Текст книги "Ричард Глостер, король английский (СИ)"

Автор книги: Виктория Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– – А я считаю, что вас с нею разлучило какое-то жуткое недоразумение, – упрямо проговорила Сесиль. – Я же вижу, что эта леди из рода Ланкастеров любит вас больше, чем все Йорки вместе взятые.

– Даже больше тебя, Сесиль? – не устоял Ричард перед искушением подразнить племянницу. Но Сесиль не привыкла лезть за словом в карман.

– Я люблю вас, как любят старшего родственника, радуясь тому, что он есть и, радуясь его успехам, – сурово заявила она. – Вы можете не опасаться, дядя, что я буду любить вас меньше положенного, и не рассчитывайте на большее, вот так! А королева Екатерина не может быть вам неверна, она без памяти вас любит.

– Как бы я хотел поверить этому, Сесиль, – дрогнувшим голосом произнес Ричард Третий. – Но поведение королевы Екатерины, ее вид показывал обратное.

– А я видела, как королева страдает от разлуки с вами, – настаивала Сисель, и тут же прибавила, зная слабое место Ричарда с его рыцарской натурой. – Утешением ей была только ее дочка, – она была такой маленькой, беспомощной, беззащитной, что у меня просто сердце защемило от жалости к ней. Вот и Джон может подтвердить, что новорожденную принцессу нужно поскорее взять под более надежную опеку, – закончила она, увидев как к ним пробирается ее муж в чуть потрепанной одежде.

– Ох, отец, Сиси, я еле вырвался, чтобы прийти к вам, – выдохнул Джон, с опаской посматривая на жену.

– От кого вырвался, – от Уорика или от медведя? – презрительно спросила Сесиль.

– От обоих, – признался Джон.

– Ладно, остальные небылицы ты мне расскажешь дома, – нетерпеливо отмахнулась Сесиль. – Теперь ты должен поведать отцу как крошка Маргарет тронула твое сердце.

– Отличная девчонка, отец, – оживился Джон. – Цапнула меня за палец, которым я тыкал ей в нос. Такая малышка может за себя постоять, будьте уверены.

– Боже мой, Джон, вечно ты умудряешься сказать что-то не то, – простонала Сесиль.

– Да, Джон, от излишнего почтения ты никогда не будешь страдать,– Ричард пытался напустить на себя суровый вид, но чувствовал, как на душе у него становится легче от его любви к его непосредственным детям.

– Не понимаю, чем вы возмущены, – Джон пожал плечами. – Королева Екатерина, напротив, осталась довольна моим поведением. Она заявила, что рада тому, что мне понравилась моя сестра, если я веду себя так непринужденно.

Чувствуя, что дальнейший разговор о Екатерине может лишить его самообладания, Ричард перевел беседу на другую тему, тем более что ему было, что сказать сыну и невестке.

– Джон, ты сегодня опоздал на праздничное богослужение, – сделало он замечание сыну.

– Разве? – удивился Джон. – Мне кажется, я пришел в церковь одновременно со всеми благочестивыми собратьями по вере.

– Тебе это действительно показалось, поскольку ты не выспался, как следует после вчерашнего кутежа со своими беспутными приятелями, – вставила Сесиль.

– Такое небрежение к собственной душе не пойдет тебе на пользу, сын мой. Тебе нужно много молиться и каяться, – стремясь выглядеть как можно внушительнее, сказал Ричард

– Постараюсь, отец, но бесов так просто не одолеть, – беспокойно отозвался Джон, опасаясь рассердить отца, известного своим благочестием.

– Я прибавлю к своим молитвам еще одну, за твое исправление, мой сын, – пообещал ему Ричард.– И если я увижу, что твои бесы сильнее тебя, то засажу тебя вместе с ними в Тауэр на хлеб и воду. Там ты поразмышляешь на досуге, чего стоит пьянство и разгул.

– Я исправлюсь, отец, исправлюсь, – горячо заверил его Джон.

