Текст книги "Седьмая девственница"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
В тот вечер Джудит выглядела как никогда плохо. Платье на ней было застегнуто неправильно, а волосы, плохо закрепленные шпильками, начали рассыпаться по спине.
Неожиданная мысль осенила меня. Она одевалась в этот вечер сама.
Я заволновалась. Неужели настал тот час?
Джастин говорил:
– Я сегодня встретил Феддера. Он беспокоится насчет шахты.
– Почему? – спросил Джонни.
– Есть признаки того, что жила истощается. Он говорит, что они работают в убыток, и пришлось рассчитать кое-кого из людей.
Джонни присвистнул.
– Плохо дело.
– Будет очень плохо для всей округи, – продолжил Джастин.
Он нахмурился. Он не такой, как Джонни Он будет хорошим помощником, которого беспокоит судьба живущих по соседству. Эти мысли быстро промелькнули в моей голове, потому что я с нетерпением ждала, когда можно будет подняться в комнату к Фанни и посмотреть, что с ней.
– Феддер намекал, что нам надо вновь открыть шахту Сент-Ларнстон.
Джонни посмотрел на меня. Я увидела гнев на его лице и слегка удивилась, почему это его так волнует.
Тут я услышала его голос: его переполняла ярость.
– Ты, надеюсь, сказал ему, что мы не собираемся делась ничего подобного.
– Мысль, – сказал Джастин, – иметь работающую шахту столь близко от дома тоже не кажется мне привлекательной.
Джонни рассмеялся несколько натянуто.
– Да уж, я думаю.
– Что там такое? – спросила моя свекровь.
– Мы говорили о нашей шахте, мама, – сказал Джастин.
– О, Господи, – вздохнула она. – Хаггети, еще немного бургундского.
Трапеза казалась нескончаемой. Но вот наконец мы оставили Джастина и Джонни за бокалом портвейна, и по дороге в гостиную я сумела найти предлог сходить наверх и направилась прямиком в комнату Фанни.
Несколько мгновений я постояла снаружи, прислушиваясь. Потом осторожно приоткрыла дверь и заглянула.
Она лежала на кровати, совершенно пьяная. Приблизившись, я почувствовала запах виски.
Я поспешила обратно в столовую, где мужчины все еще сидели за портвейном.
– Прошу прощения, – сказала я, – но мне нужно поговорить с вами обоими, не откладывая. Фанни нужно немедленно уволить.
– Что случилось? – спросил Джастин с усмешливой искоркой в глазах, всегда появлявшейся, когда ему казалось, что я разыгрываю из себя хозяйку дома.
– Давайте будем откровенны между собой, – сказала я. – С тех пор как Фанни появилась здесь, Джудит стало хуже. Фанни поощряет ее тягу к спиртному. Эта женщина сейчас валяется на кровати – пьяная.
Джастин побледнел, Джонни коротко хохотнул. Я не обратила внимания на мужа и повернулась к Джастину.
– Ее надо удалить немедленно. Вы должны сказать ей, чтобы она ушла.
– Конечно, она должна уйти, – сказал Джастин.
– Идите в ее комнату и убедитесь, – сказала я.
Он пошел. И убедился.
На следующее утро он послал за Фанни; ей было велено собрать вещи и немедленно удалиться.
Увольнение Фанни обсуждалось на кухне. Я могла представить себе их возбуждение и разговоры за столом.
– Как вы думаете, это Фанни подначивала ее светлость или наоборот?
– Ну, ничего удивительного в том, что ее светлость порой пропускает глоточек-другой… ежели подумать, чего ей приходится терпеть.
– Вы думаете, это мисс Мартин ее до такого довела?
– Чего? А может быть. Дочки священников такие же хитрюли, как и все прочие, это уж точно.
Джудит чувствовала себя покинутой. Она привыкла полагаться на Фанни, Я поговорила с ней, пытаясь заставить ее собраться с мыслями, но она продолжала тосковать.
– Она была мне другом, – сказала Джудит. – Потому ее тут и нет больше…
– Ее тут нет, потому что ее застали пьяной.
– Ее хотели убрать с дороги, потому что она слишком много знала.
– О чем? – спросила я.
– О моем муже и этой девчонке.
– Ты не должна так говорить… и даже думать. Это совершенная неправда.
