Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 14

Долго. Очень долго и лихорадочно мы воплощали этот проект – и вот безумная гонка, превратившая Яссы в масштабный муравейник, наконец подошла к концу. Над широкой, вытоптанной тысячами ног поляной за городом воцарилась тишина. В центре этого застывшего мира лежало наше творение – огромное, бесформенное, похожее на сброшенную шкуру исполинского зверя. Пестрое полотнище, сшитое из сотен лоскутов, от грубой ткани до тончайшего офицерского льна, тускло поблескивало в первых лучах солнца пропиткой из казеинового клея.

Утренняя прохлада пробиралась под мундир, но внутри, в топке моего организма, уже разгорался жар. Адреналин, лучший друг инженера перед запуском, впрыскивал в кровь высокооктановое топливо. Обостренные до предела чувства выхватывали всё: и кольцо оцепления из моих гренадеров, с трудом сдерживающих любопытных горожан; и лица офицеров, в которых смешались азарт и слепая вера в меня.

Рядом, склонившись над системой крепления гондолы, колдовал Анри Дюпре, преобразившийся за эту неделю из апатичного пленника в одержимого перфекциониста, в настоящего диктатора от механики. С лицом хирурга перед сложнейшей операцией он проверял натяжение каждого каната, прощупывая каждый узел. Его дотошность успокаивала. Я отвечал за общую физику процесса, за саму идею; он же гарантировал, чтобы эта идея не развалилась на куски при первом же порыве ветра.

Выпрямившись, француз подошел ко мне.

– Мсье Петр, – произнес он тихо, поручик-толмач уже не так часто был нужен. – Все узлы я проверил. Они выдержат вес. Однако я не могу проверить ваши цифры. По всем известным мне законам механики эта махина слишком тяжела, чтобы ее поднял просто нагретый воздух. Боюсь, мы рискуем построить самый большой в мире костер.

– Я тоже этого боюсь, Анри, – ответил я, не отрывая взгляда от нашего детища. – Но другого пути у нас нет. Время.

Выслушав Анри вернулся к своим канатам.

Я подошел к горелке, к «Сердцу Дракона 2.0». Похожая на жертвенный алтарь неведомого бога, она стояла на массивной треноге. Лично проверил крепление бака с горючей смесью, подвижность рычага, регулирующего подачу фитилей. Все на месте. Все выверено. Один неверный расчет плотности воздуха, один некачественный шов – и вся конструкция превратится в гигантский погребальный костер, где главным топливом буду я. Хмыкнув, я поднял руку.

– Меха! – скомандовал я.

Два десятка дюжих солдат навалились на рычаги огромных кузнечных мехов. Со скрипом и стоном в жерло купола ударили мощные потоки воздуха. Лежащее на земле полотнище зашевелилось – сначала робко, потом все увереннее. По нему пошли волны, оно стало расправлять складки, обретая объем. Это была медленная, изнурительная «холодная инфляция»: мы придавали оболочке первоначальную форму, чтобы не опалить ее пламенем горелки. Я не торопил – любая ошибка на этом этапе могла все разрушить.

Когда шар наконец принял форму приземистого, пестрого холма, я вновь поднял руку.

– Довольно! Канаты!

Солдаты, заранее расставленные по точкам, вцепились в десятки толстых пеньковых веревок, привязанных к силовому каркасу гондолы. Теперь все зависело от одного движения. Рука, подносившая тлеющий фитиль к соплу горелки, чуть дрогнула. Сжав ее в кулак, я поднес ее к отверстию.

Миг – и взорвалась тишина. С оглушительным, утробным ревом из «Сердца Дракона» вырвался ревущий столб оранжевого пламени. Жар ударил в лицо даже на расстоянии, заставив оцепление невольно попятиться. Воздух внутри уродливого мешка начал стремительно раскаляться.

И тогда началось чудо – по крайней мере, так думали местные.

На глазах у сотен застывших в изумлении людей наш холм задрожал. Он рос, поднимался, вытягивался вверх. Натянутая изнутри невидимой силой, ткань пошла тугими, упругими волнами. С каждой секундой шар становился все грандиознее, пожирая пространство и заслоняя собой утреннее небо. Сшитый из подручных материалов, он превращался в нечто величественное.

