Текст книги "Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ)"

Автор книги: Виктор Некрас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Виктор НЕКРАС
ДАЖЬБОГОВЫ ВНУКИ

Все, что можно увидеть и взвесить, он увидел и взвесил, не ошибаясь. Впоследствии подтвердилась наибольшая часть. Но, как все люди, какого бы они ни родились ума, Всеслав не мог счесть и взвесить того, чего не было, – будущего времени. Завтрашний день берет в свою руку те же силы, какие были сегодня. Но расставляет их в иных сочетаньях.

Валентин ИВАНОВ «РУСЬ ВЕЛИКАЯ»

Свиток второй Земля последней надежды

Боги мои, боги Нави, старые, забытые,

Опалённые кострами да плетями битые

Дайте мне испить-напиться сока дикой ягоды,

Чтоб услышать голос крови богатырских прадедов.

Сергей ТРОФИМОВ

Озару Ворону, который вернул мне веру в славянство

Пролог Велесово знамено

1. Белая Русь. Невель. Весна 1029 года, берёзозол

Звонко трубили в рога доезжачие, по весеннему лесу летел заливистый лай хортов, свирепое и испуганное хрюканье застигнутого врасплох кабаньего стада, часто прерываемое пронзительными взвизгами настигнутого зверя. Полоцкий князь Брячислав Изяславич охотился.

Шум гона надвигался. Брячислав натянул кожаные перстатицы с длинными раструбами, в предвкушении схватки несколько раз сжал и разжал кулаки, проверил, легко ли выходит из ножен клинок, и перехватил удобнее рогатину с длинным обоюдоострым пером и крестовиной. С таким-то оружием хоть на медведя, хоть на кабана…

Князь был пеш. Верхом на кабана охотиться – только коня губить. Вспорет матёрый зверюга клыками брюхо доброй животине – поминай как кликали и коня, и всадника. Брячислав Изяславич, невзирая на новый побыт средь иных князей, на крупного зверя всегда охотился пеше, прадедним обычаем.

Сегодня выжлятники посулили полоцкому князю знатную добычу – ходили слухи, что в здешних дебрях да болотинах живёт огромный – с быка! – вепрь, мало не сам Князь Вепрей, Сильный Зверь, прямой потомок Велеса, Скотьего бога, Владыки Зверья и Хозяина Охот. Вот и сейчас от такой мысли на душе у князя захолонуло, дохнуло древней тайной, гневом предвечных сил, одержащих мир. Брячислав передёрнул плечами, прогоняя оторопь, и перекрестился. Вроде полегчало. Тем веселее будет схлестнуться, – подумал он беззаботно, с каким-то детским упрямством и отчасти даже со страхом. – Поглядим кто кого – он-то, Брячислав Изяславич, как-никак, по старым-то поверьям, тоже потомок бога, ни больше, ни меньше. Все русские князья – Дажьбоговы внуки, да не все об этом помнят.

Боязно было. Сильный Зверь есть Сильный Зверь, что там ни говори про сатанинские наваждения да силу креста и молитвы.

Боязно было, невзирая на крест на груди. Крест крестом, а предвечная сила лесов никуда не девалась. Умные люди и Христу кланяются, и лесных Хозяев почитают. А кто и Велесу с Перуном жертвы по-прежнему несёт.

В мире огромное множество разных сил – и Христова вера – только одна из них. Есть опричь неё тёмные силы, рать владыки тьмы. И есть просто иные силы. Стоящие опричь. Те, что были в этом мире ещё до пришествия веры Христовой. Даже и до появления человека.

Некрепок был в Христовой вере полоцкий князь, да и не с чего было – в полоцком княжеском доме большую власть держала покойная ныне княгиня Рогнеда-Горислава Рогволодовна. Сама крещения не приняла от Владимира, и великий князь неволей презрел собственные слова про то, что "тот, кто креститься не придёт, ворогом мне будет". Не посмел собственную жену тронуть, хоть и бывшую. Тронь, пожалуй, – после беды не оберёшься. Полоцкие кривичи опальную княгиню приняли как свою вместе со старшим сыном, Изяславом.

Изяслав был крещён. Но он стал кривским князем, будучи ещё ребёнком – и двенадцати-то лет не было старшему Владимиричу. Потому всем в кривской земле заправляла Рогнеда, которая не допустила ни в Изяславле, ни по иным местам кривской земли кровавого крещения стойно Новгороду. А после и Полоцк, прадедень город, отцов город, вновь отстроили с её же лёгкой руки.

