Текст книги "Седьмая девственница"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
Я сказала бабушке:
– Я все помню.
– Что привело вас ко мне? – спросила она.
– Случай, возможно…
Она покачала головой.
Для таких малышей это был трудный путь, но вы ведь не сомневались, что найдете свою бабушку? Вы ведь знали, что если идти и идти все дальше, то придете к ней, верно?
Я кивнула.
Она улыбалась, словно уже ответила на мой вопрос.
– Что-то пить охота, – сказала она. – Пойди, любушка, принеси мне капельку моей сливовой настойки.
Я зашла в домик. В нем была всего одна комната, правда, еще имелась пристроенная кладовка, где бабушка Би обычно варила свои снадобья, а часто и принимала посетителей. Комната служила нам и спальней, и гостиной. У нее была своя история; ее выстроил Педро Баленсио, муж бабушки Би, которого звали Педро Би, потому что люди в Корнуолле не могли выговорить его фамилию и не хотели этим себя утруждать. Бабушка рассказывала мне, что постройка завершилась за одну ночь, потому что согласно обычаю, если кто мог выстроить домик за одну ночь, то становился владельцем земли, на которой возвел постройку. Вот Педро Би и отыскал землю – полянку в рощице, припрятал среди деревьев солому, колья и глину для обмазки стен и с помощью друзей выстроил домик за одну лунную ночь. За эту первую ночь ему надо было возвести хотя бы стены да крышу, а уж окно, дверь и трубу он доделал после; но за ночь Педро Би построил то, что можно было назвать домиком, и старый обычай был соблюден.
Педро был родом из Испании. Может, он слыхал, что согласно легенде в корнуэльцах есть доля испанской крови, потому что после набегов испанских моряков на побережье оставались обесчещенные ими женщины, да и немало испанцев, разбивших свои корабли у скал Корнуолла, оседали на земле, где находили помощь и дружбу. Хотя у многих тут волосы того же цвета, что и у Меллиоры Мартин, не меньше было и таких, у кого угольно-черные волосы, обжигающие темные глаза и бурный нрав, так непохожий на спокойные характеры, которые, казалось, созданы самой нашей сонной природой.
Педро полюбил бабушку, носившую то же имя, что и я, – Керенса. Он полюбил ее черные волосы и глаза, напоминавшие ему об Испании. Они поженились и стали жить в домике, выстроенном им за одну ночь, и у них родился единственный ребенок – моя мать.
Вот в этот-то домик я и зашла за сливовой настойкой. Чтобы попасть в кладовку, где хранились бабушкины снадобья, надо было пересечь комнату.
Хотя комната была всего одна, у нас был устроен «верх» – широкая полка, на уровне примерно середины стены, служившая нам с Джо спальней. Мы забирались туда с помощью лесенки, хранившейся в углу.
Джо и сейчас был там.
– Что ты делаешь? – позвала я его.
С первого раза он мне не ответил, а когда я повторила вопрос, показал мне голубя.
– Он лапку сломал. Но через день-другой должно зажить, – сообщил он.
Голубь спокойно сидел у него в руках, и я увидела, что брат смастерил птице что-то вроде шины, привязав лапку к щепке. Больше всего меня поражало в Джо не то, что он умеет делать всякие такие штуки для птиц и животных, а то, что они в его руках всегда были спокойны. Я видела, как дикий кот подошел к нему и стал тереться о ногу, еще до того как брат собрался предложить ему поесть. Джо никогда полностью не съедал того, что ему давали, вечно оставляя что-нибудь, чтобы таскать с собой, потому что был уверен, что всегда найдется существо, которому пища будет нужнее. Все свое время он проводил в лесу. Мне случалось натыкаться на него, когда он лежал на животе и наблюдал за насекомыми. Помимо длинных тонких пальцев, так ловко умевших чинить переломанные конечности зверей и птиц, у него было какое-то чутье на все, что касалось животных. Он лечил их болячки бабушкиными травами, и если ему что-нибудь требовалось, брал то, что нужно, из ее кладовки, как будто важнее нужд животных на свете и быть ничего не могло.