– Держи! Держать! – кричали унтеры, глядя, как канаты, натянувшись до предела, врезаются в ладони солдат.

Люди упирались ногами в землю, лица исказились от напряжения. Шар, уже достигший значительной высоты, стал живым существом, рвущимся на свободу.

Обернувшись, я встретился взглядом с Дюпре. Француз стоял, забыв про самообладание. Рот был полуоткрыт, в глазах отражалось пламя горелки и плескалось чистое, детское изумление. Он непроизвольно отступил на шаг, словно перед ним вырастала гора.

– Mon Dieu… Ça marche… (Боже мой… Оно работает…) – прошептал он так тихо.

С натужным скрипом шар оторвался от земли. Гондола, лежавшая на боку, качнулась и повисла в воздухе на высоте человеческого роста. Он летел, действительно летел.

По толпе пронесся многоголосый вздох восторга. Солдаты, забыв про строй, крестились; женщины на окраине поляны падали на колени, шепча молитвы. Для них это было как какое-то знамение, нарушение всех земных законов, сотворенное волей одного человека.

Я опустил руку с фитилем. Внутри все распирало от пьянящего триумфа. Получилось. Вопреки всему мы это создали.

Эйфория от первого успешного подъема быстро схлынула. Мы сотворили чудо, теперь его предстояло превратить в оружие. Когда шар, послушный командам, опустился на землю и сдулся, вновь став бесформенной грудой ткани, я собрал ключевых офицеров у гондолы. Зевак отогнали солдаты. В воздухе витал запах горелой пакли и раскаленного металла.

– Господа, – я обвел взглядом их воодушевленные лица, – вы видели, что эта машина способна летать. Теперь нам предстоит научить ее воевать. На подготовку у нас времени мало, как обычно.

Ответ на главный вопрос – кто поведет «Небесный Сокол» в бой – был очевиден. Никто, кроме меня, не знал всех тонкостей его конструкции, не чувствовал его капризного нрава. Как создатель, я и должен был стать его первым пилотом. Аксиома, не требующая доказательств.

– Первым полечу я, – объявил я как о деле решенном. – Мне нужно понять, как он ведет себя на высоте, как реагирует на ветер…

– Никак нет, ваше благородие!

Резкий голос Дубова перебил меня. Я обернулся. Поручик стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, с серьезным лицом. В руках он все еще сжимал свой «Шквал», словно тот придавал ему уверенности.

– Поручик? – я удивленно приподнял бровь. – Я ослышался?

– Никак нет, – повторил он, и впервые в его взгляде, устремленном прямо на меня, не было преданности – там горела непреклонность. – Я не могу этого допустить.

Офицеры замерли. Это было прямое неповиновение.

– Поясни, – процедил я, хмурясь.

– Ваше благородие, под Азовом, когда Сытин поднял мятеж, я спас вас. А в ущелье, когда вас контузило? Кто бы принял командование? – четко, отбивая каждое слово, произнес Дубов. – Армия держится на вас. Я не справлюсь, отвечаю только за вас. Без вас мы – стадо. Я не могу позволить, чтобы голова лезла в пасть льву, когда для этого есть руки. Мой приказ, данный капитаном де ла Серда, – защищать вас. И он старше любого другого.

Он замолчал. Его слова звучали веско. Он взывал к логике, к здравому смыслу, против которого трудно было возразить. Он был прав. И от этого я злился еще больше.

– Это приказ, Дубов! – хмыкнул я.

– А мой долг – сохранить командира! – отрезал он.

Наши взгляды скрестились. Сломать его через колено, пригрозить трибуналом? Глупо. Я мог, конено. Однако так я бы потерял одного из самых преданных в своей команде. Да и остальные офицеры явно разделяют его измышления.

– Хорошо, – выдохнул я, отступая. – Ты победил. Полетишь ты. Но инструктором буду я. И если ты хоть раз дашь мне повод усомниться в своих силах, я отстраняю тебя без разговоров. Это не обсуждается.

