Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Похоже, ваше благородие не желает понимать по-хорошему, – с тяжелым вздохом произнес Сытин.

Его вздох послужил сигналом.

Раздался сухой щелчок, за ним еще один, и еще. Короткий смертельный аккорд восьми взводимых курков. Медленно повернув голову, я увидел направленные на меня тяжелые кавалерийские пистолеты. В пульсирующем свете ракет их вороненые стволы казались черными глазницами. Какая злая ирония. Меня собираются убить? И кто? Бунтовщики?

Угроза из условной стала абсолютной, физической, неотвратимой.

– Сложите полномочия, господин бригадир, – отчеканил Сытин, без прежнего намека на почтительность. Он был хозяином положения. – Добровольно. Объявите, что передаете командование мне. Ввиду… недомогания. Тогда, возможно, сохраните и жизнь, и честь.

Он предлагал странную сделку: позор в обмен на жизнь. Мозг лихорадочно просчитывая варианты с той же скоростью, с какой я обычно анализировал прочность конструкций. Согласиться – значило обречь на гибель всю армию, ведь Сытин, со своим уставным мышлением, заведет их в окопы, где они и сгинут от болезней. Отказаться – смерть. Мгновенная и бесславная, списанная на шальную пулю.

– Вы ставите на кон судьбу армии ради своей гордыни, полковник. – Я решил потянуть время, воззвать к их офицерской чести. – Мой план еще не провалился. Еще есть шанс…

– Шанс⁈ – прервал меня артиллерийский подполковник, его лицо исказилось злобой. – Я видел ваш «шанс»! Капитан Хвостов! Он видел его смерть! И где он теперь⁈ Лежит с турецким свинцом в груди! Ради чего⁈ Ради ваших хлопушек⁈

В его мире я был убийцей.

– А если нет? – спросил я, возвращая взгляд Сытину. Голос едва пробивался сквозь несмолкаемый вой сирен.

– А если нет, – Сытин развел руками с видом искреннего сожаления, – то мы будем крайне опечалены, обнаружив ваше хладное тело. Шальная турецкая пуля, знаете ли… В суматохе боя всякое случается. Наблюдательный пункт – место опасное. Никто не усомнится.

Он не блефовал. За его словами – правота человека, убедившего себя, что совершает горькую необходимость, а не убийство. Они убьют меня, спишут на врага и поведут армию умирать «правильно», по уставу.

Мой взгляд скользнул по кольцу мятежников. Семеро были тверды, их лица будто каменные маски. Вот только восьмой, относительно молодой поручик сбоку, отвел взгляд. Рука с пистолетом едва заметно дрожала. Вот он, слабый элемент системы. Но что это давало? Кричать? В этом аду никто не услышит. Броситься на него? Остальные семеро выстрелят прежде, чем я сделаю два шага.

Один. Под дулами восьми пистолетов. Ловушка захлопнулась. Выхода нет.

Глава 6

Восемь недвижных вороненых стволов смотрели на меня из темноты. Время, летевшее с бешеной скоростью, застыло. В ушах гудела кровь, натужно выли сирены, где-то далеко ухали разрывы. Весь этот хаос служил идеальным прикрытием для тихой, бесславной смерти.

Стоя в центре этого кольца, я заставил свой мозг, вечного спасителя и главный инструмент, лихорадочно анализировать ситуацию. Вариантов было немного. Точнее, их не было совсем. Физически сопротивляться – безумие. Я не фехтовальщик и не гренадер, любая попытка выхватить пистолет закончится одним – залпом. Кричать? Бессмысленно. В этом аду никто не услышит. Единственный шанс – тянуть время. Говорить. Заставить их сомневаться.

Однако какая-то важная пружина во мне сломалась. Вместе с планом рухнула и вера в собственную непогрешимость. Глядя на упрямое лицо Сытина, на искаженное горем лицо артиллериста, я впервые по-настоящему усомнился в себе.

А что, если они правы?

