Текст книги "Седьмая девственница"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
7
Я осталась соломенной вдовой. Что случилось с Джонни? Это была такая же тайна, как и падение Джудит с лестницы.
Я пыталась сохранять спокойствие. Карлиону сказали, что его отец уехал на некоторое время, и он удовлетворился таким объяснением, – мне казалось, что он никогда не был очень уж привязан к Джонни. Я пыталась подготовиться к двум возможным вариантам: к его возвращению и к жизни без него.
Разговоров об открытии шахты пока не было. Я подозревала, что они начнутся чуть позже. Мне дали короткую передышку, учитывая потрясение, вызванное исчезновением мужа.
Как в далекие дни, я пришла со своими трудностями к бабушке. Она теперь почти не вставала с постели, и я огорчалась, видя, как она тает прямо на глазах. Она заставила меня сесть у нее в ногах и пытливо всматривалась мне в лицо.
– Значит, ты потеряла своего Джонни, – сказала она.
– Не знаю, бабушка. Он может вернуться.
– Ты этого хочешь, любушка?
Я молчала, потому что никогда не могла солгать бабушке.
– Думаешь, что будет дальше, а? Как бы не вернулся другой, а?..
Я кивнула.
– А дочка священника?
– Меллиора думает обо мне гораздо больше, чем о себе.
Бабушка вздохнула.
– Тут уж ему деваться некуда, – сказала она. – Коль уж он сейчас не вернется, стало быть, насовсем уехал.
– Может, обождать да поглядеть, как все выйдет, бабушка?
Она наклонилась вперед и взяла меня за руку.
– Ты хочешь, чтоб твой муж вернулся, любушка?
Она ждала прямого ответа; ей было важно это знать.
– Не знаю, – сказала я.
– Керенса, – продолжала она, – ты помнишь, как… Ее голос упал до шепота, и она еще крепче сжала мне руку. Я чувствовала, что она вот-вот скажет мне что-то необычайно важное.
– Да, бабушка? – я тихо подтолкнула ее.
– Я тут все думала…
Она опять замолчала, и я пристально поглядела на нее.
Она закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами, словно разговаривала сама с собой.
– Ты помнишь, – сказала она чуть погодя, – как я причесывала тебе волосы, подняла их вверх, а потом приколола гребень и мантилью, что мне Педро подарил?
– Да, бабушка. Я всегда буду это помнить. Я часто делаю такую прическу и ношу гребень и мантилью.
Она откинулась на подушки, и взгляд у нее стал озадаченный.
– Педро был бы не прочь взглянуть на свою внучку, – пробормотала она. Но я знаю, что это было не то, о чем она собиралась мне сказать.
Мы с Меллиорой сидели вдвоем в моей гостиной.
Как похоже на прежние дни, на те дни, когда мы жили в доме священника. Мы обе это чувствовали и потому снова становились ближе друг другу.
– Это время ожидания, Меллиора, – сказала я. – Жизнь скоро изменится.
Она кивнула, сделав стежок иголкой, – она шила Карлиону рубашку и выглядела такой женственной и хрупкой за этой работой.
– Никаких вестей о Джонни… день за днем, – задумчиво проговорила я. – Как ты думаешь, когда прекратят поиски?
– Не знаю. Наверное, его занесут в списки пропавших без вести до тех пор, пока нам не станет что-нибудь известно о нем.
– А что с ним случилось, Меллиора, как ты думаешь?
Она не ответила.
– В Сент-Ларнстоне очень многие были против него настроены, – продолжила я. – Помнишь, как он был зол в тот день, когда кто-то швырнул в него камнем? Его могли убить жители Сент-Ларнстона за то, что он не открывал шахту. Им не на что жить. Но они знали, что я не против открыть ее.
– Ты… Керенса?
– Я буду теперь госпожой в аббатстве… пока…
– Аббатство принадлежит Джастину, Керенса, и всегда принадлежало.
– Но он уехал, и в его отсутствие всем управлял Джонни. Пока Джастин не вернется…
– Не думаю, что он вернется когда-нибудь. Я не говорила тебе раньше, но он сейчас готовится принять важное решение. Он думает остаться в Италии и вступить в религиозный орден.
– Вот как?
