Текст книги "Колдовские чары"
Автор книги: Вирджиния Нильсэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Нетерпеливо одергивая вуаль, Клотильда воскликнула:
– Когда ты перестанешь меня об этом спрашивать? Почему мне не быть счастливой в день свадьбы? Или ты считаешь, что Эктор мне не пара. – В ее мягком голосе прозвучали язвительные нотки.
– Нет, нет, дорогая. Мне очень нравится Эктор.
Анжела колебалась, не зная, что ей делать. Целых три недели она пыталась остаться с Клотильдой наедине, и вот только теперь это ей удалось. Она решилась и пошла в наступление.
– В таком случае почему я не могу избавиться от такого ощущения, что ты до сих пор не можешь забыть Филиппа?
Кузина резко повернулась к ней.
– Послушай, выходи за него замуж – и дело с концом!
– Клотильда! – выдохнула Анжела.
– Думаешь, я не замечаю, как вы глядите друг на друга, или как он неотступно повсюду следует за тобой на каждой вечеринке? Он постоянно до тебя дотрагивается. Постоянно!
Жаркая волна медленно прокатилась по всему телу Анжелы, когда она вдруг так живо вспомнила его руки, что, казалось, она их видела перед собой; она также ясно видела блеск его глаз из-под прямых темных бровей, по которым она так хотела провести пальцами.
Клотильда следила за ней своими печальными, все понимающими глазами.
– Ты не такая женщина, ты не можешь жить в грехе и наслаждаться.
Щеки у Анжелы заалели. Клотильда, взяв с туалетного столика четки, сказала:
– А теперь мне надо немного побыть одной, дорогая Анжела.
Спотыкаясь, Анжела вышла из комнаты. Было унизительно и даже немного страшно услышать от Клотильды, что она заметила, как упорно, целеустремленно преследовал ее Филипп, и насколько неловко, неубедительно оказывала она ему сопротивление. "Неужели это было ясно и для всех остальных?" – размышляла с горечью она.
Спускаясь с лестницы, Анжела прошлась взглядом по головам гостей и натолкнулась на Филиппа. В ее глазах и его лицо, и его фигура являли собой само совершенство. Мысленно она разглаживала его брови, которые образовывали одну совершенную изогнутую линию над его длинным и тонким галльским носом; в своем воображении она пробегала пальцами по его твердой верхней губе, которая так трогательно контрастировала с чувственной полнотой нижней.
Подняв голову, он улыбнулся ей, и сердце ее запрыгало от нечаянной смехотворной радости! Надо же так влюбиться в ее двадцать три года, словно она какая-то школьница.
У подножия лестницы Анжелу встретила тетушка Астрид:
– Пошли, уже пора! Подружки невесты готовы? Преподобный Антоний уже приступает к церемонии.
– Все они одеты и ожидают ваших распоряжений, тетя Астрид.
– Ну а невеста?
– Все готовы.
– Хорошо. Пойду собирать приятелей Эктора.
Она подала знак музыкантам начинать, и гости сразу же приутихли, когда священник, жених и его друзья заняли свои места в гостиной.
Через несколько минут, в окружении подруг, Клотильда начала спускаться по широкой лестнице. Дядюшка Этьен ожидал ее внизу, и когда он иногда поглядывал на дочь, то на лице у него попеременно появлялось то выражение любви, то сожаления.
Когда гости увидели Клотильду в ее подвенечном платье цвета слоновой кости с длинным, стелющимся по полу шлейфом, раздались неподдельные "охи" и "ахи" восхищения. Опустив глаза, взгляд которых под прозрачной вуалью из старинных бельгийских кружев был каким-то таинственным, она положила свою маленькую ручку на руку отца и медленно прошествовала к алтарю, у которого ее ожидал преподобный Антоний.
Эктор Беллами, необычно бледный и серьезный, чувствовал себя неловко из-за узкого воротничка белоснежной сорочки и высоко повязанного галстука. Он вышел вперед, когда дядюшка Этьен опустил руку дочери, и теперь они стояли рядом перед священником, готовые произнести клятву верности друг другу.
