Текст книги "Время воды"

Автор книги: Виталий Щигельский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Однако подступиться к ним было непросто. Олигархи первой волны обзавелись не только собственной охраной, но и манией преследования. Они пересели из обычных «меринов» в бронированные и переселились из «элитных» квартир в неприступные феодальные замки. Они не доверяли никому, в том числе самим себе и лечащим их психиатрам. Подступиться к ним могли только швеи или люди из второй группы.

Эта группа получила название потенциальной. Она была более многочисленной и голодной. Государство продолжало безумствовать, но собственности у него поубавилось, время легких денег прошло. Олигархи первой волны стали регулировать популяцию себе подобных ради сохранения собственного уровня жизни и сделали непроходимыми мосты, по которым сами пробрались к финансовому олимпу. От оставшихся лазеек попахивало уголовщиной или говном. Пробивать по ним путь можно было лишь с помощью револьвера и собственной жопы, или же в заковыристой комбинации того и другого. Талантливый соискатель из второй группы проникал в мир большого бизнеса в хорошо подогнанной шкурке пушистого грызуна – производного между халдеем и пидором. Этот путь пролегал через унижение и презрение и определял последующую модель поведения соискателя.

Далеко не каждый представитель пассивно-потенциальной группы достигал промежуточного финиша – выбирался на орбиту чудесного вращения вокруг какого-нибудь «денежного мешка». А уж возможность самому стать «центром вращения» предоставлялась единицам, что роднило среднестатистического соискателя со среднестатистическим сперматозоидом. Но в отличие от летящего наугад сперматозоида соискателю надлежало иметь навигационное чутье места и времени: слабого места на теле «центра», в которое можно нанести удар, и тонко рассчитанного момента времени, когда этот удар оказался бы неотразимым…

Чувствуя себя игроком на блошиных скачках, я составлял таблицы и списки будущих побед и поражений самых способных и амбивалентных соискателей власти, денег и могущества. Я знал наверняка, что, взобравшись на самый верх, уничтожив своих конкурентов, насильников и хозяев, эти люди не сумеют избавиться от приобретенных в процессе карьеры привычек и будут испытывать тоску по сильной руке, плетке, искусственному члену в жопе. Я очень рассчитывал, что утолить эту их тоску смогут запертые на подлодке ткачихи. Воспитанные как спартанцы, ткачихи знали, что и как вставить будущим хозяевам жизни по самое «не могу».

Косберг создал универсальный ключ. Я нашел двери, которые требовалось открыть. Мы могли начинать свою собственную игру. Оставалось дождаться, когда Косберг закончит пить.

Глава 23. ВЫДРЫ И СКУНСЫ

Исписав две трети тетради, я вернулся на подводную лодку. Я был готов к бою и способен вести в бой других.

Я принес осунувшимся без тепла и опеки швеям сладости и полезные книжки: «Этикет в картинках», «Полный курс истории проституции», «Сексуальные извращения в странах капитализма». С практикой у девушек все было в ажуре, но теорию следовало подтянуть.

В тот же день я сводил их в баню на улицу Братьев Васильевых. А затем – на рынок за косметикой и колготками. Вещи для швей выбирал сам, так как изучил вкусы и пристрастия богатого и богатеющего сословия.

Становилось холодно. На набережной лежал первый снег. Ночевать на скамейках в парках становилось небезопасно. Но Косберг не спешил появляться. Больше ждать было нельзя, и я решился на поиски.

Мы начали на рассвете – времени суток, когда дикая жажда и тяга к забвению толкает алкоголиков на мелкие преступления и торговлю последним исподним. В эти тихие сумеречные часы алкоголики выходят на улицы и бредут на тусклый свет ларьков под гулкий и неровный стук сердца. Бедный Косберг был в их числе – я это чувствовал.

