Текст книги "Время воды"
Автор книги: Виталий Щигельский
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Итак, я должен найти Катерину до того исторического момента, как последний самосвал со спецгрузом приедет в Москву. Я начал раздавать распоряжения, едва добравшись до дома. Я очищал желудок от шавермы, а «скунсы» уже рыли, копали и грызли информационное поле. На ноги был поставлен взвод отборных «бобров», «выдрам» было строго указано незамедлительно сообщать обо всех новых «шмарах», замеченных ими в массажных салонах, ресторанах, на шопинге.
Поздно вечером «скунсу-химику» удалось выяснить фамилию моей роковой возлюбленной.
Герпес.
Катя Герпес – вот как ее звали!
Это звучало более чем возбуждающе. До встречи с ней я привык считать, что у женщин не бывает фамилий собственных, все женщины, с которыми я начинал общаться, становились носителями моей фамилии по умолчанию, все они считались мною Поповыми, членами большого гарема, даже те, которые крутили мной или уходили к другим.
Всегда в мире оставалось два легитимных субъекта: я и шестая «Родина». Два взаимозависимых симбионта. Один субъект на службе другого. Теперь появился еще один. Еще одна. Женщина-любовница, женщина-неприятель, женщина-враг. Возник неклассический треугольник. Катя опоила меня и выудила все, что ей было нужно. Но я рассчитывал, что не сдался без боя и в пьяном угаре сумел-таки проявить свое мужское достоинство. Если так, то я наверняка заинтересовал ее. И не как напомаженный стерильный тенорок и носитель секретных сведений, не как влиятельный государственный муж, не как распухший от купюр кошелек на косолапых ножках, но как могучий осеменитель, владелец редкого по качеству генофонда.
Во мне кипело неизвестное мощное чувство, которое невозможно было удерживать внутри, оно разрывало меня и требовало в срочном порядке выплеснуться в кого-либо или во что-то. Но Кати не было рядом, а другие женщины не могли ее заменить, поэтому я сел за стол, чтобы писать стихи.
Я писал долго и напряженно. Старательно выводил вензеля, пытаясь достичь гармонии смысла и формы. Но если форма была на высоте, то смысл существенно отставал. Тогда в поисках смысла я отказался от формы и начал писать обычным своим не слишком разборчивым почерком. Однако каракули не превратили в стихи написанные мною слова. Я разрывал исчирканные листки и швырял в корзину для мусора. Потом приходил в себя, стоя возле раскрытой форточки и жадно дыша. Отдышавшись и успокоившись, я принимался выкладывать кусочки из корзины обратно на стол, расправлял, складывал клочок к клочку и снова сминал и выбрасывал. Я не находил очистительных слов. И мне очень хотелось курить. Я перерыл содержимое комнаты в поисках табака и ничего не нашел. Меня тряс озноб, и пот с моего лица промочил зеленое сукно стола насквозь.
И все-таки мое упорство было вознаграждено, глубоко за полночь я родил нужное хокку, зафиксировал на бумаге и прочитал на всю комнату:
– «Катя – сука!»
Смесь русского и японского многое упростила. Я понял, я хотел взять ее лично. Я не нуждался в разрешениях. В отсутствии каперанга я сам становился каперангом.
Я набрал Васю.
– Да, Виктор Владимирович, слушаю.
– Скажи честно, Василий, бухал сегодня?
– Никак нет.
– Пиз…шь.
– Совсем чутка. Хоккей смотрел. Болел за наших.
– Кто наши?
– «Лесовики».
– А с кем играли?
– С «Газовиками».
– Понятно. Значит, одевайся в цивильное, но оружие возьми. Подгонишь красный «Бентли», который мы выиграли у пожарных.
– Есть, товарищ кавторанг.
– Стой! По дороге заскочи в «Русский мир», возьми ящик шампанского, самого дорогого.
– А деньги?
– Денег не надо. Скажи: для меня.
Я повесил трубку, встал и заходил по комнате. От шкафа до окна и обратно, как собака, которой пора на прогулку.
Герпес! Где тебя искать?
Я включил ноутбук и просмотрел почтовые ящики. Секретные, как мы с Косбергом думали. Тридцать новых сообщений, в основном порнография, насилие, спам. Нужной же информации не поступало, молчание информаторов недвусмысленно намекало: поиски зашли в тупик. Силовые методы «бобров», параноидальная дедукция «скунсов», бл…ское обаяние «выдр» – все эти приемчики не работали в моем случае.
