Текст книги "Ричард Глостер, король английский (СИ)"
Автор книги: Виктория Воронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Ричард считал за лучшее не обращать внимания на выходки Джейн Шор, думая, что со временем ей надоест преследовать его. Но забыть Джейн Шор было непростым делом. Вскоре она вскружила голову его главному юристу Тому Лайному, и тот обратился к Ричарду с просьбой дать королевское согласие на его брак с Джейн Шор. Король отнюдь не обрадовался такому повороту событий. Он считал, что недобрая и безнравственная женщина разрушит жизнь добродушного Лайнома, и кроме того он терял ценного советчика по юридическим вопросам, поскольку тот попал под полное влияние Джейн Шор, и король больше не мог доверять ему как прежде. А именно Том Лайном помог Ричарду при оформлении новых законов, отменяющих вымогательство "добровольных пожертвований", покровительствующих английской торговле и развитию ремесел, наказывающих за насильственную выдачу женщины в замужество. Благодаря новым законам парламент Ричарда Третьего стал самым терпимым и свободным, чем прежде. Ричард, в стремлении к всеобщему благу, ввел право поручительства и запрещение под страхом наказания влиять на присяжных в суде. Ричард сделал попытку спасти Тома Лайнома от необдуманного брака и обратился за помощью к лондонскому епископу.
– Не было границ моему удивлению, когда я услышал от Тома Лайнома о его желании соединиться браком с женой Шора. Очевидно, она свела его с ума, если, кроме нее, он больше ни о чем и ни о ком не хочет думать, – сказал он ему.
– Мой дорогой епископ, непременно пригласите его к себе и постарайтесь вразумить его. Если же вам это не удастся и церковь не возражает против их брака, то и я дам ему свое согласие.
Епископ выполнил просьбу короля и переговорил с Лайномом, но влюбленные, как правило, не поддаются уговорам, и Том Лайном твердо стоял на своем венчании с соблазнившей его женщиной. Ричард остался верен своему обещанию и дал согласие на этот брак. Не смотря на то, что он не испытывал к Джейн Шор никаких добрых чувств, он все же не захотел лишать ее шанса стать добропорядочной женой и матерью.
Проблемы с Джейн Шор и стычки с нею были единственными неприятностями Ричарда на конец осени, едва задевавшие его, и он решил воспользоваться представившейся ему возможностью провести желанный досуг в кругу своей семьи. Король стал больше уделять внимания матери, жене, своим детям, осиротевшим детям своих братьев, пригласил в гости свою старшую сестру герцогиню Суффолкскую с сыновьями.
В заботе Ричарда Третьего о своих родных и близких проявлялась вся суть его натуры и рыцарского отношения к окружающим. Ричард особо не наказывал за прегрешения, обо всех заботился, всегда был готов поддержать любого обратившегося к нему за помощью, но замечал любую мелочь и досконально исследовал подробности всех жизненных обстоятельств. Ричард тяготел к скромности, к тщательному исполнению своих обязанностей, и не упускал случая сделать благородный жест. Для своих подчиненных он был хорошим начальником, а для детей понимающим воспитателем. Все лица, находившиеся под его опекой, могли рассчитывать на стабильность и надежность своего жизненного благополучия, поистине он был для всех "отцом родным". Самая заветная мечта Ричарда состояла в том, чтобы люди относились к нему с такой же любовью, с какой он относился к ним.
Рождественские подарки своим родным Ричард выбирал с намерением доставить им удовольствие, с учетом их личного вкуса. Он и королева Анна в праздники посетили детей покойного короля Эдуарда Четвертого. Их встретили с подлинной радостью, словно не было тревожного лета с дворцовым переворотом. Только вторая дочь королевы Елизаветы Вудвилл так и не могла простить дяде, что ее семья утратила свое первое место при королевском дворе, и не вышла приветствовать новых монархов. Сесиль тайком сбежала на удаленную от главных покоев дворцовую галерею, где час спустя ее нашла ее старшая сестра, которая желала продемонстрировать подаренную ей Ричардом дорогую меховую накидку из редкого в Англии серебристого русского соболя. Елизавета Йоркская не поддерживала возмущения младшей сестры, она полностью разделяла мнение своего отца Эдуарда, безоговорочно доверявшему Ричарду. Старшая принцесса Йоркского дома всегда испытывала сильнейшую привязанность к дяде, отличающемуся благородством поведения, и у нее, в отличие от остальных членов ее семьи, воцарение Ричарда не вызвало никакого внутреннего протеста. Она даже приняла его как должное, веря, что возвышение нового короля из ее рода послужит благу всех Йорков.
