Текст книги "Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ)"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Невзор тогда не успел воротиться с охоты до вечера и остался ночевать в лесу, в самодельном шалаше из пихтовых веток. Дело тоже было привычное. Жёг костерок, жарил мясо, срезанное с туши косматого подсвинка.

А ночью на лес упала буря.

Ветер выл за пределами шалаша, нёсся над вершинами леса сплошным стремительным потоком, рвал пихтач, хлестал крупным дождём. А в глубине пихтача, где ночевал Невзор, было тихо – только осыпались дождевые капли, стекая по плащу мальчишки и зхаставляя смешно фыркать Серого.

Невзора нашли после окончания бури, когда он волок за собой по раскисшей от воды тропинке косматую рыжую тушу.

Наставник Хмель отвесил мальчишке здоровенную затрещину, но этим всё и обошлось – Старым понравилось, что новик не сплоховал в лесу в бурю.

Но вечером, когда Старые уже легли спать, на плечо устало засыпающего Невзора легла чья-то рука.

В очаге ещё тускло тлели уголья, бросая багровый отсвет на лицо Урюпы со сжатыми губами и упрямо сведёнными бровями.

– Вставай, – холодно велел вожак "волчат".

Невзор послушно вылез из-под медвежьей шкуры, чувствуя подымающуюся внутри злость.

Урюпа был старше него на целых два года – отец привёл его в войский дом с опозданием на год, а Невзора отец – на год раньше обычного. Хотя – Невзор слышал от Старых – в прежние времена, лет сто-двести тому, как раз в двенадцать лет в войский дом и отдавали ребят. Всех. Теперь – иное. Теперь Урюпа был старше Невзора и рассчитывал на лёгкую победу над новиком.

– Чего надо? – спросил он, набычась.

– Наказание тебе причитается, Невзоре, – весело сказал Урюпа. Его так и распирало предвкушение – теперь-то он помстит своенравному новику за тот случай со стрелой, поставит его на место.

Он не злопамятный, – подумал Невзор про Урюпу тоже почти весело, – он просто злой и память хорошая.

Хотя за то время, которое они прожили в войском доме, вожак совсем не показался Невзору плохим альбо несправедливым человеком. Он был бы не против считать Урюпу и своим вожаком тоже. Больше того – он Урюпу им и считал.

Просто вожак хотел поквитаться за давнюю обиду, может и мнимую…

Отомстить.

– За что это? – хрипло спросил Невзор.

– А нас по твоей милости нынче по лесу гоняли, – быстро и внятно объяснил Милюта, шустрый и разбитной мальчишка, всё время крутивший около Урюпы.

– И чего? – всё так же хмуро сказал Невзор. – Ноженьки натрудил?

Милюту он тоже уже понял – мальчишка совсем не был подхалимом. В любой мальчишечьей ватаге есть такой – маленький, настырный и задиристый, с острым языком. Обычно он всегда и крутится около вожака, он обычно и начинает драку.

Так и тут.

Милюта резко посунулся вперёд, целя ударить в челюсть, но Невзор чуть отстранился назад, а Милюту тут же схватили сзади за локти и за рубаху. Удержали.

За спиной Милюты и Урюпы уже стояли трое. Альбо четверо. Невзору было плохо видно.

– Многовато берёшь на себя, Невзоре, – с лёгкой угрозой сказал вожак.

– Хочешь отбавить? – с поднимающейся весёлой злостью возразил Невзор. – Давай. Только один, без помощников.

– Добро, – после недолгого молчания ответил Урюпа. – Давай. Освободите место, други.

"Други" расступились, давая место для драки.

Но драки не случилось.

Урюпа был здоровее Невзора, но медлительнее. И с первого же удара стало ясно, что лёгкой победы вожаку "волчат" не видать.

От первого удара Невзор увернулся так же легко, как и от Милютиного – просто отступил на полшага назад. И тут же смазал по уху посунувшегося вперёд Урюпу – легонько, ладонью.

И тут же сам получил в грудь так, что перехватило дыхание, а ноги сами подогнулись, роняя его на пол.

Но Невзор устоял.