– Нет, правда, Я поговорила с Джейн Карвиллен… и она мне поверила.
– Значит, ты съездила ее навестить.
– Да, ты же говорила мне, что надо. Ты говорила, что она меня просила. Я сказала ей, как он хочет эту девчонку… как он жалеет, что женился на мне, И она мне поверила. Она сказала, что лучше бы я не выходила замуж, Лучше бы мы были с ней вместе, как раньше.
– Но она ведь обрадовалась, что уволили Фанни? Джудит замолчала. А потом взорвалась:
– Ты против меня. Все вы против меня!
Через неделю после увольнения Фанни Джудит бродила по дому с зажженной свечой и искала виски. Я появилась на месте происшествия, когда драма достигла кульминации, но потом я узнала, что Джудит после напрасных поисков бутылок, которые Фанни хранила в буфете и которые оттуда убрали после ее увольнения, поставила зажженную свечу на пол в бывшей комнате Фанни и забыла ее там. Открытая дверь, порыв сквозняка – и загорелись занавеси…
У Джастина появилась привычка ездить верхом в одиночестве. Я думаю, что это происходило, когда ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. Мне часто хотелось узнать, не обдумывает ли он сумасшедших планов во время этих прогулок, планов, которые, как было ясно ему самому – он же себя хорошо знал, – он никогда не осуществит. Возможно, он находил в этих мыслях некоторое облегчение, хотя и знал, что они ни к чему не приведут.
Мне представляется, что, возвращаясь с таких прогулок, он ставил лошадь в конюшню и, идя к дому, не мог удержаться, чтобы не взглянуть на окно той комнаты, что принадлежала Меллиоре.
А в тот вечер он заметил дым, идущий из той части дома, где она спала, и что могло быть естественней, чем кинуться в ее комнату?
Она говорила мне после, что проснулась от запаха дыма, надела халат и собиралась узнать, в чем дело, когда распахнулась дверь и появился Джастин.
Ну как они могли скрыть свои чувства в такой момент? Должно быть, он обнял ее, и Джудит, бродящая по дому в поисках своего успокоительного, застала их именно так, как всегда пыталась застать: Меллиора в халате с распущенными золотыми волосами; Джастин, обвивший ее руками, застигнутый за выражением тех чувств, которых так жаждала обнаружить Джудит.
Джудит начала пронзительно кричать и разбудила нас всех.
Пожар погасили быстро. Не понадобилось даже вызывать пожарных. Пострадали только стены и занавеси. Но ущерб был нанесен гораздо больший.
Никогда не забуду этой сцены – все слуги в ночных одеяниях, запах гари в носу, и Джудит…
Наверное, у нее были свои небольшие запасы, потому что она, несомненно, уже выпила, но была еще достаточно трезва, чтобы выбрать момент, когда все соберутся. Она начала кричать.
– В этот раз я тебя поймала. Ты не знал, что я тебя вижу. Ты был в ее комнате. Ты ее обнимал… целовал… Думаешь, я не знаю? Все знают. Это продолжается с тех самых пор, как она тут появилась. Ты затем и привел ее сюда. Ты бы хотел на ней жениться. Но это роли не играет. Ты не позволишь, чтобы такая малость тебе помешала…
– Джудит, – предостерег Джастин, – ты выпила.
– Конечно, выпила. А что мне еще остается? А вы не пили бы… – она уставилась на нас стеклянными глазами, размахивая руками. – Вы бы не выпивали, если бы ваш муж завел себе любовницу прямо в доме… если б он искал любого предлога уйти… чтобы отправиться к ней?
– Надо побыстрее отвести ее в комнату, – сказал Джастин.
Он смотрел на меня почти умоляюще, я подошла к Джудит и взяла ее за руку.
Я сказала твердым голосом:
– Джудит, тебе нехорошо. Ты выдумываешь то, чего не существует. Успокойся, давай я отведу тебя в твою комнату.
Она начала дико, бешено хохотать. Она повернулась к Меллиоре, и мне показалось, что сейчас она бросится на нее; я быстро встала между ними и сказала:
– Миссис Роулт, леди Сент-Ларнстон нездоровится. Прошу вас помочь мне отвести ее в ее комнату.
