Текст книги "Одна против зомби (СИ)"
Автор книги: Виктор Гламаздин
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
1
Помню, задумалась я тогда над словами шефа.
Да, он, конечно, засранец и придира, но сейчас, откровенно говоря, он был абсолютно прав. Летом я и в самом деле не смогла продать ни одного серьезного полиса, несмотря на то, что моталась по столице, как оглашенная.
Моталась, моталась и замоталась так, что нервы все сожгла.
И тут попалась мне брошюрка, где рассказывалось о Принципе успеха экономиста и социолога Вильфредо Парето. И как только оную прочитала, я поняла, что все это про меня и для меня.
Парето был правильный мужик и не тратил время на впаривание публике разной гештальт-пурги и фрейдизма-бихевиоризма и прочего структурализма. «Други мои, – говорил старина Парето, – не надо надрывать пупок выше собственной крыши, иначе она поедет, шурша шифером и хрустя черепицей.
Запомните на всю оставшуюся жизнь, сестрицы, лишь 20 % усилий приносят нам, как тормозам, так и торопыгам, 80 % результата, а остальные 80 % усилий – полный отстой и с трудом натянутые на уши 20 %».
То есть, ежели сосредоточится не на том, как и что делать, а на вопросе: «А на фига делать?», то можно будет подобрать для себя такой набор действий, которые сократят объем лишней суеты и шаманских плясок на пустом месте до минимума, увеличив до максимума навар и пользу для душевного здоровья.
При этом (согласно графической Кривой успешности все того же Парето) из каждой ситуации можно снять сливки только до определенного уровня. А дальше сколько не вкладывайся, эффекта не будет, хоть тресни.
Эх, если бы я знала про все это, то ни за что бы не стала постоянно цапаться с Толиком. Ибо поначалу он поддавался на мои скромные требования, а потом – бац! – и мы с ним расплевались. Видать, я выжала из ситуации все, что она могла дать, и дальнейшее повышение ставок было совершенно бессмысленно.
2
Ну ладно я, человечек контуженный кинематографом и обремененный сверхчувствительностью натуры. Пропащий, одним словом, человечек. Вычеркнутый из списка получателей сладких пряников от небесной инстанции.
Так ведь не во мне дело, сестрицы, а в вас. Вечно вам неймется довести ситуацию до предела.
Дали вам зарплату в тысячу долларов в месяц – пищите: «Мало! Дай пять!» А потом, мыкаясь по коридорам биржи труда, думаете: «Блин, надо было сначала новую работу присмотреть, а потом уже наезжать на начальство насчет прибавки жалования.
Дали вам мужика, так радуйтесь, а не гундите, мол, он для вас слишком небрутальный. А вот когда он по пьяни даст вашем милой мордочкой о стену, тогда только поймете, что лучше быть живой и здоровой с небруталом, чем мертвой и покалеченной с отморозком.
Поймите, все ваши стервозные заморочки – не ваши нутряные чувства, а навязанный с детства поведенческий стереотип. С ним вы – полуфабрикат для обработки повелителями зомби.
Ведь ясно и пьяному ежику, что захват повелителями зомби мозга человека успешнее всего идет тогда, когда у человека слишком много нерешенных проблем, большая часть из которых надумана, а остальная появляется из-за того, что человек тратит слишком много времени и сил на эти надуманные проблемы.
Будущие жертвы повелителей живут не по своей воле, хотя им-то как раз кажется, будто самостоятельней их нет никого на свете. Увы, они вечные исполнители чужой воли.
Их видно среди толпы: бредут, сутулясь, заискивающе глядя на встречных – рабы повелителей зомби.
А вот других, тех, кто идут весело и бодро, скользя оценивающим взглядом по окружающим их пиплам, фиг прозомбируешь. И именно за их души и идет постоянная война в подлунном мире.
3
«Столько Толик одних только баблосов на меня потратил, – вздохнула я. – А сколько я на него времени и чувств!? И что? Неужто все зря!? Неужто я себя будущее счастье поломала? И из-за чего? Из-за работы. Так на фига мне такая работа? Гм… А на фига мне такое увольнение?
Вдруг, появилось у меня, сестрицы, внутри организм ощущение неминуемого приближения к катастрофе, к чему-то до ужаса страшному. У меня аж испарина на лбу выступила от дрожи в правом колене.
