Текст книги "Золотая дева (СИ)"
Автор книги: Виктор Снежен
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
6
В ночь с понедельника на вторник в парке опять видели привидение. Столкнулся с ним нос к носу драматург Шелапутников, шедший из села с контрабандной бутылью местного самогона. По пути драматург пару раз утолил жажду бобрищенским первачом, и увиденное на парковой дорожке было воспринято им, как оптический эффект, вызванный избытком сивушных масел.
Однако слух о мистической встрече быстро разнёсся по имению, и с утра вокруг драматурга бурлила аудитория.
– Не передать, друзья мои, какой ужас я испытал! – с трагическим пафосом снова и снова повторял свой рассказ Шелапутников, сдабривая его всякий раз новыми подробностями. – Парк словно бы озарился мёртвым фосфорическим светом. Самого меня обдало жутким могильным холодом. И тут появилось оно. Нет, нет! – сам себе горячо возразил драматург. – Это была она. Конечно же – она! Женщина в белом!
Шелапутников сделал эффектную паузу и продолжил, понизив голос до зловещего шёпота:
– Женщина рассмеялась и протянула руки. Я хотел бежать и не мог. Ноги не слушались меня…
– Ещё бы! – глумливо подхватил Хвастов. – Ты вчера, Игорёк не меньше литра на грудь принял. Как ты вообще-то до дома дошёл?
На Хвастова возмущённо зашикали, драматург дождался полного посрамления обидчика, прочистил горло и продолжил зловеще:
– Она прошла сквозь меня и опалила таким холодом, что сердце моё остановилось. – Рассказчик приложил руку к сердцу и очень талантливо показал, как оно остановилось. – Когда я очнулся, её уже не было, – закончил он. – Лишь дорожка, по которой она прошла, искрилась инеем.
Шелапутников повёл рукой в сторону пруда, и слушатели послушно повернули головы, но никакой дорожки, покрытой инеем, не увидели.
– Куда ж она делась? – спросил кто-то с почти религиозным испугом.
– Растаяла, – убеждённо ответил драматург, доставая платок и вытирая лоб. – Как сон, как утренний туман.
– Да что же это такое! – раздался в обескураженной тишине голос Посадовой. – Как дети малые, ей-богу… У меня на студии ученики этим сказкам уж не верят. А тут взрослые люди уши развесили…
– Да кто-нибудь может, наконец, внятно рассказать! – вмешалась Татьяна Яковлевна Гордеева, директор художественного музея. – Я только и слышу эти два дня, что о привидении. О Чехове уже и речи не идут, одно привидение у всех на уме. С какого перепугу-то оно сюда затесалось в такую кучу народа, не пойму…
– Мэрил, выручай, – тревожно зашептала Даша на ухо подруги. – Сейчас все дознаются, что от меня пошло, тогда всё, деда инфаркт хватит, ещё и практику не подпишет. Скажет, ерундой всякой занимаюсь…
– Это тебе-то не подпишет, – зашипела в ответ Маша. – Вот тебе-то как раз не о чем беспокоиться…
– Всё равно, выручай! – засверкала глазами Даша. – Меня вообще не должно быть в этой истории! А ты хорошо умеешь декламировать. Давай!
Она выпихнула подругу в первые ряды и встала за её спиной, чтобы та не сбежала. Маша поправила волосы.
– Это же не просто привидение, это дух графини, – значительно и медленно произнесла она, грамотно собирая внимание на себя. – У этого замка есть старинное предание. Оно хранится так же бережно, как письма ушедших людей…
– Ах, предание, ну, это другое дело, – отозвалась Татьяна Яковлевна. – Саша, Саша! – позвала она Посадову, – Иди сюда, мы сейчас всё узнаем. Рассказывайте, деточка, – кивнула она, усаживаясь.
– Это случилось много лет назад… – проникновенно начала Маша.
Слушатели притихли. Подошла Посадова со своим зонтиком, тоже села слушать. Легендой заинтересовались и поэты, пораскрывали блокноты. Наступил Машин звёздный час. Где-то в закоулках её сознания уже мелькали обрывки будущей поэмы, поэтому она принялась за повествование особенно вдохновенно.