На лице Дубова промелькнуло облегчение. Он добился своего.

С этой минуты наша поляна превратилась в первый в мире учебный аэродром. Десятки раз в день «Небесный Сокол», удерживаемый на длинных канатах, взмывал на высоту в несколько десятков метров. Я вбивал в Дубова основы аэростатики, объясняя и механику, и физику полета.

– Горелка – не печка! – кричал я, перекрывая рев пламени. – Короткий, мощный импульс – набираешь высоту. Уменьшил пламя – плавно снижаешься. Чувствуй, как шар отвечает, как он дышит!

Дубов оказался на удивление способным учеником и быстро освоил азы. Он научился работать с рычагом горелки, интуитивно улавливая нужный момент для подачи тепла. Клапан на вершине купола тоже поддался ему: короткие, резкие рывки за шнур позволяли стравливать горячий воздух и точно регулировать скорость снижения. Мы отрабатывали сброс балласта – мешков с песком, имитирующих бомбы. На земле Анри Дюпре, как опытный артиллерист, объяснял ему основы баллистики, внося поправки на ветер. Дубов впитывал знания с жадностью, и к исходу второго дня я был почти уверен, что он справится.

А на третий день произошел неприятный, если можно так выразится, инцидент.

Полдень выдался безветренным. Мы поднялись на максимальную для привязи высоту – около ста метров. Накануне вечером стелился странный туман, и в разговоре с Дюпре один из его помощников обронил: «Странная погода, господин. Воздух словно слоеный пирог». Тогда я не придал этому значения. А зря.

Шар, неподвижно висевший в воздухе, вдруг начал стремительно терять высоту.

– Больше огня! – крикнул самому себе Дубов и до упора нажал на рычаг горелки.

Столб пламени взревел, ударив в купол, но аппарат продолжал падать, все быстрее. Внизу солдаты, державшие канаты, в панике забегали, пытаясь смягчить удар.

– Не работает! – в голосе Дубова прозвучало отчаяние. – Падаем!

Мысли заметались, выстраивая цепочку. Падает. Горелка на полную, но тяги нет. Почему? Ткань цела, ветра нет. Что изменилось? Воздух… он стал другим. Вчерашний туман… Инверсия! Мы поднялись сквозь плотный утренний холод и попали в ловушку – слой более теплого, разреженного воздуха над ним! Плотности не хватает, мы в нем тонем! Значит, надо не греть, пытаясь пересилить стихию, а падать! Пробить этот предательский теплый слой и вернуться вниз, в холодный и плотный воздух у земли, который нас удержит!

– Уменьши пламя! – заорал я. – Остынь! Гаси горелку!

Дубов уставился на меня как на сумасшедшего. Приказ звучал абсурдно, он противоречил всему, чему я его учил: падать – и при этом гасить огонь, единственный источник подъемной силы.

– Выполняй! – мой голос сорвался на крик.

На долю секунды в его глазах мелькнуло сомнение, но затем он резко дернул рычаг на себя. Пламя в горелке опало, оставив лишь несколько тлеющих фитилей. Лишившись последней поддержки, шар устремился к земле с еще большей скоростью.

Мы пробили предательский теплый слой. И в тот самый миг, когда до земли оставалось не более двадцати метров, сработало то, на что я и рассчитывал. Попав обратно в холодный, плотный приземный воздух, наша оболочка, сохранившая внутри значительное тепло, получила резкий тормозящий импульс, словно угодила в вязкую среду. Падение почти остановилось, а шар, вытесняемый плотной воздушной массой, даже снова плавно пошел вверх.

Когда шар наконец опустился, Дубов был бледен. Тяжело опершись о борт гондолы, он пытался отдышаться.

– Я… я бы не догадался, – проговорил он, чуть испуганно. – Я бы жег на всю мощь.

Этот эпизод имел большое значение. Дубов понял, что пилотирование – не ремесло, а наука.

Пока шли тренировки, в нашем импровизированном арсенале кипела другая работа. Анри Дюпре, получил от меня задачу адаптировать «Дыхание Дьявола» для сброса с высоты. Я решил посвятить его в общие детали, без тонкостей внутреннего устройства. Если мне что-то не понравится, то так и останется простым исполнителем.