Кстати, о работе и увольнении. Давайте, сестрицы, вернемся в кабинет Пал-Никодимыча.
Ибо, не зная моего с ним разговора, вам ни за что не понять, ради чего я приперлась в столь жуткое место, как «ИNФЕRNО», в эту таинственную шарагу, где резвятся, делая огромные бабки на мертвецах, мастера замогильных искусств…
Глава 4. Не очкуй, Лодзеева!1
Заметив, что портрет основателя ОВО «ЛАДИК» перевернут и П.П. Прушкин висит вверх ногами, словно Бенито Муссолини в 1945-м на площади Милана, Пал-Никодимыч с подозрением посмотрел на меня.
«Блин!» – мысленно выругался я. – Интересно, как же это я так в легкую ухитрилась повесить Прушкина вниз башкой? Получается, рамка у портрета заточена под вешание как сверху верхом – снизу низом, так и низом сверху – сверху низом. Не исключаю, что нашего босса можно вешать даже левым боком к правому и правым боком к левому.
Я с наигранной задумчивостью на лице развернулась и села на прежнее место, делая вид, что не имею к наглому надругательству над священным обликом П.П. Прушкина никакого отношения.
– А ведь мы, к твоему сведению, Лодзеева, не просто с-страховщики, а еще и с-сотрудники особого маневренного отдела, – проговорил Пал-Никодимыч, пытаясь вернуть портрету нормальное положение. – А что в нем должны делать с-сотрудники?
Попытка Пал-Никодимыча придать изображению П.П. Прушкина соответствующее его рангу положение на стене привела к тому, что из нее вывалился вместе с дюбелем шуруп, на котором должен был висеть портрет главы ОВО «ЛАДИК».
– Любить своего начальника по три раза в день, – ответила я шефу и тут же уточнила: – В хорошем смысле любить. Платонически. Мои британские коллеги доказали.
– Не угадала.
Пал-Никодимыч положил портрет П.П. Прушкина на стол. Полез в нижний ящик стола. Вытащил оттуда молоток и жестяную банку с гвоздями. Достал из нее самый крупный из них. И приготовился вбить его в стену.
– Не угадала насчет любви? – полюбопытствовала я.
Права русская поговорка «Не говори под руку». После моих слов Пал-Никодимыч со всей силы ударил молотком, целя по шляпке гвоздя. И промахнулся.
По гвоздю шеф не попал. Зато попал по стене.
Выбитые из нее куски штукатурки и кирпича посыпались на пол. А сверху на Пал-Никодимыча упали детали потолочной облицовки.
Я с детским восторгом смотрела на происходящее. Затем сорвалась с места. Подскочила к покалеченной стене. И заворожено провела ладонями по краям внушительной вмятины, образовавшейся на месте удара.
«Откуда у шефа такая сила взялась? – подумала я. – Он же совсем недавно даже системник компа на своем столе не мог без чужой помощи передвинуть».
– Ну и силища у Вас, Пал-Никодимыч – таким ударом можно башку вдребезги раскурочить, – польстила я шефу. – Уверена, Вы бы легко смогли бы проломить кулаком голову нашего охранника Никиты, которую, как известно не берет даже двухлитровая пивная кружка.
– Гм…
– И я бы теперь не рискнула на Масленицу выйти с Вами на речной лед помахаться на кулаках. Да и бороться вольным и академическим стилем тоже бы не стала с Вами – даже под угрозой увольнения.
Сконфузившись, Пал-Никодимыч мигом загородил вмятину в стене шкафом с документами. Затем снял со стены календарь с какими-то голыми телками и повесил на его место портрет П.П. Прушкина.
Если бы собственными глазами не увидела, как шеф одной рукой передвинул шкаф, никогда бы в такое не поверила.
Этот дубовый шкаф с трудом четыре грузчика сюда кантовали. А теперь его – ко всему прочему набитого доверху документацией – Пал-Никодимыч одной левой передвинул, не напрягаясь.
Как такое может быть?!
Я вернулась на место, озадаченно глядя на Пал-Никодимыча.
– Повторяю: что должны делать с-сотрудники нашего маневренного отдела? – продолжил допрос шеф, садясь в кресло.
– Дайте подумать… Учить китайский язык!
– На кой он нам с-сдался?
– Китайцы скоро захомутают весь мир. И тогда мы застрахуем всех их вместе с пандами на триллионы юаней.