– Молодая графиня приехала из Петербурга, – поведывала она, то прижимая руки к груди, то простирая их вдаль. – Увидела местного юношу-садовника. Стояло лето, цвели розы. Ночи были теплы…
Кто-то из музыкантов подсел поближе, подыграл на гитаре, вышла мелодекломация. От Шелопутникова народ повалил к Маше. Пришёл с видеокамерой известный блогер Асланбек, оказавшийся в реале невысоким, худеньким пареньком. Маша зарумянилась, выпрямила спину, голос её зазвенел.
– Но связь молодых людей была недолгой. Не имея возможности соединиться с возлюбленным, юная графиня бросилась в пруд. И теперь, когда кто-то нарушает её покой, она выходит из пруда и гуляет по парку. А камень, у которого происходили встречи влюблённой пары, зовётся с того времени Поцелуевым.
– Живописный вид, – с удовольствием вздохнула Посадова. – Я там кучу набросков сделала, могу показать. Надо привезти сюда своих ребят, пусть рисуют.
– Говорят, что, когда графиня выходит из пруда, случаются страшные вещи, – некстати добавила Маша.
– Боже, как романтично! – качала головой Татьяна Яковлевна. – Броситься в пучину ради любви! Да, так могли только женщины прошлых веков, когда чувства ценились выше жизни…
– Да вот ещё! Топиться из-за мужиков! – непреклонно возразила Кутеева. – Все они кобели и импотенты. Хоть в прошлом веке, хоть в нашем!
Противоречивое обвинение в адрес мужчин вызвало горячечный спор, и на время публика позабыла об утопленнице, переключившись на насущное. Посадова увела заинтересованных смотреть этюды с Поцелуевым камнем. Молодёжь зашагала по аллее.
– Нет, нет, надо поймать этих мистификаторов, – пылала жаждой разоблачения Даша, таща Машу, Веню и Луизу к дому. – Ночью подкараулить и за шкирку притащить. Это же кто-то из местных дурит. Потому что приезжие эту легенду не знают. Так, собираемся в новую облаву. Мэрил, да? Согласна? Бен, ты с нами. И Тарго берём!
Однако Костя Тагарин, присоединившийся к остальным после вахты за пультом, общей отваги не разделил.
– Не нравится мне эта история, – нахмурился он. – Привидения, ныряльщики… – он озабоченно посмотрел на Дашу.
– Вот поэтому надо идти всем вместе, – горячо повернулась к нему Даша. – И ты, и Бен.
– Сегодня никак не могу, – Костя покачал головой. – Завтра утром артисты уезжают, я к утру обещал им смонтировать фильм. Так что всю ночь буду сидеть. А вы, девчонки, лучше не суйтесь туда вообще. Кто знает, что там за типчик таскается. Может, больной на всю голову. Оглоушит ещё чем-нибудь… Договорились, Даш? Чтобы я за тебя был спокоен. А то буду дёргаться, запорю фильм… Ну, обещаешь? Мне странно, что ты народ туда повела. Тем более, Луизу, иностранную гражданку. Вдруг, правда, что-то случится с кем-то? А хоть и просто травма. Кто будет отвечать, сама подумай? Иван Степанович ведь.
– Ну, ладно, – недовольно согласилась Даша. – Прав, как всегда.
– Вот, – повернулась она к Луизе, когда Костя удалился в свою капитанскую рубку. – Правильно я говорила, что от мужиков в таких делах толку нет. Отвратительный материализм.
– Так мы идём или нет? – спросил Веня, с трудом отрывая взгляд от Маши.
– Костя не идёт, – расстроенно сказала Даша. – А я бы пошла.
– Тебе же сказали: не ходи, опасно, – напомнила Маша.
– Ну и что? Что тут опасного? Я кругом каждый кустик знаю.
– Каждый кустик знаешь, а кто с лодки нырял, не узнала, – сказала Маша.
– А что, кто-то с лодки нырял? – заинтересовался Веня.
– Ой, да кто там нырял… – отмахнулась Даша. – Мальчишки с вершами. Их гоняют-гоняют, а они всё равно пробираются.
– А свет под водой? Ты говорила: видела свет.
– Ну, подумаешь, телефон утопили, – уверенно сказала Даша. – Вот и прыгали, доставали, чтобы отец дома не прибил. Фигня, в общем…
– А правда, – сказал Веня. – Версия с телефоном правдоподобная. Я раз маленьким телефон в унитазе утопил. Достали, конечно, но влетело мне…
– И вот из-за этого нам теперь не ходить? – возмущённо спросила Даша и посмотрела на Луизу. – Ты ведь тоже расстроилась?