Анжела стояла позади и чуть правее Клотильды. Она не ожидала, что эта брачная церемония вызовет у нее такую эмоциональную реакцию, но ненавязчивая красота ее кузины, ее беззащитный вид были такими трогательными, что у нее невольно навернулись слезы, к тому же она никак не могла отделаться от ощущения, что во всем здесь происходящем было что-то мистически трагическое. Ей хотелось знать, что чувствовал Филипп в эту минуту, но она не осмелилась обратить свой взгляд в его сторону, туда, где он стоял вместе с Генри Дево по левую сторону от жениха.
Те бракосочетания, на которых ей доводилось когда-либо присутствовать, никогда не действовали на нее подобным образом. Анжела понимала, что как жизнь Клотильды, так и ее собственная, приближалась к чудовищному потрясению. Ничто больше не будет так же, как прежде, и это не только от того, что Клотильда покидала Луизиану на неопределенное время. Она сама изменилась.
Через опущенную по-прежнему вуаль нельзя было разобрать выражения лица Клотильды. Наконец когда, став замужней женщиной, она подняла ее для поцелуя, все присутствующие бурно зааплодировали. Пока гости подходили, чтобы поздравить новобрачных, слуги быстро вынесли стулья. После того как все гости представились молодоженам и их родителям, после того как те поблагодарили гостей за участие в торжественной церемонии, музыканты заиграли вальс. Этот выбор был довольно смелым шагом со стороны Эктора. Все попятились к стенам, чтобы освободить пространство для первого танца молодоженов.
Тетушка Астрид наблюдала за ними с щемящей сердце сентиментальностью и с увлажненными глазами. После того как они сделали первый круг, она с дядей Этьеном тоже к ним присоединилась. Филипп пригласил Анжелу, а после них к танцу присоединились и все желающие.
Когда Анжела почувствовала, как руки Филиппа обняли ее стан, значимость всего того, что только что произошло здесь, отошла на задний план, побледнела по сравнению с удовольствием ощущать его нежные объятия. Бесконечное веселье полностью овладело ею, и она с невероятной живостью включилась в танец. Официанты в белых камзолах разносили в толпе гостей подносы с фужерами, наполненными вином. Когда молодожены завершили вальс, дядюшка Этьен предложил тост. Когда все выпили за здоровье счастливой четы, он дал знак музыкантам и пригласил дочь на следующий танец. Гости с энтузиазмом последовали их примеру. Все весело танцевали.
Вино текло рекой до полуночи, после чего был устроен праздничный ужин. После этого большинство гостей расселись по своим каретам, выстроившимся кавалькадой вслед за каретой молодоженов. Клотильда пригласила с собой Анжелу, когда отправлялась к себе наверх, чтобы снять свое неудобное подвенечное платье и переодеться в дорожный костюм.
– Поторапливайся, – сказала Клотильда, обращаясь к горничной, которая расстегивала ей платье. Лицо у нее разгорячилось от вина и комплиментов гостей, а улыбка была просто ослепительной.
– Я буду скучать по тебе, дорогая Анжела! Не беспокойся обо мне. Я буду очень, очень счастлива!
Волнение мешало Анжеле говорить, она просто обняла ее, и они, тесно прижавшись друг к другу, молча постояли несколько секунд. Потом Анжела отошла в сторону, позволяя горничной, с навернувшимися на глаза слезами, помочь Клотильде раздеться. Когда Клотильда переменила платье, они вместе с Анжелой спустились по лестнице. Анжела не спускала глаз с Филиппа, ожидавшего их внизу. Он взял ее за руку, и они побежали к карете вслед за Эктором и Клотильдой. Дядюшка Этьен и тетушка Астрид уже сидели в карете вместе с преподобным Антонием.
Филипп помог Анжеле сесть в маленькую, с единственным роскошным сиденьем, карету. Он тут же взял ее за руку.
– Эта брачная церемония предоставила мне возможность видеть тебя, но ни разу наедине, – сокрушался он.
