Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Вперед! – мой собственный крик прозвучал в голове, как из-под толщи воды. – Перебежками! Огонь по готовности!

Приказ сработал, выведя людей из ступора. Спотыкаясь и кашляя от едкого дыма, отряд начал выбираться из укрытий. Первым из оцепенения вышел Разин. Его лицо напоминало маску языческого божества. Он ничего не крикнул, лишь молча махнул рукой, и его гренадеры, самые закаленные в боях, двинулись за ним.

Организованный прорыв. Мы двигались короткими бросками, используя выжженную землю, обломки повозок и даже тела как укрытие. Авангард составила штурмовая группа Разина: они не лезли в рукопашную, их задачей было шквальным огнем подавлять любые очаги сопротивления. Оставшись позади, на нашем земляном валу, Дубов со своими стрелками прицельно бил по тем туркам в тылу, кто пытался поднять голову. Так мы создали огневой коридор, узкую зону подавления, через которую, пригибаясь, бежала основная часть отряда.

Я бежал вместе со всеми сквозь сюрреалистичную, молчаливую картину. Молодого солдата рядом со мной вырвало, его тело сотрясалось от беззвучных спазмов. Старый унтер, споткнувшись о почерневшую руку, шарахнулся в сторону и торопливо перекрестился. Ужас никуда не делся, он был просто загнан вглубь железной дисциплиной и инстинктом выживания. Главное сейчас – двигаться.

Мы прошли сквозь остатки их лагеря, как раскаленный нож сквозь масло. Солдаты на ходу хватали брошенные мушкеты, пороховницы, подбирали с земли ятаганы. Мы прорывались, а заодно и перевооружались за счет врага.

И вот наконец мы вырвались. Пробежав через дымную, смердящую пасть ущелья, отряд оказался в узкой долине, ведущей в степь. За спиной остался ад. Если здесь и оставались выжившие – они убегали. По крайней мере, я видел как почти вся кавалерия, что смогла выжить ускакала с криками ужаса. А своего бея, не знаю жив ли он, они явно забрали с собой.

– Дубов! Арьергард! Держать проход! – проорал я, и на этот раз звук собственного голоса начал пробиваться сквозь звон в ушах.

Стрелки мгновенно заняли оборону в этом «бутылочном горлышке». Восточный блокирующий отряд турок, придя в себя от шока, попытался организовать преследование. Они суетливо выстраивались, офицеры пытались восстановить порядок. Несколько десятков самых смелых ринулись в нашу сторону, но наткнулись на плотный и точный огонь арьергарда. «Шквал» в руках Дубова заговорил короткими, злыми очередями. Потеряв несколько человек, турки откатились. Их командир, кем бы он ни был, не решился бросать людей на убой в узком проходе. Да и то, что они увидели не внушало им оптимизма для преследования.

Остановив отряд на ближайшем холме, я оглянулся. Картина открылась грандиозная. Ущелье курилось черным дымом. Из западного его конца доносились редкие выстрелы – огрызался наш арьергард. Враг был разбит, дезориентирован и заперт в своей же ловушке. Немногочисленный выжившие убегали. Да и восточный отряд был большк занят тем, что искал среди трупов тех, кто подавал признаки жизни. Думаю, этот бой все присутствующие запомнят надолго.

Мой взгляд скользнул по отряду. Почерневшие от копоти лица, рваные и прожженные мундиры. Многие ранены, все до предела оглушены и вымотаны. Но в их глазах не было страха: смесь ужаса от пережитого с диким, мрачным удовлетворением. Они прошли через огонь и выжили. Увидели чудо и стали его частью. С этой минуты они были моей личной армией, спаянной кровью и огнем, готовой пойти за мной куда угодно.

Я потерял свою уникальную технику, мой «Леший» остался грудой мертвого железа. Из-за его критической поломки я не мог оставить машину, нужно было уничтожать, чтобы он не достался врагу. Оставлять кого-либо для охраны, либо возможного ремонта и буксировки – глупо, мы в окружении врагов.

