это невозможно проверить. А тогда, тогда Дима пришел ко мне сам…

Он выглядел встревоженным и уставшим.

– Я ушел, – проговорил он, вваливаясь с лестницы в коридор. – Шнейдера повязали.

– Кто такой Шнейдер? – спросил я, для надежности запирая дверь на тяжелый дореволюционный засов.

– Шнейдер – алкоголик-шофер, что возил нас вчера, – пояснил Дима. – Дай воды, подыхаю.

Я отвел его в свою комнату, а сам пошел на кухню и вернулся оттуда с полным чайником и целой кучей вопросов.

– Почему этот Шнейдер был в деле? – спросил я, глядя, как Репа пьет воду из чайного носика.

– Ты сказал, что его надо брать, перед тем как вырубился, – ответил Дима, вытирая рот рукавом клетчатой красной рубахи.

– А почему я не пошел вместе с вами?

– Ты сказал, чтобы тебя не трогали, пока ты сам не встанешь.

– Перед тем как вырубиться?

– Ну да.

– А что я говорил еще?

– Ну, немного про армию, много про Жанну, в общем, не важно.

– Дима, что вы там сделали? Почему провалился наш план?

– Не знаю, – Дима отвел глаза. – Наверное, что-то не то было с документами, которые дал твой профессор.

– Профессор – дурак?

– Думаю, да. Первые два раза мы со Шнейдером загрузились четко и быстро, без всяких проблем, а когда приехали в третий и протянули бумаги – на нас набросились сразу со всех сторон. Спереди – кладовщики с кулаками, с боков – охранники с палками, сзади – вообще бандиты какие-то. Шнейдер закричал: «Не бейте, сдаюсь!» – ну, на него поэтому и накинулись сразу. А я, значит, тоже пару раз Шнейдеру пере… чтобы своим показаться, и тихо-тихо по стеночке прочь.

– Вы что же, придурки, три раза получали товар по одним и тем же бумагам?

– Ну да, других ведь не было.

– Других? А ну, рассказывай все по порядку!

Некоторое время Репа собирался с мыслями, затем не слишком складно, но основательно повесил на отсутствующего Шнейдера всех возможных собак.

С Диминых слов выходило, что я вырубился, а они стали готовиться к делу. Начали искать порожних дальнобойщиков со ставропольскими номерами. Нашли без проблем, в районе Обуховской обороны возле овощебазы. Договорились с водителем, дали задаток и поехали бухать дальше, в кооперативное кафе на Петроградке. Бухать и знакомиться с овцами. Инициатива бухать якобы исходила от меня. Дескать, пока они договаривались, я очухался и снова рвался в бой, так как был объективно голоден до баб после армии. Объяснение выглядело логичным.

Дальше Дима поведал, что возле кооперативного кафе мы встретили Лену – давнюю подругу Жанны. Лена в сравнении с Жанной выглядела более-менее: более глупой и менее эффектной. Ее профиль был копией профиля Жанны, но копией, сделанной грубым строительным карандашом. Зато она не отказалась выпить шампанского.

После Диминых слов мне привиделась странная сцена: я неритмично танцевал в обнимку с густо накрашенной девахой под вялые звуки саксофона и электрогитары. Пол под моими ногами покачивался, лицо Лены, если ее так звали, запомнилось пухлыми малиновыми губами, все прочие детали утопали в густом пьяно-табачном тумане.

В этом ужасном, похожем на борьбу сумо, танце мы с Леной выкружили на улицу. Там мы расцепились, чтобы поймать такси. Дима и Шнейдер остались в прокуренном зале, мне показалось, что они собираются с кем-то драться.

В такси я рассказывал Лене историю воинской службы, а она молча и сосредоточенно расстегивала ремень на моих брюках.

Туман, возникший в кооперативном кафе, перемещался вместе с нами по пути нашего следования. По необъяснимой причине он густел и тучнел. В самый неподходящий момент, в самом неподходящем месте – на моем старом диване – туман бытия загустел окончательно…

Дима со Шнейдером продолжили отдых иначе. Они не нашли себе подруг, не хватило терпения и удачи. Нелегко согласиться с таким положением вещей, когда тебя буквально разрывает жизненная энергия миллионов не родившихся головастиков. Дима и Шнейдер не хотели быть разрушенными собственными психосоматическими реакциями. Они нашли правильный для их возраста выход – они нашли недругов, двух обкуренных азербайджанцев, и схватились с ними в короткой рукопашной в полутемном гардеробе кафе.

