Текст книги "Чистые струи"

Автор книги: Виктор Пожидаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Мои светлый мальчик

Близился вечер. Было собрано и уложено почти все. Я сидел в кресле и, тупо уставившись на раздутый рюкзак, старался вспомнить: что же я забыл однажды, вот так же собираясь на рыбалку?

Звонок оборвал мои мелкие мучения. В прихожую вкатился шеф. От него пахло весной, он был празднично настроен и держал под мышкой сверток.

Он понимающе оглядел рюкзак, чехлы со спиннингами, тючки с палаткой, спальником и лодкой.

– Колю моего возьмешь? – спросил шеф, усаживаясь в кресло.

Я промолчал.

– На тебя вся надежда… – Шеф не глядел на меня – изучал телепрограмму. Секунда – и он метнулся к телевизору. – Футбол, старик! Давай столик сюда. – И снова плюхнулся в кресло, великодушно позволяя мне заняться селедкой, картошкой и прочими простейшими украшениями предстоящей беседы.

На кухне я отрабатывал варианты отказа.

Коля. Мальчик двенадцати лет. Ходит в школу. Стоп! Каникулы еще не скоро. Я еду среди недели: завтра четверг! Ждать не могу.

Дальше. Коля – мальчик, малыш. Ему нужна забота. Ночи сейчас холодные, я бы сказал – очень холодные. Спальник у меня одноместный. Второй взять не могу – некуда. А промочит ноги? Температура? Мотоцикл без коляски. До города больного его не довезешь…

Дальше. Дороги еще не просохли, езда по ним – одно мучение. Даже без пассажира. Столько груза! Не дай бог кувыркнемся.

– Го-о-ол! – взревел за стенкой тонким голосом шеф. Он ликовал и не думал сейчас о своем Коле, который, вполне возможно, скоро станет инвалидом.

Я чистил картошку, окунал в уксус селедку и продолжал отрабатывать варианты, которых было совсем мало. Я отрабатывал их вглубь. Нужно было не только отказать, что само по себе для меня сейчас не очень просто, но отказать так, чтобы шеф был бы еще и благодарен мне за спасение жизни его драгоценного ребенка.

Чего греха таить, если бы о таком одолжении просил не мой шеф, а кто-нибудь из друзей, я бы сказал просто:

– Сдурел, старик?!

Укрывая селедку луком, я подумал, что вот они, капли рабства, оставшиеся в наших душах с времен крепостного права! Минуту спустя, когда картошка, селедка и прочие украшения предстоящей беседы были уже на журнальном столике, шеф после окончания футбольного матча выключил телевизор, подвинул к столику кресло и сразу же спросил, что я думаю о совместной рыбалке с Колей, я как можно непринужденней ответил:

– Сдурел, старик?!

– Обиделся, значит? – пристально посмотрел на меня он.

– За что? – искренне удивился я, не прекращая мелкие хлопоты по столу.

– Да брось! За что! Будто не знаешь… – Он крутил в руках пустую посуду и смотрел на нее отсутствующим взглядом. – Работа есть работа, старик. Если бы я на всех обижался, у меня бы был не один инфаркт.

Я честно пытался вспомнить, за что я мог обидеться на шефа, но так и не вспомнил. Тут снова затиликал звонок. В прихожую ввалился Крокодил Гена – тоже товарищ по работе, но ничей не шеф, просто товарищ.

– Ты… Это… Привет! – сказал он в обычной своей манере. – Я к тебе с новостью. Твой дурацкий шеф…

Я дернулся и прикрыл ему рот кулаком. Шеф кашлянул в глубине комнаты.

Крокодил Гена покраснел и стал раздеваться. Он смотрел на меня так, словно знал, что живет последнюю минуту и не сможет вернуть мне крупную сумму денег, занятую, может быть, на «Жигули» или другую шикарную вещь.

Наконец мы вошли в комнату. Шеф смотрел на нас и улыбался. И я бы не сказал, что он улыбался через силу.

– Извини, – вдруг сказал ему Крокодил Гена. – Я не думал, что ты здесь.

– Только что, – шеф кивнул на меня, – я сказал ему, что если бы на всех обижался, нажил бы кучу инфарктов.

– Точно не обижаешься? – простодушно спросил Крокодил Гена. – Молодец, старик! – И он уселся у столика. Прямо на пол. С его ростом ему было так удобнее.

– А ты уже и собрался! – непонятным тоном произнес Крокодил. – На завтра собирался?