И подумал – хорошо, что Серый ночует снаружи – он бы Урюпе вмиг руку оторвал, прежде чем Невзор успел бы его остановить.

Трудно прогнал воздух в лёгкие. Чуть пригнулся, готовясь бить навстречь Урюпиным кулакам.

Но Урюпа бить не спешил. Он разглядывал Невзора с любопытством, хотя и по-прежнему недоброжелательным.

– А ты и впрямь хваткий парень, – сказал он непонятным голосом. – Ладно… будем считать, что наказание состоялось… Но помни – если вожаком стать мечтаешь…

– Сдалось оно мне… – сипло буркнул Невзор, сжимая кулаки.

Товарищи Урюпы глядели на них с лёгким удивлением – похоже, такого они не ждали.

Кучка чурок заканчивалась, и Невзор отставил топор, переводя дыхание и утирая со лба липкий пот. От озера тянул лёгкий ветерок, сдувая слепней и оводов, которых и так было немного после Перунова-то дня, овевал мокрый лоб свежестью. Сейчас бы бултыхнуться в воду, смыть липкий, вонючий и едкий пот… нельзя. Пока не окончен дневной урок – нельзя.

Невзор неприязненно покосился на ещё одну кучу нерасколотых дров и тут же устыдился.

Ненавидеть свою работу – нельзя. Стыдно. Достойно раба, которому его работу навязывают силой, у которого нет иного выбора. У воина выбор есть. А работу, данную в наказание за бесчестье, надлежит любить тем более.

Сзади послышались лёгкие шаги, и почти сразу же – глухо, настороженное рычание Серого. Невзор оборотился прежде, чем раздался голос, угадав подходившего по звуку шагов.

Вернее, подходивших.

Урюпа.

И Милюта, конечно же.

– И кто это у нас тут дрова колет? – сказал протяжно и вроде как с удивлением Милюта. – Маменькин сынок колет?

Невзор сжал кулаки, отодвигая ногой топор – не было бы соблазна схватить, когда НАЧНЁТСЯ. По неписанным мальчишечьим правилам за оскорбление маменькиным сынком полагалась немедленная драка до первой крови.

Серый приподнял голову с лап, оставив свою излюбленную позу.

После той достопамятной стычки Урюпа обходил Невзора и словом и взглядом, хотя Милюта, бывало, иногда колко, но необидно цеплял новика. Невзор и Урюпа словно жили отдельно друг от друга, но все – и они сами в первый након понимали, что долго так продолжаться не может. Однако же вот тянулось.

И дотянулось.

Теперь – Невзор понимал – наступал решающий миг.

– А как же, – чуть насмешливо и снисходительно бросил Урюпа. – У мамочки под крылышком заспался…

Невзор шагнул навстречь, целясь ударить первым, но в этот миг от крыльца вдруг звонко взревел рог – звал кто-то из Старых.

Звал всех.

Такое случалось нечасто, и на такой зов обычно мчались все, бросив любые дела – хоть работу, хоть учебный бой, хоть наказание, как вот сейчас Невзор.

Урюпа и Милюта быстро переглянулись, и вожак бросил Невзору:

– Перед закатом здесь же…

Невзор коротко кивнул, и все трое разом сорвались с места, выбегая с заднего двора к крыльцу. За ними, помедлив миг, бросился и пёс.

На зов Старого.

Старых.

На крыльце стояли сразу оба Старых. Ждали.

Когда собрались все – и новики, и вои – наставник Хмель окинул "волчат" хмурым взглядом, в котором, однако светилось откровенное торжество.

– Собрались, – сказал он хмуро, хотя это и так было ясно.

– Мальчишки! – сказал наставник Ясь громко и звонко и умолк, словно собирался с духом.

– "Волчата"! – сказал наставник Хмель и тоже смолк.

– Десять дней тому наша полоцкая рать разбила новогородского князя Мстислава Изяславича на реке Черехе около Плескова, – в глазах Яся вновь сверкнуло торжество.

– А седмицу тому князь Всеслав Брячиславич взял Новгород, – закончил наставник Хмель.