Я закрыл окно, выключил свет, сел и прислушался. Я выбирал метод, подбирал настройку. Опыт поколений – всех моих предков от пращуров до обезьян, дельфинов, жуков-паразитов – молчал. Собственные наработки казались скудными. Моральные принципы не работали. Логика не спасала. Оставалось рассчитывать на интуицию, на познание мира глазами, руками и носом. Как ребенок после сна, старик после запора или дембель в первый день на гражданке…
Я не успел настроиться, Василий доложил о прибытии.
Хищно прищурившись в зеркало, я закрыл дверь и вышел на лестницу.
Я преодолел два пролета и уперся своим животом в чей-то живот. Среагировал я мгновенно: свалил нападавшего крюком слева, правой рукой нащупал в кармане револьвер и приготовился стрелять прямо сквозь ткань пальто. Но вместо звуков надвигающейся атаки я услышал лишь жалобный стон.
Я закричал:
– Встать! Руки вверх! Подойти к окну, чтобы я видел лицо!
Он оказался худым и сутулым, с русой паутиной волос на подбородке.
– Студент? – спросил я его.
– Студент, – с вызовом ответил он.
– Что здесь делаешь? Почему не в институте?
Вместо ответа он сунул руку за пазуху.
Я вновь оказался быстрее и направил на него револьвер:
– Что там у тебя, бомба?
Он промолчал.
– Вынимай, только медленно.
Парень достал из-под пальто сложенный в трубочку лист ватмана и развернул:
– Читайте, это про вас.
Я тоже послушался и прочитал вслух:
– «Кровопийцы – прочь из России!»
– Смешно. Ты это сам придумал?
– Нет.
– Тебя подослали из четвертой «Родины»?
– Нет.
– Значит, идейный?
– Да.
– Какой партии?
– Не скажу.
– Ну, тогда с нами поедешь.
– Куда?
– Узнаешь. Топай давай, – я взмахнул револьвером.
У тротуара бесшумно работал «Бентли». Я велел парню сесть сзади рядом со мной. Василий обернулся:
– Кто это, товарищ кавторанг?
– Это… – я переадресовал вопрос пленному неизвестному: – Ты кто в самом деле?
– Я ничего не скажу. Я буду молчать. Даже под пытками.
– Посмотрим, – буркнул я. – Василий, трогай! Пока едем прямо и тихо. Ты захватил выпивку?
– Как велели, целый ящик. У меня на переднем сиденье.
Мы тронулись с места, Вася включил Свиридова.
– Вася, где бы ты стал искать очень красивую женщину? – спросил я.
– В тупиках Старо-Невского. Сами знаете лучше меня.
– Дурак. Я говорю: очень красивую.
– Тогда не знаю. У меня с красивыми не получается, товарищ кавторанг.
– Ладно, не надо шансона, – перебил я, думая о том, что в его логике что-то есть. – Лучше дай мне бутылочку.
Он подал:
– Отличный виски, товарищ кавторанг.
– Я просил шампанского, Вася, ты что, забыл?
– Шампанского нет нигде, все точки объездил. Говорят: перебои в снабжении, – ответил Василий, выезжая под «кирпич» на Чкаловский.
– Дождались системного кризиса! – вмешался парень. – Вы и за это ответите.
– Ты обещал молчать и молчи! – напомнил я. – Пока не начались пытки.
– Палачи! – парень отвернулся к окну.
– Как перебои? – спросил я, рассматривая бутылку. – Мы сами контролируем шипучие и игристые. Не понимаю.
– Ну, я-то не понимаю тем более, – пожал Вася плечами. – Говорят, что в некоторых «родинах» поняли, что границы между ними условные, и начали таскать добро друг у друга. Типа того: передел собственности, конец истории. Фукуяма настал, говорят, одним словом.
– Кто, на хрен, говорит? – спросил я, поглаживая гладкий зеленый бок пузыря.
– «Бобры» говорят. Люди.
– Люди? А у Косберга спросить ума не хватило? – я взялся скручивать крышку.
– Косберга нет. Он пропал.
