Текст книги "Тайный брак"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Сколько вообще времени втайне может проходить жизнь целой семьи?..

Из Франции до нашей тихой уединенной усадьбы докатилась странная весть. Все вокруг только и говорили об этом… Просто чудо какое-то! – считали многие. Другие – более трезвые головы – не верили слухам, утверждая, что их распространяют сами французы для своей же собственной выгоды.

Оуэн, как всегда, постарался узнать как можно больше и только тогда рассказал мне.

– Там появилась совсем юная крестьянская девушка, – говорил он, – которая уверяет, что слышит голоса, призывающие ее к подвигу. Эти голоса будто бы говорят ей, что Франция снова станет сильной и англичане будут изгнаны с каждого клочка ее земли. И это должна сделать она.

– А французы верят ей? – спросила я.

– Сначала вроде бы не слишком. Посуди сама: простая невежественная крестьянка из какой-то деревеньки. Домреми, кажется… Работала на поле с отцом, пряла, ткала, шила, стирала и ухаживала за коровой, пасла овец. Ей всего пятнадцать лет… И собирается возглавить французскую армию и вести против англичан! Разве не безумные мысли?

– И что же дальше?

– Чем дальше, тем все более странно. Все, что она задумывает, у нее пока что получается.

– Что, например?

– Она сумела добиться встречи с дофином Франции.

– Мой брат виделся с ней?

– Да… Но перед этим, как рассказывают, его придворные решили подвергнуть ее испытанию. Пусть эта мнимая «святая» сама отыщет короля в толпе придворных и подойдет прямо к нему. Привели ее в зал замка Шинон и предложили самой подойти к королю и изложить свою просьбу. И она непонятно как, переходя от одной группы людей к другой, подошла прямо к дофину и сказала, что должна говорить только с ним…

Я попыталась представить себе своего брата. Как давно я не видела его! Для меня он так и остался самым младшим из всех нас… ковыляющим вслед за нами по мрачным переходам и лестницам «Отеля де Сен-Поль» с выражением постоянного испуга на маленьком личике. Такой несчастный и жалкий.

Он никогда не желал быть наследником престола. Как и его старший брат Жан, умерший такой странной смертью… Какой же он сейчас, мой маленький Шарль? Как чувствует себя в роли дофина, отстраненного от трона, дофина, чья корона принадлежит не ему, а его племяннику и моему сыну Генриху VI Английскому? И как относится ко мне? Что думает о своей сестре, живущей в самом сердце вражеского лагеря? Своей матери, смирившейся с недругами и отдавшей им принадлежащий сыну престол? Не чувствует ли он себя изгнанником в собственной стране?.. Хотя ведь он не хотел править ею…

Конечно, подобные мысли приходили мне и раньше – не скажу, чтобы часто, – но сейчас рассказ Оуэна с новой силой всколыхнул воспоминания о семье, о родине…

– Ну и что же?.. – спросила я. – Выслушал ее мой брат?

– Говорят, как и многих других, она быстро сумела убедить его. У нее какой-то особый дар убеждения.

– У простой крестьянки? Может быть, она в самом деле послана с Небес?

– Не знаю, – ответил Оуэн. – Но одно несомненно: в ней есть какая-то особая сила. Странная сила. Видевшие ее говорят, что она бесстрашна и совершенно нечувствительна к насмешкам, к недоверию, даже к издевательствам, каким ей приходится подвергаться. Переносить все это ей помогает вера, она прямо-таки светится в ее лице… Так рассказывают.

– И что же эта девушка сказала моему брату?

– Сказала, что избрана свыше стать спасительницей Франции, что Господь повелевает ей возглавить армию.

– Думаю, он не поверил ей.

Мне уже немного наскучил этот разговор. Я хотела рассказать о нашем ребенке, об успехах, которые тот делает. И еще о том, что пора уже сменить место пребывания. Не показалось бы чересчур подозрительным, что я так долго и безвыездно нахожусь в столь отдаленном от столицы, не слишком благоустроенном месте.

– Полагаю, можно переехать в Хатфилд. Что ты скажешь по этому поводу? – спросила я.

