Текст книги "Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ)"
Автор книги: Виктор Некрас
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
1. Чёрная Русь. Берестье. Весна 1067 года, травень
В лесу надрывался соловей.
Раскатистые коленца катились по кустам, звенели в ночном воздухе, исходили неизбывной любовной тоской.
Соловей пел каждую ночь.
И каждую ночь, откинув полу шатра, великий князь слушал соловья с замиранием сердца – слышалось в его голосе что-то такое… вечное. Спокойное, умиротворяющее.
Слышались голоса дозорных, мимо туда-сюда проходили кмети. Ничего этого Изяслав Ярославич не слышал, целиком отдавшись сладкому соловьиному щёкоту.
И ведь никогда прежде не было с князем такого – даже и когда мальчишкой ещё гонял по киевским и новогородским улицам… А теперь – нашёл время… на войне-то.
А война была какая-то странная.
После бешеной битвы на Немиге Ярославичи не отважились сразу лезть в кривскую дебрь следом за растрёпанным Всеславлим войством – надо было привести в порядок свои дружины, тоже изрядно поределые от кривских мечей. Потому Всеслав быстро сумел собрать рассеянные было полки. А после стало поздно – пала внезапно сильная оттепель, по лесам вскрылись болота, потекли ручьи – не зная дорог, можно и всю рать сгубить.
После оттепели в леса и вовсе стало не сунуться, пришлось ждать до самого травеня.
Зато теперь…
Теперь Ярославичи были готовы, и даже рати все вновь собраны – и не только киевские, черниговские и переяславские кмети. Смоленский князь, Ярополк Изяславич и ростовский Владимир Мономах тоже ополчили дружины. Против совокупной силы пяти ратей Полоцк то ли устоит, то ли нет – неведомо.
Но едва только березень-месяц прошёл, как по подсохшим лесным тропам ворвались в Чёрную Русь и смоленскую землю бродячие загоны кривичей – грабили купцов, убивали боярских тиунов и княжеборцев, перехватывали гонцов на дорогах. Вездесущие кривичи появлялись то там, то тут, и это уже само по себе становило страшновато – а ну как и впрямь у них там все поголовно колдуны, стойно самому Всеславу Брячиславичу, не к ночи будь помянут.
Вестимо, Изяслав понимал, что это не так.
Просто отрядов несколько – может, три, может, пять… а может и десять… небольших, по сотне воев. И только.
До Берестья великий князь добирался всего две седмицы – дорога вдоль Припяти торная, потому и мчали о-дву-конь, почти без остановки. Только на короткие ночёвки останавливались кияне и суздальцы – торопился великий князь спасать от Всеславлих загонов своё Берестье.
Примчался.
И что?
Вторую седмицу дружина великого князя и суздальская рать Ставки Гордятича мечутся по Чёрной Руси, кружат опричь Берестья, пытаясь выловить стремительные загоны полочан.
"Мы даже узнать про них толком ничего не можем! – великий князь сжал зубы. – Знаем только, что старшим у них какой-то Всеславль гридень Чурила. И всё!"
Нет, не всё.
Около Берестья хороборствовали Всеславли гридни Несмеян и Витко, разорили великокняжий починок Рогатый Камень, разбили вышедшего против них берестейского тысяцкого, и мало не захватили само Берестье – всего с двумя-то сотнями рати! – проходили как песок сквозь пальцы у самого великого князя. Изяслав Ярославич уже и сам начал было прислушиваться к суеверным шёпоткам в дружине, что не иначе, как этим гридням сами лешие ворожат.
И вот наконец великий князь их прижал!
Дружинный старшой великого князя, гридень Тука переминался с ноги на ногу.
– Купца поймали, Изяслав Ярославич. Говорит, что через полоцкие заслоны проскочил.
– Как это он сумел? – Изяслав Ярославич удивлённо поднял брови. – Ай да купец! А ну, веди его сюда!
Купец сумрачно глядел в землю, изредка бросая на великого князя хмурые настороженные взгляды. Изяславу это сразу не понравилось, он оглядел купца с головы до ног, уселся на тут же подставленное Тукой седло. Купцу сесть не предложил – перебьётся. Много чести.
– Как зовут?
– Неклюдом кличут, – пробурчал неприветливо купец. Воистину Неклюд.
– Откуда идёшь, Неклюде?
