Текст книги "Колдовские чары"
Автор книги: Вирджиния Нильсэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
10
Несколько недель спустя Филипп, оставив Анжелу в Париже, совершил поездку в свое родовое поместье «Сан-Суси».
– Понятия не имею, в каком состоянии сейчас находится шато, – сказал он ей перед отъездом. – Хочу надеяться, что в нем все еще можно жить и оно вполне обитаемо! Только убедившись в этом, я смогу показать тебе его.
Он уезжал туда предположительно на несколько недель, – все зависело от того, что он там обнаружит. Анжела с трудом позволила себя уговорить остаться в Париже, хотя чувствовала, что умрет от скуки и одиночества в этом холодном городе без Филиппа.
Однажды, после полудня, вскоре после отъезда Филиппа, ей сообщили, что к ней пришли два джентльмена. У дверей стоял молодой виконт Рулад со своим приятелем. Она приказала слугам проводить гостей в салон на первом этаже и принести поднос с кофе и бутылкой хереса.
Когда она вошла в салон, оба молодых человека встали. Виконт, прошептав: "Очаровательная!" – не скрывая своего откровенного восхищения, поднес протянутую к нему руку Анжелы к губам. Он представил ей своего приятеля месье Дельруа. Оба они были моложе Филиппа и ниже его ростом. У виконта была стройная хрупкая фигура с узкими плечами и глаза, в которых, насколько она помнила, постоянно сквозили насмешка и озорство, но весь его внешний вид говорил о его слабом здоровье. Его спутник был значительно крепче сбит, а его молодость была более привлекательной.
– Надеюсь, мы вам не навязываем насильно своего общества, мадам маркиза, – сказал виконт Рулад. – Мы явились сюда в качестве просителей, но не за себя, а за одного хорошего друга.
– Вы меня заинтриговали. – Весьма знаменательно, отметила она про себя, что он назвал ее титул. Анжела с достоинством, хладнокровно, указала им жестом на стулья, и села сама на стул напротив, подбирая пышные юбки.
– Так кто же этот ваш хороший друг?
Виконт, открыв дверь, прежде выглянул в холл, и только потом ответил:
– Вы, несомненно, слышали о мадам де Сталь?
– Нет, месье, не слышала.
Молодые люди переглянулись, слегка подняв брови в забавном удивлении.
– Да, это будет разочаровывающей новостью для этой дамы, – сказал виконт в своей обычной насмешливой манере. – Мадам де Сталь – жена шведского посла. Ее отец – знаменитый французский банкир, который повсеместно пользуется большим уважением, так как судьба правительства целиком зависит от тех займов, которых он сумел для него добиться.
Месье Дельруа рассмеялся.
– Ее салон привлекает самых влиятельных людей в Париже, – продолжал виконт, – и прежде был известен далеко за пределами Франции. Очень часто самые важные визитеры искали возможности посетить его.
– Ну и что? – осторожно спросила Анжела.
– Она выразила желание познакомиться с вами.
– Почему же у этой дамы возникло желание познакомиться с такой совсем малоизвестной в Париже персоной, как я?
– Не малоизвестной, мадам? Должен признаться, что вы произвели на меня достаточно сильно впечатление, когда мы встретились за обедом у мадам де Ремюза, и я не мог не рассказать мадам де Сталь о прекрасной американской маркизе. Мадам испытывает живой интерес к Америке, которую она надеется когда-нибудь посетить, и очень заинтересовалась женщиной, которая сама управляется со своими плантациями и рабами. Она направила к вам нас с Дельруа, чтобы передать вам ее просьбу пожаловать к ней завтра вечером.
– Очень любезно со стороны мадам де Сталь, но мой муж в настоящее время уехал в свое сельское поместье…
– Мадам де Сталь не интересует месье маркиз, мадам, – с очаровательной улыбкой заметил Дельруа.
– С другой стороны, вы только возбудите у него еще более сильный интерес, если отправитесь к ней в нашем сопровождении, – сказал виконт.
– Мадам де Сталь испытывает большой интерес к Наполеону, и ее заинтриговали родственные связи вашего супруга с четой де Ремюза.