Я как-то не обратил внимания на это «собирался».

– Конечно! Чего тянуть. Вот еще мотоцикл… Да ладно, утром займусь.

Крокодил Гена посмотрел на меня, потом на моего шефа. Шеф курил и щурился – видимо, дым ел ему глаза. Я принес еще одну вилку, положил перед Крокодилом Геной и присел рядом с ним – на упакованную палатку.

Через минуту мы весело разговорились, а потом, дальше-больше, говорили все веселее, как это случается в такой вот непринужденной обстановке. Я подумал, что у меня очень хорошие товарищи по работе, даже шеф, несмотря на его занудливую натуру, что действительно другой бы на его месте нажил с нами кучу инфарктов, а он не только не нажил, но еще и находит время для простых человеческих контактов. Эта мысль переполнила меня благодарностью к моему шефу, мне стало неловко за мысленные маневры, которые я выполнял по кухне. Коля? А почему бы и не взять! Во-первых, он не девчонка, мальчик. Почти мужчина. Подумаешь, промочит ноги! У костра обсушится. Раньше ребятишки босиком по снегу бегали, не умирали.

Пусть спит в мешке, пару ночей я и у костра скоротаю – свитер, костюм, плащ. Доедем! Спешить некуда, потихоньку… Зато парень хлебнет свободы, поймет то, что никогда не понять его круглому папаше. А то, не дай бог, вырастет еще один руководящий коллекционер, любитель аквариумной природы. А школа… Значит, какие-то обстоятельства, и не мне ломать об этом голову.

– Что же это я! – вскочил Гена. И никакой он не крокодил! Конечно, большой, медлительный, добрый, но зачем же сразу приклеивать всякие клички! Не по-товарищески…

– Гена, ты куда? – отбросив полклички, заботливо спросил я.

– Да… Это… Забыл совсем. Я ведь тоже кое-что купил.

И он принес свой сверток, который покоился до сих пор в огромном кармане его огромного пальто.

Мы засиделись допоздна. Поговорили хорошо, без задних мыслей. Мне было еще лучше, чем им, потому что завтра, с раннего утра…

– Ну, мы пошли, старик! – Гена поднялся. Он и не подумал, что первым должен подняться мой шеф. – Ложись, а то завтра на работу, не выспишься.

Я посмотрел на шефа. Он тоже поднялся и уже направился в прихожую.

– Да, старик! – сказал он уже оттуда. – Тебя отозвали. Сам понимаешь – на селе сейчас горячо. А тут… заболела.

Я не мог подняться с палатки. На меня давили сто трудных дней ожидания этого дня. Меня распирала обида, жгло отчаяние.

Они не уходили, топтались в прихожей. Наконец я вышел проводить их. Было совсем темно. Кричали первые весенние лягушки, а где – не поймешь: везде асфальт да бетон. Ночь теплая, сейчас на дальнем заливе…

– Послушай, – сказал я шефу в кудрявый затылок. Он остановился. – Что же ты мне молол про Колю?

– Я имею в виду июнь. Когда он будет на каникулах.

Значит, отпуск мне перенесли на июнь…

Надо сказать, что потом я был очень и очень благодарен шефу: весь май шли дожди. Ни о какой рыбалке не могло быть и речи. Даже выходные заставляли выть от скуки. Единственное, что я успел сделать за месяц, – это тщательно подготовить к отпуску мотоцикл…

И вот она пришла, добрая погода. Пришла моя свобода!

– Я загляну к тебе, старик, сегодня! – сказал мой шеф, когда я обходил товарищей, расставаясь с ними на месяц.

Я вздрогнул. Это было как наваждение.

– Извини! – ответил я уже в коридоре, чтобы не обидеть шефа при всех: обида, нанесенная при свидетелях, держится в душе очень долго. – Извини, старик, но вечером я уже буду на заливе!

Шеф думал меньше секунды.

– Тогда я ему сейчас позвоню! – решительно сказал он.

– Кому?

– Коле. Ты же обещал.

Вот как! Значит, я обещал… И хотя это было не совсем так, я почувствовал, что попал в западню.

Шеф позвонил домой. Он долго держал трубку около уха, потом робко взглянул на меня.

– Может, утром поедете?

– Нет. Мне каждый день дорог…

– Я понимаю… Поверь, Коля тебя не обременит. Тихий мальчик. Я даже не знаю, что из него получится. Уж такой робкий…

«Коллекционер из него получится! – чуть не сорвалось у меня с языка. – Предмет для кушетки».