Над двором взлетел торжествующий вопль полутора десятков мальчишечьих голосов – более чем у половины "волчат" отцы и старшие братья были в рати князя Всеслава.

– Опричь того, князь Всеслав Брячиславич и волхв Славимир ослепили христианский храм Софии и вырвали ему язык, – наставник Хмель откровенно сиял. Он долго ждал этого. Почти всю жизнь. – Сняли колокола и паника… паникадила и принесли в жертвенный дар храму Пятерых!

Новый вопль вышел не тише прежнего. С пронзительными криками взвились в воздух птицы на окрестных деревьях.

– Это большая победа князя Всеслава, – сказал наставник Хмель. – Это и наша с вами победа – думаю, никому не надо объяснять, почему.

– Но есть и иное, – наставник Ясь глянул на "волчат" хмуро, и крики смолкли. – Такого нам не простят. Ни Всеславу Брячиславичу, ни всей кривской земле, ни… ни людям родной веры вообще.

– Грядёт большая война, "волчата", – сказал наставник Хмель взаболь. – И вы должны быть к ней готовы. И потому мы должны ускорить обучение.

Теперь на дворе было тихо, как на жальнике.

Они пришли. Всего двое, хотя Невзор невольно ждал большего. Никогда ещё про Урюпу не говорили, будто он может привести против одного человека ватагу. Но где-то внутри у человека всё равно сидит маленькое, гаденькое ожидание подлости от других, даже самых благородных людей… и только он сам может выпустить его наружу и дать (альбо не дать!) ему перерасти в злобу.

Их было всего двое.

Урюпа.

И, конечно, Милюта.

Подошли.

Остановились, непонятно глядя на Невзора.

Сын Несмеяна шагнул навстречь, сжимая кулаки. А вот Серый даже головы не поднял. Странно.

– Погоди, – сказал негромко Урюпа, и Невзор остановился, озадаченно глядя на вожака "волчат". – Я хочу помириться, Невзоре…

Невзор удивлённо распахнул глаза – мириться в таких случаях средь мальчишек, а уж тем более среди "волчат" было просто не принято.

– Я прошу у тебя прощения, Невзор, сын Несмеяна, за свои слова, – торжественно сказал Урюпа. Оборотился, смахнул с нерасколотой берёзовой чурки мелкие щепочки и сел и присел. Милюта остался стоять.

– Я тоже прошу у тебя прощения, – сказал он, подчиняясь властному взгляду Урюпы. – Ты можешь ударить меня, сын гридня Несмеяна. Я не стану защищаться.

Невелика честь ударить того, кто не защищается.

– Зачем? – спросил Невзор тихо.

Урюпа понял, задумался на несколько мгновений, озадаченно почесал согнутым пальцем покрытый юношеским пушком подбородок:

– Ты мне нравишься, Невзоре. Ты сильный. Умный. Ты прирождённый воин.

Невзор молчал.

– Я хочу быть твоим другом, – закончил Урюпа.

– И я хочу быть твоим другом, – весело улыбнулся Милюта.

– То, что сегодня сказали Старые, – Урюпа несколько мгновений помолчал. – Грядёт большая война…

– Мой отец тоже так говорит, – сказал Невзор сумрачно. – Потому он меня так рано в войский дом и привёл…

– Грядёт большая война, – повторил Урюпа, согласно наклонив голову. – Я хочу, чтобы у меня за спиной было больше друзей…

Невзор помолчал несколько мгновений. Потом шагнул навстречь и решительно протянул руку.

3. Залесье. Окрестности Ростова. Озеро Неро. Осень 1066 года, ревун

Пять всадников остановились у опушки леса. Из леса тянуло смолой, от озера – сыростью и прохладой. Кони фыркали, косились в чащу, туда, где в сумраке, прячется неведомая опасность – шептала им многовековая память. Всадники тоже озирались: кто – с любопытством, кто – настороженно, а кто и со страхом. Про эти места ходили странные и страшные слухи не только в Ростове альбо Суздале – по всему Залесью: передавали с оглядкой рассказы про оборотней, про заблудные поляны, про леших и диких, заросших шерстью людей. И про человеческие требы, промеж того…

Наконец, передний, совсем молодой парень (и пятнадцати не дашь, со стороны-то глядя!) богато, но не роскошно одетый, решительно разомкнул губы:

– Всё. Дальше я один.