Может и не сошло бы с рук Рогнеде подобное, да только стояли за её спиной хмурые гридни-кривичи. То-то, должно, кусал в Киеве локти Владимир, что отпустил Рогнеду с сыном в кривскую землю. Ан поздно. А войну новую затевать с бывшей женой да с собственным сыном – на посмешище всей Руси стать, вовзят стыда не иметь. Мало того – как бы не отложились и иные волости – Изяслав и Рогнеда могут стать новым стягом в борьбе с ним, Владимиром, да с киевским самовластием, тем паче, что Изяслав – старший. Наследник. Отложил Владимир на будущее, благо прочно увяз в крещении – Господи, благослови! – то тут, то там вспыхивали мятежи, завязывались стычки. И Владимир всё откладывал и откладывал. А после – и Рогнеда-Горислава умерла, и Изяслав Владимирич вслед за нею, да и сам Владимир Святославич на свете после того не больно зажился. А после наследники Владимировы передрались меж собой, заливая Русь кровью, а Брячислав подрос и сам стал водить рати. И все как-то уже и привыкли, что в кривской земле всё ещё, даже и через полвека после крещения, сильны старые боги и старая вера. И глядели русские язычники на полоцкую землю с надеждой.

Так и сложилось, что, невзирая на крещение полоцких князей, христиан в их окружении было немного. Впору по пальцам ересчитывать.

Гон всё близился – рога ревели уже где-то в половине перестрела, глухо трещал валежник в паре десятков сажен, и отроки за спиной князя невольно подобрались, изготовя к бою кто лук, а кто и самострел. А самый ближний держал наготове рогатину – подать князю в руки при нужде.

Звонко заливались хорты, одержимые самой сильной мужской страстью на свете, что для псов, что для людей-охотников – страстью охоты на чужую жизнь, тем паче, на такую могучую жизнь. Иной раз перед таким наслаждением даже и любовная ярь никнет.

Кусты и камыш вдруг с треском раздвинулись, и бурая туша со свирепым хрюком и рыком стремительно метнулась к людям.

Вот он, зверюга!

– С нами крёстная сила! – неволей вырвалось у переднего отрока, и он вспятил, со страхом глядя на чудовище. Князь же, напротив, сжал рогатину крепче и ринулся навстречь стремительной пятнадцатипудовой смерти.

Рогатина вонзилась легко, но ответный удар кабана мало не сломал древко. Воздух полоснуло тяжёлым пронзительным визгом, переходящим в утробный храп, вепрь рванулся, силясь досягнуть клыками если не самого князя, так хоть ратовище. Ан нет. Не преуспел лесной витязь, только всадил перо рогатины ещё глубже. Злобно хрипя, вепрь чуть попятился, но злой человек не отставал – нажал на ратовище, а пятку рогатины упёр в землю, прижимая ногой.

Держи! – мысленно выл Брячислав Изяславич, моля и Христа и старых богов только об одном – выдержало бы древко, любовно выстроганное из держаной берёзы. Вепрь хрипел и жал, – казалось, сил у зверя только прибавилось.

Сзади со звонким лаем налетели хорты, вцепились в бока кабана. Зверь отворотился к псам, мало не выворотив рожон из раны, и в этот миг князь неуловимо быстрым движением покинул копьё, очутился рядом с вепрем и всадил ему нож под лопатку – добрых восемь вершков холодной стали.

Кабан рванулся вновь – воин, пусть и зверь, умирает в бою, не в мягкой постели. Да ещё и не одну жизнь вражью с собой заберёт. Отлетел с пронзительным визгом любимый княжий хорт, заскулил, пополз, волоча задние лапы и щедро пятная редкую траву кровью. Шарахнулись посторонь ещё два пса, остерегаясь жутких, уже попятнанных кровью клыков. Но и лесной воин уже оседал, валясь под натиском остальной своры, хрипел надсадно, ронял на землю и лонесную палую листву клочья розовой пены – ноги подламывались, ослабленные потерей крови.

Князь отошёл назад, отирая лёзо ножа жухлой травой и довольно улыбаясь. Кивком велел отрокам подобрать рогатину, кою вепрь всё ж вырвал из раны.