Я выходил из кабинета под обиженным взглядом шефа.

Плевать! Солнце палило вовсю, трава, наверстывая упущенное за холодный май, рвалась в небо, у магазинов появились бочки с квасом, девушки вырядились в невесомые ситцевые платья. Плевать! Уезжаю. Коля? Ха-ха!

И хотя ехать по всем соображениям нужно было утром, я тут же, не теряя ни минуты, зашел в гараж и вывел на площадку новенький «Восход-2». К дому я подъехал на мотоцикле.

Минут двадцать, ну, полчаса провел я в квартире, доедая вчерашний суп, допивая оставшийся в холодильнике кефир, собирая в одну кучу – к дверям – весь мой путевой скарб. А когда, с рюкзаком на плече, спиннингами в руке и палаткой под мышкой, вышел на улицу, возле моего мотоцикла стоял Коля.

Первое, что мне пришло в голову, – сказать ему, что я еду не сегодня, а завтра или даже – послезавтра. Второе, что я дубина: надо было это сказать моему шефу, его отцу. Сказать так, а уехать сегодня!

Коля смотрел на меня ясным немигающим взглядом. Одет он был ладненько: в плотные джинсики, защитную курточку. Под курточкой – черный свитерок. Конечно, стоять под солнцем ему было сейчас несладко, но для езды на мотоцикле лучше одежды не придумаешь.

А он собирался ехать на мотоцикле: в руках у него был новенький шлем. И это предусмотрено!

– Здравствуйте! – чуть слышно сказал Коля и потупился.

– Привет! – сказал я таким тоном, чтобы он сразу же все понял и слинял. Если он сразу все поймет и слиняет, мне не придется оправдываться перед шефом: не прогонял же!

Коля не линял. Он стоял и смотрел на мою возню. Я прилаживал к верхнему багажнику большой рюкзак. Я прилаживал рюкзак и думал, что если возьму этого робкого Колю с собой, то не возьму ни палатки, ни спальника. Лодку возьму, лодка создана не для проявления заботы о папенькиных сыночках. Она у меня вся в заплатах. Я его отошью от лодки, скажу, что не хочу, чтобы он утонул.

Я занес палатку в квартиру, швырнул на антресоль, туда же – спальный мешок, туда же – прорезиненный плащ: обойдусь. Я тебя, робкий друг Коля, научу свободу любить!

Я замкнул квартиру на два ключа и вышел на улицу. Коля стоял возле мотоцикла в той же позе, в какой стоял десять минут назад. Я только сейчас заметил за спиной у него рюкзак. Рюкзачок. Если бы у меня был трехлетний сынишка, я бы купил ему точно такой же, чтобы ходил в походы – под стол.

Что за черт! Спиннингов на месте не было. Кажется, я их положил на рюкзак…

– Я ваши спиннинги привязал! – шевельнулся Коля.

Привязал! Я раздраженно сорвал какие-то тесемочки и сунул удилища под капроновую дугу сиденья…

Коля ждал. Он внимательно смотрел, как я открываю краник подачи бензина, нажимаю на поплавок карбюратора, вставляю в замок ключ, ищу нейтральную передачу, с одного толчка завожу мотоцикл и сажусь на белое сиденье.

Я начал надевать шлем.

– Ну… что! Поехали!

Я не почувствовал его веса. Мотоцикл даже не шевельнулся.

За городом я дал гари. Мотор работал с наслаждением, дорога была почти пуста. Я клал мотоцикл на поворотах, как это делал, когда ездил один. Коля, подражая мне, заваливался в нужную сторону. На прямой я разворачивал грудь, чуть откидывался назад и при этом не задевал пассажира: у него, оказывается, была неплохая реакция.

На двенадцатом километре послышался странный звук. У меня упало сердце. Пришлось сбавить скорость до шестидесяти. Звук усилился. Съездили!

Ну что? Что? Я думал лихорадочно. В картере? Подшипник колеса? Цепь?

Да звук какой-то странный. Я обернулся. Это пел Коля.

Я хотел сказать: «Заткнись!» Но он тут же замолчал, смутился, заерзал на сиденье.

– Первый раз на мотоцикле? – крикнул я, увеличивая скорость.

– Ага! Первый! – прокричал он в ответ и махнул рукой, что должно было означать высшую степень восторга.

На двадцать седьмом километре асфальт кончился.

– Держись крепче! – предупредил я.

– Ага!

