Текст книги "Одна против зомби (СИ)"
Автор книги: Виктор Гламаздин
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
1
Небольшое отступление. Ни о чем. В смысле ни о чем, связанном с богами, гробами, страховыми полисами и грозными тестями.
Я хочу поговорить о странных загогулинах в нашей психике, совокупность которых в народе получила весьма емкое и красиво звучащее имя – «любовь».
Все считают, что развитие глубины и скорости мышления за счет пожирания мяса и использования огня и орудий труда и охоты сделало из обезьянки человечка.
А я уверена в том, что человечество создала любовь (к людям, а не к пельменям с водкой). Ее база – подсознательная установка на бескорыстную помощь чужакам, а говоря пошлым языком научно-популярных фильмов корпорации BBC – альтруизм. И именно оным настоящие живые отличаются от социальных и биологических мертвецов.
Немало зверушек (даже насекомые!) оказывают друзьям и родным безвозмездную братскую помощь. Бывает, что помогают и чужакам, как, допустим, это делают миляги дельфины. Но это уже редкая штука даже среди млекопитающих.
Зато среди человеков оная совсем не редка.
Мои коллеги из Института эволюционной антропологии славного города Лейциг как-то раз провели такой забавный опыт (наверняка не ради какого-то конкретного результата, а просто по приколу). Они решили узнать, смогут ли обычные полуторагодовалые немецкие дети догадаться о том, что кому-то нужна их помощь и оказать ее.
Результат сих опытов над беззащитными карапузами ошеломил всех. Им вполне хватило мозгов, чтобы не только докумекать, что надо помочь незнакомцам, попавшим в беду (например, уронившим какую-либо шнягу), но и как это сделать. Дети с веселым писком помогали чужим дядям, еще не зная, что кто пашет на дядю, тот лох.
А вот взрослых заставить делать добро труднее. И не только потому, что многие из них скурвились уже годам к тридцати. Просто не все хотят считать себя лохами.
Но так ли уж плохо ими быть, если подходить к вопросу с точки зрения социальной эволюции человечества?
2
В последнее время развелось до хрена разной ботвы про любовь к упырям, оборотням и прочим людоедам. Один шаг остался до блокбастера, где главным объектов любви очередной смазливой и тупорылой нимфетки станет покоцанный трупным разложением зомби.
А между прочим, такой феномен, как любовь, – эксклюзив нашего вида – (кто не знает, мы относимся к достойнейшем виду Homo sapiens, который мы делили с подвидом Homo sapiens neanderthalensis, пока не пустили его на колбасу). И напрямую связан с вышеозначенным феноменом бескорыстной помощи.
Ни зомби, ни упыри, ни оборотни любить не могут. Они могут зверски желать совокупления, дружить, быть преданными, как собаки, но страстной и романтической любовью обладают только люди.
Это генетика, сестрицы. И если из ближайшей помойки на лунный свет вылезет упырь и станет клясться вам в любви до гроба, пошлите его в этот гроб недрогнувшей губой, ибо все эти дифирамбы – разводка плотоядного мутанта.
А ведь сотням миллионов девчонок по всему миру дурят головы всякими там «Сумерками» и прочими «Дракулами». И девчонки верят, что выкопавшийся из земли труп готов их на руках носить и петь под окном серенады. Тьфу!
Я вам как специалист по околомогильным биологическим видам ответственно заявляю: не может быть у нелюдей любви! Поймите, оная связана с системным пробуждением совершенно разных отделов мозга, заточенного под эти дела миллионами лет не только биологической, но социальной эволюции…
Тут и наркотики идут в ход, ибо используется для возбуждения чувств нейромедиатор дофамин, который порождает чувство безбашенную эйфорию. Тут и по типу «бухануть бухла» идет заторомозка – снижается возбуждение в участках мозга, отвечающих за страх и тревогу, чтобы дать побурлить гормонам, возбуждающим половое влечение.
При любовном расколбасе у нас активизируется кусочек мозга, отвечающий за мотивацию и достижение цели любой ценой. Он же рулит формированием долговременных контактов – чаще эмоциональных, нежели сексуальных – с объектом любви.