– Пропал? – виски пришлось отложить.
– Внезапно. Он всегда пропадает внезапно. Авторитарный стиль управления. Никто никогда не знает, когда он забухает.
– Почему мне не доложили?
– Вы на особом задании. С вами, значит, связываться запретили.
– Логично. Что еще, говори все, что знаешь?
– Люда, «выдра» из второго взвода, залетела от начальника автороты.
– Ну и что? – не понял я.
– А то, что замужем она за этим гребаным олигархом, который тухлой рыбой торгует, как его, не помню…
– Вася, говори не все, что знаешь, а только по делу, по сути.
– По сути? А кто его знает, в чем суть? – Василий поскреб затылок. – Говорят, в городе появились матросы с винтовками. Пьяные. Вообще появились целые вооруженные группы без знаков и униформы. Типа как партизаны, лесные братья. Пьяные тоже. Днем они тихорятся, бздят, ну, может, нападают на старух, сумки из рук выхватывают, ночью – смелеют, подбираются к магазинам, складам. Мы уже палили по ним из помп, но пока не попали.
– Твои дружки? – толкнул я в плечо парня.
– Нет, – отрезал он, не оборачиваясь.
– Врешь, – не поверил я и снова спросил у Васи: – Всё или что-то еще?
– Говорят, в Москве умные люди решили не назначать главную «Родину» сверху указом. А решили поступить по науке, по Дарвину.
– Это как? – попросил разъяснить я.
– Ну, столкнуть лбами и посмотреть, кто кого сдюжит, – Вася вырулил на Зверинскую. – Естественный отбор, значит.
– Волчьи законы, – с возмущением проблеял парень.
– Ты заткнись, – приказал я. – А ты, Василий, панику брось.
– Какая же тут паника, сами смотрите, справа впереди, – Вася указал рукой.
Картина, которую я увидел, в самом деле была непривычной: по Зверинской в сторону зоопарка бежал изможденный худой человек с зажатой под мышкой коровьей ногой. Его преследовали мясник и двое охранников. В руке мясника поблескивал окровавленный нож, охранники размахивали дубинками и наручниками. Все трое были слишком толсты, чтобы догнать похитителя туш, они и сами уже догадались об этом и бежали, скорей, по инерции, чтоб один не настучал на другого.
– Поможем? – выказал готовность Василий.
– Кому? – я закоротил справедливую мысль Василия, потому что не хотел вылезать из машины. – Едем дальше.
Василий выехал на Кронверкский. Здесь тоже было неладно: возле сетевого магазина «Мир спирта» дралась группа лиц. Судя по одежде и спецодежде, сражались алкоголики и продавцы алкоголя. Алкоголики, как более заинтересованные, побеждали.
– Это революция, – восторженно прошептал парень, но запнулся, поймав на себе мой взгляд.
– Поможем? – снова предложил вышедший из интеллектуального коллапса Василий.
Я пресек его дальнейшую риторику, повторив прежний вопрос…
В Александровском парке непонятные люди стреляли друг в друга из помповых ружей, не шариками с краской, надо думать. Я заметил двоих, лежащих на земле в неестественных позах.
На следующем перекрестке нас чуть не сплющил в лепешку пролетевший на красный свет грузовик, полный вооруженных винтовками матросов. Вася едва успел затормозить. Двигатель заглох. Парень попытался выбраться из машины с криком «наши», но я поймал его за шиворот одной рукой, другой взялся за бутылку:
– Заводи!
Василий поехал вперед.
Вокруг творилось что-то неладное, не запланированное ни Косбергом, ни Москвой. То и дело нам на глаза попадались разбитые витрины и сгоревшие автомобили. Поражало количество вооруженных людей. И никто не пытался прекратить столкновения. Казавшийся незыблемым порядок начинал рушиться, причем рушиться стремительно. Чем больше я смотрел по сторонам, тем меньше понимал, кому сейчас следует помогать, с кем бороться, что делать и куда ехать. Долг требовал немедленно рвануть в штаб на Фонтанку, призвать верные подразделения и пойти в атаку или, хотя бы, занять оборону. Зов природы, подсознательная тяга к продолжению рода в минуты опасности заставляли продолжать поиски Кати. Вот только где мне искать их? Ее и ее? Тетрадь и Катерину?..