– Не угадала ты, Лодзеева, насчет юаней. Запомни: наши с-сотрудники должны не работать, а с-совершать героические подвиги, для этого наш отдел и с-создавали. Отныне, Лодзеева, с-слово «подвиг» должно с-стать для тебя ключевым.
Я вскочила со стула и, глядя на Пал-Никодимыча преданным взглядом, ударила себя кулаком в грудь, уронив свою любимую белую папку на пол, и пафосно произнесла:
– Уже давно стало. Я прямо-таки горю на работе. Некогда даже пепел с головы стряхивать.
Я подняла свою папку и сунула ее под мышку, изображая готовность идти в бой за родную фирму.
– Врешь! – недоверчиво покачал головой Пал-Никодимыч.
– Не вру! Клянусь в том здоровьем нашего босса – П.П. Прушкина! Чтоб он сдох, когда выцежу из себя хоть капелюшечку лжи!
– А почему ж тогда у тебя, Лодзеева, голяк? Знаешь, чем таковое чревато?
Я драматически, даже, можно сказать, трагически заломила руки. Плюхнулась на стул. Придала лицу выражение тягчайшей скорби. И развела руками, снова выронив папку на пол.
– Как доказали мои британские коллеги, голяк в страховом деле – вещь довольно абстрактная, – я подняла папку и продолжила: – В нашем бизнесе бывает по-всякому. Вон у Кислицкой: полгода голяк был, а потом, бац, две строительные корпорации да еще с филиалами. Каково, а?
2
Пал-Никодимыч, разгневанно раздувая ноздри, поднялся с кресла. Достал с полки «Агентура» красную папку (вдесятеро более толстую, чем заведенная на меня) с надписью «Кислицкая Ш.Е.».
– У Кислицкой-то все путем, а тебя, Лодзеева, за весь с-срок трудового контракта – одна мелкота, – сказал Пал-Никодимыч, возмущенно потрясая этой папкой передо мной.
– Так ведь специфика работы такая. Москва трудный город. Кругом уйма страховых контор. И все друг у друга клиента из клюва вырвать норовят. Мне иногда даже кажется, будто за мной следит какая-то банда из конкурирующей фирмы.
– Да кому ты нужна!?
– А как иначе можно объяснить такой факт: стоит мне только найти крутого клиента и замутить с ним переговоры, тут же его перехватывает какая-нибудь шантрапа, предложив более выгодные условия?
Испытывая интерес к содержимому личного дела конкурентки, я попытается выдрать красную папку из пальцев Пал-Никодимыча.
Но сила пальцев Пал-Никодимыча настолько велика, что он без труда поднял меня – вцепившуюся, как кошка, обеими лапами, тьфу, то есть руками в папку с чужим досье дуру – и удержал ее на весу.
Я изумленно посмотрела вниз. Обнаружила, что мои задние лапы, тьфу, то есть ноги болтаются в полуметре от пола. Но продолжила оправдываться:
– Ко всему прочему в нашем городе самая высокая концентрация проходимцев и хапуг. Тут даже мэров постоянно гонят в шею за рвачество.
Пал-Никодимыч – то ли от удивления, то ли от негодования – ослабил хватку. И я упала на пол, сжимая заветную красную папку в руках.
– Захлебывающаяся от нефтедолларов Москва, – Пал-Никодимыч открыл жалюзи и указал пальцем на виднеющуюся в окне кремлевскую башню, – это для тебя «трудный город»?!
– Типа того, Пал-Никодимыч, – кивнула я, раскрыв красную папку. – Кумовство, рейдеры, откаты, инсайды, недобросовестная конкуренция, липовые конторы и все такое.
Бормоча эту чушь, я быстро листала личное дело Кислицкой.
Но Пал-Никоимыч вырвал оное из моих загребущих ручонок и вернул красную папку на прежнее место.
«Сейчас, как всегда, заорет что-нибудь вроде: «Как ты меня задолбала своей простотой, Лодзеева! Я тебе что, мальчик!? Мы тебе что, благотворительный фонд!?», – подумала я, поднимаясь на ноги.
Однако вопреки опасениям Ники Пал-Никодимыч спокойно сел в кресло и язвительно поинтересовался:
– А как бы ты тогда работала в каком-нибудь провинциальном Мухосранске, где физлица – одна голытьба, а юрлиц кот наплакал, да и те ходят под бандитами?
