Текст книги "Ган Исландец"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Сын мой! Сын мой!

Разбойник захохотал. Трудно представить себе что-нибудь ужаснее смеха, слившегося с рыданиями отца над трупом сына.

– Клянусь предком моим Ингольфом! Кричи сколько душе угодно, граф Алефельд, ты его не разбудишь!

Вдруг его свирепое лицо омрачилось, глухим голосом он продолжал:

– Оплакивай твоего сына, я мщу за моего.

В эту минуту послышался шум поспешных шагов в галерее. Ган Исландец с удивлением оглянулся назад и увидал четырех рослых людей, ворвавшихся в залу с саблями наголо; пятый, приземистый толстяк, следовал за ними, держа в одной руке факел, в другой шпагу. Он был закутан в такой же темный плащ, как и великий канцлер.

– Ваше сиятельство, – произнес он, – мы слышали ваши крики и поспешили к вам на помощь.

Читатель, без сомнение, узнал уже Мусдемона и четырех вооруженных лакеев, составлявших свиту графа.

Когда яркое пламя факела осветило внутренность залы, вновь прибывшие остолбенели, пораженные ужасом при страшном зрелище, представившемся их взору. С одной стороны валялся окровавленный остов волка; с другой – обезображенный труп молодого офицера; далее его отец с исступленным взором, испускавший дикие вопли, а перед ним грозный разбойник, обративший к нападающим свое отвратительное лицо, выражавшее удивление, но без малейшего признака страха.

При виде неожиданной помощи, мысль о мщении мелькнула в голове графа и привела его от отчаяние к ярости.

– Смерть разбойнику! – вскричал он, обнажая свою шпагу. – Он убил моего сына!.. Смерть ему! Смерть!

– Он убил господина Фредерика? – сказал Мусдемон, но свет факела, который он держал в руке, не показал ни малейшего волнение на лице его.

– Смерть! Смерть! – повторял граф в исступлении.

Все шестеро бросились на разбойника. Изумленный быстрым нападением, он отступил к отверстию, выходившему над пропастью, с свирепым ревом, выражавшим скорее ярость, чем испуг.

Шесть шпаг были направлены против него, но взоры его сверкали ярче, черты лица имели более угрожающее выражение, чем у нападающих. Он схватил свой каменный топор и, принужденный численностью противников ограничиться лишь обороной, стал вертеть им с такой быстротой, что круг вращение топора служил ему как бы щитом. Тысячи искр отскакивали с звоном от острие шпаг, ударявшихся о лезвие топора; но ни один клинок не коснулся тела разбойника. Однако, утомленный предшествовавшей борьбой с волком, он мало-помалу отступал назад и вскоре увидел себя припертым к двери, открывавшейся над пропастью.

– Друзья, – вскричал граф, – смелее! Сбросим в пропасть чудовище!

– Скорее звезды упадут туда с неба! – возразил разбойник.

Между тем нападающие удвоили пыл и отвагу, приметив, что малорослый принужден был спуститься на первую ступень, нависшую над бездной.

– Ну, толкайте! – кричал великий канцлер. – Еще одно усилие и он полетит в бездну! Злодей! Ты совершил свое последнее преступление. Смелее, товарищи, смелее!

Не отвечая ни слова, разбойник правой рукой продолжал размахивать своим страшным топором, левой же схватил рог, висевший у пояса и, поднеся к губам, извлек из него несколько хриплых протяжных звуков. Тотчас же в ответ на них из пропасти послышалось рычанье.

Несколько мгновений спустя, в ту минуту, когда граф и его клевреты, все наступая на малорослого, принудили его спуститься на вторую ступень, на закраине отверстия появилась вдруг огромная голова белого медведя. Пораженные удивлением, смешанным с ужасом, наступающие отшатнулись от двери.

Медведь тяжело взобрался по ступеням лестницы, раскрыв окровавленную пасть и оскалив острые зубы.

– Спасибо, мой храбрый Фриенд! – вскричал разбойник.

Воспользовавшись изумлением противников, он бросился на спину зверя, который стал спускаться, пятясь задом и обратив свою угрожающую пасть к врагам своего хозяина.