Время работало против меня, а в арсенале не было эффективных поисковых средств, кроме виски. Победу мог обеспечить только оригинальный нестандартный ход. Призывая на помощь внутренний компас, я поступил так, как поступил бы на моем месте Косберг. Я взял в руки бутылку и сделал самый большой глоток, на какой был способен. На вкус виски оказался терпким, крепким и по-хорошему ядовитым. Когда же его обжигающий ручеек побежал по кишкам, я почувствовал, что все его молекулы несут в себе некое знание, оно подсказало мне, что лучший ход в сложившейся ситуации – это Г-образный, молниевидный, кривой ход конем. Прыжок без разбега через забор. Чтобы осуществить такой сложный ход, нужно в правильной пропорции соединить силу интуиции и силу виски.
Я сказал:
– Господа, хватит этого грязного быта! Мне кажется, мы уже не сможем изменить то, что происходит в городе. А поэтому и не будем. К черту революцию, к черту политику, к черту капитализм, к черту буржуазию! Я ищу женщину! Женщину, понимаете? Поэтому пейте! Пейте, господа! Это последний штурм!
– Не буду, – буркнул парень, уткнувшись носом в воротник пальто.
– А я – с удовольствием, – не отрывая взгляд от дороги, Василий вытащил флакон из коробки и с хрустом свернул ему горло. – Ух, хорошо, – через минуту выдохнул он, протягивая напиток пленнику. – Пей, студент.
– Не буду, – повторил тот, но взял.
А взяв, принялся крутить бутылкой в руках, видимо, решая, попытаться ударить кого-то из нас или выпить? И поступил, как большинство взрослого населения, то есть выпил.
Я сделал свой глоток вслед за ними.
Вася выключил музыку и два квартала мы проехали в тишине, после чего повторили круг.
– Ну, мир меняется? – спросил я, ощущая, как мой внутренний компас мониторит покрытое легким туманом пространство города.
Удивительно, как легко разруха, грязь и бардак вернулись обратно. А может быть, никакого порядка и не было? Может быть, мне так только казалось? Ну да хрен с ними, я ехал за Катей.
– Мир меняется? – повторил я.
– Еще как! – осклабился Вася. – Но для полной картины надо бы маленько добавить.
– А тебе, чувак? – толкнул я пленника в бок.
– Я – Игорь, – ответил он. – И я бы тоже выпил еще.
– Понятно.
Его ответ уже кое-что значил, и я распорядился выдать по бутылке на брата. Мы выпили, и каждый сосредоточенно замолчал, помогая алкоголю правильно расщепляться.
Так прошло около часа. Обстановка на улицах перестала интересовать меня совершенно, зато внутренний компас устойчиво показывал в направлении Старо-Невского. Сомневаться казалось унизительным. Это было то самое место. Я открыл глаза. Вася и Игорь вяло переговаривались.
– Ну вот ответь, Игореха: зачем вам все это нужно? – спрашивал Вася, глядя на Игоря исподлобья.
– Мы изменим несправедливый мир, – бесстрашно икая, ответил тот.
– Вы что, типа боги?
– Мы и есть боги, мы – члены организации «БОГ». «Боевая организация граждан» – в расшифровке.
– А не перегибаете с крутизной? – Вася сунул под нос Игорю большой узловатый кулак.
– Уже не боюсь, – пьяно засмеялся парень.
– Вижу, что все готовы, – прервал я их диалог. – Василий, дорогу видишь?
– Много дорог, – ответил мне он.
– Тогда трогай!
– Есть, – отозвался он. – Куда едем, Виктор Владимирович?
– Искать женщину!
– Значит, на Старо-Невский? – Вася завел мотор. – В рабочее время. Ух, ты!
– Полный вперед!
Вася повел по двойной сплошной, обгоняя звуки сирены, мигающей сине-фиолетовым цветом, и никакой грузовик с матросами не мог стать ему помехой…
В конце Старо-Невского имелся квартал, который не подпадал под юрисдикцию ни одной из существующих «родин» и функционировал сам по себе. Так сложилось с допетровских времен. Когда Петербург еще только задумывался, на этом месте стояла деревня, жители которой (все жители там были жительницами) заманивали охотников-чухонцев, вепсов, собирателей корней, и просто путешественников в свои хоромы и доводили ласками до безумия или смерти. Спустя триста лет мы с Косбергом неоднократно пытались закрыть это место. Но все, чего нам удалось добиться, так это выцыганить бессрочный абонемент на предъявителя. Что выглядело, скорее, как поражение, нежели победа. Но другим «родинам» не удавалось и этого. Абонемент лежал в моем нагрудном кармане, и мне казалось, что я нащупал след Катерины.