– Что, Ярко, струхнул? – пошутил он, насмешливо глядя на бледного отрока с самострелом – тот и доселе не опустил оружия, хоть и видно было уже, что опасность миновала. – Вон, аж крёстную силу помянул…

Доезжачие захохотали, а отрок даже не смутился:

– А и струхнул, княже, – откровенно признался он, опуская, наконец, самострел. – Экое страшилище…

Князь бросил нож в ножны и оборотился к заваленному им зверю. Вепрь уже не сопротивлялся, только дёргал ногами, отходя в последних попытках встать, и хорты уже оставили наскучившую добычу. Брячислав Изяславич подошёл ближе, с любопытством разглядывая тушу, густо заросшую рыжевато-бурым волосом. Присел рядом, меряя клыки.

Охотники глянули настороженно, но смолчали – никто не решился остеречь князя. Да и с чего бы – сила княжья только что явлена воочию, а зверь подыхает, так неужто Брячислав Изяславич с полумёртвым вепрем не справится.

Князь несколько мгновений глядел на кабанью морду, словно стараясь что-то разглядеть в маленьких глазках лесного воина. Но их уже затягивала мёртвая прозрачная пелена, пряча в глубине багровый огонёк.

Это – Сильный Зверь?

Приврали рассказчики.

– А и велики же глаза у страха, – бросил князь с презрением, вставая и выпрямляясь. Остальные охотники смолчали. Зверь, вестимо, был здоров, силён и свиреп, но до бычьих размеров ему было далековато, и, уж тем паче, не тянул он на Сильного Зверя. Просто большой кабан. Вепрь. И всё.

Выжлятники уже сворили хортов, вязали на длинные ременные поводья. Охотники шутили, хохотали, волокли туши забитых кабанов – секачей, свиней и подсвинков, мерялись и хвастали друг перед другом добычей. Всем было ясно, что наибольшая охотничья слава ныне княжья, но ему не завидовали – на то он и князь, чтоб у него всё получалось лучше иных. Уже трещал костёр, и вкусно тянуло жареным мясом, кто-то откупорил и пустил по кругу глиняную бутыль с медовухой.

– А всё ж главное-то стадо ушло, – сокрушённо бросил старый выжлятник в ответ на чью-то похвалу, глотнув из бутыли, утёр губы и вцепился зубами в горячий кусок мяса, шипящий, брызгающий салом и пахнущий дымом.

– Не жадничай, старик, – засмеялся князь, с наслаждением вдыхая полной грудью живой весенний воздух. – И так добыча хороша…

– Княже! – окликнул сзади Ярко. – Брячислав Изяславич!

Князь глотнул из бутыли и обернулся – отрок стоял саженях в полутора, а рядом с ним какой-то полузнакомый кметь. Должно, боярская челядь какая, – подумал Брячислав, – альбо кто из городовой рати. Он не глядя протянул руку с бутылью кому-либо и раскрыл уже рот, чтобы спросить у кметя с чем он прибыл. Но рука повисла в воздухе. Опричь вдруг враз встал вой и скуление хортов, а средь людей, наоборот, пала тишина. Глаза Ярко округлились и полезли из орбит от непереносимого ужаса, он вспятил, указывая дрожащей рукой куда-то за спину князю. А кметь замер на месте, бросив руку к ножу – шарил по ладно скроённому из турьей кожи поясу и никак не мог найти рукоять, хоть и мял пояс рядом с ней.

Князь уронил бутыль наземь и медленно-медленно оборотился, уже зная, что он там увидит. И всё одно остолбенел.

В прогале меж кустов стояло громадное бурое чудовище, злобно глядело на людей маленькими глазками. Не соврали весяне – и впрямь с доброго быка ростом в холке был вепрь. От него так и веяло какой-то первобытной силой, непререкаемой властью, предвечной жутью – ни у кого из охотников даже и мысли не возникло схватиться за рогатину альбо лук.

Впору было, стойно Ярко, шептать: "С нами крёстная сила!". Да только поможет ли?

Сильный Зверь несколько мгновений люто глядел на испуганных людей, потом утробно хрюкнул, неожиданно легко для такой огромной туши поворотился и почти бесшумно исчез в зарослях. Средь охотников пронёся единодушный вздох облегчения. Псы разноголосо скулили.