Миссис Роулт взяла Джудит под одну руку, я – под другую, и, хотя Джудит пыталась высвободиться, мы оказались слишком сильны для нее. Я бросила взгляд на Меллиору – у нее было совершенно белое лицо; я заметила боль и стыд на лице Джастина. Никогда, думается мне, в истории аббатства не было такой сцены, – а самым шокирующим было, разумеется, то, что это происходило на глазах у всей прислуги. Джонни хитро улыбался: он был доволен неловким положением брата и одновременно горд, потому что я, бывшая камеристка, была той, кто, как надеялся Джастин, сумеет как можно быстрее положить конец этой сцене.
Мы с миссис Роулт, дотащили бьющуюся в истерике Джудит до ее комнаты. Я закрыла дверь и сказала:
– Давайте сразу уложим ее в постель, миссис Роулт.
Мы так и сделали и укрыли ее.
– Доктор Хилльярд прописал ей успокаивающее, – продолжала я. – По-моему, ей надо сейчас его принять.
Я дала ей лекарство, и, к моему удивлению, она его покорно выпила. Потом начала бессильно плакать.
– Если б я могла родить ребенка, все было бы иначе, – бормотала она. – Но как я могу? Он со мной и не бывает. Он меня не любит. Он любит только ее. Он никогда не приходит ко мне. Он вечно закрывается в своей комнате. Дверь всегда заперта. Зачем запирать дверь! Скажите мне. Затем, что он не хочет, чтоб я знала, где он. Но я все равно знаю. Он с ней.
Миссис Роулт прищелкнула языком, и я сказала:
– Боюсь, миссис Роулт, что она немного выпила.
– Бедняжка, – пробормотала миссис Роулт. – Оно и не удивительно.
Я подняла брови, показывая, что не желаю никаких откровений, и миссис Роулт мгновенно угомонилась. Я холодно сказала:
– Она сейчас успокоится. Думаю, в ваших услугах больше нет необходимости, миссис Роулт.
– Я рада помочь всем, чем могу, мэм.
– Вы и так очень помогли, – сказала я ей. – Но больше делать ничего не нужно. Боюсь, что леди Сент-Ларнстон больна… Очень больна.
Она опустила взгляд; я знала, что в нем было скрытое понимание.
Меллиора была очень расстроена.
– Ты должна понять, Керенса, что теперь я не смогу здесь оставаться. Мне придется уехать.
Я задумалась, прикидывая, какой будет моя жизнь без нее.
– Должно же быть что-то, что мы можем сделать.
– Я не могу этого вынести Они обо мне перешептываются. Все слуги Я знаю. Долл и Дейзи болтают между собой; они замолкают, как только я подхожу. А Хаггети… он смотрит на меня по-другому, словно я…
Я знала Хаггети и поняла.
– Я должна найти способ удержать тебя здесь, Меллиора. Я уволю Хаггети. Уволю всю прислугу…
– Как ты это сделаешь? И потом, это все равно не поможет. Они все время болтают о нас. А это неправда, Керенса Скажи мне, ведь ты веришь, что это неправда?
– Что вы с ним любите друг друга? Я вижу, что он тебя любит, Меллиора, и я знаю, что ты всегда его любила.
– Но они думают, что…
Она не могла на меня смотреть, и я быстро сказала:
– Я знаю, что вы никогда не сделаете того, чего бы вам следовало стыдиться… тебе или Джастину.
– Спасибо, Керенса. Хоть в этом ты мне веришь. Но что толку быть невиновной, когда все считают тебя виноватой?
Она вдруг повернулась ко мне.
– Ты умная. Скажи, что мне делать.
– Будь спокойна. Держись с достоинством. Ты невиновна. Вот и веди себя так, как будто ты невиновна. Убеди людей…
– После этой ужасной сцены… Как?..
– Не паникуй. Дай всему утрястись. Может, я что-нибудь придумаю.
Но она была в отчаянии. Ей не верилось, что я или кто-то еще сможет ей помочь, поэтому она тихо сказала:
– Все кончено! Мне надо уезжать отсюда.
– А Карлион? Для него это будет ударом.
– Он меня скоро забудет. Дети легко забывают.
– Но не Карлион, Он не похож на других детей. Он такой чуткий. Он будет горевать о тебе. А я как же?..
– Мы будем друг другу писать. Будем встречаться время от времени. Ах, Керенса, наша дружба от этого не прекратится. Она не прекратится, пока одна из нас не умрет.