Вскоре опомнившись от изумление, они увидали медведя, который уносил от них разбойника, спускаясь в пропасть так же, как и вылез из нее, то есть цепляясь за старые стволы дерев и выступы скал. Они хотели было сбросить на него каменную глыбу, но прежде чем успели сдвинуть с места древний кусок гранита, лежавший там спокон веку, разбойник и его чудный конь исчезли в пещере.

XXVI

Да, глубокий смысл часто таится в том, что люди называют случайностью. Какой-то таинственный перст как бы указывает событиям их путь и цель. Мы жалуемся на капризы фортуны, на причуды судьбы, как вдруг из этого хаоса блеснет или страшная молния, или светлый луч, – и мудрость человеческая смиряется перед высокими поучениями рока.

Если бы, например, когда Фредерик Алефельд рисовался в пышном салоне перед взорами копенгагенских красавиц великолепием своего костюма, тщеславился своим чином и самонадеянностью своих суждений; если кто-нибудь одаренный даром провидение явился бы тогда смутить его легкомысленный ум грозным предвещанием, сказал бы ему, что этот блестящий мундир, составлявший всю его гордость, послужит некогда к его гибели, что чудовище во образе человеческом станет упиваться его кровью подобно тому как он сам – беспечный сластолюбец – упивается французскими и богемскими винами; что волосы его, для которых он не мог наготовиться всевозможных благовонных эссенций и духов, будут волочиться в пыли пещеры диких зверей; что рука, на которую с такой грацией опирались красавицы Шарлоттенбурга, будет брошена медведю как полуобглоданная кость дикой козы, – чем ответил бы Фредерик на эти мрачные предсказания? Взрывом громкого хохота и пируэтом; а что еще ужаснее, – все благоразумные люди одобрили бы эту безумную выходку.

Но вникнем еще глубже в его судьбу. Не видим ли мы таинственной странности в том, что преступление графа и графини Алефельд пало наказанием на их же голову? Они составили позорный заговор против дочери узника; случай доставил этой несчастной покровителя, который счел необходимым удалить их сына, исполнителя их гнусного умысла. Этот сын, их единственная надежда, услан далеко от места своих позорных злоумышлений и едва успел прибыть к месту своего нового назначение, как становится жертвою другого случая-мстителя. Таким образом, желая обесславить невинную беззащитную молодую девушку, они сами толкнули преступного, но дорогого их сердцу сына в могилу. По собственной вине эти презренные накликали на себя несчастие.

XXVII

Рано утром, на другой день после визита в Мункгольмский замок, Дронтгеймский губернатор приказал заложить дорожную карету, рассчитывая уехать в то время, когда графиня Алефельд еще спит; однако, мы имели уже случай заметить, что сон ее был самый чуткий.

Генерал подписал последние распоряжение епископу, в руки которого временно переходила его власть, и надев подбитый мехом редингот, хотел уже выйти из кабинета, как вдруг лакей доложил о прибытии высокородной канцлерши.

Эта помеха привела в страшное смущение старого солдата, привыкшего смеяться под градом картечи сотни пушек, но пасовавшего перед женским лукавством. Тем не менее он довольно развязно раскланялся с коварной графиней и только тогда досада изобразилась на лице его, когда она наклонилась к его уху с хитрым видом, замаскированным напускной таинственностью:

– Ну-с, достойный генерал, что он сказал вам?

– Кто? Поэль? Он сказал, что карета будет сейчас готова…

– Генерал, я говорю о мункгольмском узнике.

– А!..

– Дал он вам удовлетворительные объяснение на ваши вопросы?

– Но… само собою разумеется, графиня, – отвечал губернатор с замешательством.

– Есть у вас доказательства, что он замешан в бунте рудокопов?

Левин Кнуд не мог удержаться от восклицания.

– Сударыня, он невинен.

Генерал замолчал, чувствуя, что выразил убеждение сердца, а не рассудка.

– Он невинен! – повторила графиня с изумленным и вместе с тем недоверчивым видом.

Она опасалась, что Шумахер действительно доказал генералу свою невинность, которую в интересах великого канцлера необходимо было во что бы то ни стало очернить.