Зато я сохранил главное – людей. И сломил волю врага. Теперь путь на запад, к Пруту, был открыт.

Легенда о моем «воскрешении» и дьявольском возмездии полетит впереди нас быстрее самого быстрого гонца. Она будет сеять страх в турецких гарнизонах, заставляя их запираться в крепостях при одном упоминании моего имени. Она парализует их волю. Имя «Смирнов» из прозвища «шайтана-инженера» превратится в синоним неотвратимой кары. Надеюсь, именно так все воспримут. Хотелось бы в это верить.

У меня на лице выползла улыбка. Просто вспомнил о той идее, что посетила меня, перед тем как вырубило от взрыва котла Лешего.

Ох и устрою я тут. Лишь бы успеть спасти Государя.

Глава 13

В Яссы мы вползали, словно выжившие после кораблекрушения на берег. Последние версты дались с нечеловеческим трудом. Окончательно раскисшая под весенним солнцем степь превратилась в безбрежный океан грязи, жадно пожиравший наши силы. От обоза почти ничего не осталось, пришлось перегрузить самое ценное на уцелевших кляч и на себя. Мы летели налегке, если «легкостью» можно назвать состояние, когда каждый солдат тащит оружие, боезапас и драгоценный запас жестянок со «Степняком». Только эта калорийная смесь и поддерживала в нас жизнь, позволяя двигаться с немыслимой скоростью. Не тратя времени на привалы и варку каши, мы ели на ходу, спали урывками и гнали, гнали вперед, подстегиваемые одной-единственной мыслью – успеть.

Когда перед нами наконец раскинулся город, вид каменных стен, черепичных крыш и шпилей церквей после бесконечной степи ошеломлял. Вот только радости не было. У городских ворот застыл молдавский караул: сытые, чисто выбритые солдаты в ярких мундирах. Их взгляды – смесь плохо скрываемого отвращения и толики страха – впивались в пять тысяч оборванных, почерневших от копоти призраков. Для них мы были пришельцами из другого мира, чье появление разрушило их спокойствие. Хотя на ратуше и развевался имперский штандарт, он казался здесь неуместным на фоне всеобщей тревоги.

Меня немедленно провели во дворец господаря. Просторный, залитый светом зал, ломившийся от яств стол, густой аромат пряностей и дорогого вина. Наместник Кантемира, полный, холеный вельможа в расшитом золотом халате, встретил меня с показной радостью. Впрочем, его поведение не могло скрыть растерянность. Он явно не представлял, как вести себя со мной.

– Господин бригадир! Ваше прибытие – истинное чудо! Мы молились о подмоге, и вот вы здесь! – его голос был сладок, как мед, но в бегающих глазках читалась опаска.

Мои офицеры, сбившись у входа, жадно вдыхали запахи еды, ожидали приказа. Я жестом указал им на стол.

– Угощайтесь, господа. Вы заслужили.

А чего? Пусть отдыхают. А от этот кантемировский прихвостень сам не сообразит. Сам я остался стоять, опираясь на эфес шпаги. Усталость валила с ног, но расслабляться было нельзя. Не здесь и не сейчас.

– К делу, ваше сиятельство, – мой голос резко оборвал его приветственные излияния. – У меня нет времени на любезности. Где Государь и его армия?

Наместник на мгновение смешался, но тут же расправил плечи, принимая вид человека, посвященного в великие тайны.

– О, Его Императорское Величество проявил воистину стратегический гений! – с пафосом начал он, заставляя меня морщиться. Не люблю я таких людей. – Дабы не терять драгоценного времени, государь со всем основным войском – а это, смею доложить, более тридцати восьми тысяч отборных сабель! – выступил из города три дня назад!

Три дня. По такой грязи это вечность. Пропасть, которую не перепрыгнуть.

– Куда он направился? – выдавил я, тяжело вздыхая.