Я тут же подумала, удалось ли мне скрыть радость в голосе. Джастин станет монахом! Никогда не женится! Теперь для Карлиона дорога свободна. Никто не будет стоять между ним и правом наследования.
Внезапно я вспомнила о Меллиоре, сидящей дома и терпеливо ждущей, как Пенелопа. Я пристально взглянула на нее.
– А как же ты, Меллиора? Ты его так любила. Ты его по-прежнему любишь?
Она помолчала.
– Ты такая практичная, Керенса. Ты никогда меня не поймешь. Я, должно быть, кажусь тебе глупой.
– Пожалуйста, попытайся мне объяснить. Это для меня очень важно… я хочу сказать, твое счастье. Я так горевала из-за тебя, Меллиора.
– Я знаю, – улыбнулась она. – Ты иногда злилась, когда упоминали имя Джастина. Я знаю это потому, что ты жалела меня. Джастин был кумиром моего детства. Моя любовь к нему была детским обожанием. Ну, представь себе. Наследник большого дома, а аббатство для меня тоже кое-что значит, как и для тебя. Мне он казался безупречным женихом и, думаю, моей самой заветной мечтой было, что он когда-нибудь заметит меня. Он был принцем из волшебной сказки, который женится на дочери дровосека и делает ее королевой. Это выросло из детской фантазии. Понимаешь?
Я кивнула.
– Я думала, что ты больше никогда не будешь счастлива, после того как он уехал.
– Так оно и было. Но наши отношения были мечтательной идиллией. Его любовь ко мне и моя к нему. Будь он свободен, мы бы поженились и, возможно, это был бы удачный брак. Я продолжала бы обожать его, была бы ему хорошей, верной женой, а он – учтивым, нежным мужем. Но нашим отношениям всегда была бы свойственна мечтательность, некоторая бескровность, нереальность. Ты дала мне это понять.
– Я? Как так?
– Своей материнской любовью к Карлиону. Своей пламенной страстью. Своей ревностью, когда тебе казалось, – я замечала, – что он слишком любит меня или Джо. Твоя любовь безумна, всепоглощающа, и я пришла к выводу, что это и есть настоящая любовь. Подумай, Керенса, если б ты любила Джастина так, как мне казалось, люблю его я, что бы ты сделала? Сказала бы «прощай»? Позволила бы ему уехать? Нет. Ты бы уехала с ним, или вы остались здесь и отчаянно боролись бы за право жить вместе. Это любовь. Ты никогда так не любила Джонни. Но когда-то ты так любила Джо, любила бабушку, а теперь вся твоя любовь принадлежит Карлиону. Однажды, Керенса, ты полюбишь мужчину и найдешь себя. Я верю, что тоже буду так любить. Мы еще молоды, мы обе, но мне потребовалось больше времени, чтобы повзрослеть, чем тебе. Теперь и я повзрослела, Керенса, но ни одна из нас еще не нашла себя. Ты понимаешь меня? Этот день придет, мы себя еще найдем.
– Как ты можешь быть в этом уверена?
– Потому что мы вместе росли, Керенса. Между нами есть связь, есть общая нить судьбы, которую мы не можем порвать.
– Сегодня утром на тебя снизошла мудрость, Меллиора.
– Это потому, что мы обе свободны… свободны от прошлой жизни. Как будто опять начинаем сначала. Джонни мертв, Керенса. Я уверена в этом. Я думаю то, что ты говорила, правда. Не один, а несколько человек убили его, потому что он не давал им возможности заработать на жизнь. Они совершили убийство для того, чтобы могли жить их жены и дети. Ты свободна, Керенса. Тебя освободили голодающие жители Сент-Ларнстона. И я свободна, я освободилась от… мечты. Джастин вступит в монашеский орден, я не буду больше сидеть и мечтать за шитьем, не буду ждать письма, не буду вскакивать, заслышав, как кто-то входит в дом. И теперь я покойна. Я стала женщиной. Это как обретение свободы. И ты тоже свободна, Керенса, потому что тебе не удалось меня обмануть. Ты вышла за Джонни, ты терпела его ради этого дома, ради положения, которое он тебе дал, ради того, чтобы стать госпожой Сент-Ларнстон. У тебя есть все, что ты хотела, и все счета оплачены. Ты тоже начнешь сначала, как и я.