– Почему ты здесь топчешься на морозе, Сесиль? – удивилась Елизавета. – Идем скорее обратно, дядя Ричард и королева Анна принесли всем замечательные подарки.
– Элизабет, разве тебе приятно видеть, как они занимают положение, которое принадлежало нашему брату и матери? – неприязненно вздернула вверх свой носик Сесиль. Но Елизавету ничуть не смутили ее слова. Старшая дочь вдовствующей королевы обладала на редкость счастливым характером, позволявшим ей во всех обстоятельствах видеть только хорошие стороны.
– Вот тебе-то вроде не на что жаловаться, Сесиль! – ласково улыбнулась младшей сестре Елизавета. – Ты ведь помолвлена с их наследником, нашим кузеном Эдуардом.
– Хилый плаксивый мальчишка, терпеть его не могу, – скривилась Сесиль. Как все здоровые дети, она не понимала слабости своего болезненного товарища, и приписывала его нездоровье несовершенству его натуры.
– Зато он очень добрый мальчик и, благодаря браку с ним ты когда-нибудь станешь королевой Англии, – примирительным тоном заметила Елизавета. – А когда я выйду замуж за Генриха Тюдора, графа Ричмонда, то буду везде уступать тебе первое место и склоняться перед тобой в глубоком поклоне.
– Если так, тогда я согласна его терпеть, – сказала Сесиль, польщенная блестящей перспективой своего будущего. Она и восхищалась Елизаветой, и завидовала ей, поскольку сестра со спокойным достоинством всегда могла продемонстрировать ей свое нравственное превосходство. Елизавету Йоркскую ничуть не задевали строптивость и капризы Сесиль, она во всех случаях жизни мягко, но настойчиво заставляла младшую сестру придерживаться пристойного поведения. Сесиль возмущалась давлением со стороны Елизаветы, но, в конце концов, всегда подчинялась старшей сестре, которую без памяти любила. Она тоже не могла оставаться в стороне от всеобщего обожания старшей дочери Эдуарда Четвертого и Елизаветы Вудвилл. Елизавета Йоркская со своей добротой, учтивостью и необычайно привлекательной внешностью по праву заслуживала любовь всех окружающих ее людей. Ее чудесная улыбка могла сделать обаятельным самое некрасивое лицо, ее же юную красоту она делала просто неотразимой. В глубине души Сесиль отчаянно мечтала как можно больше быть похожей на старшую сестру, и она сердилась оттого, что ей не удавалась эта затея. Вторая принцесса приписывала свою неудачу маленькому росту; она заказывала себе туфли на самых высоких каблуках, но и на них она не могла дотянуться до своей высокой, статной сестры. Но упоминание о блестящем браке с престолонаследником польстил ее тщеславию, и создал иллюзию, что она, наконец, достигнет превосходства над Елизаветой.
– К тому же дядя Ричард тебя очень любит, он расстроился, когда сегодня не застал тебя, – Елизавета поспешила закрепить благоприятную перемену в настроении своей сестры. – Зная, как ты обожаешь верховую езду, он подарил тебе богатую конную сбрую и уздечку, украшенную драгоценными камнями. На коне ты будешь выглядеть как настоящая королева.
– Я хочу немедленно видеть свои подарки, – оживилась Сесиль, но Елизавета задержала ее, шепнув: – Подожди немного, нам нужно поприветствовать нашего кузена, Джона Глостера.