– Не нравится мне это, княже, – процедил коренастый гридень с серебряной гривной на шее, а дружина поддержала его нестройным гулом.

– Но-но! – одёрнул князь кметей, а к гридню подъехал вплоть. – Ну чего ты, Ставко Гордятич? Всё будет хорошо. Просто им нужно, чтоб я был один.

– Да для чего тебе вообще к ним ехать, Владимире Всеволодич?!

Князь отвёл глаза.

– Надо, наставниче…

– Ну хоть кого-нибудь одного возьми… – пестун стукнул по седельной раме рукоятью плети.

Князь на мгновение вскинул и снова опустил глаза. Ни единого кметя с собой брать было не для чего, разве только для того, чтоб пестуна послушать. Если случится чего, так один кметь не спасёт.

– Нет, Ставко, – решительно отверг. – Никому ехать со мной не надо.

Лес, всё ещё зелёный, невзирая на осень – конец ревуна-месяца, листопад на носу! – ответил согласным шумом листвы.

Князь решительно ступил в лодку и оттолкнулся от берега веслом, держа к каменистому острову в двух перестрелах от берега.

Владимир привыкал к Залесью.

Когда отец сообщил ему, что он поедет князем в Ростов, Владимир опешил. Сначала – радость! Не ждал такого, совсем не ждал. Большая честь, в тринадцать лет стол получить. А после пришло понимание – Ростов?! Этот же дальше, чем Тьмуторокань даже, где-то у лешего на рогах (если они у него есть)! И разочарование – сколько там русичей-то живёт, в той ростовской земле, сколько силы у него будет? Чудь да меря, мордва да весь!

А отец говорил, изредка умно взглядывая своими острыми синими глазами – в мать пошёл Всеволод князь, в княгиню Ингигерду.

– Большая то удача для нашего дома, Владимире. Мы сейчас у великого князя в чести будем… да и по силе уже будем равны Святославу… если не сильнее даже.

И верно ведь… Святослав ненамного сильнее отца ратным числом, а переяславские вои черниговским не уступят… если не превзойдут их. У Святослава один сын на столе, на тьмутороканском – Глеб, и у Всеволода Владимир на столе ростовском будет… Только вот Тьмуторокань к Чернигову ближе, чем Ростов к Переяславлю…

– Отче?! – воскликнул вдруг Владимир, поняв, о ЧЁМ он думает. – Мы что, с дядей Святославом ратиться будем?!

– Тс-с-с! – Всеволод Ярославич вскинул палец к губам. – Нет, Владимире, ратиться со Святославом мы, конечно, не будем… но они с великим князем оч-чень немирно живут! И потому нам надо быть не слабее их! Мало ли чего?

На мгновение у Мономаха возникло и выросло чувство неприязни к отцу, только на миг! Такое же, как тогда, когда к ним перебежал после смерти Ростислава Владимирича гридень Вышата. Он рассказал про задумки Всеслава и про то, что нынче ратное нахождение от полочан будет грозить Новгороду. Владимир тогда сказал, что надо сообщить дяде, но отец, несколько мгновений подумав, решительно отверг:

– Нет!

– Но почему?

– Потому, Владимире, – задумчиво сказал отец. – Всеслав не будет знать, что нам известно, да и нету у него иного пути. Пусть он Мстиславу Изяславичу рога посшибает… да и великого князя окоротит заодно. А там и от наших мечей никогда не денется…

И кто знает, что теперь прорастёт из того отцова поступка? Однако же ко благу переяславского дома Всеслав уже сыграл – не возьми он Новгорода, не был бы великий князь столь сговорчив. Умён Всеволод Ярославич!

Только что же, отец иного стола не мог у дяди Изяслава для него выпросить? Хоть Волынь бы, что ли, альбо Туров… а то Ростов… край земли, дебрь мерянская!