Мы затормозили у первого подъезда серого здания с осыпающейся лепниной, этим зданием начинался знаменитый квартал. Вход не обещал ничего необычного. Стандартная металлическая дверь, выкрашенная в зеленый цвет. Видеокамера над косым ржавеющим козырьком. Пахнущая мочой лестница, на которой мы очутились после того, как я поводил бессрочным абонементом возле замочной щелки.
Мне рассказывали, что все квартиры здесь соединены между собой, и опытный пользователь мог пройти ими достаточно далеко и очутиться хоть на Харьковской, хоть на Тележной, даже на Конной мог очутиться каким-то образом. И даже в дурдоме на Пряжке, за много километров отсюда.
Здесь имелось все, до чего могли дотянуться эрегированные фантазии современного человека. Массажные салоны. Оральные кабинеты. Вагинальные комнаты. Смотровые боксы для озабоченных. Машины и механизмы для поднятия усталого либидо. Воняющие нечистотами подвалы для садо-мазо. Темные чердаки для кровосмешения коллективного бессознательного.
Перебирая в уме варианты, я почувствовал потребность проинструктировать своих коллег, а заодно и себя самого. Я сказал, выдавая членам своего маленького отряда еще по бутылке:
– Помните, это не обычное бл-тво, это – задание. Поэтому не поддавайтесь на провокации. Держимся вместе. Не пьем без повода. Не бьем без повода никого. Повторяю: мы ищем женщину. Женщину! Ее приметы…
Тут я задумался. О чужой любви можно говорить много, но очень трудно описать того, кого любишь. Преодолевая стыд, я попробовал:
– Она… она как тростник на ветру. Нет, не то… Она похожа на снежинку, таящую у тебя на ладони… Нет… Она теплая… Я вижу свет, оттого что ее сердце бьется. Вот! Все понятно?
Василий с Игорем нехорошо переглянулись и сказали в один голос:
– Вроде бы все.
– Тогда вперед! Виски к бою. Возьмем эту крепость приступом!..
В моем возрасте следовало учесть, что такие крепости не берутся штурмом. Они вообще не берутся… Мы атаковали резко и мощно. Думаю, со стороны мы походили на богатырей – Илью, Добрыню и Алешу. Застигнутый врасплох ворог бежал без оглядки.
Мы прочесали вдоль и поперек первый дом и двинулись дальше. В безудержном рывке мы потеряли тылы, тогда-то постепенно и стало сказываться численное преимущество наших врагов. Сначала, как менее опытный, от атакующей группы был отсечен Игорь: захвачен и скручен количественно превосходящим отрядом садо-мазо фурий. Затем пришла очередь Василия. Что произошло с ним – я не знаю. Не видел. Я слышал лишь его дикие крики. Надеюсь, ему пришлось хорошо.
Надо отдать мне должное, я продержался дольше других. Но в конце концов и я оказался в окружение четырех прекрасных блондинок и виски.
Так или примерно так закончился этот день.
Глава 30. ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ РЕАЛЬНОСТЬИ так начинался день следующий.
Я, капитан второго ранга Виктор Попов, второе лицо в иерархии «Родины-6», лежал связанным на соломенном тюфяке в мятой исподней одежде, в комнате с бурыми кирпичными стенами и сырым каменным полом. В комнате без мебели, окон и, как мне сперва показалось, без двери. Судя по жажде и чувству стыда, вчера я жестоко бухал. Память играла со мною нечестно, в закрытую. Она подсказывала мне только то, что хотела сама.
Я поехал искать Катю, чтобы, во-первых, конфисковать у нее клетчатую тетрадь и, во-вторых, добиться ее руки и сердца. Встреча с ней должна была кардинально изменить судьбу «Родины-6», всех ее сотрудников, граждан и жителей, а также мою личную жизнь и личную жизнь Катерины.