– От литвы, – Неклюд, мрачно мотнул головой назад, словно указывая – откуда.
– И куда же?
– В Чернигов, а оттуда – в Олешье…
– А чего это – от литвы в Чернигов – да через Чёрную Русь? – великий князь подозрительно прищурился. – Через Менск ближе было намного.
Купец насупился, хотя его лицу, казалось, больше насупиться было невозможно – кто же сейчас через Менск ездит, после зимнего-то разорения? Изяслав Ярославич смотрел на него с тихим удовольствием – скажет про то купец альбо нет, сдержит ли великому князю альбо не посмеет?
Неклюд отвёл глаза и пробормотал:
– У меня дружок в Берестье… должок от него воротить надо… а в Турове – лодья с иным товаром, для Чернигова. Вот через Чёрную Русь и иду.
Выкрутился! – великий князь внутренне восхитился, хотя виду не подал. Хотя, возможно, купец и не врёт.
Возможно.
– А как ты через полочан проскочил?
– Ну… – купец замялся.
– Не нукай, не запряг, – добродушно усмехнулся Изяслав Ярославич. – Самого Витко видел?
– Видел, – Неклюд пожал плечами. – Вчера только…
– А чего же он тебя отпустил-то? – Изяслав вцепился в купца взглядом. – Ну?! В глаза смотреть!
Неклюд попытался было опустить глаза, потом – глядеть в сторону. Но взгляд великого князя не отпускал – требовал. Изяслав умел настоять на своём, выжать правду.
– Ну… – говорить купцу не хотелось.
– Не запряг! – резко бросил Изяслав.
– Ну… так…
– Отчего иных купцов Витко ограбил, а тебя – пропустил?!
– Так они же – христиане! – вдруг сказал Неклюд и осёкся.
– Вон что, – протянул великий князь, сверля купца взглядом. Тот опустил голову и ковырял пыль носком сапога, пачкая зелёный недешёвый сафьян. – А ты что же – некрещён?
Неклюд вдруг вскинул голову, словно говоря – а однова живём, всё одно помирать!
– Нет, княже! – и глянул насмешливо – куда только и делись его робость и опаска, го косноязычие и нежелание говорить.
У Изяслава вздыбилась борода, на челюсти вспухли желваки.
– А мне думается, Неклюде, что причина в ином, – процедил он, чуть приподымаясь над седлом. Купец чуть вспятил – взгляд великого князя стал страшен. – Ты, мерзостный язычник, своему Всеславу оружие возил! И для Витко небось от оборотня полоцкого чего-нибудь приволок! Потому и пропустили тебя?!
Неклюд резко подался вперёд, но на него уже навалились княжьи кмети.
– На осину его! – великий князь странно дёрнул головой.
Купца уволокли.
– Хоть бы прознали от него, где он Витко видел, Изяславе Ярославич, – пробурчал Тука, явно не одобряя.
– Чего там узнавать?! – Изяслав махнул рукой. – Если вчера только он его видел… идём облавой в ятвяжскую сторону, откуда язычник этот приехал, вот и всё!
Несмеян грыз травинку, уставясь в ночное небо с крупными звёздами. Почему-то всегда лучше всего ему думалось именно так, на звёзды глядя.
А подумать было о чём.
Изяслав загнал его в угол, прижал к Бугу, навис с севера над немногочисленной полоцкой ратью стальными жалами копий и мечевыми лёзами. А за Бугом стоял ещё один полк великого князя – не меньше трёх сотен кованой рати.
А у них, Несмеяна и Витко, всего сотня!
Остальные рассеяны по всей Чёрной Руси да и было-то их всего-то полтысячи человек. Пять сотен во главе с пятью гриднями. Вдосыть для Берестья, но мало для того, чтоб одолеть самого великого князя с суздальским полком вкупе – Несмеян отлично знал от весян, сколько рати привёл с собой Изяслав Ярославич.
И пёс их дёрнул сойтись вместе… если бы в кольце был один только Витко альбо Несмеян, второй помог бы извне, а так…
А ведь как хорошо всё начиналось…
Кривские сотни прошли сквозь Чёрную Русь как нож сквозь масло, кривичи рассыпались опричь Берестья.
