Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 19

Залитая обманчиво-теплым мартовским солнцем, дорога в Яссы стала для меня временем долгих и тяжелых размышлений. Полулежа на мягких подушках в трофейной османской карете – комфорт почти неприличный для последних дней, – я слушал мерный скрип колес и цокот копыт гвардейского эскорта. Ленивые блики, плясавшие на позолоченной резьбе, убаюкивали, пытались усыпить тревогу, которая скреблась под новеньким генеральским шарфом. От эйфории после прутской победы и царских объятий не осталось и следа. В голове, вытесняя все прочее, звучал последний наказ Государя, произнесенный перед самым отбытием:

– Мне нужны твои летающие машины, Смирнов! Много! Целая эскадра!

Легко сказать. Первая очевидная мысль: раз одна «Катрина» смогла посеять такой хаос, десять «Катрин» выиграют войну. Во мне немедленно включился инженер: наладить производство стандартных полотнищ, штамповать горелки… План, казалось, безупречен в своей простоте. И от этой-то простоты и становилось тошно, ведь память тут же подбрасывала образы, разбивавшие эту стройную теорию вдребезги.

Резкий толчок вырвал меня из раздумий. Карета накренилась, заскрипела, и за окном раздалась отборная ругань возницы, утонувшая в чавканье грязи. Приехали. Колесо глубоко увязло в жирной, весенней хляби, и спешившиеся гвардейцы уже с шутками и прибаутками подсовывали под него бревна, специально притороченные сзади кареты. Эта проклятая молдавская распутица стала идеальным триггером, наглядно продемонстрировав очевидный грех моего творения – логистику. В памяти тут же всплыли Яссы, превращенные в гигантскую стройплощадку: сотни людей, дни лихорадочной работы, горы материалов. Подобное было возможно в тыловом городе, однако в поле? Вот так, увязнув по ступицу? Армия не станет ждать, пока инженеры разворачивают свой ярмарочный балаган. Двадцать «Катрин» – это двадцать обозов с тканью, смолой, дровами и сотнями людей обслуги. Двадцать медлительных, уязвимых караванов. Прежде чем взлететь, мой небесный флот намертво увязнет в земле. Вывод напрашивался сам собой: будущие аппараты должны быть мобильными, стандартными, а время их развертывания – сокращено с дней до часов.

Когда карета, наконец, дернулась и покатилась дальше, оставив позади вывороченный ком земли, запущенная этой остановкой мысль уже работала, препарируя мое детище.

Первая и самая главная проблема – Огонь. Источник жизни «Катрины» и ее же потенциальный палач. Перед глазами снова встал ревущий столб пламени из «Сердца Дракона»: жар, опалявший лицо, маслянистый чад, сноп летящих во все стороны искр. И все это – возле гигантской, пропитанной жиром оболочки. Я летел внутри пороховой бочки с собственноручно подожженным фитилем. В этот момент один из гвардейцев эскорта, поравнявшись с каретой, высек кресалом огонь, чтобы раскурить трубку. Эта крошечная, безобидная искра заставила меня внутренне содрогнуться. В голове пронеслась картина: такая же, только касательно топливопровода… и все. Наш титанический труд, надежды Государя, да и я сам – лишь огромный, беззвучный огненный шар в ночном небе. Во время вылета меня вытащила слепая удача, однако второго такого подарка судьбы не будет. Строить флот на открытом огне – все равно что вооружать армию летающими самоубийцами. Источник подъемной силы требовался либо принципиально иной, либо абсолютно безопасный.

Внезапный порыв ветра ударил в борт кареты, заставив ее качнуться. За окном зашумели голые ветви, и взгляд зацепился за стаю ворон. Сорвавшись с ветки, они не боролись с ветром – они его использовали. Чуть изменив наклон крыла, птицы ловили восходящий поток и без единого взмаха взмывали вверх, чтобы затем спланировать на другое дерево. Эта будничная картина стала идеальной иллюстрацией ко второй проблеме – Ветру.