Вместо этого я встретил множество других женщин. Я пил, смеялся и с каждым тостом все больше терял человеческий облик. Собственно, если бы я просто пил, но я еще вытворял разные непристойные глупости. И всему виной был виски. Эфирные масла, содержащиеся в нем, сменяют состояние тихого отупения вспышками разнузданной гиперактивности.
Мог ли я предоставить что-нибудь оригинальное в свое оправдание? Вряд ли. Сплошные банальности. Пьянство как способ забыться. Забытье как модель бытия. Камера как жизненная позиция. Жизнь как тюрьма.
Собственно, я непосредственно был в тюрьме, ибо комната, в которой я находился, больше всего походила на конуру равелина Петропавловской крепости. Однако я не чувствовал страха, я чувствовал жажду. Чтобы начать бояться, мне необходимо было напиться воды и поспать. Воды не было, сон не задавался из-за приступов мигрени и тошноты. Так пытают себя алкоголики. Я отвернулся к стене, накрылся пиджаком от позора, крепко зажмурился и вроде бы стал засыпать, как вдруг щелкнули засовы, и на пороге камеры показалась Катя. Она была в военном френче, туго перетянутом широким ремнем с кобурой. На ее восхитительной голове алела косынка. Выражение лица было измученным и суровым, словно после аборта.
– Посадите его на стул, развяжите и ждите за дверью, – бросила она долговязому молодому охраннику, по виду непрофессионалу, вошедшему вслед за ней.
Тот выполнил задание без слов, стараясь не касаться меня лишний раз, и удалился поспешно.
– Интуиция меня не подвела, – процедил я небрежно. – Я нашел тебя, киска.
– Прекратите, Попов, – Катерина опустилась на стул и скрестила на груди руки. – Не мелите чепухи. Вы валялись пьяный в притоне, когда мои люди нашли вас.
– Приятно слышать, что ты тоже нуждалась во мне.
– Прекратите. Мы искали вас, чтобы зачитать и привести в исполнение приговор!
– Позвольте узнать, кто это «мы»? – спросил я, потирая опухшие руки.
– Боевая организация граждан, – произнесла Катя с вызовом.
– Ты тоже «БОГ»? Мне следует пасть на колени? – я представлял нашу встречу иначе и, чтобы не скисать, язвил. – К сожалению, во мне не осталось веры, ибо я уже видел одного «бога» совсем недавно в обстоятельствах не слишком приличных.
– Это я послала Игоря на одиночный пикет. Он должен был показать вам транспарант, где было написано, кто вы такой на самом деле. Он должен был заставить вас задуматься о том, что вы делаете.
– По-моему, у него не получилось.
– Прекратите паясничать. Вы развратили Игоря!
– Я не знал, что он «бог», и угостил его виски. А он выпил.
– Нас еще называют «красными косынками», – Катя демонстрировала твердость и не собиралась шутить.
– Не знаю. Не слышал. Слышал только про красные трусы, что они больше не в моде.
– Вы лжете. Мы действуем больше года. Мы представляем интересы «Родины-8», которая защищает интересы народа, в отличие от прочих так называемых «родин», – Катя нахмурилась. – И прекратите мне «тыкать».
– Вы что же, Катерина, заодно с теми матросами, которые ездят на грузовиках и грабят винные магазины?
– Не смейте! – Катя схватилась за портупею, видимо, для поддержки. – Эти матросы обычные гопники, маргинальная секта.
– А ваши люди не грабят?
– Наши люди – экспроприируют, – Катя встала и села, она разволновалась больше меня. – Мы ничего не оставляем себе. Все отправляем на дело.
– В Москву? – спросил я, удивившись собственной прозорливости.
– В Москву, – кивнула она по-детски.
– Все как у Чехова. Милая Катерина, мы тоже отправляем в Москву.
– Не надо называть меня милой. И я вам не верю.
– Да, Катя, да. Так и есть. Москва собирает со всех: с революционеров, с реакционеров, с патриотов, с диссидентов – и всем обещает что-то. А раз Москва обещает всем, то ничего не даст никому. Вы понимаете, что происходит, Катя? Вы понимаете! Мне нужно позвонить.
– Это исключено, вы под арестом. И я вам не верю. Ни одному слову. Но как вы умеете лгать, боже мой!