Что, если вся моя гениальная конструкция – лишь плод тщеславия? Я, человек из будущего, возомнил себя демиургом, способным перекроить реальность по своим лекалам, и так увлекся инженерным изяществом замысла, что забыл о главной переменной – о людях. О Хвостове, что лежит на бруствере. Об отряде Разина, посланном по сути на убой ради красивого маневра. Об Орлове, который, возможно, уже мертв, уперевшись в стену, которой не было на моих чертежах.

Ведь я мог ошибиться. Мог. Вся моя разведка – лишь наблюдения в трубу. Заряды – кустарщина из подручных материалов. План – не более чем рискованная авантюра, построенная на допущениях. В то же время Сытин и его люди оперировали другим – опытом войн, осад, сотен таких же безнадежных ситуаций. Их тактика была проста и предсказуема, но, возможно, единственно верна: ждать. Да, это медленная смерть от болезней, однако мой путь привел к смерти быстрой и позорной.

На мгновение показалось, что все происходящее справедливо. Я заигрался. Поставил на кон чужие жизни, и ставка не сыграла. Теперь пришло время платить. Арест, унизительный финал под дулами пистолетов тех, кем я пренебрегал, – вот она, расплата. За Хвостова. За Орлова. За собственную гордыню.

Опустив руки, я давал понять, что не стану сопротивляться. Почти готовый принять их условия, подписать собственное отречение и уйти в тень, лишь бы прекратить этот кошмар, лишь бы остановить бессмысленную гибель людей Разина. Пусть командует Сытин. Пусть будет его медленная, но «правильная» война.

Я поднял на полковника глаза, готовый произнести слова капитуляции. И тут все изменилось. В его взгляде проступило нечто иное. Не забота об армии или боль за погибших, а плохо скрытое, хищное торжество старого интригана, который наконец-то дождался своего часа, чтобы унизить и растоптать выскочку, затмившего его. Он упивался моей неудачей.

Одного этого взгляда, одной этой искры злорадства хватило, чтобы мгновенно выжечь во мне все сомнения. Апатию и отчаяние вытеснила ярость.

Нет. Я не сдамся. Не ему. Не им.

Мой план мог провалиться, но он был единственным верным исходя из задач, поставленных Государем. Их путь – гарантированная гибель. И я не позволю им увести за собой всю армию. Пусть умру здесь и сейчас, но этой победы я им не отдам.

Я криво усмехнулся, глядя в глаза полковнику.

– Что ж, Сытин… Поздравляю. Вы дождались своего часа.

Моя усмешка, похоже, стала последней каплей. Лицо Сытина побагровело, а рука, державшая пистолет, дрогнула.

– Взять его! – рявкнул он, шагнув вперед. – И забрать оружие!

Двое офицеров, стоявших ближе всех, послушно двинулись ко мне: капитан-кавалерист с лицом, изрезанным шрамами, и поручик, старательно избегавший моего взгляда. Не двигаясь с места, я с холодным любопытством следил за приближением развязки. Еще секунда – и они схватят меня за руки.

– Господа офицеры, позвольте поинтересоваться, что здесь происходит?

Голос, прозвучавший из темноты за их спинами, был спокоен, я бы сказал, что даже ленив, но сталь в нем заставила всех вздрогнуть. Офицеры замерли на полушаге. Сытин резко обернулся, его лицо исказила гримаса досады.

Из мрака, неторопливо вышел поручик Дубов – тот самый, которому я поручил «Глас Божий», мой верный «охранник» из Игнатовского. В его руках было нечто, отчего у видавших виды штабных вояк глаза полезли на лоб. Компактное, хищное оружие из вороненой стали и темного дерева, не похожее ни на что из виденного ими ранее. Мой личный, единственный доведенный прототип – СМ-2 «Шквал», который я хранил в походном сундуке. Стырил, засранец?

Остановившись в нескольких шагах, Дубов обвел взглядом меня в окружении, восьми нацеленных пистолетов. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не выглядел испуганным или удивленным. Дубов выглядел человеком, который пришел на работу.