– Вы уверены, что вам доподлинно известны "интересы" моего мужа? – спросила Анжела, удачно маскируя свое все нарастающее возбуждение. Может, она могла бы помочь Филиппу вернуть свои поместья, которые были так для него дороги.
– Вы знаете, я всегда держу ушки на макушке. Месье Талейран – приятель мадам де Сталь, мог бы во многом поспособствовать возвращению поместий вашего мужа, ну и прочей принадлежащей ему собственности.
Ввиду того, что Анжела считала жизнь никому не известной леди, прибывшей в Париж из далекой колонии, не только ужасно одинокой, но и ужасно скучной, тем более, когда рядом не было Филиппа, это приглашение показалось ей просто даром неба.
– Прошу вас передать мадам де Сталь, что она мне оказала большую честь.
С молодыми людьми она договорилась, что они будут сопровождать ее в салон этой дамы вечером следующего дня, после чего оба джентльмена откланялись, рассыпая лестные комплименты. Анжела начала подниматься вверх по лестнице в свою комнату той размеренной, осмысленной походкой, к которой она привыкла там, в своем "Колдовстве". Наконец-то у нее появилось какое-то стоящее дело.
В тот вечер она тщательно нарядилась в платье с глубоким декольте и небольшими стегаными рукавами. Оно было сшито из дорогого шелка мягкого розового цвета и сочеталось с красивой бархатной накидкой. С некоторым душевным трепетом она протянула руки виконту и Дельруа, которые помогли ей забраться в нанятую по этому случаю карету. К ее удивлению, дом мадам де Сталь, расположенный в глубине большого, уединенного сада, находился на значительном удалении от центра столицы, в пригороде.
Мадам, которой представили Анжелу, была довольно крупной женщиной с внушительными формами и с поразительно уродливым лицом, если не считать ее великолепных глаз, которые обладали каким-то магнетическим притяжением. В этот вечер ее гостями были, в основном, мужчины, если не считать единственную женщину поразительной красоты.
Сердце Анжелы слегка затрепетало, когда ее представляли Талейрану, но этот джентльмен говорил мало, однако его острые, прикрытые веками глаза сумели по достоинству оценить ее во всех деталях. Вскоре ей стало ясно, что главным развлечением этого вечера была не ограниченная по теме остроумная беседа, в чем, несомненно, хозяйка дома просто блистала. Другая ее гостья лишь томно позировала, словно главной ее целью пребывания здесь было являть собой некое украшение стола.
Месье Талейран с каким-то забавным смаком живо обсуждал удовольствия, получаемые от хорошего стола. Однако большая часть разговоров касалась будущих планов Наполеона, политики Франции и ее европейских соседей, и Анжела очень скоро осознала, что она была очень плохо об этом информирована. Но среди ее знаменитых гостей она заметила неподдельный интерес к тому, что она рассказывала им о Луизиане, о выращивании местного сахарного тростника, который на рынке вступал в конкуренцию с продуктом, вырабатываемом в Вест-Индии.
– Не думаю, чтобы здесь меня сочли эксцентричной женщиной, – собравшись с духом, заметила Анжела. – Мне кажется, что такие парижанки, как вы, мадам, пользуются здесь огромным влиянием.
– Совершенно верно, – откликнулся Талейран – Когда десять лет тому назад Бонапарт, будучи еще совсем молодым офицером, впервые приехал в Париж, он сказал, что женщине, чтобы понять, что она из себя представляет и какой властью она наделена, нужно всего шесть месяцев прожить в Париже!
Мадам де Сталь с разочарованием узнала, что Анжеле ничего не известно о штате Нью-Йорк, и она предостерегла ее, чтобы она была поосторожнее, так как могла потерять там немало денег на инвестициях.
В конце своего визита Анжела поняла, что со всем отлично справилась и что узнала много такого, что могло вызвать у Филиппа интерес.
– Мы должны обязательно еще встретиться, дорогая Анжела, – сказала мадам де Сталь с удивительной нежностью, когда они прощались.