– Вы про ту нашу встречу?
– Забудьте! Ничего не было. В общем-то я узнала от вас почти все, что мне нужно. Если вам больше нечего мне сообщить, извольте слушать. Мы, «красные косынки» «Боевой организации граждан», судим вас, коллаборациониста Попова, за пьянство, разврат и предательство, за разбазаривание общественного имущества и порчу памятников архитектуры…
Здесь я перестал ее слушать. Я думал о том, что всегда доверял женщинам чересчур и через женщин лишился сначала покоя, потом работы, жилища и вот теперь, возможно, жизни и половых органов. Даже если живешь, не зная законов, закономерно все то, что происходит с тобой.
– Попов, прекратите все время кивать. Вы не слушаете меня, – повысила Катя голос. – Вы можете не слушать, это вас не спасет, Попов, ответьте мне на последний вопрос!
– Я пока ни на один не ответил, – сказал я удивленно.
– Достаточно одного ответа, Попов. Но сначала подумайте хорошенько, от этого зависит ваша жизнь.
– Катя…
– Молчать! Отвечайте: это писали вы? – она бросила мне на колени такую знакомую тетрадь в клетку.
– Дались вам всем эти досье, – выдавил я почти с ненавистью.
– Досье меня не интересуют. Это не досье – это бред, демагогия, маразм и софистика. Я говорю о текстах, написанных с обратной стороны, смотрите сюда. Это писали вы?
Я перевернул тетрадь и увидел наезжающие друг на друга строчки стихов. Я покраснел и подумал, что теперь между нами точно все кончено. Если и стоило уничтожить эту злосчастную тетрадь, то именно из-за стихов. Стихи были ужасны, беспомощны и убоги. Обычно я писал их, напившись в сиську. Я писал про Жанну, про Машу, про Лену, про каких-то случайных дур. Я ничего не успел написать о Кате, не мог найти слов.
– Ты писал? – Катя подошла так близко, что я ощутил ярость, кипящую в ее теле. – Говори!
– Да, – сказал я и зажмурился, ожидая, что она ударит меня по щеке.
Но Катя не ударила. Катя отчего-то медлила.
– Это все обо мне? – спросила она очень тихо.
– Да, – решив идти до конца, выдохнул я и с вызовом посмотрел ей в глаза.
– Зачем же ты, такой талантливый, такой хороший человек, занимался всем этим грязным делом?
– «Зачем»? Это долгий разговор, не сейчас и не здесь, но в общих чертах звучит так: мы живем в такое время, когда от нас ничего не зависит. Я не знаю, как ты, но я всегда оказывался там, где оказывался, вопреки пожеланиям и, чаще всего, случайно. Я действовал так, как предлагали мне обстоятельства места. Сначала таскал мешки, потом строил «Родину-6»… Теперь-то я понимаю, что мне просто надо было искать тебя. С самого начала. Искать тебя и ничего больше не делать. На этом точка, не будем медлить – стреляй скорей.
Первая часть моего ответа была вызвана желанием потянуть время, вторая – выдумкой, третья – правдой. Правду говорить труднее, чем врать, поэтому начал я бодро, а заканчивал сбивчиво. Однако я попал в цель.
Катины глаза хищно расширились.
– Конвой! – позвала она.
Вошли двое, тот хлипкий парень, который меня развязал, и с ним еще один, еще хлипче. Во времена техпрогресса выигрывают одни слабаки.
– Он во всем сознался. Отведите его в туалет, верните шнурки и ремень, а затем выведете во двор. Я сама приведу приговор в исполнение.
– Слушаемся, – ответили они вразнобой и, с опаской посмотрев в мою сторону, попросили: – Товарищ, пойдемте выполнять распоряжение.
Наверное, я мог их скрутить. Мог бы, по крайней мере, попробовать, вместо этого я сказал:
– Катя, я не хочу… в туалет.
Она ничего не ответила, я послушно встал и пошел по коридору.
Как же так, как же так, думал я, разглядывая серый, с каждым шагом меняющий угол наклона, пол. Не может быть, не может быть, думал я. Ноги были ватные, в голове шумел колокол.
