Текст книги "Седьмая девственница"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

С этой поры кончилась моя спокойная жизнь. Мое внимание было сосредоточено на Джонни, потому что я вдруг ясно поняла, что он не способен вести дела имения и что его неумелое хозяйствование может отразиться на будущем Карлиона.

В делах я смыслила мало, зато узнала, как легко неискушенные люди могут попасть в беду. Я отправилась навестить бабушку, взяв с собой Карлиона. Сын обрадовался, узнав, куда мы едем. Я сама правила маленькой двуколкой, которой пользовалась для таких коротких поездок, и Карлион стоял впереди меня, держа в руках вожжи, как он это делал с Джо. Он всю дорогу болтал о своем дяде Джо. Дядя Джо говорит, что лошади способны чувствовать так же, как и люди. Дядя Джо говорит, что все животные понимают, о чем мы разговариваем, так что нужно быть осторожнее, чтобы не обидеть их…

Мне следовало радоваться, что я подарила ему дядю, которого он обожал.

Эсси вышла встретить нас – как всегда, немного смущаясь. Она проводила нас в комнату бабушки. Бабушка была в постели; по ее словам, это был не лучший ее день.

Черные волосы были заплетены в две косы, и она выглядела старше своих лет; казалось, бабушка была не на месте в доме Поллентов, хотя я знала, что Эсси приложила все старания к тому, чтобы та чувствовала себя как дома. Комната с аккуратными занавесками из канифаса и накрахмаленное покрывало были не для нее; и от нее исходил дух некоего смирения, как будто, думала я с тревогой, она пришла сюда в ожидании своего конца.

Карлион вскарабкался на кровать, чтобы обнять бабушку, и несколько минут она с ним разговаривала. Он был покорно вежлив в ее объятиях, сосредоточенно следя за ее губами, но я знала, что ему очень хочется побыть с Джо. Эсси сказала Джо, что мы здесь, и, когда он появился в дверях, Карлион спрыгнул с кровати и бросился к моему брату. Джо подхватил его на руки и поднял над головой.

– Ну что, пришел помогать, да?

– Да, дядя Джо, пришел помогать.

– Ну, мне надо сходить к фермеру Пенгастеру нынче утром. Там у него одна лошадка… Я-то думаю, там всего и дела-то, что попользовать ее отрубями. А ты как думаешь, напарник?

Карлион склонил голову набок.

– Да, и я думаю, что ее нужно просто попользовать отрубями, напарник.

– А как ты думаешь, не съездить ли тебе со мной взглянуть на нее? Я скажу тете Эсси, чтоб она завернула пирогов на случай, если нам захочется червячка заморить.

Карлион стоял, засунув руки в карман и перенеся свой вес на одну ногу, как Джо; он сутулил плечи, что, как я знала, было у него признаком радости.

Джо смотрел на меня, и глаза его светились от удовольствия. Я могла сказать только одно.

– Только ты сегодня же привезешь его домой, Джо.

Джо кивнул.

– Скорей всего, нам будет по пути. Мне надо заглянуть на конюшню в аббатстве…

Карлион вдруг засмеялся.

– Пора идти, напарник, – сказал он. – День нынче трудный.

Когда они ушли, а Эсси тоже пошла собирать им пироги в дорогу, бабушка сказала мне:

– Приятно видеть их вместе, – она засмеялась. – Но ты так не думаешь, любушка. Твой брат теперь тебе не ровня.

– Нет, бабушка, неправда…

– Тебе ведь не по душе видеть, что малыш играет в ветеринара? А Джо так счастлив с ним, да и он счастлив с Джо! Я верю, что у Джо когда-нибудь будет сын, но до этого, любушка, не жадничай, поделись с ним. Вспомни, как ты любила своего брата. Вспомни, как ты собиралась добиться для него самого лучшего, как и для себя. Ты рождена для любви, Керенса, девочка моя; ты отдаешься ей всем сердцем и душой. И хорошо, что ты все делаешь в полную силу, хорошо, ведь тогда ты делаешь это, как надо. И мальчик стоит твоей преданности; но только не пытайся насильно заставлять его, девочка. Не делай этого.