А еще любовь, сестрицы, связана с высшими познавательными функциями серого вещества. В частности, детская или старческая романтическая любовь к особе противоположного пола, но без примеси пошлого секса включает в себя активность отделов коры мозга, отвечающих за самопознание и поиск и анализ сведений о пиплах.
Вот так-то вот. А вы говорите о влюбленных упырях и упырихах. Х-ха!
3
И напоследок, чтобы добить тему о мозгах, мозгоедах и мозготрахах, скажу, сестрицы, несколько слов про разницу между нами и зомбиками.
Знаете, сколько у нас в мозгу нервных клеток, то бишь нейронов? Не поверите, но их у нас по 100 000 000 000 нейронов на каждую нашу бедовую головушку.
Нейрон имеет до 10 000 синапсов – контактов с другими нейронами как по конкретному поводу, так и без такового (скажем, во сне). Итого получаем просто океан синапсов на одного нормального человека. Даже самое упрощенное описание того, что выделывает промеж собой пара нейронов, не влезет даже на петабайтный хард.
Вместе с тем кое-что наковырять в мозгах у пиплов ученым таки удалось.
И на основании их данных делаю вывод: у зомби ни любви, ни сочувствия быть не может, поскольку, во-первых, он себе не хозяин, чтобы засматриваться на красавиц и красавцев или снимать последнюю рубашку, дабы обогреть обмороженного, а во-вторых, зомби переносит на хозяина все остатки своих любовных отношений.
Кроме того, когда зомби голоден ему не до любви, а когда брюхо набито до заворота кишок, тогда живым мертвецам тем более не до любви – их мучает газовыделение и прочие пертурбации в потрохах.
А я, сестрицы, как вы, надеюсь, уже успели убедиться, совсем не зомби, и, значит, могу себе позволить небольшую щепотку любви и сочувствия к совершеннейшему незнакомцу. Например – вытащив из того грандиозного дерьма, куда попал Хорькофф, его задницу, пока еще не пронзенную ржавым штыком отечественного правосудия.
Глава 4. С вапнярского кичмана сорвались два уркана1
Витая мыслями в океане идей насчет благотворительной филантропии и прочих благих бескорыстностей, я прослушала концовку грустной истории про то, как преуспевающая корпорация превратилась в царство зомби.
Завершивший к тому времени рассказ о совершенно антинаучном эксперименте по превращению сотрудников из живых живцов в живых мертвецов Хорькофф заметил мою рассеянную сосредоточенность и громко кашлянул, привлекая к себе внимание.
– А? Чо? – встрепенулась я.
– И что Вы по этому поводу думаете? – тускло проскрипел Хорькофф, словно его дыхалку покоцал эмфизематозный карбункул.
– Я думаю, что первая обезьяна, долбанувшая орех камнем, не была суперпупергением.
– Кх-хм…
– Ее просто приперло к стенке.
– Простите, не понял.
– Не исключено, что у той обезьяны просто зубы посгнивали. И она грызть орехи уже не могла. А жрать хотелось до ужаса. Вот и пришлось нарушать традиции и совершать научно-технический прорыв.
– Это вы к чему? – не въехал в тему собеседник.
– К тому, что ничего страшного в вашенском загробно-богоугодном заведении не случилось, – пояснила я. – Все вроде бы у Вас неплохо начиналось. Если война – причина существования крупных коллективов, то необходимость – причина их развития… Настораживают меня только глаза Леонтовича и его боязнь света. Такое я уже видала тут у вас. Ситуевина дурно пахнет. Пахнет она, чего уж скрывать, упырями.
– Чушь!
– А чо, производительность и впрямь выросла?
– Я нарадоваться не мог на своих подчиненных! – Хорькофф налил себе очередную стопку «Слезы Святого Валериана». – Судите сами: все решения исполняются моментально, никто не болеет и не отпрашивается, умственная деятельность на высоте, все готовы работать хоть круглыми сутками.
– Круто! Чес-слово, круто! Вот только запашок. Это совсем не есть sehr gut, как говорят мои западногерманские коллеги.