Темные воды ручья слабо поблескивали, а мертвенно-бледный свет ущербленной луны освещал космы мха, свисавшие с ветвей, стоявших на дороге вдоль ручья дубов. Снова они услышали ночной концерт лягушек, которые отчаянно квакали, исполняя свадебный марш глухими басами. Воздух был напоен тонкими, сладкими ароматами цветов сада тетушки Астрид, которые весной так сильно пахли, что даже заглушали вонь, доносившуюся с болот. Рука Анжелы дрожала в руке Филиппа.
Наездники, прищелкивая кнутами, покрикивали на лошадей, и вот длинная череда карет выехала на дорогу вдоль ручья, направляясь к Новому Орлеану. Их пассажиры пели не переставая всю дорогу. В третьей карете стекло запотело, создав изголодавшимся влюбленным вполне интимную обстановку. Они таяли в объятиях друг друга, пытаясь компенсировать поцелуи, в которых им было отказано на весь долгий период с тех памятных двух дней во время бури.
Когда наконец Филипп поднял голову, он при свете луны увидел на щеках Анжелы слезы.
– Вот уж не думал, что такая женщина, как ты, способна плакать на свадьбе, – сказал он ей с мягким упреком.
– Какая же я, по-твоему, женщина? Почему она выходит за него замуж, если любит тебя?
– Дорогая Анжела, – сказал он, – ей всего семнадцать лет. Нужно ли тебе рассказывать о том, сколько семнадцатилетних девушек воображали, что по уши влюблены в меня?
– Да, несомненно, – ответила она, высморкавшись в батистовый платочек. – Ты, вероятно, собирал их как трофеи.
– Любовь семнадцатилетней девушки – не бог весть какой трофей, ведь в таком возрасте они просто играют в любовь.
"А она сама играла ли в любовь?" – подумала Анжела. Все было так ново для нее. Она не могла не думать о своем возлюбленном. Его образ постоянно вставал между ней и всеми прочими вещами, которые были ей так дороги в жизни; утром она пробуждалась с мыслью о нем, с ней же и засыпала. Она негодовала на саму себя, но ничего не могла поделать.
– Какой же ты по-житейски практичный человек, – фыркнула она.
– Это похоже на ревность. Ты что, ревнуешь, моя дорогая?
– Безумно. Но Клотильда для меня была сестрой, которой у меня никогда не было, дочерью, которой у меня никогда…
– Я знаю, – лаская, перебил он ее. – Я знаю дорогая. Но никогда не говори – "никогда".
"Ни один мужчина в мире не сумеет вот так сказать: "Я знаю". Да, он действительно знает. Придется выйти за него замуж", – подумала она.
Он снова поцеловал ее долгим страстным поцелуем. Анжела, подняв руку, пальцами провела по линии его рта, потом прикоснулась к носу, к изгибу бровей, нашептывая при этом: "Я хотела это сделать весь вечер". Она поднесла пальцы к его волосам, провела по лбу, словно хотела с помощью осязания разглядеть его получше.
Поймав ее руку, он поцеловал каждый ее пальчик в отдельности.
– Если я дам тебе обещание никогда не вмешиваться в твои дела в "Колдовстве", ты выйдешь за меня замуж?
– Мне нужны письменные обязательства, Филипп, – ответила она глухим голосом.
Его рука накрыла ее руку.
– Но ты сама говорила, что такой документ не будет иметь абсолютно никакого значения во французском суде, – напомнил он ей.
Она молчала, а он, рассмеявшись, сказал:
– Вот видишь, у тебя нет иного выхода. Ты должна доверять мне.
Вздохнув, она привалилась к нему, подставляя губы для поцелуя. Больше они до самого Нового Орлеана ни о чем не разговаривали.
Когда кареты выстроились на набережной возле стоявшего на якоре судна, из них высыпали все гости дядюшки Этьена. Анжела, освободившись от, объятий Филиппа, чувствовала себя опьяненной и окончательно дезориентированной. Чета молодых, багаж которой был погружен на борт слугами заблаговременно, медлила, стоя на набережной, словно не желая завершить празднества и приступить к окончательному прощанию.