– А ну, друже, проверьте-ка – никто в штаны не наделал со страху? – зубоскалил неуёмный дружинный старшой Юрец.

Кмети неохотно отбрехивались:

– Себя проверь!

– Эк какой шустрый после времени!

Князь нагнулся, подобрал обронённую бутыль – рука показалась чужой. Глотнул раз и другой, не чуя хмеля.

– Слухи ходят разные про Сильных Зверей, – негромко говорил кому-то рядом старый выжлятник. – Им от их прапредка Велеса дар оборотничий дан, они в людей оборотиться могут…

А старик-то – язычник, гляди-ка, – с туповатым безразличием подумал князь. Снова глотнул и вяло возразил сам себе. – Станешь тут язычником, пожалуй.

– Да и колдуны ещё, – бубнил своё старик. – Эва, гляди-ка, нам глаза отвёл, в человека оборотился, да средь нас же и затерялся. А потом и вышел…

Верно, – подумал князь, почти не слушая. – Глаза отвёл и стадо увёл, слабых нам бросил. А княжья добыча – это кто-то из кабаньих воев жизнь за вождя отдал.

Князь, сам того не сознавая, мыслил уже про зверей, словно про людей. А чего ж…

А ведь этот вот Сильный Зверь в здешних местах и есть настоящий владыка, – смятённо подумал Брячислав. – А что они, люди, перед такой предвечной мощью? Как пришли, так и уйдут. А он, Сильный Зверь – останется.

Князь содрогнулся и зарёкся про себя на будущее охотиться в здешних краях. Вестимо, у людских князей одна власть, а у Лесных Владык иная, да только мало ль… Невестимо ещё, чем бы и ныне окончило.

– Княже, – вновь окликнул его Ярко из-за спины.

Хлопнув себя по лбу, князь оборотился – это ж надо было даже и забыть про гонца. Кметь уже отошёл от испуга и глядел весело, разбойно-бедово. Нет, это не боярский кметь, – вспомнил Брячислав. – Этот из городовой рати. И зовут его… Летко… нет… Нечай, вот как! Князь вяло улыбнулся, радуясь тому, что вспомнил, и негромко спросил:

– Чего у тебя?

– Весть к тебе, княже, срочная, – полочанин под княжьим взглядом приосанился и вскинул голову. Охотники невольно залюбовались – горд парень, ох и горд. Такого не враз и согнёшь, даже и перед княжьей волей.

– Что ещё за весть такая? – нахмурился князь. Ну что такого срочного и важного могла сообщить ему сейчас посадская господа после того, что они только что видели? По спине вновь побежала морозная змейка, сводя кожу меж лопаток судорогой.

– Так… сын у тебя родился! – весело возразил кметь и, не сдержав чувств, расхмылил во всю ширину рта. Глянул на князя радостно. – Наследник!

Брячислав, расслабленный радостью от удачной охоты, хмелём и страхом от встречи с Сильным Зверем, не вдруг и понял. Отмахнулся было – будет, мол, болтать-то – да так и замер с поднятой рукой.

– Ну?! – неверяще переспросил он, впиваясь в кметя взглядом. Во рту разом пересохло.

– Да… вот солнце, княже, – парень махнул рукой в сторону солнца и довольно улыбнулся. – Соврать не даст.

– Ну… – князь не враз и слова-то нашёл, чтоб ответить. Первое, что нахлынуло вдруг – какая-то странная слабость в ногах. Потом выросло откуда-то из глубин души неудержимое ликование, стремление прыгать, вскочить на коня, куда-то срочно скакать. Ну как куда… в Полоцк, вестимо. Ан до Полоцка вёрст с полсотни. Ну и что же? Силу вдруг в себе ощутил – горы бы своротил. Снова поворотился к кметю. – Какой награды для себя просишь?!

Сын, наконец-то сын… Брячиславу Изяславичу было уже за тридцать лет, а в таком возрасте сын – отрада. Особенно после двух подряд дочерей.

– Не, – весело отверг молодой кметь, решительно мотнув разбойно-вихрастой головой, глянул озорно. – Никоей награды не надо мне от тебя, княже!

– Чего так? – князь непонимающе выгнул бровь.

– А у меня тож сын родился, так потому, – всё так же весело пояснил кметь.

Средь дружины прошёл удивлённый гул.

Князь расхохотался.

– Ну… коль так… чару ему!