– Мне показалось, что месье Талейран испытывает к ней большую любовь, – сказала Анжела в карете двум провожавшим ее домой молодым людям. Она ужасно смутилась, когда ее слова вызвали забавное оживление у ее провожатых.
– Он – один из прежних любовников мадам, – объяснил ей Дельруа.
– Один из них? – невольно переспросила Анжела, вызывая еще один приступ веселья у молодых людей.
– Вы сейчас демонстрируете свой провинциализм, дорогая маркиза. Вы ведь теперь живете в Париже.
– Я предпочла бы здесь не жить, – возразила она, спровоцировав их на новый приступ смеха.
Она с удовлетворением отметила, что сумела их всадить.
– На всей земле нет другого более приятного места для жизни, чем Париж, – старались переубедить ее они. Она была, конечно, готова признать, что здесь собралось блистательное общество. Но, с другой стороны, разве она не слышала о высказывании Жозефины Бонапарт, что новый моральный кодекс не касается высших классов?
Они провели остаток пути до Парижа за милой и приятной беседой, и Анжела получала большое удовольствие от их озорного остроумия.
Но все удовольствие от полученного вечера сразу же улетучилось, когда она увидела, что в доме номер десять еще никто не ложился спать. Когда она появилась на пороге дома, все слуги сновали взад и вперед с озабоченным видом. Они сообщили ей, что посудомойка Минетт исчезла.
– Что значит исчезла? Ее куда-нибудь посылали с поручением?
– Нет, мадам. Никто не видел, когда она ушла.
Подбирая шелковые юбки, Анжела поднялась со второго этажа на антресоли, где находилась комнатушка Минетт. Впервые она поднялась туда, и эта темная комната с низеньким потолком вызвали у нее давно забытые воспоминания, которые она хотя и не могла никак ясно очертить, тем не менее, вызывали у нее отвращение. Горничная Жанна, проверив личные вещи Минетт, сообщила, что все было на месте.
"Неужели Минетт была в таком отчаянье, что смогла уйти только в одном своем простом платьице?" – с удивлением думала Анжела.
– Покидала ли она прежде дом? – спросила она у слуг.
– Иногда по вечерам она выходила в сад.
Холодный ужас сковал сердце Анжелы, когда она вспомнила, как убедительно заверяли они с Филиппом Мими, что с ее дочерью ничего не случится, что никто здесь не причинит ей никакого вреда. "Ушла ли Минетт по собственному желанию, или же ее кто-то похитил?" – спрашивала она саму себя.
– Ну, что же вы предприняли? – спросила она прислугу.
– Ничего, мадам, – ответили слуги. – У нас некому было приказывать. Что же мы могли сделать?
Она отправила одного из них на улицу вызвать жандарма. Пришел неулыбчивый розовощекий молодой офицер, который начал в напористой упрямой манере задавать наводящие вопросы.
– Вы говорите, что исчезла служанка. Кто-нибудь видел, как ее забирали отсюда?
– Нет, месье, никто. Она даже не переодела платье.
– В таком случае, в чем состоит ее преступление?
Анжела тупо уставилась на него.
– Но она ударившаяся в бега рабыня!
Он вопросительно поднял брови.
– Означает ли это, что она работала у вас по контракту?
– Нет, – она моя рабыня. Я привезла ее сюда из Луизианы.
Лицо офицера сразу оживилось, и на нем появилось подобие улыбки.
– Ах, значит, вы американка, мадам? Однажды я имел удовольствие поговорить с вашим очаровательным месье Франклином, мадам.
– Кто это такой? – тупо спросила Анжела.
– Это старый джентльмен, который всегда носил меховую шапку и очки. Он прибыл сюда в качестве агента вашего правительства, да, я вспомнил его имя – "Бенжамен", как в Священном писании. Вы с ним не были знакомы?
– Америка – большая страна, – сухо ответила Анжела, – а я стала американкой только после того, как Наполеон запродал нас в прошлом году Соединенным Штатам.
– Но у французских женщин нет рабов.
– Они у них есть там, в Луизиане.