– Да, – горячо сказала я. – Она не прекратится никогда. Но ты не отчаивайся. Что-нибудь произойдет. Так всегда бывает. Я что-нибудь придумаю. Ты же знаешь, что я никогда не терплю поражений.
Но что могла я придумать? Бедная страдалица Меллиора! Бедный Джастин! Я полагала, что они принадлежат к тому типу людей, которые принимают свою судьбу, какой бы тяжкой она ни была. Они сделаны из другого теста, чем я.
Меллиора просматривала объявления в газетах. Она написала по нескольким адресам. Для дочери священника, имеющей опыт работы компаньонкой и няней-гувернанткой, нетрудно было получить приличное место.
Каждый год в Сент-Ларнстон приезжал маленький цирк; они ставили большой шатер на лугу сразу за деревней, и три дня слышались звуки музыки и голоса, звенящие над сельскими тропинками. За неделю до появления цирка и какое-то время спустя все только об этом и говорили, и по традиции всем слугам в аббатстве предоставляли выходной, чтобы они могли сходить в цирк.
Точно в назначенный день фургоны покатились по дорожкам. Никогда еще я так не радовалась этому представлению, которое, как я надеялась, отвлечет внимание от Меллиоры, Джастина и Джудит.
Но в то же самое утро Меллиоре пришло письмо. Она позвала меня к себе в комнату и прочла его. Это был ответ на одно из разосланных ею писем, весьма откровенно, я бы сказала, показывающий характер той женщины, которая его написала. Она готова встретиться с Меллиорой, и если та обнаружит необходимые качества и будет иметь солидные рекомендации, готова принять ее на испытательный срок. В семье было трое детей, и, похоже, Меллиоре предстояло превратиться в их, гувернантку, няню и рабыню. Все это она должна будет делать за минимальную плату. Предполагалось, что она будет заниматься только с детьми, ее молодость говорит не в ее пользу, поэтому за плату меньшую, чем любезная леди заплатила бы более опытной гувернантке.
– Порви его сейчас же на мелкие кусочки, – велела я.
– Но, Керенса, – сказала она, – что-то же мне надо делать. А это место ничуть не хуже прочих.
– Она же просто невозможна, эта дама. Отвратительная ханжа, вот она кто. Тебе там будет противно.
– Все они одинаковы, и мне везде будет противно – так какая же разница? Надо же мне что-то делать. Керенса, ты ведь знаешь, мне надо уехать.
Я посмотрела на нее и поняла, как мне будет ее не хватать. Она ведь стала неотъемлемой частью моей жизни. Я не могла отпустить ее.
– Меллиора, ты не поедешь. Я не могу тебя отпустить. Я тебе не позволю.
Она печально улыбнулась.
– Ты уже привыкла отдавать распоряжения, Керенса. Но я уже на пределе. Я должна уехать. После той ужасной ночи я не могу оставаться тут. Нынче утром, когда я встретила Хаггети на лестнице, он загородил мне дорогу. Это было ужасно. Как он на меня смотрел! Его жирные руки… я оттолкнула его и убежала. Но это еще не все. Везде одно и то же. Том Пенгастер у задней двери в ожидании дам. Как он проводил меня взглядом! На тропинке я встретила Ройбена. У него тряслась челюсть, словно он смеялся исподтишка. Как же ты не понимаешь?
Тут мне стало понятно, в каком она отчаянии. Она приняла решение, и будет нелегко отговорить ее.
Видимо, Меллиора уйдет из моей жизни, как ушел из нее Джо, а Меллиора слишком много значила для меня.
– Ты не можешь уйти, – сказала я почти сердито. – Мы с тобой неразрывны.
– Теперь нет, Керенса. Ты стала уважаемой замужней женщиной, тогда как я…
Даже сейчас я помню это мгновение. Тишина в комнате и внезапный рык льва в клетке, когда цирковая кавалькада проезжала через Сент-Ларнстон.
Тогда мне стало не по себе. Жизнь пошла не так, как мне хотелось. Я не могла вынести утрату Меллиоры, она была частью моей жизни; все время, пока мы были вместе, я сознавала, как изменилось положение каждой из нас, и сравнивала прошлое и настоящее. Я не могла не чувствовать удовлетворения в присутствии Меллиоры, и одновременно сожалела о том, что она несчастна.