– Я не знаю королевских замков, дорогая, – ответил Оуэн. – Мне вполне хорошо здесь, в маленьком уютном Хэдеме.

Мы все же решили готовиться к переезду в Хатфилд.

Не без некоторого удивления я заметила, что моя Гиймот приняла рассказ о странной крестьянской девушке гораздо ближе к сердцу, нежели я, и то и дело возвращалась к разговору о ней. Разумеется, она не забывала нашу Францию, нередко говорила о ней, чем скрашивала мою тоску по родной стране, но в то же время с присущим многим простым людям тактом давала почувствовать, что понимает мое двойственное положение и не хочет усугублять его слишком частым упоминанием о потерянной родине и о ее судьбе. Ни разу не заводила она разговора о том, какая из стран стала теперь для меня ближе, но сама я уже давно заставила себя считать, что эта страна – Англия. Что же касается Гиймот, я была совершенно уверена: она никогда не захочет и не сможет так думать.

От нее я узнала, что имя этой крестьянки Жанна д'Арк, но люди зовут ее просто «Дева», и что чуть ли не вся Франция денно и нощно говорит о ней и молится за нее. За то, чтобы силой, данной ей Небом, она изгнала захватчиков из несчастной опозоренной страны.

Слушая Гиймот, глядя на ее раскрасневшееся милое лицо, в сверкающие глаза, я понимала, что никогда еще моя верная служанка и подруга не отдалялась от меня так, как в эти дни. Я знала, позови ее кто-нибудь, и она, не задумываясь, тотчас же встанет рядом с Девой, чтобы воевать против английской армии.

– …Существует старое предсказание, – сказала она мне как-то, – что Францию доведет до позора и погубит плохая женщина, а спасет от позора девственница. Она придет откуда-то из Лотарингии, из седого леса Шеню…

Я не стала спрашивать Гиймот, кто эта плохая женщина, но для себя решила, что речь идет о моей матери. Что касается девственницы – она появилась.

Существовала на самом деле такая легенда или нет – я не знала. Вполне возможно, она появилась, как нередко бывает, уже после того, как что-то сбылось.

Впрочем, пока еще ничего не свершилось. Куда уж слабой полубезумной девушке, а в ее здравый ум я сразу отказалась верить, тягаться с победоносным английским войском, прошедшим славный путь со своим великим полководцем, моим мужем Генрихом! Жалко ее, жалко моего брата, если он хоть в чем-то доверится ей, жалко французский народ, готовый от позора и бессилия поверить в любое чудо, даже самое несбыточное…

Я не часто возвращалась мыслями к этим событиям, а вскоре совсем перестала думать о них. Произошло нечто, заставившее меня напрочь забыть обо всем, кроме… Кроме того, что я снова была беременна!

Какое счастье! У меня будет еще один ребенок! Мой и Оуэна!.. Уж на сей раз его рождение не станет сопровождаться таким беспокойством и волнением, как перед появлением Эдмунда. Сейчас у нас уже есть некоторый опыт, мы знаем, как себя вести, чтобы все оставалось в глубокой тайне.

Оуэн тоже не мог скрыть своей радости, когда я сказала ему. Правда, Гиймот поджала губы и неодобрительно качала головой, спрашивая меня, в достаточной ли степени я оправилась после предыдущих родов, но я прекрасно видела, что и она тоже довольна.

Мне бы следовало, наверное, больше интересоваться тем, что происходит вокруг, потому что события назревали весьма серьезные, но что я могла поделать, если все мои мысли сосредоточились на ожидаемом ребенке. Разве это не естественно для матери?

По слухам, французское войско, вдохновленное Девой, уже осадило Орлеан, удерживаемый англичанами… Доходили слухи, что с Небес Жанна д'Арк получила благословение и что она освободит город. Я не следила за всеми этими событиями, больше всего меня интересовало, кто же родится на этот раз – опять мальчик или девочка?..

В эти же дни мы переезжали из Хэдема в Хатфилд. Дорога оказалась для меня довольно утомительной, потому что, дабы не возбуждать излишних разговоров о самочувствии, я проделала ее верхом. Однако порой все-таки приходилось пересаживаться в носилки.

