Текст книги "Колдовские чары"

Автор книги: Вирджиния Нильсэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

12

Впереди них, возле самой опушки леса, стояли рядом две кареты. Их возницы, которые, вероятно, только что вместе перекуривали, вглядывались в чашу туда, откуда до них доносились выстрелы. Когда кучер мадам Сутард сбавил скорость, оба они, переглянувшись, снова посмотрели в сторону леса. Мадам Сутард опустила окно.

– Поезжайте за ними, – приказала она своему кучеру. Он медлил, и ей пришлось повысить на него голос:

– Поезжайте туда, на поляну!

Когда карета, подпрыгивая на неровной дороге, выехала на поляну, они увидели, что полковник Сутард лежит на траве, а де Рулад, де Ремюза и еще какой-то третий мужчина склонились над ним. Вскрикнув, мадам Сутард, высунувшись из окна, пыталась сама открыть дверцу. Соскочив на землю, она упала на колени. Затем, быстро встав на ноги, побежала к своему мужу.

Анжела смотрела на Филиппа, который стоял в десяти шагах от остальных, сжимая в руке дуэльный пистолет. У него было желтоватое, словно лист пергамента, лицо. Она вылезла из кареты и, спотыкаясь, быстро направилась к нему.

Он стал медленно, словно парализованный, поворачивать голову и, заметив ее, заорал:

– Что, черт подери, тебе здесь нужно?

У нее за спиной вопила мадам Сутард:

– Он убил его! Он убил моего мужа!

Анжела видела, как сильно, всем телом дрожит Филипп. Она осторожно высвободила пистолет из его дрожавшей руки и бросила его на землю. Потом, обняв Филиппа, она крепко прижалась к его вздрагивающему телу.

Он нежно прильнул к ней. Через его плечо она видела, как виконт махал обоим кучерам, видела, как они осторожно подняли с земли полковника Сутарда и понесли его к взятой на прокат карете. За ними шел какой-то незнакомый ей человек с медицинским саквояжем в руках. Огюст де Ремюза помог мадам Сутард сесть в карету. Доктор и виконт де Рулад уехали вместе с ней.

Месье де Ремюза, оставшись в одиночестве, вернулся на лужайку к тому месту, где упал полковник. Нагнувшись, он подобрал оброненный им пистолет и положил его в ящик. Поговорив с кучерами, он подошел к Анжеле с Филиппом.

– Как вы думаете, Огюст выживет? – спросил Филипп.

– Он умрет, не доехав до Парижа. Вы убили его, Филипп.

– Что ты наделал? – закричала Анжела.

– Он первый вызвал меня на дуэль.

– Почему это произошло, Филипп? – спросила она. – Я должна все знать.

– Он сказал мне, что я волочусь за его женой.

– Этого нельзя было допускать! – сердито сказал де Ремюза. – Только подумать! Если бы ваша честь при игре в карты была бы поставлена под сомнение, тогда другое дело. Но драться из-за женщины? Боже мой, да любой мужчина при дворе мог отыскать сколько угодно предлогов для подобной дуэли!

– Ты действительно приставал к Марии-Луизе? – спросила ошарашенная Анжела.

– Анжела! – резко сказал де Ремюза. – Оставьте их в покое. Это чисто мужское дело.

– Идите вы все к черту! – заорала она, напугав своим криком обоих. – Филипп, ты на самом деле позволял себе непристойности в отношении моей подруги?

– Это ее муж считал, что мы ведем себя неподобающим образом. Ведь она так одинока, – печально вздохнул он. – Почему я не могу попытаться сделать несчастную женщину чуточку счастливее?

– Боже, как же я тебя ненавижу! – крикнула она.

– Вы настоящий идиот, Филипп, – с раздражением сказал его кузен. – Сегодня вы обзавелись весьма опасным врагом.