Пал-Никодимыч даже сквозь темные стекла очков ухитрился сверлить обвиняющим взглядом мой ни в чем ни повинный лобешник.
«Странно, почему он не стал, как обычно, изображать брачные игры какаду и махать крыльями? – насторожилась я. – Это, между прочим, хуже всего. Значит, задумал что-то нехорошее».
Я смущенно отвернулась от шефа, села на стул и сделала вид, что счищаю пятнышко с рукава кофточки.
– Чего молчишь? – спросил шеф.
– А чо тут говорить-то?! И так все ясно, Пал-Никодимыч. В Мухосранске я бы, естественно, сразу подалась истопницей в мужскую баню. Работала бы в тепле, получала бы каждый день кучу чаевых и халявный стриптиз.
– Шутить изволим… Вот что я, шутница, тебе с-скажу. Меня нынче начальство пытало: кого из моего отдела можно с-сократить. Знаешь, чью я фамилию назвал?
– Конечно же, старика Оглы! Кого ж еще-то?! Тут и вопроса быть не может!
– Пхчх… – запнулся озадаченный шеф. – Почему Оглы?!
– Он старый и больной. К тому у него хронический понос. Он у нас все сортиры загадил. Сама слышала, на него уборщица жаловалась. Она разве Вам не говорила?
– Не-е-е-т, Лодзеева! Тут ты промахнулась. Со «с-старым и больным» Оглы я не с-собираюсь расставаться, даже если он… даже он у меня в кабинете все углы позасрет.
– Неужели все так серьезно?! – я обвела взглядом чистенький и уютный кабинет Пал-Никодимыча и бросила на него недоверчивый взгляд.
– Мы через Оглы имеем с-строительные ярмарки, рестораны, рынки и кучу магазинов. Да я, с-скорее, с тобой, молодой и здоровой, распрощаюсь, чем со с-стариком Оглы. Тем более что с-срок твоего трудового контракта истекает.
– Помилосердствуйте, Пал Никодимович! Как можно меня увольнять!?
– Мы тебя не уволим, а только выведем за штат. Твой Парето наверняка это бы одобрил.
– В смысле?
– Побегаешь без ставки и кабинета. Деньгу будешь получать только с отстежки по страховкам.
– О, мой га-а-а-д!
– Что!?
– В смысле: ни фига себе!
– Зато никаких отчетов и планов писать не надо. Все по-честному: как потопаешь, так полопаешь.
У меня навернулись на глаза слезы.
– Вы не можете так со мной поступить! – произнесла я дрожащим голосом.
– Это почему же? Юридическую штучку какую откопала?
– Кроме юридических, есть и другие законы. Они детально описаны Достоевским, Толстым и Чеховым, а также евангелистом Лукой.
– Против Достоевского с евангелистами ничего не имею. А потому дам тебе последний шанс.
– Беру, не глядя.
– Шарагу «ИNФЕRNО» знаешь?
– Ее слоган «Фирма веников не вяжет – фирма делает гробы!» известен по всему миру. Нехилая контора. Хоронят всех, даже королей.
– Во-во! У них с одной только хрени для жмуриков – триста лямов зеленью выходит. А еще они с-строят крематории, возводят всякие там часовни и с-склепы. Золотое дно. Нефтянка отдыхает. А еще…
– А еще они посылают к черту всю рекламную шнягу, приходящую от страховщиков, и гонят прочь всех агентов. Нам это особенно обидно, поскольку головной «ИNФЕRNО» вский офис – через квартал от нашего.
– Что ж, Лодзеева, вижу с-ситуация тебе предельно ясна. Думаю, тебе ясны и твои дальнейшие действия. Ясны?
– Как Божий день!
– Изложи.
Я встала со стула и изобразила с помощью пантомимы, как буду взламывать двери и красться по офису.
– Чтобы отомстить за наш позор, мне надо пробраться в офис «ИNФЕRNО» с канистрой бензина и спалить их всех, на хрен. Предлагаю назвать будущую боевую операцию «Напалм – 2. Возмездие равных».
– Ты прямо-таки шахид в юбке… Нет, с-сжигать похоронщиков не станем. Мы не бандиты. В с-смысле, теперь уже не бандиты.
Пал Никодимыч достал из шкафа и протянул мне доверенность.
Я взяла оную, прочитала ее и бросила на начальника удивленный взгляд.