Я несказанно обрадовалась, когда наконец завидела стены замка и въехала в его ворота. Гиймот заставила меня немедленно лечь в постель, и я подчинилась с большим облегчением и удовольствием.

Конечно, сам переезд таил в себе некоторую опасность. Неминуемы новые слуги, а значит, пересуды и сплетни. Но я верила, что мои верные друзья и помощницы, и Оуэн как главный распорядитель моего небольшого двора, сумеют обеспечить нам всем спокойное существование. Такое, как в Хэдеме.

– Лучше бы оставались на старом месте, – ворчала Гиймот. – Новые стены – новые заботы.

– Мы прожили там слишком долго, – не уставала я объяснять ей. – Это могло вызвать подозрения, будто я больна или, что куда хуже, что-то замышляю в отдалении и тиши…

Дворец Хатфилд выглядел впечатляюще – он был намного больше, красивее и удобнее для жизни, чем скромный Хэдем, и находился в девятнадцати милях от Лондона, что не настолько близко, чтобы можно опасаться бесконечных визитов, и не настолько далеко, чтобы меня могли заподозрить в желании стать отшельницей. Здесь простирались длинные крытые галереи, располагалась часовня с витражами необыкновенной красоты и темным дубовым полом. Я подолгу сидела там, вознося молитвы и глядя, как лучи света играют в цветных стеклах. Я благодарила Бога за то, что послал мне в мужья хорошего человека, за то, что дал сына Эдмунда, и просила не забывать меня, когда придет пора дать жизнь третьему ребенку.

Мне так хорошо и спокойно жилось. Я молилась, чтобы так оставалось и впредь – для меня и всей моей семьи; чтобы всегда мой дом оставался тихим, бестревожным, с мужем, детьми… Чтобы все мы никогда не испытывали страха…

Поэтому, как я уже говорила, меня мало волновали вести, проникавшие в мой маленький семейный мир из-за стен дворца. Однако совсем отгородиться от всего не связанного с моей семьей не представлялось возможным. Хотя бы оттого, что Гиймот все больше интересовалась происходящим во Франции и не умела, да и не хотела об этом молчать.

– …Уверена, это чистая правда, – сказала она однажды.

– Что правда, Гиймот? – спросила я, не поднимая головы от шитья.

– Что Дева послана Господом.

– Опять ты об этом, милая?

– Мадам… дорогая мадам, не только я, всеговорят об этом!

– Считают ее святой?

– Да нет… она Божья посланница.

– Разве это не значит, что она святая? – спросила я, хотя не испытывала большого желания продолжать разговор.

– Сама она говорит, что простая деревенская девушка, которая услышала голоса с Неба, повелевающие ей взять в руки оружие и повести солдат к победе.

Я слегка зевнула и продолжала работать иглой, заканчивая вышивку на детской простынке.

Не дождавшись от меня ответа, Гиймот продолжала:

– Идут разговоры, что Орлеан вот-вот перейдет в руки французов. Вы ведь знаете, они осадили город.

– Да, слышала. Но англичане все равно очень сильны.

– Если мы его возьмем, – Гиймот так и сказала – «мы»… – то следующим будет Париж!

– Гиймот, – сказала я, – то, что ты говоришь, здесь могут счесть предательством.

– Но ведь никто не слышит!

Меня она, видимо, в расчет не брала.

– Что же еще тебе известно? – спросила я с улыбкой.

– Говорят, Дева бросается на штурм впереди всех и ведет за собой солдат. Они близки к победе.

Она повторяла уже сказанное только что и чувствовалось, какое удовольствие это ей доставляет.

– Но как она может… женщина? – искренне изумилась я.

– С Божьей помощью, – не замедлила ответить Гиймот.

– Неужели ты сама веришь, что такое возможно?

– Верю, – твердо ответила она.

– Герцог Бедфорд не допустит поражения. Он опытный воин.