В городе царила славная ночь, луна парила над крышами домов. Та же кривобокая луна бросила дорожку света на судно с высокими мачтами, стоявшее на якоре возле пирса чуть ниже набережной. Жужжание насекомых и другие ночные звуки не были здесь так слышны из-за всплесков волн, бьющих о борта выстроившихся вдоль причала кораблей, и скрипа швартовых, когда более крупные суда проходили мимо, бороздя поверхность реки, поднимая большие волны.
В воздухе ощущался тонкий аромат цветов, который, правда, иногда заглушали пряные, подчас неприятные, но возбуждающие запахи порта, так как они манили в экзотические страны, обещали показать что-то странное, неведомое. Уже давно действовал комендантский час, когда все рабы и моряки должны были очистить улицы, однако повсюду еще было полно горожан, и было ясно, что далеко не все моряки в этот час спокойно спят на своих койках.
В привязанной к пирсу плоскодонке чуть выше по реке вдруг вскочило несколько американских моряков. Они начали с громкими возгласами бросать вверх свои фуражки, словно они тоже приветствовали свадебную процессию. Некоторые из них что-то похотливо запели на непонятном английском языке.
Друзья Эктора и Клотильды, окружив их, начали прощаться, повторяя, что никогда прежде им не приходилось видеть такой свадьбы. Некоторые из них устремились вслед за новобрачными, когда они стали спускаться с поросшей травой набережной на пирс, где молодоженов ожидала лодка, которая должна была доставить их на судно. Филипп с Анжелой оказались в числе провожающих.
На набережной началось небольшое смятение, привлекшее к себе еще больше зрителей. Один из них что-то им кричал, но на него никто не обращал внимания.
Потом дядюшка Этьен, который вместе с тетушкой Астрид осторожно спускались по крутому склону, попросив ее подождать, помахал этому человеку. Тот скатился по склону прямо к его ногам, – это был бородатый человек, на лице которого отражалось сильное душевное волнение.
– Что вы сказали, месье? – спросил Этьен.
– Бонапарт продал нас американцам!
– Что ты несешь? Ты случайно не пьян?
– Это правда! Он продал Луизиану американцам за три миллиона американских долларов.
– Не может быть! – громко, убежденно возразил дядюшка Этьен. – Нам только что сообщили, что он завершил переговоры с Испанией по поводу возвращения Луизианы Франции! Для чего ему идти на попятный и продавать такой превосходный порт британским бунтарям?
– Чтобы получить деньги, необходимые ему для продолжения своих войн, само собой разумеется. Я говорю вам, что это правда. Известие доставлено вон на том корабле. Да помилуй нас Бог, теперь мы все американцы!
– Предатель! Грязный, вонючий предатель! – заорал, поддаваясь приступу гнева, дядюшка Этьен. Он был так же возбужден, как и его собеседник.
Все креолы гневно закричали. Почему это их превращают в американцев против их воли? Именно в тот момент, когда они так радовались, снова став французскими подданными. Независимо от того, какого они были происхождения, – испанского или французского, – американского гражданства они желали меньше всего на свете. Если только ничего другого не светило. Это невыносимо! Но что делать? Только поносить этого выскочку, генерала корсиканца, Наполеона Бонапарта! Пусть у него вылезут волосы на голове, все до одного! Пусть у него сгниют все зубы во рту, а все его любовницы ему наставят рога!
– От чего ты так расстраиваешься? – спросила мадам Роже у своего мужа. – Разве твой зять не американец?
– Из него получился бы значительно лучший француз, чем из меня – янки! – ответил дядюшка Этьен, чье рассуждение об этой новой нации основывалось почти целиком на его впечатлениях от грубых речников, которые гоняли по реке Миссисипи плоскодонки, груженные хлопком, выделанной кожей и бочками с жиром, а потом, напившись в стельку, бродили по улицам в поисках доступных женщин.
Чуть выше на покрытом травой склоне Филипп, кровь которого взбудоражили поцелуи Анжелы, открыто обнял ее при всех.
– Мы вернемся во Францию, любовь моя, – воодушевленно прошептал он ей на ухо. – В конце концов я ведь француз.
"Мы?" – подумала Анжела, почувствовав легкое головокружение. Но она не стала ему противоречить, хотя и услыхала за своей спиной шепоток какой-то женщины:
– Скоро состоится еще одна свадьба, разве нет?