Местами мотоцикл плавал по гальке, я этого почти не замечал: привык. Я не думал, что мой напарник реагирует на это иначе… В зеркальце Колино лицо было похоже на что-то гипсовое.

– Тебе плохо? – я остановил мотоцикл.

Трещали кузнечики, в релке пикали бурундуки, от молчавшего двигателя тянуло густым теплом.

– Н… нет. С чего это вы взяли?!

– Ты побелел.

– Это пыль…

– Ты не бойся, на гальке всегда так…

– Я не боюсь! – поспешно прервал меня он.

– Я скажу, когда мы будем падать.

– Хорошо.

Тут же я понял, что он принял мои слова всерьез. Значит, поверил, что мы будем падать, что мы обязательно упадем, и теперь только об этом и будет думать. А если он будет думать только об этом, мы упадем, потому что он не сможет владеть телом и станет мешком с чем угодно.

– Ты шутки понимаешь?

Он пожал плечами.

– Ты понял, что я пошутил?

– Понял…

– Когда?

– Сразу.

– Нет, ты понял, когда я пошутил? – Я сделал ударение на «когда».

– Понял.

– Когда? – Я не отрываясь смотрел на него. Сквозь белизну на его лице проступали едва заметные розовые пятна.

– Когда вы сказали, что я белый…

– Правильно. Эта машина не падает! Понял? Нет, так-то, конечно, она может упасть, а вот как только на нее сел человек, она уже не может. Эта машина – редкая удача конструкторов. Она проходит по любой дороге. Ей не страшно бездорожье. Она выносливая, потому что в ней одиннадцать лошадиных сил. Поэтому мы не упадем, а скоро приедем на место. Живые и целые. Понял, Коля? Или ты хочешь домой? – мелькнула у меня надежда. Я бы еще успел отвезти его и поехать опять и быть еще засветло на заливе.

– С чего вы взяли?! – уже не заикаясь, даже с каким-то вызовом спросил он.

Я молча завел машину, молча уселся на свое место.

Какой-то чертик щекотал мне нервы. Хотелось так прижать, чтобы тихий заносчивый Коля обделался со страха. Но, слава богу, я достиг уже того возраста, когда разум способен положить на лопатки любое, почти любое, чувство. Я поехал очень осторожно.

Все шло нормально, пока нас не обошел «Урал». Тоже рыбаки. Двое. Второй в коляске. Он оглянулся, и я разглядел ухмылку. Плевать! Я везу ребенка, у него мягкие косточки, может, еще и темечко не совсем затвердело. И тут я опять поймал в зеркальце лицо своего пассажира. Ребенок с незаросшим темечком презрительно смотрел мне в затылок.

– Держись! – рявкнул я, обернувшись. И почувствовал, как он дернулся. От неожиданности.

«Урал» ушел. Он уже одолел подъем, видимо, даже спустился, а там – поворот. Трасса явно не для гонок.

На подъеме раньше, чем обычно, я воткнул третью. Мотоцикл озверел, и уже не пришлось включать вторую. На вершину мы просто взлетели. На вершине нас подбросило и понесло вниз. Даже у меня захватило дух. Представляю, что теперь чувствовал этот молокосос… Не думал я, что способен на злорадство.

Но что-то опять зазвенело. Меня пронзила тревога.

Спуск усиливался. И если это… На всякий случай я оглянулся.

Коля пел! У него было совершенно счастливое лицо.

На повороте за спиной у меня запищало.

– Я!.. Я! Я! – кричал Коля, тряся возле своего уха кулачком. Я притормозил. – Пе… пе… перевернулись!

Нет, они не перевернулись. Просто не вписались в поворот, соскользнули с насыпи и легли на бок. Когда мы подошли, «Урал» был уже на колесах.

– Давлю, а не тормозит! Давлю, а не тормозит!

– А я думаю – все! Крышка! Виль, виль… Хотел уже прыгать!

Коля смотрел на «Урал» широко раскрытыми глазами.

С полчаса мы помогали мужикам выгонять мотоцикл на дорогу. Насыпь была рыхлая, из-под заднего колеса «Урала» мощной струей била щебенка.

– Ну что, вперед? – спросил я.

– Езжайте! Спасибо. – Мужики смущенно улыбались. – Мы покурим…

– Как прикажете ехать? – я внимательно посмотрел Коле в глаза.

– Как хотите!..

Теперь мне было нечего доказывать. Коля уже не пел, но и не строил на своем сухоньком личике неприятных выражений.