– Мсье, я инженер, – сказал он мне как-то вечером за чертежами. – Моя работа – решать задачи. Сегодня я строю машину, которая убьет турок. Завтра, возможно, буду строить крепость для их защиты от вас. Это просто работа. Политика – не мое дело.

И он доказывал это делом. Дубовую бочку заменил легкий бочонок из липы, стянутый тонкими железными обручами. Но главным его изобретением стал взрыватель. Мы создали конструкцию, которую я про себя окрестил контактно-вытяжным запалом. К концу бикфордова шнура, вставленного в заряд, крепился простой терочный воспламенитель – по сути, гигантская серная спичка. Эту «спичку» вставляли в деревянную трубку, стенки которой были покрыты теркой из толченого стекла с клеем. К головке воспламенителя шел прочный шнур-чека, второй конец которого привязывался к гондоле.

Принцип действия был до изящности прост. При сбросе бомба летела вниз. Пролетев расстояние, равное длине шнура-чеки, она натягивала его, тот с силой выдергивал воспламенитель из трубки, терка высекала искру, и бикфордов шнур загорался.

Оставалось лишь подобрать правильную длину шнуров. Десятки раз мы поднимали на шаре макеты бомб и сбрасывали их, калибруя время горения. Муторная, кропотливая работа, но мы добились своего. Наша авиационная версия «Дыхания Дьявола» была готова. Легкая, надежная, с предсказуемым временем подрыва на высоте 50–70 метров для максимальной зоны поражения.

Все это время пока мы одновремнно вели работы по «Катрине» и усовершенствованием «Дыхания Дьявола», мои разведывательные группы, как стая волков, рыскали по окрестным степям. Им была поставлена задача не ввязываться в бой, а слушать, смотреть и тащить «языков». На третий день их возвращение принесло причудливый улов: троих совершенно разных пленников.

Первым был интендант, захваченный у переправы, – маленький, суетливый человечек с бегающими глазками, перепуганный до смерти. Вторым – молодой офицер-сипах, чье высокомерие не сломили ни плен, ни грязь на мундире. Третьим – угрюмый, молчаливый старик-янычар.

Для импровизированной допросной я выбрал пустой сарай на окраине лагеря. Это была скорее лаборатория чем пыточная камера. Начал я, разумеется, с самого слабого звена.

– Где склады? – спросил я интенданта через толмача, положив перед ним кусок хлеба и кружку воды.

Словно прорвавшаяся плотина, он заговорил сразу, захлебываясь словами (Дубов неплохо его обработал морально – школа де ла Серды чувствуется). На расстеленной на грубом столе карте он дрожащим пальцем указал на большое, огороженное пространство к востоку от основного лагеря.

– Там, эфенди, все там… Порох, ядра, зерно… Охрана слабая, все лучшие – у шатров визиря.

– А где шатры визиря? – надавил я.

Тут он замялся, взгляд забегал.

– Не ведаю, эфенди, клянусь Пророком! Нас, обозных, близко к ставке не подпускают. Знаю лишь, что где-то в центре лагеря, у старого кургана…

Подозреваю, что он говорил правду.

Следующим ввели сипаха. Держался он вызывающе.

– Я офицер, – заявил он, – и по законам войны требую уважительного обращения.

– Уважение нужно заслужить, – ответил я. – А пока ты просто источник сведений. Где ставка?

Он усмехнулся:

– Ищите, гяуры.

Вздохнув, я подозвал Дубова.

– Отведи этого храбреца в яму. Без еды и воды.

Когда его уводили, я бросил ему вслед:

– Кстати, твой интендант оказался куда сговорчивее. Он поведал нам много интересного. Если и ты заговоришь, возможно, я поверю, что ты не просто трус, скрывающий невежество за гордыней.

Колкое замечание, нацеленное на его самолюбие.

Последним ввели янычара. Он молча сел и уставился в одну точку. Вместо давления я развернул перед ним карту.