– Я рассказала по скайпу своим французским друзьям, что ловлю здесь привидение, – улыбнулась Луиза. – Они завтра будут ждать моих дальнейших рассказов. Притаив дыхание, – она засмеялась.
– Затаив дыхание, – машинально поправила Даша. – Тогда без вариантов, надо идти, – она вскинула голову. Нельзя уронить честь предприятия перед лицом иностранных граждан.
7
Вечером, во вторник, сразу после ужина, на электронный адрес Луи Кастора пришло письмо из Парижа. Письмо содержало файл с фотографией и короткую приписку от жены.
Сher Louis, – писала Франсуаза Кастор, – J’ai tellementpeur que toi et Louise ayez froid dans ce pays horrible. N’osez pas boire de la vodka avec les russes et manger de la viande crue. Je t’envoie ce que tu as demandé.
Луи Кастор ещё раз перечитал послание супруги и расстегнул ворот рубахи: в номере было душно, несмотря на раскрытое окно. Упоминание о странном господине его озадачило. В самом деле, не он ли побывал здесь ночью? Кому ещё могло понадобиться письмо столетней давности? Только тому сумасшедшему, что обещал за него две тысячи евро. Помнится, получив отказ, господин этот впал в ярость и ругался, как последний клошар. Впрочем, это было в Париже, месяц назад. Неужели тот сумасшедший ради письма приехал сюда, в Россию?!
Скачав файл на флешку, Луи Кастор закрыл ноутбук и, не найдя у себя Луизу, отправился искать Громова сам, уповая на удачу и скудный запас русских слов.
Громов нашёлся в фойе.
– Пгошу извинит, – вмешался Кастор, кланяясь. – Я получить письмо.
Громов тотчас подхватил француза под локоть.
– Дорогой Луи, пройдёмте в кабинет к Ивану Степановичу. Он весьма заинтригован и ждёт вас. Только, прошу вас, ни слова о краже.
В кабинете с медной табличкой «Директор» за массивным наркомовским столом сидел Иван Степанович Дольский и сквозь очки изучал «Музейный вестник» позапрошлого года.
Увидев вошедших, хозяин кабинета просиял:
– Илья Евгеньевич, господин Кастор, друзья мои, как я рад, – нараспев произнёс Дольский, поднимаясь из-за стола. – Проходите, прошу вас. Дорогой Луи, присаживайтесь вот сюда. Это подлинное кресло второй половины восемнадцатого века.
Иван Степанович подвёл француза к старинному креслу, похожему на обветшалый трон, и собственноручно усадил гостя. – Чудом уцелело после революции и войны. На нём, наверняка, сидел кто-то из ваших предков.
Луи Кастор не понял и половины сказанного, но был исключительно тронут расположением Дольского.
– Иван Степанович, мы не с пустыми руками, – сообщил Громов. – Помните, я говорил о письме?
– Как же, как же! – всплеснул руками Дольский. – Письмо Петра Алексеевича Бобрищева к брату Павлу. Отлично помню. Жаль, что копия. Так бы пригодилось для экспозиции.
– Ничего, – заверил Громов. – Распечатаем на цветном принтере, будет как настоящее.
– Пгошу вас, – Кастор вынул из кармана флешку и протянул Дольскому.
– Увольте, голубчик, – замахал руками Иван Степанович, – я – человек из прошлого. Мой удел – перо и бумага.
– Как человек сегодняшний… Позвольте? – Громов достал и включил смартфон, деловито завладел флешкой, и вскоре на экране появилось изображение листка бумаги, снятого с двух сторон.
Дольский покосился через очки на чудо техники и покачал головой.
– Нет, не для моих глаз. Читайте-ка вы, Илья Евгеньевич, – обратился он к Громову.
Громов начал читать:
Дорогой брат, пишу к тебе с отчаянным сомнением в сердце: увидимся ли мы под этим небом.
Дела в губернии обстоят хуже некуда. Днями был в имении обыск. Вывезли всё подчистую – и посуду и картины со стен, и мебель. Таков нынче порядок в России. Называется сей грабёж экспроприацией. Кабы всё это на дело пошло, я так бы не сокрушался. Только растащат всё да пропьют, горлопаны проклятые. Последние времена, Павлуша, отчизна наша любезная доживает.