– Не поняла, Пал-Никодимыч. Вы мне, чо, даете доверенность без лимита?!
– С-специально для такого дела выбил. С-страхуй там все, что с-сможешь. Экспертную оценку недвижимости или, с-скажем, автопарка с-сама с-сделаешь, не маленькая. Если в противопожарке и надежности охранных с-систем усомнишься, вызовешь наших с-спецов.
– Постараюсь оправдать доверие.
– Однако коли базар зайдет по медстраховке – особенно у топов – не влазь! Такие полисы выдаем только после осмотра врачей из нашей поликлиники. А то вдруг у них там, в «ИNФЕRNО», аферистов полно. Нас уже не раз крепко на этом деле нагрели.
– А что, кроме мухлежа с медстраховкой, нас как-либо иначе не кинут?
– Мы с-сами кого-хошь кинем первыми. Не очкуй, Лодзеева! В отличие от большинства московских шарашек с арендованным кабинетом и липовыми гендиром и бухгалтером, у них полный реал – только один головной офис не меньше пятисот лимонов зелени с-стоит. Есть, чего с-страховать.
– Ага-а-а-а… – задумалась я.
– Шагай туда с утра пораньше. Навяжись на прием к их начальнику и добейся от него хотя бы с-соглашения о с-сотрудничестве. Остальное сами докрутим. Пока же тебе нужен столько контракт, сколько контакт.
– Но таким образом я, как фанера над Останкинской башней, пролечу мимо комиссионных.
– Базара нет, если тебе удастся с-сразу заключить договор…
– То-о?
– …Или хотя бы получить принципиальное согласие рассмотреть условия договора…
– То-о-о?
– …При любом раскладе получишь тройную премию за квартал и благодарность с занесением в личное дело.
– И-и-и?
– А коли договор будет подписан тобой лично по доверенности, да еще выцыганишь с-солидный первоначальный с-страховой взнос, получишь десять процентов от него и будешь заласкана руководством до потери пульса.
– Вообще-то меня нет ни малейшего шанса провернуть такое дело! Вы, вот, и то – сразу заикаться начали, как только речь зашла об «ИNФЕRNО».
– С-с-с-с-с-с-с-с-с-с-ама ты заика! Знаешь, Лодзеева, каков главный принцип нашего отдела?
– «Возлюби ближнего, аки самого себя»?
– Нет, Лодзеева. Главный принцип нашей конторы гласит: коли хочешь остаться в ней работать – учись закапывать конкурентов в землю.
– А-а, понятно. Поэтому-то вы меня и гоните к гробовщикам. Типа, на стажировку. Тогда, раз уж пошла такая пьянка, режьте последний огурец – шлите в командировку к правосекам.
– Зачем?!
– Страховать их от левосеков. Пиндосы и Брюссель все оплатят.
– Подумаю.
– Вы чо, пал-Никодимыч!? Я ж пошутила!
Глава 5. Сегодня не мой день1
Вот, сестрицы, сколько всякой экзистенциональной шняги можно навспоминать, почем зря, от всей души штурмуя в хвост и в гриву офисную дверь.
Хорошо еще, что сверху тебе на башку не летят гранитные булыжники и не льется горящая смола. И можно, спокойно матерясь, подумать о жизни, любви и происках врага номер один – Пал-Никодимыча, да сожрут его селезенку суматранские вараны.
Впрочем, я приказала себе срочно перестать растекаться соплями по сжатым, как возвратная пружина смертоносного пистолета, нервам и сосредоточиться на исполнении своего профессионального долга, впарив супостатам страховку по самым крутым расценкам.
– Что ж ты, падла, не хочешь открываться перед порядочным человеком? – спросила я у двери.
Та упорно молчала. Наверное, не хотела тратить силы на бессмысленные разговоры.
Я озлилась. И, дабы усилить напор на непослушный механизм, уперлась ногой в дверной косяк. Затем взялась за ручку-череп обеими руками и с силой дернула ее на себя.
Та не поддалась грубой женской силе.
«Прав был мой здравый смысл – сегодня не мой день», – я устало вздохнула, оперлась спиной о дверной косяк и с досады пару раз лягнула злосчастную дверь.
«Наверное, дудочник сейчас ржет надо мной вместе со своим зооуголком», – подумала я и посмотрела на то место, где встретила дудочника.
Однако там уже не было ни его, ни крыс, вообще никого. Лишь ветер трепал отклеившийся от стены край плаката какой-то индуистской секты.