– Буду на это надеяться, – отозвался король, и обратился мыслями к своей старшей племяннице. К тому времени Елизавета Йоркская уже стала королевой Португалии, и Ричард еще больше начал принимать близко к сердцу ее проблемы, зная тяжесть венца. Он охотно устроил бы ее судьбу на родине, поскольку был очень привязан к Елизавете, и считал ее подлинным украшением Англии, но ее честолюбивая мать настояла на том, чтобы дочь стала королевой. – Теперь, дети мои, скажите, почему вы забыли о вашей сестре Елизавете? Вы ее очень любили, пока она не вышла замуж за короля Мануэля, души в ней не чаяли. Теперь только я интересуюсь судьбой бедняжки и переписываюсь с ней.

– Что переживать за Елизавету, у нее добрый заботливый муж, – высказался Джон.

– Государь, мы не любители писать письма. Вот если бы вы пригласили Елизавету с ее супругом в Англию, тогда бы мы обо всем с нею переговорили, – добавила Сесиль.

– Отличная мысль, Сесиль, нам, Йоркам, нужно всем собраться на семейном празднике и обновить наши родственные связи – одобрил идею племянницы Ричард Третий. – Веселитесь, дети мои, танцуйте, а я должен сейчас переговорить с канцлером и отдать ему необходимые распоряжения.

Ричард отошел, но Сесиль не смогла воспользоваться его приглашением, поскольку поранила свои незащищенные ноги. Она поспешила уехать, и Джон, которому бал был неинтересен без жены, последовал за нею.

Дома принцесса Сесиль дала волю своему негодованию на самоуправство мужа. Когда он вошел к ней в спальню в сопровождении своры своих охотничьих псов, Сесиль громко крикнула:

– Ну-ка, убирайся отсюда поскорее, Джон! Иди и спи со своим медведем, если он тебе дороже, чем я.

Нисколько не обескураженный нелюбезным приемом жены, Джон широко улыбнулся ей и сказал:

– Да полно тебе сердиться, Сиси, ничего страшного не произошло. Твои туфли в целости и сохранности, вот они... – молодой граф Вустер полез за пазуху, достал пару изящных туфелек, тщательно вытер с них несуществующую пыль, и с поклоном передал их своей дражайшей половине. Но Сесиль нисколько не умиротворил его смиренный вид, она одной туфлей хлопнула по лбу мужа, приговаривая при этом:

– Что по твоему лбу стучать, что по стене, все едино. Ты даже не думаешь о том, что ты мне испортил этот чудесный вечер!

– Так ты из-за танцев горюешь, Сесиль, – наконец догадался Джон. – Не печалься, мы и здесь можем устроить танцы с тобой, так даже лучше будет.

Граф Вустер принялся напевать застольную песню и пританцовывать на месте, а его охотничьи собаки в совершенном восторге запрыгали около него.

Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше,

Милый мой, милый мой!

Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше,

Ты, Робин, пьешь неплохо – ты и плут и выпивоха!

Сидеть же с постной рожей за столом, – вот что плохо

Робин, ты налей себе еще, да не закончится вино!

Эх, давай-ка чашу, качнем веселье наше...

Сесиль не могла не улыбнуться, глядя на эту забавную сцену, и все же сокрушенно заметила:

– Ах, Джон, ты любишь только свои развлечения!

– В таком случае, моя маленькая женушка, я люблю тебя больше всего на свете, поскольку ты самое главное мое развлечение, – захохотал Джон и потянул Сесиль за руку: – Ну же, пошли танцевать, Сиси!

– Я не могу, Джон, у меня болят ноги, – призналась Сесиль. В это время вошла служанка с тазом воды, и начала осторожно разматывать окровавленные повязки на ногах своей госпожи. Увидев раны жены, Джон изменился в липе. Он отослал служанку прочь, занял ее место и сам начал осторожно обмывать раны Сесиль, покрывая нежными поцелуями ее ноги. Подобное доказательство любви не могло не тронуть Сесиль, и она окончательно простила мужа, находя беспрестанную радость в его объятиях. Теперь только одно беспокоило принцессу, – убедила ли она своего дядю помириться с королевой Екатериной. Сесиль от всего сердца желала, чтобы это было именно так.