Анжела просунула замерзшие руки в муфту и вдруг вспомнила, что Филипп как-то сказал ей: "Ведь существует так мало любви вокруг, все просто оголодали, мечтая о ней". Она ощутила, как окаменело ее сердце, а вся ее плоть затрепетала от обиды.

Они подошли вместе к ожидавшим их у опушки леса каретам. Месье де Ремюза, бросив вознице полковника Сутарда монетку, приказал ему ехать домой. Филипп и Анжела отправились домой в его роскошной карете.

Дорогой они почти не разговаривали. Но, высаживая их из кареты, кузен Филиппа посоветовал ему покинуть на несколько недель город. Филипп приказал Жанне прислать к нему своего лакея, а Анжела распорядилась принести им завтрак в гостиную.

– Значит, ты уедешь из Парижа?

– Ты же слышала, что сказал Огюст. По-моему, это вполне разумно.

– Мы можем вернуться в Луизиану, – предложила она.

– И таким образом признать свое поражение? Ни за что!

– Куда же ты отправишься?

– Не знаю.

– Ты же поедешь в Сан-Суси, не правда ли?

– Не думаю.

– В таком случае – куда? – спросила она.

Он пожал плечами. Постучав, в комнату вошел лакей.

– Упакуй мои вещи! – приказал ему Филипп.

– Как долго месье намерен отсутствовать?

– Месяц, может, больше. Постарайся все уложить в два чемодана.

Она хотела поговорить с ним, чтобы выяснить, насколько обоснованы подозрения полковника Сутарда. Может, Филипп на самом деле предал ее?

– Ты позавтракаешь перед отъездом? – Сев за стол, на который Жанна поставила поднос, она разлила кофе и сказала: – Филипп, возьми меня с собой. – В голосе ее чувствовалась мольба.

– Но я пока не знаю, где буду пребывать.

Она знала, что он лжет. У него наверняка был свой план.

– Куда же мне посылать тебе в таком случае деньги?

– Я потом дам тебе знать. У меня есть немного денег, но я всегда могу выиграть столько, сколько мне потребуется, в карты, чтобы обеспечить себе пропитание и ночлег. – Он глаза отвел в сторону. Перед ней был чужой для нее человек. – Тебе лучше остаться здесь. Сообщить мне, когда, по мнению Огюста, я смогу вернуться.

– Филипп, ты не можешь так просто уехать и бросить меня. Я никогда не прощу тебе этого!

– Так как ты не простила мне утрату нашего ребенка, разве не так?

Чувствуя себя одинокой, доведенная до бешенства, Анжела резко бросила:

– Нет!

– Я так и думал, – ответил он.

Через два часа Филипп собрался. Он захватил с собой все оставшиеся деньги, чтобы не заставлять Анжелу присылать ему их.

– Никогда не сомневайся в том, что я любил тебя, Анжела, – взволнованно сказал он. – Что бы ни произошло, никогда не сомневайся в этом.

– Но как мне развеять все свои сомнения? – спросила она. – Ах, Филипп…

– Все в порядке, мой ангел. Я знаю, что ты любишь меня. Ты всегда это знала…

"И ты знал это гораздо лучше меня", – подумала она.

Он еще раз ее торопливо поцеловал.

Стоя возле окна на первом этаже, она наблюдала, как он вышел из подъезда, направился к карете и исчез за ее дверцей. Она не покидала своего поста, покуда слуги не уложили на крышу все его чемоданы.

"Когда же я увижу его вновь?" – думала Анжела.

Карета плавно покатилась по мостовой в сторону реки.

Остро переживая горечь своей утраты, разгневанная Анжела продолжала следить за экипажем, но вдруг ее внимание привлекла к себе другая карета, которая внезапно появилась и направилась вниз по улице. Она следовала за каретой Филиппа до пересечения улицы Невер с набережной. Когда она проезжала мимо дома, пассажир посмотрел прямо ей в глаза, словно ему было известно, кто она такая, и что она непременно в эту минуту окажется возле окна. Она никогда прежде не видела этого человека, но когда карета свернула на набережную и поехала в том же направлении, что и Филипп, в душе у нее возникло тяжкое предчувствие.