– Смотри, – сказал я, указывая на нанесенные со слов интенданта склады. – Мы знаем, где ваше добро. А вот здесь, – я ткнул пальцем в место, которое назвал сипах, —офицер твоей армии указал, где стоит визирь.

Едва заметно дернувшаяся бровь и мелькнувшее в глазах презрение. Этого было достаточно. Он не знал, где ставка, но точно знал, где ее нет, и презирал офицера за глупую ложь.

Через пару дней, когда голод и страх сделали свое дело, я приказал снова привести сипаха. Он указал на карте место у старого кургана, наверняка пытаясь указать на ложный след. Поблагодарив его, я велел его накормить.

Что-то не сходилось. С этим неприятным чувством я снова вызвал янычара.

– Твой офицер подтвердил слова обозника. Ставка у кургана. Это правда?

Он молчал, но в его упрямом взгляде все было ясно, что ненавидя офицера-сипаха, он тем не менее не собирался мне помогать. Тупик.

– Хорошо, – сказал я, меняя тактику. – Ты не знаешь, где спит визирь. Но ты знаешь, как ходит караул. Расскажи мне, где патрули ходят чаще всего? Где охрана самая плотная? Куда не пускают простых солдат?

Тут он заговорил о том, что самый строгий кордон выставлен в миле к западу от кургана, в лощине между двух холмов. Туда ведут лишь две дороги, и ночью там зажигают больше факелов, чем во всем остальном лагере.

Нанесенные на карту маршруты патрулей сложились в плотное кольцо вокруг одной-единственной точки, о которой не сказал ни интендант, ни офицер. Вот она. Настоящая ставка. Информация была вычислена.

Вечером я собрал военный совет.

– Господа, – я развернул перед ними карту с двумя жирными красными крестами. – Цели определены. План – обезглавливающий удар. Но мы ударим и по их командованию. И по их вере.

Мой палец указал на первый крест.

– Цель номер один. Ставка Великого Визиря. Первый заряд «Дыхания Дьявола» идет сюда. Когда с небес обрушится огонь, это будет воспринято не как знак того, что Всевышний отвернулся от них. Надо подумать как это обыграть. Мы должны уничтожить их уверенность в собственной правоте.

Палец сместился на второй крест.

– Цель номер два. Главный пороховой склад. Высока вероятность что он именно здесь. Второй заряд сбрасываем сюда, чтобы материальное разрушение и вторичные взрывы подтвердили их худшие суеверные страхи. Наша задача – сломить их боевой дух.

План был дерзким.

– Будет исполнено, ваше благородие, – заявил Дубов.

На этом совет был окончен. Я ожидал большего. Надеялся на какой-то мозговой штурм. Это плохо. Нужно зарождать искусство ведения воздушного боя. Но как? Судя по тому как прошел совет, никто из них не представляет как использовать это оружие, этот новый вид войск. Проблема, однако.

Они разошлись. А я остался один – наедине с картой, двумя красными крестами.

На следующее утро было запланировано финальное испытание. Тянуть дальше не было смысла. По сведениям разведки армии наших и турков уже встретились. Мои лазутчики пока не смогли пробраться в стан Петра, чтобы передать вести о Яссах, о моей поддержке.

Вокруг меня сейчас были сосредоточенные лица солдат, готовивших «Катрину» к последнему испытанию. Предстояла генеральная репетиция: короткий подъем с полным боевым грузом, чтобы проверить поведение машины под весом двух авиационных «Дыханий Дьявола».

Стоя в гондоле, я проверял крепления бомб и работу вытяжного механизма взрывателя. Внизу, с лицом, похожим на каменную маску, Дубов руководил наземной командой. Его немногословные, отрывистые команды тонули в тишине. Мы оба понимали, что это последняя черта, за которой начинается настоящая война. Именно поэтому Дубов разрешил мне провести генеральное испытание. Сам-то он уже налетался и уверился в относительной безопасности полета, несмотря на эксцессы, ведь в итоге никто лучше меня не знает как ведет себя «Катрина».

– Огонь! – скомандовал я.