– Запах появился через две недели после того, как начали лопать эту проклятую «Новую эру». Тогда же у наших начались и неполадки с голосовыми связками. На клиентуру такая манера речи произвела жуткое впечатление.
– И?
– И я забил тревогу. Отправил всех на диспансеризацию. Но врачи, бездари и шарлатаны, сказали, что мои люди здоровы, как быки и коровы. Тогда мы провели обследование офиса на наличие ядовитых веществ в воздухе или воде.
– Но оно, конечно же, ничего не дало.
– Да. И тогда стало ясно, что во всем виноват проклятый препарат. Я запретил его употреблять. Но было поздно.
Хорькофф выпил стопку и, задумавшись, замолк.
– Может большой скандал выйти, – предположила я.
– Он уже вовсю разворачивается. Поскольку работа для моих сотрудников теперь единственная цель в жизни, они равнодушны ко всему остальному, даже к собственным детям. Родственники жертв грозят корпорации коллективным иском на гигантские суммы.
– Скрыть можно все, – сказала я наставительно. – Никто до сих пор толком не пронюхал, как в Штатах сколько времени ухитряются скрывать ото всего мира инопланетян вместе с их кораблем и технологиями. Забыла номер ангара… То ли 12, то ли 72938… Ну там еще пара фраз на русском матерном гвоздем нацарапано. В переводе на русский литературный: «Отвяжитесь от нас, люди!» Наверняка, инопланетяне нацарапали, задолбанные пиндосским гостеприимством. Но вот откуда инопланетяне знают русский?.. Впрочем, это не важно. А важно, что в Пиндостане можно скрыть все, что угодно.
– Но мы-то в России!
– Перестаньте, ныть! Вы же мужчина – даже жену имеете. И пусть Вам немножко не повезло, но неразумно взваливать всю ответственность за косяк на свои плечи. Можно так все юридически закрутить, что Вам еще все должны денег будут.
– Не надо меня держать за ребенка! Я прекрасно понимаю всю глубину дерьма, в котором очутился.
Мне стало ясно, что ни здоровье, ни недвижимость нынче клиент страховать не станет. Раз чувак решил наложить на себя руки, то для него ломота в пояснице или, скажем, пожар во флигеле – полная фигня.
Но меня учили, что рынок страхования столь велик, что нет такого пипла, которому не был бы интересен тот или иной вид страховки, и надо только четко знать, чем именно зацепить клиента.
И в моей истыканной острыми впечатлениями голове начал складываться некий оперативно-тактический план операции по впариванию страховки. При этом, правда, моя контора в завершающей стадии должна будет понести немалые потери.
Но война есть война. На ней, сестрицы, ради победы приходится жертвовать и ротами, и полками, и даже дивизиями.
2
Я взялась за бутылку «Слезы Святого Валериана». И налила полные стопки – себе и Хорькоффу.
– Банки закроют нам кредитную линию, – продолжил перечислять потенциальные угрозы Хорькофф. – Клиенты разбегутся. Конкуренты сразу же атакуют нас. Будет разорена корпорация, а мы – ее руководство – станем для всего мира мишенью для плевков. Может, нас даже обвинят в преступлениях против человечности и отправят под Международный трибунал.
– Насчет трибунала – это Вы, как мне кажется, чересчур завернули… Если Вы в Москве отмажетесь, то Гааге ничего не светит. Кстати, ушлые юристы у Вас есть?
– У нас отличные адвокаты и мы отбились бы, но… Последнее медобследование моих сотрудников показало, что у них…
Хорьков вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул его. Пробежал по нему взглядом.
– …Кроме «изменения внутриклеточного метаболизма», еще и «наличествуют изменения в базовых элементах клеточных ядер и нарушение структуры хромосом». И еще что-то там о «нарушенном митозе» написано.