"Это никак не может быть простым совпадением", – подумала она.

Супруги де Ремюза заехали за ней, чтобы отвезти на погребальную мессу в память о полковнике Сутарде в церковь Святой Великомученицы. Там собралось столько друзей полковника, что ей удалось избежать встречи с Марией-Луизой.

– В любом случае это нежелательно, – предупредила ее Клэр де Ремюза. – Ей сообщат о том, что вы были на мессе, – добавила она тихим голосом. – Она сейчас очень враждебно настроена против Филиппа, и ее чувства можно понять.

Да, теперь уже никогда не будет славных разговоров наедине с Марией-Луизой за чашечкой горячего шоколада, ведь теперь она носила траур по погибшему мужу. Посланная ей записка с выражением соболезнования осталась без ответа. Теперь на улице Невер в ее доме появлялись редкие гости. Не заезжал даже виконт де Рулад, ведь он был секундантом Сутарда. "Можно ли теперь и его относить к числу весьма опасных врагов Филиппа?" – думала Анжела.

От Филиппа не было никаких известий.

Наполеон отправился в Польшу, где занимался подготовкой к походу на Россию. На этот раз он оставил дома Жозефину, и, по словам Клэр де Ремюза, при дворе все крепли слухи об отчаянном флирте Наполеона с прекрасной графиней Валевской. Анжеле очень хотелось знать, переживает ли Жозефина такое же одиночество, как и она сама.

Однажды вечером мадемуазель Оре сообщила, что внизу ее дожидаются супруги де Ремюза. Это было странно, так как она никогда не принимала их без договоренности. Родственники Филиппа в такой час обычно должны были быть при дворе, а Клэр очень редко была свободна от своих постоянных обязанностей фрейлины, отвечающей за гардероб Жозефины.

В гостиную вошли Клэр с Огюстом. Выражение на их лицах не оставляло у нее никаких сомнений в том, что произошло нечто весьма серьезное.

– Что-то случилось с Филиппом? – взволнованно спросила Анжела.

Подойдя к ней, Клэр обняла ее.

– Мужайся, дорогая.

Анжела сразу же почувствовала, как у нее отлила от лица кровь, закружилась голова и по спине скользнул холодок.

– Что случилось?

Огюст тоже приблизился к ней.

– Было ли известно вам, что Филипп поддерживал контакты с некоторыми своими друзьями-роялистами из Англии?

Она отрицательно покачала головой.

– Шпики Фуше обнаружили еще один заговор против императора, и некоторые из заговорщиков были недавно арестованы в Туре.

– Филипп? Заговорщик? – удивилась Анжела. – Он тоже арестован?

– Да, и он был среди них. Они организовали встречу в гостинице. Когда нагрянула полиция, Филипп пытался бежать, выпрыгнув из окна.

– Он невредим? Я должна немедленно ехать к нему!

– Он был ранен одним из полицейских, окруживших гостиницу, – сказал Огюст. – Его доставили вместе с другими в тюрьму и вызвали врача, но он скончался.

Анжела, держась за Клэр, начала медленно оседать. Огюст, взяв ее за талию, усадил на стул. Клэр потребовала немедленно принести нюхательной соли, которую принесла мадемуазель Оре.

– Вы ничего не знали об этом заговоре? – снова спросил Огюст.

Анжела опять отрицательно покачала головой. Ее мозг упрямо отрицал то, что она услышала от него. Филипп не мог умереть. Она живо вспомнила его последние объятия при прощании, его сильные руки, прикосновение его нежных пальцев…

– Нет, я не могу в это поверить! Этого не может быть! Он так обожал Наполеона, для чего же ему было принимать участие в заговоре против него? Он так хотел служить ему, и таким образом вернуть себе свое состояние.

– Мне кажется, что вы все ставите с головы на ноги, – сухо сказал Огюст. – Наполеон довольно проницательный человек, и от него не могло ускользнуть то, что Филипп больше желал поскорее вернуть свое наследство, чем сгорал от желания служить ему. Он мечтал о тех привилегиях, которыми пользовался до революции его отец, и совсем отчаялся, когда на все свои просьбы об аудиенции у императора постоянно получал отказ. Думаю, он был убежден в том, что император издевается над ним, и понял, что его надеждам не суждено сбыться.

– Не забывайте, месье, что вы сами поощряли его просьбы и надежды.

– Мне казалось, что существует какой-то шанс на возвращение его состояния, но после революции мир стал совершенно другим. Мне кажется, Филипп так до конца и не осознал этого.

Ужасное отчаяние вдруг охватило Анжелу. Каким же теперь для нее будет этот мир без Филиппа?

– Почему? – спросила она. – Почему это случилось? Вы что-то не договариваете!

– Только то, что он был ранен в грудь, и не приходил в сознание. – Переглянувшись с женой, он добавил:

– Может, он даже был невиновен в заговоре, но, судя по тому, что он пытался бежать, отдавал себе отчет в том, что оказался не с теми людьми и не в том месте. – В его глазах промелькнула жалость. – Я приказал доставить его тело сюда для погребения.

– Филипп должен быть похоронен в своем имении Сан-Суси!

– Я могу это устроить.

– Я думаю, – сказала Клэр, – что императрица позволит мне быть с тобой этой ночью.

– Я поговорю с ней, – сказал Огюст и удалился, чтобы отдать все необходимые распоряжения по поводу похорон Филиппа.

Когда Анжела впервые увидела замок, в котором родился и жил до десятилетнего возраста Филипп, то просто онемела от удивления. Как же это он мог испытывать такие нежные, постоянно будоражащие его душу чувства вот к этой увенчанной башенками, почти лишенной окон груде серых камней, возвышающейся в запущенном саду?

Насколько ее прошлое отличалось от всего увиденного! Вероятно, его имение в Сан-Суси выглядело куда более гостеприимным, когда здесь, до революции, жила семья Филиппа. Но теперь его холодный, отталкивающий вид полуразрушенного замка никак не позволял ей понять, почему он пользовался такой горячей любовью у ее мужа – этого она не могла объяснить. Анжела задумалась над тем, как, по существу, мало она его знала. Такой брак совершенно несовместимых друг с другом людей, вероятно, был обречен с самого начала, но все же как они любили друг друга! Тот факт, что он уже больше никогда не вернется, не притуплял страстного влечения к нему, и ее все еще посещали эротические сны, в которых они занимались любовью, но она по-прежнему вместе с тем и ненавидела его за супружескую неверность, пусть даже если она была вымышленной.

Мессу по Филиппу отслужили в его замке, который каким-то неизъяснимым образом эти вандалы не сожгли, а лишь растащили из дома все ковры, картины и мебель, которые наверняка помогли бы ей многое понять. Не могла она и реально оценить чувства крестьян, которые пришли, чтобы проводить в последний путь своего бывшего хозяина.

– Они знали его еще ребенком и очень любили. Он был очаровательным мальчиком, – сказал ей седеющий священник после погребения.

– Но они отобрали у него землю! – горько возразила она.

– Но, мадам, ведь они своими руками возделывают ее.

Слова священника показались Анжеле просто оскорбительными. Не хотел ли он тем самым подчеркнуть, что и земля "Колдовства" принадлежит ее рабам только потому, что они возделывают ее своими руками. Какой вздор!

У Анжелы в душе нарастало ощущение полного одиночества – ведь теперь она всеми покинута. С этой мыслью ей придется мириться еще долго. Она отказывалась воспринимать, как должное, смерть Филиппа или свое горе, как и все то в жизни, что ей было непонятно. Вместо этого, она просто кипела от дикой злобы к Наполеону, который отказался помочь ее мужу. Она ненавидела и жандармов, убивших ее Филиппа. Она была вне себя от ярости из-за того, что Филипп привез ее в это чуждое ей место, а затем навечно покинул ее.

Иногда в ее рассудке, почти поврежденном из-за обрушившегося на нее горя, проносились странные видения. Сначала ей мерещилась Клотильда, о потере которой она все еще печалилась, а теперь и Филипп. Окажутся ли они, в конце концов, в раю вместе? Было ли это ей наказанием за то, что она растоптала любовь Клотильды? Теперь она не сомневалась, что ее кузина его по-настоящему любила.

Иногда она так оплакивала Филиппа, что у нее случались истерики, и она заливалась горькими слезами, с ненавистью проклиная всех тех, кто погубил ее мужа. Будучи уверенной в его полной невиновности, она подозревала, что все дело в доносчике. Он наверняка существовал – Анжела в этом ни на минуту не сомневалась, хотя Огюст отказывался подтвердить ее подозрения. На протяжении многих часов она могла бесплодно рассуждать о том, было ли Марии-Луизе известно об этом заговоре. Она подозревала и виконта, вспоминая те едкие замечания, которые он порой отпускал в адрес Филиппа. Она инстинктивно ощущала, что этим провокатором могли быть либо он, либо она.

Как только к Анжеле вернулась способность здраво мыслить, она начала строить планы своего отъезда в Луизиану. Она обратилась с просьбой к де Ремюза помочь отплыть на ближайшем корабле, отбывающим в Новый Орлеан.

– Сейчас весьма опасно путешествовать морем, – возразил он. – Ведь мы находимся в состоянии войны с Англией.

– Ну и что? – воскликнула Анжела. – Она твердо стояла на своем, и он в конце концов пообещал сделать все, что сможет.

Огюст достал ей место на корабле, и она, занимаясь подготовкой к предстоящему путешествию, понемногу стала отвлекаться от обрушившегося на нее горя. Иногда мысленно она все чаще покидала Париж и переносилась в "Колдовство", возвращаясь к той жизни, которую она когда-то там вела. Ее воспоминания отходили на второй план, когда она наблюдала за упаковкой того, что намеревалась взять с собой домой, – новые отрезы, кое-какую мебель, пару прекрасных хрустальных канделябров. Думала она и о том, какие подарки привезет тетушке Астрид и дядюшке Этьену; как ей будет приятно выплакать все свое горе на груди у Мими. "Нужно будет что-нибудь купить и для Жана-Батиста, – подумала она, – и для других слуг в доме, и для сына Мими Оюмы, который, вероятно, стал уже юношей. Как прекрасно будет снова увидеть их всех вместе!"

Она, вынув из коробки свое ожерелье с бриллиантами и сапфирами, только что выкупленное у ростовщика, пыталась припомнить, что ей говорил Филипп по поводу того, что она должна передать его какому-то наследнику, но ее размышления прервала Жанна.

– К вам, мадам, какая-то молодая женщина, но она отказывается назвать свое имя и говорит, что приготовила для вас сюрприз.

Анжела была несколько озадачена.

– Она здесь прежде бывала?

– Нет, мадам, но, кажется, она мне знакома. Она пришла с ребенком. Я проводила ее в гостиную. Надеюсь, я правильно поступила?

Может, это кто-нибудь из ее знакомых по Луизиане, но как она здесь оказалась в военное время? Как ей хотелось увидеть наконец знакомое лицо.

Анжела сошла по лестнице и, открыв дверь в гостиную, пораженная, остановилась. Ее словно пронзила молния.

– Это ты? – прошептала она.

Перед ней стояла Минетт, хотя Анжела все еще не верила собственным глазам.

– Жанна меня так и не узнала.

Не было ничего удивительного в том, что горничная не узнала в ней ту девушку, которую она называла посудомойкой. У Жанны никогда не было такого богато отделанного платья, как у Минетт, такого поразительного фасона. Не видела она и таких детей, как этот, в таком прекрасном камзольчике серо-голубого цвета, с маленькими медными пуговичками и в белых бриджах. Он не держался за юбку Минетт, а стоял с таким чувством собственного достоинства, которое не могло не внушать Анжеле уважения к нему.

Хотя Минетт была еще очень молода, в ее фигуре явно просматривалась подлинно женская зрелость. У нее была золотисто-бледная кожа, классические черты лица, первые признаки которых Анжела стала замечать, когда та была ребенком. Теперь она не сомневалась, что видела ее тогда. Именно Минетт встретилась ей в карете на набережной однажды вечером, когда Анжела с удивлением заметила, как эта одинокая пассажирка напоминала ей ее беглую рабыню. Неприязнь, которую она всегда испытывала к дочери Мими, вновь давала о себе знать.

– Я всегда была уверена, что ты станешь красоткой, Минетт, – сказала она.

– Благодарю вас, дорогая сестричка.

Анжела застыла от неожиданности.

– Как ты смеешь обращаться ко мне с такой фам… фам… – но так и не смогла выговорить. Она вдруг мысленно вновь перенеслась в ту маленькую комнатку с низким потолком, где она случайно стала свидетелем появления на свет Минетт. Голова у нее кружилась, глаза ничего перед собой не видели, кроме этой варварской жестокой сцены, теперь отчетливо всплывшей у нее в памяти. Впервые с того времени, когда это произошло, она опять ясно увидела эту кровавую сцену в плохо освещенной хижине, которая вызвала такой глубокий шок у не подготовленной к этому одиннадцатилетней девочки.

Она видела себя ребенком, чья мать умирала, когда она в беспамятстве бежала по тропинке к невольничьему кварталу, чтобы забыться в объятиях доброй Мими. Она вспомнила этот страшный вопль и Мими, лежащую на кровати, с высоко задранными ногами. Две женщины держали ее за согнутые колени, а она, хватаясь руками за спинку кровати, все время дергалась, а ее искаженное криками лицо покрылось потом. Она увидела, как у нее между ног появилась маленькая головка, как одна из женщин, протянув к ней руку, начала тащить ее на себя, как потом держала за маленькие ножки бледное окровавленное существо, которое должно было превратиться в Минетт.

Когда ее отец вошел в комнату с ножом в руке, у Анжелы больше не было сил переносить эту сцену и она убежала прочь. Когда она в ту ночь добежала до своей комнаты, ее вырвало. Все эти годы ей казалось, что она уже давно позабыла обо всем пережитом, но оказалось, только вот до этого момента.

– Да, – произнесла Минетт. Она, казалось, по лицу Анжелы догадывалась о всех переживаемых ею чувствах, хотя, конечно, не могла понять их истинную причину. – Да, – повторила она. – Я вторая дочь вашего отца, ваша единокровная сестра, но вам ведь давно было об этом известно, не так ли?

Все еще находясь под воздействием пережитого, Анжела ничего не могла возразить. Конечно, она и до этой неожиданной встречи все знала.

О таком, вообще-то, стараются не думать, еще меньше говорить. Выходит, ее отец с Мими… Знала ли об этом ее умирающая мать? Знала ли она, что ее напуганная дочь бежала к Мими, как к своей любимой мачехе…

Ей была невыносима сама мысль о страданиях матери, не осмеливалась она и спросить себя, на самом ли деле Мими любила их, ее и отца, или же она просто согласилась отдать то, что у нее потребовали.

Как и все женщины креолки, Анжела старалась не вспоминать о балах для квадрунок в Новом Орлеане, где милые девушки с коричневой кожей проходили парадом перед юными породистыми креолами и в результате заключались внебрачные союзы, которые иногда существовали дольше, чем законные. Но на этом женщины креолки предпочитали не заострять внимание.

– Филипп догадывался об этом, – сказала Минетт… – Вначале он жалел меня. А потом… полюбил. – Бросив взгляд на темноволосого мальчика, стоявшего рядом, она сказала:

– Это его сын, Жан-Филипп.

Поглядев на мальчика, Анжела прошептала:

– Боже мой!

Она заметила, что он – вылитая копия Филиппа, и он был сыном этой незаконнорожденной девочки, этой бастардки, которую ее отец признал не только своим присутствием при родах, – он даже собственноручно отрезал ей пуповину.

Минетт продолжала мягким певучим голоском:

– Он очень похож на Филиппа, вы не находите? И он похож на вас, Анжела. Во всяком случае в его жилах течет кровь и вашего рода. – Потом она, как показалось Анжеле, безжалостно добавила: – Он мог бы быть вашим сыном. – Потом она натужно засмеялась, и Анжела почувствовала в ее смехе отчаянную боль.

– Ты тоже любила Филиппа? – ощущая всю безысходность происходящего, спросила она.

– Да.

– И Филипп любил тебя. – Анжела тихо опустилась на стул, вдруг почувствовав охватившую ее слабость. – Мой отец тоже любил тебя. Это он назвал тебя Котенком. Он играл с тобой… А я к тебе его ревновала…

– Он любил нас обеих, – мягко сказала Минетт, и слезы неожиданно навернулись у нее на глаза. – И Филипп любил нас обеих. Однажды он сказал, что я была для него ночью, а вы – днем.

Анжелу разрывали охватившие ее чувства – яростное бешенство и странное сострадание ко всем ним: к Минетт, с ее прекрасным незаконнорожденным сыном, к самой себе, даже к Филиппу – к этому злому, любящему человеку, умершему столь трагически и в таком_ раннем возрасте. Она чувствовала себя полностью парализованной. Она была вне себя от гнева из-за того, что он говорил о ней с Минетт, но никогда не говорил с ней о Минетт. Как он ее одурачил!

– Филипп увез тебя отсюда. Он мне лгал. Все это время он знал, где ты.

– Я была беременна, – с присущей ей простотой призналась Минетт.

"А я потеряла его наследника". Ярость, бешенство, боль – Анжела не знала, какое чувство сейчас в ней преобладает, казалось, что все они сплелись воедино. Бросив взгляд на сына Филиппа и Минетт, она почувствовала, как у нее все горит внутри. Ему должно быть два годика, может, чуть больше…

– Он приучил тебя, – сказала она, оглядывая прекрасное платье на Минетт, – к утонченному стилю.

– Он купил мне это платье на свой карточный выигрыш. Когда Филипп садился за игорный стол, то брал меня с собой, – сказала Минетт. – Он утверждал, что я приношу ему удачу.

Это откровение еще больнее укололо Анжелу. Значит, все друзья Филиппа знали, что у него прекрасная любовница, и, может, даже завидовали ему.

Нет, нет, теперь уже никто ему не завидовал – ведь Филипп умер.

– Что ты теперь намерена делать? – спросила Анжела.

– Постараюсь найти другого опекуна, – спокойно ответила Минетт.

В мягком, страдающем взгляде Минетт вдруг промелькнула такая твердая, хорошо знакомая ей решительность. В конце концов, ведь она тоже Роже. "Ну, а что мне делать?" – подумала Анжела.

– Конечно, тебе нетрудно найти другого мужчину, но я пока тебя не освободила. Я могу взять тебя с собой в Луизиану, – стараясь быть жестокой, сказала Анжела.

Минетт замотала головой.

– Вы этого не сделаете, так как я привела вам Жана-Филиппа.

Она слегка подтолкнула мальчика, и он сделал неуверенный шаг к Анжеле, глядя на нее блестящими темными глазами Филиппа.

– Он – наследник Филиппа. Увезите его с собой в "Колдовство", – сказала Минетт.