Кто-то из ловчих протянул из-за спины бутыль:

– Чар с собой нету, княже, не обессудь, – с деланным сокрушением прогудел он.

– Выпей, – князь протянул кметю бутыль. – За Брячиславича и Нечаевича. Так?

– Так, княже, – весело подтвердил Нечай, принимая княжье подношение, глотнул как следует. Покосился на князя, не отрывая бутыли от рта, понял, что можно ещё. Глотнул и ещё, и опять – как следует.

– А за радостную весть я тебя всё ж награжу, – бросил Брячислав как о решённом. – В дружину ко мне пойдёшь?

Кметь от неожиданности поперхнулся.

– А и пойду, княже, коль берёшь, – отдышась, сказал он и улыбнулся, не сумев удержать удовольствия. – Честь немала.

Уже на обратном пути, когда завиднелись в вечерних сумерках стены Полоцка, Брячислав негромко спросил у Нечая – кметь ехал невдалеке и по первому знаку князя оказался рядом.

– Как сына-то назовёшь?

Нечай, помедля с полмига – негоже вслух произносить имя только что рождённого младеня, да ещё посередь леса, – всё ж решился – уж кому-кому, а князю-то сказать можно:

– Несмеяном назвать думали.

Теперь если и слышала его нечисть лесная, ничего сделать мальчишке не сможет – он ведь не сказал, что мол, Несмеяном назвали. Думали только.

– У нас в роду всех мужиков на "не" кличут. Меня – Нечаем вот, отца моего Некрасом, а деда – Немиром.

– Крестить думаешь? – отрывисто и всё так же негромко спросил Брячислав.

Нечай замялся. Князь с любопытством ждал, уже заранее зная ответ – решится парень сознаться в приверженности к старым богам или нет. Всё ж Нечай решился – князь Брячислав николи никем не был замечен в числе ревнителей Белого бога христиан:

– Жена против, – выдавил он, глядя в сторону. – Да и сам я…

Кметь недоговорил. Князь только задумчиво покивал. Могущество старых богов, Древних Хозяев земли и народа своего он видел воочию только что на охоте. После такого что-то не тянуло кого-нито наказывать за сомнения в силе веры Христовой.

Епископ прознает – будет всем на орехи, подумалось князю с каким-то весельем даже.

Епископ Мина в Христовой вере был твёрд, его же радением в Полоцке ныне воздвигался Софийский собор, чему Брячислав препятствовать не стал. Зачем? Любой собор, прежде всего, знамено величия города, а Полоцк через тот собор на одну ступень с Киевом да Новгородом станет – плохо ль. Умный да разумеет…

– Сильного Зверя-то видел ли? – спросил Брячислав вроде бы и невпопад. Спросил, словно забыл, что гонец был с ним рядом.

Нечай вздохнул тихонько, словно вновь переживая страх, и кивнул. Брячислав Изяславич покосился на кметя, чуть усмехнулся – в душе Нечая явно царила та же самая смесь из страха и восторга, кою испытал он, князь.

– Я вот и думаю – не знамение ли то мне Велес подать хотел, – всё так же негромко сказал князь. И намертво умолк, словно вспомнив что-то, о чём иным людям и ведать-то не след.

2. Кривско-словенская межа. Лето 1044 года, зарев

По опушке тянулась редкая цепочка всадников – в коярах да стегачах, в клёпаных шеломах – десятка два. И только по знамену на щитах – оскаленной морде Белополя Белого Волка, родоначальника кривских князей – в них можно было признать младшую дружину юного полоцкого князя.

Всеслав ехал, довольно вдыхая привольный лесной воздух, напоённый летними запахами – нагретой смолой, переспелой клубникой, сеном – лето было жарким, травы сохли на корню.

Княжий конь вдруг захрапел, приплясывая на месте, упёрся всеми четырьмя копытами.

– Ну, чего ещё?! – Всеслав недовольно толкнул его каблуками в бока. До чего ж хорошо было ехать сейчас по лесу, ни по что не думая: ни про трудные хозяйственные княжьи дела, что навалились на него со смертью отца, ни про то, что за четыре месяца княжения он так ещё ничего и не узнал, ради чего Велес отметил его своим знаменом.

Конь упрямо мотал головой и тряс гривой. Не шёл.

Кмети сгрудились рядом – их кони тоже беспокоились, хоть и не так сильно, как княжий. Всеслав спешился, погладил коня по храпу, успокаивая:

– Ну, Воронко, чего ты?