Надеждам принцессы Сесилии не были напрасными, разговор с нею усилил в Ричарде Третьем желание увидеть свою жену. Король понял, что больше не может терпеть неопределенность своего отношения к Екатерине, и ему нужно либо решительно порвать с нею, как того требовала его мать, либо помириться и продолжить супружескую жизнь. Но сама мысль о разводе с Екатериной Ланкастер оказалась для Ричарда Третьего невыносимой, ему оставалось только простить ее, даже поступившись своими понятиями о чести и морали.

Решившись ехать к жене, Ричард ощутил заметное облегчение, даже перспектива людских насмешек над ним, как над обманутым мужем, не могла смутить его. Любовь подсказывала королю явиться перед Екатериной не в обличье судьи, порицающего грех, а предстать перед ней в качестве влюбленного, завоевывающего сердце своей дамы. Ричард, подобно жениху, решил максимально приукрасить свою внешность. Он позвал к себе двух парикмахеров и приказал камердинеру облачить его в самое красивое и нарядное платье из своего гардероба. Камердинер достал упланд из узорчатого бархата – наряд с открытым передом, ниспадающий крупными складками от плеч. Складки фиксировались поясом, к которому прикреплялся кинжал, украшенный мелкими драгоценными камнями. Жесткий воротник, очень высокий сзади, застегивался на серебряные пуговицы сразу же под подбородком. К упланду прикреплялись рукава, выходящие из обычной проймы и расширяющиеся до воронкообразного раструба. Шерстяные чулки прикреплялись к поясу с помощью шнурков с металлическими наконечниками, мягкие сапоги из эластичной кожи для верховой езды облегали ногу как чулок и натягивались за колено. Головной убор "шаперон" плотно облегал голову, и его конец спускался на спину длинным "хвостом". Парикмахеры подстригали волосы Ричарду ниже линии челюсти, и после их работы волосы Ричарда ровными прядями выбивались из-под "шаперона". Тщательно подобрав себе свиту, король поехал к Екатерине.

В Чизвелл Грин Ричард не застал ее, тогда он спросил о сэре Роберте Шелтоне, надеясь получить все необходимые сведения из его рук,

– Сэр Роберт находится вместе с королевой в церкви, чтобы вместе с нею вознести благодарственную молитву богу за благополучное выздоровление принцессы Маргарет, – объяснил ему дворецкий.

Король счел добрым предзнаменованием то, что его первая встреча с женой после размолвки произойдет в церкви перед всевидящим богом, смягчающим и облагораживающим самые грешные сердца, и поспешил в церковь Чизвелл Грин. Обстановка святого места в самом деле способствовала умиротворению страстей. В свете немногочисленных свечей люди представали неясными призраками; на лице сэра Роберта Шелтона, стоявшего возле королевы, Ричард заметил новое благоговейное чувство. Сама Екатерина всецело была погружена в общение с благодатной силой, откликнувшейся на ее призыв унять жар у ее маленькой дочери. В отличие от Ричарда, облаченного в богатую одежду с золотым шитьем, она была одета в простое будничное платье с фиолетовым покрывалом. Но именно эта простота волшебным образом подчеркивала красоту одухотворенного облика Екатерины, и украшала ее так, как других женщин украшают драгоценные камни. Картину довершали ее придворные дамы и помощники сэра Шелтона, застывшие неподвижные стражи сокровенной молитвы королевы.