– Опасное это дело, – бормотал при расставании гридень Чурила, старшой воевода над всей ратью, отправленной Всеславом к Берестью. Всему Полоцку был ведом Чурила своей осторожностью, даже в священном бою на Перунов день, когда Плесков Всеславичи одолеть хотели – и то чуть перед князем не отступил. Несмеян и Витко иной раз над ним даже немного посмеивались – как-де ты с твоей осторожностью в гридни-то попал? Чурила только крутил ус, усмехался и отмалчивался. Впрочем, трусом он не был.
– Брось, Чурила, – Витко махнул рукой. – Тут, в Берестье, всей рати-то – сотни две кметей, не больше. Сначала их запугаем как следует, а после и само Берестье возьмём, если Перунова воля на то будет.
Чурила в ответ только дёрнул усом – чего мол, с тобой говорить-то, голова твоя забубённая.
То тут, то там вспыхивали по Чёрной Руси пожары, зажжённые Чурилиными кметями, то с одной, то с другой стороны неслись в Берестье гонцы от тиунов – Чурила, Витко, Витко, Чурила! Про Витко говорили больше, чем про Чурилу – бывалый гридень воевал осторожнее, а Витко ходил по самому краю.
После разорения острога Рогатый Камень терпению и робости берестейского наместника пришёл конец. Теперь надо было уже что-то делать, иначе эти бешеные полочане через седмицу войдут без боя прямо в Берестье – и никто даже меча в защиту Изяславлей власти не вздынет. Смирного пса и петух бьёт!
Две сотни воев берестейской городовой рати ринуло вдогон уходящим Несмеяну и Витко.
Светало.
В верхушках деревьев заголосили птицы, тонко пропела зорянка, за ней подхватили остальные. Скоро лес наполнился летним птичьим гомоном.
Невеликое полоцкое войско заняло место ещё с ночи, потому птиц можно было не бояться.
Витко обломал около лица тонкие ветки – осторожно, так чтоб не видно было с дороги. С дороги, ха. С тропы скорее.
В кривских лесах иных дорог и не бывает, главные дороги для русичей – реки.
Хорошо, что от Берестья к Нареву водой дороги нет, а не то проскочила бы берестейская рать мимо полоцкой засады.
Ждали.
Дождались. Берестейские кмети длинной окольчуженной змеёй вытянулись на открытое место. Хвала Перуну, пеших – пеших! – было больше, чем конных!
Время застыло на миг.
На противоположной стороне поляны кусты всё же дрогнули и Витко – сейчас старшим в рати двух гридней был он! – сжав зубы, беззвучно произнёс несколько ругательств. Берестейский старшой немедля поворотил голову в ту сторону, настороженно вглядываясь в кусты. Медлить было нельзя – сейчас он подымет тревогу…
Полоцкий гридень пронзительно засвистел. В лесу шум слышен далеко, а особливо – свист человечий.
И почти сразу же, перекрывая свист, засвистели сотни стрел, хлынули густым потоком сквозь ветки чапыжника!
Враз не меньше полусотни берестейских повалилось с коней, и Витко, рванув из ножен мечи, с глухим рёвом рванулся на поляну. Кусты словно ожили – с другого края поляны бежали с копьями и мечами Витковы кмети.
Налетели.
Сшиблись.
Зазвенело железо.
Витко прыгнул через сваленного им кметя, быстро окинул взглядом поляну. Их было сотня против полутора. В нужный миг, в нужном месте… единым кулаком врасплох, против растянутого и перемешанного ворога. Неплохо, хоть и не особенно хорошо.
Меч запел в воздухе, радостно предчувствуя горячую кровь. Первый же противник полетел в сторону, роняя оружие и щедро рассыпая по траве кровавую бахрому, – а Витков клинок умылся в крови до половины лезвия. И тут же над гриднем выросла конская грудь, и под самой солнце взвилось мечевое лёзо.
Ого!
На щит обрушился тяжкий удар, но Витков меч уже метнулся к груди всадника. Сталь столкнулась со сталью, от кованого обода щита с лязгом отлетел кусок, меч едва не увяз в дереве. Кметь на коне был вёрток, как птица, и после второй сшибки Витко, отскочив назад, кинул меч в ножны и вырвал из-за пояса сулицу. Всадник с рёвом опрокинулся с седла, схватив острожалое железо правой ноздрёй. Конь шарахнулся, волоча тело, застрявшее ногой в стремени.