Но и на это Гиймот не задержалась с ответом. По-видимому, заботы о ребенке и прочие хлопоты не мешали моей милой няне глубоко задумываться над судьбой Франции.

– Герцог Бедфорд, – сказала она, – связан с бургундцами только через свою жену, леди Анну. Не такая уж крепкая ниточка. Если Орлеан падет, вся Франция встанет под знамена Девы.

– Откуда ты берешь такие слова? – не могла не удивиться я. – Эта Дева просто заворожила тебя.

– Она одурманила всех во Франции.

Я не принимала тогда всерьез эти рассказы, но поняла вскоре, что ошибалась.

Прошло еще немного времени – и Орлеан пал. Франция торжествовала первую крупную победу.

Я не могла не думать в тот момент о Бедфорде, о его душевном состоянии. Ведь он считал своим священным долгом – дал клятвенное обещание умирающему Генриху – сохранить все его завоевания во Франции и прибавить к ним новые. И вот один из главных, ключевых городов страны утерян. Дело даже не столько в самой потере города, сколько в моральном самочувствии солдат, как это поражение скажется на английской армии, уже привыкшей к победам.

В отличие от Гиймот Оуэна страшно угнетала эта первая победа французов. Он не уставал повторять, что, будь жив король Генрих, такое оказалось бы невозможным.

– Трудно представить, что может произойти дальше, – в тревоге говорил он. – Не хочется думать, что наступает перелом в ходе войны. Однако ясно: Дева, или кто там ею управляет, на этом не остановится.

– Ты веришь разговорам о том, что она послана Богом? – спросила я.

– На свете много странного и необъяснимого, – отвечал он. – Главное, появление Девы всколыхнуло всю страну. Даже нерешительный дофин стал проявлять, как говорят, больше напористости…

– Мой брат, насколько я знала его, никогда не стремился к трону.

– Боюсь, Дева изменила его намерения, – сказал Оуэн. – Вдохнула желание властвовать…

В этот период множество посланцев беспрерывно прибывали в Англию с континента или отправлялись туда. Герцог Бедфорд вел постоянную переписку с Королевским советом, что было вполне естественно.

Однажды посланец прибыл к нам, в Хатфилд.

Я напугалась. Неужели в дворцовых кругах стало что-то известно обо мне? Я-то полагала, что даже на мой переезд никто не обратил особого внимания.

Но прибывший оказался французом, и, мало того, в прошлом служил моему отцу. Поэтому, по его словам, и решился на подобное весьма опасное путешествие, дабы повидать меня с глазу на глаз и рассказать о том, что происходит в стране. Ведь хотя я и английская королева, добавил он, но не перестала от этого быть французской принцессой, дочерью короля Франции.

Судя по его тону и поведению, он не сомневался, что вести, принесенные им, должны меня только обрадовать.

Я приветливо приняла его, радуясь больше всего тому, что моя беременность еще незаметна. С вниманием и интересом я выслушала его рассказ.

Главной новостью для меня стало известие о том, что мой брат Шарль недавно коронован в Реймсе, церковной столице Франции, и вся страна ликует по этому поводу…

«Но как же так? – думала я в то время, как француз продолжал говорить. – Как же так?.. Ведь мой первенец, мой маленький Генрих, признан уже королем Франции? Это входило в условия договора, подписанного между моими родителями и супругом, Генрихом V, и пункт этот должен был вступить в силу сразу после смерти отца. Которая уже произошла, увы… Если бы мой супруг не скончался столь внезапно, он бы сейчас считался королем Франции, и тогда… О, тогда вряд ли кто-нибудь осмелился отобрать у него французскую корону!… А вот у моего маленького сына…»

Такие мысли бродили у меня в голове, а посланец тем временем продолжал:

– …Дева находилась рядом с ним в Реймском соборе… с вашим братом. О, это было великолепное зрелище! В правой руке она держала меч острием вниз, в левой – французское знамя… И на нем слова: «Иисус, Мария». А как сияло ее лицо, мадам! Никто не сомневался… не мог усомниться, что она послана самим Господом!..

– А мой брат? – спросила я. – Дофин… как он?