Я смотрела на нее и думала: она права. Нет больше угрызений совести. Можно не вздрагивать при виде Сонечки, шрам у нее на спинке перестал быть шрамом на моей душе. Я не разбила Меллиоре жизнь, когда сохранила аббатство для Карлиона. Больше не нужно сожалений.
Подчинившись порыву, я подошла к Меллиоре и обняла ее. Она улыбнулась мне, подняв ко мне лицо. Я наклонилась и поцеловала ее в лоб.
В последующие несколько недель я сделала два открытия.
Поверенный в делах нашей семьи приехал в аббатство повидать меня. У него были печальные новости. В течение нескольких лет состояние семьи Сент-Ларнстон находилось в упадке, и требовались значительные сокращения расходов.
Джудит Деррайз укрепила положение своим приданым, но оно должно было выплачиваться в течение долгих лет, а теперь, поскольку она мертва и от ее брака нет детей, оставшаяся от приданого сумма выплачена не будет. Игра Джонни ускорила катастрофу, которой при тщательной экономии можно было бы избежать и которая не разразилась бы, останься Джудит жива.
Джонни раздал много закладных на имущество, чтобы расплатиться со своими карточными долгами. Через несколько месяцев за них надо было выкладывать деньги. Похоже, что придется продавать аббатство, – другого выхода не было.
Ситуация походила на ту, которая угрожала семье несколько поколений назад. Тогда оловянная шахта оказалась источником благосостояния, и семья сохранила старый замок.
Необходимо что-то предпринять в ближайшие несколько месяцев.
Что именно? Мне нужно было сообразить.
Поверенный посмотрел на меня сочувственно. Ему было меня жаль. Мой муж исчез. Большие суммы денег, принадлежавших семейству Сент-Ларнстон, девались неизвестно куда. Они проходили через руки Джонни и, возможно, были проиграны. В любом случае, Джонни исчез, и осталась я одна, чтобы спасти, что могу, для своего сына. Джастин готовился отречься от всего мирского, в том числе и от своего имущества, кроме небольшого личного дохода, который пойдет тому монастырю, где он проведет остаток своих дней.
– Я полагаю, миссис Сент-Ларнстон, – сказал поверенный, – вам следует переехать из аббатства в Дауэр Хауз, который сейчас свободен. Живя там, вы значительно сократите расходы.
– А как же аббатство?
– Можно сдать его внаем. Но сомневаюсь, что это как-то разрешит ваши проблемы. Может быть, придется и продать аббатство…
– Продать аббатство! Оно принадлежало семейству Сент-Ларнстонов не одно поколение.
Он пожал плечами.
– В наши дни много таких поместий сменили хозяев.
– Но мой сын…
– Ну, он молод, и нельзя сказать, что он-то здесь долго прожил. – Увидев, как я расстроилась, он смягчился. – Может, до этого и не дойдет.
– Есть еще шахта, – сказала я. – Однажды она спасала аббатство. Спасет и еще раз.
Я попросила Сола Канди прийти ко мне. Я не могла понять, почему волнения вокруг шахты прекратились. Я приняла решение, что начну работы немедленно, но первое и самое важное, что надо было выяснить, – это есть ли в шахте олово.
Я стояла у окна библиотеки, ожидая Сола, и смотрела через газоны на лужайку и хоровод камней. Как изменится пейзаж, когда тут заслышатся голоса шахтеров, и мне будет видно, как они идут на работу со своими роговыми кайлами и деревянными лопатками. Нужны будут какие-то механизмы. Я мало что знала об этом производстве помимо того, что почерпнула от бабушки, но мне было известно, что некий Ричард Тревитик изобрел паровую машину высокого давления, поднимающую руду, разбивающую и прессующую ее на поверхности.
Вот будет странно – весь этот шум, вся эта деятельность так близко от древних камней. Что ж, производство олова когда-то сохранило древний дом.
Олово означало деньги, а деньги могут спасти аббатство.
Я уже теряла терпение, когда Хаггети наконец доложил, что пришел Сол Канди.
– Сейчас же ведите его сюда, – закричала я.
Он вошел, держа шляпу в руке, но мне показалось, что ему трудно встречаться со мной взглядом.
– Садитесь, – сказала я. – Полагаю, вы знаете, зачем я просила вас прийти.