7
Клотильда не приехала на свадьбу Анжелы. Она сообщила ей в письме, что беременна, что семья Эктора настаивала на том, чтобы она оставалась рожать в Филадельфии. Этот американский город – очень большой, писала он, но в нем нет ни веселья, ни респектабельности, свойственных Новому Орлеану. Ей трудно давался английский. Она очень скучала по всему. Тем не менее она была ужасно счастливой, и все проявляли о ней точно такую же заботу, как и в родном доме в Беллемонте.
Тетушка Астрид не находила себе места, она очень беспокоилась о Клотильде, которой приходилось рожать первого ребенка так далеко от родного дома, и, чтобы хоть чем-нибудь занять себя, с головой ушла в подготовку бракосочетания Анжелы.
Эта свадьба обещала стать кульминационным пунктом в общественной жизни, и не только из-за высокого титула Филиппа или его родственных связей с самим мэром. Весь Новый Орлеан был крайне заинтригован предстоящим событием, так как своевольная наследница Роже наконец согласилась надеть на себя ярмо брачных уз. Мужчины сплетничали об этом за чашкой кофе на бирже, а женщины судачили, прикрываясь веерами, на званых вечерах, рассказывая занимательную историю, которую адвокат Анжелы, не сумев преодолеть соблазна, поведал своему другу месье Дюбонне, который в свою очередь сообщил об этом своему лучшему другу. Эта история, само собой разумеется, была из разряда таких, которые никак нельзя было бы утаить, и вскоре весь город очень этим развлекался.
До оглашения намерения вступить в брак Анжела Роже настояла, чтобы Филипп де ля Эглиз в письменной форме отрекся от прав на ее собственность.
– Не может быть!
– Ее адвокат сообщил мадемуазель Роже, что этот документ превратится в пустую бумажку, если дело об этом будет передано в суд, на что она возразила, подчеркивая, что на карту поставлена честь маркиза.
– Ну а маркиз? Что он думает по этому поводу? Ведь он эмигрант, далеко не богатый человек.
– Говорят, он был взбешен, но бумагу все же подписал.
– Вероятно, он просто опьянен от любви к этой женщине!
– Он был не первым, кто постучал к ней в дверь, но он оказался первым, кому она ее открыла.
– Но какой ценой!
В конце концов эти сплетни достигли ушей его родственника мэра города. В это время уже начали появляться пасквили. Так как газеты эмигрантов из Вест-Индии печатали только новости, доставляемые на кораблях из Франции и Испании, эти забавные памфлеты расклеивались на уличных углах, на стенах торговых лавок или на столбах заборов, окружающих дома или сады. Когда мэр обратил внимание Филиппа на эти листовки, тот впал в ярость.
– Какой негодяй этот адвокат! Я намерен вызвать его на дуэль.
– На шпагах? – мягко спросил мэр, пододвигая к себе нюхательный табак.
– На пистолетах. На чем угодно, пусть выбирает сам. Вы согласитесь быть моим секундантом?
Взяв, как обычно, щепотку табака, мэр сказал:
– Обязательно. Но мне его жаль, так как он далеко не идеальный для вас противник, к тому же здесь не только его вина.
– Чья же еще?
Мэр не мог сдержать улыбки.
– Ты можешь себе представить, чтобы кто-то промолчал, если разговор заходит о такой женщине, как Анжела Роже? – Он, поцеловав свои пальцы, вытаращил глаза, имитируя якобы охвативший его любовный экстаз.
Филипп весь побагровел, и на какое-то мгновение над его родственником нависла опасность физического воздействия. Но удара не последовало. Филипп, резко повернувшись, позвал слугу. Приказав оседлать лошадь, он вскоре выехал из дома, чтобы лично осмотреть эти гнусные листки. Но ему было вполне достаточно ознакомиться лишь с одним. Это был грубый сатирический рисунок, на котором была изображена Анжела в бриджах, сидящая по-мужски верхом на лошади!
Через минуту он опрометью скакал по направлению к "Колдовству". Чем больше он думал об этих оскорбительных памфлетах, тем больше гневался. Когда он подъехал к поместью, то был просто вне себя. Соскочив с лошади – это был один из меринов мэра, – он бросил поводья Жулю, проигнорировав его "доброе утро!".