– У-у-у-у-у! Это ж генетика, блин! ДНК, РНК, дрозофилы, двухголовые дети-мутанты, шестихвостые поросята и пылевые клещи размером со слона… М-да, все очень плохо. Это я Вам как микробиолог-любитель микробиологу-потребителю говорю. Тут уже одним только возмещением морального ущерба по гражданскому процессу не отделаться. Уголовкой пахнет. Мой совет: валите все на моих британских коллег. Дескать, они, мудрилы конченные, во всем виноваты. Вам суд тогда сразу года четыре скинет выйдет. Не любят у нас британских сволочей. Еще с Крымской войны, когда они чуть нашего Льва Толстого из пушки не замочили. Слово «британец» вообще самое ненавистное для истинного евроазиата слово после «англичанина». Назовите евроазиата «собакой» или «тараканом», он только мило улыбнется. Но как только скажите ему: «Морда у тебя, братец, ну прямо как у британца!» И тут же получите табуреткой по затылку.
Увы, Хорькофф не слушал моих откровений про Туманный Альбион, предавшись грустным мыслям, в которых витал тяжелый запах пересыльной тюрьмы, лай собак и ловля вшей в казенной робе.
Я перестала распинаться. И тоже задумалась. И в моих авантюрных мозгах закрутилась некая сверхпозитивная идея, но вот перевести ее в мысль я не могла. Пока же мне было ясно одно: чем хуже положение клиента, тем на большую сумму страховки его можно будет уломать.
3
Я, морща в раздумье лоб, взяла в руку стопку с валерьянкой. Но опрокинуть эту гадость в глотку не торопилась.
Нюхнув противный запах, прущий из стопки, я поморщилась и продолжила запугивать и без того истерящего клиента, доводя его до нужной кондиции:
– Вам, Андрей Яковлевич, припендюрят еще и «нанесение ущерба здоровью средней тяжести», и даже «причинение тяжких телесных увечий». Впаяют нехилый срок. Бульварная пресса будет орать о процессе века. И на века Ваше имя впишут во все учебники по биологии. Может, Вашей фамилией назовут этот феномен, например: синдром дрейфующего гена седьмой хромосомы гомозиготной аномалии по мутантному аллелю Хорькоффа. Как Вам такой вклад в мировую науку?
– Никак!
– Зато Вас каждый будут показывать по телеку.
Я показала руками, облив столешницу содержимым стопки, которую держала в руках, огромный размер экрана упомянутого телека. И продолжила:
– В том числе и по тому, который будет стоять в Вашей камере. Братва на хате Вас сразу зауважает – все-таки ни гопник какой-нибудь мелкий, а настоящий злодей. А коли сумеете подогреть тамошнее начальство, оно устроит Вас на кухню или, скажем, в библиотеку. В общем, уверена – не пропадете.
Хорькофф застонал.
– Думаю, Андрей Яковлевич, с воли Вам тесть будет помогать, – попыталась я его успокоить. – Да и жена в стороне не останется. Пройдет лет восемь-десять и выйдете на свободу. Вы еще совсем молодой. Так что сможете все наверстать и в карьере, и в личной жизни. Главное, чтоб в правильную зону попасть, где за бабки вполне нехило можно перекантоваться.
– Не хочу на зону!
– Так ведь зато потом Вам будет о чем рассказать коллегам за бутылочкой коллекционного винца. Наверняка Ваш тесть не станет отбирать у Вас фирму, и Вы вернетесь в свой кабинет живым и здоровым. Ну, может, с выколотым бандитской заточкой правым глазом и шрамами на левой щеке. Так ведь шрамы мужчин украшают. Все столичные девки будут Ваши. Особенно, если на гитаре научитесь песни про романтические приключения блатарей играть. Ну там: «По тундре», «Мурку» и так далее.
Я откашлялась и запела:
– С вапнярского кичмана
Сорвались два уркана,
Сорвались два уркана на Оде-е-е-ст.
В Оде-е-сте на мали-и-не
Они остановились,
Они остановились, наконе-е-е-ц.
Хорькофф оценил мой певческий талант – скривился, будто его шилом в мошонку ткнули, и сквозь зубы выдавил из себя:
– Спасибо, обнадежили.
Видимо, перспектива провести десять лет на зоне вовсе не казалась ему «романтическим приключением».
– Это, конечно, самый оптимистичный вариант, – заявила я. – Возможно, что с Вами решат разобраться народные мстители. Как Вы еще только тут до сегодняшнего дня в покое работали, не пойму.