– Что-нибудь случится, и все пойдет по-другому, – сказала я, сжимая кулаки.
Что-нибудь должно было случиться. Я была уверена в своей способности влиять на ход событий.
Меллиора отрицательно покачала головой. Отчаявшись, она пассивно принимала свою судьбу.
Вошли Карлион и Долл, которая водила его посмотреть на кавалькаду. У него горели глаза и пылали щеки. Всякий раз, глядя на него, я не могла не восхититься его красотой.
– Мама, – сказал он, подбегая ко мне и обвивая ручонками мои колени, – я видел львов.
Я подхватила его и прижалась щекой к его щеке, подумав: «Что значит все остальное, когда у меня есть он?»
Но с ним было что-то не так; он слегка отодвинулся и с беспокойством всмотрелся мне в лицо.
– Мама, – сказал он. – Я видел соника. Двух соников.
– Это чудесно, мой милый.
Он грустно покачал головой.
Когда я отвела его в детскую, стало все ясно. Он пошел прямиком к своей игрушке, опустился рядом с ней на колени и осторожно приложил пальчик к ее черным пуговичным глазкам. Он сказал:
– У тебя глазки приделаны, Сонечка.
Потом слегка толкнул игрушку, и она покатилась по полу, пока не стукнулась о стену. Тогда он повернулся ко мне, и по щекам его потекли слезы.
– Сонечка не взаправдашняя, она ненастоящая, – рыдал он.
Меллиора написала по тому адресу, прося о встрече. Я была убеждена, что она получит место, если поедет, потому что ее будущая нанимательница будет платить ей меньше обычного и поздравлять себя с тем, что заполучила дочь священника.
Слуги выглядели рассеянными Я слышала, как они без конца перешептываются и хихикают. Даже миссис Солт и ее дочь казались возбужденными. С цирком в округе появились чужие люди, и, возможно, это добавило им волнений – а вдруг среди чужаков окажется ужасный мистер Солт! Хаггети будет сопровождать миссис Роулт, Долл пойдет с Томом Пенгастером, и, может быть, они позволят Дейзи пойти с ними. Ленч будет подан на полчаса раньше, чтобы они успели убрать и уйти вовремя.
Джонни выехал в Плимут по делам поместья, как он сказал. Джастин сразу после ленча отправился в одиночестве на прогулку верхом. Я всегда проводила часть дня с Карлионом, так что у Меллиоры было несколько свободных часов, и, увидев ее в тот день спускающейся по лестнице в костюме для верховой езды, я догадалась, что у нее встреча с Джастином.
Они были оба очень грустны, потому что недолго им оставалось побыть вместе.
– Меллиора, – прошептала я. – Надеюсь, Джастин уговорит тебя не уезжать.
Она вспыхнула и выглядела в эти мгновения очень хорошенькой.
– Он знает, так же, как и я, – обреченно ответила она, – что это единственный выход.
Меллиора плотно сжала губы, словно боясь, что у нее вырвется едва сдерживаемое рыдание, и поспешила пройти мимо меня.
Я направилась прямо в детскую, где нашла Карлиона, рассуждающего о животных. Я велела слугам не говорить ему, что они идут в цирк, потому что знала, что он тогда тоже захочет, а я боялась цирка, боялась, что ему могут причинить там какой-нибудь вред. Так много грязных людей, от которых он может подхватить какую-нибудь болезнь, он может потеряться. Я представляла себе сотни всяких несчастий. Может, на следующий год я сама его туда свожу, думала я.
Мы вышли в розарий, где сидела в кресле на колесиках старая леди Сент-Ларнстон; в последние месяцы она страдала от ревматизма и частенько пользовалась этим креслом. За последний год в доме произошли большие перемены. Ее взгляд просветлел при виде Карлиона, а он подошел прямо к ней и привстал на цыпочки, пока она с трудом наклонялась, чтобы он смог ее поцеловать.
Я села на деревянную скамейку рядом с ее креслом, а Карлион улегся на траве, поглощенный передвижениями муравья, карабкающегося по травинке…
Пока он играл, мы разговаривали со свекровью обо всем понемногу.