Гридень быстро огляделся. Его вои одолевали, кое-кто из вражьей рати уже поглядывал в сторону леса, готовясь ударить в бег, но берестейский старшой оказался не лыком шит. Рванув поводья, он вздыбил коня, и назначенную ему стрелу схватил конь. Однако старшой и пешим не оплошал – один отбился от троих. На них наскочил ошалелый конь с пустым седлом, и старшой хлёстко ударил одного противника голоменем по лицу, всадил нож второму в грудь. Третий сам пустился бежать, а берестейский старшой одним рывком взлетел в седло.
Витко кошкой прыгнул на круп коня, ещё один берестейский кметь повалился с рассечённой глоткой. Гридень поворотил коня к берестейскому вожаку, но тот уже сшиб конской грудью двоих полоцких кметей и ударился в бег. Третья сулица Витко, пущенная вслед, пропала без толку, застряв в кольчуге.
И не догнать! – под тем конь свой, привычный. Под Витко же – чужой.
Ушёл!
Полоцкие вои уже, меж тем, добивали последних берестейских кметей, ловили коней. Кони метались по поляне, шарахаясь от трупов.
И в следующий миг берестейская рать ударила в бег следом за своим старшим.
После той победы для Чурилиных кметей снова настало раздолье, и полоцкие гридни уже и впрямь собирались было войти без боя в Берестье, положить к ногам Всеслава Брячиславича ключи от города (велика честь, гриде!), но не сбылось.
Пришёл великий князь с полками.
И теперь вот Несмеян и Витко со своими кметями сидит мало не в волчьей яме: с юга – Припять, а за ней – суздальский полк Ставки Гордятича, с севера – Изяслав Ярославич с дружиной, с заката – непролазная буреломная овражина, с восхода – дебрь, через которую никто в рати дороги не знает. Крепь лесная.
Волчья яма, говоришь, гриде?.. Ну-ну… поглядим!
Если яма волчья, так ты, Несмеяне, стало быть – волк!
Гридень резко приподнялся и сел. Безумно глянул в темноту воспалёнными глазами. Потянулся к валявшейся в стороне калите. Распустил завязки и медленно, словно опасаясь, вытянул ТО, что ему – и каждому гридню! – дал с собой князь Всеслав Брячиславич.
– Вот, – сказал тогда князь, глядя как-то странно. – Если вовсе прижмёт, так что никуда деваться не сможешь… просто позови.
Гридень для чего-то огляделся – кмети спали. Только виднелись в ночном сумраке, подсвеченном кострами, то тут, то там дозорные с копьями. Несмеян отошёл к ближнему кусту, всё ещё разглядывая вытащенный из калиты науз – волчий клык, к которому крепкими толстыми нитками был примотан клок серой шерсти. Тоже, понятно, не собачьей. Нитки были тёмные, словно чем-то пропитанные. Несмеян догадывался – чем.
Сжал в руке науз и позвал. Молча, без слов. Позвал, не зная кого.
Прислушался и позвал ещё раз. И тут же понял – услышали.
Вокруг вдруг стало тихо, даже кузнечики смолкли. А в густой траве под кустом вдруг зажглись глаза. Знакомым зелёноватым огнём. И тихое рычание пригвоздило гридня к месту.
– Княже, – бесплодно попытался воззвать к здравому смыслу Тука, глядя, как кмети в третий раз обшаривают опустелую поляну и пытаются обыскать буреломный овраг, где ни конному, ни пешему… Изяслав Ярославич только отмахнулся.
– Ну что, нашли хоть что-нибудь?! – раздражённо спросил великий князь, и Тука понял, что ещё немного – и голос Изяслава Ярославича сорвётся на визг.
– Пару тропинок нашли, Изяславе Ярославич, – виновато сказал Чудин, брат Туки, как всегда, безукоризненно правильно говоря на русской молви и тем самым враз выдавая в себе чужака. – Да только по ним разве что волкам ходить – людям, а уж тем более коням – ну никак…
Поляна, где только вчера вечером стояли полочане, была пуста. Горелые пятна кострищ, следы от шестов, на которые опирались шатры, вытоптанная людьми и конями трава – всё это было. Людей и коней – не было. Дружины Несмеяна и Витко словно в воздухе растворились.