– Да, мэм.
– Ну что ж, вам известно, что о моем муже нет никаких сообщений, а сэр Джастин находится далеко отсюда и не в состоянии управлять делами. Некоторое время назад вы возглавили депутацию, и я сделала все, что могла, чтобы убедить мужа в том, что вы правы. Теперь я собираюсь дать разрешение на проведение изысканий. Если в шахте Сент-Ларнстон есть олово, то будет работа для всех, кто в ней нуждается.
Сол Канди все крутил и крутил в руках свою шляпу и глядел на кончики своих башмаков.
– Мэм, – сказал он, – толку не будет. Шахта Сент-Ларнстон всего лишь старая яма. В ней нету олова, и работы для нас в этом месте не будет.
Я была ошеломлена. Все мои планы спасения аббатства рушились от неторопливых слов этого великана.
– Чепуха, – сказала я. – Откуда вы знаете?
– Потому, мэм, что мы уже проверили. Мы сделали это еще до того, как мистера Джонни… как он пропал.
– Вы проверили?
– Ну да, мэм. Нам надо было побеспокоиться о заработке. Так что кой-кто из нас тут ночами поработал, а я спускался вниз, чтоб уж знать наверняка, есть олово в шахте Сент-Ларнстон или нету.
– Я вам не верю.
– Это так, мэм.
– Вы спускались вниз один?
– Ну, я думал, вроде так будет лучше. Ведь может рухнуть, – а это ж с самого начала была моя затея.
– Но… я… я приглашу специалистов.
– Будет стоить вам немалые денежки, мэм… а уж мы, оловянщики, знаем, где олово, когда оно там есть. Мы всю жизнь в шахте, мэм. Нас не обманешь, нет.
– Так вот почему больше никто не волновался по поводу открытия шахты.
– Я и все оловянщики собираемся в Сент-Агнес. Там найдется работа. Лучшее олово в Корнуолле идет из Сент-Агнеса. Мы едем в конце недели и берем с собой женщин и детей. Там для нас будет работа.
– Понятно. Ну что ж, тогда мне больше нечего вам сказать.
Он смотрел на меня, и я подумала, что у него виноватые глаза, как у спаниеля. Он, казалось, просил у меня прощения. Конечно, ему было известно, что мне нужна богатая оловом жила, потому что все знали, что в аббатстве не все ладится. Теперь Хаггети и миссис Роулт призадумаются, на что они-то будут жить.
– Мне очень жаль, мэм, – сказал он.
– Желаю вам удачи в Сент-Агнесе, – ответила я. – Вам и всем, кто туда едет.
– Спасибо, мэм.
Лишь после того как он ушел, я поняла двойную важность сказанного.
Я поняла, что те люди, которых я видела из окна, были шахтерами. В ту ночь они спустились в шахту и увидели, что жила выработана. И тут меня поразила мысль: это же было до того, как исчез Джонни. Так они ведь уже знали, что шахта им ничего не даст, зачем же им было убивать Джонни? Какой смысл?
Значит, это не они его убили. Тогда кто же? Может быть, Джонни жив?
Я обсудила дальнейшие действия с Меллиорой. Она снова стала веселой, будто сбросила чары, которыми опутал ее Джастин; снова стала той Меллиорой, которая сражалась за меня на ярмарке. Из-за своего обожаемого Джастина она была кроткой терпеливой Гризельдой. Теперь она вновь обретала себя самое.
– Ты считаешь себя милосердным богом, правящим нами всеми, – сказала она мне. – Мы, остальные, словно маленькие короли, которых ты поставила во главе наших королевств. Если мы правим не так, как ты считаешь нужным, тебе хочется вмешаться и править за нас.
– Что за фантастическое представление!
– Да нет, если вдуматься. Ты хотела управлять жизнью Джо… Джонни… Карлиона…
Я подумала про себя в приступе глубокого раскаяния: «И твоей тоже, Меллиора. Если уж на то пошло, я распорядилась и твоей жизнью тоже».
Когда-нибудь я расскажу ей, потому что мне не будет покоя, пока я этого не сделаю.