Поразмыслив, губернатор ответил настойчиво канцлерше сомнительным, смущенным тоном, вполне успокоившим ее опасения:

– Невинен… да, если вам угодно…

– Если мне угодно, генерал!

Коварная женщина расхохоталась и этот смех уязвил губернатора до глубины души.

– Сударыня, – сказал он сухим тоном, – позвольте мне одному лишь вице-королю дать отчет в моем объяснении с бывшим великим канцлером.

С глубоким поклоном он поспешил спуститься на двор, где уже ждала его карета.

– Уезжай, странствующий рыцарь, – подумала графиня Алефельд, входя в свои покои, – твой отъезд отнимает защитника у наших врагов и послужит сигналом к возвращению моего Фредерика. Слыханное ли дело, осмелиться услать в эти ужасные горы самого элегантного копенгагенского кавалера! К счастию, теперь не трудно будет вернуть его сюда.

Размышляя о сыне, она обратилась к своей доверенной служанке:

– Милая Лизбета, пришли из Бергена две дюжины тех маленьких гребенок, которые щеголи носят теперь в волосах; справься о новом романе знаменитой Скюдери и позаботься, чтобы непременно каждое утро мыли в розовой воде обезьяну моего дорогого Фредерика.

– Как! Сударыня, – спросила Лизбета, – разве господин Фредерик вернется?

– Конечно; и чтобы устроить ему приятную встречу, надо исполнить его просьбы. Я хочу сделать ему сюрприз, когда он вернется.

Бедная мать!

XXVIII

Орденер, спустившись с башни, откуда смотрел на Мункгольмский маяк, долго искал повсюду своего злополучного проводника, Бенигнуса Спиагудри. Долго звал он его, но отвечало ему только эхо окрестных развалин.

Удивленный, но не испуганный таким непонятным исчезновением, он приписал его паническому ужасу, обуявшему трусливого смотрителя Спладгеста, и великодушно упрекая себя за то, что оставил его одного на несколько минут, решился провести ночь на Оельмском утесе и обождать его возвращения. Подкрепив себя пищей и завернувшись в плащ, он улегся близ потухающего костра, целуя локон волос Этели, и вскоре крепко заснул. И с тревожным сердцем можно спать, когда совесть чиста.

С восходом солнца он был уже на ногах, но от Спиагудри нашел только котомку и плащ, забытые им в башне и указывавшие, с какой поспешностью решился он на побег. Потеряв всякую надежду встретиться с ним по крайней мере на Оельмском утесе, Орденер решился отправиться в дальнейший путь без проводника, тем более, что на следующий день должен был застать Гана Исландца в Вальдергогской пещере.

Из первых глав этого рассказа можно было понять что Орденер с давних пор уже привык к утомительной скитальческой жизни искателя приключений. Несколько раз уже посетив северные провинции Норвегии, он не нуждался в проводнике особенно теперь, когда знал, где найти разбойника. Одиноко направился он к северо-западу, ощущая отсутствие Бенигнуса Спиагудри, который сказал бы ему, сколько кварца или шпата содержат те или другие холмы, какое предание сохранилось о каждой развалине, объяснил бы ему, отчего произошел тот или другой разрыв в почве, от наводнение ли, или от какого-либо древнего вулканического извержения.

Целый день бродил он в горах, которые, подобно ребрам, отходят на известном расстоянии от главной горной цепи, пересекающей в длину всю Норвегию, тянутся, постепенно понижаясь, вплоть до моря, где и скрываются. Вот почему берега этой страны представляют собою ряд мысов и заливов, а внутренность – непрерывную смену гор и долин, так что эта странная конфигурация почвы позволяет сравнивать Норвегию с огромным рыбьим хребтом.

Путешествие по этой стране не представляет больших удобств. Приходится то идти вместо дороги по каменистому руслу высохшего потока, то перебираться по зыбким мостам из древесных стволов, перекинутых через дорогу, которая превратилась в русло только-что зародившегося потока.

Орденер шел иной раз по целым часам, не встречая следа человеческого присутствие в этих диких местах и изредка лишь примечая крылья ветряной мельницы на вершине холма или прислушиваясь к отдаленному стуку кузниц, дым которых клубился по ветру подобно черному султану.