– Поручик, вы не вовремя, – прорычал Сытин, первым придя в себя. – Здесь военный совет. Вернитесь на позицию!

– Моя позиция там, где мой командир, господин полковник, – ровным голосом ответил Дубов и шагнул ближе, вставая со мной плечом к плечу. Затем, игнорируя направленные на нас стволы, обратился ко мне: – Ваше благородие, по приказу капитана де ла Серды, мы не спускали глаз с ваших недоброжелателей. Капитан предупреждал, что у ваших недругов нервы могут оказаться слабыми. Похоже, он как в воду глядел.

Де ла Серда. Моя служба безопасности. Так вот он, мой «рояль в кустах». Появление Дубова – не слепая удача, а срабатывание предохранителя, который я сам и установил. Офицеры переглянулись, их уверенность заметно пошатнулась. Одно дело – бунтовать против зарвавшегося фаворита, и совсем другое – идти против его личной, преданной до мозга костей охранной структуры.

Сытин, побагровев еще больше, промолчал. Дубов же, полностью его игнорируя, с неподдельным, почти детским любопытством повертел в руках «Шквал».

– Тяжелая штуковина, ваше благородие, – протянул он, взвешивая оружие. – Куда тяжелее, чем кажется.

Словно невзначай, он плавно повел стволом, и мушка его диковинного оружия замерла точно на переносице полковника Сытина. Движение было таким естественным, таким будничным, что стало от этого еще более жутким.

Среди мятежников прошел нервный ропот. Они не понимали, что это за оружие, но его вид, эргономика, уверенность, с которой оно лежало в руках Дубова, – кричало об опасности. Их громоздкие, однозарядные пистолеты вдруг показались неуклюжими, устаревшими игрушками. Тот самый молодой подпоручик, что прятал глаза, едва заметно опустил ствол своего пистолета.

– Вес обманчив, поручик, – ответил я, включаясь в игру и чувствуя, как возвращается самообладание. – Он нужен для баланса, чтобы отдача не уводила ствол при быстрой стрельбе.

Восемь пар глаз недоуменно уставились то на меня, то на Дубова, силясь понять суть этого странного диалога. У артиллериста на лбу выступила испарина, его взгляд прикипел к темному отверстию «Шквала», направленному на командира. Они попали в собственную ловушку: выстрелить первыми означало подписать смертный приговор Сытину, ведь этот сумасшедший поручик наверняка утащит его с собой на тот свет. А Дубов, казалось, никуда не торопился – наслаждался моментом.

Сытин, чья кожа пошла серыми, землистыми пятнами, наконец не выдержал этого психологического давления.

– Что за игры, поручик⁈ – прошипел он. – Уберите эту дьявольскую игрушку! Вы совершаете преступление!

Дубов медленно повернул к нему голову, однако ствол «Шквала» не сдвинулся ни на миллиметр.

– Преступление, господин полковник, совершаете вы, подняв оружие на старшего по званию во время боя. Я же лишь исполняю свой долг – защищаю командира. А насчет игрушки… – он снова посмотрел на меня, – ваше благородие, а ведь вы так и не рассказали толком, что это за диковина. Наслышан, но в руках держу впервые. И как она в деле?

Вот же хитрец. Он тянул время и устраивал демонстрацию технологического превосходства, призванную сломить волю мятежников.

– В деле хороша, поручик, – ответил я бесстрастно, словно на производственном совещании в Игнатовском. – Однако главное в ней не вес. Главное – темп.

– И каков же он, если не секрет? – с живым интересом подхватил Дубов.

– Восемь выстрелов, – я сделал паузу, обводя взглядом застывшие фигуры. – Один за другим. Быстрее, чем вы, господин полковник, успеете досчитать до трех. Кассета на восемь патронов, перезарядка по нынешним меркам – мгновенная.

Их лица изменились. Восемь выстрелов. Какое странное совпадение, однако. Эта цифра прозвучала как смертный приговор. Каждый из них, опытный вояка, мгновенно прикинул расклад. Стоявший за спиной Сытина офицер сделал едва заметный шаг в сторону, инстинктивно выходя из-под воображаемой линии огня.