– На юг, господин бригадир! На славное соединение с нашим вернейшим союзником, господарем Валахии, мудрым Константином Брынковяну! – Наместник говорил с таким упоением, словно сам вел полки в бой. – Их объединенные силы нанесут сокрушительный удар по османскому флангу! Разве не гениально? Господарь Брынковяну заверил нашего Императора в своей вечной дружбе и обещал предоставить провиант, фураж и свежие полки! Турки будут раздавлены!

Имя «Брынковяну» неприятно царапало слух. Память тут же подбросила исторический факт, выжженный клеймом на страницах учебников: предатель. Деталей и точных дат я не помнил, однако эта деталь вроде проскальзывала. Или я ошибаюсь?

Прутский поход. Котел. Окружение. И вроде как все окрестные города османы захватили, Яссу в том числе. И вроде как Брынковяну этот оказался предателем. Вот если бы этот тип не назвал его, вряд ли я вспомнил эту деталь. Весь этот «гениальный план», который с восторгом расписывал сияющий идиот, оказался лишь прологом к грандиозному спектаклю с одним финалом – полное уничтожение.

– Связь с армией есть? – мой голос, видимо, прозвучал как-то не так, потому что наместник вздрогнул.

Его воодушевление мгновенно угасло, он опустил глаза.

– Увы, господин бригадир… с того самого дня, как войско выступило, от них не было ни единого гонца. Степь, сами знаете, кишит татарскими разъездами, все дороги перерезаны. Но мы не теряем надежды! Уверен, Государь уже празднует победу вместе с союзниками!

Он врал самому себе, пытаясь заглушить собственную тревогу, а у меня перед глазами уже разворачивалась ясная картина: русская армия, запертая в болотистой пойме реки, без провианта и фуража.

– И еще одно, – добавил наместник, словно отчаянно пытаясь сообщить хоть одну хорошую новость. – К нашей великой радости, с нами осталась ее величество, государыня Екатерина Алексеевна. После того ужасного случая на Днестре она, слава Всевышнему, выжила, но все еще хворает. Государь, заботясь о ее здравии, повелел ей оставаться здесь, под нашей защитой. С нами она в полной безопасности!

Контрольный выстрел. Последний элемент мозаики встал на свое место. Екатерина здесь. Заложница и символ, самая болезненная уязвимость. Если Яссы падут – а они падут, в этом я не сомневался, – ее пленение станет финальным аккордом катастрофы.

Задумчиво развернувшись, я вышел из зала, оставив позади наместника и моих офицеров. Мне нужен был воздух. На балконе в лицо ударил холодный вечерний ветер. Внизу шумел город, еще не знающий своей судьбы. Вверху, на ратуше, одиноко трепетал имперский штандарт.

Итак, что мы имеем? Государь прет прямиком в ловушку, подгоняемый лживыми обещаниями предателя. Гнаться за ним – самоубийство. Тем временем здесь, в этом слабо укрепленном городе, сидит его жена-императрица. И вся эта безумная авантюра держится на одном-единственном слове – «победа», которой не будет. Яссы, казавшиеся спасительной гаванью, на деле оказались очередной клеткой в гигантской мышеловке, расставленной на русского медведя.

Свежий воздух чуть взбодрил.

Когда я вернулся в зал, гул голосов стих. Осушив кубки, мои офицеры сгрудились над разложенной на столе картой. В их раскрасневшихся лицах горел азарт погони: ни тени сомнений или страха – одно лишь предвкушение славной рубки плечом к плечу с гвардейскими полками, где-то там, на юге. Заметив меня, они выпрямились.

– Ну что, ваше благородие? – Дубов, как всегда, говорил за всех, энергия из него так и перла. – Люди наедены, кони накормлены. К утру будем готовы. Прикажешь выступать?

В их простом мире существовал лишь один путь. Вперед. За Государем. Все остальное – от лукавого, за гранью понятий о долге и солдатской чести. Они ждали от меня единственно верного приказа.

Наместник Кантемира вышел, позволяя вести здесь небольшой военный совет.

Мой взгляд приковала карта.

