Текст книги "Клуб Мертвых"

Автор книги: Вильям Кобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Мюфлие кинулся вперед и выкрикнул ужасное проклятие. Вообще он никогда не отличался кротостью, но в опьянении бывал особенно ужасен. Напрасно Германс бросилась ему на шею, умоляя не делать скандала, напрасно Памела хныкала. Мюфлие одним прыжком вскочил на эстраду.

– Я беру полтораста! – заорал он.

И не дожидаясь, пока ему подадут, сам схватил гири соответствующего веса и поднял их.

Все притихли.

– По уговору я должен поднять после этого сто шестьдесят, – сказал Правый.

– Дайте мне сто семьдесят! – заревел Мюфлие.

– Я поднимаю сто восемьдесят, – продолжал Левый.

Пот выступил на лбу Мюфлие. Он заскрежетал зубами. Черт возьми… Что скажет Германс, если он будет побежден?

– Двести… – хриплым голосом произнес он.

Минута была решительная. Прежде чем взять гири, Мюфлие поглядел на них… Но ему послышался в толпе вызывающий шепот. Это было слишком. Он наклонился, но не мог выпрямиться. Прошло несколько секунд. Левый сжалился над ним и слегка оттолкнул незадачливого атлета, взял гирю и поднял вытянутой рукой на высоту плеча. О! Этого Мюфлие не мог простить!

– А! Вот как! – закричал он. – Ну, так я вам скажу, что вы все негодяи, и я с вами разделаюсь!

Конечно, этот вывод не имел под собой никакой почвы, но разве можно здраво рассуждать, когда на вас смотрит пара прекрасных глаз, каковыми ему всегда казались глаза Германе! Между тем зрители, состоявшие по большей части из женщин и детей, начали поспешно пробираться к выходу.

– Зачем вы нас оскорбляете? – сказал Левый. – Не наша вина, что вы пьяны.

– Пьян! Пьян! – заревел Мюфлие. – Я тебе покажу, как я пьян, проклятый однорукий!

Надо заметить, что Кониглю, вероятно, показалось удобным его лежачее положение, так как он и не думал вставать. Мюфлие споткнулся о тело Кониглю и растянулся в свою очередь. Когда он хотел подняться, то ему показалось, что железные клещи держат его за горло, между тем толпа, решившая сохранить нейтралитет, поспешно ретировалась. Во время этого отступления лампы были перебиты, и в балагане воцарилась полная темнота, Малуан поспешно тащил за собой Германс и Памелу… Мюфлие барахтался, совершенно обезумев от опьянения. Он размахивал руками направо и налево, воображая, вероятно, что воюет с жандармами, и забылся до того, что закричал:

– Ко мне, Малуан!… Ко мне, Волки!…

Тогда братья, до тех пор ограничивающиеся только тем, что сдерживали его, переглянулись, и в одно мгновение он был сбит с ног и связан. Кониглю, напомнившего о себе, постигла та же участь, так как Левый решил, что он скорее всего сообщник.

– Ты слышал? – спросил Правый.

– Он сказал: «Ко мне, Волки!»

– Значит, это один из тех разбойников, которых мы пытаемся изловить!

– Это очевидно!

– Надо увезти их, но как выйти отсюда?

Действительно, толпа, выйдя из балагана, собралась у входа в ожидании конца скандала. Малуан вместе с Германс и Памелой кричал:

– Помогите! Режут!

Вдруг Правый появился в дверях. В толпе мгновенно воцарилась тишина.

– Кого из вас зовут Малуан? – спросил он.

– Это я!

– Ну, мы помирились с вашими товарищами, и если вы захотите подождать нас в таверне напротив, то мы разопьем вместе бутылку.

– А товарищи? – спросил Малуан.

– Они уже приходят в себя. Вы понимаете, дело было довольно жаркое-Минута прошла в колебаниях, но, честно говоря, Малуан не особенно жаждал идти в балаган. Да и почему бы атлету не говорить правду? Германс, сама не подозревая, бедняжка, что делает, помогла братьям.

– Только не мешкайте, – сказала она, посылая Правому игривую улыбку.

В сущности, Мюфлие много потерял в ее глазах, и она была непрочь ближе познакомиться с братьями. К тому же Правый был так спокоен, что внушал доверие, так что Малуан взял дам под руки и направился к таверне.

– Теперь, – сказал Правый, возвращаясь в балаган, – нельзя терять ни минуты!

Когда по истечении пяти минут Малуан явился в балаган узнать, отчего братья так мешкают, то оказалось, что там никого нет…

13
ВЫНУЖДЕННАЯ ИСПОВЕДЬ

Пробило девять часов. Герцогиня де Торрес небрежно лежала на кушетке у себя в будуаре. Манкаль стоял перед ней.

– Ну, как там ваш протеже? – спросила она.

– Благодаря вам, – отвечал Манкаль, – герцог де Белен принял его как нельзя лучше. Мой протеже, – он насмешливо подчеркнул это слово, – на пути туда… куда я хочу привести его…

– Право, – сказала куртизанка, – вы настолько загадочны, что мне подчас хочется оскорбиться вашими недомолвками… Разве мы не союзники, как вы сами сказали?

– Даже сообщники, если позволите, – ответил Манкаль. – Но, тем не менее, я полагаю, что в таком союзе, как наш, каждому не мешает иметь, в известной степени, личную свободу…

– Я вспомню об этом при случае.

– С тем условием, однако, что эта свобода никогда не должна расстраивать планов союзника.

– Но иногда можно нечаянно помешать этим планам… если союзник не позаботился их объяснить…

– Вы очень любопытны… Но знаете ли вы, прекрасная герцогиня, что я серьезно опасаюсь…

– Опасаетесь… но – чего?

– Боже мой! Женщины – страшное создание и им прежде всего недостает логики и последовательности.

– В самом деле? Вы философ, Манкаль… и нельзя сказать, чтобы слишком любезный…

– О! У вас всегда найдется достаточно пороков, которые вы сумеете превратить в достоинства, чтобы вам нечего было пугаться легкой, но справедливой критики…

– Я вас слушаю… Итак, вы говорили, что женщине…

– Недостает логики… И спешу добавить, что это, даже в том, что касается любви, составляет ее главную прелесть… Но когда речь идет о делах…

– И что же?

– Тогда это представляет большую опасность… Чтобы достичь заранее намеченной цели, нужна сильная воля, которая не принимает и не делает никаких уступок. Одним словом, нужен ум… а не чувство.

– Разве я дала вам повод подозревать меня в чувствительности?

– Нисколько. Но знаете, чего я боюсь в вас?

– Начали, так уж договаривайте, если вы беретесь рассмотреть мою натуру как открытую книгу!

Манкаль подошел к герцогине.

– Холодные и эгоистичные натуры, как ваша…

– Какая любезность…

– Иногда вдруг испытывают прилив привязанности, симпатии или лучше сказать прямо – страсти, которая бывает тем сильнее, чем она дольше была в состоянии оцепенения…

Герцогиня уже серьезно и внимательно слушала, подперев рукой подбородок и пристально глядя в лицо Манкалю.

– Я пойдудальше, – продолжал он, – у женщины более всего развит дух противоречия… Скажите женщине, что надо ненавидеть этого человека…

– И?…

– И, конечно же, из противоречия она станет любить его.

– А если бы и так?

Манкаль сделал быстрое движение.

– Слушайте! Будем говорить серьезно. Я предложил вам союз… Между нами довольно одного лишь слова: готовы вы или нет исполнить то, о чем мы договаривались? Да или нет?

Манкаль понизил голос.

– Не улыбайтесь так, – продолжал он, – это не совсем… безопасно… Вы знаете меня только наполовину… а между тем, я сказал вам, и это правда, что вся моя жизнь, все мои силы посвящены одной цели – мщению!

– Вы повторяетесь!…

– Еще раз говорю вам, не смейтесь!… Вы должны понять, что я всем пожертвовал ради этого мщения… Разве я жил? Разве я знал какую-нибудь радость? Нет, я затворился в моей ненависти, как монах в келье… и в этом ужасном уединении, нарушаемом только призраками, я постоянно терзал себя жуткими воспоминаниями… Все, все замкнулось на мщении… для успеха которого я просил вашего содействия… и я не позволю, чтобы каприз уничтожил его… Понимаете ли вы меня?

– Разве вы мне не приказали сами… так как вы отдаете именно приказания, мой милый, – чтобы я заставила этого молодого человека полюбить себя?

– И он уже любит вас…

– Я знаю… чего же вам еще?

– Я боюсь, чтобы из чувства противоречия, о котором я сейчас говорил, вы не вздумали… полюбить его сами…

Куртизанка громко и резко расхохоталась, затем она полуоткрыла рот, как бы желая категорически опровергнуть это предположение, равносильное оскорблению.

Однако она не проронила ни слова.

– Герцогиня де Торрес, – продолжал Бискар, голос которого принял угрожающее выражение, – со мной или против меня?

– А не то? – спросила она.

Молния сверкнула в глазах бывшего каторжника.

– Неблагоразумно и опасно бросать мне вызов. – сказал он.

Наступило минутное молчание, затем герцогиня расхохоталась.

– Сознайтесь, что вы почти раскаиваетесь, что пришли ко мне!

– Я никогда не сожалею о допущенной ошибке, а исправляю ее.

Де Торрес прикусила губы и под ее шелковыми ресницами мелькнул странный взгляд.

– Верьте мне, как я верю вам, – самым спокойным тоном произнесла она.

Манкаль взял ее за руку.

– Значит, я могу рассчитывать на вас?

– Да.

– Я по-царски заплачу вам за помощь.

– Это решено.

В эту минуту послышался звонок.

– Сильвереаль, – сказал Манкаль. – Я сдержу мое слово… сдержите же ваше.

– Вы не будете присутствовать при начале нашего разговора?

– Это бесполезно. Кроме того, я не хочу возбуждать его недоверия. Когда придет время, постучите в эту стену… Я приду.

С этими словами он скрылся за дверью.

В эту же самую минуту дверь отворилась и лакей доложил о бароне Сильвереале.

Муж Матильды был очень бледен. Его худое лицо казалось совершенно изможденным, а глаза сверкали лихорадочным блеском.

– Здравствуйте, дорогой барон, – сказала куртизанка, протягивая ему руку. – Однако, вы опоздали!

Барон, грациозно встав на колено, поцеловал протянутую ему руку.

– Вы снизошли до того, чтобы заметить мое отсутствие? – спросил он дрожащим голосом.

Нет ничего отвратительнее старческой любви. Даже сама Тения поражалась тому, что согласилась принять имя этого смешного старика, и, глядя теперь на согнувшегося у ее ног барона, она начинала понимать, что эта жертва будет выше ее сил. Она сама не отдавала себе отчета в том, что происходило в ее душе, но в ушах звучали последние слова Манкаля… Почему она думала об этом юноше, которого ей указали, как жертву? Разве не случается, что мрамор вдруг оживает… В то время, когда Де Сильвереаль смотрел на нее, не смея прервать молчания, она невольно задумалась… и вздрогнула от мысли…

– Простите меня, дорогой барон, – сказала она. – Я почти невежлива.

– О! – возразил Сильвереаль.

– Я сегодня расстроена, но, – добавила она с очаровательной улыбкой, – я надеюсь, что мои друзья извинят меня!

– Вы ангел!

– Разве демоны не были раньше ангелами?… Но оставим эти небесные темы и спустимся на грешную землю…

– Я к вашим услугам.

– Во-первых, встаньте… Садитесь сюда, рядом со мной. Я хочу быть доброй, так как почти раскаиваюсь в том зле, которое вам собираюсь причинить…

Сильвереаль побледнел.

– Что вы хотите сказать?

– Дорогой барон, как вы думаете, что такое для женщины вдовство?

При этом неожиданном вопросе барон с удивлением взглянул на свою собеседницу.

– Я вас озадачиваю, а, тем не менее, нет ничего проще. Если я печальна, капризна, то это потому, что меня утомляет одиночество… Вы мужчины, вы едва имеете время думать, увлеченные водоворотом жизни… а думать – это, значит, страдать… и я страдаю, что я одна, что возле меня нет друга, душа которого составляла бы одну с моей…

– Вы думаете снова выйти замуж? – вскричал Сильвереаль.

– Разве вы этого не знали?

– Напротив, и вы даже позволили мне надеяться, что, может быть, согласитесь со временем…

– На что?

– Принять имя де Сильвереаль…

– Вы с ума сошли! Разве вы не женаты?

Сильвереаль приблизился к ней.

– Разве я не говорил вам, что готов на все, лишь бы быть свободным?

Де Торрес рассмеялась.

– Мелодраматические монологи, не более…

– Нет, истина!… Баронесса де Сильвереаль приговорена к смерти…

– Лекарями?

– Нет, мной!…

– Вот, вы снова начинаете лицедействовать? Неужели вам не надоело? Знаете, вы становитесь глупым… или скучным… как вам больше нравится…

Сильвереаль сделал решительный жест.

– Слушайте… для вас… чтобы дать вам мое имя… я пошел бы на преступление…

– Барон!

– Но теперь дело идет не о преступлении… а об акте правосудия…

– Что вы этим хотите сказать?

– Знаете ли вы, герцогиня, какие права дает закон мужу жены-изменницы?

– Вы говорите про баронессу? Вы клевещете на нее…

– У моей жены есть любовник…

– Кто вам это сказал?

– Я знаю абсолютно точно!

– Как его зовут?…

Она горящими глазами смотрела на барона. Он понизил голос

– Его зовут… Арман де Бернэ…

Герцогиня вскрикнула. Итак, Манкаль сказал правду! Этот человек, наказавший ее своим презрением, человек, у которого она вымаливала одно лишь слово, один лишь взгляд, этот человек любил другую!…

– Вы убьете их обоих, не так ли? – воскликнула она с гневом, который не в состоянии была скрыть.

Сильвереаль ничего не понял.

– И вы будете моей?… Вы обещаете мне это?…

– Когда вы отомстите за ваше бесчестие… пожалуй… я вам обещаю это!

– Вы будете баронессой де Сильвереаль! – выкрикнул он с восторгом.

Отныне его решение стало бесповоротным. В эту минуту глаза его вдруг упали на букет белых камелий, стоявший в китайской вазе.

– А что вы дадите мне в залог исполнения вашего обещания? – спросил он.

– Что вы хотите?

– Один из этих цветов, – сказал он, указывая на букет.

Герцогиня вздрогнула. Она совершенно забыла о Манкале и его инструкциях. Жажда мщения заглушила в ней алчность. А тут сам барон напоминал ей о действительности… Манкаль ведь сказал, вернее, приказал ей дать барону понюхать красный цветок!

Действительно, среди белых камелий этот красный цветок горел зловещим пятном, точно разлитая кровь!

Она вынула этот цветок и передала его Сильвереалю.

– Довольно ли вам этого залога? – сказала она.

Барон быстрым движением поднес цветок к губам. Но едва только его губы дотронулись до лепестков, как Сильвереаль выпрямился и сделал несколько нетвердых шагов.

– Что с вами? – испуганно воскликнула герцогиня.

Барон качался на дрожащих ногах. Руки его беспомощно хватали пустоту.

В эту минуту в дверях появился Манкаль. Взглянув на герцогиню, он приложил палец к губам. Глаза барона остекленели. Действие наркотика, видимо, только начиналось…

Вдруг он раскинул руки, как для объятий, и повалился вперед во весь рост, но Манкаль успел подхватить его и уложить на диван. Затем он расстегнул жилет и приложил ухо к груди барона.

– Вы его убили? – спросила герцогиня довольно спокойно.

– Убил? О, нет! – возразил Манкаль. – Но теперь в течение целого часа этот человек полностью принадлежит нам. Забавно, но именно сейчас он впервые в жизни будет говорить правду…

Манкаль вынул из кармана флакон и дал понюхать барону Через несколько мгновений Сильвереаль глубоко вздохнул. Его лицо вновь обрело краски жизни.

– Все в порядке, – сказал Манкаль, – опыт удался! Блазиаса можно поздравить!

– Но что вы хотите сделать? – спросила куртизанка дрожащим голосом.

– Возьмите себя в руки, герцогиня! Что вас смущает? Или вы раздумали стать богатой? Прогоните этот глупый страх и слушайте!

Манкаль подошел к барону и взял его за руку.

– Вы слышите меня?

Губы Сильвереаля дрогнули.

– Да, слышу, – произнес он.

– Хорошо ли вы сознаете настоящее и помните прошлое?

– Да…

– В таком случае, отвечайте на мои вопросы и скажите мне всю правду о сокровищах короля кхмеров!

Тения глядела на Манкаля и спрашивала себя, не сошел ли тот с ума.

– Короля кхмеров!… – пробормотал Сильвереаль.

Он помолчал немного.

– Мы его убили…

– Продолжайте…

– У него был ребенок. Де Белен бросил его в пропасть.

– Дальше…

– С ним был старик француз, мы его…

Он остановился.

– Говорите! – приказал Манкаль.

– Да, я буду говорить… Зачем мне молчать? Я один… Никто не может меня слышать… Это был заговор… Там… далеко… в Камбодже. Надо было овладеть сокровищами большой Ангорской пагоды. Эти сокровища находятся под охраной Эни, короля Огня. Мы убили Эни, но тайна ускользнула от нас. Ею владел француз…

– Имя этого француза?

– Марсиаль… да… так. Мы схватили его и хотели заставить говорить. Это был старик. Он казался слабым. Мы… пытали его.

Герцогиня вскрикнула. Манкаль жестом заставил ее замолчать.

– Вы его пытали? – повторил он. – Продолжайте!

По всему телу Сильвереаля пробежала дрожь.

– Это было ужасно… Это приказал де Белен… Мы положили старика на землю и распяли его, проткнув руки и ноги заостренными деревянными кольями. Он молчал. Я взял факел и стал жечь старику колени. Мясо тлело, но он по-прежнему молчал! Тогда де Белен кинжалом перерезал ему артерию. Он колол его… кровь текла ручьями, а старик все-таки не заговорил…

Даже сам Манкаль побледнел, и на его лице возникла гримаса отвращения.

– Де Белен выколол ему глаза… Старик сказал: «У меня есть сын»… Де Белен раздробил ему руки громадными камнями… Старик сказал: «Моя бедная жена!» Тогда в слепой ярости мы бросились на него и прикончили. Он сохранил тайну короля кхмеров!

– Дальше, – задыхающимся голосом сказал Бискар.

– Затем мы бросились в хижину и искали там всю ночь… Мы нашли вход в пещеру… и вошли туда. Там было на два миллиона драгоценных камней. Мы взяли все, но это было еще не то сокровище… То, другое, – в большой пагоде Ангора. Искать в пагоде было невозможно, для этого не хватило бы человеческой жизни, так как пагода огромна. Вдруг де Белен, возвратившись в хижину, нашел на земле бумажник француза, старого Марсиаля. Он открыл его и вскрикнул: «В Париж! Надо ехать в Париж!» Я хотел узнать в чем дело, но он пригрозил убить меня. Я не смел произнести ни слова. Я боялся, что он поступит со мной так же, как и со стариком. Но потом я догадался. Он нашел план, указания, в какой части пагоды должны быть сокровища кхмеров… в Париже… я знаю, что он ищет, но еще не нашел, но мы близки к цели, и сокровища будут наши!

Голос Сильвереаля слабел. Последние слова были едва слышны.

Манкаль обернулся к герцогине.

– Обманул ли я вас?

– Все это ужасно! – сказала куртизанка. – И как ни сильны мои воля и разум, мне кажется, что нахожусь под влиянием какого-то ужасного кошмара. Итак, эти люди…

– Обыкновенные убийцы.

– Скажите лучше – палачи!

– Ба! Убивают для того, чтобы убить! – насмешливо сказал Манкаль – Разница только в средствах!

– Но эти сокровища, эти варварские слова, которые я не поняла…

– Причиной этого только незнание географии. Все это верно, ясно и определенно… и сокровища пагоды будут нашими, или лучше сказать, вашими, так как моим единственным интересом будет мое мщение!

– Посмотрите… Он просыпается!

– Действительно. Слушайте же… Ни словом, ни жестом не выдайте себя! Он не должен знать, что с ним было. Что касается меня, то я найду достойное применение этому красочному рассказу.

– Вы уходите?

– Конечно. Ваш достойный жених не должен знать о моем визите. До скорого свидания, дорогая герцогиня! Вы мне понадобитесь. Я могу по-прежнему рассчитывать на вашу помощь?

– Да.

– Прощайте же! Я вас оставляю с вашим будущим властелином!

Тения содрогнулась от этих слов.

Манкаль сделал ободряющий жест и исчез.

Сильвереаль начал приходить в себя. Он огляделся кругом мутными глазами, едва соображая, где он находится.

– Ну, дорогой барон, – сказала Тения, – я должна усомниться в искренности ваших чувств…

Он тупо смотрел на нее и молчал.

– Вы вдруг уснули на этом диване. Я не стала будить вас… Но уже поздно, друг мой, и вам пора уходить.

Несколько минут спустя Сильвереаль выходил из дома герцогини де Торрес. Он шел как лунатик.

Оставшись одна, герцогиня обхватила голову руками.

– Это странно! – прошептала она. – Странно и страшно… Я, не отступавшая ни перед чем… даже перед преступлением… я так боюсь этих людей, их слов, поступков, их страшных тайн…

Она стояла перед зеркалом.

– Как я бледна! – сказала она.

Затем добавила тихо:

– Если бы меня сейчас увидел Жак де Шерлю…

14
ПЛЕННИКИ МАРКИЗА

За богато сервированным столом сидят двое.

Входит лакей.

– Господин маркиз велел спросить вас, господа, можете ли вы его принять в восемь часов?

Оба приятеля даже привскакивают.

– Конечно… Само собой разумеется.

Лакей неслышно удаляется. Несколько минут после его ухода царит полнейшая тишина.

– Черт возьми! – сказал один.

– Видел ли ты что-нибудь подобное?

– А вино?

– Подай мне кофе!

– Попробуй-ка эти сигары!…

– Можно сойти с ума!

Снова тишина…

И снова ее нарушают изумленные возгласы:

– Ну, Мюфлие!

– Ну, Кониглю!

– Что ты скажешь обо всем этом?

– Гм!… А ты?

– Я ничего не понимаю!

– И я тоже!

И действительно, никто не понял бы происходящего. Да, это были Мюфлие и Кониглю, но одетые, как светские люди, в отличное платье и тонкое белье, выбритые, подстриженные, с нафабренными усами, с чистыми руками.

– Ну-ну, – сказал Мюфлие, – соберемся с мыслями… Давай-ка вспоминать по порядку.

– Давай!

– Где мы были… до того?

Кониглю поднял глаза к небу и вздохнул.

– Германс!

– Памела!

– Балаган.

– Двое одноруких…

– Гири… сто… полтораста…

– Двести…

– Потом свалка!…

– Потом нас связали…

– Руки и ноги… заткнули рот…

– Поездка…

– Скрип колес и ужасная тряска…

– Ворота…

– Нас выносят…

– Точно мешки…

– Потом укладывают в кровати…

– Заставляют пить…

– А напиток совсем неплох!

– Да, вполне…

– И… все!

– Пустота.

– Странно!

– Еще бы!

Этот содержательный разговор не был в состоянии, однако, пролить свет на происшедшие события.

– Дорогой Кониглю, – сказал Мюфлие, наливая себе рюмку коньяку, – должен заметить, что этот случай самый удивительный, самый загадочный из всех, что происходили со мной когда-либо.

– Я скажу то же самое!

– Сам факт похищения не так уж необъясним. Меня не раз похищали самые разные дамы, причем, из общества…

– Мюфлие!

– Это правда, Кониглю! Так бывало не раз! И, тем не менее, я должен признать, что этот случай никак не может быть объяснен таким образом!

– Почему это?

– Потому, что нас связали и заткнули рты! В ином случае нам бы только завязали глаза и провели через секретную дверь!

– Да, правда, нас тащили как мешки!

– Значит, здесь что-то иное… Мы спали. Сколько времени мог продолжаться этот сон?

– Я не знаю. Который теперь час?

– Скорее всего ночь, потому что горит огонь. А так как нас похитили вечером, то, вероятно, прошли уже целые сутки…

– Предположим.

– Бесспорно одно: два часа тому назад мы проснулись…

– В сущности, – продолжал Мюфлие, щелкнув языком от удовольствия, – до сих пор наше приключение нельзя было назвать неприятным, но я не обольщаюсь на счет того, что нас привели сюда с единственной целью – переодеть, накормить и напоить!

– Конечно, есть и обратная сторона медали, – сказал Кониглю.

– Вот именно… Но какова она? Какова она может быть?

Можем ли мы осветить лучом истины этот таинственный мрак?

И как бы в награду за витиеватую фразу Мюфлие налил себе новый бокал.

– Если бы я смел высказать свое мнение… – начал Кониглю.

– Смей, мой друг, смей! Я разрешаю!

– Ну, меня поразило одно слово, сказанное лакеем. Оно меня озадачило…

– Что это за слово?

– Ты его тоже слышал… Этот князь в ливрее предупредил нас о скором посещении.

– Да…

– И, если я не ошибаюсь, говоря о визитере, он назвал его маркизом.

– И никак не иначе! Я поначалу решил, что ослышался…

– Итак, нас должен посетить маркиз!

– Остается узнать, к кому из наших многочисленных знакомых может относиться этот титул.

Оба друга погрузились в глубокую задумчивость, но все старания припомнить какую-нибудь подходящую титулованную особу были тщетны.

– Мне кажется, – сказал наконец Мюфлие, – что мы не знакомы ни с одним маркизом.

– Да, по крайней мере я не помню… Впрочем, я всегда держался в стороне от аристократии…

– Как и я… э! Боже мой!… Может быть, мы напрасно это думали? Знаешь что, Кониглю, я думаю, что мы хорошо поступили, изменив своим привычкам!

– Совершенно согласен!

– Правда, привилегированные классы можно во многом упрекнуть, если обратиться к истории…

– О, это любопытно, но уместно ли сейчас?

– Мы это сделаем потом, а пока, Кониглю, держи себя пристойно. Покажем себя с лучшей стороны. И если предместье Сен-Жермен ищет встречи с нами, пойдем ему навстречу!

– Я готов на уступки, – прямо заявил Кониглю.

– Я другого и не ждал от твоего практического ума! И когда придет маркиз, он встретит людей, готовых его понять!

– Пусть приходит! – сказал Кониглю, поднимая бокал.

Казалось, это милостивое разрешение возымело магическое действие, так как в эту самую минуту дверь отворилась и в комнату вошел человек, новый для двух негодяев, но уже знакомый читателю.

Маркиз Арчибальд Соммервиль, так как это был он, низко поклонился своим гостям.

Мы уже сказали, что лицо Соммервиля, не будучи красивым, имело правильные черты и, в особенности, поражало своей бледностью.

Мюфлие поспешно встал и ответил на поклон вошедшего глубоким поклоном. Что касается Кониглю, то он действовал не так удачно, так как, вставая, опрокинул на пол бокал с вином, что несколько смутило его. Но маркиз, казалось, не обратил внимания на это обстоятельство, что дало Кониглю повод высоко оценить его воспитанность.

– Господа, – сказал Арчибальд, – позвольте мне прежде всего спросить вас, довольны ли вы моими людьми и не имеете ли каких-нибудь жалоб на мое скромное гостеприимство?

– О! Маркиз! – отвечал Мюфлие. – Мы очарованы…

– В восторге! – подтвердил Кониглю. – Это было неподражаемо!

– Я счастлив, – продолжал Арчибальд, – и это придает мне смелость просить вас об одной услуге…

– О, к вашим услугам! – сказал Мюфлие. – Мы хотим доказать вам, что мы не какие-то неблагодарные… Но садитесь, маркиз… пожалуйста… мне невыносимо видеть вас стоящим вот так…

Арчибальд с глубочайшей серьезностью принял это любезное приглашение.

– Так! – сказал Кониглю, снова усаживаясь на старое место. – Э… Не угодно ли вам чего-нибудь?

– Благодарю вас!

– О! Не церемоньтесь!… Какого вы хотите, сладкого или горького?

– Как вам угодно, господа!…

Мюфлие любезно налил коньяку и чокнулся с маркизом, чему последовал и Кониглю, ухитрившись в этот раз ничего не разбить.

– Теперь, – продолжал Мюфлие, – поговорим о делах. Чем мы можем вам служить?

Арчибальд поставил свой бокал на стол.

– Извините меня, господа, – сказал он, – за, может быть, необычный способ, каким вы были доставлены сюда…

– О! Помилуйте, маркиз!

– Да, я знаю, это могло вам с первого взгляда показаться странным.

– Но со второго – вполне естественным!

– Впрочем, я сознаюсь, что некоторое насилие с моей стороны является лишь доказательством огромного желания познакомиться с вами.

Кониглю глупо засмеялся.

– Как? В самом деле?… Вы желали познакомиться с нами?…

– Конечно, и даже могу добавить, что это желание полностью разделялось моими друзьями…

– Это забавно! – заметил Кониглю.

– Вы, значит, слыхали о нас? – спросил Мюфлие.

– Уже давно…

– А не будет ли нескромностью узнать, что вам о нас говорили? Вы знаете, не всему можно верить…

– Но то, что я слышал, не было для вас неблагоприятно…

– Не может быть! – наивно сказал Кониглю.

– «Дорогой маркиз», – говорил мне на днях один виконт из наших знакомых, – «вы не можете представить, сколько энергии и благоразумия скрывается под, может быть, немного странной наружностью наших героев!»

– Героев! Виконт сказал: «Героев?»

– Да, сказал… «Видите ли», – продолжал он, – «с такими людьми можно завоевать весь мир».

– О! Это уже слишком! – скромно заметил Мюфлие.

– О, нет!… Это всего лишь истина. Разве, например, вы, Мюфлие, не совершали геройских поступков?

– Боже мой!… Как и все!

– Я вам напомню только один. Это было в Жуанвиле.

– Что?

– Вы занимались тем, что грабили необитаемый дом…

Мюфлие выпрямился и во все глаза глядел на Арчибальда.

– Кто-то поднял тревогу. У вас в эту минуту были в руках дорогие столовые часы. Сбежались соседи. Один из них загораживает вам дорогу. Тогда, не заботясь о ценности вещи, которую вы добыли с таким трудом, вы поднимаете ее и тяжело опускаете на череп вашего противника!

– Гм! Гм! – прокашлялся Мюфлие, чувствовавший себя не совсем хорошо.

– Самое интересное во всем этом то, что как мне говорили, часы отважно выдержали удар, и их механизм нимало не пострадал. Правда, этот человек умер через неделю в госпитале, но часы-то шли! Вот что я называю настоящим подвигом.

Мюфлие, которому казалось, будто его кто-то давил за горло, с трудом пробормотал:

– Конечно… Что тут говорить… Однако…

– Не скромничайте! А, например, господин Кониглю…

Кониглю поперхнулся. Он предугадывал какое-нибудь новое воспоминание прошлого, что, признаться, очень мало улыбалось ему.

– Помните вы, дорогой Кониглю, одну старуху, которой вы свернули шею одной рукой, в то время, как другой шарили в ее карманах? Помните?

– Действительно… да… кажется, было что-то в этом роде…

– И так как старуха барахталась, то вы были так любезны, что сжали руку покрепче, чтобы покончить…

Кониглю позеленел, что, без сомнения, было его манерой краснеть от скромности.

Мюфлие потерял свое хладнокровие.

– А, но для чего же, черт возьми, вы все это рассказываете? – сказал он с оттенком досады, впрочем, весьма непонятной.

– Во-первых, – продолжал Арчибальд с прежним вежливым спокойствием, – чтобы доказать вам, что вы для меня не незнакомцы… затем, чтобы перейти к услуге, которой я требую от вас…

На лице Кониглю выразилась радостная надежда.

– А! Вы хотите предложить нам маленькое дело? – сказал он.

– Ну, не совсем! Я не хотел бы предлагать вам ничего опасного. Но прежде скажите мне, могу ли я на вас рассчитывать?

– Надо знать суть дела! – проворчал Мюфлие.

– Вы правы! Хотя вы должны были бы понять, что я не предложу таким людям, как вы, ничего неделикатного.

– Вы над нами смеетесь! – проговорил Мюфлие.

– Сохрани меня Бог… Не сердитесь… Разве я похож на человека, желающего вам зла?… И я сейчас вам докажу мои благие намерения…

Соммервиль вынул из кармана несколько свертков, которые положил на стол. Кониглю инстинктивно протянул руку.

– Вот, – продолжал Соммервиль, – несколько тысяч, предназначенных вам…

– Значит, будет риск попасться?

– Нет, дорогой господин Мюфлие, вы напрасно смотрите на все так трагически. Эти свертки представляют только одну сторону вопроса.

– А! Есть и другая! – сказал Кониглю, с сожалением убирая руку.

– И я буду иметь удовольствие показать вам ее.

– Где это?

– Здесь…

Мюфлие недоверчиво огляделся кругом.

– Только я вас попрошу, воспринимая зрелище, которое вам представится, воздержаться от любого выражения одобрения или неодобрения.

Мюфлие и Кониглю обменялись быстрым взглядом. Они не любили неожиданностей.

– Вы согласны молчать несколько минут, не так ли? – спросил Арчибальд.

– Конечно! – проговорил наконец Мюфлие.

– Благодарю вас! Теперь, я бы вам советовал отойти немного в тень. Лучше будет, если тот, кто придет, не увидит ваших лиц, или, по крайней мере, не обратит на них внимания…

Разбойники без разговоров поднялись и отошли от стола. Арчибальд, кроме того, погасил еще несколько свечей, что погрузило комнату в интимный полумрак.

– И последнее, – сказал Арчибальд, – я предоставляю вам полную свободу, если вы вдруг пожелаете принять участие в разговоре, который будет здесь происходить. Я не хочу стеснять вас. Вы мои гости, и можете делать, что угодно.