– Он больше не дофин, мадам. Не дофин Шарль, а король Франции Карл VII!

Мне хотелось воскликнуть: этого не может быть!.. Я словно воочию увидела перед собой вдохновленное светом победы лицо Генриха. О, если бы он был жив, жизнь моя пошла бы по-иному. Оуэн не стал бы моим мужем. Не родился бы Эдмунд. И второе дитя его не покоилось бы в моем чреве…

Да, если бы Генрих был жив, история могла бы пойти другим путем.

Откуда-то издали до меня доносились слова посланца, французские слова.

– …Надежда возродилась в душе у Франции, мадам. Просто не верится, что такое могло произойти. Вы бы не узнали людей. Совсем другая страна… И это все она… Дева… совершила такое чудо! О, если бы вы только увидели ее! Лицо, повадку… Вас бы не удивило, что она могла такое совершить. Все в восторге… в упоении…

Я молча наклонила голову, и он, видимо, понял наконец что, хотя я французская принцесса по рождению, но уже десять лет как английская королева и что, говоря о поражении Англии, он говорит о поражении страны, которая стала моей.

Оборвав себя, он замолчал.

– Очень благородно с вашей стороны, месье, что вы прибыли ко мне сообщить обо всем происходящем во Франции. Благодарю вас. Тем более что путешествие сопряжено для вас с опасностями, не правда ли?

– Я преданно служил вашему отцу, мадам, – пробормотал он, – и знал, как он вас любит. Но я вижу… понимаю…

– Нет, нет… Вы поступили правильно, – заверила я его. – Я действительно благодарна вам… Отдохните у нас как следует перед тем, как пуститься в обратный путь. И желаю, чтобы он не таил для вас опасностей…

Он ушел в подавленном настроении.

Минуло еще несколько недель.

Моя беременность стала заметной. Подходил к концу сентябрь; туман по утрам окутывал землю. Золотистой листвой одетые стояли деревья. Чуткая тишина пронизывала воздух.

Мой ребенок должен был появиться на свет до конца этого года – 1429-го от Рождества Христова.

Один из дней сентября я запомнила особенно хорошо. В этот день, утром, к воротам моего дворца подъехали несколько всадников, посланцев из Лондона. Их появление напугало меня. Неужели все-таки случилось худшее: Глостер, а с ним и другие узнали, что мы с Оуэном нарушили закон страны? О том, что могло за этим последовать, я не решалась и думать. Впрочем, меня они скорее всего тронуть не посмеют. Мать их короля, еще сестра дофина, провозгласившего себя королем Франции, – тут им придется действовать с осторожностью. Но Оуэн… вот за кого я боялась до дрожи. Они тут же объявят его предателем интересов страны, и тогда…

Ко мне в комнату вбежала Гиймот.

– Они хотят видеть вас!

– Ты сказала, что я нездорова?

Она покачала головой.

– Они от самого епископа.

– Винчестерского?

– Да.

– Он теперь кардинал.

– Значит, они от кардинала.

– Что они хотят?

– Какое-то важное сообщение… Поднимитесь… дайте мне взглянуть на вас… Когда сидите, то ничего не видно. А вот так еще лучше…

Она набросила мне на колени плед, обернула им талию.

– Скажем, у вас простуда, не разрешено вставать. И вы сами не забудьте об этом!

Раздался стук в отдаленную дверь. Гиймот пошла открывать – на пороге стояли двое мужчин.

– От его преосвященства кардинала, – сказал один из них.

– У королевы простуда, – хмуро ответила Гиймот. – Ее нельзя беспокоить.

– Мы только передадим ей несколько слов.

– Хорошо. Проходите.

Она провела их ко мне, мужчины преклонили колени.

Я попросила их встать и говорить, голос у меня немного дрожал, я охрипла от волнения, так что было нетрудно, если других подозрений не имелось, принять меня за больную.

– Ваша милость, – услышала я. – Его преосвященство кардинал уже на пути к вам. Он должен лично сообщить нечто важное, о чем велел предупредить вас.

Еще большее беспокойство овладело мной. Тем же охрипшим голосом я произнесла:

– Где же он?