Впрочем, сами в том виноваты – свободы и равенства, видишь ли, захотелось.
Liberté et égalité.
Вот и вляпались в эту либерте по самое причинное место.
Но, пишу тебе, Павлуша, вовсе и не об этом. Помнишь, подарок папенькин, что нам мать передала на шестнадцатилетие? Его и ещё кое-какие безделицы припрятал я в тайном месте. Ежели, не судьба нам свидеться, знай, что всё схоронено в графском пруду, аккурат там, где тебя в детстве за ногу до крови рак цапнул. Это место показал я и на холсте, что передаст тебе надежнейший человек. Художник я, право, никудышный, да и само полотно, как ты должен помнить, отроком мной написано, то есть, без мастерства достойного, но берёзки на берегу те самые остальное в догадках твоих не нуждается. На том, обнимаю тебя, брат Павлуша, и уповаю на небеса, чтобы судьба была к тебе милостива.
P.S.
К письму прилагаю список того, что мне удалось спасти:
– кулон аметистовый в золоте;
– колье жемчужное с подвесками;
– серьги жемчужные (в виде капель);
– браслет «Серебряная ящерка» с изумрудами;
– табакерка, золото, перламутр, рубины;
– ложка именная, золото, бриллиантовая крошка;
– стопка именная, золото, рубины, шпинель;
– бриллианты разного достоинства – 27 шт (всего 32 карата);
– изумруды уральские необработанные (фунт с четвертью);
– империалы золотые – 12 шт.;
– орден Святой Анны 2-й степени;
– орден Святого Станислава.
Всё упаковано по-отдельности и сложено в медный сундук, отчего вес его получился не менее трёх пудов. «Девочку», подаренную нам тятей, поклал я в отдельный ларь.
Твой Пётр.
Закончив чтение, Громов оглядел слушателей. Дольский блаженно и рассеянно улыбался.
– Подумать только, – покачал он головой. – Строки столетней давности. А каков слог, господа! Сколько сострадания по отчизне!
Луи Кастор молчал, с вежливой улыбкой глядя то на Дольского, то на чтеца.
– Слушайте, вы представляете себе размер клада? – проговорил Громов, ещё раз глазами пробежав список. – Бриллианты, изумруды, золото… Это же огромные суммы!
– Полноте, голубчик! – махнул рукой Дольский. – Про этот клад я уже тридцать лет басни слушаю. Только где они сокровища несметные? Нету. Одни легенды.
– Но вы посмотрите! – горячо возразил Громов. – Список составлен толково и обстоятельно. Нет, Иван Степанович, клад наверняка существует.
– Может и так, – сдался Дольский. – И что же, вы, предлагаете? Взять лопаты и устроить в поместье лихорадку на манер Джека Лондона?
– Как раз никаких лопат и не надо, – возразил Громов интригующе. – Здесь же ясно написано: клад на дне пруда! Всего-то и нужно: спустить воду и обшарить дно. Пустяки!
– Пустяки?! – неожиданно рассердился Дольский. – Да за плотиной десятка два дачных участков! Народ здесь, знаете ли, не церемонный. За свои грядки да сарайчики могут и топором уходить.
– Но надо же, что-то делать, – Громов забегал по кабинету. – Это же, в конце концов, пруд, а не море. Нанять водолаза, наконец.
– Да что вы право, батенька… водолаза! – возмутился Дольский. – Графский пруд в длину больше трёх километров. В ширину, местами, метров пятьсот. И глубина будь здоров. Тут надо роту водолазов. Из каких шишей-то их оплачивать? Я и слушать не хочу об этом, бред какой-то. Вы бы лучше, Илья Евгеньевич, вашими башибузуками занялись. Нынче под утро едва каретный сарай не спалили. И опять этот ваш Хвастов. Закрылся там с барышней. После срамных дел, как водится, закурили. Сено-то и занялось. Хорошо, сторож проходил мимо, дым учуял.
– Хвастов? – рассеянно переспросил Громов. – Накажу, непременно накажу подлеца. А что за барышня?
– Помилуйте, дорогой мой, – развёл руками Иван Степанович. – Имя дамы уж я не раскрою. Разберитесь сами, устройте примерную экзекуцию вашему кобелянту. Чтобы и впредь было неповадно. Не то придётся мне после фестиваля сидеть здесь на головешках.