Километров восемь – от трассы до залива – мы ползли на второй передаче. Здесь проходила летняя тракторная дорога, но время сенокоса только наступало, дорога была еще не тронута. Майские дожди превратили ее в застойную речушку, в землю вода не уходила, испарялась же она почему-то очень медленно. На обочине колеса вязли. Пришлось ехать прямо по воде. Дно было плотное, глинистое. Какая-то странная, невязкая глина. Колеса врезались в мутноватую воду, но сами были чисты.

Я был в броднях. Отвернул голенища. На них уже высыхали брызги желтой грязи. Коля поджимал ноги, стараясь сохранить белые кеды. Уж так он старался, что в конце концов задергался, как птенец на краю гнезда, и с жалобным писком ушел в лужу.

Синие джинсики сразу побурели.

– Что же ты так слабо держался?

– Я специально.

– Что специально?!

– Слабо держался, – растерянно улыбнулся он, сдувая с губ грязную воду.

– Ты хотел шлепнуться?

– Нет… Я не хотел, чтобы вы со мной вместе упали.

Наверное, я посмотрел на него чересчур нежно. Он отвернулся.

– Вот что, Коля. Сейчас ты сядешь и будешь изо всех сил мне мешать. Постарайся повалить мотоцикл. И если ты его повалишь вон до того дерева, то я… подарю тебе спиннинг. Понял?

Он сразу понял! Если бы он отказался от этой затеи, я тут же подарил бы ему спиннинг. Он не отказался, у него засветились глаза. «Папины», – подумал я.

– Ага! Вы ногами держитесь! – прокричал он уже на ходу.

– А что, – не выдержал я, – рогами мне держаться? Я же не говорил, что не буду помогать себе ногами.

– Так я вас не повалю.

– А тебе очень хочется повалить?

Он молчал. Он уже не дрыгался.

– Но ты понял, что мы не могли упасть?

Он молчал.

– И нечего тебе было нырять в грязную лужу!

Коля захохотал и стал подпрыгивать, не стараясь повалить мотоцикл, а просто так, от избытка веселья.

Вдоль берега залива стелилась уже пересохшая черная тропинка, окаймленная подорожником и клевером, Лететь по ней было одно удовольствие. Мотоциклы любят мягкие, но плотные дороги. Коля совсем осмелел. О» держался коленями, а руками изображал крылья плывущего по небу лебедя. Эти лебединые крылья чуть-чуть заламывало ветерком.

– Ну вот, приехали! Лучше места не найдешь.

Залив был широкий, неровный, изгибистый. Мы остановились на излучине. Рядом была редка с множеством берез, отживших после палов. Дрова здесь не скоро переведутся. Берег обрывистый, но от обрыва до воды добрых двадцать метров песка, слегка покрытого ракушечником и закостеневшими сучками.

Я знал дно. Шагов на тридцать простиралась мель: можно пройти в броднях. Карась сюда не заходил, даже метать икру. Икру он мечет у травянистых берегов. Дальше начиналась глубина. Резкий переход. И там уже всюду гуляла крупная рыба. Интересно выводить ее на мель: зарывается в песчаную стену, упирается. Иногда кажется: вот-вот леса не выдержит.

Коля разглядывал свои кеды. Теперь они были черные. Джинсики – спереди – тоже. Видимо, Коля любил, чтобы на нем было все чистенькое. Привыкай!

Я подвел мотоцикл к дереву, осторожно прислонил и стал отвязывать пропыленный сверху и подмоченный снизу рюкзак. Коля продолжал разглядывать свои кеды.

– А их можно перекрасить? – Он смотрел вопроси-, тельно и растерянно.

– Кеды? Можно, конечно.

– Их надо высушить, да?

– Помыть и высушить. Да ты все равно снова намочишь. Нужно было прихватить сапоги.

– У меня… – он замолчал и пошел к воде.

Я вытаскивал из чехла удилище, а он сидел на песке и разувался. Носки у него тоже были черные. И ноги, по самую щиколотку. Он встал и оглянулся. Я прилаживал к удилищу катушку. Он быстро снял джинсики и одернул плавки. Ноги у него были тонкие, бледные.

– Правильно, – сказал я, насаживая на крючки червей. – Раздевайся. Сейчас самый загар. Я тоже буду загорать.

Он покраснел. Он не снял курточку, даже рукава не закатал. Зашел по колено в воду и занялся стиркой.

Мне расхотелось ловить рыбу. Такое со мной случается редко.

– Давай мне кеды!