– Вскоре прибудет, – повторили они. – Мы опередили его на несколько часов…

Волна страха окатила меня. Что делать? Удастся ли так же легко провести умного и проницательного кардинала? Уж он-то непременно заметит изменения, происшедшие с моим телом и лицом.

Я отпустила посланцев, велев накормить их перед тем, как они отправятся в обратный путь, и позвала своих приближенных дам. Те прибежали вместе с Гиймот, и мы сразу принялись обсуждать, как нам действовать дальше.

– Вы можете лечь в постель, мадам, – предложила Гиймот.

Поразмыслив, я отвергла эту уловку. Слишком уж часто люди прибегают к подобным трюкам, и как бы это, напротив, не вызвало лишних подозрений у такого человека, как кардинал.

– Я придумала! – воскликнула одна из Джоанн. – Мы все наденем самые широкие юбки, какие только у нас есть! И побольше нижних юбок. Тогда все будем выглядеть одинаково. У нас здесь такая мода…

– Он решит, в этом дворце все женщины беременны, – сказала Гиймот, и мы расхохотались, но смех наш прозвучал слегка истерично.

– Пускай думает, что хочет, – сказала Агнесса. – Скорей всего ему покажется, что все мы похожи друг на друга.

– Что ж, это хорошо, – заметила я. – Глядя на нас, ему не должно прийти в голову, что кто-то может чем-то отличаться от остальных. Например, размером живота… Что же, займемся приготовлениями к визиту.

Мы смеялись, шутили, однако не слишком весело.

К прибытию кардинала я снова уселась в кресле, накинув плед на ноги, как во время появления его посланцев. Мои дамы сгруппировались возле меня, одна из них держала в руках раскрытую книгу, прочие, и я в том числе, занимались рукоделием. Вся сцена изображала мирную, идиллическую жизнь вдали от городского блеска и шума. Жизнь, к которой я, по моим словам, давно стремилась.

Моего дорогого младенца Эдмунда поместили как можно дальше от покоев, где я принимала его преосвященство.

Появление кардинала почти не внесло видимых изменений в разыгрываемый нами спектакль.

Он приблизился и поцеловал мне руку.

– Вы должны извинить, кардинал, – сказала я, – что не поднимаюсь вам навстречу. Меня мучает простуда, и от лекарств, которые принимаю, небольшая слабость и все время клонит в сон.

– Оставайтесь в тепле, миледи, – произнес он сочувственным тоном. – Это лучше всего при простуде.

– Так мне и посоветовали… Как я рада, что вы навестили меня!

– Мне это доставляет безмерное удовольствие, миледи.

Он взглянул на женщин, окруживших меня. Я подала им знак рукой, и они поднялись, немного неуклюже в своих широченных подложенных юбках, но кардинала мало заинтересовала их манера одеваться, что принесло мне некоторое облегчение. Теперь осталось узнать о действительной цели его визита.

Он изменился с тех пор, как я видела его в последний раз. Я бы сказала – тоже постарел, как и Глостер. Под глазами обозначились мешки, некогда привлекательное лицо обрюзгло – годы уже оказывали свое разрушительное действие; сказалась, вероятно, и жизнь в постоянном напряжении, вызванном и непрекращающейся враждой с Глостером.

– Надеюсь, ваша милость, – сказал он, – болезнь не надолго задержит вас в стенах дворца.

– Благодарю вас, милорд, – ответила я, – разумеется, скоро я уже буду на ногах.

– Я бы не стал беспокоить вас в вашем уединении, – продолжал он, – если бы не весьма важное дело, касающееся нашего короля.

Я вздрогнула от испуга.

– Он болен?

– О нет. Король в полном здравии.

У меня отлегло от сердца.

– Вам не следует беспокоиться о его здоровье, – продолжал кардинал. – За королем внимательно и заботливо следят проверенные люди, и граф Уорик регулярно сообщает нам обо всем, что происходит в его окружении и с ним самим.

– Как я рада это слышать!

– Если бы ваша милость соблаговолила бывать при дворе, вы могли бы чаще видеть короля.