– Нет, – тихо произнес я. – Никуда мы не выступаем.

В зале стало тихо. Офицеры переглядывались, силясь прочесть что-то на моем лице.

– Как это… не выступаем? – первым опомнился Разин; его шрам, казалось, потемнел. – Государь там… Бригадир, ты ж сам говорил… Мы должны идти!

– Куда идти? – Я поднял на него тяжелый взгляд. – Гнаться за ветром в поле? Мы отстали на три дня. По этой каше мы их не догоним – только загоним лошадей и нас самих сметут. Станем легкой добычей для татар, которые уже наверняка кружат вокруг государевой армии, как волки вокруг раненого лося.

– Но мы не можем здесь сидеть сложа руки! – взорвался один из молодых капитанов. – Это… это походит на трусость!

– Тот, кто еще раз произнесет это слово, отправится остужать голову не очень приятным образом… Трусость, капитан, – это бездумно вести своих людей на убой ради красивого жеста. А ваше предложение – именно оно.

Мысли лихорадочно метались, отбрасывая один гибельный вариант за другим. Лезть за Петром? Глупость – сдохнуть в степи, как бездомные псы. Честь? Какая к черту честь в бессмысленной смерти, которая никому не поможет? Отступать, утащив Екатерину и спасая своих? А что потом – вернуться в Россию предателем? Смотреть в глаза тем, кто ждал вестей об отцах и мужьях? Нет уж, лучше татарская пуля, чем петля от своих на родине. Оба очевидных пути вели в никуда, являясь частью дьявольски хитрого плана. Любой мой выбор в рамках этой логики проигрышный. Значит, нужно ломать планы врагов.

– Господа, – я обвел взглядом их хмурые лица. – Государь в ловушке. Я знаю это так же точно, как-то, что все мы смертны. Его «союзник», этот Брынковяну, – иуда. Армия идет не на соединение, а на заклание.

По залу пронесся гул недоверия, возмущенный ропот.

– Откуда такие вести, ваше благородие? – осторожно спросил Дубов, в его голосе уже не было прежней бесшабашности.

– Назовем это расчетом, поручик. Подкрепленным тем, что я видел и слышал. Турки не дураки. Они не стали бы оставлять у себя в тылу такой лакомый кусок, как Яссы, не будь они абсолютно уверены, что главная русская армия сама идет им в пасть. Этот город станет их следующей целью, как только они покончат с Государем.

В их глазах боролась слепая вера в меня с законами военной логики. Разин, человек прямой и честный, не выдержал.

– Но если так… если Государь в беде… мы тем более должны спешить! – воскликнул он. – Предупредить! Прорваться! Пусть хоть сотня дойдет, но дойдет!

– Поздно, – отрезал я. – Опоздали. Кольцо замыкается. Пытаться пробиться к нему сейчас – все равно что прыгать в колодец за утопающим: утонем оба. Смотрите! – костяшки пальцев стукнули по карте. – Он здесь, в ловушке! А мы – здесь! Пойдем к нему – нас просто сметут по дороге, сомнут. Но если мы окопаемся здесь, в Яссах, превратим этот городишко в чертову крепость, у него появится цель! Понимаете? Не бежать в никуда, а прорываться к своим! Мы станем для него маяком, а не еще одним камнем на шее! А весть о том, что здесь его ждут мы передадим.

И была Екатерина. Последний, решающий довод, гиря, перетянувшая чашу весов в сторону безумия. Я не мог ее бросить. И не мог увезти, больную, через кишащую татарами степь – верная смерть для нее и, скорее всего, для всего отряда. Она наш якорь. И он, как ни парадоксально, не тянул нас на дно, а указывал единственно верный курс. Мы должны были остаться. Да и Петр будет стремиться попасть сюда, к императрице.

– Мы не будем гоняться за призраком надежды, господа. Мы сами станем этой надеждой. С этой минуты наша задача меняется. Мы не спасательный отряд. Мы – крепость. Мы превратим Яссы в бастион, о который турки обломают себе зубы, и дадим Государю цель для прорыва. Повторяю: мы не спасаем его там. Мы даем ему шанс спастись сюда.