Пока до Залесья добирались, Мономах и совсем приуныл – ехать пришлось через непролазную дебрь, без малого четыреста вёрст через вятицкую крепь лесную – несколько раз бывало, что и плутали, а то и под стрелами доводилось стоять. Там, в вятицкой земле не все и про киевских великих князей слыхали, не то, чтобы там дань Киеву платить, альбо креститься…

– Вот хоть ты мне поясни, Ставко! – возмущённо говорил князь, сдирая с лица налипшую паутину и оглядываясь в поисках тропы, которая куда-то вдруг пропала. Ну ведь не первый же я князь в Ростове?! Были там и Борис, и Ярослав Владимиричи! Как же они-то туда раньше ездили, если тут такая крепь непроходная?!

– Через Смоленск, княже, – отвечал всезнающий Ставко, почёсывая искусанную комарами щёку. – Там дорога добрая, торная – вверх по Днепру, а после – на Суздаль.

– Ну и чего же тогда нас понесло здесь?! – возмутился Мономах.

– Да ты что, княже, не слыхал, что ли, что на верхнем Днепре творится? – удивился гридень, тоже отыскивая взглядом тропу. – Там от Всеславлих загонов бродячих не продохнуть! Ярополк-князь без трёх-пяти сотен кметей из города выйти боится… не пройти бы нам было, Владимире Всеволодич. Тут – и то безопаснее, хоть и дружины всего десяток.

Дружина Мономаха и впрямь была невелика – всего-то с десяток бывалых отцовых кметей пожелали уехать в Залесье с переяславским княжичем. И двое гридней – Ставко Гордятич, пестун княжий да Порей Остромирич, брат Вышаты, беглый новогородский боярин. А средь кметей и сын Вышатин обретался, Ян.

Дружину Мономаху предстояло создать на месте, из здешних словен и кривичей.

Впрочем, кривичей Владимир в дружину брать опасался – слишком уж силён средь них Всеслав, а он теперь Ярославлему племени – главный ворог. И – чувствовал Мономах! – не только теперь, но и в грядущем.

Из вятицкого леса выбрались в конце зарева-месяца. Потные, грязные (в бане в последний раз были в ещё Северской земле, во владениях Святослава Ярославича), изъеденные мошкой и комарьём (хоть и зарев-месяц на дворе, а на болотах карамора до морозов хороводится). За Окой ровной полосой вздымались стройные боры, а средь них большие ополья, свободные от леса. Владимир вдохнул полной грудью напоённый смолой воздух и вдруг засмеялся. Земля начинала ему нравиться.

А после оказалось, что и про мерян да мордву он себе тоже напрасно напридумывал – словен в Залесье было много. Многочисленные, разбросанные по лесам многолюдные веси и починки, однодворные деревни – там жили именно словене, новогородские выходцы, и кривичи со смоленской стороны. И только чего-то не хватало – чего-то привычного по киевской да переяславской стороне. А вот чего – понять не мог.

Суздаль встретил князя гудением била и звоном клепал – градские уже откуда-то знали про приезд нового князя – слухом земля полнится, даже такая лесная крепь, как вятицкая. И уже въезжая в городские ворота, Владимир вдруг понял, чего именно ему не хватало – крестов на куполах! Городов было мало в Залесье – всего-то четыре! Суздаль, Ростов, Ярославль да Белоозеро – а где ещё церкви-то увидишь? Не в деревнях же, которые и в Росьской-то земле крещены не все! А уж тут…

Вот и здесь, в Суздале всего сорок лет тому, при Ярославе-князе, при деде рубили мужики дверь в церкви, а волхвы наущали бить христиан. Всего сорок лет тому! Одно поколение! Как раз тогда, когда дед резался и рубился с полоцким Брячиславом да тьмутороканским Мстиславом, в одно время с битвами при Листвене и Судоме!

После Суздаля двинулись дальше на север, к Ростову.

– Ты глянь, Ставко Гордятич, – поражённо говорил своему пестуну Мономах. – Глянь, сколько земля богата… вот отец… вот подгадал.

