Текст книги "Седьмая девственница"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Это возможно?

Она кивнула.

– Ты послушай! Джонни не хотел открывать шахту, а Сол Канди твердо решил, что ее надо открыть. Сол хотел выяснить, есть ли в шахте олово, решил туда слазить и поглядеть. Так он и сделал. Но он увидел Хетти. Он понял, почему она там оказалась, и понял, что Джонни в ответе за это, потому как слухи до него доходили. А то, что Джонни сбежал и женился на тебе в тот самый день, когда она исчезла… что же, это говорило само за себя.

У меня перехватило дыхание.

– Ты думаешь, Сол убил Джонни из-за того, что увидел в шахте?

– Ну, этого я точно знать не могу. Но Сол ведь ничегошеньки не сказал про Хетти, а я знаю, что она там. Почему он не сказал, что нашел ее? Да потому что он из тех, кто ненавидит этих «благородных», вот и решил, что Джонни должен заплатить сполна. Джонни был способен лишить людей права на труд, не давая им заработать на кусок хлеба, Джонни был способен украсть у другого невесту. Сол не собирался доверяться закону, ведь он не раз говаривал, что закон для богачей один, а для бедняков – другой. Он взял закон в свои руки. Он подкараулил Джонни, когда тот возвращался после игры, и наверняка его убил. И куда ж ему было его упрятать, как не в шахту? Составить Хетти компанию! А потом он уезжает… в Сент-Агнес… подальше от Сент-Ларнстона.

– Ужасная история, бабушка.

– Горький урок, но я с самого начала понимала, что ты из тех, кто должен все знать сам. Мне нечего пытаться тебя учить. Найди своего мужчину, Керенса, люби его, как я любила своего Педро, рожай ему детей, и не обращай внимания, где ты живешь – в замке или в домике с глиняными стенами. Счастье не спрашивает, кто ты есть, когда собирается поселиться в твоем жилище. Счастье приходит и остается с теми, кто знает, как его встретить и удержать желанного гостя. Теперь с этим покончено, любушка, и я уйду счастливой. У тебя все наладится. Я увидела в твоих глазах любовь к мужчине, Керенса. Я видела там любовь ко мне, любовь к Джо, любовь к Карлиону, а теперь к мужчине. Один человек, а глянь-ка, на скольких любви хватает, внученька. Но у Джо есть своя жена, к которой он прилепился, так же однажды сделает и Карлион, а я не могу быть с тобой вечно. Так что я рада, что есть мужчина, которого ты любишь, и теперь уйду счастливой.

– Не говори, что ты уйдешь, бабушка, не надо. Ты думаешь, я когда-нибудь смогу обойтись без тебя?

– Приятно услыхать такое, моя милая внучка, но я б огорчилась, будь это правда. Ты обойдешься без меня, потому что рядом будет мужчина, которого ты любишь, и твоя любовь и мудрость будут расти. Мир и любовь… вот что означают наши имена, девочка, а это означает и хорошую жизнь. Теперь ты созрела, милая. Ты уже не хватаешься за то, что тебе не нужно. Люби и будь счастлива… пора тебе к этому прийти. Забудь, что было в прошлом. Ты сейчас не та женщина, которой была вчера. Об этом надо помнить. Никогда не скорби о прошлом. Никогда не говори, что в нем трагедия. Говори – опыт. Это он сделал меня такой, какая я есть сегодня – а раз уж я сквозь огонь прошла, то от этого стала еще крепче.

– Но Джонни пропал без вести…

– Открывай шахту, девочка. Ты найдешь его там, Я уверена. Его и Хетти. Оживут старые сплетни, но это лучше, чем быть всю жизнь привязанной.

– Так и сделаю, бабушка, – сказала я. Но пока я говорила эти слова, мне в голову пришла мысль, от которой у меня перехватило дыхание.

Бабушка выжидательно смотрела на меня, и я крикнула:

– Не могу этого сделать. Карлион…

– А что Карлион?

– Разве ты не понимаешь? Будут говорить, что он сын убийцы.

Немного помолчав, бабушка сказала:

– Ты права. Это не годится. Это бросит на него тень на всю жизнь. Но ты-то как же, моя милая? Что ж, ты, значит, никогда не будешь свободна и не выйдешь замуж?

Мне как будто пришлось выбирать между Кимом и Карлионом; но я знала, что Карлион чувствителен и нежен по природе, и не могла допустить, чтобы его когда-нибудь назвали сыном убийцы.

Бабушка медленно заговорила.

– Выход есть, Керенса. Я сообразила. Они не смогут теперь сказать, когда умерла Хетти. Коли спустятся вниз в шахту, найдут ее… и найдут Джонни. Я точно уверена, что Сол Канди убил Джонни и точно уверена, что Сол сейчас далеко отсюда. Оставь пока все как есть, а потом открой шахту. Ко мне все еще многие приходят. Я пущу слух, что Хетти вернулась, что ее видели. Что Джонни ездил в Плимут, чтоб повидаться с Хетти, а Сол прознал… и застукал их. Ну а коль он знал, что олова в шахте нет, чего ж ему было не убить их обоих и не сбросить их тела в шахту?

Я уставилась на бабушку, не веря своим ушам, и подумала: «Она заставляет жизнь идти так, как ей надо». Таков ее девиз. Ну что ж, почему бы и нет?

Она казалась более энергичной, чем все последнее время. Бабушка была еще не готова умереть, во всяком случае, пока она еще в силах мне помочь.

Как я любила ее! Как полагалась на нее! С ней у меня возникало чувство, что все возможно.

– Бабушка, – твердо сказала я, – я не верю, что Джонни убил Хетти. Это был несчастный случай.

– Да-да, несчастный случай, – успокоила она. Она поняла: отец моего Карлиона не должен быть убийцей.

И подозрение на него не должно пасть.

Словно в прежние времена мы черпали силы друг в друге. Я знала, что освобожусь, и в то же время мы будем уверены – нет ни малейшей опасности, что тень убийства коснется Карлиона.

Мы выждали месяц. За это время я съездила в Сент-Агнес разузнать, не известно ли что про Сола Канди. Его там не было: я узнала, что он жил там несколько дней, но на работу не устраивался. Полагали, что он с семьей уехал насовсем из этих мест, потому что не осталось никаких следов и никто не знал, куда они уехали.

Это была победа. Я вернулась и рассказала бабушке.

– Больше не жди, – сказала она. – Ты не из тех, кто ждет. У меня осталось не очень-то много времени, а мне б хотелось повидать, что ты пристроена, прежде чем уйти.

Я заперлась в спальне. Специалисты работали все утро. Я слыхала, что должна быть обеспечена безопасность перед тем, как осуществлять спуск; такая давно не работающая шахта может представлять определенную опасность – затопление, земляные осыпи и другие бедствия. Узнать, представляет ли моя шахта какой-нибудь деловой интерес или нет, будет дорогим удовольствием.

Ким подъехал к Дауэр Хауз верхом. Я была рада, что Меллиора пошла гулять с Карлионом. Поднялась Дейзи и доложила, что он внизу; я сказала, что сейчас спущусь, посмотрела на себя в зеркало. В нем отражалась молодая женщина, многие сказали бы – в расцвете лет. Красивая женщина в лавандовом платье с кружевом по горлу и рукавам, с атласными лентами. Бабушка права: от любви начинаешь сиять. Мои волосы блестели еще ярче. Я носила их уложенными в высокую башню; глаза у меня сияли, от чего казались еще больше. Я осталась довольна собой. Спускаясь вниз встретить Кима, я знала, что, может быть, именно сегодня подтвердится, что я свободна.

Открыв дверь в гостиную, я увидела его, – он стоял у камина, расставив ноги и засунув руки в карманы; на губах мелькнула нежная улыбка, которая, несомненно, предназначалась мне.

Он подошел ко мне, взял меня за обе руки. Глаза его смеялись, как у человека, которого забавляет окружающее.

– Керенса! – Даже мое имя он произнес так, будто оно забавляло его.

– Как хорошо, что вы заглянули, Ким.

Он склонил голову набок и улыбнулся.

– Вас что-то забавляет? – спросила я.

– В приятном смысле.

– Я рада, что могу позабавить вас в приятном смысле.

Он рассмеялся и повел меня к окну.

– Ну, что-то они там сегодня расшумелись, на лугу.

– Да. Наконец-то приступили к работе.

– А результаты для вас очень важны, Керенса?

Я покраснела, на мгновение испугавшись, что ему известна истинная причина. С тех пор как Ким вернулся, глаза его, казалось, стали проницательней, в нем появилась какая-то мудрость, которую я находила привлекательной, но слегка тревожащей.

– Очень важно, чтобы мы смогли опять запустить шахту в работу…

Я велела Дейзи принести вина и особого сдобного печенья, всегда имевшегося у нас в аббатстве для гостей, – традиция, которую я, как и многое другое, принесла с собой в Дауэр Хауз.

Мы сидели за маленьким столиком, потягивая вино; и, оглядывая комнату, он сказал:

– Здесь сейчас поуютней, чем когда я тут жил. Странное чувство, Керенса, возвращаться в дом, который был для тебя родным, и видеть, что теперь он стал домом для кого-то другого, видеть другую обстановку, другие лица, другую атмосферу…

– Я всегда завидовала тому, как вы жили в Дауэр Хауз.

– Я знаю. Это было написано у вас на лице. У вас самое выразительное лицо в мире, Керенса. Вы никогда не умели скрывать свои чувства.

– Опасное свойство. Надеюсь, теперь это не так.

– Какая язвительность! Какая гордость! Никогда не видел никого похожего на вас.

– Я была сердитым ребенком.

– Бедная Керенса! – он рассмеялся. – Помню, как вы стояли в стене… в разломанной стене. Седьмая Девственница. Вы помните, как мы тогда были увлечены этой историей?

– Да. Я потому и пришла посмотреть.

– Мы все пришли. Мы же там встретились.

Я вдруг ясно увидела себя, Меллиору, Джастина, Джонни и Кима.

– Боюсь, что мы вас ужасно дразнили. И заставили очень разозлиться. Я и теперь вижу… как вы показали нам язык. Никогда не забуду.

– Мне бы хотелось, чтобы у вас были какие-нибудь более приятные воспоминания.

– Была еще мисс Карлион на балу. Великолепная, в красном бархате. И еще была та ночь в лесу… Вы видите, Керенса, я помню так много из прошлого. Вы с Меллиорой на балу! Меллиора привела вас без ведома хозяйки! – Он рассмеялся. – Для меня в этом была вся прелесть бала. Я всегда находил их занудными. Но тот бал… не забуду никогда. Я часто смеялся над тем, как Меллиора обеспечила вам приглашение…

– Мы всегда были как сестры.

– Я этому рад.

Он поглядел себе в бокал, а я подумала: «Если бы только знать, что я свободна. Когда он узнает, что я свободна, то скажет мне, что любит меня».

Ему хотелось поговорить о прошлом. Он заставил меня рассказать о том дне, когда я стояла, готовясь к найму на Трелинкетской ярмарке, и как явилась Меллиора и наняла меня. Я рассказала дальше, как печально умер его преподобие Чарльз Мартин и как мы оказались без гроша.

– Ни я, ни Меллиора не могли расстаться друг с другом, поэтому я стала камеристкой, а Меллиора – рабочей лошадкой старой леди.

– Бедная Меллиора!

– Жизнь была нелегкой для нас обеих.

– Но вы-то всегда умели позаботиться о себе.

Мы вместе рассмеялись.

Теперь пришел его черед говорить. Он рассказал об одинокой жизни в Дауэр Хауз. Он был привязан к отцу, но поскольку тот всегда был в море, то мальчика оставляли на попечение слуг.

– Я никогда не чувствовал, что у меня действительно есть дом, Керенса.

– А вам хотелось иметь свой дом, свой очаг?

– Я не знал тогда, но, конечно, хотелось. А кто же этого не хочет? Слуги были добры ко мне… но это не то. Я много раз бывал в аббатстве и был им очарован. Я знаю, какое у вас чувство к нему… потому что тоже ощущаю нечто похожее. В нем что-то такое есть. Может быть, нас привлекают легенды, которыми обрастают такие дома. Я часто говорил себе, что когда вырасту, то сколочу состояние и буду жить в таком доме, как аббатство. Мне был нужен не так сам дом, как все, что с ним связано. Я жаждал стать членом большой семьи. Видите ли, я одинок, Керенса. Всегда был одинок, и моей мечтой было иметь большую семью… чтобы она росла и ширилась.

– То есть вы хотите жениться, завести детей и стать важным старым джентльменом в окружении внуков и правнуков?

Я улыбнулась, потому что это было и моей мечтой. Разве я не представляла себя важной старой леди из аббатства? Теперь я представила нас вместе, Кима и меня, состарившимися. Безмятежные и счастливые, мы смотрели бы, как играют наши внуки. Тогда я не буду заглядывать вперед, а стану оглядываться назад… на жизнь, которая дала мне все, что я у нее просила.

– Это вовсе не плохая цель, – сказал он почти застенчиво. Потом он рассказал, как одиноко ему было в Австралии на ферме, как он томился и тосковал по дому. – А дом, Керенса, – это все… аббатство… люди, которых я знал.

Я поняла. Я сказала себе, что его мечта была моей мечтой. Нас прервало возвращение Меллиоры и Карлиона. Карлион смеялся и что-то кричал ей, пока они шли по газону.

Мы оба подошли к окну посмотреть на них. Я увидела улыбку на губах Кима и подумала, что он завидует тому что у меня есть сын.

Немного позже в тот же день Ким снова подъехал на лошади к Дауэр Хауз.

Я видела, как он подъезжал, и заметила озабоченное выражение его лица. Когда он вошел в холл, я была уже там и ждала его.

– Керенса. – Он шагнул ко мне, взял меня за обе руки и посмотрел мне в лицо.

– Да, Ким.

– У меня плохие новости. Пойдем в гостиную присядем.

– Скажите мне побыстрее, Ким, я выдержу.

– А где Меллиора?

– Неважно. Скажите мне сейчас же!

– Керенса. – Он обнял меня одной рукой, и я прислонилась к нему, помня, что надо играть роль слабой женщины. Мне хотелось прижаться к нему, потому что его участие было так приятно.

– Ким, не держите меня в напряжении. Это, наверное, про шахту? От нее не будет толку?

Он покачал головой.

– Керенса, вы будете поражены…

– Я должна знать, Ким. Разве вы не видите…

Он крепко сжал мои руки.

– Они кое-что обнаружили в шахте. Они нашли…

Я подняла на него взгляд, пытаясь прочесть затаенную радость за внешним беспокойством. Но не смогла увидеть ничего, кроме участия.

– Джонни, – продолжил он. – Они нашли там Джонни. Я опустила глаза и испустила негромкий крик. Он подвел меня к дивану и усадил, поддерживая. Я прислонилась к нему: мне хотелось кричать о своей победе. Теперь я свободна!

Никогда еще в Сент-Ларнстоне не было столько волнений. В шахте нашли тела Джонни и Хетти Пенгастер; вспомнили, что в последнее время пополз слушок, будто Хетти Пенгастер видели в Плимуте и даже поближе к Сент-Ларнстону. Жители припомнили, что Джонни когда-то приударял за ней, что частенько ездил в Плимут. Когда он женился на мне, Хетти вдруг уехала из Сент-Ларнстона. Разве не естественно было предположить, что Джонни пристроил ее в Плимуте, чтоб не мешала ему, когда он женится?

Все казалось так просто. У Сола Канди появились подозрения, он подкараулил их, застал Джонни и Хетти вместе и отомстил. Сол всегда был за справедливость и решил, что в этот раз она будет соблюдена, взяв дело свершения справедливости в свои руки. Зная, что олова в шахте нет, – ведь он сам лазил туда проверять, – он подумал, что можно безопасно сбросить туда тела своих жертв.

Тело Хетти опознали лишь по медальону, который она носила, и который, как указали Пенгастеры, был подарен ей Солом Канди; Джонни сохранился лучше, что на какое-то время привело всех в недоумение. Потом родилась версия о том, что тело Джонни могло быть прикрыто землей, которая обрушилась при падении на дно шахты, и потому было как бы частично захоронено. Все поддержали эту версию, и таким образом разницу объяснили.

Провели подробное расследование. Полиция пожелала встретиться с Солом Канди и поехала в Сент-Агнес, но когда не смогли найти его следов, стало ясно, что он покинул страну в неизвестном направлении. Подозрения усилились, и история, сложенная по кусочкам жителями поселка, была сочтена соответствующей истине.

Наступил тревожный период, пока искали Сола, но по мере того, как шло время, оставалось все меньше и меньше сомнений в том, что его не найдут никогда.

Никто не узнает правды – хотя мы с бабушкой догадывались о многом. Но даже мы не знали, убил ли ее Джонни.

Косвенно он, по-видимому, был в ответе за это, но мы не могли сказать, действительно ли он отправил ее на смерть. Мы были лишь уверены, что Сол убил Джонни. На это указывало то, что он обнаружил тело Хетти, и то, что он исчез.

Но тайна хранилась надежно. Моего Карлиона никогда не назовут сыном убийцы.

В шахте не оказалось достаточно олова, чтобы выгодно было работать в ней, но она дала мне то, что я хотела. Она доказала, что я – вдова и могу выйти замуж за человека, которого люблю.

С того дня как бабушка услыхала новость, она, казалось, сразу ослабела. Как будто сделала свое дело, дождалась результатов и готова уйти с миром.

Страшная грусть охватила меня, потому что если она уйдет, для меня уже не будет полной радости и счастья.

Я провела с ней все последние дни. Эсси очень тепло приняла меня, и Джо тоже рад был видеть меня в своем доме. Карлион был со мной, и поскольку мне не хотелось, чтобы он находился в комнате больной, он проводил все свое время с Джо.

Помню последний день бабушкиной жизни.

Я сидела у ее постели, и по щекам у меня текли слезы – у меня, которая никогда не плакала, кроме как в минуту опасности.

– Не горюй, моя милая внучка, – прошептала бабушка. – Не скорби обо мне, как я уйду. По мне, уже лучше б ты забыла меня, чем горевать, вспоминая.

– Ах, бабушка, – воскликнула я, – разве я смогу когда-нибудь забыть тебя?

– Тогда, дитятко, вспоминай наши счастливые времена.

– Счастливые времена… Какое для меня может быть счастье, если ты меня покинешь?

– Ты слишком молода, чтоб желать соединить свою жизнь со старухой. У меня было свое счастье, а у тебя будет свое. У тебя обязательно будет впереди радость и счастье, Керенса. Твои. Сохрани их. Ты уже получила урок, девочка. Так запомни его хорошенько.

– Бабушка, – сказала я, – не оставляй меня. Как же я буду без тебя?

– И это говорит моя Керенса? Моя Керенса, которая готова бороться с целым миром?

– Вместе с тобой, бабушка, – не в одиночку. Мы всегда были вместе. Ты не можешь оставить меня сейчас.

– Послушай, любушка. На что я тебе? Ты любишь мужчину, и так оно и должно быть. Наступает пора, когда надо покидать гнездо. Птенцы улетают. У тебя сильные крылья, Керенса. Я за тебя не боюсь. Ты взлетела высоко, но взлетишь еще выше. Теперь ты сделаешь все как надо. Перед тобой вся жизнь. Не горюй, родная, я ухожу с радостью. Я буду с моим Педро, ведь говорят, что мы живем и после смерти. Я в это не всегда верила, но сейчас мне хочется верить… и, как многие, я верю, во что мне хочется. Так что не плачь, милая. Я должна уйти, а ты остаться, но я оставляю тебя счастливой. Ты свободна, любушка моя. Тебя ждет мужчина, которому принадлежит твое сердце. И неважно, где ты будешь, покуда вы с ним вместе. Не горюй о бедной старенькой бабушке Би, когда у тебя есть мужчина, которого ты любишь.

– Бабушка, я хочу, чтоб ты жила и была с нами. Я хочу, чтоб ты увидала наших детей. Я не могу тебя потерять… что-то говорит мне, что без тебя уже никогда не будет по-прежнему.

– А ведь было время, когда ты так гордилась и была так счастлива, что стала миссис Сент-Ларнстон… когда у тебя небось и мыслей других не имелось, только б сделаться леди. Что ж, любушка, теперь снова так станет, только не ради дома и не ради того, чтоб стать настоящей леди: это будет ради твоей любви к мужчине – и нет в мире счастья, которое могло бы с этим сравниться. У нас немного уже времени осталось, Керенса, так что надо сказать то, что должно быть сказано. Распусти мне волосы, Керенса.

– Это тебя побеспокоит, бабушка.

– Ничего, распусти, говорю. Я хочу почувствовать их на плечах.

Я подчинилась.

– Они все еще черные. Хотя я в последнее время слишком устала, чтоб за ними ухаживать. И твои должны остаться такими, Керенса. Ты должна оставаться красивой, потому что он любит тебя немного и за это тоже. В домике все так же, как я его оставила, да?

– Да, бабушка, – сказала я, и это было правдой. Когда она переехала жить к Эсси и Джо, то очень волновалась, чтобы все в домике осталось так как было. Сначала она часто ходила туда и по-прежнему готовила там свои снадобья из травок. Позже она стала посылать Эсси принести чего надо или порой просила меня заглянуть туда за этим.

Мне уже не нравилось ходить в наш домик. Я ненавидела свои воспоминания о прежних днях, потому что одним из моих самых сильных желаний было забыть, в какой бедности я жила. Это необходимо, говорила я себе, если хочу успешно исполнять роль важной леди.

– Тогда сходи туда, моя милая, и в уголке комода ты найдешь мои гребень и мантилью, возьми их себе. Там спрятан и рецепт для твоих волос, что поможет сохранить их черными и блестящими до конца твоих дней. Готовить его легко, коли есть нужные травки: посмотри, любушка, – ни единого седого волоска у такой-то старухи, как я! Обещаешь сходить туда, любушка?

– Обещаю.

– И хочу, чтоб ты мне еще кой-чего пообещала, дитятко мое родимое. Не горевать. Помни, чего я говорила. Приходит время листьям падать с деревьев, и я как бедный желтый лист, что вот-вот упадет.

Я зарылась лицом в ее подушку и зарыдала.

Она погладила меня по волосам, и я, словно ребенок, искала у нее утешения.

Но смерть уже была в комнате, она пришла за бабушкой Би, а у нее уже не было сил сопротивляться и не было снадобья от смерти.

В ту же ночь она умерла, и когда на следующее утро я вошла к ней, она выглядела такой умиротворенной, с помолодевшим лицом и аккуратно заплетенными черными косами, как женщина, которая ушла с миром, ибо труд ее завершен.

Ким, с Карлионом и Меллиорой, – вот кто утешил меня после смерти бабушки Би. Они изо всех сил старались развеять мою печаль – и я утешилась, ибо в те дни окончательно поверила, что Ким меня любит; я думала, что он лишь ждет, когда я оправлюсь от удара, нанесенного тем, что обнаружили тело Джонни и смертью бабушки.

Не раз заставала я его и Меллиору за разговорами обо мне, когда они обсуждали, как бы отвлечь меня от всех этих грустных событий. И потому Ким часто устраивал приемы в аббатстве, то и дело приезжал в Дауэр Хауз. Не было такого дня, чтобы мы с ним не увиделись. Карлион тоже старался изо всех сил. Он всегда был нежен, а в эти дни находился со мной неотлучно; среди них я чувствовала себя окруженной любовью.

Наступила осень с ее обычными сильными юго-западными ветрами, и деревья быстро теряли листву. Лишь упрямые ели клонились и качались на ветру и были такими же ярко-зелеными, как всегда; изгороди украсились паутинками, где на тончайших нитях блестели, как хрустальные бусинки, капельки росы.

Ветер стих, и с побережья наползал туман. Он висел клочьями в тот день, когда я шла к домику бабушки.

Я обещала ей, что схожу и возьму рецепт снадобья, который ей так хотелось отдать мне; возьму его вместе с гребнем и мантильей и буду хранить на память о ней. Джо сказал, что домик не должен оставаться пустым. Мы приведем его в порядок и сдадим кому-нибудь. Почему бы и нет, думала я. Приятно иметь свою собственность, хоть и маленькую, а домик, что построен за одну ночь дедушкой Би, был ценен еще и связанными с ним воспоминаниями.

Домик, находившийся в некотором удалении от других домов поселка и окруженный еловой рощицей, всегда казался стоящим на отшибе. Сейчас я была рада этому.

Я собиралась с силами, потому что не была в домике со времени смерти бабушки и знала, что мне будет там тяжело.

Надо постараться не забывать ее слов. Надо постараться сделать так, как она хотела. А значит, забыть о прошлом, не предаваться грустным думам, жить счастливо и разумно, как она мне желала.

Возможно, из-за неподвижной тишины этого дня, возможно, из-за того, что мне предстояло сделать, но у меня вдруг появилось странное, тревожное ощущение, что я не одна, что кто-то неподалеку наблюдает за мной… с дурными намерениями.

Возможно, я услышала какой-то звук в дневной тишине; возможно, я слишком погрузилась в свои мысли и не поняла, что это шаги; но тем не менее у меня было тревожное чувство, что меня преследуют, и начало колотиться сердце.

– Тут есть кто-нибудь? – окликнула я.

Прислушалась. Вокруг стояла абсолютная тишина. Я посмеялась над собой. Заставляю себя идти в домик, а мне этого не хочется. И боюсь неизвестно чего дурного, но вероятнее всего – просто собственных воспоминаний.

Я заспешила к домику и вошла в него. Из-за внезапного испуга в роще задвинула тяжелый засов. Встала, прислонясь к двери, оглядывая знакомые глиняные стены. Вот полка, на которой я провела столько ночей! Каким счастливым местом казалась она мне тогда, когда я привела Джо искать прибежища у бабушки.

Меня душили слезы. Не надо было приходить так скоро!

Надо постараться вести себя разумно. Меня всегда раздражали всякие сантименты, и вот сама плачу. Та ли это девочка, что пробила себе дорогу из глиняного домика к большому, настоящему дому? Та ли это девочка, что лишила Меллиору человека, которого она любила?

Да ты же не по кому-то плачешь, сказала я себе. Ты плачешь по себе.

Я прошла в кладовку и нашла рецепт там, где и говорила мне бабушка. Потолок отсырел. Если в домике будут жить, его надо отремонтировать и, несомненно, кое-что подновить. У меня была мысль расширить постройку, сделать из нее приятный маленький коттедж.

Внезапно я застыла, потому что поняла, что кто-то проверяет, заперта ли дверь на щеколду…

Если вы прожили в доме много лет, вам знакомы в нем все звуки: особый скрип полки, расшатавшаяся доска в полу, звук отодвигаемой щеколды, скрип двери.

Если снаружи кто-то есть, почему он… или она… не постучались? Почему так потихоньку попробовали дверь?

Я вышла из кладовки и прошла в единственную комнату домика, потом быстро подошла к двери, ожидая, не пошевелится ли снова щеколда. Ничего не произошло. А потом в окне вдруг резко потемнело. Мне, так хорошо знавшей домик, мгновенно стало понятно, что там кто-то стоит, заглядывая внутрь.

Я не шевельнулась. Я была в ужасе. У меня дрожали колени и выступил холодный пот, хотя было непонятно, чего это я так испугалась.

Почему я не подбежала к окну и не поглядела, кто там? Почему не крикнула, как раньше, в роще: «Кто здесь?» Я не могла произнести ни слова, только стояла и тряслась от страха у двери.

Внезапно в комнате посветлело, и я поняла, что тот, кто заглядывал в окно, уже отошел.

Я была очень испугана. Не знаю, почему. Ведь я не робка по природе. Стояла, не смея пошевелиться, минут десять, как мне показалось, но вряд ли прошло больше двух. Я сжимала в руках рецепт, мантилью и гребень, словно талисман, способный сберечь меня от зла.

– Бабушка, – шептала я, – помоги мне, бабушка. Как будто дух ее был здесь, в домике, как будто это она велела мне собраться с силами и стать храброй, как всегда.

Кто мог прийти сюда за мной? – спрашивала я себя. Кто мог желать мне зла? Меллиора, за разбитую жизнь? Как будто Меллиора могла причинить кому-нибудь зло!

Джонни? Потому что женился на мне, когда мог этого не делать? Хетти? Потому что Джонни женился на мне, когда было так важно, чтоб он женился на ней?

Я уже боялась призраков!? Вот бессмыслица! Я открыла дверь домика и выглянула наружу. Никого не видно.

Тогда я спросила:

– Есть тут кто?

Никакого ответа. Я быстро заперла дверь и побежала через рощу к дороге.

Я не чувствовала себя в безопасности, пока не завидела Дауэр Хауз; а когда пересекла газон, то заметила, что в гостиной горит огонь, значит, пришел Ким.

С ним были Меллиора и Карлион. Все трое оживленно беседовали.

Я постучала в окно, и они обернулись ко мне – с явным удовольствием на лицах.

И когда мы вместе устроились у камина, я смогла убедить себя, что весь этот жуткий эпизод в домике – плод моего воображения.

Потекли недели. Для меня это было время ожидания. Порой мне казалось, что и Ким чувствует то же самое. Мне часто казалось, что он вот-вот заговорит со мной. Мой сын подружился с ним, хотя больше всех он любил и уважал Джо. Карлиону разрешили приходить в конюшни аббатства, когда он захочет, и для него все было так, словно он жил там по-прежнему. Этого захотел Ким, и его поведение доставило мне немалое удовольствие: мне казалось, что в этом проявились его намерения. Хаггети вернулся к своим прежним обязанностям, а за ним последовали миссис Солт с дочерью. Казалось, мы просто переехали в Дауэр Хауз, чтобы было удобнее, и что аббатство, как и прежде, осталось нашим домом. Мы были маленькой сплоченной семьей – Ким и я, Карлион и Меллиора. И в центре ее была я, потому что они все за меня беспокоились.

Как-то утром Хаггети принес мне записку от Кима. Он стоял, ожидая, пока я ее прочту, потому что, сказал он мне, нужно дать ответ.

« Дорогая моя Керенса, – читала я, – мне надо вам кое-что сказать. Я уже давно собирался сказать это, но при сложившихся обстоятельствах полагал, что Вы будете еще не готовы принять решение. Если я слишком поспешил, простите меня, и забудем пока об этом. Где нам лучше поговорить? Здесь, в аббатстве, или Вы предпочли бы, чтобы я пришел в Дауэр Хауз? Устроит ли Вас сегодня в три часа?

Искренне Ваш,

Ким».

Я торжествовала. Вот оно, говорила я себе. Этот момент наступил. И я знала, что у меня ничего важнее в жизни не было.

Это должно произойти в аббатстве, решила я – в судьбоносном месте.

Хаггети стоял возле, пока я писала ответ.

« Дорогой Ким!Спасибо за Вашу записку. Мне очень интересно услышать, что же Вы хотите мне сказать. Я предпочла бы прийти в аббатство сегодня в три часа. Керенса».

Когда Хаггети взял записку и вышел, я подумала, обсуждает ли он меня и Кима с миссис Роулт и Солтами; не посмеиваются ли, говоря, что у них тут в аббатстве скоро, будет новая госпожа – прежняя.

Я пошла в комнату и стала изучать свое отражение. Я не была похожа на женщину, совсем недавно узнавшую, что убили ее мужа. Глаза у меня сияли, на щеках играл легчайший румянец – радость для меня, но как мне это шло, сочетаясь с блеском глаз. Было только одиннадцать часов. Скоро вернутся с прогулки Меллиора и Карлион. Они не должны догадаться, как я волнуюсь, так что нужно быть повнимательней за ленчем.

Я размышляла, что мне надеть. Какая жалость, что я в трауре. Не подобает носить траур, когда тебе делают предложение. Но придется изображать траур в течение года; раньше этого срока брак невозможен. Год после гибели Джонни или с того времени, как его обнаружили? Чего от меня ждут? Предполагается ли, что я должна прожить год вдовой? Буду считать с той ночи, когда Джонни пропал.

Какой веселой вдовой я буду! Надо спрятать свое счастье, как успешно я делала это до сих пор. Никто не догадался, как я обрадовалась, когда нашли тело Джонни.

Немного белого к моему черному траурному платью? А может, надеть лавандовое шелковое? Это полутраур, и если я прикрою его черной накидкой и надену свою черную шляпку с вдовьей траурной повязкой, я смогу их снять, когда мы будем пить чай, – потому что, конечно, мы будем пить чай. Мы будем строить планы за чайным столиком. Я буду разливать чай, как будто я уже снова стала хозяйкой дома.

Лавандовое, решила я. Никто не увидит. Я пройду через луг от Дауэр Хауз до аббатства, мимо Девственниц и старой шахты. Теперь, когда выяснилось, что шахта выработана, нам надо будет убрать все, что от нее осталось, решила я. Она будет опасна для наших детей.