Изредка попадался крестьянин верхом на низенькой серой лошади, с понуренной головой, менее дикой однако, чем ее хозяин; или торговец пушным товаром на дровнях, запряженных двумя оленями, позади которых болталась длинная узловатая веревка, стучавшая по каменистой дороге и пугавшая этим волков.

Если Орденер просил торговца указать дорогу к Вальдергогской пещере, кочующий купец, знавший только название и местоположение селений, которые ему приходилось проезжать, отвечал равнодушно:

– Ступайте все к северо-западу, пройдите деревню Гервалин, минуйте Додлисакскую лощину и к ночи вы доберетесь до деревушки Сурб. В двух милях от нее находится Вальдергогская пещера.

Если же Орденер обращался с тем же вопросом к крестьянину, тот, пропитанный насквозь преданиями и легендами страны, качал головой и останавливал свою серую клячу, бормоча:

– Вальдергог! Вальдергогская пещера! Там поют камни, там пляшут кости и живет исландский демон! Наверно не Вальдергогскую пещеру ищет ваша милость?

– Нет, именно ее, – ответит Орденер.

– Ну, стало быть у вашей милости померла матушка, или сгорела ферма, а то может быть сосед украл жирного борова?

– Ничуть не бывало, – возразит молодой человек.

– Так значит колдун заворожил вашу милость.

– Добрый человек, я спрашиваю у тебя, как пройти к Вальдергогу.

– Я и отвечаю вам, сударь. Ступайте все к северу! Я знаю, как вы пойдете, но интересно знать как-то вы вернетесь.

С этими словами крестьянин удалялся, осеняя себя крестным знамением.

Трудность и печальное однообразие дороги увеличил мелкий пронизывающий дождь, который стал накрапывать с полудня. Ни одна птица не решалась подняться в воздухе, и Орденер, иззябнув под своим плащем, видел только как кружились над его головой коршуны, кречеты или соколы-рыболовы, которые при шуме его шагов стремительно вылетали из озерного тростника с рыбою в когтях.

Пройдя осиновый и березовый лес, примыкавший к Додлисакской лощине, молодой путешественник в глухую ночь прибыл в деревушку Сурб, где, как помнит читатель, Спиагудри намеревался расположить свою главную квартиру.

Запах смолы и дым от каменного угля предупредили Орденера, что он приближается к рыбачьему селению. Он пошел к первой хижине, примеченной им в темноте. Низкий, тесный вход был завешан по норвежскому обычаю большою прозрачной рыбьей кожей, освещенной в эту минуту красноватым дрожащим пламенем пылающего очага. Орденер постучал в деревянную раму двери, закричав:

– Путешественник!

– Войди, войди, – ответил чей-то голос изнутри.

В ту же минуту услужливая рука подняла дверной кожух. Орденер вошел во внутренность жилища норвежского рыбака. Это был род круглой землянки. Посредине пылал костер, в котором красное пламя торфа смешивалось с бледноватым пламенем ели.

Близ очага за столом, уставленным деревянными тарелками и глиняными кружками сидел рыбак, жена его и двое детей в лохмотьях. На противоположной стороне меж сетей и весел спали два оленя на подстилке из листьев и кож, которая в то же время служила постелью хозяевам хижины и гостям, каких Бог пошлет. С первого взгляда невозможно было различить внутреннее устройство хижины, так как едкий, густой дым, с трудом пробивавшийся в отверстие, проделанное на вершине кровли, застилал все предметы густым волнующимся покровом.

Лишь только Орденер переступил порог, рыбак и его жена поднялись из-за стола и радушно приветствовали посетителя. Норвежские крестьяне любят принимать путешественников, быть может столько же по живой любознательности их, сколько по врожденной склонности к гостеприимству.

– Вы, сударь, должно быть проголодались и порядком прозябли, – начал рыбак, – посушите ваш плащ у огня, а превосходный риндеброд утолит ваш голод. А потом, ваша милость, удостойте сообщить нам, кто вы такой, откуда и куда держите путь и какие сказки рассказывают старые бабы на вашей сторонке.