– Умён князь Всеволод Ярославич, – задумчиво соглашался Ставко, щурясь на очередной словенский починок – чем дальше к Ростову они продвигались, тем они чаще встречались.

Особенно удивляли серебряные серьги, обручья и колты на деревенских бабах.

– Откуда?! – изумлялся Владимир. – Вот скажи мне, наставниче, откуда такое богатство тут, на окраине лешачьей?!

Для Ставки ничего удивительного не было.

– Откуда-откуда… – вмиг нашёл он разгадку. – Волга, княже Владимир.

И впрямь!

Волга. Булгарская торговля. Торный торговый путь от Варяжского моря через Ладогу, Нево и Онего, через Белоозеро по Шехсне и Волге, через Булгар – к Хвалынскому морю, в Ширван, в Персию!

Торги тут будут побогаче тьмутороканских – куда Глебу Святославичу!

Сила была тут, прямо под руками, вот она, сила! Немалую дружину тут можно набрать, если с умом дело повести!

Но и тут, в Ростове властно царил языческий дух. Истинными хозяевами Залесья были отнюдь не князья – то тут, то там видели волхвов, то тут, то там возникали в весях, деревнях, починках ведуны и ведуньи. Власть их была несравнима с княжьей – по единому слову ведуна, волхва альбо ведуньи срывались с места и переселялись целые округи, весяне сотнями резали скот и забрасывали плодородные поля, невзирая на княжьи и боярские прещения.

Хоть и говорили в Киеве, что мол тут, в Залесье, язычники – только меряне да весь… ан нет, шалишь! И словене тоже! В Ростове гордо высила главы рубленая дубовая церковь, да! Но в первый же день по приезду прослышал князь про святилище Городового острова на озере Неро. Рядом со стольным городом!

С плоской, поросшей лесом вершины пологого холма видно было далеко посторонь. Широкими коврами стелились леса, перемежаемые редкими полосками росчистей. На юге широко расстелилось спокойно-величавое зеркало озера Неро, а где-то на берегу слабо виднелись рубленые стены Ростова.

Князю даже показалось на миг, что он различает в медленно густеющих вечерних сумерках тоненькую струйку дыма от разведённого Ставкой и кметями костра на озёрном берегу. На закате у самого окоёма серебрилась и багровела в закатных солнечных лучах узкая ленточка реки – Пижерма.

В душе помимо изумления вмиг проросло злорадство, недостойное христианина – ан не смогли попы да монахи добраться до сердца древней веры!

Волхв был – седой, могучий старик с длинными волосами, косматыми бровями и окладистой длинной бородой. Ни с кем не спутаешь! Эвон, у этих двоих, что отворили ворота подбородки и головы выбриты наголо, только на темени длинная прядь волос, как у языческих кметей водится. Да и у христианских – до сих пор! Вои, да ещё и непростого рода! А старик – с длинными волосами и бородат. Волхв.

Обереги на одежде волхва то и дело сталкивались друг с другом, так густо висели. Сначала Владимир решил было, что они нацеплены абы как, но почти тут же он понял – нет! Нигде обереги не закрывали собой вышивку на рубахе – стало, каждый имеет какое-то особое назначение.

Князь невольно опустил глаза под насмешливым взглядом волхва – показалось вдруг, что тот видит его насквозь, и мысли его все – тоже.

– Владыко… – начал было один из воев, но волхв остановил его одним движением ладони:

– Я его ждал, – сказал он всё тем же властным голосом. Движением руки позвал за собой князя и молча поворотился, прошёл в ворота капища. Владимир прошёл следом, чуть похолодев – он впервой был в языческом святилище.

Главный капь стоял прямо под открытым небом, благо не деревянный, а каменный. Мономах, проходя мимо, невольно задержал шаг, глянул заворожённо.

Камень был похож на вставшего на дыбы… слона, да! Длинные, загнутые бивни, свёрнутый в кольцо поднятый вверх хобот… Но откуда язычники Залесья про зверей, живущих только в Индии да Африке ведают?

Чуть пригляделся и понял – нет, то не слон!