– Я никогда не буду заставлять его что-то делать.

Она положила свою руку на мою.

– Внучка, ты и я понимаем друг друга. Я знаю, как ты мыслишь, потому что сама мыслю так же. У тебя душа не на месте. Ты пришла ко мне поговорить.

– Я пришла навестить тебя, бабушка. Тебе здесь хорошо?

– У меня старые кости. Они скрипят, любушка. Когда я наклоняюсь, собирая мои травы, у меня плохо сгибаются суставы. Я уже не молода. Слишком стара, чтобы жить одна, говорят мне. Моя жизнь закончена; теперь мне для счастья нужна лишь удобная постель, куда я могла бы положить свои старые кости.

– Не говори так, бабушка.

– Незачем закрывать глаза на правду. Скажи-ка, что привело тебя сюда, о чем бы ты хотела поговорить со своей старой бабушкой?

– О Джонни.

– А! – глаза ее, казалось, заволокла пелена. Такое часто бывало, когда я говорила о своем замужестве. Она была довольна, что моя мечта осуществилась, что я стала хозяйкой аббатства, но я чувствовала, что ей хотелось бы, чтобы произошло это как-то иначе.

– Боюсь, что он транжирит деньги… деньги, которые должны принадлежать Карлиону.

– Не заглядывай слишком далеко вперед, любушка. Есть ведь еще кое-кто.

– Джастин. Он безопасен… пока.

– Почему ты так уверена? Вдруг он захочет жениться.

– Если бы он думал о женитьбе, он уже сказал бы об этом. Он редко пишет Меллиоре, а когда все же пишет, то о женитьбе не упоминает.

– Мне очень жаль дочку священника. Она была добра к тебе. – Бабушка смотрела на меня, но я не могла встретиться с ней взглядом. Даже ей я не сказала, что я сделала в тот день, когда нашла Джудит у подножия лестницы.

– А вы с Джонни? – спросила она. – У вас в отношениях разрыв?

– Иногда я чувствую, что слишком мало знаю о Джонни.

– Немногие из нас – как бы мы ни были близки – могут заглянуть глубоко в чужую душу.

Я спросила себя, может, она знает мою тайну? Способны ли ей помочь в этом ее особые силы. Я быстро сказала:

– Что мне делать, бабушка? Я должна помешать ему транжирить деньги и сберечь наследство Карлиона.

– Ты можешь заставить его сделать так, как ты скажешь, Керенса?

– Не уверена.

– Ага! – Это прозвучало, как протяжный вздох. – Я беспокоюсь за тебя, Керенса. Иногда просыпаюсь в этой своей комнате, и все мне кажется таким странным ночью. Я беспокоюсь за тебя. Все думаю об этом твоем замужестве. Скажи-ка мне, Керенса, если б ты могла вернуться… если б ты снова стала девушкой и перед тобой встал выбор, что бы ты предпочла? В одиночку пробиваться в жизни, гувернанткой или компаньонкой – ведь ты у меня образованная, – и свободу, или же аббатство и замужество, без которого туда не попасть?

Я в изумлении повернулась к ней. Бросить аббатство, мое положение, мою гордость, мое достоинство… моего сына, наконец! И все ради того, чтобы быть старшей прислугой в чьем-то чужом доме! Мне не нужно было обдумывать свой ответ на этот вопрос. Мое замужество не дало мне всего, на что обычно надеются, выходя замуж; Джонни не был идеальным мужем, а я никогда, ни раньше, ни теперь, не любила его; но мне не пришлось раздумывать ни секунды.

– Когда я вышла замуж за Джонни, я сделала правильный выбор, – сказала я и добавила: – Для себя.

Губы бабушки тронула медленная улыбка.

– Теперь я за тебя спокойна, – сказала она. – За тебя больше нечего волноваться, любушка. И чего я сомневалась? Ты знала, чего хочешь, еще когда была совсем малышкой. А эта новая беда? Не беспокойся. Вот увидишь, все будет хорошо. Ты еще заставишь мистера Джонни Сент-Ларнстона плясать под свою дудку.