– Прошу меня простить, мадам, но рабство у нас было отменено при Директории в девяносто четвертом, как здесь в метрополии, так и в колониях.
– Тогда Луизиана была испанской территорией. Прошу вас, месье офицер, я озабочена безопасностью моей рабыни, и это все. Она молода, привлекательна и не привыкла жить в таком большом городе.
– Говорите, привлекательна? Но ведь она работала у вас на кухне, не так ли? Не могли бы вы описать мне ее внешность. Черные волосы, черные глаза, черная кожа…
– Нет, кожа у нее довольно светлая.
– На каком языке она говорит?
– На французском, само собой разумеется.
Его брови снова поползли вверх, а в глазах загорелись любопытные огоньки.
– Вы говорите, что она привлекательна. – Он отложил в сторону блокнот. – Должен предупредить вас, мадам, что вы, вероятно, больше ее никогда не увидите.
Сердце у Анжелы упало.
– Значит, вы не станете ее искать?
– Будем, конечно, мы опросим людей, у нас есть свои информаторы. Но слишком мало шансов отыскать маленькую девочку в таком большом городе лишь по описанию, – с присущей ему грубой откровенностью сказал он.
Его слова лишь обострили ее чувство вины. Неужели Минетт была настолько несчастна, что была готова вести любую жизнь, но только не ту, к которой ее принуждали?
– Мне очень жаль, – сказал, поклонившись, офицер.
Анжела, поблагодарив его за визит, проводила до дверей.
Она с беспокойством ожидала возвращения Филиппа и очень опасалась, как бы он не обвинил ее в жестоком отношении к Минетт; она приходила в ужас от мысли, что ей придется сообщить эту ужасную весть в Беллемонт Мими. Ей казалось, что она вся раздавлена чувством вины, но, несмотря на все свое беспокойство и тревогу, она все же испытывала некоторое облегчение из-за того, что наконец освободилась от этой Минетт. Это чувство вины и заставило ее обратиться за помощью к своим новым друзьям.
Несмотря на утверждение мадемуазель Оре, что ни один революционно настроенный парижанин никому не окажет помощь в поимке беглого раба, понимая, что она никогда не обратится с такой просьбой к чете Ремюза, она послала записку мадам де Сталь, умоляя эту всесильную женщину посоветовать ей, что может предпринять такая иностранка, как она, во Франции, чтобы выпутаться из такого положения. Вскоре ее записка вернулась с сообщением о том, что мадам де Сталь можно застать в замке ее отца под Женевой, где она занимается подготовкой к путешествию по Италии.
День проходил за днем, и из полиции не поступало никаких сообщений. Она отложила свое намерение написать письмо дядюшке, с ужасом и тоской ожидая возвращения Филиппа.
Наконец в один из дней, в полдень, он вернулся и сразу же поднялся к себе. Она вскочила со своего стула с такой стремительностью, что выронила из рук шитье, которым занималась, чтобы избавиться от всепоглощающей, противной скуки. Филипп, нежно обняв ее, поцеловал.
– Ах, Филипп, как я по тебе соскучилась! – призналась она, с трудом переводя дыхание.
– В следующий раз поедем вместе, – пообещал он ей. Он выглядел превосходно. Солнце наложило свой золотистый отпечаток на его кожу, а сельский запах до сих пор не выветрился из его одежды.
– К счастью, шато не сгорел. Правда, всю мебель унесли, но я другого не ожидал. Мне хотелось узнать, что я обнаружу в домах своих арендаторов, которые когда-то искренне заверяли меня, что будут счастливы работать у такого сеньора, как я, – осторожно заметил он. – Я объехал все свои земли и выяснил, что жизнь арендаторов нисколько не изменилась со времен революции, с тем лишь различием, что половина моих бывших арендаторов теперь являются владельцами той земли, которую сами и обрабатывают.
– Не может быть! – воскликнула Анжела.
– Да, моя дорогая, так оно и есть. Талейран со своими людьми в правительстве добились того, что всем скопившим немного денег арендаторам позволили приобрести обрабатываемый ими участок земли. Думаю, что серебро де ля Эглизов и прочее их имущество помогли им это сделать. Теперь половина земель во Франции находится в собственности у крестьян! Все, что мне осталось, – это шато с парком и небольшой виноградник. Но в замке, увы, в настоящее время жить нельзя.