Я решила, что мы должны переехать в Дауэр Хауз. Хаггети и Солты нашли себе другое место работы. Том Пенгастер женился наконец на Долл, а Дейзи переехала с нами в Дауэр Хауз. Поверенные взяли на себя управление поместьем, Полоры и Трелансы остались в своих домиках и продолжали свою работу, а миссис Роулт осталась в аббатстве домоправительницей – Флорри Треланс приходила ей помогать.
Аббатство сдавалось внаем с меблировкой. Это значило, что при известном старании Карлион, когда станет взрослым, сможет позволить себе снова зажить там. Все казалось настолько удовлетворительным, насколько возможно для временного решения проблемы. Я ходила в аббатство чуть ли не каждый день удостовериться, что там все в порядке.
Карлион был счастлив и в Дауэр Хауз; мы с Меллиорой обучали его. Он был послушным учеником, хотя и не блистал, а когда светило солнышко, я часто заставала его тоскливо глядящим в окно. Каждую субботу он сопровождал Джо во время объезда клиентов, и эти дни были для него праздниками.
У нас побывало только два предполагаемых съемщика. Один нашел аббатство слишком уж большим, другой счел его мрачноватым. Я начала думать, что оно так и останется незаселенным…
Меня всегда удивляло, как внезапно обрушивались на меня важные события. Мне казалось, что должно быть какое-то предупреждение, какое-то предчувствие. Но это бывало редко.
В то утро я встала поздно, потому что проспала. Одевшись и спустившись к завтраку, нашла письмо от агентов по сдаче дома. Они присылали клиента и надеялись, что сегодня в три часа нам будет удобно его принять.
Когда мы сели завтракать, я сказала об этом Меллиоре.
– Интересно, что в этот раз будет не так, – сказала она. – Мне порой кажется, что мы никогда не найдем жильца.
В три часа я пошла в аббатство, размышляя о том, что буду чувствовать себя, словно потерпевшей кораблекрушение, если не смогу приходить туда и уходить, когда мне захочется. Но, может, у нас с новыми жильцами установятся дружеские отношения. Может, мы будет получать приглашения на обеды. Как странно – идти в аббатство в гости. Словно в тот раз, когда я ходила сюда на бал.
Миссис Роулт переживала, скучая по прежним дням, и, я была уверена, что меня ожидает ее болтовня за столом.
– Не знаю, куда мы идем, – говорила мне она каждый раз, когда и встречала ее. – Подумать только, аббатство теперь такое тихое и печальное. Никогда такого не видывала.
Я знала, что она с нетерпением ожидает жильцов, кого-нибудь, за кем можно подсматривать и о ком можно болтать.
Вскоре после трех раздался громкий стук у главного входа. Я осталась в библиотеке, а миссис Роулт пошла впустить посетителя. Мне было грустно. Я не хотела, чтобы в аббатстве жил кто-нибудь чужой, но понимала, что это необходимо.
Послышался стук в дверь, и появилась миссис Роулт с выражением полного изумления на лице. Тут я услышала голос. Миссис Роулт посторонилась, и мне показалось, что я грежу, потому что все было так, словно сбылась мечта – мечта, которую я долго лелеяла.
Ко мне шагнул Ким…
Это были, как я думаю, счастливейшие недели моей жизни. Теперь нелегко припомнить, как именно все произошло. Помню, что я оказалась у него в объятиях, помню его лицо совсем близко к моему, смешинки в глазах.
– Я им не разрешил упоминать мое имя. Хотел сделать вам сюрприз.
Помню миссис Роулт, стоящую в дверях, и ее приглушенное бормотание:
– Подумать только… радость-то какая! И мне хотелось повторить «какая радость!», потому что жизнь вдруг стала полна для меня радостного смысла.
Ким не очень изменился, о чем я и сказала ему. Он пристально посмотрел на меня.
– А вы изменились, Керенса. Я говорил когда-то, что вы становитесь весьма очаровательной леди. Теперь вы ею стали.
Как мне описать Кима? Он был весел, полон душевных сил, поддразнивал, подшучивал и в то же время был нежен. У него был острый ум, но он никогда не пользовался им, чтобы причинить зло кому-либо, думаю, именно это и отличало его от других. Он смеялся вместе с людьми, а не над ними. Он давал почувствовать, что вы для него важны – так же, как и он для вас. Возможно, я видела его в розовом свете, потому что была влюблена. Ведь как только он вернулся, я поняла, что люблю его и любила с той самой ночи, когда он спас Джо.