– Да, да, вы правы, – заверил Громов. – Я им всем хвосты накручу. И Хвастову в особенности.
– Вот-вот. Давайте уже поближе к жизни, Илья Евгеньич, миленький. – Дольский подвинул к себе бумаги. – Что у нас там завтра по распорядку?
– Мастер-классы для летних лагерей, вечером – конкурс чтецов, – механически ответил Громов.
– Вот и замечательно. Есть о чём беспокоиться. Детишки приедут, а у нас тут что творится? Водолазов ещё не хватало… Так, берите-ка прямо сейчас Тартарена нашего, пусть аппаратуру проверяет.
Громов автоматически покивал головой, вынул флешку, положил на стол и вышел из кабинета.
– Империалы двенадцать штук… – пробормотал он машинально, выйдя в вестибюль и качая головой. – Изумруды… Это чёрт знает что! И где-то здесь, рядом…
Луизу пришлось подождать. Несмотря на все предостережения и плохое знание русского языка, французский дедушка Луи Кастор оказался каким-то образом посвящённым в тему привидения. Скорее всего, нечаянно прослышал через балкон Луизины восторженные рассказы по скайпу своим парижским друзьям. Ловлей привидения он был чрезвычайно встревожен и пустился опекать единственную внучку пуще глаза.
Пришлось идти на обман и притворяться спящей. Даша уже два раза прибегала под окна мезонина и мяукала кошкой. Луиза вылезала из постели, на цыпочках подбегала к двери дедушкиной спальни, но там всё шелестели страницы и скрипело кресло. Наконец, к двум часам ночи всё стихло.
С кучей предосторожностей, одевшись во всё тёмненькое, Луиза спустилась по лестнице на поиски приключений. Маша ждала в кустах главной аллеи.
– Мэрил с Беном уже ушли, – хватая Луизу за руку, заговорила Даша быстро. – Ждали-ждали тут на лавочке. Потом пошли потихоньку, велели догонять. Мэрил поэму новую начала сочинять… Она уже прямо вся в образе…
Подруги припустились бегом.
– У них отношения? – поинтересовалась Луиза на ходу.
– Ну, какие отношения! – отмахнулась Даша. – Нет Бен, конечно, влюблён, понятное дело, нельзя не влюбиться в Мэрил, какие у неё глаза! А как она читает стихи – это вообще отпад. А Бен сам поэт. Ну и везде за ней таскается…
– Бен красивый, – оценила Луиза Бена, еле поспевая за Дашей.
– Да ну, ничего особенного… Короче, он влюблён, а Мэрил ищет себя. Раз шесть уже находила. Потом оказывалось: или дурак, или «Евгения Онегина» не читал. Теперь вот Асланбек у неё на уме.
– Асланбек красивый, – похвалила Луиза и Асланбека.
– Да ну, ничего особенного, – опять отмахнулась Даша. – А правда, второй раз не страшно уже? Скажи? – весело спросила она, соскакивая с высокого корня дерева и подавая руку подруге. – Ну, я-то уж тут вообще все тропинки излазила. Но разве тебе страшно сейчас?
– Нет, – Луиза покачала головой. – Холодно, холодно, холодно… Страшно, страшно, страшно, – процитировала она с таинственным видом, и девушки весело рассмеялись.
– Ой, ты тоже знаешь «Чайку»? – удивилась Даша.
– У дедушки есть русские книги, – улыбнулась Луиза. – Нет, здесь не страшно. Просто красивый парк. Красивый, как Булонский лес…
– Вот именно, что здесь может ужасного случиться, – бросила Даша небрежно, устремляясь вперёд.
Внезапный истошный вопль разорвал тишину. Потом ещё один. Девушки замерли и уставились друг на друга, беззвучно ахнув. Луиза непроизвольно прикрыла рукой рот.
Крик повторился – тише, но протяжнее.
– Мэрил… – непослушными губами еле вымолвила Даша, в один миг растеряв весёлость. – Луиза, бежим! Бежим!
8
Утро для участкового местечка Бобрищи началось спозаранку. Кто-то вдруг принялся часто и громко молотить кулаком в калитку. Никита Степанович босиком, в одном исподнем, прошлёпал к окну и, отворив скрипучую створку, спросил со строгостью:
– Ты чего, мил-человек, ни свет, ни заря по дверям барабанишь?