Старший сын Ричарда Третьего, заметив принцесс на дворцовой галерее, приветственно махал им своей шляпой. Елизавета благосклонно улыбнулась ему и слегка присела в поклоне. Сесиль же сделала вид, что не замечает кузена и высокомерно отвернулась в сторону. Джон Глостер не стал дожидаться, когда принцесса Сесиль вспомнит о правилах приличия. Он вскочил на коня и в сопровождении своей свиты отправился на верховую прогулку.
– Как ты могла не поприветствовать нашего двоюродного брата, Сесиль!– упрекнула ее Елизавета. – Нехорошо ссориться с ним.
– Он всего лишь бастард моего дяди-узурпатора и какой-то незначительной придворной дамы моей бабушки, тогда как я дочь короля и королевы Англии. Мне вообще не подобает замечать его, – пренебрежительно ответила Сесиль, и Елизавета подумала о том, что вместе с именем их бабушки Сесиль унаследовала и ее вызывающую гордыню. Тем не менее, Елизавета постаралась образумить младшую сестру и смягчить ее нрав.
– Сесиль, сейчас Джон всеми признанный сын царствующего короля, наши родные братья не упускают случай засвидетельствовать ему свою дружбу и почтение, – сказала она. – Пойми, от нашего поведения зависит благосостояние нашей семьи, и неразумно ссориться с членами семьи нашего дяди Ричарда. Я подойду к Джону и объясню ему, что твое поведение было недоразумением, а ты, будь добра, извинись перед ним и веди себя с ним любезно.
Сесиль нехотя пообещала старшей сестре выполнить ее требование, но на большом рождественском балу, данным Ричардом Третьим в честь своей сестры герцогини Суффолкской, ее натура не позволила ей принести своему презираемому кузену настоящее извинение, она говорила так высокомерно, что ее слова походили на новое оскорбление. Но, вместо того, чтобы рассердиться, Джон Глостер решил посмеяться над своей гордячкой-кузиной, – в отличие от нее, он ничуть не страдал сословным высокомерием.
– Конечно, я не должен даже смотреть на вас, высокородная госпожа принцесса, чтобы у вас не возникало необходимости здороваться со мной, – с показным смирением произнес он, и сделал такой низкий поклон, что тщеславие принцессы Сесиль было приятно удовлетворено. Но распрямившись, Джон Глостер насмешливо щелкнул пальцами и произнес: – Однако, по правде говоря, и смотреть не на что, от горшка два вершка, не поймешь даже сразу, кто это перед тобой – пигалица, козявка или принцесса.
Принцесса Сесиль замерла от неожиданной обиды, затем, опомнившись, кинулась под смех Джона Глостера к Ричарду искать у него управы на своего обидчика, не обращая внимания на то, что он был занят важным разговором с герцогиней Суффолкской и архиепископом Кентерберийским. Даже присутствие ее грозной бабушки, герцогини Йоркской, сидевшей рядом с ними, не остановило ее.
– Дядя, ваш сын Джон оскорбил меня, – подбежав, сердито затараторила Сесиль. – Он назвал меня пигалицей, козявкой, и сравнил с горшком!
– Джон, это правда? – строго спросил Ричард у сына,
– В общем... да, государь, – настороженно ответил Джон Глостер.
Ричард сокрушенно вздохнул, но принцесса Елизавета заступилась за кузена, к которому испытывала искреннюю симпатию.
– Ваше величество, Сесиль спровоцировала Джона на эти слова, – с поклоном доложила она Ричарду. Старшая принцесса Йоркского дома в отличие от младшей сестры в очередной раз продемонстрировала безупречное владение манерами, и, своим умением держать себя в руках, подчеркнула ее пренебрежение правилами приличия. Тем не менее, Ричард принял сторону Сесили.
– Как бы ни было, Джон не имел права оскорблять принцессу Сесиль, и потому он заслуживает наказания, – решил он, и приговорил:
– Джон, ты на весь вечер поступаешь в распоряжение принцессы Сесиль, и будешь обязан выполнять любое ее приказание.