Анжела поняла, что она предлагает ей это всерьез. Ею сразу овладело искушение. И Минетт знала, что это непременно произойдет. Как просто будет в Луизиане выдавать этого мальчика за их с Филиппом сына. Как он был похож на Филиппа, но его выдававшийся вперед подбородок, несомненно, принадлежал Роже.

Как удивятся тетушка Астрид и дядюшка Этьен! Они будут с удивлением расспрашивать, почему они ничего прежде не слыхали об этом ребенке. Но умолчание о нем можно легко объяснить английской блокадой. Письма могли перехватывать и пираты.

Анжела вопросительно посмотрела на Минетт.

– Ты ведь его мать. Как же ты можешь с легким сердцем его отпустить?

Минетт посмотрела на ребенка.

– Зачем вы спрашиваете? – прошептала она. – Что я могу ему предложить, кроме его незаконного происхождения и дурного воспитания, которое ничего не даст ему в жизни.

"Нет, – подумала Анжела, – не нужно было мне задавать такой вопрос". И Минетт, и она знали, что его настоящая мать может сделать для ребенка. Чувства Анжелы разрывались между неожиданной покорностью Минетт и своим страстным желанием иметь ребенка от Филиппа.

Склонившись над мальчиком, Минетт обняла его.

– Ну вот, я привела тебя к твоей маман, Жан-Филипп. Я тебе о ней рассказывала, ты помнишь?

Он молча кивнул.

С самым серьезным видом мальчик сделал несколько шагов и поднял вверх ручки. Анжела колебалась всего несколько секунд. Наклонившись, она обвила руки вокруг Его сына, ребенка, в котором ей было отказано. Она прижалась к его тонкой шее, а он засмеялся, как обычно смеются дети от щекотки. Теперь она уже знала, была уверена, что никогда его никому не отдаст. Судьба отняла у нее Филиппа, а теперь предлагала ей что-то взамен, чтобы утешить ее.

Посмотрев на Минетт, Анжела увидела, как у той от набежавших слез увлажнились глаза. Впервые она ощутила родственную связь с этой единокровной сестрой, которую ей подарил отец.

– Я верну, отдам тебе документы. Ты будешь свободна, Минетт.

Минетт понимающе кивнула. Склонившись еще раз к мальчику, она спросила:

– Ну, ты счастлив быть снова со своей маман?

Мальчик с самым серьезным видом кивнул.

– Я так рада за тебя, Жан-Филипп! – сказала она. – Ну а ты не забудешь свою Минетт?

Он замотал головой.

– Ну, и я тебя тоже никогда не забуду, – прошептала она, прижавшись к нему. Она выпрямилась, бросив на Анжелу пронзительный взгляд. – Заботьтесь о нем хорошенько.

– Он ведь мой сын, – ответила Анжела.

Резко повернувшись, Минетт вышла из гостиной.

Анжела старалась сдержать слезы. Какие же злые шутки разыгрывает с ней судьба!

Жан-Филипп, казалось, даже не заметил ухода Минетт.

– Минетт была твоей нянькой, – сообщила ему Анжела.

Он посмотрел на статуэтку очаровательной пастушки, а потом осторожно положил на нее руку.

– Тебе нравится эта прекрасная дама?

Он кивнул.

Она протянула руку к его мягким шелковистым черным кудряшкам на голове, но вдруг задержала ее, так и не прикоснувшись к ним.

– Она твоя. – Ну, иди ко мне, Жан-Филипп.

Он послушно подошел, все еще сжимая пастушку, и остановился перед ней.

– Я твоя маман.

– Да. – Это было его первое слово, которое он сегодня произнес.

Услыхав его детский голосок, она с трудом отделалась от инстинктивного желания обнять его.

– Ты будешь называть меня маман.

– Да.

– Ну-ка, скажи.

– Да, маман.

Положив ему на плечи руки, Анжела заглянула ему в глаза.

– И ты никогда не будешь мне лгать, – строго сказала она.

– Да, маман, – ответил мальчик.