Воспоминание о полете вызывало не очень приятные ассоциации: я не был пилотом. Всего лишь пассажиром. Пушинкой, подхваченной воздушным потоком. Мне просто повезло, что этот поток нес меня на врага, а не в сторону Карпат. А изменись ветер – и что? «Походил» бы я по слоям, а если бы не нашел нужного? Я бы ничего не смог сделать. Все мои возможности сводились к смене высоты в отчаянных попытках поймать нужное течение. Но ворона может взмахнуть крыльями, чтобы долететь до соседней ветки, а я – нет. Аппарат, неспособный двигаться против ветра, маневрировать и, главное, вернуться на базу, – это оружие одного удара. Дорогая и непредсказуемая игрушка. Нет. Будущий флот должен иметь собственный ход. Ему нужны рули, чтобы выбирать курс, и движитель, чтобы этот курс поддерживать. Из раба ветра он должен был стать соколом, парящим над полем боя. Но самолеты я не потяну, нужно быть реалистом.

Откинувшись на подушки, я смотрел в никуда. Огонь, Ветер, Громоздкость – все три проблемы сплелись в один узел. И все они сходились в одной-единственной точке, имя которой было – Энергия.

«Катрине» нужен был принципиально новый источник силы. Легкий, чтобы не съедать всю подъемную силу. Безопасный, чтобы не взрываться от шальной искры. Управляемый, чтобы регулировать его мощность. И достаточно емкий, чтобы его хватало и на подъем, и на движение. Без решения этой фундаментальной задачи весь грандиозный замысел Государя останется лишь красивой, абсолютно бесполезной мечтой. Я должен был найти ответ.

Упершись в глухую стену невозможности, мысль начала искать обходные пути. Память, нырнув в глубины, подсунула не грохот битв, а тихий шелест лабораторных журналов Игнатовского. Перед глазами встал полутемная лаборатория, запахло кислотой и горячим металлом, проступило терпеливое лицо Магницкого и то детское, почти забытое чувство чуда, когда медная и цинковая пластины, опущенные в жидкость, впервые заставили дернуться стрелку примитивного гальванометра. Электричество. Вот он, идеальный кандидат – бесшумная, холодная сила, без огня и дыма, послушная, управляемая.

Но как заставить эту силу летать? Первые же прикидки, набросанные на обрывке пергамента, обернулись удручающим выводом. Мои ранние «вольтовы столбы» были неуклюжими, прожорливыми монстрами: чтобы запитать даже самый слабый электродвигатель для винта, требовалась батарея из сотен медных и цинковых пластин. Мысленно взвесив этот ворох металла и прикинув объем едкого электролита, я насчитал несколько пудов мертвой тяжести. Чтобы поднять такую махину в небо, понадобится шар размером с Успенский собор. Замкнутый круг. Тупик. Пергамент с расчетами с досадой полетел в угол кареты.

Взгляд зацепился за легкие, почти невесомые облака, плывущие в безграничном океане воздуха, – и я аж затаил дыхание. Решение оказалось настолько простым, настолько очевидным, что я едва не расхохотался, напугав дремавшего на козлах возницу. Медь. Проклятая, тяжелая медь, которую я собирался тащить в небо в качестве окислителя. Зачем⁈ Зачем тащить с собой то, чего вокруг в избытке? Самый мощный, легкий и абсолютно бесплатный окислитель не нужно грузить в корзину – он повсюду. Воздух. Оставалось лишь заставить батарею «дышать».

Вспыхнув, идея мгновенно начала обрастать плотью, выстраиваясь в голове с инженерной четкостью. Так родилась концепция «Воздушной батареи» – того, что в моем мире назовут цинк-воздушным элементом.

Анод – сменная цинковая пластина. Твердое, безопасное «топливо», которое можно менять на земле, как дрова в печи. Катод – вот он, ключ ко всему. Не металл, а пористый угольный элемент, пропитанный катализатором. Он не участвует в реакции, а служит мембраной, «легкими» батареи, обеспечивая контакт цинка с кислородом воздуха. Электролит? Простой и доступный раствор едкого кали, который можно в промышленных масштабах получать из обычного поташа.