Джон побледнел, а торжествующая Сесиль, довольная решением дяди-короля, запрыгала от радости и показала кузену язык.
– Отец, я и часа не смогу выдержать общества моей высокочтимой кузины – растерянно пробормотал Джон Глостер.
– Ничего, Джон, этот вечер, наконец, научит тебя вежливому обхождению с дамами, – непреклонно ответил Ричард Третий, и снова повернулся к своей сестре.
Сесиль уже хотела вцепиться в свою жертву, когда ее за руку решительно схватила королева Елизавета и вытащила дочь из бального зала. Она видела, как недовольна была герцогиня Йоркская дерзким вмешательством своей внучки в беседу первых лиц королевства, как была изумлена герцогиня Суффолкская невоспитанным поведением Сесили, и поняла, что ей пора положить конец дерзким и глупым выходкам своей второй дочери, и задать ей хорошую взбучку.
– Видно, я давно не брала в руки розги, Сесиль, чтобы поучить тебя как следует, – угрожающе произнесла Елизавета Вудвилл, гневно глядя на дочь. – Хорошая порка пойдет тебе на пользу!
– В чем я провинилась, матушка? – оробев, пролепетала Сесиль.
– Как ты смела так своевольно вести себя перед знатнейшими особами королевства и самим королем? И главное, как ты посмела смертельно оскорбить Джона Глостера! – королева от возмущения чуть не задохнулась.
– Матушка, он всего лишь бастард. Ты даже имя его раньше запрещала упоминать, – удивилась Сесиль.
– Бог мой, ко всему прочему ты еще и глупа, – сокрушенно вздохнула Елизавета Вудвилл. – Что было раньше, то было раньше. Теперь Джон Глостер сын короля, ему скоро будет предоставлено высокое звание графа Вустера. Он будет могущественным знатным лордом королевской крови Плантагенетов, а ты, если не образумишься, останешься бедной королевской родственницей, даже недостойной вытирать пыль с его сапог. Запомни, Сесиль, если в течение вечера я замечу, что ты чем-то обидела, оскорбила или задела Джона Глостера, то знай, я собственноручно выпорю тебя так, что |ты неделю не сможешь присесть.
Угроза матери подвергнуть ее наказанию напугала Сесиль, она притихла и вернулась в бальный зал, где ее ожидал не менее подавленный Джон Глостер. Он с тоской смотрел на принцессу Елизавету, беззаботно танцующую с другим своим кузеном старшим сыном герцогини Суффолкской Джоном де ла Полем, графом Линкольном, явно желая, чтобы Елизавета оказалась его дамой на этот вечер. Это задело Сесиль, и она в полном расстройстве покинула бал. Джон Глостер, обреченно вздохнув, вскоре отправился искать свою кузину, назначенную ему в качестве наказания. Он нашел ее на балконе дворца, она совсем окоченела, поскольку вышла в одном платье.
– Благороднейшая принцесса, не угодно ли вам вернуться во дворец, здесь слишком холодно, – преувеличенно учтивым тоном обратился к ней Джон Глостер. Сесиль ничем не ответила ему, только сильнее прижала свои озябшие руки к груди.
– Сесиль, давайте вернемся в зал, не то мой отец подумает, что я бросил вас в Темзу, – резко предложил Джон, устав ждать от кузины ответа. Сесиль, дрожа от холода, посмотрела на него. Судя по его недружелюбному взгляду, он вполне мог бы бросить ее в зимнюю реку.
– Я не вернусь на бал, – упрямо заявила Сесиль.
– Это почему же? – спросил Джон.
– Потому что там никто не любит меня, все любят только мою сестру Елизавету, – с досадой проговорила Сесиль, топнув ногой.
Ее слова заставили Джона внимательно посмотреть на нее, затем, сам не зная как, он быстро произнес: – Тогда, Сесиль, наверно, я единственный, кто любит не вашу старшую сестрицу, а вас!
– Почему? – обрадовано спросила Сесиль.