После этого разговора с бабушкой мне стало легче. Я возвращалась в аббатство одна, убеждая себя, что добьюсь того, чтобы Джонни разделил бремя управления имением со мной. Я узнаю, насколько мы увязли в долгах. Что же касается легкой вспышки интереса у Карлиона к Джо и его работе, то у всех детей бывают такие увлечения; с возрастом, когда он начнет ходить в школу, а потом в университет, оно пройдет.

Надеть поводок на Джонни оказалось делом нелегким. Когда я пыталась обсуждать с ним дела, он принимал насмешливый тон; и в то же время я чувствовала что-то нервозное в его поведении и поняла, что в глубине души он обеспокоен.

– Что ты предлагаешь сделать? – спросил он. – Помахать твоей ведьминской палочкой?

Я ответила, что хотела бы точно знать, как обстоят дела, и что мы могли бы посоветоваться.

– Не советы нам нужны, милая женушка, а деньги.

– Наверное, мы могли бы сократить расходы.

– Блестящая идея. Ты и начни.

– Мы начнем оба. Давай прикинем, на чем мы могли бы экономить.

Он положил руки мне на плечи.

– Маленькая умница! – потом нахмурился. – Будь только еще умнее, любовь моя, и не суй свой нос в мои дела.

– Но, Джонни… я твоя жена.

– Положение, которого ты добилась за счет взяток и подкупа.

– Что?

Он громко рассмеялся.

– Ты забавляешь меня, Керенса. Я никогда не видел, чтобы так входили в роль. Ну прямо хозяйка поместья. Даже моя мать не напускала на себя вид этакой важной дамы. Я уверен, что твое место при королевском дворе – мы здесь, в Сент-Ларнстоне, слишком просты для тебя.

– Мы можем говорить серьезно?

– Именно этого я и хочу. Я прошу тебя не лезть не в свое дело.

– Джонни, если есть какой-то выход, я хочу найти его. Нужно подумать о будущем Карлиона.

Тут он встряхнул меня.

– Предупреждаю тебя, Керенса: мне не нужны твои советы, не нужна твоя помощь.

– Но ведь это касается нас обоих.

Он оттолкнул меня и удалился.

У меня было неприятное ощущение, что не только недостаток денег беспокоил Джонни. Он не хотел довериться мне; временами у меня создавалось впечатление, что он меня ненавидит; но я твердо решила все узнать.

Бывали дни, когда он уезжал после ленча в Плимут и не возвращался до позднего вечера. Другая женщина? У меня внезапно мелькнуло подозрение, что это она его губит; лично мне было все равно, но я беспокоилась за Карлиона.

Джонни был беспечным человеком; иногда он забывал запереть свой письменный стол.

Я говорила себе, что все, что я делаю, делается для Карлиона, и, хотя мне не доставляло удовольствия копаться в его бумагах, ради сына я готова была пойти и на это.

Однажды утром, когда Джонни оставил стол незапертым, я узнала, что хотела.

Джонни играл в карты. Этим объяснялись его частые поездки в Плимут. Он глубоко увяз в долгах, и большая часть их была карточными долгами.

Мне предстояло положить этому конец.

Джонни в очередной раз не было дома. Я догадывалась, что он в игорном клубе в Плимуте. Я была очень зла на него. Накануне я на него напустилась, сказав, что знаю, чем он занимается, и требуя ответить, нет ли у него безумной идеи выиграть состояние. Я видела, что именно на это он и надеется.

Но ничем не могла остановить его.

Меллиора и я обедали вдвоем. Она знала, что я обеспокоена, потому что всегда способна была чувствовать мое настроение; и догадывалась, что беспокойство мое связано с имением.

– Все идет как-то не так с тех пор… – начала она.

Я не ответила. Я не выносила, когда она начинала говорить о своем Джастине.

Она замолчала, опустив глаза; я знала, что она думает о том, как могло бы быть. Видела ли она себя, сидящую за этим столом рядом с Джастином, который улыбается ей, рядом со счастливым Джастином, довольным своим браком? Думала ли она о своем сыне – будущем сэре Джастине – который в это время мог бы спать в детской?