– Да, сударь, – подхватила женщина, – а к куску превосходного риндеброда, как сказал мой муженек, вы можете присоединить лакомый кусочек соленой трески, приправленной китовым жиром. Садитесь за стол, господин чужестранец.

– А если ваша милость не жалует мяса святого Усуфа[37]37
  Святой Усуф – покровитель рыбаков.


[Закрыть], – продолжал рыбак, – обождите минутку, ручаюсь, что вы отведаете мяса самой лучшей козули или по крайней мере крылышко королевского фазана. Мы поджидаем самого искусного охотника во всех трех округах. Не так ли, добрая Маас?

Маас, норвежское слово, с которым рыбак обратился к своей жене, значит чайка. Неизвестно, было ли это настоящее имя или только ласковое прозвище, но жена по-видимому нисколько не обиделась им.

– Еще бы, самый искусный охотник! – с гордостью ответила она. – Это мой брат, знаменитый Кеннибол! Да хранит его Господь! Он пришел погостить к нам на несколько дней и вы можете, господин чужестранец, выпить с ним из одной кружки славного пивца. Он такой же странник, как и вы.

– Спасибо, добрая хозяйка, – улыбаясь, сказал Орденер, – но мне придется удовольствоваться твоей аппетитной треской и куском риндеброда. Мне недосуг ожидать твоего брата знаменитого охотника, я должен пуститься в путь, не теряя времени.

Добрая Маас, с одной стороны раздосадованная скорым уходом чужестранца, с другой – польщенная его похвалой ее треске и брату, вскричала:

– Спасибо вам, сударь, на добром слове… Но неужели вы так скоро уйдете от нас?

– Да, мне нельзя мешкать.

– И вы хотите пуститься в горы в такое время, в такую погодку?

– Важное дело принуждает меня к этому.

Ответ молодого человека подстрекнул врожденное любопытство его хозяев и в то же время удивил их.

Рыбак встал из-за стола и сказал.

– Сударь, вы находитесь у Христофора Бальдуса Брааля, рыбака деревушки Сурб.

Жена добавила:

– Маас Кеннибол, его жена и служанка.

Когда норвежские крестьяне хотят вежливо узнать имя незнакомца, они имеют обыкновение объявлять сперва свое.

Орденер ответил:

– А я путешественник, не знающий ни имени своего, ни дороги, по которой ему придется идти.

Этот своеобразный ответ показался неудовлетворительным рыбаку Браалю.

– Клянусь короной старого Гормона, – вскричал он, – я думал, что в настоящее время во всей Норвегии только один человек не уверен в своем имени. Я говорю о благородном бароне Торвике, который, как слышно, скоро получит титул графа Даннескиольда, по причине славной свадьбы своей с дочерью канцлера. Вот, добрая Маас, самая свежая новость, которую узнал я в Дронтгейме. Поздравляю вас, господин чужестранец, с этим сходством с сыном вице-короля, графа Гульденлью.

– Если уж ваша милость, – подхватила Маас с лицом, разгоревшимся от любопытства, – не желаете ничего сказать нам про себя, не можете ли сообщить хоть каких-нибудь вестей, например, о славной свадьбе, про которую говорит мой муж?

– Да, – заметил рыбак с важным видом, – это самая свежая новость. Не пройдет и месяца, как сын вице-короля женится на дочери великого канцлера.

– Вряд ли, – сказал Орденер.

– Вы сомневаетесь, сударь? Могу вас уверить, что дело слажено. Я знаю это из верных источников, так как слышал от господина Поэля, доверенного слуги благородного барона Торвика, то есть именитого графа Даннескиольда. Уж не замутила ли воду буря в эти шесть дней? Может быть этот славный союз не состоится?

– Я так думаю, – ответил улыбаясь молодой человек.

– Ну, значит, я ошибся. Не разводи огня, прежде чем рыба не попалась в сети. Да верно ли, что свадьба разошлась? От кого вы узнали эту новость?

– Ни от кого, – ответил Орденер, – я сам так думаю.

При этих наивных словах, рыбак не мог удержаться от смеха, не смотря на врожденную норвежцам вежливость.