2. Белая Русь. Озеро Нарочь. Войский дом. Весна 1067 года, травень
В нетопленой клети было холодно. Не прибавляло тепла и дыхание двадцати двух мальчишек, которые изо всех сил старались показать себя бывалыми воями. Впрочем, сейчас никто из них не выгибал грудь колесом, не хорохорился перед иными – все притихли, придавленные безмерной тяжестью ожидания неведомого.
Ну, не совсем неведомого. Как будет проходить Испытание, каждый из них, конечно, знал. А вот про то, что будет после Испытаний, и вовсе никто из наставников никогда не говорил. Только по смутным намёкам да по невзначай полушёпотом сказанному как-то Старыми слову "Посвящение" можно было догадаться, что ждёт отроков свидание с самим Перуном. И совсем не потому никто ничего не говорил, что в нынешние времена старая вера гонима и заушаема – в кривской земле никто не смеет поругать родных богов. Пуще всякого прещения замыкала речь воля могучего войского бога – чего о святом болтать зазря, гляди, разгневается да и отворотит лицо своё предвечная сила. Знали только, что само Посвящение обязательно придётся на Перунов день.
Только в этом году было иначе.
Сразу после Красной Горки Старые созвали общий сход всех учеников.
Мальчишки стояли около крыльца, а Старые смотрели на них сверху. Молча смотрели.
Невзору невольно вспомнилось прошлогоднее летнее собрание. Всё было почти так же, как и сейчас, только тогда Старые были торжественны и радостны, а сейчас – торжественны и мрачны. Никто из "волчат" тому не удивлялся – все уже ведали про несчастливую битву на Немиге, а у многих в том сражении пали отцы и старшие братья.
И вновь как и тогда, летом…
– Мальчишки! – сказал наставник Ясь громко и звонко и умолк, словно собирался с духом.
– "Волчата"! – сказал наставник Хмель и тоже смолк.
– Для нашей, кривской земли настало тяжёлое время, – наставник Ясь поднял голову, глаза его блеснули молодо и грозно. – Ярославичи вторглись в Белую Русь и разорили Менск. Про то вы все знаете…
– Сказать нужно об ином, – вступил наставник Хмель. – Это не такая война, которую вели раньше русские князья друг с другом… Воевали дружины, а не рати… Всеслав Брячиславич ни Нова Города, ни Нова Городка в Чёрной Руси не пограбил, не разорил…
– Теперь же – иначе, – наставник Ясь скрипнул зубами. – Рать Ярославичей в Менске ни единого живого мужа не оставила… ни челядина, ни скотины… баб да детей в рабство продали как скотину, за море…
– Непростая война нам предстоит, "волчата", – наставник Хмель обвёл мальчишек взглядом. – Потому решили мы провести Посвящение раньше срока. Завтра.
Сейчас, когда почти две дюжины мальчишек-отроков оказалась в затворе, средь них текли тонкие едва слышные шепотки. Мальчишки сбились в отдельные кучки по двое-трое – кто с кем сдружился за время учения. А кто из них и ни с кем не сошёлся и сейчас сидел один опричь. Тем – Перун-весть – не было ли ещё тяжелее.
Невзор тоже сидел один, обняв колени, прислонясь к холодной стене и не чуя холода. Ему не было ни скучно, ни тоскливо, нет. Не хватало только привычного тепла от Серого, но пса Старые велели запереть на всё время испытания.
– Невзоре! – услышал он шёпот у самого плеча. Скосил глаза.
Милюта. И Урюпа. После прошлогоднего примирения прошло уже не меньше восьми месяцев, и теперь, пожалуй, Невзор мог бы назвать их своими друзьями.
– Чего? – почти так же неслышно отозвался сын Несмеяна.
– Страшно?
Невзор честно прислушался к себе самому и с лёгким удивлением мотнул головой.
– Не-а.
– А меня вот немного трясёт, – признался Милюта. Невзор пожал плечами.
– Тебе-то хорошо, – прошептал Урюпа. – Ты – сын кметя, вряд ли тебя будут строго судить… а вот мы…
– А что – сын кметя? – не обижаясь, ответил Невзор спокойно. – Кто про то знает-то? Только вы да Старые.
Урюпа кивнул. Помолчали.
– Слышь, Невзоре… – опять зашептал Милюта, уже хитро улыбаясь (а то и ехидно даже).