– Какой покой?! Живем, как на пороховой бочке.
Хорькофф шумно вздохнул, с тоской глянул на прострелянную фотографию и убрал ее в ящик стола.
– Зато дисциплина, небось, у вас тут на уровне, – предположила я.
– Любой мой приказ исполняется беспрекословно. Если прикажу сотрудникам, чтоб из окна выбросились, только спросят в какое именно окно кидаться.
Хорькофф подошел к окну, окинул тоскливым взглядом мостовую (может, представляя, что уже лежит там – весь разбившийся в лепешку) и добавил:
– А вот без приказа действуют только в рамках служебных обязанностей. Приходится в директивном порядке заставлять людей расходиться после работы по домам, мыться, бриться, переодеваться и чистить обувь.
– Короче, все жили счастливо и превратились в зомби в один день.
Хорькофф вернулся за стол и опустошил стопку. Но этого ему показалось мало, и он хлебнул прямо из горлышка бутылки.
Я неодобрительно покачала головой и демонстративно поставила свою – так и не выпитую – дозу «Слезы Святого Валериана» на стол, стукнув по нему дном стопки: мол, хорош гулять, братва, пора и делом заняться.
– И во всем виноват я – доверчивый дуболом, поверивший в сказочку Леонтовича, – сказал Хорькофф. – Еще неделя-другая и разразится такая буря… такая бу-у-у-ря…
«А ведь, пожалуй, ему и впрямь самый настоящий русский пипец – глубочайший и беспросветнейший, от которого только чудо спасти может. Ну а чем я не чудотворщица?» – подумалось мне.
И вдруг идея, которая уже не одну минуту плавала в виде бесформенного желе в моих мозгах, начала резко выкристаллизоваться в коммерческое предложение. Детали еще не оформились, но суть вопроса стала мне полностью ясна.
На всякий случай, чтобы клиент дозрел, а у меня было время додумать нужную мыслю до упора, я разразилась потоком слов, больше отражающих мое эмоциональное состояние, нежели какую-нибудь продуктивную мысль:
– И чего? Неужто Вы – гигант корпоративно-биологического прогресса и отец всем своим заикам-зомби, в смысле суперменам-сотрудникам – раскиснете? Неужто обольетесь слезами и сами застегнете на своих руках принесенные операми кандалы?
– Гм.
– Есть две категории людей – одни сдаются всегда, другие только при вставленном в задницу кипятильнике.
Хорькофф озадаченно почесал в затылке. Видимо, задумавшись о том, к какой категории себя отнести.
– Первые из них – унылые и серые алкаши – пашут до гроба за копейки, ублажают всех вышестоящих тварей, платят за все огрехи власти, голосуют за подонков, если и воруют, то просто тырят по карманам мелочь, – продолжила я. – А вторые, наоборот, еще со времен Пира и Шекспира объявили себя хозяевами планеты.
Я пронзила острым взглядом левый глаз (именно тот, который должен был пострадать от заточки беспредельщика) собеседника.
А тот замер, словно кролик перед удавом, вслушиваясь в слова моей пафосной речи. И я, довольная эффектом, продолжила:
– Они берут от жизни все. Их жизнь разноцветна и полна благородного риска и подвигов. Им насрать на конфликты. Они заставляют власть делать все, что захотят и плюют на все бытовые неурядицы вроде десятимиллиардного долга или разбомбленного по ошибке государства. Они возвышаются не только над жизненной суетой, собственными грехами и пороками, но и над Жизнью и Смертью, над Добром и Злом, над Человечеством и Античеловечеством.
– Э-э…
– Как-как?
– И я бы тоже хотел…
– Что?
– Ну-у-у, «над Добром и Злом» и все такое.
– Да будет так! – выпалила я с облегчением, поскольку не имела ни малейшего представления, куда именно заведет нашу беседу моя пламенная речь в духе старика Ницше.
Третий том
Часть I. Игры, в которые играют с зомби
Глава 1. Темный Властелин1
Я гордо задрала подбородок, важно надула щеки и торжественно заявила теперь уже не потенциальному, а практически кинетическому клиенту:
– Видите ли, милорд, пока Вы метались мыслями от виселицы до кружки с цианидами в поисках выхода на Тот Свет, мы на Этом уже подумали, как решить все Ваши проблемы – от рака груди до нашествия живых мертвецов и мертвых судебных приставов.