Я жертвовал маневром, стремительностью, призрачной надеждой на быструю помощь – ради создания мощной стратегической позиции, способной перевернуть исход всей партии. И была еще одна мысль, которая перевешивала вариант с этим городком.

На лицах моих офицеров читалось и сомнение, и понимание. Они были солдатами, привыкшими к приказам. Я же предлагал им сложную, многоходовую игру, где риск был запредельным, а успех – туманным.

– Ваше благородие… – Дубов покачал головой, возвращая меня к реальности. – Это все слова красивые. А на деле – Яссы не крепость. Стены ветхие, того и гляди рухнут. Гарнизон – молдаване, которые разбегутся при первом же выстреле. Нас просто сметут.

– Сметут, если мы будем играть по их правилам, – ответил я, и на губах у меня, появилась усмешка, которую они видели под Азовом. Улыбка инженера, которому только что поставили невыполнимую задачу. – А мы не будем. Мы снова изменим правила. С этой минуты, господа, наша армия прекращает быть армией. Она становится самой большой и странной строительной площадкой в истории войн. И первым делом мы построим то, что позволит нам смотреть врагу в лицо не снизу вверх, а сверху вниз.

Каким бы унизительным ни был провал первого «Вознесения» в ущелье, он преподал мне важнейший урок. Та неуклюжая, сшитая из мешков махина, подстреленная и беспомощно повисшая на скале, вскрыла мою главную ошибку. Сила этого аппарата не в способности нести одну-единственную, неточную бомбу, а в его истинной мощи – высоте. В возможности подняться над полем боя и увидеть все как на ладони.

Ударив ладонью по карте, я начал объяснять.

– Господа, дальность прицельного пушечного выстрела – верста, от силы полторы. Следовательно, вражеский командир, чтобы управлять боем, должен находиться в пределах этой версты, видеть цели и маневры наших войск. Он – мозг их армии, мозг, который находится в пределах досягаемости, но которого мы не видим. Он прячется за холмами, за лесами, за тысячами своих солдат. А теперь представьте, что у нас есть глаз, который поднимется над полем боя на две, на три версты. С такой высоты вся их армия будет как на ладони. Мы увидим где стоит шатер их паши, где развернуты главные батареи, откуда готовится удар конницы. Мы превратим их в мишени.

Теперь в их глазах мелькнуло понимание. Это был математический расчет. Асимметричный ответ, способный переломить ход битвы.

Первым делом я отправился к наместнику, который на этот раз встретил меня без тени улыбки. Мой разговор с офицерами он явно слышал, повергнув в растерянность.

– Господин бригадир, – начал он осторожно, – Вы полагаете, что Государь…

– Я полагаю, ваше сиятельство, что мы должны готовиться к худшему, – прервал я его. – Вы человек умный и понимаете: если армия Государя будет разбита, следующей целью турок станут Яссы. А теперь ответьте честно: сколько продержится ваш гарнизон?

Он опустил глаза.

– День. Может, два. Молдаване не станут умирать за русского царя, если увидят, что дело проиграно.

– Вот именно. А теперь представьте, что будет с вами, когда город падет. Думаете, Великий Визирь оценит вашу верность нашему союзу? Не думаю. Ваша голова станет его трофеем.

Он побледнел. Я попал в точку.

– Но… слухи о вашей победе под Азовом… Говорят, вы колдун… Это правда?

– Правда в том, ваше сиятельство, что я умею решать невыполнимые задачи. И сейчас собираюсь решить вашу. Я могу спасти этот город и вашу жизнь, но для этого мне нужны полномочия. Абсолютные. Право реквизировать любые материалы, созывать на работы любого жителя, от последнего нищего до знатного купца. На время я должен стать хозяином этого города.