Дима и Шнейдер не собирались брутально раскатывать своих соперников, они дрались ради драки, поэтому никто не пострадал, но участниками было разбито зеркало и погнуто несколько вешалок, чтобы драка выглядела естественней. В итоге компанию вышвырнули из заведения вышибалы, усиленные поварами.

Некоторое время Дима и Шнейдер лежали в мягкой прохладе сугроба, наблюдая за ленивой перебранкой охранников с милицейским нарядом, приехавшим по вызову на старом «козле» и, как всегда, опоздавшим к месту событий. Затем переместились в такси, где проспали до утра, обогреваясь собственным перегаром.

Проснулись они, в отличие от меня, вовремя и вовремя приехали на оговоренное место встречи. Около часа они курили, мучались похмельем и ждали. Они ждали меня, моих денег, моих решений, моих советов. Дима психовал, а Шнейдер, наоборот, испытывал приступ счастья – вшитая в него химическая защита не сработала…

Я же позорно спал, измученный алкоголем и Леной, деньги на «дело» «сгорели», единственный совет, который я мог дать своим товарищам – не будить меня до обеда.

Наконец Дима не выдержал и позвонил мне из ближайшего таксофона. Трубку взял Генофон и, уточнив, не Репа ли это, передал мой наказ: действовать по обстановке.

Лишенные финансовой и интеллектуальной поддержки, мои товарищи по легкому бизнесу забыли основные положения уговора. Они нарушили конспирацию и существенно понизили грузоподъемность, поехав в Купчино кидать фирму «Орел и Орлан» не на условленной ставропольской фуре, а на желтом Шнейдерском таксомоторе.

Помятые, немытые, с распухшими, красными с будуна рожами, пропахшие бензином и табаком, они, конечно, походили на дальнобойщиков. И в первый раз их приняли за настоящих не слишком разборчивых покупателей, загрузили различной оргтехникой такси Шнейдера так, что просели рессоры. Дима в машину не поместился, он затрусил следом, неся в руках коробку с лазерным принтером.

Проехав пару кварталов, Шнейдер остановился и предложил Диме разгрузиться у него в гараже, так как путь туда был гораздо короче, чем до Снетковского гаража. Дима, который едва поспевал за такси, согласился.

Разгрузившись у Шнейдера, друзья увидели, что количество мест значительно меньше, чем они углядели на складе Орланов. Вместимость «Волги» оказалась несопоставима с вместимостью фуры. Жалость и сострадание к тем вещам, которые они не сумели забрать, была столь велика, что Шнейдер и Дима (Дима утверждал, что именно в таком порядке) решили вернуться для дозагрузки.

По халатности или по глупости их загрузили во второй раз. А на третий – старший кладовщик обнаружил подлог и поднял шухер.

– В общем, непруха, – подытожил Дима и, тяжело вздохнув, замолчал.

Слушая рассказ Димы, гладкий и безукоризненный, как Жаннина голень, я с холодом в сердце понял, что моя ученая карьера в ЛЭТИ бесславно закончилась.

Знали бы мои глупые неусидчивые друзья, как красиво могло развиваться слияние дружбы, бизнеса и науки. Академик Снетков, профессор Попов, доцент Репин, ассистент Шнейдер – Товарищество с Ограниченной Ответственностью «Снетки» – вот как все было задумано. Крупнейшее ограниченное товарищество на северо-западной части географической карты… И обо всем этом стоило теперь забыть, благодаря самобытным маневрам моих гениальных товарищей.

Мы с Димой, стараясь не смотреть друг другу в глаза, договорились о следующем: в течение ближайшего месяца никто из нас не звонит и не приходит к другому, и в разговорах с кем бы то ни было не называет фамилии Шнейдер, Снетков, Сметков, Следков, Шведко, Швыдкой и прочих подобных. Дима работает на овощах и фруктах. Я на всякий случай переписываю диплом и заново определяюсь с профессией…

Я лег на диван и задумался. Думы о конкретных вещах и событиях были неутешительны, и я перешел на абстрактную философию. Я решил объяснить личное пьянство с высот объективного исторического развития.