– У меня нет рака груди!
– Конечно, Вы же не женщина. А как насчет зомби и судебных приставов?
Из открытого окна послышались тревожные звуки сирены. Едва заслышав их, Хорькофф вздрогнул и сжался. Наверняка вспомнил о страшной судьбе Армена Кацашвили.
А еще мой собеседник более наверняка задумался о том жутком, что ждет его самого, если не удастся разрулить ситуацию с охваченной зомбиэпидемией корпорацией «ИNФЕRNО», которую Иван Адыгеич отдал в руки Хорькоффу абсолютно живой и здоровой.
– В этот тяжелый для Вас момент, господин Хорькофф, – я подошла к окну и с громким стуком захлопнула его, – наша героическая фирма ОВО «ЛАДИК», в которой страховали свои драгоценные жизни такие великие люди, как Мишка Япончик и Дед Хасан, готова протянуть Вам дружескую руку помощи.
– И в этой руке будет противоядие от «Новой эры»? – Хорькофф посмотрел мне в глаза с недоверием и укором, мол, пошто ж измываешься над будущим каторжником, злыдня?
Я с достоинством арабского шейха встретила этот взгляд. И объяснила специально для недоверчивых клиентов:
– ОВО «ЛАДИК» может застраховать как Вашу личную гражданскую ответственность, так и вину корпорации в целом. Представьте себе: к Вам ломиться толпа адвокатов, а Вы их всех отправляете к нам. А у нас им ловить будет нечего. С нашими даже столичный мэр не рискует связываться.
– Ну да?!
– Зуб даю! У нас даже любого высокопоставленного хмыря могут враз раком поставить. Недавно отпинали одного продюсера-попсовика, у которого сбежал очередной гомик, предварительно застраховавшись у нас от возмездия. Пусть кто на нас батон попробует крошить, мигом роту джигитов подгоним, и в ответку за наезд всех недоброжелатей уконтрапупим. Мы серьезная фирма, и нам, что взорванное застраховывать, что застрахованное взрывать – без разницы.
– Гм. Так таки раком?
– Чо?! А-а-а! Не только раком поставят, но еще и прикажут на карачках ползти до Дома министров, почему-то называемым нашими интеллектуальными быдланами «русским Вайт Хаусом», а быдланами без интеллекта – «неамериканским Белым Домом». У нас завязки на уровне вице-премьеров Правительства. И Мосгорсуд на подхвате. Ни одного проигранного дела ни до Лужка, ни после него. А джигиты – это так, для соответствующего антуража. Без них, сами знаете, ни одна солидная разборка в Москве не обходится. Более того, если кто будет наезжать без роты каких-нибудь чеченов на серьезного человека, тот просто издевательски расхохочется в лицо беспредельщику и сурово опустит его по полной программе ниже плинтуса.
– Вы серьезно?! – ожил Хорькофф.
– Насчет чеченов?
– Насчет страховки.
– А то! Серьезней не бывает. Купите у нас страховой полис и спите спокойно, плюнув на любое количество исков, которые направят против Вас. Зачем, Андрей Яковлевич, Вам грузить себя проблемами и бегать по судам, заламывая руки от отчаяния в зыбкой надежде разыскать сострадание под скамьей подсудимых?
Я открыла папку и достала оттуда бланки договоров и рекламные буклеты.
– А у Вас есть право заключать столь серьезный договор? – осведомился Хорькофф, судя по всему не очень-то верящий в свое спасение.
– Да, у меня есть на то доверенность.
– Рискованно поручать простому агенту такие вещи.
– Во-первых, я не простой агент. Простых агентов в столице, как собак нерезаных. Но кто им чего доверит, кроме полиса на тысячу пятьсот четыре рубля шестьдесят копеек? Такие вещи поручают самым надежным и интеллектуально развитым представителям. Я Вам рассказывала о теме своей будущей диссертации?
– Нет.