– Там, у пруда, дядьку убили! – крикнул из-за калитки возмутитель спокойствия, и в заборной щели мелькнула его вихрастая шевелюра.
– Насмерть? – так же строго спросил Никита Степанович, шаря глазами по полу в поисках тапок.
– Холодный уже, – пробасили из-за калитки.
– Ты вот, что, хлопец, погоди там, место покажешь, – бросил участковый, закрывая окно.
Проклятые тапки так и не отыскались. Света участковый не включил: чего доброго, проснётся Наталья. Не отвертишься тогда от допроса. Вот уж, кого бы в следователи определить. Извела бы на корню всю преступность одними расспросами.
Наскоро одевшись и нацепив кобуру, Никита Степанович вышел на кухню. Здесь, на восточной стороне, было светлее от брезжившего за окном летнего утра. Проходя мимо шкафчика, участковый не удержался, открыл дверцу. Стараясь не греметь, вынул кувшин и налил в кружку густой, со сливочной пенкой, простокваши.
«Нехай подождут, – решил Никита Степанович. – Труп-то, поди, холодней не станет. Когда ещё перекусить придётся. Приедут из района насчёт покойника – и завертится колесо…»
Он отломил большой кусок белого хлеба и с удовольствием съел, запивая простоквашей. Теперь, можно было и до трупа прогуляться. Никита Степанович вытер ладонью вымокшие усы и вышел на бодрый июньский воздух.
За калиткой, кроме вихрастого, топтался ещё один подросток в длинной, до колен, куртке. Оба парня были с дачного хутора и балбесничали в Бобрищах с начала лета.
Никита Степанович грозно осмотрел виновников ранней побудки и первым зашагал в сторону пруда.
– А с чего вы решили, что мужик убитый? Может, от самогонки от местной окочурился? – сурово спросил он на ходу.
– Ага, от самогонки, – нервно усмехнулся семенящий следом вихрастый. – У него из спины багор торчит, и кровищи, как от свиньи.
– Багор?! – Никита Степанович остановился и поправил кобуру на ремне. – Вы-то там ничего не трогали, умники?
– Что ж мы, не понимаем? Отпечатки и всё такое, – пробубнил второй свидетель.
– Понимают они, – проворчал Никита Степанович, продолжая движение. – Вас как туда занесло-то, халамидников, ни свет ни заря?
– Жерлиц мы хотели поставить на щучек, на окуня…
– А что рыбачить в пределах усадьбы запрещено, конечно, не знали? – вполне риторически спросил участковый.
Свидетели тяжело засопели, но промолчали.
Убитый лежал лицом вниз шагах в десяти от пруда на утоптанном крутом берегу. На нём был выцветший брезентовый плащ и высокие сапоги с налипшей на каблуки грязью. Из спины убитого и в самом деле косо торчало древко багра.
Бурое кровяное пятно густо пропитало песок и траву вокруг тела.
Никита Степанович грузно опустился возле трупа, пытаясь разглядеть лицо лежащего. Надвинутый на голову капюшон не позволил этого сделать, и участковый только покряхтел.
– Больше никого тут не видели? – спросил он ребят, поднимаясь.
– Не, никого, – дружно ответили подростки, но слишком уж поспешно.
– Так-таки и никого? – переспросил Никита Степанович, сдвинув брови. – А ну, колитесь, шалопаи, не то привлеку за проникновение на охранную территорию.
Свидетели затравленно переглянулись.
– Барыню мы видели. Ту… самую, – пролепетал вихрастый.
– Барыню? – насторожился Никита Степанович. – Сотрудницу из усадьбы?
– Да, нет. Ту, что по ночам ходит, – вставил второй. – Вся в белом. Мы её как увидали, жерлицы бросили и тикать.
– В белом, говоришь? – вздохнул Никита Степанович. – Это которая утопленница?
– Ага, – подтвердил пацан. – Её, говорят, каждую ночь тут видят. Из пруда выходит и шастает по дорожке.
– Это кто же её тут по ночам-то видит, если парк ночью закрыт? – усмехнулся Николай Степанович, понимая, что ничего путного от свидетелей больше не добиться.