– Простите, сударь. Сейчас видно, что вы путешественник и, без сомнение, чужестранец. Так вы думаете, что все пойдет как вы хотите, что по вашему желанию погода нахмурится или прояснится?

Тут рыбак, интересовавшийся, подобно всем норвежским крестьянам, общественными событиями своей страны, принялся объяснять Орденеру, почему брак этот не может расстроиться, что он необходим для фамилии Алефельдов, что вице-король не может отказать королю, который стоит за этот брак. Кроме того, утверждают, что истинная любовь соединяет будущих супругов; словом, рыбак Брааль вполне был уверен в осуществимости этого союза и хотел бы столь же быть уверенным в том, что завтра ему удастся убить проклятую морскую собаку, опустошавшую Мастербикский пруд.

Орденер нисколько не был расположен поддерживать политические рассуждение грубого простолюдина, и приход нового посетителя вывел его из-затруднения.

– А, вот и он, мой брат! – вскричала старая Маас.

Одно лишь прибытие ее брата могло вывести ее из глубокого удивление и восторга, с которым слушала она длинные рассуждение своего мужа.

Между тем как дети шумно кинулись на шею к своему дяде, рыбак важно протянул ему руку.

– Добро пожаловать, братец, – сказал он и, обратившись к Орденеру, прибавил:

– Сударь, вот брат наш, знаменитый охотник Кольских гор, Кеннибол.

– Здравствуйте, – сказал горец, снимая шапку из медвежьей шкуры. – Ну, братец, я так же плохо охотился на ваших берегах, как ты ловил бы рыбу в наших горах. Мне кажется, скорее можно наполнить охотничью сумку, разыскивая домовых и ведьм в мрачных лесах королевы Маб. Сестрица Маас, ты первая чайка, которую я встречаю сегодня. Вот, друзья, вся моя добыча. Из за какого-нибудь дрянного глухаря первый охотник Дронтгеймского округа принужден был обегать все прогалины в такую пору и непогоду.

С этими словами он вынул из сумки и бросил на стол белую куропатку, заметив, что эта тощая дичина не стоит и выстрела мушкета.

– Но, – пробормотал он сквозь зубы, – будь покоен, верный мушкет Кеннибола, скоро ты поохотишься за жирной дичью. Если тебе не придется портить шкуры серн и оленей, за то ты вдоволь прострелишь зеленых плащей и красных мундиров.

Эти слова, сказанные вполголоса, подстрекнули любопытство Маас.

– Что это ты сказал, братец? – спросила она.

– Я говорю, что всегда какой-нибудь домовой дергает женщину за язык.

– Правда твоя, Кеннибол, – вскричал рыбак, – эти Евины дщери любопытнее своей праматери… Ты, кажется, заговорил о зеленых плащах?

– Знаешь, дружище, – с досадой возразил Кеннибол, – я доверяю свои тайны только мушкету, так как уверен, что он их не выдаст.

– В деревне поговаривают о бунте рудокопов, – невозмутимо продолжал рыбак. – Может статься, ты проведал об этом что-нибудь, братец?

Горец схватил свою шапку и надвинув ее на глаза, искоса взглянул на незнакомца. Затем, нагнувшись к рыбаку, он шепнул ему отрывистым тоном:

– Молчи!

Рыбак покачал головой.

– Эх, брат Кеннибол, как рыба ни молчит, а все попадет в вершу.

На минуту водворилось молчание. Братья выразительно переглянулись; дети ощипывали перья лежавшей на столе куропатки; хозяйка насторожила уши, а Орденер молча наблюдал за всеми.

– Если вы плохо поужинаете сегодня, – произнес вдруг охотник, очевидно желая переменить предмет разговора, – зато с лихвой наверстаете завтра. Ну, брат Брааль, лови теперь кита, я обещаю тебе медвежьего сала на приправу.

– Медвежьего сала! – подхватила Маас. – Так ты встретил медведя в окрестностях?.. Ну, ребятишки, Патрик, Регнер, не сметь выходить из хижины… Медведь как раз сцапает!