– Этот противный цирк, – вздохнула она. – Который год одно и то же. Горячую воду мне сегодня утром принесли на пять минут позже, чем положено, а чай был холодный. Я сказала миссис Роулт, а она говорит: «Это все цирк, миледи». Помню, когда мы только поженились…
Ее голос затих, как часто бывало, когда она начинала что-нибудь вспоминать. Старая дама погрузилась в молчание, еще раз переживая минувшее в своих мыслях. Интересно, подумала я, не начинает ли память отказывать ей, как и тело.
– Это лучшие дни в их жизни, – уклончиво заметила я.
– Пустой дом… слуги… совершенно невозможные, – голос у нее прерывался.
– К счастью, это всего лишь раз в году.
– Все ушли… совершенно вес… Никого из прислуги в доме. Если кто заедет…
– Никто не заедет. Все знают, что сегодня день цирка.
– Керенса, дорогая моя… Джудит…
– Она отдыхает.
Отдыхает! Волшебное слово. Мы пользовались им, когда подразумевали, что Джудит не совсем в форме для появления на людях. При гостях мы говорили: «Ей немного нездоровится. Она отдыхает».
Ее состояние немного улучшилось с той поры, как ушла Фанни, она действительно стала меньше пить; но не избавилась от непрестанной тяги, переходящей, казалось, в сумасшествие. Не тогда ли ее мать ходила танцевать на болота, когда бывала пьяна? Может, и впрямь, как сказала Джейн Карвиллен, пьянство было тем чудовищем, которое преследовало семью Деррайзов?
Мы молчали, занятая каждая своими мыслями; и вдруг я заметила, как Карлион растянулся на траве, его маленькое тельце сотрясалось от рыданий.
Я тут же подбежала к нему и подняла.
– Ну, что с тобой, хороший мой? – спросила я.
Он приник ко мне, но прошло некоторое время, прежде чем он смог заговорить.
– Сонечка, – сказал он. – Я был нехороший.
Я отвела густые волосенки со лба и пробормотала что-то утешительное, но не смогла успокоить его.
– Я ее больше не любил, потому что она не настоящая.
– А теперь ты ее снова любишь?
– Она же Сонечка, – сказал он.
– Ну, она будет очень счастлива, что ты ее снова любишь, – утешила я.
– Она ушла.
– Ушла? Он кивнул.
– Куда? – спросила я.
– Не знаю.
– Но, милый, если она ушла, ты должен знать, куда.
– Я искал-искал. Она ушла, потому что я сказал, что она ненастоящая.
– Она в детской и ждет тебя.
Он замотал головой.
– Я искал, искал…
– И ее там не было?
– Она ушла совсем. Я ее больше не любил, Я сказал, что она ненастоящая.
– Ну, – сказала я, – так ведь оно и есть.
– Но она плачет. Я сказал ей, что она мне больше не нужна. Мне хотелось настоящую сонику.
– А теперь она тебе нужна?
– Она же моя Сонечка, хоть она и ненастоящая соника. Я хочу, чтобы Сонечка вернулась, а она ушла.
– Я покачала его в объятиях. Какое у него нежное сердечко!
Я подумала: «Он считает, что обидел бедную Сонечку, и хочет ее утешить».
– Пойду и отыщу ее, – сказала я ему. – Останься тут с бабушкой. Может, она позволит тебе посчитать ее бусинки.
Одним из самых больших удовольствий для него было изучение бус из сердолика, которые моя свекровь всегда носила днем; золотисто-коричневые камешки были лишь слегка обточены. Они всегда притягивали Карлиона.
Он заулыбался от предвкушения, и я посадила его на колени к свекрови; она тоже улыбнулась, потому что игра с камешками была для нее, по-моему, не меньшим удовольствием, чем для него. Она станет рассказывать ему про ожерелье и про то, как муж подарил его ей, и как его мать передала ему его для невесты; это было фамильное ожерелье Сент-Ларнстонов, а сами камешки были найдены в Корнуолле.
Я оставила Карлиона слушающим сонный голос своей бабушки; она пересказывает историю вновь, как делала уже не раз, а он наблюдает за ее губами и поправляет, когда она употребляет слово, которого не было в ее предыдущих рассказах.
Теперь мне кажется, что едва я вошла в дом, как у меня появилось странное предчувствие. Но возможно, я вообразила все это потом. Правда, я была очень чутка к тому, что называется настроением дома. Дом для меня был живым существом; я всегда чувствовала, что он словно оболочка моей судьбы. В тот день это еще раз подтвердилось.