– Потому что у вас, Сесиль, звездные глаза, перед которыми меркнет весь остальной мир, – прошептал Джон Глостер. Поразительная непосредственность Сесили удивительным образом гармонировала с его собственной бесшабашностью, и она показалась ему бесконечно очаровательной. Сорвав с себя меховой плащ, Джон укрыл им свою несносную кузину, мечтая провести с нею как можно больше времени.
Они отсутствовали так долго, что встревоженная принцесса Елизавета отправилась их искать. Вспомнив про любимый балкон Сесили, она догадалась прийти туда, и застала парочку уже целующейся.
– Сесиль, прекрати немедленно, – в отчаянии сказала Елизавета, и обратилась с упреком к Джону Глостеру. – Я знала, что моя сестра безрассудна, но от вас, кузен, я ожидала большей осмотрительности. Разве вы не помните, что Сесиль – невеста вашего брата Эдуарда?
– Да, я совсем забыл об этом, – пробормотал Джон Глостер, приходя в себя словно после долгого сладкого сна.
– Все гости удивляются вашему отсутствию, бабушка уже вас ищет, – торопливо произнесла Елизавета. – Ступайте в зал, танцуйте, и делайте вид, будто ничего не случилось.
Влюбленные последовали ее совету, и бал больше не нарушался неожиданностями. Ричард нашел, что праздник удался на славу. Его сестра Елизавета была _в восторге от его избрания королем, видя в нем гарантию процветания рода Йорков. Она обещала ему, что ее муж, герцог Суффолк, окажет всю необходимую поддержку его власти как ближайший союзник. Все выглядели довольными и счастливыми. Единственное, что омрачало веселье, было нездоровье его сына, наследного принца Эдуарда. Королева Анна тоже не присутствовала на балу, предпочитая провести время возле постели своего больного мальчика. Ричарду оставалось надеяться, что его наследник поправится, окрепнет, и тогда он женит его на своей второй племяннице Сесилии Йоркской.
Надеждам Ричарда не суждено было осуществиться, – в начале весны его единственный законный сын умер. Для Ричарда его смерть стала жесточайшим потрясением: этот мальчик занимал особое место в его сердце, с ним были связаны его главные мечты и планы. Король был безутешен, но он пытался держаться ради своей жены Анны. Для нее горестная потеря оказалась еще большим ударом, со смертью маленького Эдуарда она и вовсе стала бездетной, что сразу сказалось на ее здоровье. Со дня похорон сына королева Анна стала болеть и чахнуть.
Одна беда вела за собой другую, – вскоре поднял мятеж герцог Бекингэм, считая, что Ричард Третий недостаточно отблагодарил его за помощь в возведении на трон. Но истинная причина восстания Бекингэма заключалась в интригах епископа Илийского, уверившего герцога в том, что он тоже имеет право на корону как Плантагенет и потомок шестого сына короля Эдуарда Третьего герцога Томаса Вудстока. Генрих Стэффорд, герцог Бекингэм, рассчитывал с разъяснений Джона Мортона, что Англия, уставшая от междоусобной войны, охотно примет его своим королем, и его поддержат сторонники как Ланкастеров, так и Йорков.
Бекингэм собрал армию у себя в Брэкноке и в других поместьях Уэльса и столкнулся с непредвиденными трудностями: мало кто желал сражаться против Ричарда Третьего, люди герцога неохотно шли в его армию. Ричард, узнав о мятеже, тяжело переживал предательство Бекингэма, он считал его своим родственником, преданным ему. Король, не смотря на тяжелое чувство обиды, повел себя мудро и запретил причинять вред людям герцога как гражданским, так и военным. Политика такого расчетливого усмирения оказалась успешной – солдаты Бекингэма открыто отказывались повиноваться ему и дезертировали. К тому времени, когда военачальник Ричарда Третьего Томас Воген окружил со своими отрядами владение Бекингэма Брекнок, от войска противника остались только несколько сот человек. Мятежный герцог вместе с епископом Мортоном пробовал было бежать в Херефордшир. Он спрятался в доме своего старого друга Ральфа Бэнастера, но через несколько дней шериф Шропшира обнаружил его. Бекингэма арестовали и препроводили его в город Солсбери, где находился король Ричард. В Солсбери Бекингэму во встрече с королем было отказано: Ричард больше не доверял ему и не видел смысла в дальнейшем общении с ним. Герцога долго и мучительно пытали, стараясь выведать имена его пособников и остальных заговорщиков. В результате признаний Бекингэма были объявлены изменниками и лишены собственности епископ Кентерберийский, сэр Уильям Норис – придворный Эдуарда Четвертого, рыцарь Западного графства Англии Роберт Уилоби. Сам герцог был казнен, а его семья была передана под опеку короля.