Он неумело, по-детски жулькал модные штанишки, я выгребал грязь из его резиновой обуви. В конце концов кеды немного побелели.

– Высохнут – будут еще белее! – успокоил я его. – Ты не думай о них. Вернемся и перекрасим. У меня перекрасим. Отец и не заметит!

У Коли перекосилось личико. Стало злое, как у хорька.

– При чем тут отец!..

– Ну и слава богу, что ни при чем. Не сердись! Просто перекрасим, и все.

– Нечего их перекрашивать! – Он вырвал у меня кеды и побежал из воды.

Вот тебе и рыбалка! Вот тебе и свобода… Чертов шеф.

Я взял спиннинг и отошел подальше, чтобы успокоить нервы. Я мог зашвырнуть грузило на семьдесят метров. Это мой предел. Но и этого достаточно, чтобы многие рыболовы завидовали мне. Я сделал яростный взмах и краем глаза заметил, как застыл возле дерева маленький психопат Коля. Он смотрел туда, куда летело сейчас натягивающее леску грузило. Оказывается, я не знал еще своего предела. Почти все сто метров лесы легли на гладкую воду залива. Леса была сухая и тонула очень медленно.

Коля еще постоял и начал развешивать кеды.

«Не так, кверху подошвой!» – чуть не крикнул я, но сдержался. Я почувствовал, что леса быстро пошла вперед. Осенью карась очень разборчив, клюет осторожно, и его нужно вовремя подсечь, а сейчас он звереет от голода и засекается сам. Намертво. Рыба была еще в глубине, но упиралась так, словно уже наткнулась на песчаную стену. И странно она себя вела. Не ходила кругами, а подергивала и раскачивала лесу. У стены она забуянила. Катушка вырывалась у меня из рук, пластмассовые ручки больно били по пальцам. Я воткнул в песок удилище и стал выбирать лесу, словно это была просто закидушка.

Вот оно что! На мелководье вышли сразу два карася. Да каких!

Коля дышал за спиной. Я не оглядывался, некогда было. Рыба билась на песке. Она обрастала песком и становилась еще крупнее. Коля не подходил к ней. Стоял у меня за спиной и молчал. Я поснимал карасей с крючков, опустил в новый металлический садок и бросил садок в воду. Тем-то он и удобен, этот садок, что его можно бросать в воду, и рыба никогда из него не уйдет. С капроновым много мороки. Нужно завязывать и обязательно прикалывать колышком. Он легкий, а карась сильный.

Коля удалялся к мотоциклу. Он что-то насвистывал и уже не смотрел, как я зашвыриваю на середину залива каплеобразное свинцовое грузило.

Рыба клевала без перекуров. Но на первый вечер пятнадцать крупных карасей достаточно. На уху и жареху.

Коли не было. Брючки и кеды висели на дереве.

Я достал из рюкзака котелок, спустился с ним к воде и стал чистить рыбу. Потом я чистил картошку.

Появился Коля. Руки у него были в сухой земле. Он спустился к воде, метрах в пятнадцати от меня, стал отмывать руки.

Я сходил за дровами и развел костер. Солнце снижалось, было уже не так жарко, я надел рубашку. Костер горел ровно, вода в котелке бурлила, в ней металась круглая картошка. Пора было закладывать рыбу.

– Я возьму у вас два червяка?

Взрослый человек сказал бы: «Я возьму у вас пару червей?!»

Я почувствовал себя виноватым. Я и был виноват, если честно.

– Конечно! Мог бы и не спрашивать. Я копал на двоих.

– Мне только два! – отрезал Коля. Взял червяков и направился к своему рюкзачку.

Боже! Ну и закидушка у него. Почти миллиметровая переметная леса. Узел на узле. Грузило величиной с крышку от моего нового котелка. Крючков я не разглядел.

Раза два он забрасывал неудачно. Борода. Грузило шлепалось в трех метрах от берега. Летели брызги. Потом он разложил лесу вдоль берега, посмотрел на меня и размахнулся. Грузило завыло, как крупнокалиберный снаряд, в какой-то точке полета напряглось и вырвала из песка дощечку. Коля бросился в воду, выловил дощечку, оглянулся – не смеюсь ли я – и остался стоять в воде. Он терпеливо ждал поклевки.

Я попробовал уху. Готова… Перцу. Да… Сыпать ли перец? Мальчишкой я терпеть его не мог.

Уха остывала без перца. Коля стоял в воде и ждал поклевки. Я подошел к нему и стал рядом. Он взглянул на меня. Мне показалось, что он вот-вот заплачет.