В туалет я сходить не смог, шнурки вставить – тоже, сложил их в карман, неряшливо спутав в клубок. Я читал, что приговор исполняется на каком-нибудь условленном участке длинного коридора во время перемещения, когда осужденный меньше всего этого ждет. А я ждал, и поэтому, когда Катерина внезапно вышла из-за поворота, я повалился на пол, теряя чувство. Выстрел раздался, когда я уже лежал на полу. Я определенно не должен был видеть пули, но я видел, как вращающийся металлический конус, размером с навозную муху, приближается к моему лбу.
Жизнь померкла.
Только померкла. На пару часов.
Я очнулся на заднем сиденье легкового автомобиля, оно было кожаным, красным и пахло дорогой парфюмерией. Я лежал лицом вниз, уткнувшись носом в кожаный шов. Лежал и испытывал трудно-описываемое блаженство.
– Виктор, вставайте, – услышал я знакомый голос. – Я знаю, что вы не спите.
– Катя? – вырвалось из меня.
– Что? – таков был ее ответ.
– Я ранен. Зачем вы стреляли в меня? – сказал я, со стоном принимая вертикальное положение.
– Никто в вас, молодой человек, не стрелял.
– Но я слышал выстрел.
– Мне нужно было напугать конвоиров, – ответила Катя, разглядывая меня в зеркало заднего вида.
Под ее взглядом я немного смутился, торопливо пригладил волосы, застегнул пуговицы на рубашке, а затем огляделся по сторонам. Мы с Катериной были одни, за окнами стоял полумрак – светало или темнело. Временами машину трясло, временами подкидывало, мы ехали по разбитой дороге.
– Я отчетливо видел пулю, летевшую мне в лоб, – не согласился я, ощупывая голову.
– У вас, Виктор, богатая фантазия и не очень хорошо с нервами, – обернулась ко мне Катерина.
– Я поэт, – ответил я, оставив в покое голову и хмуро глядя, как мимо несутся обледенелые ряды сосен. – Куда мы едем?
Она не ответила.
– Катя, почему ты не застрелила меня? – зашел я с другой стороны.
– Может быть, я вас люблю, – таков был ее ответ.
Для столь серьезного признания очень мало эмоций. Мне стало тревожно, и я спросил:
– Катя, у вас больше нет коньяку?
– Мы снова на «вы»? Как интересно, – Катя хмыкнула.
– Я хочу пить… Раз уж ты спасла меня, то теперь за меня в ответе, – я попытался занять доминирующую позицию.
– Так и есть, поэтому коньяку больше не будет.
– Как это так? Ты же пила, как лошадь, тем вечером?
– Женщина пьет только тогда, когда хочет стреножить мужчину.
– А потом?
– А потом больше не пьет.
– Ты что же, меня стреножила?
– Думаю, да.
– Куда мы едем? – повторил я.
– Это ты должен мне сообщить.
– Шутишь?
– Женщины не умеют шутить.
– Это кто так сказал?
– Это ты так сказал. Мы едем на тот самый остров, который ты описывал в своих стихах.
– Остров? Полная хрень! Это был только образ, мечта.
– Так я тебе и поверила.
– Ну, может быть, остров и существует в природе, но он мне не принадлежит. Денег, чтобы его купить, у меня нет и никогда не будет. Все деньги, которая зарабатывает наша «Родина», мы отвозим в Москву… Я, конечно, не нищий, но… я честно не знаю, где этот остров находится.
– Попов, из-за тебя я чуть не убила двух своих соратников, бросила карьеру в «красных косынках», поставила под угрозу срыва план революции. А ты…
– Косберг тоже меня уволит, когда вернется, – развел я руками. – Впрочем, это не важно.
– А что важно? – спросила она.
– Важно то, милая Катя, что история подходит к концу. Все восемь «родин» рубят один и тот же сук: следят друг за другом, стучат друг на друга, возят деньги в Москву и ждут, какую из них сделают главной… Катя, твоя красота служит делу разрухи. Никто в этой стране за последние двадцать лет не пытался освободить человека от рабской работы, никто не построил ни одного завода, ни одной тележки нет собственного производства, только рестораны, бизнес-центры и сауны. А улицы, между тем, опять живут по своим диким законам. Матросы, «косынки», сбежавшие с лесопилок «бобры» – все они пьяны и стреляют друг в друга, грабят бары и магазины, скоро начнут скручивать кабель и свинчивать ручки с дверей…