Первым заметил короля Роберт Шелтон, издавший приглушенно-радостное восклицание. Екатерина невольно оглянулась, и присутствие любимого мужа показалось ей продолжением чудесного видения ее грез, вызванного ее молением. Отсутствие Ричарда сделалось для нее настолько невыносимым, что два дня назад она решилась ехать к мужу и умолять его снова принять ее как жену, заранее согласившись с его возможным плохим обращением. Сэр Шелтон в последнее время сделался настолько преданным юной королеве, что по ее просьбе содействовал бы этой поездке. Только болезнь дочери остановила Екатерину, но теперь встреча с мужем наполнила ее сердце двойной радостью. Ричард, подавал ей святую воду, невольно сжал ее пальцы, и не желал выпускать ее руку даже тогда, когда они вышли из церкви. Их приближенные, сознавая всю важность примирения короля и королевы, держались на значительном расстоянии от них, не мешая их разговору. Но Ричард и так потерял способность замечать кого-либо кроме своей жены. Он рассказал Екатерине все, что он пережил, начиная с рокового дня их предыдущей встречи, и закончил так:

– Возможно, это я виноват в том, что вы изменили мне: может я что-то сделал не так. Обещаю, Кэти, я приложу все усилия к тому, чтобы вы были верны мне по собственному своему желанию, а не по принуждению, и смогли добровольно отдать мне свое сердце.

– Мое сердце и так было вашим, Ричард, – невольно сказала на это Екатерина, но муж нахмурился при этих ее словах. Он не любил когда люди изворачивались, не признавая своей вины вместо того, чтобы исправить свою ошибку, и он не поверил Екатерине. Но Ричард пересилил себя, вновь поклявшись ей в своей любви.

– Ричард, посмотрите на свою дочь, – предложила ему Екатерина, невольно досадуя на свой промах.

– Конечно, – спохватился Ричард, удивляясь, как он умудрился совсем забыть про свою маленькую дочь.

Но долго общаться с нею ему не пришлось. Маргарет все время кричала, недовольная тем, что ее вытащили из колыбели. Ее скоро пришлось положить обратно и оставить в покое. В оставшееся время дня Ричард наслаждался обществом Екатерины, сознавая, что оно необходимо ему как воздух, и он не хотел надолго отпускать ее от себя. После ужина Екатерина все-таки ушла к дочери, чтобы накормить ее и уложить спать.

Ричард долго дожидался жены, пока, не выдержав, сам не отправился в детскую. Представшее перед ним зрелище немало обескуражило его. Екатерина укачивала на руках не желавшую отпускать ее малышку с таким самозабвением, что Ричарду стало ясно, все его страхи насчет соперников-мужчин ничто перед безграничным материнским чувством его жены. Дочь всегда будет занимать первое место в сердце его Екатерины, если только он не войдет в бескрайнее море любви, окружающее их обеих, и не сольется с ними в едином чувстве бытия их мира.

Наконец Маргарет позволила себя убаюкать, и Екатерина, утомленная прошлой бессонной ночью, проведенной возле постели больной дочери, и волнениями этого дня, быстро уснула в объятиях Ричарда, усыпленная его нежностью и трогательной заботой. Сам Ричард чутко прислушивался к биению сердца жены, ее пульс разносил живительную силу и по его телу.

На следующий день королева вместе с маленькой дочерью и своим двором переехала жить в Вестминстер к Ричарду Третьему. И хотя король относился к жене так, как и до их размолвки, прежней доверительности в их отношениях не было. Вдобавок их жизнь по-прежнему омрачала не избытая до конца вражда сторонников Йорков и Ланкастеров. Король Ричард доверял своим родственникам и испытанным людям, предпочитая их ставить на важные государственные должности. Приверженцы дома Ланкастеров снова сказались оттесненными от управления страной, что не могло не вызвать их недовольства. Екатерина все больше переживала за них, но ничем не могла помочь им, поскольку ее мужу не нравилось, когда она просила за кого-то из них, Особенно Ричард возмутился, когда застал Екатерину оплакивающей своего кузена Генриха Тюдора в годовщину его гибели.

– Не годится поминать плохим словом умершего, но я настолько стыжусь родства с Тюдором, что вовсе не упоминал бы о нем, в отличие от вас, – резко сказал король жене. – Как вы можете оплакивать человека, который не гнушался никакими средствами борьбы против меня, строил коварные козни мятежника при дворах европейских государей, и отдал приказ об убийстве моих несовершеннолетних племянников?!