– К тому же, – добавил я, усиливая давление, – она не боится сырости. Не даст осечки. В отличие от ваших пистолетов, господа, которые в эту промозглую ночь очень даже могут подвести.

Дубов удовлетворенно хмыкнул и медленно, демонстративно, перевел взгляд с винтовки на застывших мятежников, словно прикидывая цели.

– Восемь, значит… – протянул он задумчиво, пересчитывая их взглядом. – Какое удачное совпадение, господин полковник. Вас ведь тут тоже восемь. Рука у меня, конечно, не набита, но, думаю, если постараться, четверых зацеплю. – Он снова сфокусировал взгляд на Сытине. – Начну, пожалуй, с вас. Для гарантии. А там уж как пойдет.

В этот момент одна из сирен захлебнулась и замолкла. И в образовавшейся на несколько секунд относительной тишине слова Дубова прозвучали не в общем шуме, а оглушительно, отчетливо.

– Да как ты смеешь, щенок! – взорвался Сытин, окончательно теряя самообладание. – Я тебя сгною в кандалах!

– Возможно, господин полковник, – невозмутимо согласился Дубов. – Если доживете…

Словно в ответ на его слова, вой сирены возобновился с новой силой. И тут же из темноты за спиной Дубова бесшумно выросли еще четыре тени. Бойцы из его команды. В их руках были уже знакомые мятежникам, но от этого не менее смертоносные винтовки СМ-1. Они просто стояли, держа оружие наизготовку, их молчаливое присутствие окончательно изменило расстановку сил.

Теперь это было противостояние пяти стрелков с многозарядным оружием против восьми человек с однозарядными пистолетами. Итог был очевиден для всех.

Полковник Сытин обвел взглядом своих людей, его уверенность испарилась, уступая место осознанию унизительного провала. Он попал в собственную ловушку. Первым не выдержал артиллерийский подполковник – он медленно опустил пистолет. Следом нервно сглотнул кавалерист со шрамом, его взгляд забегал от Дубова к его бойцам. Бунт захлебнулся, не успев начаться. Они проиграли в войне технологий и нервов. Теперь пришло время платить по счетам.

Опустив винтовку, Дубов не убрал ее. Насмешливый тон сменился жесткостью. Игровое настроение улетучилось, уступая место суду.

– Господин полковник, – отчетливо обратился Дубов. – И вы, господа офицеры. Ваша забава окончена. Вы обвиняетесь в мятеже против старшего по званию во время битвы. – Он сделал паузу. – Сие деяние карается одним – смертью. Тем более, на поле боя.

Сытин дернулся, хотел что-то крикнуть, но Дубов не дал ему и рта раскрыть.

– Однако, – продолжил он, – бригадир Смирнов – человек отходчивый и, возможно, примет во внимание ваши прошлые заслуги. Посему, я даю вам один шанс. Один. Вы немедленно кладете оружие на землю и сдаетесь. В противном случае, я буду вынужден привести приговор в исполнение. И начну, господин полковник, как и обещал, с вас. Решайте. Время пошло.

Он не шутил. Вся его фигура излучала абсолютную готовность действовать. Сытин смотрел то на него, то на меня, то на своих колеблющихся офицеров. Его лицо было полотном, на котором смешались ярость, унижение и запоздалое осознание бездны, в которую он завел себя и своих людей. Он еще пытался сохранить остатки достоинства, рука сжимала пистолет, но хватка ослабевала. Выхода не было. Его мятеж провалился.

И в этот миг невыносимого, звенящего напряжения земля содрогнулась.

Глухой, мощный, направленный удар пришел из самых недр земли. Короткий, но такой силы, что почва под ногами качнулась, а на столике задребезжали мои водяные часы.

Все, как по команде, обернулись в сторону крепости.

Взрыв оказался оглушительно эффективным. У основания одного из угловых бастионов, именно там, где я и рассчитывал, вспучилась земля. Из-под кладки вырвался сноп спрессованного дыма, и стена тяжело, со скрежещущим стоном, просела. Ее нижняя часть, лишившись опоры, сползла вниз, образовав удобный для штурма пологий склон. Из пролома с секундным опозданием ударил второй взрыв, глуше, но шире, – сдетонировал малый пороховой погреб, расположенный прямо за этим участком.

Мой план сработал. Орлов справился. Нашел уязвимость, заложил заряды. Точечный, хирургический удар. Эдакое вскрытие консервной банки.

Медленно повернув голову, я посмотрел на Сытина. На его лице застыло выражение непонимающего ужаса. Он смотрел на дело моих рук, и в его глазах читалось крушение целого мира. Он был окончательно и бесповоротно раздавлен.

Его пистолет с глухим стуком упал на землю. Следом за ним, один за другим, посыпались пистолеты его офицеров. Это больше не были бунтовщики. Они стали потрясенными, испуганными свидетелями чуда. Или кошмара.

– Взять их под стражу, – ровным голосом приказал я Дубову.

Пока его люди вязали руки обессилевшим офицерам, я подошел к поручику. Улыбка, которую я так долго сдерживал, расползлась по лицу – улыбка облегчения, усталости и безграничного триумфа. Я протянул руку.

– Спасибо, поручик. Ты спас и меня, и всю нашу операцию. Этот «Шквал» – твой. Когда вернемся, лично сделаю для тебя лучшую его версию. Мой подарок. А пока – носи с честью.

Дубов крепко, пожал мою руку, на его лице тоже играла усмешка.

– Служу Отечеству, ваше благородие, – ответил он смущенно. Затем, кивнув в сторону зияющего пролома, спросил: – А что же там все-таки рвануло так знатно? Я думал, мы просто стену немного поковыряем.

Мой взгляд упал на пролом, в который уже должны вливаться штурмовые отряды – Орлов должен был это организовать, на мечущиеся фигурки на уцелевших стенах.

Я усмехнулся.

– Представь, поручик, что Азов – это огромный вражеский корабль. Так вот, Орлов только что взорвал у него крюйт-камеру.

Глава 7

Я опустил подзорную трубу. Представшая глазам картина была именно такой, какой я ее и задумал. Там, где еще недавно высился монолитный угловой бастион, теперь зиял уродливый, дымящийся пролом. Склон из битого камня, земли и обломков бревен выглядел пологим, почти удобным для проникновения.

Внутри крепости царил первозданный хаос – мой расчет на каскадный сбой системы оправдался сполна. Обезумевшие от нечеловеческого воя и призрачного света, турки не организовывали оборону, а метались в панике. Потеряв связь с подразделениями, офицеры тщетно пытались навести порядок, однако их крики тонули в общем гуле ужаса. Некоторые янычары, побросав оружие, бились головой о каменную кладку; другие палили вслепую по пляшущим теням. Пролом был «завален мясом» – он превратился в кипящий котел из дезориентированных, сломленных людей.

Едва я опустил трубу, как Дубов с лихорадочным огнем в глазах вдруг заявил:

– Ваше благородие, приказывайте! Сейчас самое время! Ударим разом, пока они в беспамятстве!

Одного взгляда на гренадеров, которые ждали в резерве, хватило, чтобы понять – они рвались в бой, но штурм пролома даже в этом хаосе неминуемо обернулся бы кровавой бойней.

– Отставить, поручик, – мой голос мгновенно остудил его пыл. – Штурма не будет.

Я с улыбкой смотрел на Дубова, сжимавшему свой новый трофей – «Шквал» (видать, хотел и его в деле опробовать), я отдал следующий приказ:

– Поручик, возьмешь белый флаг и пойдешь парламентером.

Дубов недоуменно моргнул.

– Я, ваше благородие? Да я по-ихнему ни в зуб ногой.

– Говорить много не придется. Главное – твой вид и то, что у тебя в руках. Подойдешь к пролому, потребуешь старшего офицера. Побряцаешь этим, – я кивнул на «Шквал», – и потом передашь мои слова.

Взгляд мой впился в него.

– Скажешь паше, что я, бригадир Смирнов, восхищен доблестью его воинов и не желаю проливать лишней крови. Представление окончено. Но если через час на стенах не появятся белые флаги, начнется настоящая работа. Я знаю, где находится их главный колодец, водовод от реки, тот же порт, откуда с моря доставляют всякое. Следующий удар придется по ним. Я не стану больше рушить стены. Я просто превращу их воду в отравленную грязь. Порт разрушу. Да по казармам пройдусь так же как вышло с пороховым складом.

Я выдержал паузу, позволяя Дубову осознать весь масштаб угрозы.

– И добавь, – понизив голос, закончил я, – что пока мы говорим, мои лучшие люди уже внутри. Режут его часовых. Пусть спросит своих офицеров, если не верит. У него есть час. Либо почетная сдача, либо смерть от жажды в осажденной изнутри крепости.

Дубов больше не задавал вопросов. Он шел передавать ультиматум, шел демонстрировать силу, воплощенную в его фигуре и диковинном оружии.

Наступило томительное ожидание. Через посыльных я приказал тем группам, что на стене закрепиться и не двигаться далее. Я не стал возвращаться на наблюдательный пункт, а остался в расположении войск, на виду у всех. Нарочито не глядя на крепость, я думал о том, что творится на севере.

Мысли лихорадочно прокручивали варианты: успел ли Петр дойти до Прута? Где он сейчас? Началась ли уже катастрофа? Каждая минута молчания турок казалась украденной у невидимой битвы за спасение Империи. Нужно было закончить здесь как можно быстрее.

И когда мысли мои были уже далеко, многоголосый, на этот раз радостный, рев вырвал меня из оцепенения. Я поднял глаза. Над Азовом, один за другим, словно запоздалые белые цветы на поле недавней битвы, распускались флаги.

Тяжелый, протяжный скрип, словно стон уставшего гиганта, пронесся над степью. Медленно, с неимоверным усилием, начали открываться главные ворота Азова.

Крепость сдавалась.

Ворота распахнулись, обнажив широкую, заваленную мусором и брошенным оружием площадь. Из крепости потянулись жидкие колонны сдающихся. Понуро опустив головы, с серыми от усталости и пережитого ужаса лицами, турки шли, стараясь не встречаться взглядом с теми, кто обрушил на них небесный гнев. Навстречу им входили наши войска. Без криков, без лишнего шума. На смену хаосу шел строгий, безмолвный порядок.

Все же мне удалось меньшей кровью забрать Азов.

Ко мне подошел азовский паша – седобородый, тучный старик в богатом, правда, потрепанном халате. На его лице была безграничная усталость и фаталистическое смирение. Он протянул мне витиевато украшенные ключи – атрибут власти, который меня интересовал меньше всего. Ох уж эти восточные расшаркивания.

– Возьми, победитель, – глухо произнес он на ломаном русском. – Аллах отвернулся от нас и отдал Азов в твои руки.

Я принял ключи, однако от его сабли, которую он снял с пояса, вежливо отказался, жестом указывая на возникшего рядом и довольного Орлова.

– Я – инженер, а не воин, почтенный паша. Трофеи – доблестным солдатам. Меня же интересует иное.

Оставив офицерам рутину капитуляции, я быстрым шагом направился вглубь крепости. Ни склады, ни казна меня не интересовали. Вместо хаоса боя – наконец-то понятная, системная задача. Поиск информации. Мой профиль.

– Василь! – бросил я Орлову на ходу. – Твоя группа – в порт. Немедленно. Перекрыть все выходы к морю. Каждого европейца, что найдете, – под замок. Инженер, лекарь – без разницы.

Орлов сорвался с места, увлекая за собой своих головорезов, а я в сопровождении нескольких гренадеров направился прямиком в комендатуру.