Взбегая по лестнице на галерею, Филипп чуть было не сбил с ног Минетт, эту милую девочку-рабыню, которая, неожиданно выскочив из-за угла, резко остановилась. Затаив дыхание она крикнула:
– Доброе утро! – Увидав злобное выражение у него на лице, она, широко раскрыв глаза, выпалила: – Вы чем-то рассержены, мики?
– Но не на тебя, дитя, – Филипп старался овладеть собой.
Он, сделав глубокий вздох, втянул в легкие как можно больше воздуха, не обращая внимание на его сладковатый тростниковый привкус.
– Где твоя госпожа?
В эту минуту дверь открыл Дюваль, который, увидев Минетт, весь скривился и кивком головы отослал ее назад, на кухню. За спиной дворецкого появилась Анжела в костюме для верховой езды. Она бросила кнут слуге и сказала Дювалю, что он может идти. Потом она протянула руки к Филиппу, ее красивое лицо вспыхнуло от удовольствия.
– Какой приятный сюрприз! Ты приехал, чтобы посмотреть, как измельчают тростник… – начала было она.
– Я только что столкнулся с неприятным сюрпризом! – огрызнулся он, и только сейчас она заметила, что он весь побледнел от гнева.
– Что случилось?
– Я стал посмешищем для всего города. Ты этого хотела?
– О чем ты говоришь, Филипп?
– Мэру стало известно из нескольких источников о твоем требовании подписать бумагу о моем отказе от прав на твою собственность. Все это находят весьма забавным.
– Мой адвокат никогда не сделает достоянием общественности мои частные дела, он этого не посмеет! – задыхаясь от возмущения, сказала она.
– Не посмеет? Если ты так думаешь, то ты просто дура!
Она вся напряглась.
– Или он рассказал об этом своей жене-сплетнице, – разъяренно продолжал Филипп, – либо об этом проболтался кому-то на бирже его стряпчий. Кто знает? В любом случае теперь из-за твоего упрямого стремления к независимости надо мной потешается весь город.
– А я думала, что ты любишь меня как раз за мой независимый характер. – У нее на лице выступили красные пятна.
– Ты что, не понимаешь, о чем я говорю? На каждом фонарном столбе расклеены вульгарные памфлеты и все смеются, – в глазах у него сейчас бушевала такая же гроза, как тогда, в первый день их встречи, когда он грубо схватил ее и тряс за то, что он назвал безрассудной гонкой.
– Значит, тебя, "принца крови", напугал смех толпы? – глядя ему прямо в глаза, с презрением отчетливо произнесла Анжела.
– Я не напуган, я просто взбешен! – заорал он, подойдя к ней так близко, что, казалось, она ощущала, как вибрируют от гнева его нервы. – Что же прикажешь мне делать? Вызывать на дуэль весь город? Из-за тебя я оказался в таком позорном положении. И все это из-за твоего ко мне недоверия, а ты утверждаешь, что любишь меня!
Сердце ее сильно стучало в груди, его ритм был похож на ритм отчаянного, дикого танца, но она продолжала упорно смотреть в глаза Филиппа.
– Чего ты хочешь, Филипп? Расторгнуть нашу помолвку? – Она побледнела, а все ее тело напряглось, словно в ожидании удара.
Филипп с трудом расслышал ее слова, так как его сознание в это время затянуло красной пеленой дикого гнева, но когда он наконец осознал, что она ему предлагает, испытал настоящий шок. Она высказала ему свое предложение с гордо поднятой головой, несмотря на грозящее ей страшное бесчестье в случае, если бы он согласился сделать это. В одно мгновение его гнев смыло волной восхищения и любви.
– Боже мой, Анжела, никогда не ссорься со мной, когда я бываю взбешен, – умоляюще произнес он. – Ведь все может произойти!
Она затряслась всем телом от смеха, а он заключил ее в свои объятия, издав прочувствованный, словно из глубин сердца, стон. Ей казалось, что вначале она была исхлестана мощными волнами бушующего у него внутри эмоционального шторма, а теперь наконец в его объятиях достигла тихих, безмятежных вод.