Эта схема давала значительные, революционные преимущества. Во-первых, вес. Отказавшись от тяжелого медного катода, я снижал массу батареи на порядок. Она становилась невероятно легкой для своей емкости. Во-вторых, энергоемкость. Теперь она ограничивалась лишь количеством цинка на борту. В-третьих, безопасность и бесшумность. Никакого нагрева, никаких взрывоопасных газов и абсолютная тишина в работе.

На этом прочном фундаменте мгновенно выстроилась вся силовая установка, мысленно окрещенная мной «Триадой».

Источник: модульный блок цинк-воздушных батарей. Эдакая кассета из сменных элементов, заменяемых на земле быстро, как патроны в обойме.

Двигатель: легкий и надежный электродвижок. Мгновенное включение, точная регулировка оборотов, а значит – и тяги.

Движитель: большой деревянный (либо иной легкий материал) пропеллер. Технология его изготовления отработана на мельницах и кораблях, требовалось лишь рассчитать верный шаг и профиль.

Более того, электричество элегантно решало и первоначальную проблему с огнем! Простая спираль из железной проволоки, раскаляемая током, могла бы обеспечить точный, дозируемый и абсолютно безопасный нагрев воздуха. Никакого открытого пламени, никакой угрозы пожара. Я мог бы построить безопасную «Катрину 2.0». Это означало прорыв. Решение всех поставленных задач.

Но мысль, освобожденная от оков, уже неслась дальше. Глядя на легкие перья облаков за окном, на парящего в вышине коршуна, я понимал, что цепляюсь за вчерашний день. Нагревать воздух… Все равно что прилаживать паровую машину к скаковой лошади. Громоздко, неэффективно. Раз уж у меня в руках появился безопасный и легкий источник энергии, зачем вообще нужен этот огромный, неповоротливый мешок с теплым воздухом? Не проще ли найти нечто, что легче воздуха само по себе?

Эйфория от найденного решения – безопасного электронагревателя – угасла, едва успев родиться. Потерев виски, я ощутил, как мозг, привыкший искать оптимальный путь, бунтует против этой половинчатой, компромиссной схемы. Да, проблема пожароопасности решалась, но какой ценой? Перспектива тратить драгоценную энергию «воздушной батареи» на банальный нагрев была абсурдна. Все равно что топить ассигнациями печь, чтобы вскипятить чайник. Энергия должна была идти на движение, на преодоление ветра, а не на борьбу с гравитацией дедовским методом.

Уцепившись за мысль об электронагреве, я начал было проектировать улучшенную «Катрину», но расчеты все яснее обрисовывали монстра. Чтобы поднять вес батарей, нагревателя и экипажа, требовался шар еще большего размера, а значит, и парусность его становилась чудовищной. Безопасный, однако столь же беспомощный раб ветра. Я снова уперся в стену.

В состоянии полного тупика я выглянул в окно. Спасение пришло от небольшого, заросшего камышом озерца, мимо которого проезжала карета. Над водой плавал легкий туман, и из него, словно пузырьки со дна, поднимались болотные огоньки. Метан. Горящий газ, который легче воздуха. Мысль, до этого ходившая по кругу, сорвалась с привязи и устремилась в совершенно ином направлении: зачем греть воздух, если можно найти газ, который легче него сам по себе?

Память подбросила имя из туманного будущего: Генри Кавендиш. «Горючий воздух». Водород, что наполнит дирижабли, станет символом триумфа и причиной страшнейшей катастрофы. Технология его получения, наверняка была доступна уже сейчас – простейшая реакция кислоты с металлом.

Как наладить производство водорода в 1707 году? Мысль заработала с лихорадочной скоростью, выстраивая цепочку.

Кислота: серная, «купоросное масло», уже известна.

Металл: дешевые железные опилки и стружка с оружейных заводов.

Процесс: увеличенный до промышленных размеров аппарат Киппа. Огромный свинцовый чан для железа и кислоты, который придется ставить в проточную воду для охлаждения, иначе вся затея превратится в маленький, но очень злобный вулкан.

Конечно, оставалась главная проблема – опасность. В памяти всплыли кадры горящего «Гинденбурга». Но тут же пришло и контраргумент: десятки тысяч дирижаблей до него летали на водороде успешно. Проблема не в газе, а в источнике огня. В отличие от будущих бензиновых моторов, мой электродвигатель не искрил – огромное, решающее преимущество. Риск был, конечно, хато он был приемлемым и управляемым.

Идея монгольфьера умерла окончательно. На пепелище старого проекта воображение уже рисовало контур совершенно нового аппарата.

Первым делом – оболочка. Газовый дирижабль должен был «шить пустоту», держать летучий газ, не пропуская его. Адаптировав технологии начала XX века, я мысленно спроектировал многослойный «пирог»: внутренний слой из тончайшего шелка, герметизирующий – из нескольких слоев ткани, проклеенных рыбьим клеем и пропитанных эластичным лаком на основе олифы, и внешний, защитный – из лучшего парусного полотна. Даже так оболочка будет пропускать газ, ограничивая дальность полета. Значит, на земле нужна система быстрой дозаправки.

Второе – форма и каркас. Чтобы лететь против ветра, «Катрине» требовалась аэродинамика. Щука быстра, потому что вытянута – она не борется с водой, а разрезает ее. Значит, и мой аппарат должен скользить, а не бодаться с ветром. Вытянутый, сигарообразный, с заостренным носом и стабилизаторами на хвосте – такой полужесткий дирижабль. Вдоль его нижней части должен был проходить легкий и прочный продольный киль. Ажурная ферменная конструкция, как на моих мостах, из лучшего дерева, стянутая стальными тросами, как тетива лука. К этому хребту будут крепиться гондола, двигатели и хвостовое оперение – полноценные рули высоты и направления.

И наконец, решение проблемы управления высотой, подсказанное природой. Рыба меняет глубину, надувая или сдувая плавательный пузырь. Гениально же! Такие же пузыри, баллонеты, нужны были и мне – внутренние мешки (или баллоны), куда можно закачивать или стравливать обычный воздух электровентилятором. Накачивая воздух, аппарат тяжелеет и плавно снижается. Выпуская – легчает и поднимается. Это позволяло маневрировать по высоте с ювелирной точностью, не сбрасывая балласт и не теряя драгоценный водород.

Силовая установка оставалась прежней – моя надежная «Триада», но теперь вся ее энергия шла только на движение. Результаты превзойдут все ожидания. Это позволяло поставить более мощный двигатель, а то и два по бокам гондолы для дифференциальной тяги, что даст невероятную маневренность. Скорость могла возрасти до тридцати, а то и сорока верст в час. Дальность полета, освобожденная от затрат энергии на подъем, увеличивалась до ста пятидесяти верст.

Это была оперативная стратегия. «Катрина – 2.0» могла висеть над полем боя. Она могла уйти в глубокий рейд, обогнать вражескую кавалерию, заглянуть за горизонт и вернуться с бесценными сведениями.

Карета качнулась, выезжая на ровный участок дороги. Впереди, в сиреневой дымке, уже проступали очертания Ясс. Я откинулся на подушки. В голове – приятная пустота. Хаос сомнений и обрывков знаний наконец-то сложился в стройную, законченную концепцию. Идеальная машина для новой войны. Оставалось одно – воплотить ее в дереве, ткани и металле.

Подпрыгнув на булыжной мостовой, карета въехала в ворота Ясс, и город тут же оглушил нас шумом оживленных улиц, запахом дыма и свежего хлеба. Возница что-то крикнул страже; та, завидев имперский штандарт моего эскорта, торопливо засуетилась. Хотя тело ломило от долгой дороги и измотанный организм требовал отдыха, разогнанный добела мозг не давал ни минуты покоя. Мысль уже перешагнула через чертежи отдельного аппарата, оставив позади роль изобретателя. Теперь я мыслил как организатор, создающий с нуля новый род войск. Ведь построить один, даже самый совершенный дирижабль – ничто. Все равно что выковать идеальный палаш и ждать, что он в одиночку выиграет войну. Нужна система.

Во-первых, производственная цепочка. Кровь будущего флота, его жизненная сила – цинк для батарей. Источник его был не в Европе, где за каждую крупицу пришлось бы платить золотом и унизительными просьбами, а у себя, в Сибири. Еще при создании «Вольтова столба» я столкнулся тем, что цинк не известен. А это проблема.

В памяти всплыл Федька, с досадой отбросивший в сторону сероватый камень: «Дрянь какая-то, обманка. При обжиге лишь белый дым дает, а толку никакого». Тогда я не придал этому значения, а ведь невзрачный камень был сфалеритом, ключом к неисчерпаемому источнику энергии! Нужно узнать где Федька сфалерит тогда нашел.

Дальше – высокие технологии. Секретный завод возле Игнатовского, за высоким забором, где лучшие мастера будут выплавлять чистый металл. Там же придется решать задачу – электродвигатель. Чтобы создать легкий и мощный двигатель, придется попотеть. Проклятая изоляция проволоки… А коллектор? Чтобы он не стирался за час работы, понадобится платина, которой нет. Или искать сплав… Задача на годы. Со сборкой, однако, проще. Адмиралтейские верфи. Кто, как не их мастера, работающие с тысячами аршин парусины, смогут сшить гигантскую, герметичную оболочку?

Во-вторых, кадры. Машины без людей – мертвое железо. «Катринам» нужны пилоты. Но где найти людей, готовых добровольно подняться в небо на мешке с горючим газом? Я могу построить машины, но смогу ли я создать для них людей? Придется основать первую в мире Летную школу, набирать туда толковых и отчаянных молодых офицеров из артиллерии и инженерных войск. И организовать специальные «аэродромные» роты для обслуживания на земле.

В-третьих, и это главное – боевая доктрина. Как воевать этим невиданным оружием? Вооружить «Катрину» скорострельной винтовкой? Отдача разнесет хрупкую конструкцию. Сбрасывать бомбы? Точность нужно корректировать – тоже проблема. Как вариант – использовать «Щуки», но тоже надо будет доделывать из-за разных осей координат.

Отсюда вытекали и задачи. Главная и решающая: корректировка артиллерийского огня. «Катрина», висящий над вражескими позициями, превратит русскую артиллерию в снайперский инструмент. Вторая: глубокая разведка, чтобы знать о передвижении вражеских корпусов за несколько дней до их появления. И третья: психологическое воздействие – бесшумные ночные налеты, поджоги, сеяние паники и бомбометание термобарическими боеприпасами. При этом – строжайший запрет на прямое столкновение. Мои аппараты – «стеклянные мечи», слишком ценные и уязвимые. Их сила – в высоте и информации.

Когда карета остановилась у резиденции наместника, из нее вышел уже другой человек. Генерал, вернувшийся с поля боя, человек, несущий в голове целостный проект, способный перевернуть мир. Прутская катастрофа из символа национального унижения в моем прошлом, на моих глазах превратилась в точку отсчета. В голове был готовый, план.

Но одно дело – гладкий чертеж, и совсем другое – суровая реальность.

Глава 20

У ворот наместника наш гвардейский эскорт встретил местный караул. Солдаты в ярких, почти театральных мундирах, с любопытством и легкой брезгливостью разглядывали нас – изможденных призраков войны, вернувшихся из небытия.

Едва карета замерла, сквозь толпу зевак ко мне кто-то рванул. Осунувшийся, заросший легкой щетиной – я не сразу признал Дубова. Лишь знакомая фигура да остатки мундира «Охранного полка» выдали моего верного поручика. Замерев в шаге, он жадно вглядывался в мое лицо; в горле нервно ходил кадык. Он было открыл рот, но голос, видимо, ему изменил. Криво усмехнувшись, я положил ему руку на плечо.

– Живой, поручик. И почти целый, – прохрипел я, удивляясь собственному голосу. – Докладывай по дороге.

Мой жест, кажется, вернул ему самообладание. Он выпрямился, и пока мы шли к дворцу сквозь расступающуюся толпу, Дубов начал отрывисто, по-военному, докладывать:

– В городе спокойно, ваше благородие. Государыня, слава Богу, оправилась. Наместник суетится, хотя приказы исполняет. Лазутчики доносят о движении татарских отрядов к югу, к городу не подходят. Ждали вестей. Любых.

Его короткий отчет подтвердил мои опасения: они сидели в информационном вакууме, не ведая о событиях на Пруте. Нас немедленно провели во дворец, где холеные слуги шарахались от моих гвардейцев, как от прокаженных. В главном зале, у накрытого яствами стола, нас ждали. Наместник Кантемира, лощеный вельможа, чье лицо выражало смесь показной радости и плохо скрываемой тревоги, тут же засуетился, явно не зная, как вести себя с человеком, которого мысленно уже похоронил.

В центре зала, в высоком кресле, сидела императрица. Екатерина Алексеевна выглядела значительно лучше: на щеках появился румянец, ушла болезненная бледность. Только на лице застыла такая тревога, что мне стало не по себе. Она впилась в меня взглядом.

Пройдя вперед, я остановился в нескольких шагах и склонил голову.

– Ваше Императорское Величество, – произнес я. – Спешу доложить. Армия Государя Петра Алексеевича прорвала окружение. Турецкие войска разбиты и в беспорядке отступают. Победа полная и безоговорочная.

Я тщательно подбирал слова, выстраивая из обрывков правды героическое полотно. Рассказывал о том, как мой полет на «Катрине» позволил провести разведку с невиданной высоты; как удар по ставке Великого Визиря обезглавил вражескую армию, посеяв в ее рядах хаос; как Государь, воспользовавшись этим смятением, повел гвардию в отчаянную атаку, решившую исход сражения. Цену этой победы, ловушку, в которую мы угодили, и собственную катастрофу я, разумеется, опустил. Стоявший рядом наместник, нервно теребивший жемчужную пуговицу на кафтане, мне не внушал доверия.

Эффект превзошел все ожидания. Напряжение лопнуло. Наместник залопотал что-то о великом гении Государя. Мои офицеры, сбившиеся у входа, одобрительно зашумели.

Слушавшая меня затаив дыхание Екатерина вдруг закрыла лицо руками, и ее плечи мелко задрожали. На миг я испугался, что ей дурно, однако, отняв ладони, она явила счастливую улыбку – она смеялась.

– Слава тебе, Господи! – выдохнула она и, вскочив с места, закружилась по залу, подхватив под руки двух своих фрейлин.

Вся ее царственная выдержка и строгость, которую она, без сомнения, поддерживала эти дни, слетела ненужной шелухой. Зал наполнился смехом и счастливыми возгласами.

Было как-то странно на это смотреть. Императрица же – а на деле, просто счастливая женщина. Видимо слухи об окружении войска здорово попортили ей нервы.

Я стоял посреди этого ликования чужаком. Им я принес радость, на моей же доле осталась тяжесть правды, которую еще предстояло выложить. Представление удалось на славу.

Всеобщее ликование угасло быстро. Оправившись от первого порыва радости, императрица внимательно наблюдала за мной. Ее привыкший к придворным играм ум уловил что-то в моем поведении и докладе. Женская интуиция, помноженная на опыт выживания в змеином клубке власти, подсказывала ей, что за фасадом победы скрывается нечто большее.

Резко оборвав смех, она властным жестом указала на дверь.

– Оставьте нас, – ее голос прозвучал достаточно тихо, но тембр голоса мгновенно превращал простую женщину в государыню. – И вы, ваше сиятельство, – добавила она, обращаясь к наместнику, – будьте любезны.

Наместник поклонился так низко, что едва не коснулся паркета лбом, и, пятясь, поспешил ретироваться. Мои офицеры тоже молча вышли. Створки тяжелых дубовых дверей сомкнулись, отрезая нас от остального мира. Праздник кончился.

Екатерина подошла вплотную. Прямой, требовательный взгляд.

– Говорите, Петр Алексеич. Что на самом деле произошло там на Пруте?

Передо мной сейчас стояла хрупкая женщина, пережившая страшную трагедию. В ней чувствовался внутренний стержень, позволявший ей быть ровней своему титаническому мужу. Такая заслуживала правды.

– Ваше Величество, – Я вздохнул, – победа была. Но это было чудо. Акт отчаяния. Мы оказались на волосок от полного разгрома.

Подойдя к столу с разложенной картой, я ткнул пальцем в излучину реки Прут.

– Государь шел сюда, уверенный в поддержке союзников, а угодил прямиком в ловушку. Всю эту операцию спланировали явно не в Стамбуле – там исполняли чужую волю.

Из походного планшета я извлек несколько трофейных бумаг, захваченных в ставке визиря (Государь передал их через меня Брюсу), и разложил их веером рядом с картой.

– Взгляните. Вот копия письма господаря Брынковяну: клятвы в верности, обещания провианта и свежих полков. А вот – донесение турецкой разведки с точнейшим маршрутом нашей армии, переданным им же за неделю до того.

Екатерина склонилась над столом, сцепив руки в замок. Она вчитывалась в строки с листами переводов.

– Предатель… – прошептала она. – Он продал нас.

– Он был частью замысла, сознательно заманив нашу армию в болота, в западню. А руководили им вот эти господа. – Мой палец указал на подписи под другим документом – подробной инструкцией по организации засады, написанной на чистом французском. – Европейские военные советники направляли каждый шаг турецких пашей.

Ее взгляд метнулся от бумаг ко мне.

– Значит… все это время… мы делали то, что хотели враги?

– Именно так. Мой удар с воздуха всего лишь дал Государю шанс на прорыв, которым он воспользовался. Он вырвался из котла, но цена этого прорыва огромна: мы потеряли тысячи лучших гвардейцев, израсходовали почти весь порох. Армия измотана до предела. Благо разжились трофейным провиантом и скарбом.

Медленно подойдя к окну, она уставилась на шумную городскую площадь.

– И эта игра не окончена, – продолжил я. – Государь сейчас горит желанием отомстить. Наказать предателей, развить успех, может, даже помыслить о походе на Константинополь. Он опьянен победой и жаждет расплаты.

Мои слова заставили Екатерину резко обернуться. На ее лице явные признаки неподдельного страха. Она, как никто другой, знала эту всепоглощающую, сметающую все на своем пути ярость своего мужа.

– Но ведь это безумие! – выдохнула она.

– Да. И именно этого от него будут ждать после всего этого, – подтвердил я. – Любая наша попытка закрепиться на Балканах, немедленно приведет к вмешательству Европы. Они не позволят России стать слишком сильной, не после славной победы над шведами. Они натравят на нас кого угодно. Откроют второй очаг войны, втянут нас в войну на истощение, которую мы не выдержим. Прутский котел – первый шаг. Поддайся Государь гневу, и они сделают второй, который станет для Империи последним.

В зале стало тихо. Екатерина смотрела на меня изучающим взглядом.

Императрица медленно опустилась в кресло, переведя взгляд в сторону. Она переваривала услышанное; я видел, как в ее сознании ломается привычная картина мира. Я дал ей эту минуту. Предстояло перейти от стратегических выкладок к самому сложному – к личному приказу Государя.

– Ваше Величество, есть еще кое-что. Перед моим отбытием Государь отдал мне личный наказ.

Она подняла на меня усталые глаза.

– Он приказал мне сопроводить вас в Санкт-Петербург. Он опасается за вашу безопасность здесь, в Яссах. Город слабо укреплен, а после всего случившегося оставаться здесь… неоправданный риск.

Я ожидал чего угодно, однако ответ прозвучал мгновенно и категорично.

– Я не поеду, – отрезала она. Выпрямившись в кресле, она снова превратилась из растерянной женщины в императрицу. – Мое место здесь, рядом с ним. Сейчас, когда он один, окруженный предателями, я должна быть его опорой, мне надо попасть к нему. Я не могу прятаться в столице, пока он здесь рискует жизнью.