Была замешана в заговоре и мать Генриха Тюдора, леди Маргарет Бифорт, увидевшая в мятеже прекрасную возможность способствовать честолюбивым планам своего сына. Но ее муж граф Томас Стэнли, заподозрив провал предприятия с первых неудач Бекингэма, вовремя сориентировался в обстановке, и первый явился к королю с повинной на свою жену. Он открыл все ее связи с заговорщиками, передал письма, которым они обменивались, и при этом так сокрушался тем, что недоглядел за своей супругой, что ему поневоле хотелось верить.
– Ваше величество, простите мою неразумную супругу, – причитал граф Стэнли. – Какая-то зловредная гадалка двадцать лет назад предсказала моему пасынку Тюдору некую корону, и теперь моя бедная, сбитая с толку, жена мечется, уверенная в правдивости предсказания.
Для Ричарда как бальзам на рану было это признание, говорящее о том, что и среди Ланкастеров у него есть сторонники. Он поднял графа Стэнли с колен, в порыве благодарности обнял его, и не только не арестовал за измену Маргарет Бифорт, но передал эту даму и все ее владения под надзор ее супруга.
С подавлением мятежа Бекингэма обстановка ненамного стала спокойнее, спустя месяц стала еще более угрожающей. Существовала более широкая сеть заговорщиков, чем проявившая себя во время мятежа: она объединяла сторонников казненного герцога Бекингэма, Бифортов, Стэнли, Вудвиллей и придворных короля Эдуарда. После неудачного восстания против Ричарда Третьего многие его противники бежали через пролив Ла-Манш в Бретань, где находился Генрих Тюдор, представляющий династию Ланкастеров. Особенно много было придворных Эдуарда Четвертого, которых возмутило низложение его сына. Все они – рыцарь сэр Жиль Добени, эсквайр Джон Чийн – начальник охраны покойного короля, министр Уильям Брэдон, сэр Найт, – со своими приверженцами, не считая родственников королевы Елизаветы, поспешили примкнуть к Генриху Тюдору, который прежде был их главным врагом. Ричард пробовал умиротворить слуг своего брата и привлечь их на свою сторону, но они при жизни Эдуарда Четвертого сделали ставку на могущество родственников королевы Вудвилей, и не могли примириться с тем, что доверенные люди нового короля оттеснили их на второй план и устранили от влияния на судьбу королевства.
Генрих Тюдор умело разжигал мстительные чувства мятежных йоркистов, и чтобы сильнее привлечь к себе своих новых союзников, дал торжественную клятву в защите их интересов и публично подтвердил свое намерение взять в жены принцессу Елизавету Йоркскую в Реннском соборе. Придворные Эдуарда Четвертого с готовностью дали ему ответную клятву в верности, и признали его престолонаследником, как династии Ланкастеров, так и династии Йорков. Отныне Генрих Тюдор называет себя единственным законным королем Англии, и в таком качестве обращается ко всем монархам Европы.