– Здесь не будет клевать.

– П… почему? – еле слышно отозвался он.

– Здесь совсем мелко. До глубины у тебя не хватит лески.

Он покраснел. Сильнее, чем тогда, днем. И стал сматывать закидушку.

– Иди одевайся. Прохладно уже.

– Я не замерз…

У него была гусиная кожа.

– Сейчас поужинаем, и я покажу тебе место, где можно ловить твоей закидушкой.

Он молчал. Сматывал леску.

– Ты обиделся?

– Нет…

– Правильно, старик! Если бы я на всех обижался, то нажил бы кучу инфарктов.

Коля прыснул. Он продолжал сматывать лесу, не глядел на меня, но лицо его излучало нарастающее веселье.

– Вы… специально так сказали, да?

– Как сказал?

– Ну… так. Кучу инфарктов. Чтобы насмешить, да?

– Нет, само собой получилось.

Значит, шеф упоминал свои возможные инфаркты не только в кругу коллег.

Коля стоял у костра. Очень близко. Ноги его начинали наливаться краснотой огня. Он смотрел на костер и о чем-то думал: глубоко, сосредоточенно. Я жарил на крышке котелка рыбу. Жарил на воде, но так, чтобы она была вкуснее, чем на масле. Животы у карасей раздулись. В них были лук и мелкий лавровый лист.

– Одевайся, – еще раз попросил я, – пора к столу.

Он молчал. Не шевелился. Мне непонятно было его молчание.

– Я… не хочу есть.

И тут я заметил, как он сглотнул слюну. Меня пробило жаром. Не от костра.

– Вот что, Коля, у настоящих рыбаков есть такое правило: кто бы ни поймал рыбу – едят все. Если кто-нибудь отказывается, его больше не берут с собой. Значит, он не уважает товарищей.

Коля метнулся к одежде. Господи! Как он одевался. Он не мог попасть ногой в штанину.

– Есть будем из одного котелка. Ты не против?

Он был не против. Он мотал головой и пронизывал меня счастливым взглядом.

– Держи ложку. Ешь!

– А вы?

– Потом я. Да ешь, я ведь люблю с перцем. Я насыплю много перца. А ты пока ешь так.

– Я тоже буду с перцем.

– Ну хорошо! Тогда ты начинай с жарехи. С жарехи начинать даже лучше. После нее хочется пить, а тут тебе – уха.

– Давайте вместе начнем с жарехи!

Мы начали с жарехи.

– Ой! Подождите!

– Что такое? – заботливо спросил я.

– Я сейчас, подождите!

Он вернулся со своим рюкзачком.

– Вот!

В руках у него поблескивала бутылка водки, В горло мне проскочила кость. Я зашелся в припадке кашля. Коля испуганно садил мне кулачками по спине.

– Ты… Это… Сам купил?

Он не ожидал вопроса. Наверное, Коля думал, что я буду просто рад его подарку. Он, отвернувшись, смотрел на розовую воду залива.

– Ешь, Коля, ешь. Просто не надо было тратить на это деньги. Ты, наверное, думал, что я очень уважаю эту штуку?

– Я не покупал. Она стояла в холодильнике…

– Ну, это еще хуже! Отец подумает…

– Он сам сказал…

– Что сказал?

– Чтобы я взял.

– Нет, серьезно?

Коля повернулся. У него был удивленный взгляд.

– Вы думаете, что я украл?!

– Я и не думал так.

– А что же тогда вы…

Он что-то пробубнил.

– Извини, я не расслышал.

– Вы же сами сказали, что на рыбалке не считаются… Или… с этим считаются?

Вот и попался! Я почувствовал себя карасем на крышке котелка.

– Ты прав. Извини, старик, если обидел! Только сегодня обойдемся без нее. Сегодня нет нужды ее открывать, правда?

Коля засмеялся.

Мы подчистили все, что было сварено и сжарено. Мы выпили целый котелок чаю. Солнце село, кругом было розово и желто. «И-ди в За-гон! И-ди в за-гон!»– кричала вечерняя птица. Совсем рядом, на мелководье, тяжело шевельнулась вода. Выходили на пастбище сомы.

– Курить хотите? – спокойно спросил Коля.

– Я не курю.

– …Я тоже брошу. Вы только отцу не говорите.

– Я уже давно разучился ябедничать. А тебе легко бросить. Вот сегодня целый день не курил – и хоть бы что.