– Я люблю тебя, – сказал он, прислонив свое лицо к ее волосам. – А это самое главное. Но я хочу попросить тебя, дорогая Анжела, только лишь об одном…
Ей нравилось, когда он так ласково произносил ее имя. Ее собственный голос тогда звучал более мелодично из-за охватившей ее в эту минуту любви.
– В чем дело, Филипп?
– Мы должны сразу же после свадьбы уехать во Францию. Как можно скорее.
– Во Францию? Покинуть "Колдовство"? Ну а что будет со всеми людьми, жизнь которых зависит от меня? Так быстро? – Она с изумлением и тревогой отстранилась от него. – Я не могу никуда уехать, пока не будет срублен, измельчен и переработан весь тростник! Сколько времени я затратила на все это, сколько надежд у меня связано с моими экспериментальными полями!
– Мы не можем зря терять время, если хотим добиться восстановления моего титула и прав на поместья.
– Только это и имеет значение для тебя? – Она подняла на него ясные, пытливые глаза.
– Нет! – страстно возразил он. – Только ты самое дорогое для меня, и ты это прекрасно знаешь. Иногда мне от этого не по себе, – уронив голову ей на плечо, добавил он.
– Да, – сказала она, уловив в его словах отражение своих собственных чувств. – Я знаю. Да, – повторила она уже более мягко. – Судьба, Филипп, заставила нас полюбить друг друга, но, может, она не хочет, чтобы мы оба были счастливы в любви, как ты считаешь?
Он поднял ее подбородок, приблизил свои губы к ее губам, и поцелуями, словно большими глотками, стал пить передавшуюся ему сладость, ощущая, как и она вся напряглась от охватившей ее страсти. Это напряжение передалось и ему, заставив восстать все его естество. Он просто упивался своей мужской силой.
– Ну, а теперь ты счастлива? – задыхаясь произнес он.
– В высшей степени, – ответила она тяжело дыша.
– Ну, в таком случае что? – Не отрывая от нее рук, он направился вместе с ней к лестнице.
От его долгих и жарких поцелуев она почувствовала, как все ее тело словно бы пронзили сотни раскаленных игл. Она испытывала боль от невыносимого желания, она хотела его любви, после того как из-за нелепой ссоры они едва не оказались на краю разверзшейся перед ними пропасти.
– Прошу тебя, не целуй меня так до той поры, пока мы не поженимся, – умоляла Анжела.
– Не могу тебе этого обещать, – хрипло ответил Филипп. – Ты и так уже вырвала у меня одну страшную клятву. Ты бы не приводила меня в такое бешенство, если бы я не любил тебя всем своим естеством. Я могу когда-нибудь просто задушить тебя, но я никогда не женюсь на другой.
– А я больше никогда и ни за кого не выйду замуж, – поклялась Анжела.
Мими в этот вечер, расчесывая волосы Анжелы, была тише обычного, – нет, она не была угрюмой, но и не проявляла обычного своего веселого нрава.
– Что с тобой, Мими? – спросила Анжела. – У тебя такой вид, словно бы ты потеряла свою самую закадычную подругу.
– Может, это и так, – горько произнесла Мими.
– Может, вы поссорились с Жаном-Батистом? – безучастно поинтересовалась Анжела, – ее мысли до сих пор витали в пространстве плотских наслаждений.
– Жан-Батист никогда со мной не ссорится, мамзель. Когда у меня возникает такое настроение, он тут же направляется на плантации.
– Что же в таком случае произошло? – рассмеялась Анжела.
Мими только молча покраснела, укладывая длинные, темные пряди ее волос в такую прическу, которая, она по собственному опыту знала, придает ее госпоже ухоженный и томный вид.
– У нас будет новый господин, – наконец вымолвила она.
Анжела была раздосадована. Она с чувством вины осознавала, что Мими с самого начала было все известно о ее тайных встречах с Филиппом.
– Ты знаешь, что я помолвлена с маркизом, Мими. Чего же ты хочешь?
– А это действительно тот человек, который вам нужен? – мягко спросила чернокожая женщина.
Анжела закрыла глаза. Голова ее покачивалась, повинуясь движению щетки.
– Да, именно он. – В тоне сказанного отразилась ее расслабленность, желание все новых и новых чувственных удовольствий. Наконец до нее дошел смысл их беседы, и она с раздражением широко открыла глаза.
– Это ничего не меняет. Я остаюсь полноправной и единственной хозяйкой "Колдовства". Правда, после уборки урожая мы с Филиппом отправимся во Францию, – спохватившись, добавила она.
Мими, дернув щетку, на мгновение замерла.
– Ты поедешь со мной, разумеется.
– Я?
В зеркале Анжела увидела, как у Мими от страха расширились зрачки.
– Ехать во Францию? О нет, мамзель, увольте!
– Не поедешь? – с удивлением воскликнула Анжела. – Почему же?
– Я не могу оставить детей! И Жана-Батиста. Ведь он мой муж. Я не хочу терять его.
– Все они принадлежат мне, а не тебе, – холодно напомнила ей Анжела.
У Мими перехватило дыхание.
– Да, мамзель. – Плотно сжав губы и вытянув их в прямую линию, она снова активно заработала щеткой. Установилась продолжительная тишина.
– Ты, конечно, поедешь со мной, Мими, – наконец нарушила молчание Анжела. – Ты же знаешь, что я без тебя как без рук.
Мими молчала.
– Мы вернемся.
Мими тяжело вздохнула.
– В любом случае, – добавила Анжела, – до этого еще далеко.
Отпустив Мими, она легла на кровать. Там все еще ощущался слабый запах тела Филиппа, но радость Анжелы от воспоминаний о любовных утехах была испорчена словами Мими. Они вызвали у нее в воображении неприятную картину: Мими, лежащую в объятиях этого громадного мулата, которого она называла "собственным мужем". Его облик вызывал у Анжелы отвращение.
День ее свадьбы начался с ясного рассвета после недели проливных дождей, которые вызывали у всех беспокойство. Свадебная церемония должна была состояться в церкви Святого Луи в Новом Орлеане. Свадебные подарки от Филиппа были ей доставлены в имение его родственником, мэром города, который прибыл в «Колдовство» довольно рано.
– Филипп просил вас непременно надеть это сегодня, – сказал он, передавая ей оклеенную шелком коробочку.
Открыв ее, она не смогла сдержать крика восторга. Она извлекла оттуда изысканное ожерелье, унизанное сапфирами и бриллиантами. Она тут же показала его дядюшке Этьену и тетушке Астрид, которые только что приехали, чтобы сопроводить ее в церковь в Новый Орлеан.
– Это – фамильная драгоценность, – объяснил мэр. – Он рассказал мне, что его отец трижды закладывал его в Англии, чтобы прокормить семью, но всякий раз отказывался продавать. Это – последняя оставшаяся у Филиппа драгоценность.
– Великолепно! – выдохнула тетушка Астрид.
– Ему просто цены нет! – пробормотал дядюшка Этьен, а Анжела, глядя на ожерелье, печально размышляла о том, что, вероятно, он примерял эту вещицу на шею Клотильды.
– Мой свадебный подарок Филиппу носит более практический характер, – уныло сказала Анжела. – Я передам его ему после бракосочетания.
– Надеюсь, он его оценит по достоинству, – сказал мэр с кислой улыбкой, давая ей понять, что знает, о чем идет речь.
Когда Анжела оделась с помощью Мими и Астрид, которым еще помогала и Минетт, тетушка надела невесте на шею бесценное ожерелье, закрывшее небольшое декольте ее подвенечного платья, затем поцеловала ее. У нее на глаза навернулись слезы.
– Ах, если бы твоя мать могла сейчас тебя видеть!
Они доехали до города в карете дядюшки Этьена. Лошади с трудом тащились по раскисшей от грязи дороге. Немощеные улицы Нового Орлеана были почти непроходимы, хотя в распоряжение пешеходов были предоставлены узкие дощатые тротуары. Тетушка Астрид с дядюшкой Этьеном нервничали куда больше, чем на свадьбе собственной дочери.