– Зря вы не верите, дяденька полицейский, – потупившись, произнёс вихрастый. – Ей-богу, была графиня. Вон там, – он махнул в сторону парка. – Она всё время там торчит на поляне, возле Поцелуева камня. Дяденька полицейский, а что нам теперь будет?
– Вам если только крапивой по одному месту за нарушение правил, – серьёзно ответил Никита Степанович, доставая телефон. – А сейчас обоим спецпоручение: бежать домой и молчать во весь рот. Как настоящим мужикам.
Никита Степанович по всем правилам сообщил о происшествии дежурному ОВД. Теперь с чистой совестью можно было и прилечь неподалеку: рассвет только-только занимался, а из области раньше, чем через час, не появятся. И вздремнуть можно успеть.
Однако вздремнуть не удалось: за деревьями раздались голоса, и на берегу появились люди. Один из них был старый знакомец, сосед участкового – садовник из дворца, Данилыч. В компании с ним была молодая парочка. Девушку участковый признал сразу – внучка директора Дашутка, известная активистка и егоза. Третьим был незнакомый паренёк интеллигентного вида.
Все были запыхавшиеся и до крайности озабоченные. По всему видно, неспроста примчались в такую рань.
– Ну, вот же, вот же! – ещё издалека закричала Дашутка. – Смотрите, уже и милиция тут, а вы говорили, Пётр Данилыч, а вы не верили… Вот же, вот!
Паренёк помалкивал, впечатлённый видом торчащего багра, а Данилыч, поздоровавшись за руку, немедленно принялся чесать в затылке с самым обескураженным видом.
– Вишь, дело-то какое, – сокрушённо повторял он, обходя тело. – Ну и ну… А я-то грешным делом, думал, бузят молодые насчёт трупа… Это кто ж такой убивец-то у нас завёлся теперь… Жили-жили тихо, никому не мешали, а теперь, вишь, дело-то какое…
– Никита Степанович! – бросилась к участковому Даша, как к родному. – Вот хорошо, что вы здесь! А мы уже хотели к вам бежать! А Пётр Данилыч отговорил, не поверил нам! У вас блокнот есть? Я сейчас вам всё расскажу! Я показания дам! Это мы, это я, я свидетельница!
– Так, свидетельница, – сурово пресёк эмоции участковый, действительно, доставая блокнот. – Если есть что сказать, говори по делу, а зазря не трещи.
– Я по делу! Вот, Бен подтвердит. Он всё видел. Он – свидетель!
– Свидетель убийства? – сурово уточнил участковый, вглядываясь в парня. Вид у того был совсем городской, и в отличие от Дашутки, которая трупа как бы и не замечала, он был явно поражён случившимся.
– Не убийства, конечно, – вежливо поправил парень, – но… мы здесь гуляли с подругой, она буквально наткнулась на труп в темноте, споткнулась об него. Испугалась… Мы побежали в имение, чтобы рассказать, и вот…
– Видал, Данилыч, молодёжь-то нынче как гуляет, – не стерпел участковый, выуживая карандаш и разглаживая чистую страницу. – Об трупы спотыкаются. Ну рассказывай, мил-человек, как звать-величать тебя и подружку твою спотыкушку, мне ж районному начальству докладывать…
Следственная бригада прикатила в десятом часу утра, когда солнце начало припекать по-летнему. Николай Степанович успел-таки немного вздремнуть, расположившись в тенёчке недалеко от трупа, прежде чем на дорожке у пруда послышались голоса и шаги нескольких человек.
Первым шёл молодой мужчина в сером пиджаке нараспашку – следователь Кречетов. Его Никита Степанович знал уже третий год и считал парнем дельным. Следом за Кречетовым тяжело топал криминалист Оськин, старый приятель участкового. С ним Никита Степанович знаком был не шапочно, а вполне, можно сказать, застольно. Охоч был Оськин до хорошего разговора под хорошую чарку. На том и сошлись они с Никитой Степановичем ещё с милицейских времён.
Позади Кречетова и Оськина угрюмо двигались два санитара в халатах, держа на весу носилки. У этих на лицах читалось лишь одно обоюдное желание: поскорей оттащить труп до машины и опохмелиться казённым спиртом, пока следователь будет бегать по берегу и собирать улики.
– Что у тебя, Степаныч, на этот раз? – спросил Кречетов, протягивая крепкую сухую ладонь.