– Курил. Когда червей копал…

– Слушай, Коля! Если ты дашь слово, что больше не будешь курить… Я все же подарю тебе спиннинг.

– Я и так брошу…

Я отыскал в банке толстых черных червей, насадил на крючки. Теперь я не старался сделать ошеломляющий заброс – легонько взмахнул удилищем и придержал большим пальцем катушку. Еще не совсем стемнело. Метрах в тридцати от берега расходились тонкие круги. Там упало мое сорокаграммовое грузило.

Я медленно-медленно выбирал лесу. Катушка шла мягко, грузило скользило по дну.

Сом взял недалеко от берега. Я почувствовал, когда он подошел. И перестал выбирать лесу. Он неторопливо засасывал червя. Тут спешить нельзя.

Леса пошла к глубине. Я отпустил сома метров на пять, потом рванул удилище. Темнеющая вода всполошилась.

Коля дико взвизгнул и подпрыгнул.

– Держи! – я притянул его к себе за плечи и сунул в руки удилище.

И пошел к костру.

Коля подошел минут через пять. Молча сел рядом. Штаны у него снова были мокрые.

– Ну? Что случилось?

– Оборвал…

– Не расстраивайся. Их здесь много. Поймаешь!

– Да он крючки утащил! И грузило…

– Привяжи новый поводок. Сейчас достану.

– Нет, не надо.

– Почему?

– Я буду ловить своей закидушкой.

– А почему ты не хочешь ловить своим спиннингом?

Он быстро взглянул на меня.

– Это не мой спиннинг.

– Так ты не хочешь принять от меня подарок?

– …Я его не заслужил.

– Это что же! Когда-нибудь ты придешь ко мне и скажешь: я заслужил подарок!? И я должен буду тебе что-то подарить? Ну, ты, старик, загнул!

– Сказать правду?

– Ради бога!

– Вы, наверное, хотите подлизаться к моему отцу… Над нами прошумел ветерок. Я тоскливо подумал, что ночью будет холодно.

– Мне незачем к нему подлизываться. Не такая уж он шишка, чтобы перед ним гнуться. Это раз. Второе, старик. Я не хотел тебя брать с собой. Я не люблю таких компаний… Твой отец знает, что я не хотел тебя брать. Я ему говорил об этом.

– А я пошутил! А-я пошутил! – Коля вскочил и стал бегать от кострища к мотоциклу и обратно. По-моему, ему еще не было двенадцати лет. – Что вы делаете?

– Ты же видишь – привязываю поводок.

– Я бы мог и сам привязать…

– Себе я привяжу сам!

– Вы же… подарили его мне.

– Ты отказался.

– Но я же сказал, что пошутил!?

– Этим не шутят.

– Вы обиделись, да?

– Может быть.

– Если бы я за все на вас обижался…

Ты погляди!..

– То что бы?

Он пожал плечами, но смолчал. Он стоял так долго. Я привязывал поводок с тремя крупными крючками, потом перемотал на катушке лесу – натянул поплотнее. Он отошел, взял свою закидушку и пошел по берегу. Темнота была легкая. Я видел, как он пытался сделать заброс. В конце концов он, с грузилом в руке, пошел в воду. Он не забросил, а просто занес крючки в воду. Он не разувался и не раздевался. Я не выдержал.

– Ты долго будешь играть на моих нервах?

Он сидел прямо на песке и держался за свой канат.

– Ты думаешь, я все твои выходки буду терпеть бесконечно?

Он был нем как рыба.

– Иди разводи костер и сушись. Поедем домой.

Он будто оглох.

– Ну!

Он стал сматывать закидушку.

Зря он ляпнул про своего отца. Теперь я ничего не мог с собой сделать.

Он поплелся к кострищу. Я забросил спиннинг. Сомы попадались мелкие. Я отпускал их обратно.

Над обрывом полыхал костер.

– Ну! Ты готов?

Он повернулся к костру спиной.

– Никуда вы не поедете!

– Ты так думаешь?

– Я знаю…

– Ха-ха! Как любит говорить мой товарищ Крокодил Гена.

– Вот вам и ха-ха! Я вылил бензин.

– Какой бензин?

– Из бака.

Я откатил мотоцикл к другому дереву. И сюда доносился запах ушедшего в землю бензина. Марки А-76.

Я достал из рюкзака брезентовый костюм, переоделся и прилег недалеко от костра. На мелководье шумно охотилась за мальком крупная рыба. Мне было не до нее. Я уснул.