Глубокая тишина. Все обитатели ушли. Очень редко случалось, чтобы уходила вся прислуга. Но это был день, когда разрешалось уйти всем.
Только Джудит лежит в своей комнате, одна с растрепанными волосами. Ее лицо уже явно выдает в ней алкоголичку, глаза кажутся слегка обезумевшими и налитыми кровью. Я вздрогнула, хотя день был теплый.
Мне захотелось обратно в розарий, где сейчас мои сын Я улыбнулась, представив себе, как он сидит на коленях у леди Сент-Ларнстон, уткнувшись лицом в корнуэльские камешки, а может, перебирает их своими пухлыми пальчиками.
Мой милый ребенок! Я готова умереть за него. И я тут же посмеялась над такой мыслью. Какой ему прок от меня, мертвой? Я нужна ему, чтобы планировать его будущее, чтобы дать ему ту жизнь, которой он достоин. Может быть, в нем уже проявляется та мягкость, чувствительность, из-за которой им станет руководить сердце, а не разум?
Как он будет счастлив, когда я положу в его объятия игрушечного слоненка. Мы вместе объясним Сонечке, что он ее по-прежнему любит и что совсем неважно, что она ненастоящий слоник.
Сначала я прошла в детскую, но игрушки там не было, Я видела его с ней сегодня утром. Я улыбнулась, вспомнив, как он таскал ее за собой с недовольным видом. Бедная Сонечка! Она была в опале. Когда же я его с ней видела? Это было, когда Меллиора привела его ко мне в комнату перед уходом. Они прошли вместе по коридору и вниз по основной лестнице.
Я проследовала в этом направлении, догадываясь, что его внимание было чем-то отвлечено, он ослабил ручку и оставил игрушку где-нибудь на дороге. Я спущусь по лестнице и выйду на один из газонов перед домом, где он играл сегодня утром.
Дойдя до лестницы, я увидела слоненка. Он лежал на второй сверху ступеньке, и в нем застряла туфля.
Я нагнулась пониже. Туфля на высоком каблуке зацепилась за материю.
Я встала, держа игрушку в одной руке, туфлю в другой, и тут я увидела, что внизу кто-то лежит.
Пока я сбегала вниз по ступенькам, сердце у меня колотилось так, словно хотело выскочить из груди.
Внизу у подножья лестницы лежала Джудит.
– Джудит, – прошептала я. Я опустилась на колени с ней рядом. Она лежала, не шевелясь. Она не дышала, и я поняла, что она мертва.
Мне показалось, что дом словно живой наблюдает за мной. Я была в нем одна… наедине со смертью. В одной руке я держала туфлю, в другой – игрушечного слоненка.
Я все отчетливо увидела. Игрушку, лежащую на верху лестницы; спускающуюся Джудит, немного под хмельком, не заметившую ее. Я представила, как она наступает на слоненка, каблук цепляется за ткань, – она теряет равновесие и внезапно падает с той большой лестницы, по которой я однажды так гордо поднималась в красном бархатном платье… падает вниз, навстречу смерти.
И это произошло потому, что мой сын оставил игрушку на ступеньках – нечаянно оставленная смертельная ловушка.
Я закрыла глаза и подумала о пересудах! Малыш послужил в некотором роде причиной ее смерти… Такое людям нравится, такое помнится годами.
А он об этом узнает, и, хотя никто не сможет сказать, что это его вина, его счастье будет омрачено сознанием, что на нем лежит ответственность за ее смерть.
Ну почему его блестящее будущее должно быть омрачено из-за того, что какая-то пьяница упала с лестницы и сломала себе шею?
Глубокая тишина в доме действовала на нервы. Словно время остановилось – часы встали, и не доносилось ни звука. Эти стены видели за столетия немало значительных событий. Что-то подсказало мне, что я сейчас лицом к лицу столкнулась с одним из таких случаев.
Потом время потекло вновь. Стоя на коленях рядом с Джудит, я услышала тиканье старинных напольных часов. Не было никаких сомнений, что она мертва.
Я оставила туфлю на лестнице, а игрушку унесла в детскую и положила там. Никто не сможет теперь сказать, что Джудит умерла из-за того, что сделал мой сын.
Потом я выбежала из дома и помчалась за доктором Хилльярдом.