– Как-нибудь расскажу за рюмкой чаю. Тогда Вы просто обалдеете.
Глаза собеседника, словно светофор, попеременно светились разным. То надеждой. То опасением. То отчаяньем. То снова надеждой.
Мне даже как-то неловко стало разводить на бабки человека, оказавшегося в столь стремной ситуации, что он стал верить трепу представителю низшей касты служителей страхового культа. Но на что не пойдешь, чтобы втереться в такое безысходное доверие к клиенту и ухватить зубами столь грандиозный кусок страхового пирога.
К тому же, зачем расстраивать клиента, рассказывая ему что доверенность моя имеет разумный предел в стоимости страховки, а при страховом случае мое начальство, скорее всего, кинет Хорькоффа вместе со всеми его зомби? Пусть бедолага хоть несколько ночей поспит спокойно, мирно похрапывая на плече супруги.
К тому шняга, которую я собиралась замутить, вполне реально может проканать перед моим начальством. Они там только рады будут такому контракту и отстегнут мне кучу миллионов комиссионных.
В конце концов, ведь самая первая заповедь Морального кодекса профессиональной этики страхового агента ОВО «ЛАДИК» гласит: «Любой каприз за вашенские денюшки». А деньжищ у «ИNФЕRNО» было не меряно чемоданов.
Уж в этом-то Пал-Никодимыч никогда не ошибался. Не пощупав будущую дойную корову за финансовое вымя, мой начальник не стал бы украшать ее рога всякой рекламной ботвой и домогаться агентами.
Итак, я могу сделать, хоть и на небольшой срок, счастливыми президента «ИNФЕRNО», руководство ОВО «ЛАДИК» и себя любимую. Так фигли раздувать байровщину на пустом месте!?
– Таков стиль ОВО «ЛАДИК», – объяснила я Хорькоффу. – Каждый ее агент одновременно – и ее полноправный представитель, и юрист, и бухгалтер в одном лице. Это повышает эффективность работы на порядок.
– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги.
– Мне не нравится Ваша пораженческая меланхолия.
– А что, у ОВО «ЛАДИК» не бывает провалов?
– Это Вы меня, типа, подколоть хотите? – я укоризненно покачала головой. – У всех бывают провалы. Вся наша жизнь есть сплошной провал, за который неизбежно следует наказание – мучительная и беспощадная смерть. Правда, кто-то ухитряется умереть во сне или от алкоголя. Тут уж кому как повезет.
– Вот-вот.
– Но наша контора всегда легко разруливает такие заморочки, следуя двум святым для российского бизнеса парадигмам: «Цель оправдывает средства» и «Утром деньги – вечером стулья». Таков уж наш добрый русский менталитет в сочетании со звериным оскалом чуждого нашей общинности и соборности капиталистического дискурса, без ножа режущего духовные скрепы народного единства.
Хорьков задумался. Крепко задумался. Так задумался, что я даже не рискнула его тормошить.
Я примостилась на углу стола, чтобы беззаботным болтанием своих красивых ног, придать оттенок легкомысленности деловой беседе, дабы та перестала окрашивать наш архиважнейший диалог суицидными тонами абсолютной безысходности, в которой ко всему прочему начали явственно проступать вкрапления научно-популярной эсхатологии.
– Неужели Вам так жалко денег – этих никчемных грязных бумажек, проклятых основателями всех массовых религий? – спросила я, увеличив амплитуду ногоболтания.
Тут мой собеседник заставил меня удивиться и переменить мнение о его инфантильной фрустрации.
Он оглядел кабинет, словно о чем-то советуясь со стоящими (а частью теперь уже по моей вине и частично лежащими) богами. А потом перевел взгляд на меня. В этом взгляде был только холодный расчет и тусклое мерцание цифр калькуляторов и конвертеров валют.
Хорькофф подошел ко мне и, выдвинув ногу вперед, патетически заявил:
– Послушайте меня, девушка. Если Вы меня обманите, я Вас из-под земли достану.