Ричарду последнее обстоятельство несло большую угрозу его власти и самой жизни, чем открытая война. Оно означало, что при удачной комбинации интриг Тюдоров духовные и светские государи Европы могут принять сторону изгнанника Генриха и объявить его, Ричарда, узурпатором власти. Остро встал вопрос об укреплении династии Йорков, и вопрос о наследнике. У Ричарда было сильное желание восстановить в правах любимого племянника Эдуарда Пятого. План имел много выгод – он по-настоящему восстановил бы единство семьи Йорков, и отторг бы сбежавших придворных Эдуарда Четвертого от Тюдоров. Но этот шаг устранял самого Ричарда от власти и отдавал его на милость его врагов. Наиболее доверенные лица Ричарда Третьего епископ Джон Линкольский, канцлер Джон Гантроп, герцог Норфолк, рыцари Рэтклифф и Кэтсби советовали своему королю узаконить его внебрачного сына Джона Глостера и сделать его принцем Уэльским. Но, несмотря на всю свою любовь к старшему сыну, Ричард Третий так и не удостоил его этого высокого титула. Он в свое время твердо и недвусмысленно сказал: "Не должно быть прав у внебрачных отпрысков, если живы законные наследники". Выход был только один – объявить наследником престола юного графа Уорика, сына покойного герцога Кларенса. Так Ричард и сделал, чем немало порадовал свою мать, герцогиню Сесилию Йоркскую. И все же решение короля вызвало немалое удивление у людей. Все хорошо помнили, какими натянутыми, даже враждебными были в последние годы жизни герцога Кларенса его отношения с Ричардом, как не желал он отдавать брату наследство Анны Невилл и интриговал против него, наговаривая на него Эдуарду Четвертому. И признание Ричарда Третьего своим наследником Уорика казалось, по меньшей мере, необычным событием. Не меньше других был удивлен сам Уорик, который никогда не был близок со своим венценосным дядей.
В то смутное беспокойное время у Ричарда Третьего был только один повод для личной радости – ему удалось найти подходящего мужа для своей дочери Кэтрин в лице Уильяма Герберта, графа Хартингтона, человека благоразумного, доброго и не склонного к авантюрам. Ричард отступил от своего намерения держать дочь при себе, поскольку понимал, что в случае его возможной гибели из-за вторжения Тюдоров, Кэтрин останется почти без защиты. Ее брат Джон и королева Анна были слишком слабой опорой для незамужней девушки. Графу Хартингтону пожаловали титул камергера принца Уэльского и дали понять, что он может рассчитывать на успешную придворную карьеру. И, хотя Ричарда не раз кололо в сердце на свадьбе дочери, будто он во второй раз прощался со своей прелестной леди Бланш Уэд, на которую была очень похожа Кэтрин, умом он понимал, что поступает правильно. Тучи продолжали сгущаться над его головой. В ответ на настойчивые требования Ричарда Третьего к герцогу Бретонскому выдать Англии мятежников, Генрих Тюдор с своими приспешниками сбежал в Францию и там попросил помощи у французского короля Карла Восьмого. Просьба изгнанника была благосклонно услышана, интересы короля Франции и претендента на английский трон совпадали. Ричард Третий считал делом своей чести и чести Англии претендовать на присоединение к своей стране Франции, которую завоевал английский король Генрих Пятый, и неуклонно следовал этому принципу, несмотря на соображения благоразумия. Французскому королю такое требование казалось неприемлемым, а Генрих Тюдор в обмен на его помощь обещал отказаться от всяких притязаний Англии па территорию Франции, чем вызвал немалое возмущение Ричарда.
– Генрих Тюдор, потерявший стыд и совесть, не знающий, что такое верность Отечеству, дерзнул дать Карлу полное право на трон Франции, за который народ Англии боролся сто пятьдесят лет. Более того, главарь мятежников признает право французов на английскую Гасконь и даже на порт Кале, – негодовал он, и патриоты– англичане всецело разделяли гнев своего короля.