Твердое, осознанное решение. Прямой приказ не сработает, она его попросту проигнорирует. Нужно заходить с другой стороны, апеллировать не к ее долгу императрицы… и жены.

Тяжело вздохнув, я разыграл на лице скорбь.

– Я понимаю вас, Ваше Величество. И не смею спорить. Мой долг – оставаться здесь, пока существует хоть малейшая угроза вашей жизни.

Подойдя к столу, я начал медленно собирать трофейные документы, будто готовясь к долгому и безнадежному ожиданию.

– Жаль только, что Игнатовское так далеко, – обронил я тихо, словно про себя. – Государь был так воодушевлен… Считает, что только новое оружие, воздушный флот, сможет уберечь его армию от подобных ловушек. «Щит в небе» для себя и для гвардии. Требовал начать немедленно, не теряя ни дня.

Пауза. Пусть слова осядут.

– Однако его приказ о вашей безопасности, разумеется, первостепенен. Проект придется отложить. Я напишу Нартову, дам указания… хотя без меня они с такой задачей быстро не справятся. Потеряем драгоценное время. Но что поделать. Приказ есть приказ.

Я замолчал. Ловушка была расставлена. А что? Я всего лишь констатировал факты, превращая ее в невольную виновницу промедления в деле, от которого зависела безопасность ее мужа. Екатерина смотрела на меня, на лице отражалась напряженная работа мысли. Она понимала, в какую западню я ее веду. Желание быть его опорой здесь, на месте, мешало мне ковать для него щит там, в Игнатовском.

Она долго молчала, хмурилась.

– Вы хитрый человек, Петр Алексеич, – наконец произнесла она с кривой усмешкой. – Очень хитрый. Вы не оставили мне выбора.

Поднявшись, она заявила:

– Хорошо. Я поеду. Если мое отсутствие здесь поможет вам быстрее создать то, что защитит его… я поеду. Готовьте все необходимое. Выступаем, как только сочтете нужным. Нельзя терять ни дня.

Я склонил голову, скрывая облегчение.

Спустя несколько дней наш разросшийся до внушительных размеров караван покинул Яссы. По моему настоянию, путь в столицу лежал через Азов. Этот крюк был стратегической необходимостью: мне нужно лично убедиться, что созданная наспех конструкция власти не рассыпалась в мое отсутствие. Екатерина, уловив мои опасения, согласилась без возражений. Для нее это была возможность воочию увидеть крепость, ставшую первым символом нашей прутской победы.

Чем ближе мы подъезжали к Дону, тем сильнее меня охватывало беспокойство. За спиной осталась гремучая смесь из регулярных офицеров, вольных казаков и вчерашних бунтарей, скрепленная лишь моей волей и общей угрозой. Что, если этот хрупкий баланс развалился?

Появление на горизонте знакомых, подлатанных бастионов принесло облегчение. Крепость жила своей новой, бурной жизнью: над стенами рядом с имперскими штандартами пестрели казачьи бунчуки. И все же что-то было не так. Нас встречал одинокий майор Хвостов со своим караулом. Ни Орлова, ни Некрасова рядом – дурной знак.

– С прибытием, ваше благородие! – отрапортовал Хвостов устало.

– Где остальные? – спросил я прямо.

Хвостов помрачнел.

– Арестованного допрашивают. Купчишку одного. Казаки Некрасова вчера накрыли, к туркам шел. Атаман его по своим законам судить хочет, на месте вздернуть. А я, как комендант, требую суда по уставу, имперскому. Орлов на моей стороне. Вот и сидим, друг на друга волками смотрим. Еще чуть и до поножовщины дойдет. Они еще не знают, что вы в Азове, Петр Алексеич. Я встретил дозор, они и рассказали о вас. Да и казаки небось видели, скоро доложат атаману.

Первый сбой. Система, выстроенная мной, столкнулась с реальностью: конфликт юрисдикций, столкновение двух правд – вольной казачьей и государственной.