Нам пришлось прочесать всю Петроградскую и большую часть Выборгской стороны, но, прежде чем взошло солнце, мы нашли нашего командира. Нашли лежащим возле дощатого вагончика с бытовой химией. Рядом с ним валялся использованный флакон – средство от мух. Каперанг был грязен и худ и, не признав в нас своих, запустил учебной гранатой, а затем пополз по-пластунски в сторону морского вокзала, громко и фальшиво напевая «Прощание славянки». Несмотря на токсическое опьянение, он полз нечеловечески быстро, и мы нагнали его только на набережной и потом долго пеленали рыболовецкой сетью, захваченной мною с субмарины. Великий человек не сдается ни при каких обстоятельствах, подумалось мне тогда.

С большим трудом мы отбуксировали Косберга до альма-матер и положили просыхать в центральном отсеке, где меньше качало.

Пока начальник метался в горячке, я подсчитал потери утренней экспедиции. Итоги оказались неутешительными: во время охоты на каперанга мы потеряли до тридцати процентов личного состава швей. Почуяв в утреннем воздухе табачно-пивной аромат половозрелых мужчин, они рассосались по городу. Я не винил тех, кто ушел. Я винил себя, я недооценил особенности женской биохимии: в период овуляции гормоны у женщин доминируют над импульсами коры головного мозга. То был научный факт, и он объяснял моральную неустойчивость женского контингента в определенные календарные даты.

Я оглушительно выругался, витиевато, восьмиэтажно, чтоб достать до печенок всех оставшихся на борту девушек. От упоения матом мне в голову пришла мысль о необходимости создании системы контроля за швеями, некоего особенного отряда, если угодно, органа, индифферентного к плотским соблазнам. Этот бесчувственный аналитический орган выполнял бы функцию «пояса верности» у горячих, чувственных, думающих ниже пояса швей. Большая холодная голова и длинные, лишенные растительности, ноги – вот каким представлялся мне идеальный сотрудник нашей с Косбергом группы быстрого реагирования. К сожалению, два этих качества были несовместимы в реальной жизни.

Тем не менее, отряд всеобщего контроля за всем, что обычно исчезает из виду, скоро возникнет. Сформированный из наукоемких и лишенных прелестей бытовых сторон жизни альтруистов-профессионалов, отряд появится в канун группового захвата швеями олигархов. Непризнанные гении-одиночки, невостребованные умы, отличающиеся от тупого агрессивно-унылого большинства полной неспособностью извлекать коммерческую выгоду из своего дара. Этот отряд будет действовать незаметно и безошибочно и постепенно установит контроль над швеями, лицами других профессий и лицами, профессий не имеющих. За скрупулезность, въедливость, дотошность, не брезгливость он получит название «СКУНС», чем будет гордиться. Неприметные скромные люди без знаков отличий составят гвардию «Родины-6». Их прямым командиром буду я. Ввиду строгой секретности я и сам не всегда буду помнить об этом…

А теперь еще немного об исчезнувших швеях. Жизнь на улице не так прекрасна, как кажется на первый взгляд, поэтому многие девушки скоро вернулись. Первых беглянок мы приняли дружелюбно, и впоследствии они отхватили свой жирный куш. Объявившимся позже, когда захват олигархов произошел, и самые богатые из интересующих нас персон уже были окучены, пришлось унижаться до олигархов второго сорта.

Пришедшим с повинной ткачихам уже после формального возникновения «Родины-6» либо выявленным и пойманным группой «СКУНС», иждивения за счет толстосумов не предусматривалось. Из них, после санитарной и строевой обработки, формировались мужеподобные армейские подразделения «ВЫДРЫ» с уклоном в тяжелое садо-мазо. Облаченные в металл и кожу, вооруженные шокерами и резиновыми дубинками, «выдры» выполняли второстепенные вспомогательные функции, в основном нагоняли жути на всякого рода интеллигенцию при патрулировании улиц…

Дух Косберга вернулся в тело в канун Великой Октябрьской социалистической революции.