Само имя этого сына сводного брата Генриха Шестого, чуть не погубившего весь род Йорков, так и осталось кошмаром для Ричарда Третьего.

– Генрих приходится мне братом, и потому Господь повелевает мне любить его и печалиться о нем, не смотря ни на что, – сквозь слезы ответила ему Екатерина. – Он мог бы быть гораздо лучшим человеком, если бы не наша злополучная семейная вражда.

– Очень сомневаюсь, – сухо проговорил Ричард.– Ваш кузен Тюдор слишком явно обнаруживал свою жестокость, коварство, расчетливость, скупость, злопамятность и неумение прощать. К моменту нашей встречи на поле битвы Босворта в нем почти не осталось человеческой души. Порывы сердца он заменил сухим расчетом, стремление к подвигу – тщательно взвешенным регламентом, возвышенный дух – мертвыми догматами. Горе и притеснение он нес англичанам, и я молил бога, чтобы он послал мне силы одолеть его и избавить от него Англию. Этот человек вообще был опасен тем, что свои злые умыслы он без колебаний приписывал другим, и позорил их...

Ричард продолжал свою обвинительную речь, стремясь, чтобы жена была всецело на его стороне, а Екатерина вспоминала свою последнюю встречу с кузеном в Провансе. Тогда Генрих Тюдор был двадцатилетним юношей, вечно подавленным своим униженным положением изгнанника, и все же не окончательно потерявшим добрых чувств к остальным людям. К ней же он проявлял искреннюю привязанность и обещал, что не пожалеет своей жизни ради того, чтобы вернуть ей ее законное наследство. Екатерине Генрих Тюдор казался самым благородным, отважным и самоотверженным рыцарем на свете, и ей немало горя причинили ужасающие метаморфозы, произошедшие в его душе. Кузен не мог одолеть искушения властью, предложенной ему мстительной Маргаритой Анжуйской ради победы над Йорками, и переступил почти через все нравственные законы. Но, не смотря на его моральное падение, Екатерина упорно не желала отказываться от своей любви к нему, и продолжала искать в нем хорошие черты.

– Ты во многом прав, Ричард, но мой кузен имел свои положительные качества, о которых ты можешь не знать, – мягко обратилась Екатерина к мужу, стараясь в свою очередь заставить его принять ее точку зрения. – Генрих также радел о благе Англии, мечтал видеть ее сильной, процветающей, думал привлечь в Лондон самых знаменитых ученых Европы. Он собирался реформировать исполнительную и судебную власти в тот порядок, который привлек его внимание во Франции.

– Французские порядки в Англии?! Просто невозможно! – вознегодовал Ричард Третий. – Это бы сломило свободный дух англичан, они бы стали несчастнейшими людьми при правлении Тюдоров, как и многие французы. Французские крестьяне живут в ужасной нищете, не знают, что такое мясо, и лишь по праздникам кладут в суп кусок сала: англичане же пьют воду только в наказание и ходят в добротном сукне и хорошей обуви. Любого француза могут осудить без суда и следствия по приказу его сеньора, дело англичанина рассматривается в открытом суде, в присутствии многочисленных присяжных. Наши английские законы, стремящиеся к подлинной справедливости, самые лучшие на свете, и весь мир только выиграл, если бы перенял английский стиль жизни.

– Но управление страной методами французов сделало бы английское государство более жизнеспособным и эффективным. Англия выдержала бы нарастающую конкуренцию остальных стран Европы, – заметила Екатерина, и примиряющим тоном добавила: – Я вовсе не призываю, Ричард, до мелочи копировать государственное устройство Франции, но перенять его лучшие черти и приспособить их к английским условиям.

– Хорошо, я подумаю над этим вопросом, Кэти, хотя бы для того, чтобы ты поменьше сожалела о твоем недостойном кузене, – нахмурившись, пообещал Ричард.

Неохотное обещание мужа мало удовлетворило Екатерину, ей казались необходимыми дополнительные меры с ее стороны по укреплению английского государства. Она знала, как много людей с государственным складом ума среди сторонников Ланкастеров остались не у дел, и решила приложить, все свои усилия, чтобы использовать их таланты и способности на благо Англии.