– Я слышу о нем достаточно часто, милорд, и молюсь о его благополучии… Но что вы хотели сообщить нового о моем сыне?

Я ожидала прямого ответа, но услышала вместо него вопрос:

– Миледи, вы, без сомнения, знаете о том, что происходит во Франции?

Да, благодаря Оуэну и Гиймот, а также французу, служившему у моего отца, посетившему меня недавно, я уже многое знала.

– До меня доходят кое-какие вести, – осторожно ответила я.

– Плохие новости путешествуют быстро, миледи. Эта женщина, которая появилась там…

– Вы говорите о Деве по имени Жанна д'Арк?

– Да, так ее называют в народе. Она уже причинила нам немало неприятностей.

– Такая юная девица! Не могу в это поверить. Невинное создание…

– Из своей невинности она тоже устроила целое представление, адресуясь к Богу. Я сомневаюсь в ее чистоте… Она пребывает среди грубых солдат.

– Тем не менее о ней говорят, что она творит чудеса… По велению свыше.

– Следует признать, миледи, французам с ее помощью сопутствует некоторый успех. Что верно, то верно.

– Вы думаете, в самом деле благодаря ей?

– Вполне возможно. Она заражает всех своим нервным возбуждением, похожим на кликушество.

– Я слышала также, что она подвигла моего брата Шарля на коронацию. И теперь он король Франции Карл VII. Это правда, кардинал?

– Да. Он объявил себя королем Франции. Конечно, это одна лишь профанация, миледи.

– А французы? Как они отнеслись ко всему этому?

– Нужно честно признать, их настроение несколько изменилось. Они вышли из состояния междуусобной распри, расслабленности и равнодушия, в коем пребывали столь длительное время. Сейчас многие считают, что сам Бог послал им эту Деву Иоанну.

– Вы сильно обеспокоены, милорд?

– Ну… с одной стороны, это нелепица и чушь, хотя оказывает серьезное влияние на французов…

– Правда, что они вернули себе Орлеан? И она шла впереди армии?

– Да… Она помогла также выиграть несколько незначительных сражений. Но все они воодушевили народ…

– И повергли в уныние английских солдат?

– К сожалению, именно так. Люди повсюду суеверны. Они верят в различные знаки и предзнаменования. Французы сейчас убеждены, что Господь на их стороне. Что он явил им поддержку в лице этой юной девицы… Все это не так, но они утвердились в этом и потому осмелились объявить дофина Шарля королем.

– Вы с такой горечью говорите об этом, милорд. Если вы действительно не считаете происшедшее серьезным…

– Нам не может нравиться то, что происходит, миледи. Это, собственно, и явилось причиной моего визита к вам.

Снова мое сердце бешено заколотилось. О чем идет речь? Может, они прознали о приезде ко мне старого француза и теперь собираются обвинить меня в связях с противником? В измене?..

– Создавшееся положение, миледи, – продолжал кардинал, – требует от нас решительных действий, поэтому нам необходимо повезти нашего короля во Францию и там короновать его. Он ведь законный монарх, которому ваш покойный отец добровольно завещал свой трон. Разве не так?.. О, как печально, что ваш супруг сам не сделал этого раньше, когда одержал ряд своих блистательных побед! Тогда сейчас не возник бы спор о том, кто является истинным королем Франции.

– Мой муж не захотел лишать моего отца короны при его жизни, – сказала я.

– Поступок, вне всякого сомнения, благородный, – откликнулся кардинал, – но, как многие такие поступки, ведущий к печальным результатам… Однако мы намерены сейчас исправить его оплошность, а потому наш король Генрих, как ни молод, должен будет отправиться во Францию, где на его юную голову мы возложим французскую корону. Но до этого необходимо совершить то же действо у нас, в Англии. Ведь он еще не коронован. Мы предполагаем сделать это как можно скорее, и, конечно же, мать короля не может не почтить своим присутствием эту великую церемонию.

– Вы говорите о коронации в Лондоне? – спросила я, стараясь не выдать своей растерянности.