– Мужика багром завалили, – ответил участковый показывая на и без того очевидную картину.
Кречетов обошёл труп, разглядывая торчащее из спины древко багра.
– Алексей Иванович, – позвал он Оськина. – Багор упакуйте на предмет пальчиков и потожировых. Тело пока не переворачивайте. Мне надо осмотреться вокруг.
Он достал из пиджака блокнот и что-то быстро черкнул в него.
– Приметное орудие убийства, – задумчиво произнёс он. – Такие явно наперечёт.
– Верно, – охотно подтвердил участковый. – Багров у нас не больше десятка на всё село и усадьбу. Перво-наперво, на пожарном щите возле барского дома. Но, у того ручка красная. Два на лодочной станции. Нет, теперь уж, не два, а один, – подумав добавил он. – Второй прошлым летом сторож в пруду утопил по пьяному делу. Хотел сеть вытянуть, да и сам кувырнулся. Еле спасли.
Кречетов рассеянно слушал, думая о своём.
– Ещё один у Емельянихи, – продолжал перечислять участковый, загибая толстые пальцы. – Но у неё за просто так не возьмёшь, удавится…
– Вот что, Никита Степанович, – прервал его Кречетов. – Возьмите вопрос с багром на себя. Тут вам и карты в руки. Меня больше интересует личность убитого.
Оськин тем временем отснял на телефон место преступления и теперь, упаковав заскорузлое древко багра стрейчевой плёнкой, выдернул орудие убийства из тела.
– Удар-то каков, – покачал он стриженой седой головой. – Аккурат, в сердце.
Кречетов присел над телом и стянул капюшон с головы убитого.
– Батюшки, да это же Васька Котов! – всматриваясь сбоку в посиневшее лицо, воскликнул участковый. – Добегался, паразит.
– Хороший знакомый? – с интересом спросил Кречетов, записывая имя убитого в блокнот.
– Век бы не знать, – вздохнул Никита Степанович. – Весной брал его на браконьерке. С приятелем лося завалили. На кураже и в меня стрельнул, паскуда. Хорошо, руки дрожали, не попал. Я его тогда за хулиганку на пятнадцать суток закрыл.
– На пятнадцать суток за стрельбу в полицейского? – покачал головой Кречетов. – Добрый ты, Николай Степанович.
– Пожалел дурака, – вдохнул участковый. – А оно, видишь, как обернулось.
Кречетов обошёл тело и, не увидев больше ничего примечательного, махнул санитарам. Те заметно оживились и, разложив носилки вдоль трупа, ловко перевернули на них убитого. Николай Степанович перекрестился, последний раз глянув на застывшее оскаленное лицо знакомца.
Когда тело унесли, Кречетов спустился с крутого берега на узкий песчаный пляж. Мягкий песок повсюду был утоптан десятками ног. Нечего было и думать о том, чтобы выделить среди этого калейдоскопа следы убийцы.
Среди мусора тоже не обнаружилось ничего интересного: пивные банки и конфетные фантики.
Однако, немного дальше, под чахлым ракитником, Кречетов заметил чёткий прямоугольник. Книга? Следователь подошёл к ракитнику. Так и есть, книга. Точнее, книжка – тонкая, в мягкой обложке, по виду из тех, что берут почитать в электричке. Книжка лежала «ничком», являя миру лишь заднюю обложку с каким-то четверостишием.
– Алексей Иванович, – крикнул он Оськину. – Приобщи к делу.
– Книжку, должно, наши обронили, – подал сверху голос участковый.
– Кто это «ваши»? Здесь ещё кто-то был?
– Да молодежь из дворца, товарищ следователь, место-то намоленное, кто тут только ни пасётся.
– На заметку-то взял эту намоленную молодёжь? – поинтересовался Кречетов, наблюдая как Оськин по всем правилам упаковывает вещдок в мешок. Жестом попросил перевернуть к нему лицом. «Мэрил Джет. Пурпурная сталь» – гласила надпись на суровой серой обложке. Ну, с Мэрил с этим разобраться будет несложно, подумал Кречетов.
Он снова вернулся на песок, цепким глазом оглядывая теперь самую его кромку там, где мелкая волна лениво накатывала на берег. Вот оно! На самом краю пляжа, точно длинный ножевой шрам, виднелся лодочный след.