В первую очередь Екатерина решила привлечь к себе Джона Мортона, епископа Илийского, несмотря на то, что он был злейшим врагом Ричарда Третьего. Королева помнила о том, что Мортон был ближайшим советчиком Генриха Тюдора во всех делах, касающихся, управления страной, и многие государственные реформы ее кузен задумывал именно с подачи епископа Илийского. Если нравственность Мортона могла подвергаться суровому осуждению, то, как государственный деятель он стоял на голову выше многих политиков Европы, и Екатерина хотела этим воспользоваться.

Епископ Илийский не посмел пренебречь приглашением королевы, но Екатерина видела, что оно ему не по душе, – свой визит к ней он считал пустой тратой времени.

– Благодарю вас, ваше преосвященство, за вас скорый приезд ко мне, – улыбнулась она ему. – Признаюсь, я очень хотела вас увидеть.

– Буду рад служить вам, чем только смогу, ваше величество, но вряд ли в моих силах, с моим ничтожным положением сделать что-либо существенное для вас, – равнодушно отозвался епископ Мортон. – И вообще мое присутствие в Вестминстере мне кажется неуместным.

– Епископ, вы сердитесь на меня, потому что вам кажется, будто я недооцениваю вас и ваш незаурядный ум, но поверьте мне, это не так, – просто сказала Екатерина. – Я ценю и уважаю вас настолько, что именно вас я намереваюсь в первую очередь продвигать на государственной службе.

– Вряд ли это возможно без согласия короля, а он ни за что не допустит моего возвышения, – недоверчиво произнес Джон Мортон.

– Я назначу вас своим официальным духовником, и вы станете кардиналом Вестминстерским, получите право заседать в Государственном совете, – ответила ему королева. – Большего я пока не смогу сделать для вас, епископ, но поверьте мне – это только начало, Я не упущу возможности содействовать вашей карьере, если вы только согласитесь на мое предложение.

– Разумеется, я согласен, – с заблестевшими от радости глазами сказал Джон Мортон. Он даже свое богатство не ценил так, как возможность применить свои способности. – Вы можете всецело рассчитывать на мою личную преданность вам, ваше величество.

– Со своей стороны я попрошу вас проявить ко мне милосердие, ваше преосвященство, – грустно улыбнулась королева Екатерина.

– Какого же милосердия вы ждете от меня, моя королева? – удивился Джон Мортон.

– Я знаю о ваших враждебных отношениях с королем Ричардом и сомневаюсь в том, что они изменятся, – вы часто выражаете несогласие друг с другом, – призналась королева. – Я прошу вас по возможности воздержаться от мстительности по отношению к королю, который наверняка будет круто с вами обходиться. И если, не смотря на мои просьбы, вам все-таки захочется погубить его, то прошу вас, изведите сначала меня, поскольку сознание того, что я способствовала его гибели, предоставляя вам власть, станет для меня невыносимым мучением. Мой муж – самое дорогое, что у меня есть, и я все равно не смогу прожить без него.

Холодная эгоистичная натура Джона Мортона до сих пор не знала настоящей привязанности ни к одному человеку, но самоотверженные слова Екатерины тронули даже его. Теперь он явно отделял Екатерину от всех остальных людей, ведь только ей удалось вызвать в нем желание самому совершить благородный поступок.

– Не волнуйтесь, моя королева, моя личная преданность вам будет стоять выше любой обиды, причиненной мне королем Ричардом, – с поклоном произнес епископ Илийский. – Меня будет удерживать сознание, что причинить зло королю, означает тем самым задеть и вас. Этого я никогда не допущу.

Королева не медлила с осуществлением своего плана в отношении Джона Мортона. Через два дня он во всеуслышание был назначен ее исповедником и кардиналом Вестминстерским. Подобный шаг Екатерины не понравился Ричарду Третьему.