Он смотрел на меня с суеверным ужасом. Легенда об «азовском чуде» вполне могла дойти и сюда. Он не понимал, как я собираюсь это сделать, но верил, что я могу. После недолгих колебаний он кивнул, передавая мне власть над городом ради спасения собственной шкуры.

Следующий визит, самый важный и тяжелый, – к Екатерине. Меня провели в тихие, полутемные покои. Укутанная в меха, императрица полулежала на кровати. Лицо осунулось, под глазами залегли темные тени.

– Петр Алексеич, – он слабо улыбнулась. – Рада вас видеть. Говорите.

По пути к ней, наместник Кантемира вкратце поведал о том, что произошло с Екатериной. И я, честно говоря, был немного шокирован. Вообще не помнил, чтобы такое было в моей истории – хотя, с моими-то знаниями, не удивительно. Я изложил ей все: о Прутском котле, о предательстве Брынковяну, о безнадежности положения. Она слушала не перебивая. Надеюсь, она не будет спрашивать о том, откуда я все это знаю. На крайний случай спишу на Брюса, кто как не он должен знать о тайнах этого мира. Когда я закончил, она долго смотрела в одну точку.

– Он не знает… – прошептала она, – о предательстве.

– Боюсь, что так, ваше величество. Государь уверен в победе.

– Значит, он должен узнать, – она выпрямилась. – Он должен узнать. Но как передать весть?

– Я работаю над этим, ваше величество. Мы построим машину, которая поднимется выше птиц. И она понесет не только наши глаза, но и нужные вести. Но для этого…

– … вам нужны ресурсы, – закончила она за меня. – Я понимаю.

Подозвав фрейлину, она что-то тихо ей сказала. Та, поклонившись, вышла и через минуту вернулась с тяжелой, окованной железом шкатулкой.

– Здесь все мои личные драгоценности, Петр Алексеич, – сказала она, открывая крышку. Внутри тускло блеснули камни и золото. – Все, что я смогла взять с собой. Не знаю, хватит ли этого, но это все, что у меня есть. Берите. И сделайте то, что должны. Верните мне его.

Поначалу я хотел отказаться, но увидев ее взгляд, передумал. Это был акт высочайшего государственного доверия. Она вручала мне свою судьбу и судьбу Империи, и теперь я действовал от имени ее величества.

Уже к полудню по всем улицам Ясс били барабаны. Получив от меня четкие инструкции, глашатаи сзывали народ на главную площадь: «Именем ее величества государыни Екатерины Алексеевны и по приказу бригадира Смирнова! Всем ткачам, швеям, плотникам, кузнецам, кожевникам и прочим мастеровым людям – явиться на площадь! За утайку – суровое наказание! За усердную работу – двойная плата серебром!»

Площадь заполнилась гудящей, встревоженной толпой. Я вышел на крыльцо ратуши; рядом со мной стоял Анри Дюпре. Увидев масштаб моего нового замысла, этот прирожденный инженер не смог устоять: профессиональное любопытство и азарт творца клокотали в нем. Он сам вызвался помочь.

– Люди Ясс! – я громко воззвал к толпе. – Враг у ворот. Ваша армия и ваш господарь далеко. Спасение ваших жизней, ваших домов и семей теперь – в ваших собственных руках! С этой минуты наш город превращается в одну большую мастерскую! Каждый, кто умеет держать в руках молоток, иглу или топор, становится солдатом! Мы построим машину, которая спасет нас всех!

Подробностей я не раскрывал. Людям не нужны были чертежи, им нужна была вера. Армия и город слились в единый, лихорадочный механизм. Мои солдаты работали бок о бок с местными ремесленниками. Местные, конечно, были не в восторге, но деньги решили все сомнения.

Анри Дюпре, получив в свое распоряжение лучших местных мастеров, превратился в настоящего технического диктатора: он кричал, чертил эскизы на земле, проверял каждый узел и заготовку. Его энергия заражала всех вокруг. Он исполнял приказы, творил, упиваясь возможностью реализовать самый невероятный проект в своей жизни.