– Ну чего? – снедовольничал Невзор, предчувствуя подвох. И правильно предчувствовал.
– Красивая она? – всё так же ехидно спросил Милюта.
– К-кто? – Невзор слегка похолодел.
– Девчонка та… к которой ты каждый месяц бегаешь… а то и чаще…
Прознали-таки… Невзор покраснел и отворотился, чувствуя, что губы сами собой разъезжаются в дурацкой улыбке.
Да.
С Красой Невзор виделся постоянно. И правда раз в месяц, а то и чаще… хотя чаще одного раза в три седмицы из войского дома вырвешься навряд.
И знал теперь уже, ОТЧЕГО она так бледна и печальна… равно как знал и про месть молодого новогородского боярина Крамаря плесковичам, разорившим родную весь Красы.
– Ну так что? – вновь подзудил было Милюта, но получил весомый тычок в бок от Урюпы, икнул и смолк.
– Покинь, смола липучая! – прошипел Урюпа.
И почти тут же где-то за стеной звонкоголосо пропел петух. Третий за эту ночь.
Наступало утро. Утро Испытания.
Первым выпало Невзору.
Он невольно испытал двойное чувство – облегчения и досады. И почти тут же забыл про них, когда Старый протянул ему меч. Доброе железо надёжной тяжестью легло в ладони, холодок стального лёза сообщил мальчишке спокойствие. Дрожь мгновенно сгинула, словно меч передал ему часть своей силы, своей войской уверенности. Да так оно и было.
Невзор вздел щит на левую руку и уверено шагнул внутрь ещё незамкнутого большого круга. Кинул взгляды направо-налево и сжал в ладони мечевую рукоять.
Чуть посторонь стояли Старые, весело (впервой за полгода после разорения Менска весело!) щурясь на солнце над самым окоёмом и на него, отрока Невзора. В кругу его уже ждали вои с копьями. Все семеро.
Невзор оборотился лицом к солнцу, поклонился, не видя одобрительных улыбок, и уверенно шагнул навстречь копейным рожнам, слыша, как сзади, замыкая круг, черкнуло по земле остриё меча.
Били не все семеро враз – такого не снести никому. По двое. Но всё одно всё испытание для Невзора слилось в один сплошной свистящий вихрь стремительных ударов, мелькание копейных рожнов у груди, а то и перед глазами. Два и ли три раза его ударили по щиту. Невзор вертелся, как мог, ловил удары щитом и мечом, ускользал.
Вдруг всё окончилось.
Невзор остановился, тяжело дыша, Старые хохотали, а вои замерли в недоумении. Мальчишка перевёл глаза вниз. Под ногами валялся срубленный копейный рожон.
Наставник Хмель молча качнул головой – выходи, мол, из круга-то.
Невзор шёл и не чуял под собой ног. Душу стремительно заполняло ликование, смешанное сто страхом. Ни одно копьё не коснулось его, но вдруг скажут, что Испытания не выдержал из-за срубленного копья? Копья-то священные!
– Такого ещё не было пока, – добродушно прогудел кто-то из Старых – Невзор не смел поднять на них глаз и только по голосу угадал наставника Яся. – Добро. Молодец, отрок Невзор.
Руки сами собой разжались, выпуская и попятнанный ударами щит, и меч.
Клеть на сей раз была иная. Но такая же холодная. Хотелось есть.
Нельзя.
Любое испытание следует проходить так, чтобы полный желудок не отягощал собой душу. А войское – тем более. Воин взыскан и любим богами, потому и Испытание ему – самое строгое.
Снаружи слышался лязг и звон, тупой стук бьющегося в щиты железа – Испытание продолжалось.
И один за другим ныряли в клеть отроки.
Не было ни одной неудачи. Первое испытание прошли все.
Только у Урюпы всё так же негромко и почти неслышно спросил Невзор:
– Ну?
– Один раз… зацепили, – горячечно-весело ответил друг. – В руку. Кожу ободрали. Но прошёл.
И тут же задохнулся от весёлого дружеского удара меж лопаток.
Милюта тоже прошёл Испытание удачно.
На другой день из клети одного за другим увели четверых. На этот раз Невзору не повезло – не всегда же быть первым. Он не унывал. Только становилось немного скучновато – третьим бегать по лесу выпало Урюпе, пятым – Милюте, и Невзор вновь остался один. Снова начала кусать неуверенность – а ну как не пройду?