– Боже, Филипп! Как мне жаль! – Она опасалась, как бы Филипп не заметил в ее выражении лица слабую надежду, которая вдруг снова затлела. Может, теперь Филипп захочет вернуться с ней в Луизиану?
Но он, казалось, не был так сильно удручен такими известиями, как того следовало бы ожидать при подобных обстоятельствах. Казалось, он был сильно одушевлен, словно принимал чей-то брошенный ему вызов. Качая ее как ребенка в колыбели в своих объятиях, осыпая ее поцелуями, он спрашивал:
– Ну что ты здесь поделывала, чтобы постараться забыть обо мне?
– Как я могла позабыть о тебе, если мне было здесь так одиноко? Но у нас здесь произошло… чрезвычайное происшествие.
Она, правда, не хотела употребить это слово, которое значительно снижало ее беспокойство за судьбу Минетт, но не знала, как отреагирует на это известие Филипп, и поэтому проявила неловкость. Сделав глубокий вздох, она выпалила:
– От нас сбежала Минетт.
Филипп бросил на нее гневный взгляд.
– Что ты сказала? Убежала? Когда?
Она была рада, что он не спросил: "Почему?"
– Однажды вечером через несколько дней после твоего отъезда. Меня пригласила в гости мадам де Сталь, и, когда я вернулась домой, все слуги были ужасно взволнованы, так как больше некому было чистить кастрюли и сковороды. Я послала за жандармом…
Он, нахмурившись, перебил ее.
– Мадам де Сталь? Как ты с ней познакомилась?
– Ты помнишь того молодого виконта Рулада, которого мы встретили на обеде у твоих родственников? Он и привез мне ее приглашение. Они вдвоем с приятелем проводили меня к ней, – торопливо добавила она, чувствуя по некоторым признакам на лице Филиппа, что внутри у него собирается гроза.
– Разве тебе в голову не приходило, что я могу приревновать тебя к этому щенку? Однако, как утверждают, он равнодушен к женщинам. Но мадам де Сталь! Что делает эта женщина в Париже?
– Но она не была в Париже. Мы ездили в ее загородный дом…
Он, отпустив ее из объятий, принялся расхаживать взад и вперед по гостиной.
– И на это есть веские причины. Ее выслали из Парижа! Наполеон приказал ее не подпускать к столице ближе чем на сорок лье!
Он бросил на нее полный обвинений взгляд, но она молчала, хотя была уверена, что она никак не могла проехать сорок лье от города.
– Если Бонапарту станет известно, что мы с ней связаны, мне конец. А он обязательно узнает о твоем к ней визите, – у него повсюду есть шпионы!
Повернувшись к ней, он спросил:
– Неужели ты намерена сделать все, чтобы мы не остались во Франции?
Она была настолько потрясена известием об исчезновении Минетт, что на какое-то мгновение попала впросак из-за его неожиданного выпада. На помощь пришел охвативший ее гнев.
– Ты себя ведешь отвратительно, Филипп. Я стараюсь помочь тебе. Если бы ты так не заботился о своей репутации, то ты бы сразу это понял. Я там встречалась с несколькими джентльменами, которые являются министрами в правительстве Наполеона.
– Вполне естественно. Они хотят быть в курсе, что замышляет мадам де Сталь против него.
– Один из них был месье Талейран! – выпалила она.
– Боже мой! – Филипп, тяжело опустившись на стул, обхватил руками голову. – Сколько раз ты посещала эту женщину?
– Только один раз… Потом я обратилась к ней с просьбой помочь отыскать Минетт, – призналась она. – Но мне сообщили, что в данный момент она находится в Женеве.
– Ей было приказано туда убраться! Кто знает о том, что ты с ней встречалась?
– Только виконт и месье Дельруа. И те джентльмены, которые были у нее в гостях. И еще одна женщина, мадам Савара.
Он застонал.