– Рада, что мы наконец-то перешли на деловой тон! – весело откликнулась я на угрозу. – Вот таким Вы мне гораздо больше нравитесь. А то уже заколебала всякая лирика. «Я во всем виноват!». «Доверчивый дуболом, поверивший в сказочку Леонтовича». «Еще неделя-другая и разразится бу-у-у-ря»…
– Я не шучу. Учтите, мне уже терять нечего. И я готов… на многое!
– Давайте-давайте! Наезжайте-угрожайте! Настоящий бизнес в Москве всегда начинается со слов: «Запомни, чувак, мы тебе не какие-нибудь лохи из Усть-Наливайска. И если ты нас кинешь, то замочим не только твою любимую канарейку, но и до йоркширского терьера твоей дочки доберемся!»
– Не надо над этим шутить!
– Какие шутки! За такими с Вашего позволения «шутками» стоят, точнее лежат закопанными или погребенными под речным илом миллионы покойников. В лесах Подмосковья перестали расти мухоморы. Потому что там лишь за 1990-е не меньше ста тыщ трупов прикопали. Мне знакомый мент рассказывал. Настоящий полковник. Из тех, которые даже жене не врут.
Хорькофф рванул воротник на горле. Клиенту почему-то резко перестало хватать воздуха.
Ну нет у мужика чувства юмора. И ничего с этим не поделать. Не прививается оно мичуринскими методами. С таким чувством надо либо родиться, либо пригодиться.
Я продолжила ерничать:
– Начните рассказ с того, что, где б я не скрылась, Вы все равно доберетесь с тесаком в руке до моего беззащитного горла и перерубите оное – бледное и тонкое, с двумя голубыми прожилками – со словами: «Так будет с каждым, кто решит меня поиметь!»
– Вы меня неправильно поняли, – смутился Хорькофф. – Я совсем не боюсь, что Вы меня…Просто…
– Просто мы теперь с Вами не просто один расстроенный мужчина и одна обаятельная женщина, а подельники, то есть деловые партнеры на всю оставшуюся на свободе жизнь. И теперь нас сможет разделить только Следственный комитет или смерть.
2
Как ни странно, но с трагических переживаний по поводу разразившейся в «ИNФЕRNО» катастрофы Хорькофф весьма легко переключился на деловую волну.
Не слушая мои наивные пояснения по всем пунктам реализации моей гениальной идеи по спасению тонущей в потусторонней мгле корпорации, Хорькофф взял буклет и стал рассматривать находящуюся там таблицу выплат по страховому случаю.
Отчаянье ушло с лица клиента. И на оном сначала появились интерес и надежда, а потом желание поиметь со сделки хороший гешефт. Вот тут я и поняла, чем такой простой романтик, как я, отличается от пиплов с предпринимательской жилкой в селезенке.
Я бы ни за что не смогла бы после таких мавританских страстей, коими только что пылала душа Хорькоффа, переключиться на деловую волну еще бы часа два, а то и три.
А вот мой собеседник уже забыл, что собирался пустить себе пулю в главную извилину мозга, и начал оной чего-то там активно химичить.
Видя это, я залилась соловьем:
– И не надо есть меня таким недоверчивым взглядом! Мы за все заплатим! Клянусь в том здоровьем своего начальства – П.П. Прушкина и Пал-Никодимыча. Пусть у них отсохнут мениски и выпадут пупки, коли я нарушу такую страшную клятву! Пусть их расстреляют из травматов рейдеры! Пусть им всю жизнь голуби будут гадить на шляпы! Пусть…
– Конкретней! – потребовал Хорькофф, все более превращаясь из рохли и нытика в акулу капитализма – явно взыграла буржуйская кровь, наверняка его предком был недострелянный чекистами купчик или биржевой маклер.
– Кокретность – мое второе имя! – бодро откликнулась я. – Мы компенсируем Вам: бабки, выплаченные сотрудникам за причиненный им ущерб, судебные издержки и даже стоимость Ваших нервов, истрепанных во всей этой катавасии. Целый лимон штатовских тугриков получите.
– Вы издеваетесь!? – Хорькофф раздраженно бросил прочитанный буклет с вложенным в него договором на стол передо мной. – Это же смешная сумма! Вы хоть чуток представляете, какими мы тут суммами ворочаем?