Зверь (альбо бог?) – был космат. Длинная шерсть покрывала всё тело – искусная резьба по камню отображала мало не каждую шерстинку. Слон же, Мономах знал по рассказам сведущих людей, гол – ни шерстинки.

– Кто это? – полушёпотом спросил Владимир.

– Велес, – коротко бросил волхв, тоже задержавших перед идолом. Владимир покосился – волхв глядел на чудовищный камень с плохо скрытым благоговением. Не страхом, нет!

– Вестимо, – процедил Мономах сквозь зубы, досадуя в душе сам на себя – можно было бы и догадаться.

– Великий бог, – всё с тем же трепетом в голосе сказал тихо волхв. – И сейчас воля его с нами… ворог ваш, князь полоцкий Всеслав Брячиславич Велесовым знаменом отмечен, ведаешь ли, княже?

Владимир быстро глянул на волхва. Недоверчиво глянул.

– С ним воля Велеса, – подтвердил волхв. – Во всём.

Тоже посмотрел в ответ, бедово посмотрел и холодно, словно мысли прочитал. Мономах вдруг на миг ужаснулся – а ну как!... один средь язычников!.. Ведь что может быть угоднее в жертву, чем князь иной, враждебной, веры? Заодно и полоцкому князю поможет!

– Не пугайся, князь, – вновь словно угадал его мысли волхв и вдругорядь испугал князя. – Жертву мы ныне приносить не будем. И уж тем более не человечью.

– А почему? – дерзко спросил князь, осмелев.

– Человека в жертву приносят только при большой беде, – волхв снова глянул всё так же холодно и даже с лёгким презрением. – Альбо в чаянии большой победы.

– И не жалко?

– Чего – не жалко? – не понял волхв. – Человека-то? Так он же сам! Добровольно! Чего же жалеть-то – он же враз в вырий попадёт, средь лучших охотников у Велеса будет альбо у Перуна возлюбленным воином. Альбо там на войне – так то и вовсе ворог, чего его жалеть?

– А в чьём он обличье? – спросил князь, чтобы скрыть вновь охватившее его смятение. – Что за зверь?

О том, что Владыка Зверья может принимать облик любого зверя, князь знал. И о том, что любимый облик кого – медведь, ведал тоже. А вот это…

– Индрик это, – негромко пояснил волхв.

Владимир смотрел, охваченный странным чувством – тут, около этого идола, ему даже и в голову не приходило усомниться в истинности слов волхва (потому и говорил с ним взаболь, без обычной насмешки!), закричать, что мол, только наш бог истинный, а ваши же – бесы, деревяшки бессмысленные.

Вот бы показать это епископу, – мелькнула шалая и неуместная мысль. – Ведь православные-то попы как рекут – язычники-де живут в лесу, молятся колесу, какие там храмы…

В очаге горел, приплясывая, огонь, жадно лизал огромные толстые поленья. Шипели и вспыхивали капельки жира, стекая в огонь с кусков мяса, насаженных на вертел. Рваные клочья огня разгоняли пугливую темноту, вылетали в дымник, уносясь к звёздному небу. В полумраке покоя отблески огня недобро вспыхивали в багровом вине, в разноцветных кусках оконной слюды и в сощуренных глазах волхва, когда тот пронзительно взглядывал в сторону князя, подбрасывал в огонь полено и снова замирал.

– Зови меня Велигоем, – проговорил, наконец, волхв негромко, разливая по чашам вино. Князь отхлебнул глоток и подивился – откуда они, язычники, в чаще сущие, могут такое вино доставать? Вслух же спросил:

– А по отчеству?

– Зачем тебе? – в точности как Мороз спросил волхв, и точно так же ответил, не дожидаясь княжьих слов. – Кариславичем кличут.

– Княжье отчество, – не сдержался Владимир.

– И что с того? – насмешливо бросил волхв, приподымая косматую бровь. – Альбо зазорно? Князю-то?

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ты княжьего роду? – высокомерно спросил ростовский князь, надменно приподымая голову.