Яссы взбаламутили. Из кузниц доносился беспрерывный стук молотов, в швейных мастерских скрипели сотни игл, на плотницких дворах визжали пилы. Город жил в лихорадочном, безумном ритме созидания. Мы строили наше спасение.

Наш штаб, он же конструкторское бюро, разместился в огромном, пустующем амбаре на окраине Ясс. Здесь кипела работа, на привычную войну ничем не похожая. Скрип игл и визг пил вместо бряцания оружия; едкий, терпкий дух свежесваренного клея и раскаленного железа вместо запаха пороха. Центральное место в этом хаосе занимал Анри Дюпре. Француз преобразился. После бойни в ущелье в его глазах появилось нечто новое: он смотрел на меня как на носителя пугающего и завораживающего знания. Для него я был человеком, меняющим саму суть войны, и причастность к этому стала его высшей целью. Профессиональная гордость уступила место почти детскому любопытству и жгучему желанию стать частью этого невероятного действа.

В теоретических расчетах он помочь не мог: физика газов была для него пустым звуком. Но стоило мне после бессонной ночи, проведенной с грифелем в руках, выложить перед ним стопку эскизов и таблиц, как его глаза загорелись. Он не понимал, почему это должно полететь, но как гениальный механик мгновенно понял, как это можно построить.

– Мсье Петр, – произнес он, тыча пальцем в мои выкладки, и поручик-толмач едва успевал за его быстрой речью, – эти цифры… они сводят меня с ума. Шар диаметром в десять метров… Чтобы поднять одного человека! Вы уверены? Это похоже на магию!

– Это не магия, Анри, это физика, – ответил я. – Воздух при нагревании расширяется и становится легче. Все просто. А вот воплотить эту простоту в реальность – задача для вас. Считайте, что вы строите небывалый собор. Я даю вам чертеж свода, а вы должны подобрать камни и скрепить их раствором.

С этого момента Дюпре стал моими руками и голосом. Я ставил задачу, а он с фанатичным усердием находил для нее самое изящное конструкторское решение.

Первой и главной проблемой стала оболочка. Мои расчеты привели к тому, что мне требовалось более трехсот квадратных метров ткани.

– Грубая мешковина, как в степи, не годится, – констатировал я. – Ее вес сожрет всю подъемную силу. Нужна ткань легкая и прочная.

Решение нашлось очевидное и варварское. По моему приказу солдаты отправились на реквизицию. В наш амбар потекли рулоны тонкого голландского льна, отрезы шелка, офицерские простыни и скатерти – весь город был пущен под нож ради нашего небесного корабля. Под присмотром моих унтеров и старого фельдфебеля Матвеича сотни женщин, от жен ремесленников до знатных боярынь, сели за иглы. Амбар превратился в исполинскую швейную мастерскую, где день и ночь сшивались воедино разномастные лоскуты. Наше будущее «Вознесение» походило на гигантское одеяло нищего.

Однако сшить полотнище было лишь полдела. Главная проблема – герметичность.

– Пропитка смолой недопустима. Слишком большой вес, – сказал я Дюпре, и тот согласно кивнул. – Нужно что-то другое.

Идея пришла из глубин памяти, из обрывков знаний о старинных технологиях.

– Молоко, – произнес я. – Мне нужно много кислого молока. И еще – известь и льняное масло.

Дюпре посмотрел на меня с недоумением. Он уже понял, что логика моих решений часто лежит за пределами его понимания. По городу бегали мои солдаты, скупая и реквизируя у крестьян все молочные запасы. В огромных чанах под открытым небом мы варили адскую смесь: скисшее молоко, превратившееся в творожистую массу, смешивали с гашеной известью и льняным маслом до состояния густого, пахнущего кислотой клейстера. Это был казеиновый клей, один из древнейших и прочнейших составов. Дюпре, поначалу отнесшийся к моей затее со скепсисом, после первых же проб пришел в неописуемый восторг. Он сам руководил процессом, заставляя работниц слой за слоем наносить горячий состав на натянутые полотнища. После высыхания на солнце ткань превратилась в нечто удивительное: тонкую, эластичную, полупрозрачную и на удивление прочную пленку, которая совершенно не пропускала воздух и почти не добавляла веса.