На нем я увидела: взгромоздившегося на гору мертвых европеоидов гигантского омара, в седле которого сидела богиня смерти Кали, размахивающую советским флагом со странной надписью «Кайтеся, брехливые трупоеды! Рак уже свищет!»
«Если у меня все сорвется, то, и в самом деле, остается уповать лишь на Конец света, – подумала я. – Да и то, если он произойдет до моего возвращения в кабинет к шефу».
Самое хреновое в моем положение – это то, что в предстоящем сражении за впаривание полиса «ИNФЕRNО» вцам, я не смогла миновать даже разделительную полосу между нашими враждующими армиями.
И вот, как самая последняя из дур, я, не вступая в прямой контакт с противником, бессмысленно трачу силы на рвы, колючую проволоку и минные поля. Операцию «Битва за выход к входу» я проиграла вчистую.
2
Тяжело дыша, я отошла от дверей. И стала искать взглядом какой-либо другой вход в здание. Сначала на первом этаже, а потом все выше и выше.
«Блин, ко всему прочему, еще и все окна на нижних этажах закрыты, – огорчилась я. – И наверх не залезешь – у них тут даже пожарной лестницы нет. Неужели придется просачиваться туда через канализацию?»
Тут мне на глаза снова попались гнусномордые горгульи. Я вздрогнула, ибо мне показалось, будто они презрительно посматривают на меня, издевательски ухмыляясь при этом.
«Надеюсь, они мне на плешь не нагадят, – я зажмурилась, подавив в себе желание прикрыть руками голову, но тут же одернула себя: – О чем ты только думаешь, Ника!? К черту эти идиотские фантазии! Даешь исторический материализм во всей его неприглядной реалистичной критичности!»
Я озлобленно открыла глаза. И увидела, что коварные горгульи вернули себе прежний вид, прикинувшись безжизненными каменными изваяниями.
– Вот то-то же! И нефиг выделываться, попугаи обезьянистые! – довольным голосом поведала я горгульям.
Как вы думаете, сестрицы, с чего это мне поутряни мерещится такая хрень? От кофия что ли? Надо с ним завязывать. Недаром пишут: «Кофий разжижает мозги и ведет к мигреням!»
А может, у меня невроз типа фрустрации?!
Для тех, кто не в теме: фрустрация не имеет никакого сексуально-патологического смысла. Смысл тут идет от латинского понятия frustratio, что по-русски означает «облом». Это невротическое состояние возникает, когда ты ждал, что выиграешь миллион, а остался в долгах, как в шелках.
Хотя нет, сестрицы, вряд ли меня долбит фрустрацией. Я никогда себе ничего такого и не придумываю, а, напротив, жду от судьбы всяких подлянок и падающих на башку кирпичей.
3
Отдышавшись, я вернулась к двери. Снова взялась за дверную ручку. И изо всех своих лошадиных сил потянула ее на себя, крича:
– А-а-а! Позакрывались, гады!
Я повисла на ручке, упершись одной ногой в косяк, а другой – в левую створку двери. Ревя от натуги, я дернула на себя дверную ручку. С треском оторвала ее. И плюхнулась задницей на асфальт.
– О-о-о, мой га-а-а-а-д!!! Бо-о-о-льно! – пожаловалась я неизвестно кому, потирая ушибленный копчик.
Вдруг – представьте, сестрицы, мое полнейшее обалдение! – левая створка штурмуемой мною двери совершенно так себе спокойненько – бац! – распахнулась.
Поскольку ручки на этой створке не имелось, я и не догадалась идти через нее и билась с правой створкой. Вот ведь как хитро меня эти паразиты уделали!
Но я тут же позабыла про козни с дверью, ибо увидела, как из нее на улицу вышел пацан, нет, не вышел, а вырвался, словно лев, проломивший могучей грудью стальные прутья клетки.
В общем, это был настоящий мачо. Да нет, не просто мачо, мачо – это тьфу, закомплексованые уроды и скрытые гои, гаи и геи.
Тот мужик был Мачо с большой буквы – брутального вида (тащусь с такого вида) верзила (люблю верзил) в белом костюме (люблю белые костюмы) с запонками из крупного черного жемчуга (я просто обожаю черный жемчуг).
На лице у Мачо царили смятение и недоумение. Он остановился. И сделал несколько глубоких вдохов-выдохов.