Конь храпел, косил налитый кровью глаз, пятился.

Князь гневно глянул опричь.

– Кто мне скажет, чего с ним?

– Чует что-то, – глубокомысленно сказал один из кметей, такой же мальчишка, как и князь.

– Вестимо! – бешено фыркнул князь, ожёг парня взглядом. – А что чует-то?

– А эвон, – коротко сказал пестун Брень, указывая плетью на опушку. И кмети тут же умолкли.

В тени деревьев, в чапыжнике – не вдруг и увидишь – стоял огромный медведь. Лесной хозяин. Священный зверь самого Владыки Зверья Велеса.

Стоял на задних лапах, тихо урчал, неотрывно глядя в сторону людей. Не двигался с места. Словно ждал чего-то.

Молодой кметь рванул из налучья лук.

– Покинь! – прошипел Всеслав неожиданно сам для себя – его словно накрыла чья-то могучая воля, он понял – стрелять сейчас нельзя ни в коем случае. – Оставь лук, Несмеяне!

Парень замер. Сквозь храп коней слышно было только, как стало чуть громче сопение медведя. Зверь не двигался.

Ждал.

Всеслав спешился, бросил поводья Несмеяну.

Шагнул навстречь зверю.

– Княже! – закричал парень шёпотом.

– Смолкни, – коротко велел кметю Брень, толкнув кулаком в бок, и Несмеян тут же умолк, как отрезало – дух перехватило от несильного вроде бы удара дружинного старшого и княжьего пестуна. Ишь чего выдумал, кмете, – князю перечить. Видано ль?

Дружина сгрудилась за спиной – два десятка неробких парней и мужей, бывавших уже и в походах и в боях, стояли словно испуганные дети, глядя в спину своего господина, который походил вплотную к чудищу.

Так, словно делал это каждый день – спокойно и уверенно.

Так, словно знал, что делает правильно.

А может и знал. Князья всегда ведают верное решение. А как только перестают ведать, так и князьями быть перестают.

Всеслав приблизился к медведю сажени на полторы, остановился, глядя в глаза зверю. Лесной Хозяин бурой глыбой навис над головой, маленькие глазки глядели пристально, мерцая тусклым багровым огоньком.

На несколько мгновений для князя перестало существовать всё – и княжество, и Полоцк, и смятённые кмети позади. Всего на несколько мгновений. Потом зверь, фыркнув, словно отгоняя муху, мотнул головой в сторону от леса, к северу, коротко рявкнул, пал на четыре лапы и мгновенно скрылся в чаще – бесшумно, словно призрак.

Князь, вздрогнув, очнулся.

Медведь исчез, словно наваждение. За спиной нарастал конский топот – кмети уже скакали к нему, испуганные и обрадованные.

– Да ты что ж, княже? – недовольно бросил Брень. – Разве ж так можно?! Что я матушке-княгине-то скажу?

– Угомонись, наставниче, – устало бросил Всеслав. – Надо так было…

– Да почто? – непонимающе переспросил гридень.

– Не простой это медведь был, – бросил князь, прыгая в седло. – Совсем не простой.

Кмети молчали. Вестимо, не простой.

– Чего-то он хотел… – задумчиво сказал князь, подбирая поводья. Конь слушался без слова. – То ль про меня понять чего-то, то ль мне что-то сказать…

– Кто – он? – не поняв, удивился Брень. – Медведь-то?!

– Почто – медведь? – возразил Всеслав вяло. – Сам Велес, вестимо…

Он осёкся, глянул в северную сторону.

– А… там – что?

Несмеян ответил, чуть морщась:

– Межа близко, Всеслав Брячиславич. Новгородская межа…

Пестун Брень ожёг парня косым взглядом, но тот и сам уже съёжился, что опять высунулся наперёд гридня.

– Ну? – со злой весёлостью бросил Всеслав. – И где ж она, Несмеяне?..

Не любили в Полоцке новогородцев. Хорошо сидел в памяти полоцкий погром, хоть и минуло с того мало не сто лет. Хоть и вдосталь отмстили полочане Новгороду при Брячиславе-князе за Владимиров погром, ан после того Ярослав побил их на Судоме – и долг мести опять возрос. И князь Всеслав, истый кривич и полочанин, исключением не был – преклоняясь перед памятью деда Изяслава, прабабки Рогнеды и пращура Рогволода, новогородцев не любил.