– А ты что, Владимир Всеволодич, всех старых князей счёл? – вкрадчиво процедил волхв, сжимая в руке чашу – казалось, узорное серебро сейчас не выдержит и скомкается в тонких пальцах. В его словах ясно послышалось – мальчишка ты ещё.

Князь прикусил губу.

Мальчишка и есть.

А ведь и верно – кто же их считал, старых-то князей? Кто их теперь помнит? Всё может быть. Чтобы отрешиться, спросил всё же про вино – откуда, мол? Волхв вновь криво усмехнулся, и здесь найдя повод для издевки.

– Мыслишь, мы люди дикие, раз не христиане? Живём в лесу, молимся колесу?

Мономах смолчал. А волхв не стал:

– Ты как дорогу сюда нашёл, княже?

– Нашлись в Ростове люди, указали… – князь осёкся, а Велигой довольно расхмылил:

– Вот именно, княже, вот именно, – он помолчал несколько мгновений. – Вас, христиан, горсть на Руси и до сих пор. Истинных-то христиан. А такие, как ты, как бояре твои, купцы там, посадский люд… какие вы христиане? В церкви Христу помолясь, в угол домовому чашку с молоком ставите, рядом с крестами коловраты да громовые колёса носите. Нет?

Князь молчал. Возразить было нечего – у самого на пальце перстень с коловратом, а на груди рядом с крестом – змеевник.

– А в весях христианством вашим и совсем не пахнет, – довершил волхв торжествующе. – До сих пор капы на жальниках стоят за каждой околицей.

Князь молчал. На Руси и впрямь за неполных восемьдесят лет христианство сумело продвинуться не дальше городских посадов, да и там было непрочно. Пора ратных сшибок меж язычниками и христианами и кровавых одолений неуклонно уходила в прошлое, но и у той, и у другой стороны ещё хватало сил, чтобы одолеть открыто.

– Молчишь? – вновь сузил глаза волхв.

– Я не про то пришёл говорить, – бросил князь.

– А чего же ты пришёл, Владимир Всеволодич? – горько усмехнулся Велигой. – Помощи моей просить тебе невместно, бог твой христианский зазрит! Да и не стану я тебе помогать, понеже воевать ты будешь против единоверцев моих! А потом, после войны, всю кровь на нас свалишь – язычники, мол, кровавые убивали, режь их и жги, святая церковь. Нет?!

Велигой почти кричал.

Владимир дёрнулся, как от удара, побледнел, желваки на скулах чуть не прорвали кожу, рука сама собой метнулась к рукояти меча. Сзади лязгнуло железо, шея князя ощутила холод копейного рожна, хотя он мог бы поклясться, что в покое помимо него и волхва никого нет.

Велигой щёлкнул пальцами, рогатина от княжьей шеи исчезла. Волхв пытливо глянул князю в глаза и вновь подлил вина.

– Так для чего же ты пришёл сюда, княже? – сказал он, щурясь на огонь. Волхв снова искоса глянул на князя – теперь в его глазах читалось неложное любопытство.

Мономах с трудом разжал закаменевшие на рукояти меча пальцы. Он не знал, что отвечать. Они и сам не знал, для чего приехал сюда.

Владимир воротился к дружине на рассвете.

Лодка мягко ткнулась носом в песок под соснами, Мономах легко спрыгнул берег, и почти тут же над станом его дружины раздался возглас:

– Князь воротился!

– Князь!

– Владимир Всеволодич!

Подошёл Ставко, глянул неласково и хмуро.

– Мы уже собирались туда за тобой плыть.

– Ну и не нашли бы ничего, – ответил Владимир сквозь зубы. – Туда, если тебя видеть не хотят, не дойдёшь.

– Нашёл чего хотел?

– Нашёл, наставниче, – ответил князь, хотя спроси его сейчас пестун "а что нашёл?" – не смог бы ответить внятно.

Но Ставко не спросил. Да и не до того было – надо было скакать в Ростов, надо было набирать дружину, соблазняя здешних словен добычей и войской славой, надо было сыскивать Всеславлих засылов, которых просто не может не быть – это-то Мономах понимал отлично.

Его ждала большая работа.