Его отец умер, сообщил он мне; после того как отец ушел в отставку с морской службы, они поселились вместе в Австралии и купили там пастбище. Они купили его дешево и заработали деньги, выращивая скот. Потом он вдруг решил, что заработал достаточно, продал дело за большую сумму и приехал домой состоятельным человеком. Ну, как мне такая история?
Я думала, что это замечательно. Я думала, что все замечательно – жизнь, и вообще все – потому что он вернулся.
Мы говорили о столь многом, что время летело незаметно. Я рассказала ему обо всем, что случилось в его отсутствие: как мы с Меллиорой работали в аббатстве и как я вышла за Джонни замуж.
Он взял меня за руки и сосредоточенно посмотрел на меня.
– Так, значит, вы замужем, Керенса?
Я рассказала ему об исчезновении Джонни, о том, как уехал Джастин, когда умерла Джудит, как для нас наступили трудные времена и почему пришлось сдать аббатство внаем.
– Столько всего произошло, – печально сказал он. – А я ничего и не знал!
– Но, должно быть, вы о нас думали. Иначе вам не захотелось бы вернуться.
– Я все время думал о вас. Я часто говорил себе, интересно, что там дома делается. Однажды я поеду и посмотрю. А тут Керенса выходит замуж за Джонни, а Меллиора… Меллиора; вроде меня не связана узами брака. Я должен увидеть Меллиору. И вашего сынишку, я должен его увидеть. У Керенсы сын! И вы назвали его Карлион! О, я помню мисс Карлион. Что ж, Керенса, это как раз на вас очень похоже.
Я проводила его в Дауэр Хауз. Меллиора только что вернулась с прогулки с Карлионом. Она уставилась на Кима, как на привидение. Затем, смеясь – и, как мне показалось, почти плача, – оказалась в его объятиях.
Я смотрела на них. Они приветствовали друг друга как старые друзья, какими они в действительности и были. Но моя любовь к Киму уже завладевала мной. Мне не нравилось, когда его внимание отвлекалось хоть на миг.
Я навещала бабушку Би каждый день, сердце подсказывало, что мне недолго еще осталось это делать. Я садилась у ее кровати, и она рассказывала мне о прошлом. Она любила это делать. Бывали случаи, когда она, казалось, заблудилась в нем, словно путник в тумане, а порой у нее наступало просветление, и она становилась очень проницательной.
Однажды бабушка сказала мне:
– Керенса, ты никогда не была такой красивой, как сейчас. Это красота женщины, которая любит.
Я вспыхнула. Из какого-то суеверия я боялась говорить о чувстве, которое испытывала к Киму. Мне хотелось забыть прошлое, хотелось другой жизни, управляемой иными чувствами.
Я была в безнадежном отчаянье, потому что с каждым днем мне становилось все ясней, что я хочу выйти замуж за Кима, А как же я могла, не зная, есть у меня муж или нет?
Бабушке хотелось поговорить о Киме, и она не отступалась.
– Так он, значит, вернулся, любушка. Я никогда не забуду той ночи, когда он принес Джо из лесу. Он с того времени стал нам другом.
– Да, – сказала я. – Как мы тогда боялись! А бояться-то было нечего.
– Он хороший человек. Поговорил с мистером Поллентом. Как подумаю, чем ему наш Джо обязан, так всем сердцем благословляю его.
– И я, бабушка.
– Вижу, вижу. А мне бы еще кое-чего хотелось повидать, внучка.
Я ждала, и она тихо продолжила:
– Между нами двумя никогда не было преграды. И не должно появиться никогда. Мне бы хотелось увидеть тебя в счастливом замужестве, Керенса. До сих пор у тебя такого не было.
– За Кимом? – тихо спросила я.
– Ну да. Этот мужчина для тебя.
– Я тоже так думаю, бабушка. Но, наверное, никогда не узнаю, свободна ли я, чтобы снова выйти замуж.
Она закрыла глаза и, в тот момент, когда я подумала, что она погружается в прошлое, бабушка сказала вдруг:
– У меня давно вертелось на языке тебе сказать, да всякий раз говорила себе, нет, лучше не надо. Но больше я не говорю «нет», Керенса. Не думаю, что еще долго пробуду с тобой, дитятко.