– За тем вон колком, – Несмеян указал на небольшой берёзовый лесок. – Там за ним речка… так и зовётся – Межа…

Всеслав криво усмехнулся.

– А ну-ка… поглядим на неё.

И уже приближаясь к колку, Всеслав почуял вдруг в воздухе нечто странное. Князь ещё не успел понять, ЧТО именно, как Несмеян за спиной сказал:

– Дымом пахнет, княже.

Пахло дымом, но не так, как пахнет от доброго костра охотников альбо рыбаков. Не было и тягучего духа гари, как от огня углежогов альбо дегтярей. Пахло горелым дубом, тянуло чуть сладковатым запахом горелой плоти. А над деревьями уже вставал тягуче-чёрный столб дыма – горело что-то за межой, в новогородский волости.

Всеслав колебался всего мгновение – в конце концов, там, на Новогородчине живут такие же кривичи, как и его полочане! Толкнул коня каблуками и бросил его вскачь. А дружина с радостным гиком сорвалась следом, горяча коней – каждому люба молодецкая скачка, да и руки потешить мечом, коль доведётся, князю славы да чести себе добыть!

Речка Межа оказалась ручьём в три сажени шириной, не больше. Небось и в глубину не больше сажени будет, а то меньше, – успел подумать Всеслав. И тут же с другого берега раздался пронзительный женский крик.

От ближней опушки к берегу речки бежала женщина – в белой одежде. Разглядеть пока что можно было плохо, но для того, чтоб понять, что не простая жёнка бежит, не надо было обладать ястребиными глазами альбо семью пядями во лбу.

Следом, весело гогоча, скакало с десяток конных – с весёлым присвистом, размахивая плетями. Окольчуженные, с новогородским знаменом на щитах.

Десяток молодых здоровых лбов, пригодных на что-то иное, более достойное, чем погоня на конях за женщиной.

Всеслав скрипнул зубами, коротким кивком дал своим разрешение. И пала тишина, нарушаемая только конским фырком да скрипом натягиваемых тетив.

А преследователи ничего и никого не видели опричь своей уходящей добычи. Досадно, коль сорвётся потеха.

Передний на скаку вскинул сулицу, целя в ноги жертве. В ноги, чтоб живой схватить беглянку.

Потешиться, силушку молодецкую побаловать.

Всеслав коснулся натянутой тетивой подбородка, шевельнул рукой, выцеливая, поймал острым жалом стрелы цель, задержал дыхание и отпустил тетиву. Стрела змеино свистнула и отыскала добычу. И пронзительный вопль вмиг нарушил всё веселье новогородских кметей.

Девушка – теперь ясно было видно, как длинная коса бьёт её по спине – не оглядывалась. В несколько вздохов, подаренных Всеславом, она достигла Межи и, не раздумывая ни мига, бросилась в воду.

Речка и впрямь оказалась мелкой – даже и сажени не было. Девушка шла через реку всего лишь по грудь в воде.

А ретивый кметь, что целил в неё сулицей, бился на траве, щедро поливая её кровью и силясь ухватить левой рукой правую, кою напрочь отсёк широкий срезень Всеславлей стрелы. Двое других бестолково суетились около него, а остальные доскакали до Межи и остановили коней, косясь на Всеславичей.

– Кто таковы?! – хрипло каркнул один, по виду – старший. Хотя миг назад Всеслав готов был поклясться, что старший – тот, в кого он стрелял.

Всеслав, не отвечая, подскакал к самому берегу, дожидаясь беглянку. А она выбралась из воды и стояла, мокрая и грязная, не зная кому сейчас верить. Теперь и князь видел, что это вовсе не мужняя жена или честная вдова, а девушка – длинная коса выбилась из-под пчелка, растрепалась и запачкалась. Князь протянул руку, наклонясь с седла, девушка подняла голову, и Всеслав поразился – она была совсем молода, вряд ли старше него, князя. И ещё одно, чему князь поразился не меньше – богатый почёлок, множество оберегов, коса заплетена особым побытом – волхвиня.

Но думать тут было некогда: новогородцев хоть и много меньше, а одной шальной стрелы хватит, чтоб князя или волхвиню повалить.