Я рассердилась на нее.

– Дела в аббатстве с некоторых пор идут не очень хорошо, – резко сказала я.

Она играла ножом и вилкой.

– Керенса, скоро в округе будет много бедняков.

– Ты имеешь в виду, когда закроется шахта Феддера?

Она подняла глаза, полные жалости, и кивнула.

Теперь уже скоро, – продолжала она. – И тогда…

– Мне кажется, всех нас ожидают тяжелые времена, – я не смогла побороть в себе желание узнать, что у нее на уме, поэтому продолжала: – Меллиора, ты что-нибудь получала от Джастина в последнее время?

– Уже два месяца ничего не получала, – ответила она, и голос ее звучал спокойно. – Его письма очень изменились.

– Изменились? – Я гадала, заметила ли она страх в моем голосе, когда я это произнесла.

– Он кажется… более спокойным. Умиротворенным.

– У него кто-то есть?

– Нет. Он просто успокоился… духовно.

Я резко сказала:

– Если бы он действительно любил тебя, Меллиора, он бы тебя никогда не покинул.

Она спокойно смотрела на меня.

– Наверное, есть несколько видов любви, Керенса. Наверное, нам трудно понять их все.

Я почувствовала презрение к ним обоим – и к Джастину, и к Меллиоре. Мне не в чем упрекать себя. Они оказались не способными на глубокую и страстную любовь. Любовь для них – это что-то правильное и управляемое. Так не любят. То, что я сделала, не должно меня угнетать. В конце концов, если бы они действительно любили, они бы не позволили себя разлучить. Единственная стоящая любовь – это такая, ради которой можно забыть все практические соображения.

Неожиданно до нас донеслись необычные звуки: топот ног, голоса.

– Что происходит? – спросила я, и мы замолчали, прислушиваясь, в то время как голоса приблизились. Я услышала громкое звяканье дверного колокольчика, после чего последовали молчание и шаги Хаггети. Затем опять звуки голосов, и Хаггети вошел в столовую. Когда он вошел, я подняла глаза.

– Да, Хаггети. Он кашлянул.

– Это депутация, мэм. Они хотят видеть мистера Сент-Ларнстона.

– Вы сказали им, что его нет дома?

– Да, мэм, но, думаю, они не очень-то мне поверили.

– Что это за депутация?

– Ну, мэм, там несколько человек вроде бы от Феддера, и с ними Сол Канди.

– И они пришли сюда? – спросила я. – Зачем?

У Хаггети был смущенный вид.

– Ну, мэм, я же им говорил…

Я знала, зачем они пришли. Они хотели, чтобы шахту Сент-Ларнстонов обследовали на наличие олова. Если она могла дать им работу, они хотели эту работу получить. А почему бы нет? Разве не могло это быть решением и наших проблем? Однажды шахта уже спасла аббатство. Почему бы ей не сделать этого снова?

Я сказала:

– Я встречусь с этими людьми, Хаггети. Проводите их в библиотеку.

Хаггети стоял в нерешительности; я властно посмотрела на него, и он пошел исполнять мое приказание.

В библиотеке я встретилась с ними лицом к лицу. У Сола Канди был важный и решительный вид. Серьезный человек, вожак, подумала я; и мне опять стало любопытно, что же он нашел в Хетти Пенгастер.

Сол был здесь главным, и я обратилась к нему.

– Вы пришли к моему мужу, но его нет дома. По деловым вопросам он обычно советуется со мной, поэтому, если хотите, можете сказать мне, зачем вы пришли сюда, а я передам это ему.

Они раздумывали; я видела скептическое выражение на нескольких лицах. Может быть, они не верили, что Джонни нет дома; может быть, они не хотели разговаривать с женщиной.

Мы с Солом Канди присматривались друг к другу. Я была уверена, что он вспомнил, что я внучка бабушки Би, и решился поговорить со мной.

– Ну что ж, мэм, – сказал он, – это уже точно, что шахта Феддера закрывается, и это многим из нас сулит прямо-таки беду. Мы-то думаем что в сент-ларнстоновской шахте полно олова, и хотим это проверить, а коли это так, то пускай она работает.