– Успокойся, сестра, завтра вам уже нечего будет его бояться. Я действительно встретил медведя в двух милях от Сурба, и притом белого медведя. Мне показалось, что он тащил человека, или скорее какое-то животное. Но нет, скорее это был козий пастух, они ведь одеваются в звериные шкурки. Впрочем, издалека-то порядком ничего не разберешь… Меня удивило только одно обстоятельство, что медведь тащил свою добычу на спине, а не в зубах.

– На спине, братец?

– Да, на спине, и по-видимому добыча то была мертвая, так как не пыталась даже защищаться.

– Но, – рассудительно заметил рыбак, – если бы добыча была мертвая, каким образом могла она держаться на спине медведя?

– В том то и штука, ну да впрочем, это была последняя добыча мишки. Придя в деревню, я сговорился с шестью надежными товарищами и завтра, сестрица Маас, у тебя будет самая роскошная медвежья шкура, которая когда-либо рыскала по снежным горам.

– Берегись, братец, – сказала жена рыбака. – Нет ли тут какой нечисти. Может быть этот медведь дьявол…

– Да ты никак ошалела? – смеясь перебил горец. – Чтобы дьявол оборотился в медведя! В кошку, обезьяну, еще туда-сюда, статочное дело; но в медведя!.. Клянусь святым Эльдоном Заклинателем, за такое суеверие тебя засмеют дети и старые бабы!

Маас смущенно потупила голову.

– Брат, ты был моим покровителем, пока я не вышла замуж. Поступай, как внушит тебе твой ангел-хранитель.

– А где же ты встретил медведя? – спросил горца рыбак.

– По дороге от Смиазена к Вальдергогу.

– Вальдергог! – повторила Маас, осеняя себя крестным знамением.

– Вальдергог! – повторил Орденер.

– Однако, дружище, – заметил рыбак. – Надеюсь, ты не ходил в Вальдергогскую пещеру?

– Я! Избави Боже! Туда шел медведь.

– Так завтра ты туда пойдешь разыскивать его? – с ужасом воскликнула Маас.

– С чего ты это взяла? Возможно ли, чтобы медведь устроил свое логовище в той пещере, где…

Он замолчал и все трое перекрестились.

– Твоя правда, – заметил рыбак, – зверь чутьем поймет, в чем дело.

– Добрые люди, – спросил Орденер, – да чем же страшна эта Вальдергогская пещера?

Все трое с удивлением переглянулись, как бы не понимая смысла подобного вопроса.

– Ведь там гробница короля Вальдера? – продолжал молодой человек.

– Да, – ответила Маас, – каменная гробница, которая поет.

– То ли еще там, – заметил рыбак.

– По ночам там пляшут кости мертвецов, – продолжала Маас.

– То ли еще там, – заметил горец.

Все замолчали, как бы не решаясь вымолвить слова.

– Ну, – спросил Орденер, – еще какие чудеса творятся в этой пещере?

– Молодой человек, – важно заметил горец, – не говорите так легкомысленно о том, что заставляет дрожать такого старого серого волка, как я.

Молодой человек слегка улыбнулся.

– Но мне действительно хотелось бы знать, что за чудеса творятся в Вальдергогской пещере, – возразил он, – так как я иду как раз туда.

При этих словах все трое окаменели от ужаса.

– В Вальдергог! С нами крестная сила! Вы идете в Вальдергог?.. И он говорит это, – вскричал рыбак, – таким тоном, каким другой сказал бы: я иду в Левич продавать треску или на берег Ральфа ловить сельдей! В Вальдергог! Боже милостивый!

– Несчастный молодой человек! – вскричала Маас. – Должно быть он родился без ангела хранителя и ни один святой не покровительствует ему! Увы! Это слишком ясно, он по-видимому даже не знает своего имени.

– Но, милостивый государь, – спросил охотник, – на кой прах понадобилось вам соваться в эту заклятую пещеру?

– Мне надо там порасспросить кой кого, – ответил Орденер.

Эти слова удвоили удивление и любопытство слушателей.

– Послушайте, господин чужестранец; очевидно вы не знаете хорошенько наших мест. Наверно вы ошиблись, не может быть, чтобы вы шли в Вальдергог.