– Хватайся за руку, ну! – велел Всеслав, подрагивая ноздрями в гневе на себя и на неё.

Девушка глянула пронзительным взглядом, словно насквозь его видела. И, не колеблясь больше, неожиданно сильно ухватила князя за руку, рывком вскочила на седло впереди Всеслава.

– Кто таковы, спрашиваю?! – громче заорал новогородский кметь. – Она ведьма, мы должны её сжечь!

Несмеян, видя, что князю некогда и что Всеслав ни в коем разе не расстанется теперь со своей добычей – да и грех расставаться-то, смерть, как хороша девка – под весёлый гогот полочан подробно ответил, что именно следует сжечь новгородским кметям. Брень вновь неодобрительно покосился на него, но смолчал – ясно уже было, что на слом ТЕ не полезут.

– Да вы кто такие! – заорал в бессильном гневе новогородский кметь, словно не видел на щитах полочан княжьего знамена. – Мы её у князя вашего потребуем!

Полочане захохотали так, что с ближних деревьев тучей взлетели птицы. Новогородец густо покраснел, видно, что-то поняв, потом решительно махнул плетью, словно говоря "а, плевать!" и заворотил коня. Да и чего он мог сделать с десятком-то воев против двух десятков на чужой-то земле? Эвон, межевой-то столб щерится волчьим оскалом – не зря говорят, что на своей земле и стены помогают. А уж столбы межевые, издавна чародейством полные – тем паче. Простую межу порушишь, поле своё прирастишь – и то духи огневаться могут. А тут, шутка ль – между двумя княжествами межа. Да ещё полоцкая межа – мало ль там у них меж болот, чародеев всяких… у язычников-то.

Всеслав, накинул на жрицу тёплый плащ – девушку била крупная дрожь – выходил вместе с речным холодом запоздалый страх.

– Ты полоцкий князь? – неожиданно спросила сильным грудным голосом.

– Он самый, – Всеслав поправил плащ и кивнул кметям. – Едем, ребята.

– Хвала нашему князю! – заорал вдруг в восторге Несмеян.

– Хвала! – дружно подхватили кмети.

– Спаси тебя боги, княже Всеслав, – негромко сказала жрица.

– Звать-то тебя как?

– Ольгой люди кличут, – после совсем незаметной заминки ответила девушка.

– Волхвиня?

– Да, – Ольга наконец перестала дрожать – постепенно согревалась. – Макоши служила…

– А они? – Всеслав мотнул головой, указывая себе через плечо.

– Владимиричи, – волхвиня недовольно засопела. – Новогородского князя кмети. Храм сожгли… думала, уж не уйти мне…

– А не Остромировы? – вмешался Брень. – Мне показалось, знамено у них посадничье?

– Не ведаю, – устало ответила Ольга. – Да и не всё ль равно, в конце-то концов?

– И то верно, – согласился Всеслав, прижимая волхвиню к себе и чувствуя сквозь корзно, как проходит у неё мелкая холодная дрожь.

Трещал меж деревьев костёр, бросая посторонь корявые, ломано-гнутые тени, плясал на лицах багровыми отсветами. Со спины медленно и неумолимо подбирался лесной почти осенний холод, а лицо щипало от кострового жара.

Волхвиня невольно жалась к огню – её одежда доселе не просохла – и куталась в княжий плащ. Всеслав сидел рядом, то и дело заставляя себя отвести взгляд от точёного девичьего лица, от прямого тонкого носа и длинных ресниц, от огневого блеска в глазах и покатых, облепленных сырой тканью плеч – не зазрила бы девушка да не обиделась. Волхвиню обидеть – век удачи не видеть.

Кмети жарили на углях мясо наспех выслеженного дикого подсвинка, над поляной тёк дразнящий запах, в глиняных кружках плескались варёный мёд и сбитень.

– Слышала я про тебя много странного, Всеславе Брячиславич, – задумчиво говорила Ольга, щурясь на огонь. – Невестимо даже, чему в тех слухах верить, а чему – нет…

– Умный человек сам знает, чему ему верить, – уклончиво бросил Всеслав.

– И это верно, – волхвиня невесело засмеялась. – Говорят люди, будто на тебе благоволение самого Велеса…

– Ну уж и благоволение! – не сдержался князь. Отвёл глаза под внимательным взглядом девушки и сказал уже тише. – Отметина Велесова – это верно.