– Мне кажется, это справедливо, – ответила я.

Я увидела выражение облегчения на их лицах и продолжала:

– Как только мой муж вернется, я скажу ему, что вы приходили, и этот вопрос будет рассмотрен.

Сол Канди продолжал:

– Только, с этим, мэм, не надо тянуть. Думаю, всем будет спокойнее, если мы начнем готовить буры.

– Почему вы так уверены, что в шахте Сент-Ларнстонов есть олово?

– Ну, наши деды рассказывали нашим отцам, а отцы рассказывали нам, как ее закрыли ни с того ни с сего. По капризу, как говорится. Тогда это тоже принесло нам целую кучу бед. Ну, а нынче идет тяжелое время, а тяжелое время – это не то время, чтоб джентльмены вытворяли капризы.

В этих словах была угроза, а я не любила угроз, однако понимала, что у них есть веские основания и в их соображениях было много здравого.

– Я непременно передам мужу, что вы заходили, – заверила я их.

– И скажите ему, что мы еще придем.

Я наклонила голову, и они вежливо вышли друг за другом.

Я вернулась к Меллиоре. Она была совсем бледной.

– Керенса, – сказала она, и в глазах ее было восхищение, – есть на свете что-нибудь, чего ты не можешь?

Я ответила, что не вижу ничего необычного в том, что я сделала, подумав при этом: вот и ответ. Шахта будет пущена вновь. Аббатство будет спасено для сэра Карлиона.

Я еще не спала той ночью, когда пришел Джонни. Даже не заговорив, я увидела в его глазах отчаяние. Это означало, что он проигрался.

Тем лучше! Теперь он будет так же, как и все остальные, стремиться пустить шахту в работу.

Я села в постели и, как только он вошел, крикнула:

– Джонни, здесь была делегация.

– Что?

– Сюда приходили Сол Канди и несколько шахтеров. Они хотят, чтобы ты открыл шахту Сент-Ларнстон.

Он сел на кровать и уставился на меня.

– Я знаю, что тебе это не по нраву. Но ведь это выход из наших затруднений. Что сработало один раз, сработает и другой.

– Ты что, рехнулась? – спросил он.

Он нетвердо встал, подошел к окну и, отдернув штору, стал смотреть в него.

– Ты пил, – выдвинула я обвинение. – Ах, Джонни, неужели ты не видишь, что нужно что-то сделать? Эти люди собираются открыть шахту, невзирая на то, нравится тебе это или нет.

– Если я обнаружу их на территории моих владений, они будут наказаны за незаконное вторжение.

– Послушай, Джонни. Все равно что-то придется делать. Если шахта Феддеров закроется, здесь возникнет масса трудностей. Ты не можешь позволить, чтобы шахта простаивала, когда она может дать людям работу…

Тут он повернулся, рот его дергался. Я не знала, что он в таком ужасном состоянии.

– Ты прекрасно знаешь, что в шахту лезть нельзя.

– Я знаю, что мы должны что-то предпринять.

– Что именно?

– Мы должны дать понять этим людям, что хотим открыть шахту. Что они о нас подумают, если мы откажемся?

Он посмотрел на меня так, словно хотел убить.

– Шахты никто не коснется, – сказал он.

– Джонни!

Он вышел из комнаты. И не вернулся, а ночь провел в своей гардеробной.

Джонни был непреклонен. Он ни за что не хотел открывать шахту. Я никогда не думала, что он такой упрямый. Он изменился; раньше всегда был таким беззаботным и легкомысленным, и я никак не могла понять причину этой перемены. Почему он так решительно настроен против? Он ведь никогда не заботился о фамильной гордости так, как Джастин.

Джастин! У меня появилась мысль написать Джастину. В конце концов, Джастин – все еще глава дома. Если бы он дал свое разрешение начать обследование, этого было бы достаточно.

Я колебалась. Потом представила себе, как Джастин получает письмо и решает, что это хороший повод для возвращения домой, как завоевывает одобрение деревенских жителей. Быть может, если он вернется и откроет шахту, они будут готовы забыть обстоятельства, вынудившие его уехать.