Она стояла рядом с ним, закусив нижнюю губу, кипя от негодования и в то же время опасаясь, что совершила какой-то непростительно чудовищный промах. Но она невольно получала удовольствие, осознавая, что Наполеон опасается влияния ее новой подруги.
– Ты вызвала жандармов? – напомнил ей Филипп слабым голосом. – В чем ты обвинила Минетт?
– Ни в чем! – огрызнулась она, словно впадая в бешенство.
Подойдя к окну, она бросила взгляд вниз, на булыжную мостовую. Под ее окнами проходил трубочист, а за ним тащился с мрачным видом мальчишка с огромным мешком на спине.
– Я просто попросила офицера помочь мне разыскать ее, – сказала она, помолчав с минуту.
– Что он тебе ответил?
– Чтобы я не надеялась снова увидеть ее, – неохотно призналась она.
Филипп замолчал, а Анжеле стоило немало усилий оставаться спокойной. Наконец он встал.
– Никому не говори о мадам де Сталь, – холодно предупредил он ее. – Не называй даже ее имени.
С этими словами он вышел из комнаты.
Анжела по-прежнему стояла у окна, закусив губу, чтобы не расплакаться. Наконец она села за письменный стол, чтобы написать это трудное письмо в Беллемонт и попросить своего дядю сообщить печальную новость Мими и Жану-Батисту.
Осуждение Филиппа больно ударило по ее чувствам, но ночью он все же пришел к ней в спальню, и она с радостью встретила его с навернувшимися на глазах слезами счастья.
В мае месяце Наполеон Бонапарт был провозглашен императором. Таким образом, он получил этот титул пожизненно, а на плебисците, состоявшемся два дня спустя после этого, он собрал более трех миллионов голосов. Весь Париж приступил к подготовке торжеств, связанных с его предстоящей коронацией, которая должна была произойти в декабре.
В парках распускались розовые кусты, а деревья, которые лишь недавно были окружены легкой зеленоватой аурой, теперь украсились плотной изумрудной листвой. Анжела была представлена новому императору и его прекрасной, экстравагантной жене, и теперь на улицу Невер устремился поток приглашений. Она нашла Наполеона удивительно обаятельным и довольно высоким, хотя он, конечно, не был выше ее ростом. Во время церемонии представления он, бросив на нее острый взгляд, задал ей прямо в лоб щекотливый вопрос:
– Мне сказали, что женщины находят вашего супруга неотразимым. Не скажете ли, почему они так считают?
– Потому что он всегда внимательно выслушивает то, что они ему говорят, – отважно ответила она.
Император пристально посмотрел на ее рисковое декольте, слегка прикрывающее изгиб ее полных грудей.
– А меня совершенно не интересует, что говорит женщина, – многозначительно заметил он, настолько безразлично, что она почувствовала неуверенность, как ей следовало воспринимать это замечание, – как оскорбление или же как комплимент.
Жозефина ей показалась просто обворожительной.
В течение нескольких следующих месяцев Анжела была настолько занята, что ей некогда было скучать по дому. Нужно было заказывать новые платья, так как теперь их с Филиппом постоянно куда-нибудь приглашали, благодаря его родственным связям с четой Ремюза.
Все при дворе Наполеона были настолько поглощены подготовкой к коронации и приезду папы, который согласился освятить восшествие на престол нового императора, что Филипп все никак не мог решиться и потребовать возвращения ему того, что осталось от его поместья. Что касается титула, доставшегося ему от отца, то он продолжал им пользоваться, как это делал все время после его смерти. Наполеон оказался прав. Филипп пользовался огромным успехом среди дам, и Анжела хорошо знала почему. Она замечала, как он одаривал таким же внимательным взглядом как худенькую застенчивую молодую девушку, которая полностью осознавала степень своего уродства, так и любую самую блестящую красавицу, а потом делал вид, что не замечает благодарного обожания этой дурнушки. Анжела пыталась бороться с острыми приступами ревности. Филипп был таким заботливым, таким сострадательным, он мог запросто распознавать самые тайные страхи любой женщины, ее устремления и переживания, – поэтому-то сама она и не смогла преодолеть соблазна и влюбилась в него.