Я кашлянула, чтобы привлечь его внимание к моему бедственному положению.
Мачо вымученно улыбнулся. Подошел ко мне. Протянул руку, чтобы помочь мне встать.
– Здразь-се! Меня Никой зовут, – представилась я.
Мачо пробормотал нечто невразумительное. Что-то среднее между «Иван Иваныч Иванов», «трековый детектор ядерных флуктуаций» и «король весеннего бамбука».
Я кокетливо улыбнулась великану Мачо. И протянула к нему руки, в одной из которых была оторванная от двери ручка-череп.
Мачо, увидев череп, испуганно замер, как вытащенный из шляпы фокусника кролик. И застонал:
– Не-е-е-е-е-е-е-т!!!
Затем он дернул от меня, словно от чумной или прокаженной, к стоящему неподалеку джипу. Рванул на себя дверцу. Вскочил в него. И тут же газанул с места.
4
«Это мне чо, снится? Или как?» – спросила я у своего здравого смысла, недоуменно глядя вслед удаляющейся на всех парах тачке Мачо.
Ошеломленный происшедшим здравый смысл молчал. Наверное, он тоже офигевал от всего происходящего. Блин, утро, рабочий день, город, толпа бегущих по своим делам людей… и полный сюрреализм, отягощенный тонкостями работы страховщицы-одиночки.
Впрочем, ощущение нереальности происходящего у меня быстро сменилось чувством его абсолютной неправильности. Черт с ними, с ухмыляющимися горгульями. Но когда от тебя шарахаются правильные мужики – это по-настоящему страшно.
– Эх, такого принца пуганула, – проговорила я, грустно качая головой. – Высокий. Здоровенный. Весь в белом. И карета ничего. Неужели я так жутко выгляжу? Или его так сильно в «ИNФЕRNО» зашугали?
Я размахнулась и запустила долбанной ручкой-черепом в горгулий.
Она до них не долетела. Отрикошетив от стены офиса, проклятая дверная ручка полетела в меня.
Я едва увернулась от нее и вскочила на ноги. Мне послышался издевательский смех сверху.
«Эти каменные чудовища не могут смеяться, Ника, – очнулся от обморока мой здравый смысл. – Сегодня просто действительно не твой день. Плюнь на все и иди домой пить пиво с сушеным палтусом».
Но я тут же выкинула эту предательскую мысль из головы. Отряхнулась. Достала из кармана плаща пудреницу с зеркальцем на крышке. Посмотрелась в него.
Да, сегодня у меня была какая-то совсем непутевая рожа – бледная, дурнушная и растерянная.
Вот позавчера у меня физия прямо-таки светилась красотой, совершенством и уверенностью. Будь у меня сейчас такое же личико, то этот здоровяк сразу бы предложил бы мне руку, сердце и кругленький счет в багамском оффшоре.
Нет, я бы, естественно, вежливо бы отвергла столь щедрое предложение. Во-первых, у меня Толик есть. А во-вторых, я не прыгаю на шею первому встречному олигарху – так меня мама воспитала.
Я припудрила нос и щеки. Попыталась изобразить на лице улыбку. Возвратила пудреницу в карман. И, чтобы приободриться, уязвила самодовольство насмешниц-горгулий, показав тварям фак. Сначала правой рукой. А потом, поддерживая ею под мышкой папку, – и левой.
Правда, папку я при этом все-таки выронила (слишком далеко и высоко протянула руку – хотелось уязвить проклятых каменных чудищ по полной программе). И она под дружный хохот горгулий (да нет, наверняка мне и в этот раз послышалось) шлепнулась на заплеванный асфальт.
Подняв ее с заплеванного асфальта, я снова уязвила горгулий средними пальцами обеих рук.
Горгульи мне ничем не ответили. Поняли, наглые твари, что не на ту напали.
Я подошла к левой дверной створке – к той, через которую вышел Мачо. На ней не было ни ручки, ни надписи «Вход».
– Конспираторы хреновы! – выругалась я. – Да чтоб всем вам – бимбошникам и мудрилам – этой дверью по башке настучали!.. Ладно, проехали. Хватит жевать сопли, Ника! В атаку, золотая рота! Патронов не жалеть! Пленных не брать! Раненных добивать штыками!
Я выгнула грудь колесом, подняла хвост трубой и решительно вошла в офис «ИNФЕRNО»…