– Да кроме того, – добавил горец, – если вы хотите говорить с человеком, вы не найдете там никого…

– Кроме демона, – подхватила Маас.

– Демона! Какого демона?

– Да, демона, – продолжала она, – для которого поет гробница и пляшут кости мертвецов.

– Разве вы не знаете, сударь, – сказал рыбак тихим голосом, приближаясь к Орденеру, – разве вы не знаете, что Вальдергогская пещера служит обычным местопребыванием…

Жена перебила его:

– Бальдус, не произноси этого имени, оно приносит несчастие.

– Кому же оно служит местопребыванием? – спросил Орденер.

– Воплощенному Вельзевулу, – ответил Кеннибол.

– Право, добрые люди, я не понимаю, что вы хотите сказать. Мне хорошо известно, что в Вальдергоге живет Ган Исландец…

Тройной крик ужаса огласил внутренность хижины.

– Ну вот!.. Вы знали же про этого демона!..

Маас сняла с головы шерстяную повязку, призывая всех святых во свидетели, что не она произнесла это имя.

Придя несколько в себя от ужаса, рыбак пристально взглянул на Орденера, как бы находя в молодом человеке что-то непонятное.

– Знаете ли, сударь, если даже мне суждено прожить больше моего отца, который умер сто двадцати лет от роду, так и в таком случае мне не доведется указать дорогу в Вальдергог человеческому существу, одаренному разумом и верующему в Бога.

– Еще бы! – вскричала Маас. – Да нет, вы не пойдете в эту проклятую пещеру. Если вы отправитесь туда, значит вы хотите заключить договор с дьяволом.

– Я пойду туда, добрые люди, и вы можете оказать мне большую услугу, указав кратчайший путь к пещере.

– Самый кратчайший путь туда, – сказал рыбак, – это кинуться с вершины ближайшего утеса в пропасть.

– Значит, по твоему, – спросил хладнокровно Орденер, – я приду к тому же результату, предпочтя бесполезную смерть полезной опасности?

Брааль покачал головой, между тем как его брат взглянул испытующим взором на юного искателя приключений.

– А, понимаю, – вскричал вдруг рыбак, – вы хотите заработать десять тысяч королевских экю, которые обещаны синдиком за голову Исландского демона.

Орденер улыбнулся.

– Послушайте меня, сударь, откажитесь от вашего намерения, – взволнованно продолжал рыбак, – я стар и беден, но ни за что не отдал бы остатка моей жизни за все ваши королевские экю, если бы даже мне оставалось жить только день.

Сострадательный, умоляющий взгляд женщины выжидал, какое действие произведет на молодого человека просьба ее мужа.

Орденер поспешил ответить:

– Обстоятельства гораздо более важные принудили меня отыскивать разбойника, которого называете вы демоном для других, а не для себя…

Горец, не спускавший глаз с Орденера, вдруг перебил его:

– Теперь и я понял вас; я знаю, зачем вы ищете Исландского демона.

– Я хочу вызвать его на бой, – сказал молодой человек.

– Вам даны важные поручение, не так ли? – спросил Кеннибол.

– Я только что это сказал.

С таинственным видом горец подошел к молодому человеку и к величайшему изумлению Орденера, шепнул ему на ухо:

– Для графа Шумахера Гриффенфельда, не так ли?

– А ты почему знаешь, мой милый? – вскричал Орденер.

Действительно, трудно было объяснить себе, каким образом норвежский горец мог узнать тайну, которую он не доверил никому, даже генералу Левину.

Кеннибол нагнулся к нему:

– От души желаю вам успеха, – сказал он тем же таинственным тоном. – Бог поможет благородному человеку, защищающему так отважно угнетенных.

Изумление Орденера достигло такой степени, что он едва мог спросить горца, каким образом проведал он цель его путешествия.

– Ни слова более, – шепнул Кеннибол, приложив пальцы к губам. – Надеюсь, что ваше объяснение с обитателем Вальдергогской пещеры увенчается успехом. Рука моя, подобно вашей, к услугам мункгольмского узника.

Прежде чем Орденер успел ответить ему, он продолжал громким голосом: