Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 18

Слова Государя выдернули меня из прострации в которую меня закинуло известие о повышении до генерал-майора. Огромная фигура Петра стала центром водоворота, который подхватил и меня, втянув в ревущий поток рванувшихся вперед гвардейцев.

Рассыпавшись на тысячи осколков, мир вокруг качнулся. Звон в ушах смешался с криками, а земля уходила из-под ног не то от грохота, не то от слабости. Спотыкаясь, почти ничего не соображая, я бежал, ведомый инстинктом – держаться своих. Единственной реальностью в этом кровавом мареве стали зеленые мундиры преображенцев. Вот молодой, почерневший от пороховой гари солдат на секунду замер, припав на колено, и воздух прорезал сухой, злой хлопок его оружия. А вот уже мимо него, с палашом наголо, проносится другой, и его крик тонет в общем шуме.

Это был отчаянный, яростный прорыв волчьей стаи, запертой и доведенной до бешенства. Мы вгрызались в рыхлое, дезорганизованное тело вражеской армии, прорубая себе дорогу сквозь хаос. Оглушенный, с дерринжером в руке, я ковылял вместе со всеми, с каждым шагом тупая боль в голове разрасталась, пульсируя в висках.

Даже сквозь эту пелену мозг не прекращал работать, жадно впитывая информацию и пытаясь сложить из кровавых фрагментов цельную картину. Да, система управления турок развалилась, но их армия не испарилась. В центре, где огненный смерч выкосил ставку, царила полная сумятица: офицеры в богатых халатах тщетно пытались остановить бегущих солдат, били их плашмя саблями, но толпа их уже не слушала. Правда на флангах старая военная машина еще работала. Подчиняясь своим командирам, отдельные янычарские орты держали строй, встречая нас огнем и бросаясь в отчаянные контратаки, отчего воздух наполнялся звоном стали.

Исполинский, смертельно раненный зверь агонизировал. Голова была отсечена, но мускулы все еще сокращались в конвульсиях, нанося смертоносные удары. Грубый толчок в сторону спас от шальной пули, я споткнулся и упал на русского солдата – мертвого. Я схватил его оружие – СМка. Пальцы с трудом обхватили рукоять. В этой мясорубке я был лишь обузой.

Наконец, мы выбежали на небольшой, пологий холм, где уже хлопотали адъютанты, разворачивая полевой штаб. Открывшийся с высоты вид на театр бойни заставил забыть о боли. Наш гвардейский клин, неся страшные потери, все же пробил турецкие порядки. Мы прорвались. И в этот миг инстинкт окончательно взял верх над дисциплиной – турки побежали.

Начался исход. Целые полки, бросая знамена, пушки и повозки, хлынули к единственному пути спасения – к мосту через Прут. Тысячи людей, волы, запряженные в арбы, лошади – вся эта живая и неживая масса слилась в единый поток, устремившийся в узкое горлышко переправы.

Мост мгновенно превратился в ад. Люди давили друг друга, карабкались по головам, срывались в ледяную воду. Задние, подгоняемые ужасом, напирали на передних, спрессовывая их в кровавое месиво. Некоторые, обезумев, бросались в реку вплавь, но быстрое течение и холод тут же уносили их, превращая в беспомощные щепки.

Тяжело дыша, рядом остановился Петр. С его забрызганного грязью лица градом катил пот. Взгляд государя был прикован к мосту. На его скулах заходили желваки. Мысль работала в одном направлении: эта толпа, пережив шок, могла найти командиров, перегруппироваться на том берегу и запереть нас здесь.

Император послал парламентера. На взмыленном коне, размахивая белым платком на пике, гвардеец прокричал требование о сдаче. В ответ донеслись яростные проклятия. Драться они не хотели, но и сдаваться им гордыня не позволяла.

Медленно повернувшись к фельдмаршалу Шереметеву, который, опираясь на палаш, руководил действиями артиллерии, Петр заговорил.

– Борис Петрович, – обратился он к нему. – Видишь цель? Разговоров с ними больше не будет. Мой долг не позволяет мне выпустить их отсюда. Приказываю. Всей артиллерии. Огонь по скоплению.

Это приговор, вынесенный тактической необходимостью.

Старый вояка Шереметев, все понял без слов и тяжело склонил голов. Через несколько мгновений земля содрогнулась. Десятки орудий, от легких полковых пушек до тяжелых трофейных мортир, ударили разом.

Сражение кончилось. Началась работа. Ядра с чавкающим звуком врезались в спрессованную массу у переправы, оставляя в ней рваные дыры. Картечь широкими веерами косила тех, кто пытался выбраться из давки. Деревянный настил моста разлетался в щепки, увлекая в мутную воду людей, животных и повозки.

Грохот смешивался с нечеловеческими криками, доносившимися с того берега. Я не отводил глаз. Такова была цена, уплаченная за наш прорыв, за спасение Империи.

Когда дым начал рассеиваться, стало ясно, что все кончено. Мост был разрушен. Река ниже по течению превратилась в страшный затор из тел и обломков. На том берегу метались разрозненные группы уцелевших турок.

К утру Прутский котел перестал существовать. Окружение было прорвано. Враг разбит. Мы победили. Но вид поля, усеянного мертвыми телами – нашими и чужими, – внушал трепет.

Вырвавшаяся из котла армия грабила. Обезумевшие солдаты с жадностью набрасывались на турецкие обозы: рвали руками вяленое мясо, запихивали за щеки сухари, черпали пригоршнями из мешков зерно. Офицеры не пытались их остановить: голод уровнял всех. Это отчаянная борьба за жизнь.

Государя я нашел посреди дымящихся руин турецкого шатра. Высеченная из серого камня фигура на фоне пепелища. Его взгляд был прикован к земле у ног, усеянной обломками и телами его личной гвардии.

– Государь, – хрипло позвал я, подойдя ближе. В ушах все еще шумело, голова отзывалась на каждый шаг тупой, ноющей болью.

Он обернулся. Осунувшееся лицо, глубокие тени под глазами. Ни следа императорского величия – просто смертельная усталость.

– Жив, генерал-майор, – он криво усмехнулся. – Вот и славно. Есть дело.

А я все никак не привыкну к этому званию, да и Петру, видимо, нравится там меня титуловать.

– Алесашка! – рявкнул он, и Светлейший, тут же возник, подобострастно склоняясь. – Всех, кто может стоять на ногах, – на захват обозов! Нужны не их парчовые халаты и кривые сабли! Нужен их хлеб, порох и фураж! Каждый мешок и подвода под счет! Чтоб ни один сухарь не пропал! За хищения – вешать на месте, невзирая на чины!

Приказ был отдан тоном, не терпящим возражений. Петр мыслил категориями выживания. Без этих трофеев его победоносная, изголодавшаяся армия умрет здесь же, на поле своего триумфа, через несколько дней.

Весь день прошел в лихорадочной, грязной работе. Утолив первый голод, солдаты тащили мешки с ячменем, бочки с солониной, трофейные пушки. Черз тошноту и головокружение, я помогал организовывать полевой лазарет, используя остатки своих знаний для сортировки раненых – зрелище не для слабонервных. К вечеру, когда первые костры осветили лагерь и над ним поплыл густой запах варева, меня позвали к Государю.

Его временной ставкой стал чудом уцелевший шатер одного из пашей – скромный, без излишеств, он как нельзя лучше подходил к нынешнему настроению. Внутри, при свете нескольких сальных свечей, за простым походным столом сидел Петр Великий. Чистый мундир лишь подчеркивал его изможденный вид.

– Садись, Петр Алексеич, – устало произнес Государь. – Поговорить надобно.

Я опустился на скрипучий табурет. Голова кружилась. Последние дни вымотали меня.

– Я чуть было все не погубил, – произнес он, глядя на пламя свечи. – Поверил лживым речам, погнался за легкой славой… Моя гордыня завела нас всех в эту яму. Если бы не твое… – он запнулся, подбирая слово, – явление… и не отчаянная злость гвардейцев, мы бы все тут и остались.

Я даже не знал что сказать. Что это? Исповедуется Государь? Или же он проводил анализ собственной ошибки?

– А теперь сказывай, – резко повернувшись ко мне, он впился в меня взглядом, в котором вспыхнуло любопытство. – Как, черт тебя дери, ты оказался у них над головами? Весь лагерь видел! Словно Илия-пророк на огненной колеснице. Что это было? Не томи!

Вот он, настоящий Петр. Даже на пепелище, после такой катастрофы, жажда нового пересиливала в нем все.

Я начал с главного: про строительство «Катрины» в Яссах, казеиновый клей из кислого молока, горелка, лопнувший канат. Мой отчет был сухим. А он слушал, подавшись вперед, на его лице измождение уступало место азарту. Перебивал, задавал вопросы, требовал деталей.

– Постой, постой! – воскликнул он, когда я дошел до принципа полета. – Так ты говоришь, воздух, когда греешь его, легчает? И оттого шар вверх тянет? Просто так⁈

– Просто так, Государь. Физика. Закон Архимеда, применимый к газам.

– Архи… мед? – он нахмурился. – Знакомое что-то… Грек, что ли? Ладно, опосля разберемся. Так ты говоришь, можно любой пузырь заставить летать, лишь бы он был велик, а огонь под ним – жарок?

– Именно так. Вопрос лишь в материалах и расчетах.

Он вскочил, прошелся по шатру, жестикулируя.

– Так это ж… это ж… – он задохнулся от открывшихся перспектив. – Это ж всю войну перевернуть можно! Видеть врага за версты! Сбрасывать твои «Дыхания» не из мортиры, а прямо на головы! Да это посильнее любого флота будет!

– Я думал о том же, Ваше Величество, – признался я. – Но машина крайне ненадежна. Зависит от ветра, горюча…

– Доведешь до ума! – отрезал он. – Железом обошьем! Паруса приладим! Ты только чертежи сделай, а уж я мастеров найду!

Его энергия заполнила весь шатер. Он уже видел новое будущее.

Успокоившись, он сел. Петр тяжело вздохнул и подвинул ко мне стопку бумаг.

– А вот это… это подлость. Читай.

На столе лежали донесения, личные письма, захваченные в ставке. Я разбирал их, и с каждой страницей из хаоса разрозненных бумаг проступали контуры грандиозного, дьявольски хитрого заговора. Возле каждого документа была маленькая приписка на русском языке. Адьютанты Государя не зря свой хлеб ели. Тут были подробные инструкции от европейских военных советников, вероломная переписка с господарем Брынковяну, выманивавшим армию в болота, донесения от английских и французских резидентов в Стамбуле, координировавших всю операцию… Все сходилось в одной точке. Прутский котел был ловушкой. Тщательно спланированной и блестяще исполненной операцией, целью которой было уничтожить саму идею Российской Империи. Петра хотели погубить вместе со мной, правда не рассчитывали, что мы разойдемся у Азова (ведь импульсивность императора тяжело предугадать).

– Предатели! Иуды! – Петр ударил кулаком по столу так, что свечи подпрыгнули. Ярость, которую он сдерживал весь день, наконец, прорвалась. – Я им верил! Братьями по вере называл! А они… они продали нас за турецкое золото!

Вскочив, он скомкал одно из писем и швырнул его в угол.

– Они играют с нами, – глухо рыкнул он. – Помогают туркам ровно настолько, чтобы мы увязли, истекли кровью, но не настолько, чтобы Порта стала слишком сильной. Им нужна сумятица на наших границах. Вечная война, пожирающая наши силы и деньги.

Наш разговор превратился в совместный анализ. Мы пытались понять логику врага, вскрыть механику этой новой, гибридной войны. Мне кажется, что Петр разочаровался в своем генералитете, поэтому беседует сейчас именно со мной на эти темы, чтобы узнать мое мнение. В итоге, вывод, к которому мы пришли, был неутешителен.

– Любая наша попытка отхватить у турок большой кусок, будь то Молдавия или Валахия, – сказал я, водя пальцем по карте, – приведет к немедленному вмешательству Европы. Они натравят на нас всех соседей. Они не дадут нам переварить добычу. Мы просто надорвемся.

Петр молчал. Его мечта о славянской империи, об освобождении православных братьев, разбивалась о стену геополитической реальности.

– Значит, – горько произнес он после долгой паузы, – мы пролили столько крови, чтобы уйти ни с чем?

– Не ни с чем, Государь, – возразил я. – А с пониманием того, как устроен этот мир.

Следующий день был тяжелым. Мышление Государя, сбросившее бремя неминуемого разгрома, заработало с удвоенной, лихорадочной силой. После короткого и жесткого военного совета, на котором Шереметев и Меншиков по инерции предлагали идти на Стамбул и требовать золота, Петр с гневом их прервал.

– Хватит сказок! – рявкнул он. – Вашими советами я уже досыта наелся в этих болотах! Пшли вон! Смирнов, останься!

Я ждал пока генералитет спешно покидал шатер. Разговор с Государем не клеился. Я предложил ему свое видение дальнейших событий, да только тяжело ему воспринимать столь грандиозные планы.

– Значит, говоришь, лезть на Балканы – гиблое дело? – Петр ткнул чумазым пальцем в карту, в земли за Дунаем. В его голосе было раздражение. – А как же братья-славяне? Вера православная? Я им обещал освобождение! И что теперь, слово свое на ветер бросить? Оставить их под басурманским игом?

– Не оставить, Государь. Дать сети, а не рыбу, – возразил я. – Прямое присоединение превратит нас в оккупантов. Каждый местный князек будет плести интриги, перебегая от нас к туркам, от турок – к австрийцам. Вспомните Польшу! Это трясина на десятилетия. Гарнизоны и усмирение бунтов съедят больше, чем мы получим с этих земель податей. Балканы станут вечной раной на теле Империи.

Эта мысль, чуждая его прямолинейной натуре, с трудом пробивалась сквозь броню имперских амбиций. Он хотел простой, понятной победы: взять и присоединить. Я же предлагал сложную, неочевидную игру.

– А вот, если, – взяв уголек, я обвел Молдавию и Валахию жирным кругом, – мы не будем их забирать… если выбьем для них у Порты полную автономию под нашим покровительством. Да поставим там верных людей. Создадим из них стену между нами и османами. Пусть сами строят свое государство, но с нашей помощью, нашим оружием и нашими деньгами. Так мы получим верных союзников, а не рабов, и вся Европа не сможет обвинить нас в захватничестве.

Идея «экспорта независимости» была для него в новинку. Он долго вглядывался в карту, просчитывая выгоды и риски. Не захватить, а контролировать. Не править напрямую, а влиять.

– ХитрО, – наконец произнес он. – Зело хитро. Сберечь людей и деньги, да еще и перед всем светом благодетелями предстать. Пожалуй, в этом есть резон. – Тяжелый взгляд впился в меня. – Но тогда… какой же нам с этой победы навар? За что кровь проливали? Чтобы осчастливить молдаван?

Вот он, главный вопрос. Царь-прагматик, царь-купец требовал прибыли.

– Прибыль в другом, Государь. Мы смотрели на запад, а смотреть надо на юг. – Мой палец решительно сместился с Балкан на черное пятно Крымского полуострова. – Вот наша главная язва. Осиное гнездо, откуда десятилетиями летят на наши земли саранча и смерть. Пока оно цело, мира на южных границах не будет.

Петр нахмурился.

– Крым… – задумчиво потер он подбородок. – Крепок, черт. Перекоп – не Азов, его шутихами не возьмешь.

– И не надо брать. Его надо запереть. – Я прочертил две жирные линии. – Очаков. И Перекоп. Два замка на крымской клетке. Если в мирном договоре мы выторгуем у султана эти две крепости, Крымское ханство перестанет существовать как угроза. Татары окажутся заперты на своем полуострове, лишенные возможности совершать набеги. Да на крайний случай построим стену от них, благо там не много надо – в истории были случаи и подлиннее. И тогда все Причерноморье, вся эта плодородная земля, станет нашей. Вот она, настоящая прибыль.

Прямо на его глазах я разворачивал вектор имперской экспансии на девяносто градусов. Не в Европу, где нас не ждут и ненавидят, а на юг – на пустые, плодородные земли, веками источавшие нам лишь боль. Государь долго смотрел на карту. В его сознании старая мечта о Царьграде уступала место более прагматичной и реальной – мечте о Новороссии.

– А как же турки? – очнулся он от раздумий. – Перекоп так просто не отдадут. Их нужно заставить.

Я долго думал, как было бы лучше, с учетом моего послезнания. И ничего лучше получившейся идеи не придумал.

– Вот именно, Государь. Заставить. Наша армия для нового большого похода не годится, она вымотана. Гнаться за их остатками – снова рисковать всем. Значит, нужно действовать иначе. – Я обвел рукой остатки турецкого лагеря. – Мы захватили их обозы, провианта хватит на месяц-два. Вместо погони по степи мы закрепимся здесь. Укрепим Яссы, создадим надежный плацдарм. И будем ждать, пока униженный, обезглавленный, но еще не уничтоженный султан сам пришлет послов с просьбой о мире. Мы будем диктовать условия с позиции силы, но не требуя невозможного. Дадим им шанс сохранить лицо, отдав нам то, что для них – далекая окраина, а для нас – ключ к будущему.

Тактика «активной обороны» и «принуждения к миру», эдакое изматывание противника до той точки, когда мир на наших условиях покажется ему избавлением.

Петр слушал, на его лице отражалась напряженная работа мысли. План был дерзким и рискованным.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Пожалуй, так и сделаем. Но для этого… для этого нам нужно что-то, что заставит султана в Стамбуле дрожать от одного слуха о нем. – Он вперил в меня свой горящий взгляд. – Мне нужны твои летающие машины, Смирнов. Много. Целая эскадра. Чтобы они висели над его дворцом.

– Это возможно, Государь, – ответил я, чуть задумавшись. – Но это дело не одного дня. «Катрина» – кустарная поделка, собранная на коленке считай из простыней. Для производства таких аппаратов нужна целая отрасль. Мануфактуры, что будут ткать легкий и прочный шелк. Химические заводы для производства спирта в огромных количествах. И главное – школа, место, где мы будем готовить первых в мире аэронавтов.

Я сознательно сгущал краски, чтобы он понял весь масштаб задачи.

– Так создай их! – его кулак опустился на стол. – Я даю тебе все, что нужно! Деньги, людей, указ за моей личной подписью! Забирай любого мастера, любого купца, любого дворянина! Даю тебе полную волю! Да у тебя и есть такой указ уже! Но чтобы через год у меня был воздушный флот!

Он ставил задачу, в его мире слова «невозможно» не существовало. Государь давал мне карт-бланш, наделяя полномочиями, равных которым не было ни у одного вельможи в Империи.

А что я мог ответить? Два-три шара сделать не проблема, допустим и научить их можно за месяцок-другой. Но хватит ли этого?

Стоило решить стратегические вопросы да нанести на карту жирные линии будущих границ, как воздух в шатре разрядился. Государь опустился на стул. С плеч императора, планировавшего спала вся тяжесть – передо мной сидел просто мужчина, на которого свалился неподъемный груз. Разговор перетек в русло личных просьб.

– Вот что еще, барон, – вздохнул он задумчиво. – Никому, кроме тебя это не доверю. Катерина… Она в Яссах. Жива, слава Богу, хворает. Одна там, среди этих… – он махнул рукой, – … союзничков. А я здесь надолго завязну. Пока с турком мир не подпишем, пока границы не укрепим – не уйти. А ей здесь не место. Воздух тут гнилой, да и опасность велика.