Невзорова очередь на второе Испытание (умение скрываться) настала на третий день. Он вновь был первым.
Отрок вынырнул в дверь. Солнце радостно и больно грянуло в глаза, словно сняли чёрную повязку. Невзор зажмурился, потом протёр слезящиеся глаза.
– Идём, – негромко сказал наставник Ясь.
На опушке он остановился. Глянул в сторону войского дома и кивнул на уходящую в лес дорожку.
– Беги.
Невзор глубоко вздохнул, глянул по сторонам. Места эти он знал и сразу прикинул как он побежит – даст три-четыре петли по лесу, а после вдоль берега Нарочи воротится обратно к войскому дому.
Сзади зашелестела трава. Невзор оборотился – семеро уже ждали с луками в руках.
Невзор зайцем метнулся к краю поляны и пропал, канул в кусты. Сзади послышались переклики воев, – они тоже перешли на бег, рассыпаясь в стороны, облавой охватывая тропинку – погонят туда, куда им надо. Не шутки гоняться бегом по лесу с бывалыми воями, хоть им каждому не менее трёх десятков, а тебе всего-то пятнадцатое лето. Каждый из воев хоть и не мальчишка, в кольчуге бегом коня нагнать сможет, а бездоспешным – и зайца загоняет. Одна радость – воину тому с бега надо остановиться, дыхание успокоить, иначе не попадёт.
Первое время Невзор мчался, не разбирая дороги, потом на несколько мгновений остановился, переводя дух. И тут ему словно кто-то (он даже догадывался – кто!) шепнул: не лети, безголовый, они на твой заячий испуг и надеются. Огляделся, прикинул, сметил куда надо идти. И решительно двинулся на восход, навстречь надвигающейся облаве.
Слева треснул сучок, Невзор на миг замер. Потом резко метнулся вперёд, к небольшому, но глубокому овражку. Свистнула над самой головой стрела, следом за ней басовито пропела вторая. Заметили!
Сухая ёлка когда-то, лет десять назад поваленная ветром, лежала, накрыв сучьями мало не половину оврага. Отрок скользнул в овраг, прикрылся валежником. Почти тут же послышался топот, и удивлённый вскрик вполголоса.
Невзор подождал, пока кметь почти неслышно прошагал мимо, и прошептал:
– Благо дарю тебе, Перуне.
И впрямь, ведь не могло же быть так, чтоб такой бывалый воин случайно не заметил под ногой сухую ветку. И нарочно он тоже наступить на неё не мог – кто ему такой Невзор, сын Несмеяна, внук Нечая, правнук Неустроя, чтоб такую поблажку ему давать.
Змеёй пластаясь по траве, Невзор выполз из своего убежища и двинулся дальше. Наткнулся на новый овражек – на дне журчал ручей. Остановился. Думал всего несколько мгновений, потом решительно свалился вниз.
Ручей оказался неожиданно глубоким – Невзор рухнул в него по самую грудь и тут же замер, напуганный наделанным шумом, хоть и ледяная вода сводила судорогой икры и пальцы. Наверху было тихо, только шелестели шаги идущих воев. На ручей надеются, думают, что он нырнуть побоится.
Невзор вдохнул полной грудью и нырнул в ледяную воду с головой.
Двое подошли к овражку, заглянули вниз. Постом один процедил удивлённо:
– Вот же нечистый дух! И куда только девался…
– Да я клянусь – он сюда нырял!
– Так и я видел, – возразил первый. – А нету ведь…
Они ещё несколько мгновений постояли, потом ушли – искать Невзора в лесу дальше.
Отрок вынырнул, судорожно дыша. Закоченелое тело не слушалось, когда он карабкался на глинистый укос оврага. Выбрался наверх и долго жадно хватал ртом тёплый воздух последнего весеннего месяца. Холодная вода текла с рубахи ручьём.
Ну, Невзоре, дальше!
Невзора вынесло из леса на самом берегу Нарочи. И там, на самом берегу, небрежно притопывая ногой, стоял оружный кметь. Старый. Наставник Ясь. Невзор остановился, трудно дыша с разбегу. Старый медлил, ожидая, когда отрок переведёт дыхание.