– Я еще могу понять вашу печаль по вашему кузену Тюдору и желание приблизить к себе его коварную матушку, эту интриганку леди Стэнли, они как-никак ваши родственники, которые, благодаря моему браку с вами, стали также и моей родней, – сердито выговаривал Ричард жене. – Но я никак не пойму, отчего вам вздумалось возвышать негодяя Мортона, известного своими бесчестными делами.

– У кардинала Вестминстерского выдающийся государственный ум, который будет служить интересам Англии, – невозмутимо ответила королева.

– Мортон открыто искал моей гибели, Екатерина, неужели ты в самом деле хочешь с ним знаться?! – гневно воскликнул Ричард. – И мне придется делить с ним твое внимание!

– Все это в прошлом, Ричард, теперь его выгода состоит в том, чтобы верой и правдой служить нам, – успокаивающе произнесла Екатерина.

– Мортон вообще не знает, что такое вера, правда и честь, как же он может бескорыстно служить нам? – не соглашаясь, покачал головой король. – Мне становится страшно, Екатерина, от того, что ты держишь его сторону. Либо Мортон с тайным умыслом вводит тебя в заблуждение, либо ты не испытываешь ко мне той безграничной любви, о которой без конца говоришь, и вводишь в заблуждение меня. Ведь ты изменила мне, значит твое чувство ко мне далеко не совершенно.

Екатерина давно угадывала эту непрекращающуюся боль мужа из-за якобы совершенной ею измены, и сама мучилась из опасения раскрыть ему желанную правду. На этот раз его сомнение по поводу его искренности было так открыто и явно выражено, что Екатерина больше не могла сдерживаться, и решила раскрыть ему свой секрет.

– Ричард, поверь, я не изменяла тебе... – начала было говорить она, но Ричард сделал отстраняющий жест рукой, и глухо произнес:

– Ненужно ничего говорить, Кэти. Я был обманут как муж, и не хочу быть еще обманутым как человек. Чем скорее мы забудем об этой истории, и тем будет лучше.

Но Екатерина чувствовала, что она больше не сможет вынести непрекращающихся душевных терзаний мужа, которые он испытывал по ее вине. Она удержала собравшегося уйти Ричарда за рукав, и поклялась на распятии спасением своей души, что все сказанное его будет правдой до последнего слова. Такой клятве Ричард не мог не поверить и остался.

– Только помните, мои супруг, вы поклялись мне в том, что судьбу приверженцев Ланкастеров решаю я, – предупредила его Екатерина.

– Помню, и очень жалею, что неосмотрительно дал вам подобную клятву. Иначе Джон Мортон давно сидел бы в самой крепкой тюрьме Тауэра, – хмуро отозвался Ричард.

Екатерина предпочла не заострять внимание на недобрых намерениях супруга, и рассказала ему о коварном замысле леди Стэнли, направленном на то, чтобы погубить ее репутацию.

– Я знал, что эта женщина настоящая змея, но такой подлости даже от нее не мог предполагать! – взволновано воскликнул Ричард, когда до него дошла вся суть дела.

– Леди Маргарет обезумела от потери своего единственного сына. Теперь она раскаялась и является самым искренним моим другом, – принялась уверять Екатерина.

– Бог с ней, Кэти... Но как ты могла скрывать от меня подобные вещи? – потрясенно спросил Ричард.

– Ричард, я действительно виновата перед тобой, но я безумно боялась твоей вспыльчивости, и того, что ты не пощадишь виновных, – покраснела от стыда Екатерина.

– Да, я считаю, что каждого, кто посмеет встать между мною и тобою, нужно стереть с лица земли, – непреклонно заявил Ричард.

– Если бы ты задел графиню Стэнли, то многие знатные семьи не простили тебе этого, и в стране снова бы началась междоусобная война, которую мы с таким трудом прекратили, – торопливо заговорила Екатерина. – Я поступила как плохая жена, скрыв от тебя правду, Ричард, но пойми, я не являюсь обычной женщиной, на мне лежат другие обязательства перед другими людьми и перед богом. Прежде чем стать твоею женой и матерью нашей дочери, я стала королевой Англии, и мой первый долг – забота о благе моего королевства.

– Возможно, ты права, Кэти, но больше не вмешивайся в государственные дела. Теперь благоденствие страны – это моя забота, – строго сказал Ричард.

– Хорошо, я буду стараться следовать твоей воле и молиться за твои успехи, – вздохнула Екатерина. Но Ричарду не доставила удовольствия ее покорность, словно все шло не так, как нужно.

Так, в заботах и тревогах прошли осень и зима, да и весна оказалась омраченной мелкими недоразумениями между супругами, поскольку к Екатерине обращалось много просителей, не приветствуемых Ричардом Третьим. Только в мае душу Екатерины охватило предчувствие праздника – намечался грандиозный турнир по случаю посвящения в рыцари юного графа Уорика его дядей Ричардом Третьим. Король обещал возвести племянника в рыцарское достоинство, если Уорик осмелится бросить ему вызов и сойтись с ним в турнирном поединке. Этот момент настал, юный граф овладел всеми тонкостями искусства ведения боя, и он, без особой охоты выполнил требование грозного родственника – вызвал того на поединок, став зачинщиком турнира.

Сразу после праздника Вознесения в Вестминстере началась подготовка к боевым потехам. Вокруг турнирного поля выросло целое поселение из шатров и цветных палаток, занимаемыми знатными лицами, пожелавшими принять участие в турнире, их оруженосцами и слугами. К нему стекались реки людей и повозок из соседних сел, городов и замков. Зрители не желали упускать ни одной подробности захватывающего зрелища, а многочисленные торговцы устроили своеобразную ярмарку своих товаров.

Турниры были не только демонстрацией боевых качеств рыцарей, но и показом последней моды в одежде, доспехах и оружии. Особенно пышно старались принарядиться дамы – ложи и трибуны пестрели от женских платьев из ярких разноцветных камчатых тканей, парчи, канауса – тонкого мягкого, переливающегося разными цветами шелка с тафтяным переплетением. Рыцари не отставали от дам – все детали турнирного доспеха покрывались блестящими тканевыми накидками. Среди них выделялся юный граф Уорик в своих отличных миланских доспехах, в двухцветном намете – покрывале, закрывающем заднюю часть шлема, и в широком плаще с вышитым семейным гербом, изображающем белого медведя с красной мордой. Не один женский взгляд останавливался с одобрением на статной фигуре юноши, и многие дамы желали ему победы, хотя понимали, что против короля Ричарда выстоять трудно.

Турнир должен был пройти в обычном порядке: начало ему положит поединок рыцарей, только что посвященных в рыцарское звание, и завершится он главным состязанием – сражением двух отрядов. Отряд рыцарей из южных графств возглавлял зачинщик граф Уорик, а отряд "северян" король Ричард.

На торжественное событие в жизни любимого внука в Вестминстер прибыла герцогиня Сесилия Йоркская, – и тут ее ожидал неприятный сюрприз – она узнала, что ее сын снова принял изменщицу-жену. Хотя это событие произошло довольно давно, никто не осмелился сказать о нем грозной герцогине, пока скрыть этот факт оказалось невозможным. Герцогиня до того была возмущена, что вовсе не показалась на турнире, и запершись в своих покоях, потребовала к себе сына. Король немедленно поспешил на зов матери, и между ними состоялся крайне неприятный для него разговор.

– Ричард, если ты примирился с изменой своей супруги, то с чем ты еще можешь примириться? – сразу в лоб спросила его герцогиня, лишь только он появился на пороге. – Может, ты способен еще и мою смерть простить этой Ланкастер, если она сживет меня с белого света?

– Матушка, не нужно преувеличивать, – Ричард шел с твердым намерением умилостивить свою мать и уговорить ее показаться на турнире, но чувствовал против воли, что в нем начинает закипать раздражение: – Выяснилось, что Екатерина ни в чем не виновата: недоразумение между нами породили интриги леди Стэнли.