Его дар врачевания тоже был частью моей мечты. Я видела его в прекрасном доме, вроде как у доктора Хилльярда, потому что докторов в Сент-Ларнстоне уважали, а если люди и были высокого мнения о бабушкиных лекарствах, реверансов они ей не делали и дверей перед ней не распахивали – несмотря на всю свою мудрость, она жила в убогом домишке, а доктор Хилльярд был из благородных. Я хотела, чтобы Джо тоже проделал свой путь наверх вместе со мной, и мечтала, что он станет доктором почти так же страстно, как сама хотела стать леди.
– А когда заживет, тогда что? – спросила я.
– Ну, тогда он улетит и будет сам о себе заботиться.
– А тебе что достанется за труды?
Он и внимания не обратил на мои слова, все что-то бормотал своему голубю. А если б услыхал, то просто нахмурился бы, недоумевая, что же еще может быть нужно, ведь он вылечил покалеченное существо.
Кладовка всегда приводила меня в волнение, потому что раньше я ничего подобного не видела. Лавки, тянущиеся вдоль стен, были уставлены всякими горшочками и бутылочками, на балке под потолком висели разные травы для просушки. Я минутку постояла, вдыхая особый запах, которого нигде больше не было. Вот и очаг с большим потемневшим котлом, а под лавками стоят кувшины с бабушкиными снадобьями. Я знала, в которой из них сливовая настойка, и, отлив немного в стакан, отнесла его обратно через домик к бабушке.
Я присела с ней рядом, пока она пила маленькими глоточками.
– Бабушка, – попросила я, – ну скажи мне, получу ли я когда-нибудь то, чего хочу.
Она, улыбаясь, повернулась ко мне.
– Ну, любушка моя, – сказала она, – ты говоришь как одна из девушек, что приходят ко мне спросить, будет ли ей верен милый. Не ожидала от тебя такого, Керенса.
– Но я хочу знать.
– Ну так слушай. Ответ прост. Умные люди не нуждаются в том, чтобы им предсказывали будущее. Они его сами делают…
Весь день были слышны выстрелы. Это означало, что в аббатстве собрались гости. Мы видели, как подъезжали экипажи, и знали, что будет, потому что в это время, каждый год, они стреляли в лесу фазанов.
Джо лежал наверху с собакой, которую где-то нашел умирающей с голоду неделю назад. Она как раз достаточно окрепла, чтобы передвигаться самой, но не отходила от Джо ни на шаг. Он делился с ней едой и был счастлив с тех пор, как ее нашел. Но сейчас он не находил себе места. Я вспомнила, что с ним делалось год назад, и поняла, что он думает о бедных перепуганных птицах, взмывающих вверх, прежде чем рухнуть замертво на землю.
В прошлый раз он стукнул кулаком о стол, говоря:
– Раненые, вот о ком я думаю. Когда они померли, тут уж ничего не поделаешь, а вот раненые… Их не всегда находят, и…
– Джо, что-то ты больно расчувствовался. Какая польза горевать о том, чему не поможешь, – сказала я.
Он согласился, но из домика не выходил, а валялся наверху со своей собакой, которую назвал Голубчиком, потому что нашел ее в тот день, когда голубь со сломанной лапкой улетел, и собака заняла его место.
Я беспокоилась за Джо, потому что он выглядел таким сердитым, и я начала подмечать в нем кой-какие свои черточки, Поэтому у меня никогда не было уверенности, как он поступит. Часто я говорила ему, что он просто счастливчик, раз может слоняться вокруг и выискивать своих больных животных; большинство мальчиков его возраста уже работают в шахте Феддера. Люди не могли понять, почему его не отправляют на работу, но я знала, что бабушка разделяет мои честолюбивые мечты насчет него – насчет нас обоих. Покуда у нас имелось что поесть, мы с ним были свободны. Так она показывала им, что в нас есть нечто особенное.
Бабушка знала, что мне не по себе, и взяла меня с собой в лес собирать травы.
Я было обрадовалась, что не надо сидеть в домике.
Бабушка сказала:
– Не мучь себя, девочка. Такой уж он уродился, и он всегда будет горевать, когда страдают животные.
– Бабушка, я так хочу… так хочу, чтоб он стал доктором и лечил людей. Сколько нужно заплатить, чтоб из него вышел доктор?
– Ты думаешь, он сам хочет того же, моя милая?
– Ему хочется лечить. Так отчего ж не людей? Он будет получать за это деньги, и люди будут его уважать.
– А может, ему не так важно, что подумают люди, как тебе, Керенса.
– А надо, чтобы было важно, – сказала я.
– Будет, если так предназначено.
– Ты говорила, что ничего не предназначено. Что люди сами создают свое будущее.
– Каждый свое, любушка. Ему создавать, какое он хочет, а тебе – какое ты хочешь.
– Он валяется целыми днями наверху… со своими животными.
– Ну и оставь его, любушка, – сказала бабушка. – Он построит свою жизнь так, как сам хочет.
Но я не собиралась его так оставлять! Я хотела, чтобы он понял, что должен вырваться из той жизни, которой мы живем с рождения, – мы для нее слишком хороши, все трое. Бабушка, Джо и я. Меня удивляло, как же бабушка-то этого не видит, как может она быть довольна такой жизнью.
Собирание трав всегда действовало на меня успокаивающе. Бабушка говорила, где нам поискать нужные травки, а потом поясняла мне лечебные свойства каждой из них. Но в тот день, пока мы собирали травы, до меня то и дело доносились звуки далеких ружейных выстрелов.
Мы устали, и она сказала, что надо посидеть чуток под деревьями; и я уговорила ее рассказать мне о старине.
Бабушка будто околдовывала меня своими рассказами, и мне казалось, что я переношусь туда, где все это происходило; мне даже казалось, что я и есть бабушка и что это за мной ухаживает Педро Би, молодой шахтер, так непохожий на других. Он часто пел ей тогда приятные песни, которых она не понимала, потому что они были на испанском языке.
– Но вовсе не всегда нужны слова, чтобы понимать, – сказала она мне. – Да, его не слишком-то жаловали в этих краях, мол, чужестранец, и все такое. И тем, кто родился в Корнуолле, работы не хватает, говорил кое-кто, а тут еще всякие чужаки приходят отнимать у нас кусок хлеба. Но он только смеялся над ними, мой Педро. Он все говорил, что, как только меня увидел, для него все стало ясно. Он собирался остаться, потому что его место было там, где я.
– Бабушка, ты любила его, ты его по-настоящему любила.
– Это был мужчина, созданный для меня, и я никого другого не желала – ни тогда, ни потом.
– Так у тебя никогда не было другого возлюбленного?
На лице бабушки появилось никогда мной прежде не виданное выражение. Она слегка повернула голову к аббатству, словно прислушиваясь к выстрелам.
– Твой дед кротостью не отличался, – сказала она. – Убить того, кто его обидел, ему было раз плюнуть. Такой уж он был.
– Разве он убил кого-нибудь, бабушка?
– Нет, но мог бы… Убил бы, кабы знал.
– Что знал, бабушка?
Она не ответила, а лицо у нее стало словно маска, надетая, чтобы никто не увидел, что там под ней на самом деле.
Я прилегла, прислонясь к ней и глядя вверх на кроны деревьев. Хвоя так и останется зеленой всю зиму, а вот листья уже стали медно-коричневыми. Скоро наступят холода.
Бабушка сказала после долгой паузы:
– Но это было так давно…
– Что, у тебя был другой возлюбленный?
– Да никакой он не возлюбленный. Лучше, пожалуй, расскажу тебе, чтоб предостеречь. Полезно знать, что бывает с другими, потому что и с тобой может такое случиться. Этот другой был сэр Джастин Сент-Ларнстон… не нынешний. Его папаша.
Я резко села, вытаращив глаза.
– Ты, бабушка, и сэр Джастин Сент-Ларнстон!
– Папаша теперешнего. Да невелика разница. Гадкий был человек.
– Тогда почему же…
– Ради Педро.
– Но…
– Ты вроде как все решила, еще не выслушав, детка. Раз уж я начала, так должна тебе досказать все до конца. Он меня увидел, я ему понравилась. Я была девушкой из Сент-Ларнстона и была помолвлена. Он, должно быть, поразузнал и выяснил, что я собираюсь замуж за Педро. Помню, как он меня прижал. У дома там есть такой садик, обнесенный стеной.
Я кивнула.
– Глупая была. Пошла проведать одну из девушек на кухне. Он меня и перехватил в этом садике, и там-то я ему и понравилась. Пообещал мне работу для Педро полегче и побезопаснее, чем в шахте, если, мол, я буду разумной. Педро никогда не узнает. А я не поддавалась. Я любила Педро, собиралась за него замуж, и для меня никого, кроме Педро, не существовало.
– А потом?
– Дела у Педро пошли плохо. Шахта Сент-Ларнстонов тогда еще работала, и Педро был в его власти. Я думала, он про меня забудет. Нет, не забыл. Чем больше я противилась, тем сильней он меня хотел. Педро никогда не узнает, внушал мне он. Это было главное. И однажды ночью… прежде чем мы поженились, я пришла к нему, потому что сказала себе, что раз все будет втайне, и он оставит Педро в покое… то станет лучше.
– Бабушка!
– Ты поражена этим, любушка. Я рада. Но хочу, чтоб ты поняла, мне пришлось так поступить. Много я потом передумала и знаю, что была права. Это вроде того, как я говорила тебе… самой делать свое будущее. Мое будущее было вместе с Педро. Мне хотелось, чтоб мы всегда жили вместе в нашем домике и вокруг нас бегали детишки… мальчики, похожие на Педро, а девочки на меня. Я думала, ну что может значить один раз, если за него я куплю нам будущее? И правильно думала, потому что иначе Педро пришел бы конец. Ты не знаешь, каков он был, этот давнишний сэр Джастин. К таким, как мы, у него жалости не было. Мы для него были вроде тех фазанов, что они сейчас стреляют, – вскормлены для забавы. Он угробил бы Педро вскорости, нашел бы ему работенку поопасней. Мне надо было заставить его отступиться от нас, ведь я знала, что мы для него как добыча на охоте. Вот я и пришла к нему сама.
– Ненавижу Сент-Ларнстонов, – сказала я.
– Времена меняются, Керенса, и люди меняются вместе с ними. Времена и сейчас жестокие и нелегкие, но все же не такие, как тогда, когда я была в твоем возрасте. А вот подрастут твои дети, для них времена наступят еще чуть полегче. Так устроен мир.
– Бабушка, а что было потом?
– На этом дело не кончилось. Одного раза оказалось мало. Уж больно я ему понравилась. Мои черные волосы, которые так любил Педро… они ему тоже понравились. И первый год моей замужней жизни был весь исковеркан, Керенса. Все могло быть так прекрасно… но мне приходилось ходить к нему… а если бы об этом проведал Педро, он убил бы его: ведь сердце моего милого пылало страстью.
– Ты боялась, бабушка?
Она нахмурилась, словно припоминая.
– Я будто в страшную игру играла. И так продолжалось почти год, пока я не обнаружила, что жду ребенка… и не знала, от кого. Не могла я родить этого ребенка, Керенса, не могла. Только подумаю о всех предстоящих годах… ребенок будет на него похож… и нужно обманывать Педро. Словно пятно, которое ничем не выведешь. Я не могла так сделать. И… я не стала рожать этого ребенка, Керенса. Сильно болела, чуть не умерла, но не родила его, и на том все кончилось. Он забыл обо мне. Я пыталась как-то возместить все для Педро. Он говорил, что я у него самая нежная женушка в мире, хотя с другими я куда как сурова была. Ему это нравилось. Он прямо счастлив был. А я порой думаю, что стала с ним такой нежной и делала все, что могла, чтоб ему угодить, потому что раньше плохо с ним поступила; и странным мне это казалось. Будто из зла вышло добро. Я тогда многое поняла в жизни и с тех пор начала помогать другим. Так что, Керенса, никогда не жалей о том, что придется испытать, будь то добро или зло; ведь нет худа без добра, и нет добра без худа… это так же точно, как то, что я сижу тут в лесу с тобой. Спустя два года родилась твоя мать – наша с Педро дочка, и ее рождение чуть меня не убило. Я больше не могла иметь детей. Думаю, это все из-за того, что было раньше. Но жили мы хорошо. Годы проходят, и зло забывается, и много раз заглядывала я в прошлое и говорила себе, что по-другому мне нельзя было тогда поступить. Это был единственный выход.
– Но почему они должны ломать жизнь нам! – страстно воскликнула я.
– В мире есть сильные, и есть слабые, и коли ты родился слабым, так уж должен обрести силу. Она придет к тебе, если ее искать.
– Уж я-то найду силы, бабушка.
– Да, девочка, найдешь, коли захочешь. Это тебе решать.
– Ох, как же я ненавижу этих Сент-Ларнстонов, бабушка! – повторила я.
– Не надо, милая, тот Сент-Ларнстон уже давно покинул этот мир. Нельзя ненавидеть детей за грехи отцов. Так ведь можно и тебя обвинить в том, что сделала я. Ну и счастливо же мы жили! Пока не наступил день скорби. Педро ушел в утреннюю смену. Я знала, что они будут рыть шахту дальше; он был одним из откатчиков, что идут после взрыва и грузят руду в вагонетку. Не знаю, что там произошло внизу, и никто точно не знает, но весь день я прождала у выхода из шахты, пока его вынесут наверх. Я прождала долгих двенадцать часов, а когда его вынесли – это был почти мертвец, а не мой веселый и любящий Педро. Но он еще пожил несколько минут – как раз чтобы сказать «прощай», прежде чем отойти в мир иной.
– Благослови тебя Бог, – прошептал он мне. – Спасибо тебе за мою жизнь.
Что лучше мог он сказать? Я подумала, что если б даже не было сэра Джастина, если б даже я нарожала ему крепких сыновей, он не мог бы сказать ничего лучше.
Она резко встала, и мы пошли домой.
Джо ушел со своим Голубчиком, и она позвала меня в кладовку. Там хранилась старая деревянная шкатулка, всегда запертая; она открыла ее и показала мне то, что лежало внутри. Там были два испанских гребня и две мантильи. Она воткнула один гребень в волосы и покрыла их мантильей.
– Смотри, – сказала она. – Вот такой он мной любовался. Он говорил, что, когда разбогатеет, увезет меня в Испанию, и я буду сидеть там на балконе и обмахиваться веером, глядя на прохожих.
– Тебе очень идет, бабушка.
– Одна из них будет твоя, когда подрастешь, – сказала она. – А как помру, твоими будут обе.
Она воткнула мне в волосы второй гребень, накинула на голову вторую мантилью, и мы стояли рядышком, удивительно похожие друг на друга.
Я была рада, что она доверила мне то, о чем она никому на свете больше не рассказывала.
Никогда не забыть мне тех минут, когда мы стояли бок о бок, в гребнях и накидках, а рядом не сочетающиеся со всеми этими горшочки и травы. Снаружи по-прежнему доносились звуки выстрелов.
Я проснулась от лунного света, хоть к нам в домик его проникало немного. Вокруг стояла непривычная тишина. Я уселась на полке и стала соображать, что же не так. Ни звука. Ни дыхания Джо, ни бабушкиного. Я вспомнила, что бабушка ушла помогать при родах. Она часто так делала, и мы обычно не знали, когда она вернется домой, так что это было не удивительно. Но где же Джо?
– Джо! – сказала я. – Джо, ты где?
Я всмотрелась туда, где он обычно лежал. Его там не было.
– Голубчик! – позвала я.
Никакого ответа.
Я спустилась вниз по лесенке. На то, чтобы осмотреть домик, не понадобилось и минуты. Я прошла в кладовку, но Джо не было и там, а мне вдруг вспомнилось, как я была тут в последний раз, когда бабушка уложила мои волосы, воткнула в них испанский гребень и набросила мантилью. Мне вспомнились звуки выстрелов.
Неужели Джо настолько спятил, что отправился в лес искать раненых птиц? Он разум потерял, что ли? Ведь как зайдет в лес, так сразу станет нарушителем закона, а если его поймают… В это время года нарушение границ поместья считалось преступлением вдвойне.
Я гадала, давно ли он ушел. Открыв дверь, выглянула наружу и поняла, что время, должно быть, за полночь.
Я зашла обратно в домик и уселась, не зная, что делать. Какая жалость, что нет бабушки! Мы бы поговорили с Джо, втолковали бы ему, какой опасности он подвергается, совершая такое безрассудство.
Я ждала и ждала, а бабушка все не приходила, и Джо тоже. Я наверняка просидела так больше часа, а потом не выдержала, оделась и, выйдя из домика, направилась к лесам аббатства.
Стояла прекрасная тихая ночь. В лунном свете все казалось таинственным, чарующим. Мне вспомнились Шесть Девственниц. Лучше б мне идти сейчас посмотреть на эти камни, чем искать Джо.
В воздухе было прохладно, но я радовалась этому и всю дорогу до леса бежала. Остановившись на опушке леса, стала думать, что делать дальше. Позвать Джо я не осмеливалась, потому что если неподалеку есть егери, они могут услышать. Но если Джо ушел глубоко в лес, мне будет не так-то легко его найти.
Джо, думала я, ну что ты за дурак! Ну на что тебе сдалась эта одержимость, ведь она тебя ведет прямиком к беде… к большой беде.
Я остановилась у дощечки, на которой, как я знала, было написано «Частные владения» и говорилось, что те, кто нарушит границу этих владений, будут преследоваться по закону. Таких табличек понатыкали по всему лесу.
– Джо, – прошептала я и тут же испугалась, не слишком ли громко сказала. Я чуточку углубилась в лес и подумала, что это глупо с моей стороны. Лучше мне вернуться домой. Может, он уже там.
Мне представлялись ужасные картины. Вдруг он нашел раненую птицу? Вдруг его поймали с этой птицей? Но если он дурак, зачем же мне-то быть дурой? Мне надо вернуться в домик, залезть наверх и спать. Я ничего не могу сделать.
Но уйти из леса было нелегко, потому что я в ответе за Джо, я должна за ним присматривать. Никогда бы себе не простила, если бы его предала.
И я молилась, чтобы с моим братом не случилось ничего плохого. Мысли о молитве обычно возникали у меня только тогда, когда я чего-то хотела. Я всерьез молилась тогда всем своим существом и ждала, что мне ответит Господь.
Ничего не произошло, но я все стояла и надеялась. Я оттягивала возвращение домой: что-то говорило мне – не будет Джо в домике, когда я туда вернусь. И тут я услышала какой-то звук. Я напряглась, прислушиваясь, – это скулила собака.
– Голубчик! – прошептала я, но, видно, сказала громче, чем думала, потому что мой голос разнесло эхом по всему лесу. Шуршанье травы и кустов, и вот он появился, кинулся ко мне, поскуливая и глядя на меня снизу вверх, словно хотел что-то сказать.
Я опустилась на колени.
– Где он, Голубчик, где? Где Джо?
Пес отбежал чуть-чуть, остановился и посмотрел на меня, и я догадалась, о чем он пытается мне сказать: Джо где-то в лесу, и он меня может к нему отвести. Я пошла за Голубчиком.
Увидев брата, я остолбенела от ужаса. Я неподвижно стояла и смотрела на Джо и на огромный капкан, крепко держащий его ногу. У меня не было в голове ни одной мысли, так велико было моей отчаяние. Джо, Джо попался в запретном лесу, да еще в ловушку, поставленную на человека.
Я попыталась разомкнуть жестокую сталь, но она не поддавалась моим жалким усилиям.
– Джо, – зашептала я.
Голубчик скулил и терся об меня, глядел на меня, призывая на помощь, но Джо был без сознания.
Я изо всех сил разжимала проклятые зубцы, но не могла ничего сделать. Меня охватила паника; надо высвободить брата, пока его не нашли. Если он будет жив, они станут его судить. Сэр Джастин не знает пощады. Если он будет жив! Он должен жить. Я одного только не перенесу – если Джо умрет. Что угодно, только не это, потому что, пока он жив, я всегда могу сделать что-нибудь, чтобы его спасти. Я что-нибудь придумаю.
Ты всегда можешь сделать что хочешь, если хорошенько постараешься – так считала бабушка, а я верила всему, что она мне говорила. И вот теперь, столкнувшись с трудностью, с самой важной задачей, которую мне когда-либо доводилось решать, я ничего не могла сделать.
Мои руки кровоточили. Не зная, как разжать эту ужасную штуку, я пустила в ход все свои силы, и все напрасно. Нужно найти другой выход. В одиночку такой капкан не открыть. Мне нужна помощь. Надо привести бабушку. Но бабушка, при всей своей мудрости, уже старая. Сможет ли она что-нибудь придумать? Она может все, заверила я себя. Хватит терять время. Надо вернуться к бабушке.
Голубчик глядел на меня выжидающе. Я погладила его и сказала:
– Останься с ним, – а потом кинулась бежать.
Я никогда еще не бегала так быстро, но как же долог показался мне путь до дороги! Я все время прислушивалась, не раздаются ли голоса. Если егеря сэра Джастина найдут Джо до того, как я спасу его, это будет ужасно. Я представила, как жестоко обойдутся с моим братом, как его высекут и сошлют на каторгу.
Когда я вылетела на дорогу, из груди моей вырывались звуки тяжелого, словно рыданье, дыхания. Может, потому я и не услышала шагов, пока кто-то чуть не наткнулся на меня.
– Привет, – произнес чей-то голос. – Что стряслось?
Я узнала голос – голос врага, того, которого называли Кимом.
Нельзя чтоб он меня схватил; нельзя, чтоб он узнал, подумала я; но он побежал, а ноги у него были подлинней моих.
Ким схватил меня за руку, повернул к себе лицом и присвистнул.
– Керенса из стены!?
– Отпустите!
– Ты что летаешь в полночь по полям и лесам? Ты ведьма? Ну, конечно, ведьма. А метлу свою ты отшвырнула, услышав, как я приближаюсь.
Я попыталась выдернуть руку, но он не отпускал меня. Его лицо приблизилось к моему.
– Ты чего-то испугалась, – сказал он. – Меня?
Я попыталась лягнуть его.
– Я вас не боюсь.
А потом подумала о Джо в ловушке и почувствовала себя такой несчастной и беспомощной, что на глаза навернулись слезы.
Он вдруг изменил тон.
– Послушай, – сказал он, – я не собираюсь тебя обижать.
Мне показалось, что в человеке, который может заговорить таким голосом, должно быть что-то доброе.
Ким был молод, силен и возвышался надо мной, словно башня. Тут мне пришла в голову мысль: он может знать, как открыть капкан.
Я колебалась, но понимала, что действовать надо быстро. Больше всего на свете я желала, чтоб Джо остался жив; а для этого надо выручать его побыстрее.
Решив рискнуть, я в то же мгновение пожалела об этом, но что сделано, то сделано.
– Мой младший брат попал в беду, – сказала я.
– Где он?
Я посмотрела в сторону леса.
– Он… в капкане.
– Боже правый! – вскричал он, а потом добавил: – Покажи.
Когда я подвела его к месту, навстречу нам кинулся Голубчик. Ким стал очень серьезным. Но он знал, что нужно делать, чтобы открыть капкан.
– Боюсь только, что нам вдвоем не справиться, – предупредил он.
– Должны справиться, – с нажимом ответила я, и уголки его губ слегка дрогнули.
– Справимся, – заверил меня Ким, и я поняла, что все будет в порядке.
Он сказал мне, что надо делать, и мы стали работать вдвоем, но проклятая пружина не желала отпускать своего пленника. Я была рада, ужасно рада, что обратилась к нему за помощью, потому что поняла: мы с бабушкой никогда бы этого не осилили.
– Жми изо всех сил, – скомандовал он.
Я навалилась всей тяжестью на мерзкую сталь, а Ким понемногу отпускал пружину. Глубокий торжествующий вздох, и мы освободили Джо.
– Джо, маленький мой, – шептала я, как тогда, когда он был совсем малышом. – Не умирай, не надо.
Когда мы высвобождали брата из капкана, на землю упал мертвый фазан. Я видела, как Ким бросил на него быстрый взгляд, но промолчал.
– По-моему, у него сломана нога, – сказал он. – Надо с ним поаккуратнее. Будет лучше, если я его понесу.
Он осторожно поднял Джо на руки, и в тот момент я любила Кима, потому что тот был спокоен и ласков, и похоже было, что ему не все равно, что с нами будет.
Ким нес Джо, а мы с Голубчиком шли с ним рядом. Меня переполняло чувство торжества. Но когда мы дошли до дороги, я вспомнила, что Ким не просто из благородных, а еще и друг Сент-Ларнстонов. Может, он тоже вечером охотился с другими; а для этих людей важнее было сохранить птиц, чем жизни таких, как мы.
Я спросила с беспокойством:
– Куда вы идете?
– К доктору Хилльярду. Мальчику немедленно нужна помощь.
– Нет! – в ужасе сказала я.
– То есть как?
– Ну разве вы не понимаете? Он спросит, где мы его нашли. Потом станет известно, что Джо попал в капкан. Они узнают. Разве вы не понимаете?
– Что он воровал фазанов?
– Нет… нет. Он никогда ничего не крал. Он хотел помочь раненым птицам. Он заботится о птицах и животных. Его нельзя нести к доктору. Пожалуйста… ну пожалуйста.
Я ухватилась за его куртку и с мольбой глядела на него снизу вверх.
– А куда же? – спросил он.
– К нам в домик. Моя бабушка все равно что доктор. Тогда никто не узнает…
Он помолчал, и я подумала, что он меня не послушается. Потом Ким сказал:
– Ну ладно. Но по-моему, ему нужен врач.
– Ему нужно оказаться дома со мной и с бабушкой.
– Ты твердо решила сделать по-своему. Но ты неправа!
– Он мой брат. А вы знаете, что они с ним сделают?
– Показывай дорогу, – сказал он, и я привела его к домику.
Бабушка стояла в дверях, встревоженная тем, что мы куда-то подевались. Пока я бессвязно рассказывала ей, что случилось, Ким не произнес ни слова. Он отнес Джо в домик и положил его на пол на подстеленное бабушкой одеяло. Джо выглядел таким маленьким.
– По-моему, у него нога сломана, – сказал Ким.
Бабушка кивнула.
Вдвоем они привязали его ногу к палке. Словно странный сон – Ким в нашем домике слушает распоряжения бабушки. Он стоял рядом, покуда она обмывала рану Джо и втирала мазь.
Когда она закончила, Ким сказал:
– Но я все равно считаю, что ему нужен врач.
– Лучше так, – твердо ответила бабушка, потому что я уже призналась ей, где мы нашли Джо.
Ким пожал плечами и ушел.
Всю ночь мы с бабушкой просидели около Джо и к утру поняли, что он будет жить.
Мы боялись. Джо лежал на одеялах и был слишком плох, чтобы о чем-нибудь волноваться, но мы волновались. Заслышав шаги, мы всякий раз вскакивали, боясь, что пришел кто-нибудь за Джо.
Мы потихоньку говорили с ней об этом.
– Бабушка, – доказывала я, – разве я неправильно поступила? Он оказался там, такой большой и сильный, и потом я подумала, что он знает, как раскрыть капкан. Я боялась, бабушка, боялась, что мы не сможем вызволить Джо.
– Ты правильно сделала, – успокаивала меня бабушка Би. – Если бы наш Джо провел всю ночь в капкане, он мог умереть.
Мы замолчали глядя на Джо, прислушиваясь, нет ли шагов.
– Бабушка, – сказала я, – ты думаешь, он…
– Как знать.
– Он кажется мне добрым, бабушка. Не таким, как другие.
– Он и впрямь кажется добрым, – согласилась бабушка.
– Но он друг Сент-Ларнстонов, бабушка. В тот день он был там, у стены. И дразнил меня, как все.
Бабушка кивнула.
Шаги около домика. Стук в дверь.
Мы с бабушкой побежали открывать одновременно.
Перед нами стояла, улыбаясь, Меллиора Мартин. Она выглядела очень хорошенькой в своем белом в розовато-лиловую полоску льняном платьице, белых чулочках и черных башмачках с пряжками. На руке у нее висела плетеная корзинка, прикрытая белой салфеткой.
– Добрый день, – сказала Меллиора своим нежным высоким голосом.
Ни я, ни бабушка не ответили ей; от облегчения мы не могли произнести ни слова.
– Я узнала о несчастье, – продолжала Меллиора, – и принесла вот это для больного.
Она протянула свою корзинку. Бабушка взяла ее и спросила:
– Для Джо?
Меллиора кивнула.
– Я встретила сегодня утром мистера Кимбера. Он сказал мне, что с мальчиком произошло несчастье, когда он лез на дерево. Я подумала, может, ему понравится это…
Бабушка сказала небывало кротким голосом:
