Текст книги "Чистые струи"
Автор книги: Виктор Пожидаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Может, бабушка, схожу я к Ветке?
– Сходишь, сходишь. Только не сегодня, а? Не сегодня, ладно, Мишанька? Ну… Это… Сегодня снежок вон выпал. Дед наказывал петли поставить.
– Я поставлю, – сказал Мишка, почему-то совсем не радуясь предстоящему охотничьему делу. – Приду от Ветки – и поставлю.
– Не-е! – задумчиво возразила бабушка. – Так все тропы захватят, народ-то вон какой шустрый!
Мишка немного удивился: никогда бабушка не интересовалась зайцами, а тут так волнуется, что тропы захватят! И догадался вдруг: с Веткой что-то неладно… Ну конечно! А он так и не сходил к ней…
– Я пойду к Ветке! – твердо сказал Мишка.
Дом у Шмаковых был закрыт на замок. Мишка прошел по двору за сарай, где, он знал, была собачья будка. Когда-то в ней появилась на свет забавная и неутомимая охотница Буйка. Затем – дочь Буйки, копия матери – бесстрашная Ветка. Такая маленькая, а не побоялась волка!
Будка была пуста. Мишка не верил этому, рассеянно шарил рукой в соломенной подстилке. Значит, бабушка уже знала…
Мишка не стал заходить домой – взял потихоньку в сенцах петли и пошел через засыпанный снегом огород к близкому лесу. В лесу было тихо и вязко снегу выше колен. Со всех сторон тянулись к уютному пятачку ельника бусинки ровных мышиных следов. Мишка тоже пошел к ельнику. Под мрачными деревьями было сумрачно. Сюда почти не попал снег – ни по ранней зиме, ни сейчас. Мыши теребили здесь тонкие и гладкие еловые шишки.
Первый заячий след попался сразу за ельником. Косой прошел на маху, словно от кого-то спасался. Мишка походил, походил кругом. Но больше следов не попадалось. Вернулся, приладил кое-как две петли. На тропе, не на тропе – кто его знает! Хотел замести свои глубокие наброды; да не стал, пошел домой.
Только-только приехал на обед дедушка – еще даже не разделся, как под окном затрещал голубой трактор Шмакова. Дядя Петя не был печален, и это удивило Мишку. Неужели он так быстро забыл Ветку?
– Чего это ты, Миш, хмуришься? Пойдем – на тракторе прокачу!
Бабушка накрывала на стол молча. Она сердилась на Мишкино самовольство и даже не спросила у него, как он сходил к Ветке. Или же не сердилась, а боялась, что Мишка догадывался про ее лукавость?
– Садись, Петро, – пригласил, поглядывая на бабушку, думая, что та сердится на него, совсем уж присмиревший дедушка.
Шмаков смотрел на Мишку и топтался у порога. Конечно, и он догадывался, что Мишка узнал…
– Так это… Поедем, а, Миш? У меня в кабине тепло, я ее войлоком обшил!
– Поезжай! – вдруг разрешила бабушка. – Сейчас на улице хорошо, чего дома сидеть?
– А может, со мной? На станцию, а, Мишатка? – встрепенулся дедушка.
Мишке ничего не хотелось, он не знал, как сказать им об этом. Ему было обидно и горько, только и понимал он, что взрослые не могли поступить иначе.
Шмаков так и не дождался от него ответа, вышел, тихонько притворив дверь. Мишка слышал, как легкий «Беларусь», все тише урча, бежал за околицу – к силосным траншеям.
– Расстроился… – вздохнула бабушка. – Не пообедал даже. А ты куда, старый?!
– Поеду… – Дедушка уже одевался, подпоясывался залоснившимся сыромятным ремешком. – Сыт я чтой-то. Гнедко ждет…
Мишке было жалко дедушку, дядю Петю Шмакова, задумчиво сидящую бабушку и… больше всего – несчастную Ветку. Незаметно он уснул.
– Мишанька! Мишанька! – тормошит его бабушка. – Вставай, маленький. Негоже на заходе солнца спать-то! Вставай, я блинов напекла. Горячие еще! Вставай.
Дедушка и Шмаков сидят за столом, пьют чай. Мишка виновато улыбается, вспомнив, что обидел их днем. Шмаков хватает его под мышки, усаживает на колени.
– Завтра, Миш, выходной! Петли пойдем ставить.
Мишка вспомнил, что уже поставил две петли, но не сказал об этом. Плохо поставил, сам чувствует. Пойдет с дядей Петей – научится.
– Фок-то околел! – говорит вдруг дедушка. – Встречаю сегодня…
– И-и-и! Старый! Совсем уж… – пристально смотрит на него бабушка. Потом все молчат.
– Как?.. – не выдерживает Мишка, переживший в одну секунду всю ту боль, что доставила ему гибель Ветки. – Такой сильный!
Шмаков прижимает его к себе.
– Да… это… – тянет, поглядывая на бабушку и не зная, что говорить дальше, дедушка.
Бабушка постучала пальцем по лбу и вышла в зал.
– Отравился, что ли? – спрашивает Шмаков.
– Да не… Мы-то не заметили – волк ему на шее какую-то жилу передавил.
– Какая собака была! Гордый пес. Никогда из рук куска не брал. У ветеринара они почему-то все такие. Сколько их было. Попробуй – погладь! Это тебе не Буйка и не Ветка.
– Собака ведь – копия хозяина, – задумчиво говорит дедушка. – Яков Борисыч, он, брат, не из простых.
– Степенный… – соглашается Шмаков. – А гляди-ка – верно! Вон у Казаченки собаки. Все какие-то придурковатые! За кошками гоняются, аж дух вон. А пойдут в лес – олухи. Все ноги оттопчут.
– А у Кропотина псы ленивы. В лес не затащишь. Жрут как боровы, а работать…
За окошком мутнело, мутнело, и вот стало уже черно. Зимний день такой – ничего толком не сделаешь, не увидишь, не послушаешь, а уже кончился. Шмаков засобирался домой.
– Пойду. Ветку посмотреть надо. Утром доползла до порога и встала – на двор запросилась. Я не пустил. Пристудит раны-то.
– А ты куда, Мишанька?!
– Баб… Бабуся! Я сейчас, я быстро!
– Да куда же ты?
– К Ветке! С дядей Петей!
– Ты же ходил уже…
– У них на замке было! Я только погляжу – и приду. Правда, дядь Петь?
– Ну тогда и я схожу! – решил дедушка. – Дай-ка Ветке блин!
…Вернулись они поздно. Бабушка ждала-ждала – и уснула в кресле у телевизора. А он уже ничего не показывает, только шипит и потрескивает. И только дедушка его выключил – бабушка проснулась.
– А у Ветки щенки будут! – сообщил Мишка. – От Фока. Красивые!
Бабушка посмотрела на дедушку. Тот ухмыльнулся.
– Ну и хорошо, ну и хорошо… – как-то неразборчиво отозвалась бабушка, ставя на стол подогретые в духовке блины. – Я их маслицем освежила. Зарумянились вот… Доедайте блины и ложитесь. Уморилась я с вами. Вон на печке – воды для ног нагрела. Напарь Мишаньке посильнее. А то он сегодня в лес шастал.
Мишка чуть не подавился. А когда откашлялся, бабушка уже ушла в спальню.
– Да! Главное-то я не сказал! – прихлопнул ладошкой по столу дедушка. – Эх, бабка спать легла. Вот бы огорошил старую! Волка-то этого, что ты отдубасил, на тебя записали! Так Яков Борисыч и сказал: «Мишкин волк! Он его взял». Так что ты теперь и справку с печатью получишь, и премию. Каково, а?! Отхватил сотенку!
Мишка смутился. Он чувствовал, что волка взял все-таки не он. Фок ведь… А это собака Якова Борисыча. Но все равно было приятно!
– А может… – сказал он все-таки, чуть подумав, – мне только справку, а премию – Якову Борисовичу…
– Нет, Мишатка, нет! Если уж Борисыч сказал – все! Значит, не сомневайся – твой волк. Без тебя бы он ушел. Сколько раз такое бывало! Порвет собак и уйдет. Волк – это тебе не заяц!
Мишка представил, как приедет домой. Мать примется расспрашивать: как отдохнул, чем занимался? А он будет пожимать плечами – нормально, дедушке помогал. А вот когда уж начнет подтрунивать отец (тот без подколок дня прожить не может), Мишка вспомнит про справочку и сотенку. «За волчишку», – скажет матери. А отец сто раз прочитает справку, хмыкнет и не найдет больше что сказать. Он ведь тоже считает себя охотником: вырос в этой деревне, утятничал, рябчиков постреливал. Такой уж знаток природы, что книжки оспаривает.
«А к волку подловлю еще десяток зайцев! – уверенно думает Мишка. – Может, дядя Петя даст завтра понести ружье, а в это время наскочит кто-нибудь посолиднее! Ну это… лиса или шатун». Мишка долго представлял, как они с дедушкой и дядей Петей везут по деревне матерого шатуна.