– Не говори так, бабушка. Я не перенесу, если тебя не станет.
– Ох, дитятко, ты всегда была мне утешением. Я часто думаю о том дне, когда ты вошла с маленьким братиком… пришла искать бабушку Би! Это был один из счастливых дней в моей жизни, а у меня их было немало. Великое счастье, выйти за того, кого любишь, Керенса, и родить от него детей. Вот ради этого-то и жить стоит. Не за тем, чтоб взлететь выше, чем тебе дано при рождении, или завладеть большим домом. Я бы хотела, чтобы ты изведала такое счастье, какое у меня было, Керенса, а его найти можно и в четырех глиняных стенах. Теперь ты должна знать это, девонька, потому что на тебе теперь свет любви, и, коль я не ошиблась, ты теперь свободная.
– Бабушка, ты что, считаешь, что Джонни мертв?
– Как он умирал, я не видела. Но знаю, что к чему, и, думается, права…
Я нагнулась поближе к кровати. Это она не во сне говорит?.. Она действительно о Джонни думает или мысли ее запутались в прошлом?
Она догадалась, о чем я думаю, потому что мягко улыбнулась и сказала:
– Нет, Керенса, я в здравом уме и сейчас расскажу тебе обо всем, что случилось, и о том, что к этому привело. Я не говорила тебе, потому что не знала точно, хорошо или плохо для тебя это будет. Можешь вернуть свою память в ту ночь, когда ты пришла ко мне из аббатства? Ты тогда еще была камеристкой у той, что потом с лестницы упала, и когда ты тут сидела, то увидела тень в окне? Помнишь, Керенса?
– Да, бабушка, помню.
– Кто-то заглядывал, будто хотел повидать меня, и хотел убедиться, что никто не увидит, как он пришел? Так вот, это была Хетти Пенгастер – на пятом месяце и перепуганная. Она испугалась, что все узнают, сказала она, а папаша у ней такой строгий. Она уже сговорена была с Солом Канди, а это не его ребенок. Перепугалась бедная девочка. Она хотела вытравить все следы и начать сначала. Поняла, что Сол-то как раз мужчина по ней, и так жалела, что поддалась на уговоры другого, который с ней любезничал.
Я тихо сказала:
– Ребенок у нее от Джонни был?
Бабушка продолжала:
– Я ей говорю, скажи, кто отец, а она не говорит. Мол, нельзя ей сказать. Он ей не велел. Он собирается кой-чего сделать для нее, сказала она. Придется ему! Она с ним встречается завтра вечером и уж заставит его понять, что он должен для нее что-нибудь сделать. Она надеялась, женится он на ней, но я-то понимала, что она сама себя обманывает. Потом она ушла, совсем не в себе. Папаша у ней такой строгий, а она сговорена с Солом. Она Сола боялась. Он не из тех, кто отдаст другому то, что ему принадлежит.
– И она не сказала тебе, что тот, другой – Джонни?
– Нет, не сказала, но я этого боялась. Я знала, что он бегает за тобой, и потому решила вроде выяснить, он это или нет. Я ей и говорю: не боишься, что тебя кто-нибудь увидит, как ты встречаешься, и Солу или отцу станет про то известно? Нет, говорит, они всегда встречаются на лугу возле Девственниц и старой шахты, а там безопасно, потому что все побаиваются туда ходить, как стемнеет. Разволновалась я, скажу тебе. Мне надо было узнать, Джонни это или нет. Ради тебя.
– Это был он, бабушка. Конечно, он. Я всегда знала, что она ему нравится.
– Я весь день тревожилась и говорила себе: «Керенса сама сделает свою судьбу, как и ты». Вспоминала, как сама ходила к сэру Джастину и обманывала Педро, и как говорила себе, что это для его же блага. И вспомнив о Педро, я причесала волосы, нацепила гребень и мантилью и села, размышляя, что же я сделаю, если обнаружу, что Джонни – отец ребенка Хетти. Сначала надо было в этом убедиться, и в ту ночь я пошла на луг и стала ждать там. Спряталась за самой большой Девственницей и увидела, как они встретились. Всходила луна, и ярко светили звезды. Этого света мне хватило, чтоб увидеть. Хетти все плакала, а он ее упрашивал. Я не слыхала, о чем они говорили, потому что они были довольно далеко от камней. По-моему, она их боялась. Может, думала, что обратится в камень, как одна из девственниц. Они были поблизости от шахты. И мне кажется, она грозилась, что кинется туда, коль он на ней не женится. Я знала, что ей этого не сделать. Она так только, грозилась. Но он перепугался. Я поняла, что он пытается ее уговорить, чтоб уехала из Сент-Ларнстона. Я отошла от камней – может, думаю, услышу, чего они говорят, и услыхала, как она сказала: «Я наложу на себя руки, я брошусь туда». А он сказал: «Не дури. Ничего ты такого не сделаешь Меня не проведешь. Пойди к отцу и скажи ему. Он тебя вовремя выдаст замуж». Тут она разозлилась всерьез и встала, наклонившись над краем. Я хотела ему крикнуть: «Оставь ее. Она этого не сделает!» Но он не оставил. Он схватил ее за руку… Я слышала, как она вдруг вскрикнула, и потом… он оказался там один.
– Бабушка, он ее убил!
– Ну, точно я не могу сказать. Я не разглядела как следует… да все равно, хоть бы и разглядела. Вот она вроде только стояла там, наклонясь над краем, и грозилась, что бросится вниз, а в следующий миг ее и не стало.
Все легло на свое место: странности его поведения, его страстное желание уехать, его страх, что шахту снова откроют. И тут я уставилась на бабушку, вспомнив, что он, должно быть, пришел прямо оттуда и попросил меня выйти за него замуж.
Бабушка медленно продолжала:
– Секунду-другую он стоял, остолбеневши, словно одна из тех девушек, что обратились в камень. Потом дико заозирался вокруг и увидел, как я стою там, в свете восходящей луны, с высоко поднятыми волосами, в гребне и мантилье. Он сказал: «Керенса». Очень тихо, почти шепотом, но мне было слышно в тишине ночи. Потом обернулся к шахте и заглянул вниз, в темноту, а я бежала, бежала изо всех сил через хоровод камней, через лужайку. Я добежала до дороги, когда услышала, как он окликнул снова: «Керенса! Керенса, пойди сюда!»
– Бабушка, – сказала я, – он думал, что это я там стояла. Он думал, что это я все видела.
Она кивнула.
– Я вернулась в домик и просидела всю ночь, думая, что же мне делать. А утром Меллиора Мартин принесла мне твое письмо. Ты убежала в Плимут, чтобы выйти за Джонни Сент-Ларнстона.
– Понятно, – медленно сказала я. – Он как бы подкупил меня своей женитьбой, чтоб я молчала. А я думала, что это он из-за того, что не может без меня обойтись. Что же это был за брак?
– С его стороны, чтобы защититься, чтоб ты не обвинила его в убийстве, с твоей – чтоб стать госпожой в большом доме, о чем ты всегда бредила. Ты создала себе великую мечту, Керенса, и дорого за нее заплатила.
Я была оглушена тем, что узнала. Моя жизнь, казалось, приобрела иной смысл. Мою жизнь формировал случай в той же степени, что и мои действия. Хетти Пенгастер, которую я всегда презирала, сыграла в ней такую же важную роль, как и я сама. А Джонни не меня так безумно желал, а лишь моего молчания.
– Почему ты мне никогда этого раньше не рассказывала, бабушка, – сказала я не без упрека.
– После того как вы поженились? Что бы из этого вышло хорошего? А когда ты стала ждать ребенка, я поняла, что была права, что промолчала.
Меня передернуло.
– Это ужасно. Джонни думал, что я хочу замуж в обмен на молчание. Я никогда бы не вышла за него, если б знала.
– Даже ради фамилии Сент-Ларнстон, любушка?
Мы посмотрели друг на друга, и я честно ответила, как всегда должна была отвечать бабушке.
– В те дни я была готова на все, чтобы стать госпожой Сент-Ларнстон.
– Это было тебе уроком, внучка. Может, теперь ты его усвоила. Может, теперь ты знаешь, что в четырех глиняных стенах можно обрести столько же счастья, сколько в замке. Если ты это поняла, то не так уж важно, чем ты заплатила за этот урок. Теперь ты можешь начать сначала.