Параллельно шла работа над гондолой и системой управления. Следующей задачей стала легкая и прочная корзина. Дюпре, поразмыслив, предложил сложную конструкцию из гнутого дерева и железных скоб. Я же, видя, как местные крестьяне носят на рынок тяжести в огромных ивовых коробах, нашел решение проще.

– Используем их технологию, Анри, – кивнул я в сторону крестьян, – но усилим по-нашему.

По моему приказу плетельщики создали легкую и жесткую корзину из лозы. А вот силовой каркас Дюпре спроектировал гениально: вместо тяжелых кожаных ремней он натянул тонкие, невероятно прочные пеньковые канаты по принципу вантовой системы подвесного моста. Вес конструкции уменьшился вдвое при той же прочности.

Управление высотой стало следующей головоломкой. Нужен был клапан. Получив от меня лишь общую идею, Дюпре заперся с плотниками и кузнецами и представил изящное решение: деревянное кольцо, обтянутое промасленной кожей, которое прижималось к отверстию в вершине купола пружинным механизмом. Управлялся клапан длинным шнуром, пропущенным через центр шара прямо в гондолу. Чтобы шар не вращался в полете, Дюпре спроектировал аэродинамический стабилизатор – длинный конус-«чулок», работающий как флюгер.

И, наконец, сердце нашего монстра – горелка. «Сердце Дракона 2.0». Моя прошлая жаровня была нерегулируемой и чудовищно тяжелой. Новая конструкция, собранная под руководством Дюпре, отличалась изяществом и простотой. Из тонких листов железа он собрал легкий каркас, но главной инновацией стала система подачи топлива. Десятки толстых пеньковых жгутов опускались в бак с горючей смесью спирта и животного жира; другие их концы крепились на подвижной решетке. Простой рычажный механизм, выведенный в гондолу, позволял поднимать или опускать эту решетку, регулируя количество горящих фитилей, а значит – высоту и мощность пламени.

Город жил в лихорадочном, почти безумном ритме. Люди спали по три-четыре часа, работая на пределе сил, подгоняемые и страхом, и азартом созидания. На их глазах из простых материалов рождалось чудо.

И вот настал день, когда последняя полоса ткани была пришита, последний узел завязан. Я стоял вместе с Дубовым и Анри Дюпре в центре амбара. Перед нами, занимая все пространство от стены до стены, лежало гигантское, бесформенное, пестрое нечто, походившее на сброшенную шкуру исполинского змея. Титанический труд сотен людей, воплощенный в этом не самом красивом создании.

Дубов смотрел на эту махину с суеверным трепетом. Он прошел со мной через ад в ущелье, видел, как работает мой «Глас Божий», но это превосходило все.

– Ваше благородие… – прошептал он, не в силах оторвать взгляд. – И эта… штука… она что, и впрямь полетит?

Анри Дюпре медленно покачал головой. На его лице было выражение, которого я не видел у него никогда, – восхищение, недоверие и профессиональное потрясение.

– Мсье Смирнов, – произнес он, – я строил бастионы, которые считались неприступными. Но все это – лишь работа с камнем и землей. А вы… вы заставляете летать воздух. Это немыслимо. Как вы назовете это… создание?

Я посмотрел на дело своих рук. На то, что должно было стать нашим спасением и последним приветом Государю. Монгольфьер? Ну уж нет. Да простят меня братья Монгольфье, но это теперь русское изобретение.

– Ее Величество, государыня Екатерина Алексеевна, осталась с нами, – тихо сказал я. – Она – наш символ и надежда. Этот корабль понесет весть о том, что она под нашей охраной, что мы не сдались. Он станет ее вестником. Поэтому и имя у него будет соответствующее. Назовем его… – А почему бы и нет? – «Катрина». Пусть это имя летит впереди нас.