…Мальчишек набежало! Яков Борисович идет рядом с санями и держит Мишку рукой за плечо. И все смотрят на Мишку, завидуют.
…Гнедко тянет тяжело: это тебе не легкий овес со станции возить! Мишка сидит на бурой с проседью шкуре, еще сохранившей тепло огромного, лежащего рядом, мощного звериного тела.
– С одного выстрела?! – не верит кто-то в толпе.
– Как есть! – важно отвечает дедушка. – Чья кровя! Сомневаетесь еще!
Медвежью тушу стягивали с саней всей деревней И то кое-как осилили. Потом стали распяливать для просушки шкуру. Она нигде не помещалась – ни в сенцах, ни в доме. В клуб понесли, убрали стулья из кинозала, чтоб на полу расстелить. Но и тут тесно! Тогда решили в дедушкином огороде ее раскатать, ну и сторожить ночами, чтобы никто не подрал. Огород порядочный – пятнадцать соток. Только и половина шкуры на нем не уместилась. Перемахнули остаток через забор, накрыли и соседский огород. Еще малость куда-то деть надо… Все упарились, но веселы: по шкуре бегать тепло и мягко.
– А давайте улицу ею застелим! – предлагает хозяин, Мишка.
– И не жаль такого добра-то?! – пытливо спрашивает его дедушка. – Повез бы домой.
– Что я, еще не добуду, что ль?! – веско возражает Мишка.
И вот тащат шкуру на главную улицу, растягивают повдоль нее. Собаки вмиг разбежались, попрятались за домами. Только Ветка осторожно подошла, обнюхала краешек мохнатой дороги и не испугалась. Кто-то хотел по шкуре на тракторе проскочить, но ему дали от ворот поворот. Ребятишки бороться стали на мягкой улице, взрослые разулись и пляски устроили под баян. Даже дедушка несколько раз через голову кувыркнулся, пока бабушка соседям что-то про Мишку рассказывала.
А сам Мишка так устал от этой колготни! Отошел в сторонку, прилег на уличный ковер и уснул… «Спит?» – спросил, подойдя к нему, дядя Петя Шмаков. «Пусть поспит…» – шепотом ответила – бабушка. А ведь будто и не наблюдала за Мишкой!
Неудобно спать, когда за тобой наблюдают. Мишка открыл глаза…
…В кухне горел свет, что-то приглушенно скворчало. Вроде картошка жарится. Секунду-другую Мишка соображал: кто же его с улицы в дом занес? Потом понял, что про медведя ему приснилось.
– Ты, Петр, очень-то его по лесу не затаскивай. Не дай бог простудится. Ему уже домой скоро, – монотонно и недовольно воркотала бабушка.
– Чего уж тут! – отозвался Шмаков. – Не маленький, сам понимаю… Мы только до речки и назад. Я вон и термос взял, чайку попьем. Да и не морозно сегодня, воздух совсем мягкий.
– У зародов, у зародов петелек навяжите! – встрял в разговор дедушка. – Там их чертова уйма.
– Опять! – воскликнула бабушка. – Ну все он поперек, все назло! Это же даль такую мальчонку тащить.
– Далеко, далеко… – смущенно согласился Шмаков. – Мы поближе, до речки. Рябчишек по дороге посмотрим. Пусть уж Мишка отцу подарок привезет. Давно поди рябчиков-то не пробовал.
Мишка торопливо одевался. Ночь-то как пролетела! С вечера не собрался толком… Но валенки лежали на табуретке у печки – дедушка не забыл про них! Носки и рукавицы тоже высохли.
Вышли из дому вроде в темень, но еще и огород до конца не прошли, как Мишка понял, что уже рассветает. Небо из черного становилось фиолетовым, цвет его слабел. Вывиднелась плотная стена леса, а когда перелезли через забор, связанный дедушкой из еловых жердинок, стали различаться первые деревья.
– Тут кто-то уже ходил, – заметил Шмаков Мишкин след, – только не разберу – вчера или уже сегодня.
– Вчера, – Мишка боялся, что дядя Петя увидит его петли. Надо бы поскорее пройти их, а то смеху будет…
– Ну как, Миш, не холодно?
– Не-а!
– Хочешь ружье понести?
Мишка почувствовал себя вполне готовым к любым неожиданным встречам. Ружье было совсем легкое и надежное – Шмаков ухаживал за ним – куда там! Вон только по валенкам стукает.
Мишка глазел по сторонам, ожидая нападения зверя: а что? Не в парке ведь!
Шмаков, как назло, шел по вчерашним Мишкиным следам, через ельник, в березнячок… Но вот вроде уже и прошли… Не заметил!
– Ружье! – закричал шепотом дядя Петя. – Скорее, заяц!
Мишка споткнулся, упал, совсем зарывшись в снег. Дядя Петя поспешно продувал стволы. А заяц танцевал вокруг подрагивающей березки, будто дразнил их, подпрыгивал, падал на бок и сучил в воздухе размашистыми лапами.
И Мишка словно очнулся!
– Он в петле! Дя Пе! В петле! Поймал!
Шмаков оглянулся, будто испугавшись чего-то, повесил на плечо ружье.
– Фу ты! Чуть не стрелил. Кто ж это его заарканил?
Мишка уже боролся с огромным беляком, падал с него, хватал руками пустоту.
– Не надо, Миш! Пойдем!
– А заяц?
– Хозяин заберет. – Шмаков уже направился было дальше.
– Да это мой заяц! – закричал ему вслед Мишка. – Я же петлю ставил!
На руках заяц затих, не дергался. Мишка не отдавал его Шмакову, крепко прижимал к груди. Белый лесной зверь пах свежим снегом и еще чем-то – то ли сеном, то ли подмороженной капустой. Он крепко прижал к спине широкие лопушистые уши и выставил напоказ крепко-желтые резцы, подрезавшие, наверное, уже не одну осину.
Возле изгороди они замешкались. Перелезть ее с зайцем Мишка не мог, а отдать дяде Пете не хотел. Шмаков стал отвязывать жерди, делать проход.
И только в темных сенцах дома заяц сильно задергался, закричал диким, резким голосом. Мишка даже испугался немного. Да еще бабушка выскочила, переполошенная совсем.
– Ну-ну… – уговаривал беляка Мишка. – Чего ты! В лесу же хуже. Там волки.
– Мишанька! Кто же это тебе дал?
– Дал! – весело воскликнул Шмаков. – Сам взял! Вот шустряк! Прямо за огородом зайца прижучил!
– Чьи кровя! – появился в сенцах дедушка. – Тащи его в хату!
Зайца упрятали в мешок, он там уснул, наверное. Потому что не шевелился. А дедушка и дядя Петя начали лепить в коридоре, возле умывальника, просторную клетку. Она получилась ничего себе, сверху – как стол.
– Вот и ладно! Вот и ладно, – радовалась бабушка, мне тут как раз стол нужен. Всякую посуду ставить. И зайцу у дверей не жарко будет. Красив-то как!
Беляк забился в угол клетки. Мишка натолкал ему сена, положил кусок хлеба и воды поставить не забыл.
Шмаков не переставал удивляться:
– Идем… Сидит! Я – давай ружье! А он в петле! Чуть не стрелил. Разве впопыхах разберешься! А это Мишкин, оказывается. Вчера поставил, сегодня – есть! Шустряк!
После обеда Мишка пошел к Ветке. Дядя Петя утеплял ей будку – обшивал снаружи старым матрасом. Вместе с Мишкой сменили умятую подстилку, натолкали внутрь кучу пакли, разворошили. Теплое гнездо получилось! Ветка забралась в будку и сразу улеглась.
– Не отошла еще совсем, – будто извинялся за нее дядя Петя. – Но есть лучше стала. Отойдет!
Потом они снова пошли смотреть зайца. Бабушка улыбалась, довольная:
– Дед ему овса насыпал – ест!
– Да ну! – не поверил Шмаков, просунул в клетку свою мозолистую ладонь.
Заяц зашевелил толстыми, как жилка, усами, потянулся к ладони, приподнимая свой куценький зад. Он ел из руки осторожно: набив рот, чуть пятился и садился.
– Скажи кому! Засмеют. Где это видано, чтобы дикий зверь сразу к руке потянулся? Ну Мишка! Вот уж везучий! То волка палкой забьет, то косого приворожит.
– Чьи кровя! – хихикнул из кухни довольный дедушка. – Мы еще не то могем!
– Вот все слушаю тебя да молчу. А чего молчать? Кровя! Вроде бы только ты и ость свет в окошке. А уж я тут ни при чем. Какие там у тебя кровя! – передразнила его бабушка. – Наша-то порода, пожалуй, пошустрей, поделовитей будет. Вон мои братовья – плечисты, бог ничем не обидел. И старики они крепкие, куда тебе, лысому! Мишка-то в отца, а он – весь в них. От матери, значит, от меня все перенял. Кровя!
– Пусть! Пусть! – уже всерьез наступал на нее дедушка. – Только ваша порода земельная, домашняя. Как есть все валенки, на смелое дело не расшевелишь. А мы-то – охотники! Вольные, каленые. Волка – поленом! Зайца – за уши. А ты как думала! Кровя! Вот они где и выплыли кровя.
Шмаков смеялся.
– Чья правда, Петр? – обратился к нему дедушка.
– Ваша! – добродушно ответил дядя Петя. – Смешались кровя, и добрые дети пошли. Лучше тех и тех.
– Вот так! – победно глянула бабушка.
Ночью заяц шуршал сеном, гремел перевернутой миской. Мишка просыпался, слышал его и все радовался, радовался… Он подумал вдруг, что беляк мог и задохнуться в петле. Куда и сон делся! Пробрался тихонько в коридор.
Мишка гладил зайца, чувствуя под легким скользким Мехом тонкие ребрышки, и жалел его. «Худышка! – шептал он тихо в темноте. – Сена вволю поесть не дают, гоняют по лесу. Не буду вас больше ловить. Хватит сена! Все не съедите. Сколько для этого животика… Ого! Молодец, набил! Вот подожди, я тебе утром морковки достану. Она сладкая! Пробовал морковку, нет? Попробуешь! И брюквы дам. У бабушки есть. И свекла есть».
– Мишанька, ты чего это не спишь?!
Мишка ловко пробежал в темноте через зал и юркнул в постель. Но он еще не спал, когда бабушка зажгла на кухне свет. Наступило повое зимнее утро. И еще не кончились Мишкины каникулы. Так здорово!
3
А время бежит!.. Не то что в городе. Мишка оглянуться не успел, а уж только три денька до отъезда осталось. Отец телеграмму прислал: почему, мол, не пишешь. Еще и писать! Тогда вообще ничего не успеешь. Но чтоб сильно-то родители не волновались, дал ответную: «Жив здоров чего и вам желаю Михаил».
Заяц Мишкин жиреть стал. Да так быстро! Щеки нарастил, бока округлил. Забавный! Все подряд ест. И с полу, и с рук. Бабушка на него нарадоваться не могла: любит, когда хорошо едят. Не понравилось только, что беляк ее резиновый сапог схрумкал, до самой подметки.
– Значит, организм требует! – утешил ее дедушка.
Мишке за сапог очень неудобно было, будто сам его съел. Да и потом чувствовал, что заяц – какая-никакая, а все же обуза для дедушки с бабушкой. Это для Мишки они готовы на все.
– Деда, я отпущу зайца…
– Да ты что, Мишатка! Пусть живет. В радость же он тебе!
– Отпущу, деда! Все равно скоро уеду, ему скучно.
– А давай так! – улыбнулся дедушка. – Вынесем на крыльцо: убежит – бог с ним, останется – пусть живет.
Вынесли зайца утром. Дядя Петя Шмаков тоже присутствовал, даже волновался.
– Не пугай его, Мишка! – приговаривал он. – Тихонечко, будто на прогулку!
Беляк сидел на крыльце и смешно подергивал лапками.
– Отвык от снежка-то! – сказал дедушка и закурил.
– А старый-то что волнуется? – посмотрела на него бабушка.
– Сама-то! Оделась бы! Выскочила…
Заяц потянулся шеей, обнюхал Мишкин валенок.
Отпрянул, соскочил на одну ступеньку вниз. Оглянулся Спрыгнул на дощатый заснеженный настил, приладил к спине уши и дал стрекача. Только его и видели!
– Ну вот! – грустно сказал дедушка. – Из рук ел…
– Пирожки любил, – тоже грустно сказала бабушка.
– И сапоги! – добавил дядя Петя Шмаков.
Дедушка засмеялся. Бабушка улыбнулась и пошла в дом. А Мишка смотрел туда, куда понесся обрадованный беляк, и переживал за него. Чудак все-таки! Там и холодно, и голодно, и волки.
– Ничего, Миш! – дядя Петя тронул мальчика за плечо. – Всякому дома лучше. Вот только бы под ружье не подлез – поверил в людей-то.
– Надо… – Мишка чуть задумался. – Надо всем охотникам сказать, что в лесу бегает ручной заяц. Пусть не стреляют!
Дедушка посмотрел на Шмакова:
– А что? Скажем, Петр! Пусть не трогают зайца!
– Скажем, – согласился Шмаков. – Только ты. Миш, медведей в дом не таскай. А то не на кого и охотиться-то будет.
– Ладно! – великодушно пообещал Мишка. Что он. шуток не понимает, что ли!
И всем сделалось весело.
Клетку разбирать не стали: а вдруг заяц передумает и вернется? Он не вернулся. Уже ночь наступила. Все, нечего его ждать…
Мишка» места себе не находил. Пусто как-то. Тоска просто. Да что там телевизор! Добра-то.
Потом пришел дядя Петя. Веселый, руки потирает.
– Во, Миш! Что я тебе сейчас скажу!
– Опять баламутить? – сердито посмотрела на него бабушка. – Парень только успокоился!
– Вот характер! – чуть слышно сказал дедушка, когда бабушка отлучилась на кухню. – Ну что там, Петр?
Шмаков оглянулся, будто знал какую-то тайну.
– У моего стожка горностай набродил! Мышкует. Я что думаю: это же какое можно чучело сделать! Вот бы Мишка и увез в школу, а? Такая диковинка!
– Да время-то! – вздохнул дедушка. – Пока словишь…
– Чего ловить-то! Сейчас ледянку сделаем, утром поставим.
Мишка заволновался. Сам себя не понимал. Вроде бы и жалко немного зверька, да, с другой стороны… Вот бы ребята ахнули! Шутка ли – горностай! Цари шубы из него носили. Белее снега!
– Ну что, Мишатка, словим? – спросил дедушка.
– Воды только принесите, ловильщики, – сказала, появляясь на пороге, бабушка.
Полное ведро воды оставили на ночь на крыльце. А утром, перед тем как идти на конюшню, дедушка занес его в дом. Пока пили ранний чай – Мишке тоже не спалось, – ведро отходило от холода у печки. Потом дедушка просверлил во льду дырочку со стаканное донышко, перелил воду в кастрюлю и стал шевелить лед. Мишка так боялся, что ничего не получится! Лед-то хрупкий. Но дедушка не боялся, он шевелил и шевелил его, потом разом вынул из ведра.
– Не урони, старый! – бабушка, оказывается, тоже переживала.
В руках у дедушки искрилось от лампочки прозрачное, будто хрустальное, сказочное какое-то ведро.
– Вот и все! На морозец его, на морозец! – Дедушка нырнул в сени. Тут подоспел дядя Петя. Он вынул из кармана фуфайки лохматое куриное крылышко.
– Вот и привада. Айда поставим!
– На работу не опоздайте! – крикнула вслед бабушка.
Шмаков шел впереди, чуть прихрамывая и увязая в снегу. За ним – Мишка, переходя на бег, спотыкаясь.
– Скорей, а то не догоним! – посмеивался дедушка.
За оградой, у стожка, дядя Петя стал разгребать снег. В яму опустили ледяное ведре, притоптали его собранным снова снегом, сверху притрусили сеном. Шмаков опустил в отверстие крыло.
– Ну вот и все! Повезет – наш будет.
Еще в темноте вернулись домой. Дядя Петя пошел заводить трактор, а дедушка – запрягать Гнедка.
До обеда Мишка ходил сам не свой. Томило ожидание.
– Да ты, Мишанька, успокойся! – не выдержала бабушка. – Днем он ни в жисть не попадется. Он только по ночам охотится. В кино сходи, а? Время-то и пройдет.
Какое там кино! Тоже развлечение…
Мишка пошел проведать Ветку, но на дверях у Шмаковых снова висел замок. А так, одному, во двор заходить было неудобно. Завернул к стожку…
Он сидел за столом, когда ввалился замерзший дедушка.
– Может, сходим? – спросил, не раздеваясь.
– Чего ходить-то! – махнула рукой бабушка. – Мишанька уже проверил.
Ну бабушка! Мишка чуть не подавился.
– Придет! – Дедушка вроде не заметил, как Мишка смутился. Сел за стол и принялся за борщ.
Бабушка поставила на стол сковороду с жареной картошкой, банку холодного молока.
– Поставил я Гнедка, – сказал дедушка. – Пойдем сейчас с Мишаткой колоды проверим.
– А успеете к ночи? – встревожилась бабушка. – Не ближний свет.
– Сколь успеем! Глядишь, на ушицу и принесем.
– Вот и славно! Зимой ушица – божий дар.
Мишка ничего не знал про колоды, но спрашивать не стал: и так узнает!
Собрались они с дедушкой быстро. Дедушка только и взял с собой мешок да топор.
– Бегом нельзя, Мишатка! – сдерживал он. – Распаришься, а потом холодком пронижет. Это ж все! Воспаление легких.
Еще до реки стали попадаться плотные заячьи тропы. Следы на них свежие, четкие. Может, и Мишкин беляк только что пробегал тут? А вдруг выскочит сейчас и – прямо к Мишке!
– Гля, Мишатка! Кто вот это настрочил, а?
Мишка вглядывался в крестики следов, но так и не понял.
– Рябчики! – дедушка пошел дальше. – А вот?
След какой-то странный: две точки, две точки. Может, это копытца раздваиваются?
– Коза, наверно…
– Правильно, колонок! – засмеялся дедушка. – Он всегда лапки вместе держит. Так меньше проваливается. И соболь так же бегает, и горностай. Только у соболя след крупный, почти по твоей ладошке. А у горностая помельче, поострее. А вот, смотри…
– Волк! – сразу определил и заволновался Мишка.
– Не совсем! – улыбнулся дедушка. – Лиса. Вишь, как ходит – цепочку тянет. Следок за следком, что по ниточке. А лапка очень уж аккуратная, листочком. Волк – что собака, пальцы у него вразброс. Да и след двойной, нестройный.
Так, не пропуская ничего и все объясняя молчаливому Мишке, дедушка привел его к речке.
– Во! Глянь…
От стога сена удалялись, держась близко к снегу, большие желтые птицы.
– Косули! – Дедушка остановился и достал портсигар. – Голодновато им сейчас, Мишатка. Пусть заимствуют, а? Не обеднеем! Да и лишку я прикосил. Шмаков тоже их, можно сказать, учел. Есть у меня лицензия на двух косулек, но как-то рука не поднимается. Пусть живут, а?
– Конечно! – горячо поддержал Мишка. – Бить – так медведя.
– Да и медведя сейчас абы кому не дают. Тоже разрешение нужно.
– Ну! Что же, он на тебя бросается, а ты его не тронь?!
– А с чего бы он на тебя бросался? Медведь – зверь смирный.
– Ага! Смирный…
– Конечно, бывают случаи – на раненого наткнешься или непотревоженного. Если его зимой из берлоги выгонишь – тогда все. Озвереет вконец. Это шатун. Такого бить не запрещается.
Они шли по плотному снегу – вдоль замерзшей реки. На втором ее повороте, в самом центре излучины, оказалось устье широкого ручья. За ближайшими кустами лед был затрушен сеном.
– Вот и пришли, Мишатка. Отдохни, сейчас будем проверять.
Отдохни! Бревна катал, что ли? Ну ладно, пусть покурит…
Дедушка накурился и принялся за сено: стал сдвигать его на новое место. А под снегом лед тонкий-тон-кий – ступи попробуй! Все дно как на ладони. Камни, песок и коряги.
– Колья-то не трогай, Мишатка! А то уплывут паши колоды.
Дедушка достал из мешка топор и стал крошить чистый лед, пробивать его от берега до берега.
– Ну, вот и все. Теперь посмотрим!
Дедушка потянул за кол.
– Крепче держи, Мишатка! Не вырвет?
Течение было сильное, но Мишка с дедушкой-сильнее. Из воды показался темный дощатый ящик. Вот подтянули его к кромке, вот он пополз по заснеженному прочному льду.
– Баста! Открывай дверцу! Да вон, вон – сзади. Ну не голыми же руками, Мишатка! Куда торопишься?
Мишка приподнял дверцу-дощечку, заглянул внутрь и тут же отпрянул: в ящике копошились черные змеи.
– Э! Налимов испугался! Вот чудак.
Налимы! Мишка много знал про них. Отец часто рассказывал, как ловил их в детстве. Ночами – на живца, днем – колол вилкой в камнях. Но Мишка почему-то думал, что налимы совсем не такие. Уж больно они оказались страшные… Ну не страшные, а какие-то неприятные. Ишь, скользят! Усы распустили.
– Маловато, Мишатка, маловато. Четыре штучки Ну ладно, клади в мешок! Вторую потянем.
Мишка ухватил одного налима за хвост, потянул кверху. Рыба дернулась, будто подпрыгнула. Мишка резво отскочил. Налим скользил по льду возле самой кромки воды. Дедушка смотрел на него, но не шевелился. Мишка опомнился, бросился вперед и схватил рыбу почти в воде.
– Шустряк! – засмеялся дедушка. – А я, грешным делом, подумал, что уйдет.
– Я ему уйду! – Мишка стал выхватывать из колоды сильную рыбу и толкать ее в мешок.
Во второй колоде оказалось всего два усатика, а в третьей, что ближе к берегу, и вовсе ни одного.
– Ничего! На уху хватит. Сейчас больше и не будет, ход давно кончился. В ход-то колоды не ставят – браконьерство. Этак можно всего налима вывести. Давай-ка стянем ловушки на берег.
Солнце тускнело, висело совсем низко – вот-вот нырнет в чащобу.
– Попей, Мишатка, из проруби!
– Зачем, деда?
– Попей, попей! Это ручей особый. Попьешь из него – снова сюда вернешься когда-нибудь. Так потянет – никакая сила не удержит.
– Я и так вернусь, деда! – сказал Мишка, опускаясь на колени. Первый глоточек он сделал осторожно, словно боялся обжечься холодом. Потом осмелел и стал пить легко, как из кружки.
– Ну хватит, хватит! Горло побереги.
– Деда, а если папке этой воды повезти – его потянет сюда?
– Кто его знает… Вообще-то пить прямо из ручья надо.
– Эх, бутылку не взяли, а то попробовали бы.
– А ты, Мишатка, расскажи про этот ручей ему, про налимов, про особую воду. Это его тоже должно потянуть.
– Конечно! Я ему все расскажу. Про зайца, горностая…
– Про волка, Мишатка!
– Про волка?… А что про волка?
– Ну, как ты его поленом оглушил!
– …Не надо, деда. Мама знаешь какая! Больше сюда не пустит…
Рукавицы у Мишки обледенели, но внутри были сухие, теплые. Дедушка нес мешок, а Мишка топор.
К дому подошли уже в темноте.
Дядя Петя Шмаков ждал их в прихожей.
– А я уже встречать вас собрался! Что долго-то? Не провалились?
– Да вот рыбу кое-как дотащили! – Дедушка бросил мешок на пол, и он стукнул, будто был с камнями.
– Все не пустые! – Бабушка бросала налимов в эмалированную чашку. – Картошка уж сварилась, сейчас и ушица будет. Садитесь ужинать! Вон пирожки пока, а там и уха будет.
Дядя Петя не раздевался.
– Чего ты, Петр? – удивился дедушка.
– Да я… Это… Может, пойду сначала ледянку проверю?
– И то! – Дедушка пошел к вешалке. Мишка стал поспешно натягивать валенки.
– Совсем спятили! – всплеснула руками бабушка. – С мороза – и на мороз… Мальчишку-то чего таскать?!
– А ты удержи его! – сказал дедушка. – Удержи-ка своими пирожками! Чьи кровя!
– Опять за свое!
Бабушка обиженно повернулась и пошла к плите.
Сначала шли молча. Всем было немного неловко.
– Ты куда-то не туда ведешь, Петр! – опомнился дедушка.
– Туда, туда! – Шмаков прибавил шагу. – В клубе собрание охотников. И так уж опоздали….
…И вот все это уже прошло. Все. И собрание, и проводы Мишки. Стучат колеса, поезд спешит в город. Туда, где трамваи, катки, мороженое, театры, где ночью светлые улицы и много народу. Оттуда, где фыркает в конюшне трудяга Гнедко, где улицы присыпаны сеном и силосом, где над каждым домиком стоят по утрам столбы белого дыма, где глухой лес и быстрая река, чистый ручей с непростой водой… Туда, где мама и папа. Оттуда, где бабушка и дедушка…
Вот было бы так: если скучно жить, можно сделать, чтобы дни летели быстро-быстро! А если жить интересно, чтоб шли они еле-еле, чуть заметно. Тогда Мишка еще бы был у дедушки…
Вагон покачивается, покачивается Мишка на своей полке. А в окне уже ночь. Дедушка, наверное, заряжает патроны, готовится к новой облаве. Бабушка телевизор смотрит. Нет, делает вид, что смотрит, а сама считает дни, когда снова заявится он, Мишка… Пролетело бы это время как одна ночь. Утром бабушка глядь, а Мишка уже на пороге!
– Ой! Мишанька! Вернулся… Случилось что?
– Да нет, баба, снова каникулы!
– Да что же это мы, старый, проспали, что ли!?
– Проспали! Какое – проспали. Это Мишатка ведь из ручья моего, особенного, попил. Вот и захотел вернуться. Так захотел, что время колесом пошло! Ты, Мишатка, отцу про ручей рассказывал?
– Ой, деда! Некогда же было… Я даже не успел его увидеть.
– Это ты чересчур уж много воды попил! Ну ничего! Ничего. Потом расскажешь. Только не забудь, ладно?
Вагон покачивался. Мишка старался понять – что же получилось? Снова, что ли, от дедушки едет? Опять каникулы пролетели? Догадался наконец. Какой быстрый сон! Появился и исчез. Мелькнул, как горностай..
…Рано утром Мишку разбудил дядя Петя.
– Ты, Миш, не серчай! Я уж по ходу ледяшку прихватил… Глянь! Вон сидит…
Мишка бросился к двери.
– Куда же ты голенький-то! – Бабушка схватила что подвернулось под руку – штаны, носки, заспешила за Мишкой: – Надень, надень! Успеешь, налюбуешься…