Был поздний вечер. Я пожелал будущим «выдрам» спокойной ночи и, как повелось, запер их на замок до утра. На полпути к своей каюте, той самой, где я отходил от пьянства и учился разбираться в чужих мозгах, я остановился. Мне почудились странные шорохи в торпедном отсеке, и, прихватив тяжелый разводной ключ для возможной самозащиты, я поспешил туда, на ходу соображая, кто бы это мог быть. Внешние люки задраены, значит, шуршать могли только свои. Швей я пересчитал дважды – они отпадали, значит, либо проснулся Косберг, либо завелась крыса.

Подняв над головой ключ, я ворвался в торпедный отсек. Я успел вовремя. Минута-другая, и всех нас было бы не спасти.

Источником шума являлся Косберг. Стоя спиной к двери, он зубилом и молотком пытался разгерметизировать торпедный аппарат, чтобы пустить внутрь «Родины» воду. Так поступали все капитаны, когда не хотели, чтобы лодка досталась врагу.

Я не был психологически готов бить каперанга, меня хватило только на крик:

– Что вы делаете, капитан?

– Витька, ты? Как хорошо, что ты здесь! – Косберг обернулся, в его глазах стоял глубинный неосознанный ужас, как у свежепойманной каракатицы. – Помоги мне!

– Нет! Мы все погибнем!

– Пусть. Может быть, нам поставят памятник!

– Не поставят, каперанг! Разве вам одному. А я не хочу умирать. И швеи.

Косберг с досадой взмахнул молотком:

– Дурак, будет гораздо печальней, если мы попадем к ним в лапы.

– К кому? К бандитам? К спецслужбам?

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Косберг. – Неужели ты думаешь, что Косберг боится каких-то бандитов или гебушников? Ха-ха-ха-ха…

Когда приступ смеха прошел, лицо каперанга снова стало безумным:

– Виктор, эти чудовища, они пришли за мной из той океанской впадины!

– Не может быть, каперанг. Это не океан, это Карповка. В ее мутной воде не водится ничего, кроме говна.

– Нет, Виктор, нет. Все меняется. Я знал: придет время, и они достанут меня. Я чувствовал: все океаны, все реки, все грунтовые воды соединены между собой под землей. Посмотри за иллюминатор. Ты увидишь черную воду бездны и чудовищ в той черной воде. Посмотри!

– Не хочу никуда смотреть и не буду, – сказал я, с трудом удерживая себя от иррационального желания развернуться и убежать.

– Тогда я все сделаю сам, – Косберг снова взялся за инструмент.

– Нет, каперанг, нет! Подождите минуту, послушайте меня!

– Ну, что еще? – мой тон заставил его остановиться.

– Сядьте, пожалуйста!

Он тяжело опустился на лафет.

Я сел прямо на пол и, не сводя с него глаз, продолжил. Пытаясь успокоить Косберга, я старался говорить монотонно и ровно, акцентируясь на тоне, а не на смысле. Смысл же сказанного тогда дошел до меня много позже. И поразил в самое сердце. Ибо то, что я сказал, оказалось пророчеством от первого до последнего слова.

– Товарищ капитан, поздно открывать кингстоны! Вся эта темень вокруг, весь этот холод внутри, вся эта разруха, нелюбовь и неверие, ложь, предательство и измена, эти жирные ублюдочные морды, мародерствующие на руинах Отечества, – все говорит о том, что вы абсолютно правы. И время, это смутное время, о котором вы говорите – время воды – уже наступило. И чудовища давно среди нас. И мы сами становимся чудовищами, живя среди них. Капитан! Мне следовало понять это еще на перроне Финляндского вокзала в день дембеля. Но я был слишком глуп. Я понял это только сейчас, благодаря вам…

Мой тон сработал. Косберг зажмурился, плечи его опустились, из груди вырвался всхлип.

– Товарищ капитан, мы все надеемся на вас и ваш план, который позволит замедлить ход этого времени. Замедлить, а затем пустить вспять. Нам нужна ваша «Родина», капитан. Вы слышите меня, каперанг? Каперанг!

Косберг спал. Его лицевые мышцы разгладились, гримаса безумия уступила место детской наивности. Я спрятал с глаз зубило и молоток, еще раз посмотрел на капитана и понял, что угроза самозатопления позади. Мне удалось загипнотизировать Косберга. Обычно происходило наоборот. Но вместо гордости я почувствовал неимоверную слабость и уснул, едва растянувшись в сетке своего гамака…

Разбудил меня дикий вой. Его издавал капитан первого ранга Косберг. Он стоял в метре от моего уха и изо всех сил дул в боцманский горн.

– Бодрей, юнга! – приказал он раскатисто и громоподобно, заметив, что я встрепенулся. – Проспишь революцию!

Каперанг загудел пронзительнее и звонче и продолжал дуть до тех пор, пока я не оделся по полной форме. Только тогда он оторвал военно-музыкальный инструмент от своих губ.

– Юнга, – сказал каперанг тожественно. – Время пришло!

– Какое время? – спросил я с удивлением.

– Время воды! – пояснил каперанг.

Он выглядел бодрым, полным сил и здоровья. Был одет в белоснежный парадный китель и белую фуражку с черной каймой. На вышитом золотом поясе блестел кортик, а в петлице искрилась росой гвоздика, алая, словно кровь.

– Воды? – переспросил я, причесываясь пятерней.

– Ну, не водки же, Виктор. Не водки же! – начал он, расхаживая взад-вперед. – А известно ли тебе, храбрый юнга, что жизнь зародилась в воде?

Я не знал, что отвечать.

– Вижу по глазам: неизвестно… Виктор, жизнь зародилась в воде и затем покорила сушу… Пойдем дальше: известно ли тебе, Виктор, что все великие революции начинались с воды? – продолжил он.

Я опять промолчал. У меня было странное ощущение, что я уже где-то слышал подобное, причем совсем недавно.

– И об этом не знаешь? – каперанг хохотнул. – Ты что же, у меня на занятиях совсем ничего не слушал?

– Слушал, – начал я без всякой охоты. – Крейсер «Аврора».

– Хорошо. Что еще?

– Ботик Петра, «Наутилус», «Титаник».

– Допустим. Еще?

– «Желтая подводная лодка».

– Это что?

– Революция в музыке.

– В музыке? Не слыхал. А еще?

– А еще – наша «Родина», – выпалил я.

– Точно! – мой ответ наконец удовлетворил Косберга. – Значит, так, юнга, вольно! Есть пожелания, вопросы?

– Только один.

– Валяй.

– Вы помните, что хотели сделать вчера?

– Вчера?

– Да, вчера.

– Помню.

– И что же?

– Это, Виктор, уже второй вопрос. Но, так уж и быть, отвечу и на него. Вчера, юнга, я разрабатывал план. План революции.

– Революции?

– Да. Еще вопросы?

– Нет.

– Тогда слушай. Как и все великие, мы начинаем с воды. Классики двадцатого века при узурпации власти рекомендовали начинать с захвата коммуникационных и транспортных узлов: телеграфа, телефона, мостов и вокзалов. Поступи мы так сейчас, нас бы ждал незамедлительный и полный разгром, не замеченный никем, даже скандальными продажными газетенками. Телефон давным-давно перестал являться предметом роскоши, о телеграфе вообще можно забыть, мосты и вокзалы также сильно потеряли в стратегическом смысле, представляя интерес для цыган, клошаров и дрожащих от холода тупых иностранцев, непонятно каким образом оказавшихся здесь в самом начале зимы. В наше время, – вещал Косберг, склонившись над геодезической картой Санкт-Петербурга, – места силы определяют не сами места, а люди. Что это значит, Попов?

– Это значит, товарищ капитан, что теперь места силы возникают там, где образуются скопления людей силы.

– Правильно. И где они, по-твоему, сейчас эти места?

– Казино, рестораны, массажные сауны…

– Правильно. К сожалению, их слишком много на карте, даже если отминусовать всякие сомнительные чебуречные, рюмочные и подвалы с минетчицами. Для экономии средств и времени нам нужно, чтобы люди силы собрались в одном месте.

– На подлодке? – предположил я.

– Отставить, Попов! – Косберг сверкнул глазами. – Никому не позволено на подлодке заниматься развратом. Устав забыл?

– Никак нет!

– Ладно, посмотри вот сюда. Узнаешь это место сверху в масштабе?

– Ну да, конечно. Это ресторан «Русский мир».

– Правильно. Мы соберем их здесь. Всех до одного. Мы воспользуемся их неумеренной жадностью и безудержной страстью к халяве. Мы объявим в «Русском мире» благотворительную неделю для олигархов.

– А это не унизит их чувства собственного достоинства? – поинтересовался я осторожно.

– Нельзя унизить то, чего нет. К тому же, богатые думают, что халява и благотворительность – это одно и то же. А раз так, они будут есть и пить за троих. Запасов в холодильниках и на складах «Русского мира» хватит на неделю, не больше. За это время нужно успеть их опутать и взять в оборот, – Косберг мерил шагами комнату, я едва поспевал поворачивать голову. – Понимаешь меня?

Я кивнул.

– Виктор, швеи готовы?

– Швеи всегда, – отрапортовал я.

– Тогда возьми фотоаппарат, сними их как следует. Ну, сам понимаешь, что надо показывать. Да и они в этом деле не дуры, подскажут, если начнешь стесняться, – Косберг внезапно порозовел.

«Аскет, бессребреник, пуританин», – подумал я.

– Потом отвезешь пленку в типографию и закажешь тираж. Самые большие плакаты. И крупными буквами на фоне швейных прелестей: «Русский хеллоуин в ресторане “Русский мир”». Становление элиты. Всего одна неделя. Пивные реки, мясистые берега. За все заплачено. Вход только для избранных». Ну, как, звучит?

– Я бы не пошел, – сказал я, подумав.

– Поэтому ты и нищий, – не моргнув, объяснил Косберг. – Расклеивать плакаты будем сами. На лобных местах, ночью. Бюджет у нас пока маленький…

– А что сказать швеям про их работу?

– Да ничего. Они сами во всем разберутся, когда дело начнется. У них в генах такое записано, что нам, мужикам, не дай Бог.

– Тогда, каперанг, тем более… – начал я и осекся.

– Тем более – что?

– Вы не знаете еще, но часть швей разбежалась по городу, когда мы вас искали по дворам и помойкам.

– Меня по помойкам? Когда?

Я понял, что сказал опасную глупость, нужно было исправляться:

– Однажды вы спали особенно крепко после глубоких серьезных дум о судьбах страны, и, чтобы не помешать вашему отдыху, я решил провести уличные тактические учения под названием «Поиски лидера нации».

– Меня? – приятно удивился Косберг.

– Вас, – подтвердил я. – Так точно! Так вот, тогда же они и разбежались.

– Они что, меня с кем-то спутали?

– Вас не спутать. Вероятно, их сбили с толку фаллические символы старого города.

– Только символы?

– Не только… Каперанг, этот инцидент доказывает, что швеи не слишком надежны. Гормоны – вот в чем беда. Свое-то они не упустят, но на этом наше влияние на них может закончиться. Кто владеет гормонами, тот владеет швеями – есть такое определение в психоанализе.

– У меня на лодке служил срочник-ветеринар, он говорил, что после кастрации воздействие гормонов на мозг перестает быть решающим фактором. Но кастрировать их нельзя, – рассудил каперанг.

– К сожалению, да, – согласился я с каперангом. – Но мы можем вызвать у швей глубокую убежденность, что каждый их шаг находится под нашим контролем. Они будут знать, что неправильное движение грозит им кастрацией с последующей потерей к ним гендерного интереса, а значит, и с потерей всего остального. Для этого нам нужны люди, способные заранее распознавать неверные и ошибочные намерения швей.

– Что ж это за люди такие? – нахмурился Косберг.

– У меня нет списка фамилий, – ответил я сдержанно. – Но я знаю, как их искать.

– Найди их мне, Виктор! Срочно, – приказал каперанг. – Помни, счет идет на минуты. У меня ощущение, что не только мы предпринимаем попытки восстановления Родины, на пятки нам наступает кто-то еще. Да и швеи стареют быстрее мужчин. Трое суток, юнга, всего трое суток… И про рекламную акцию не забудь.

– Есть!..

Через три дня я вернулся на лодку и привел с собой шесть человек. Шесть человек, в которых присутствовали: безусловный талант, профессиональная невостребованность, бытовая беспомощность, коммерческая непригодность и женобоязнь. Как и я сам, все они умели «читать» людей нетрадиционными способами. Разнообразие применяемых методов увеличивало точность оценки до максимально возможной величины.

Я искал их по заброшенным лабораториям научно-исследовательских институтов. Молчаливых, замкнутых, гениальных одиночек. Отыскать их оказалось не так уж сложно, как могло показаться неискушенным. Наша Родина богата талантами, как никакая другая.

Первым был тридцатипятилетний лысеющий санитарно-гигиенический врач. Он считал, что первая утренняя моча, омывая за ночь контур человеческого тела, сканирует и повторяет в себе информацию, заложенную в больных и здоровых клетках. Если суметь расшифровать заложенный в моче код, можно охарактеризовать ее донора, а при должном развитии науки и техники воссоздать его точную копию, которую врач называл «отпрыском». Полный бред, но… все же я принес ему на испытание майонезную банку утренней урины Косберга и спустя час получил на руки рисунок, который немедленно уничтожил – с клочка бумаги на меня пристально смотрел получеловек-полуосьминог, бледное лицо чудовища было в желто-багровых пятнах, точь-в-точь как у разгневанного каперанга.

Второй будущий «скунс» – сорокатрехлетний микробиолог – изучал грибки. Не те лесные грибы, которые любит есть человек, а те, которые сами едят человека – микозы. Он считал их обладающими сознанием организмами, гораздо более разумными, чем мы. Он был уверен, что колонии грибков, посеянные на эпидермисе, используют человека в собственных целях как средство перемещения или как орудие экспансии, например. Впрыснув в человека некий вызывающий влечение токсин, микозы побуждали его к совокуплению и получали доступ к другому человеческому телу. Этот микозовед по кусочку эпидермиса с моей ладони безошибочно восстановил психологические портреты некоторых моих бывших подруг, я, не раздумывая, записал его в будущую команду, назначив старшим, и выдал денег на одеколон и приличный костюм.

Четверо других членов группы не имели собственных теорий, но выполняли профессиональные обязанности столь скрупулезно, что отпугнули от себя не только коллег и начальство, но также друзей детства и близких родственников. Маниакальная въедливость, параноидальная точность, абсолютная аморальность (в том смысле, что их искусство не измерялось понятиями добра и зла) являлись для группы общими качествами. Увешанный колбами и приборами гидро-метеоролог, диалектический марксист-ленинист, списанный вместе с марксизмом в историческое небытие, светящийся в темноте радиохимик, врач-нарколог, практикующий сам с собой, несмотря на тяжелую форму цирроза, – все они происходили из того рода чудаков, которые не умеют варить макароны, но способны изобрести колючую проволоку или водородную бомбу.

В качестве лаборатории я предложил этой шестерке весь мир… Впоследствии группа «СКУНС» оказалась самым не коррумпированным и лояльным органом из всевозможных спецорганов, когда-либо стоявших на службе у «родин».