Он поднял на меня глаза.

– Сопроводи ее в Питербурх. Сам. Со своими людьми. Чтобы ни одна собака по дороге не тявкнула. Чтобы целой и невредимой доставил. Это дело государственной важности, понимаешь?

Я склонил голову. Этот приказ делал меня хранителем самого ценного, что было у императора; делал почти членом семьи, посвященным в тайны, которых не доверяли ни Меншикову, ни Шереметеву. Такое доверие возвышало и налагало чудовищную ответственность.

– Будет исполнено, Ваше Величество.

Он встряхнул головой, будто сбросив с плеч гору. Но тут же взвалил на них другую, еще более тяжелую.

– И последнее, – он снова отвел взгляд. – Алексей… Сын.

Он замолчал, подбирая слова.

– Знаю я, что сотворил ты с ним чудо в Игнатовском. Доходят вести. И счет проверяет, и мастерами командует, и в казне твоей Компанейской порядок навел… Но боюсь, – его голос стал почти шепотом, – что все это – наносное. Держится лишь на твоем авторитете, да воле твоей. А стоит тебе отвернуться, стоит мне сгинуть в этой проклятой грязи – и старое болото его снова засосет. Вся эта поповщина, нашептыватели из старых бояр… вытравят из него все, чему ты его научил. Мне нужен наследник с железным стержнем внутри.

Тяжелый, почти умоляющий взгляд вперился в меня.

– Так вот тебе мой наказ, генерал-майор. Не просто учи его – закрепи сделанное. Стань для него камнем, о который разобьются все интриги. Не дай ему свернуть назад. Сломай его волю, если понадобится, но выкуй из него новую. Сделай из него наследника, достойного моей Империи.

Я опустил глаза, скрывая потрясение. Будто завещание. Он передавал мне будущее династии. Я становился чуть ли не регентом при живом царевиче, серой тенью за его троном. Самый опасный подарок, который я когда-либо получал.

– Я сделаю все, что в моих силах, Государь, – ответил я, чуть отойдя от шока. – Стержень в человеке можно лишь закалить, а не выковать из ничего.

– Вот я и надеюсь, что он есть у него, – он с облегчением откинулся на спинку стула. – Ступай. Отдыхай.

Выйдя из шатра, я на несколько мгновений застыл, вдыхая холодный ночной воздух. Голова кружилась. Ну, и влип ты, Петр Алексеевич, по самое не балуй. Раньше ты строил заводы, а теперь тебе поручили строить царя.

Утреннее построение перед рядами гвардейских полков являло собой порядок, выстроенный на руинах вчерашнего хаоса. Петр вышел к войскам. Его голос гремел над притихшим полем. Он говорил о великой победе, о славе русского оружия, о будущем, которое мы отвоевали. И в конце, обведя взглядом застывшие полки, он вызвал меня.

– За беспримерную доблесть и спасение армии из неминуемой гибели, – чеканил он слова, – бригадир Смирнов Петр Алексеевич производится в генерал-майоры!

Вот так вот, официально закрепил за мной мое новое звание. В рядах пронеслось одобрительное угуканье. Память подсказала: да, такое бывало. Петр не раз жаловал чины прямо на поле боя, после особенно знаковых побед. Его фирменный стиль: награда за реальное дело, здесь и сейчас.

Государь сам схватил тяжелый, шитый золотом шарф – знак генеральского достоинства – и накинул его мне на плечи.

– Носи с честью, генерал, – произнес он под одобрительные возгласы армии.

В этот миг я приобрел чин и сотню новых врагов-завистников.

Сразу после церемонии, не теряя ни минуты, я начал готовиться к отбытию. Мне дали сопровождение до Ясс – около трехсот всадников.

Впереди лежала дорога в Яссы, а затем – долгий путь в Петербург. Мне предстояло доставить императрицу, взять под свой полный контроль наследника престола и, между делом, создать с нуля первые в мире военно-воздушные силы.