Зимою ряды сторонников Ланкастеров во Франции пополнились: из замка Хэммес в Кале сбежал объявленный государственным преступником Джон де Вэр, граф Оксфорд Ланкастерский. Страж крепости Хэммеса Джеймс Блаунт, начальник порта Кале Джон Фортескью изменили присяге королю Ричарду и вместе с графом Оксфордом примкнули к Генриху Тюдору, поскольку их семьи в прошлом были сторонниками Ланкастеров, и лишь по необходимости повиновались Йоркам. На их решение также сильно повлиял лорд Стэнли, скрытно продолжавший интриговать в пользу своего пасынка Генриха Тюдора. Очередное предательство разрушительно подействовало на психику Ричарда, – в нем уже мало что оставалось от того человека, который в день своей коронации оптимистично верил, что его добрая воля и стремление к всеобщему благу благотворно подействуют на Англию и уничтожат междоусобицу Ланкастеров и Йорков. Душевное равновесие короля пошатнулось, на него часто нападали приступы яростного гнева по ничтожным поводам, которые не на шутку пугали окружающих его людей. Страх за себя и своих близких приобретал все более сильную власть над королем. Правда, Ричард пытался совладать с собой и держать свои эмоции в узде, в нем осталось неизменным стремление следовать правилам чести и жить в согласии со своей совестью, но слишком часто благородные качества его натуры подвергались суровому испытанию. Ему же было важно не столько получить поддержку людей, сколько быть уверенным в том, что он эту поддержку получит.
Джон Мортон не переставал, насколько это было возможно, разжигать пламя борьбы против ненавистного монарха. Для вражды у него имелась основательная причина – Ричард отстранил его от всякой власти, помня как французский король Людовик Одиннадцатый подкупил его для того, чтобы заключить с Эдуардом Четвертым мир и сохранить Францию для себя, что герцог Глостер считал прямым предательством интересов Англии. При Ричарде Третьем епископу Джону Мортону не на что было надеяться кроме прихода скромного священнослужителя, а его натура требовала реализации его незаурядных государственных способностей. Поэтому Мортон неутомимо интриговал в пользу Генриха Тюдора, распуская о Ричарде Третьем порочащие его слухи. Епископ Илийский постарался внести раскол в круг самых ближних родственников Ричарда Третьего и принялся настраивать престолонаследника Уорика против дяди. Тайно подосланные агенты Мортона убеждали наследника остерегаться короля, уверяя его, что никто иной как Ричард Третий виноват в преждевременной загадочной смерти его отца герцога Кларенса. Назначение Уорика наследником всего лишь временная уловка, нужная Ричарду для того, чтобы удобнее было возвести на трон собственного потомка.
Уорик поверил всем этим наветам и дал втянуть себя в заговор. Верные слуги предупредили Ричарда о готовящейся измене, и Уорик был арестован. Подросток еще никогда не видел своего дядю в таком гневе: исчез заботливый старший родственник, неустанно пекущийся о его благе, остался страшный разъяренный незнакомец со странной пустотой во взгляде, громящий и крушащий все вокруг, чтобы не поддаться желанию растерзать изменника.
– Подлый мальчишка, как тебе только в голову взбрело выступить против меня! – кричал он. – Или для того, чтобы получить от тебя нож в спину, нужно возвысить тебя над всеми людьми, осыпать всевозможными благами?!
– Простите меня, дядя, простите, – лепетал мальчик, в ужасе отступая перед ним. – Меня сбили с толку, обманули...
– Если бы тебе было знакомо чувство нашей фамильной чести, то тебя нельзя было обмануть, – продолжал бушевать Ричард. – Но видно ты пошел в своего отца, самого вероломного и бесчестного из всех Йорков!
– Простите, дядя, – плакал Уорик, но Ричарда не трогали его слезы, он видел, что племянник раскаивается только из страха.
– Наверно, именно таким негодяям вроде тебя и следует сидеть на троне. Если королем становится благородный человек, вы разорвете его сердце на части своей подлостью и неблагодарностью! – в отчаянии воскликнул Ричард.
Он так и не простил племянника, не смотря на то, что из-за этого поссорился со своей матерью, заступившейся за любимого внука. Только мольбы и слезы королевы Анны, которой Уорик был дорог как внук ее отца и память о ее умершей сестре Изабелле, смягчили его участь. Ричард не стал выдвигать против племянника никаких обвинений, только заключил его под надежным надзором в замке Шеррифф-Хаттон в графстве Йоркшир, где проживали самые преданные его сторонники.