Нет, я не могла написать Джастину.

В деревне происходили перемены. Надвигалась катастрофа; бикфордов шнур догорал. Мы, семья Сент-Ларнстон, могли обеспечить людей работой, но отказывались это сделать.

Однажды в Джонни бросили камень, когда он проезжал по деревне. Он не знал, кто бросил, тем более, что его не задело. Однако это был худой знак.

Я никогда еще не чувствовала себя так беспокойно.

Я не пыталась увещевать его, потому что считала, что от этого упрямство его только усилится. Он почти не бывал дома; потихоньку приезжал в полночь и крадучись пробирался в гардеробную. Он явно избегал меня.

В тот вечер я рано легла спать и все твердила себе, что так продолжаться долго не может. Что-то случится. Джонни уступит.

Я не могла уснуть. Я догадывалась, что Джонни вернется не раньше полуночи… а то и позже. Тогда мне нужно еще раз поговорить с ним, как бы он ни злился на меня. Я должна напомнить ему о его долге по отношению к сыну! Что это за дурацкая фамильная гордость, которая заставляет его сопротивляться неизбежному?

Я повторяла про себя слова, которые собиралась говорить, и вдруг какой-то импульс заставил меня встать с постели и подойти к окну.

У меня была привычка стоять у этого окна, потому что из него были видны камни, стоящие хороводом, и сейчас они околдовывали меня так же, как и в детстве. Ни одна из моих проблем, говорила я себе, не может сравниться с той, что была у них. Наверное поэтому я всегда обретала рядом с ними душевный покой.

Вдруг я застыла: один из камней шевельнулся. Одна из Девственниц ожила! Нет. Там был кто-то еще. Вокруг камней зловеще двигались огни. На мгновение из темноты ясно выступила фигура человека; на нем было что-то вроде шлема. Я пристально следила за ним; затем увидела другие фигуры. Они стояли внутри каменного круга, и на всех были шлемы.

Нужно было узнать, кто они и что они делают, поэтому я поспешно накинула на себя кое-какую одежду и вышла из дома. Через газоны я пошла к лугу; но когда добралась, там никого не оказалось. При свете звезд я увидела камни, призрачные, похожие на женщин, застигнутых в танце. А невдалеке – старую шахту, ставшую причиной стольких споров.

Мне вдруг пришла в голову мысль: а не могли ли это быть Сол Канди со своими друзьями, которые встретились, чтобы обсудить, что делать дальше? Более подходящего места для подобной встречи не выбрать!

Но теперь они уже ушли. Я стояла внутри каменного круга и ломала себе голову: что же Сол и его друзья будут делать дальше; не могла я не подумать и о Шести Девственницах, а особенно о седьмой, которая танцевать в ту роковую ночь не пришла.

Заперта, замурована и оставлена умирать!

Глупые, фантастические мысли; но чего еще можно ожидать, стоя в центре каменного круга при свете звезд?

Я не слышала, как Джонни приехал той ночью, – должно быть, уже спала, поэтому не имела возможности поговорить с ним.

На следующее утро он встал поздно и ушел. Видимо, поехал в Плимут и снова отправился в клуб. Должно быть, всю вторую половину дня муж играл в карты.

Позже нам удалось узнать, что он ушел из клуба где-то около полуночи. Но домой не вернулся.

На следующее утро я увидела, что его холостяцкая постель пуста, и весь день ждала, когда он приедет, потому что твердо решила, что больше не могу откладывать разговор.

На следующую ночь он тоже не приехал. И когда прошла еще одна ночь и один день, а он все не возвращался, мы начали подозревать, что с ним что-то случилось.

Мы навели справки. Вот тогда-то и обнаружилось, что он ушел из клуба в полночь две ночи назад. Сначала мы было подумали, что кто-то видел, как он выиграл большую сумму, выследил его и ограбил; но он сильно проигрался и, когда покидал клуб, денег при нем было совсем мало.

Начались поиски и наведение справок.

Но никто так и не смог напасть на след Джонни. Когда прошла неделя, а никаких известий по-прежнему не поступало, я начала понимать, что он и в самом деле исчез.