Анжела чувствовала себя значительно спокойнее, когда на балу его вниманием завладевала не одна светская львица, а сразу три или даже четыре. У нее была своя компания поклонников, включая и виконта Рулада, и его приятеля месье Дельруа. Постепенно они приучили ее к мысли, что в Париже весьма обычное дело для обоих партнеров по браку иметь еще любовника или любовницу, и несколько мужчин даже делали ей такие предложения, а женщины выставляли напоказ все свои прелести перед Филиппом.
Анжела приобрела значительный искусный опыт дружеского флирта – несмотря на то, что в Новом Орлеане, когда она так старательно избегала своих ухажеров, которые ей не давали прохода и ей нравилась такая с ними игра. Но в Париже такие игры были далеко не невинные. Это был совершенно иной мир, как об этом неоднократно напоминал ей сам Филипп, но все же она не думала, что император смог бы с кем-то делить Жозефину, не могла и она с кем-то делить своего Филиппа.
Что касается Жозефины, то здесь она не была столь уверенной. Приветствуя их на балу в Тюильри, та, бросив взгляд на Филиппа, – элегантного, стройного, высокого, в мягком голубом камзоле, бриджах и в кремовом жилете, – эти цвета были не такими броскими и вполне могли удовлетворить вкусы как революционеров, так и потомственных аристократов, – прошептала:
– От вас, месье маркиз, сегодня все женщины потеряют голову.
Филипп, поклонившись, возвратил ей комплимент.
– Мы все, мадам, у ваших ног.
Жозефина оценила его похвалу грациозным жестом руки с зажатым в ней веером.
– Вот идет одна из ваших первых поклонниц, месье. – Она указала ему на мадам Шуинар, жену одного не столь важного министра, которая решительным шагом приближалась к ним, нарочито поддразнивая своим вызывающим поведением Анжелу. – Она очень умна. За ней нужен глаз да глаз.
– Ты меня, конечно, ревнуешь к мадам Шуинар, не так ли? – спросил Анжелу Филипп с улыбкой, свидетельствовавшей о его неверии в такое предположение. – Она просто несчастная женщина, с которой чудовищно обращается ее муж, и ей нравится выплакивать свое несчастье у меня на плече…
– И она с удовольствием бы оставила там свою головку! – бросила Анжела, не скрывая раздражительных ноток в голосе.
Филипп с восхищением разглядывая ее, ласково сказал, обращаясь к императрице:
– Моя супруга сегодня просто неотразима, не правда ли, мадам?
Он перевел свой взгляд с блестящих темных волос Анжелы, которые мадемуазель Оре собрала в высокую прическу и перевязала ленточкой, из-под которой несколько вьющихся локонов ниспадали ей на лиф платья, на узкую юбку. Она заправила ее, как того требовала нынешняя мода, под свои пышные груди. Такой стиль очень шел ее высокой стройной фигуре.
Жозефина с видимым удовольствием встретила рассерженный взгляд Анжелы.
Заметив, что к нему приближается мадам Шуинар, Филипп вздохнул.
– В мире осталось так мало любви, а сколько женщин страстно ее желают.
– И ты считаешь, что тебе определено судьбой удовлетворить все их страстные желания? – сухо сказала Анжела, бросая ему вызов.
Филипп громко рассмеялся.
– Нет, моя дорогая, но мне бы очень хотелось поменьше это замечать. – Он, поцеловав ей руку, перед тем как повернуться к мадам Шуинар, шепнул: – Моя судьба – любить тебя.
Сердце Анжелы подпрыгнуло от удовольствия.
Жозефина с удовольствием наблюдала за этой незначительной пикировкой супругов, ее это явно развлекало.
– Я теперь понимаю, почему все женщины только и твердят, что ваш супруг неотразим. Это такой человек, который любит женщин, и они это неизменно чувствуют.
– Он на самом деле лучше понимает меня, чем я его, – призналась Анжела. – Иногда мне хочется стать для него загадкой посложнее.
Жозефина рассмеялась.