Горелка взревела. Грузно качнувшись, шар начал набирать высоту – медленнее обычного, сказывался вес двух бочонков с адской смесью. Но он поднимался. Гондола плавно оторвалась от земли и зависла на высоте сначала десяти, потом двадцати, а после – пятидесяти метров. Управление в норме: рычаг горелки слушался, клапан работал штатно.

На высоте около двухсот метров, когда город внизу превратился в россыпь тусклых огоньков, я уже готов был к спуску. И тут шар подбросило. Он наткнулся на мощный, плотный воздушный поток, который на такой высоте жил своей, отдельной от земли жизнью. Шар рвануло в сторону с такой силой, что гондола качнулась, как лодка в шторм.

Раздался оглушительный треск. Один из удерживающих канатов, перетянутый из-за спешки при сборке, не выдержал динамического рывка и лопнул.

Мозг работал лихорадочно. Не случайность – закономерный инженерный провал, цена нашей спешки. Нагрузка каскадно перешла на остальные канаты. Секунду они держались, натянувшись до звона, а затем, один за другим, начали рваться с тем же пушечным грохотом.

Мир на мгновение замер. Грохот сменился оглушительной тишиной. Вцепившись в борт гондолы, я видел стремительно уходящую вниз и в сторону землю. Ловушка. Не турецкая – моя собственная. Я построил себе летающую тюрьму, и она несла меня прямиком на плаху. К горлу подкатила тошнота, руки, стиснувшие плетеный борт, похолодели.

Меня могло сейчас отбросить на десятки километров, регулирование высоты с помощью горелки не дало бы значимого эффекта, если ветер усилится, это и вовсе могло погубить и меня и «Катрину». Просчитывая вероятности наступления событий, я предполагаю, что смогу восстановить нормальное управление только при слабом ветре. К сожалению, это бич монгольфьеров, я это прекрасно знал.

Внизу, на поляне, замешательство перерастало в безумие. Забегали крошечные фигурки солдат. Из общего хаоса выделился отряд. Дубов. Верный своему слову, он уже строил людей для того самого самоубийственного прорыва, о котором мы договорились. Собирался сопровождать меня в последней атаке. Допустить эту бессмысленную, героическую жертву я не мог.

Первобытный шок отступил, уступив место логике. Перегнувшись через борт, я закричал, срывая голос, вкладывая в крик всю силу своих легких:

– Дубов! Отставить! Ждите на месте! Я вернусь!

Донесся ли мой крик сквозь свист ветра, я не знал. Но я должен был дать им этот приказ, который удержит их от гибельного шага.

Яссы стремительно удалялись, превращаясь в крошечное, тающее в ночи пятнышко света. Вокруг расстилалась безбрежная степь. Было холодно. Лишь ближе к вечеру ветер стих. В животе урчало. Руки дрожали от холода. Земля подо мной была подсвечена холодным светом звезд. Один, в хрупкой плетеной корзине, я несся в темноте над вражеской территорией. Ветер стихал. Попытки управлять полетом начали получаться.

Впереди, на самом горизонте, начала разгораться тусклая, дрожащая линия огней. Сначала едва заметная, с каждой минутой она становилась все ярче, все шире. Нечто огромное, невообразимое.

Мой взгляд метнулся на восток, где остался спасительный огонек Ясс, а затем на запад, на эту огненную реку. И по расположению звезд, по изгибу далекой, едва различимой в лунном свете реки, пришло понимание. Маленький, обреченный островок света впереди – это армия Государя. А огненное море вокруг него – тот самый котел, что до сих пор существовал лишь на моих картах. Только теперь я видел его истинный, чудовищный масштаб.

Впервые в истории человек видел войну с высоты птичьего полета. И зрелище было ужасающим. Никакие карты и донесения разведки не могли передать этого. Дюпре был прав. Их было не меньше ста тысяч. Они окружили русскую армию, взяли ее в саван из огня и стали.

Стоя в своей корзине, под безразличными звездами, я смотрел на картину скорого абсолютного разгрома.

Миссия изменилась. Теперь задача была – выжить. Нужно обогнуть это море огня, каким-то немыслимым образом вернуться в Яссы и донести то, что я видел.

Или же…

Безумная мысль настойчиво стучалась в черепную коробку.