– Я говорю о том и другом торжестве, миледи. Нам очень хотелось бы видеть вас на коронации в Вестминстере, и мы считаем совершенно необходимым ваше присутствие во Франции.

Я почувствовала, как из-под меня уходит земля. Как справиться со всем этим? Что делать? Даже если поездка во Францию состоится после родов, то в каком состоянии я буду тогда? Как покину своих детей, Оуэна?

Кардинал продолжал говорить:

– Первая коронация состоится в начале следующего месяца. Надеюсь, ваша милость успеет подготовиться к ней без лишней спешки.

В следующем месяце! Да это как раз самые последние недели беременности. Как я смогу появиться на людях?.. А потом еще Франция…

Я готова была плакать от бессилия, готова закричать: нет, оставьте меня в покое! Мне сейчас не до ваших церемоний.

Может, проще всего для меня сейчас подняться с кресла, и пусть этот человек увидит, в каком я состоянии, пусть узнает все…

Я сделала над собой усилие и отбросила эти нелепые мысли, вызванные внезапной слабостью.

– …Потому я и осмелился беспокоить вас, – услышала я слова кардинала. – Король еще так молод, ему необходимо, чтобы мать находилась с ним в подобные моменты жизни…

Мне хотелось бросить ему в лицо: однако вы отобрали его у матери! Моего ребенка… Отдали другим женщинам… А теперь вам понадобилась его мать…

Кардинал все говорил и говорил.

– Что касается вашего присутствия во Франции, миледи, оно не только желательно, но просто необходимо. В особенности теперь, когда усилилось сопротивление. Французам должно напомнить, что мать нашего короля – любимая дочь короля французского, добровольно перед смертью передавшего свой трон ее супругу… Итак, миледи, – закончил он, – мы ожидаем вас ко двору через неделю…

Для меня было совершенно ясно, что я не могу ехать в Лондон. Но какую найти отговорку? Какую причину, чтобы отказаться?

Должно быть, я сильно побледнела, потому что кардинал произнес участливо:

– Надеюсь, я не чересчур утомил вас? Ваш вид говорит о нездоровье.

– Я… я действительно не очень хорошо себя чувствую, – отвечала я.

– Тем большую вы проявили любезность, что соизволили принять меня, миледи.

– Прощайте, кардинал. Благодарю за ваш визит… Пускай мои дамы придут немедленно…

Он поклонился и вышел. И тотчас же в комнаты ворвались три Джоанны, Агнесса и Гиймот.

– У вас совсем больной вид! – воскликнула одна из Джоанн.

– Неудивительно, – отвечала я, – если узнаете, зачем он пожаловал.

– Не томите нас, рассказывайте! – вскричала Агнесса.

Мой рассказ привел их в еще большее волнение.

– Вы не можете никуда ехать! – заявила Агнесса.

– Это вполне очевидно, – согласилась я. – Но что делать?

– Все очень просто, – спокойно сказала Гиймот. – Вы как следует заболеете… Не дай Бог, конечно, – добавила она с улыбкой. – Сегодня кардинал уже видел, что вы нездоровы. Прямо сейчас, еще до его отъезда, мы уложим вас в постель, и ему станет об этом известно. Мы добавим, что вы встретились с ним, превозмогая плохое самочувствие. Ко дню коронации в Лондоне вы разболеетесь окончательно… Не дай Господь! – снова прибавила она. – Так что скорее в постель, миледи. Вы и правда немного бледны…

Мой сын Генрих был коронован в Вестминстере в шестой день ноября того же 1429 года в присутствии членов парламента. Его мать на коронации не присутствовала. Она была не столько больна в те дни, сколько неуклюжа и малоповоротлива, ибо находилась на последнем месяце беременности и не покидала своих покоев, где с ней оставались только самые верные, надежные люди.

Как мне хотелось быть рядом со своим мальчиком во время коронации. Бедняжка! Для восьмилетнего ребенка это торжество явилось немалым испытанием. Но, насколько я помнила, мой малыш по натуре рос достаточно спокойным и разумным, и я надеялась, что воспитание, которое он получил сейчас, не сделало его хуже.