– Хвалю, – бросил он, наконец, криво усмехнулся, поворотился и зашагал к войскому дому вдоль берега, едва заметно махнув рукой – ступай, мол, за мной.
И снова клеть. Невзора втолкнули в дверь, он остановился на пороге. Отроки встретили его весёлыми криками.
– Ну? – в этот раз Милюта спрашивал.
– Всё! – довольно бросил он в ответ, невольно задирая нос.
– Прошёл?
– Прошёл!
И тут же, как и Урюпа третьего дня, весело согнулся от задорного удара меж лопаток.
На четвёртый день второе испытание прошли остальные четверо отроков.
Ждали.
Утром на пятый день дверь отворилась. На пороге стоял хмурый на весь целый глаз наставник Хмель.
– Выходи.
Никто из отроков не шевельнулся.
– Кто? – подал голос Невзор.
– Все выходи.
На дворе их ждали все. Оба наставника, девять воев и трое молчаливых кметей. Отроки гурьбой выбрались из клети и замерли, охваченные странным предчувствием чего-то неожиданного, необычного. Что-то будет, а? – с каким-то весёлым испугом подумал вдруг Невзор.
Старые переглянулись со странным, никогда не виданным отроками выражением лица, потом наставник Ясь негромко сказал:
– Вот что, отроки. Все вы прошли два Испытания, сегодня надо бы начинать третье, ан тут Доля распорядилась иначе. Гляньте-ка на закат.
Все разом поворотили головы.
На закате над лесом стоял столб дыма. Далеко стоял, упорно тянулся вверх, таял в облачной вышине. Чёрный дым, нехороший. В той стороне стояла весь под назвищем Нарочь. Там горело, не там ли?
– Литва, – негромко пояснил наставник Хмель.
От короткого слова в душу дохнуло холодом – литва на полуночно-закатной меже была тем же, чем печенеги да торки на полуденной да полуденно-восходной. Беспокойные соседи налетали, поджигали веси да починки, зорили мужиков, угоняли скот.
– То пока невесть что горит, а только до Нарочи они самое большее к вечеру доберутся, – наставник Ясь в затруднении почесал горбатую переносицу. – Когда ещё там вои из Мяделя да Брячиславля приспеют… А только навряд ли той литвы там больше двух-трёх десятков. А Нарочь спалить их хватит вполне.
– Вот мы и решили им помешать, – всё с таким же затруднением сказал наставник Хмель. – Опричь нас тут никто не поможет. И третье Испытание вам проходить придётся в бою.
Под ложечкой засосало и захолонуло меж лопаток. Невзор покосился и увидел совсем рядом округлённые глаза Урюпы, и тут же подумал с нарастающим страхом – а ведь и Сбегова весь тоже… в той стороне…
– Бой тут будет взаболь, не до первой крови, – рубил наставник Ясь. – Но тем, кто останется жив, это засчитается как Испытание. Любой из вас может отказаться. Но тогда ему ещё год придётся быть отроком. Решайте.
Друзья быстро переглянулись.
Идём? – одними глазами спросил Урюпа.
Конечно! – так же одними глазами ответил ему Невзор.
И дрогнула трава от дружного шага всех отроков разом – никто не остался в строю. Ни один.
Шли скорым шагом через лес, той самой тропкой, по которой третьего дня Невзор удирал от стрельцов. На ходу Старые давали отрокам, из которых в войском доме не остался ни один, последние запоздалые наставления:
– Дуриком вперёд не лезьте…
– Для вас в этом бою главное – живыми остаться…
– Пятерых все вместе свалите альбо даже хоть и одного – и то добро…
– Да и литвинов пугнёте…
Остановились на опушке, укрываясь в кустах, в густом чапыжнике. Завязывали луки, тянули из ножен мечи.
Починок уже догорал, но Старые, молча взяв на себя старшинство невеликой сборной ратью, медлили, не хотели лезть наобум, не сведав вражьей силы.
Невзор задумчиво разглядывал на свой щит, когда из кустов рядом с ним высунул голову Урюпа.
– Ты чего остолбел? – весёлым шёпотом спросил он. – Боишься, небось?
– Да нет, – досадливо дёрнул плечом Невзор. – Тут иное…
– Что?
– Я слышал, что настоящие кмети перед первым боем приносят жертву Перуну… – он поднял голову и посмотрел в испуганно расширенные глаза друга.