– Даже не пытайтесь этого делать, – посоветовала она ей, переходя к другому гостю. – Он просто очарователен, ваш супруг.
Анжела направилась к виконту Руладу, который, широко улыбаясь, шел ей навстречу.
Филипп не спускал с нее глаз. У него в голове эхом звучали собственные слова, хотя он и пытался прислушаться к тому, что нашептывала ему на ухо мадам Шуинар. Он не лгал, когда говорил, что ему хотелось бы меньше отдавать себе отчет о том ужасном положении, в котором, по его милости, оказывалось так много женщин.
Теперь ему было известно о браке Шуинар значительно больше, чем ему хотелось бы знать. Он знал, что она просто оголодала, но искала не физической связи, а лишь всеобщего признания, и искренне желала возбуждать его эмоции от того, что он видит перед собой такую милую, но не оцененную по достоинству женщину.
Анжела часто на протяжении многих месяцев рассуждала о замечании Филиппа, когда столица, сделав опасный крен, на всех парусах неслась к установлению в стране новой монархии. Наполеон, заключив с папой мелкую сделку, добился его согласия прибыть в Париж, чтобы благословить восхождение на престол нового императора. В начале декабря Анжела вместе с другими дамами двора стояла среди членов конгрегации в храме Нотр-Дам, наблюдая за тем, как папа осуществлял помазание Наполеона на престол. Затем он, наложив на голову венец, склонился перед опустившейся перед ним на колени Жозефиной, чтобы возложить на ее прекрасную головку бриллиантовую диадему.
– Она сейчас похожа на крепостную! – прошептала Анжела стоявшей рядом с ней Клэр де Ремюза. Как и мадам де Сталь, ее приводил в бешенство новый кодекс законов, который, несмотря на резкие возражения со стороны некоторых советников Наполеона, уничтожал большую часть свобод, дарованных революцией французским женщинам.
– Тсс… – одернула ее Клэр.
Такому красочному зрелищу могли позавидовать самые великие, самые могущественные монархи. Таким теперь становился и он, Наполеон, отметила она про себя с негодованием. Некогда прославленный герой, теперь он превращался в деспота. Это, правда, было пока не ясно простому народу, но это не могло ускользнуть от любой более менее образованной женщины. "Новая форма управления страной могла помочь Филиппу почувствовать себя увереннее, но сможет ли он вернуть свое поместье", – думала она.
Значительно позже, когда ее светская жизнь немного поутихла, она подробно описала в письме к Клотильде то, что произошло в Париже одним декабрьским днем:
"Кузены Филиппа принимали активное участие в подготовке коронации, – они подробно изучали старинные дворцовые обычаи, – как сообщила мне Клэр. Даже шествие от Тюильри до храма Парижской Богоматери было продумано в мельчайших деталях. Все генералы Наполеона были в парадной форме при всех регалиях, они ехали в королевских каретах, а за ними плотным строем шагали воинские подразделения в красочных мундирах.
Парижские портнихи и модистки лихорадочно трудились несколько месяцев подряд, чтобы обеспечить Жозефину и ее придворных дам новыми роскошными туалетами. На Жозефине была корона, украшенная драгоценными камнями, и они с Бонапартом ехали в карете с королевской буквой "Н", начертанной на ее дверцах, которую тянули восемь лошадей. На Наполеоне была ярко-красная накидка, шитая золотом и усыпанная драгоценными камнями! Я, правда, не видела этого помпезного зрелища, так как мы уже были в храме, где уже более часа ожидали его, дрожа от холода.
На Наполеоне и Жозефине были надеты отороченные мехом, богато украшенные мантии, сшитые специально для коронации. Он первым подошел к папе, который осуществил его помазание, а затем благословил. Наполеон сам надел себе на голову корону! Потом он очень нежно возложил на головку Жозефины драгоценную диадему, сделав ее своей императрицей. Она покорно стояла перед ним на коленях. Ее тонкая шейка казалась такой уязвимой, и все против своей воли думали о судьбе этой несчастной императрицы. Все это произвело на присутствующих сильное впечатление.