Кабинет паши был пропитан запахом розового масла. Приказав гренадерам охранять вход, я принялся за работу. Методично, ящик за ящиком, перебирал содержимое массивного дубового стола: какие-то документы на турецком, видимо приказы из Стамбула, отчеты о поставках, жалобы местных купцов – все не то. Простучав стены и осмотрев пол, я не нашел ничего. Уже почти отчаявшись и решив, что все ценное уничтожено, я собирался уходить, как мой взгляд выцепил одну из тяжелых дубовых панелей, обшивавших стену за столом. Она сидела не так плотно, как остальные. Зазор в долю миллиметра, но он был. Ну конечно. Не могли турки обойтись без тайников.

Поддев панель острием ножа, я с усилием сдвинул ее в сторону. За ней открылась неглубокая ниша, а в ней – небольшой, обтянутый кожей ларец. Вот оно.

В кабинет без стука вошел Орлов.

– Есть, ваше благородие! Взяли! Пытался уйти на турецкой фелюге прямо у пристани. Француз. Некий шевалье Дюпре. Грит, важная птица. Дерзится, кричит о нарушении всех законов.

– Хорошо, – не отрываясь от ларца, распорядился я. – Отведи в отдельную комнату. Никакого насилия. Дай воды, вина. Пусть успокоится. И найди мне толкового толмача с французского на всякий случай, вдруг по нашему не понимает.

Пока Орлов исполнял приказ, я вскрыл замок ларца. Внутри, аккуратными стопками, лежали письма, исписанные каллиграфическим почерком. На французском.

Вскоре появился и переводчик – молодой поручик из смоленских дворян, обучавшийся у французского умельца. Он принялся за работу, но уже через несколько минут замер и поднял на меня растерянный взгляд.

– Ваше благородие… Вы уверены, что мне стоит читать это вслух? Здесь… такие вещи…

– Читай, поручик, – твердо сказал я. – Все, что там написано. Дословно.

Он сглотнул и продолжил. Из обрывков фраз, деловых распоряжений и зашифрованных намеков складывалась неприглядная картина: переписка между каким-то Дюпре и кем-то из французского посольства в Стамбуле. Поставки «инструментов», «консультации по укреплению старых стен», необходимость «усилить южный бастион»… Прямых обвинений не было, однако факты кричали сами за себя: французские инженеры активно помогали нашему врагу.

Обман был очевиден. Но мотив? Зачем французам, в лице маркиза де Торси, уверявшему меня в дружбе, одновременно втыкать нож в спину? Была ли это личная инициатива посла в Стамбуле или целенаправленная политика всего французского двора?

Эти письма – часть головоломки. Главный ответ сидел под охраной в соседней комнате. Ответ знал шевалье Дюпре. Но пусть потомится, осознает масштаб бедствия. Сейчас лезть к нему без пыток – бессмысленно. А пытать я не хотел. И не из-за какого-либо человеколюбия (к врагам у меня пощады нет), а из-за того, что пытки не гарантируют правдивость сведений. Со страху могут всякого наболтать, а потом сиди и разбирай, где правда, а где ложь.

Турецкий флот (если таковым можно назвать четыре судна) сделали пару выстрелов в нашу сторону и ушли за горизонт. Сил у них на захват крепости не было, а попадать в зону обстрела артиллерии они не хотели.

К полудню следующего дня, когда разоружили последние турецкие отряды, по моему приказу забили общий сбор. Вся армия, выстроившись на огромной площади перед комендатурой, шумела от возбужденных перешепотываний: одержав невозможную победу, солдаты ждали, что скажет ее творец.

Стоило мне выйти на крыльцо, как стало тихо. По моему знаку конвой вывел вперед восьмерых офицеров во главе с полковником Сытиным. Руки связаны, мундиры помяты, лица землисто-серые – вчерашние судьи на месте подсудимых. Обведя взглядом застывшие ряды, я перевел его на понурых мятежников. Внутри шевельнулась злая, мстительная мысль. Казнить? Слишком просто. Да и не кровожадный я. И слишком почетно для него. Нет, он будет жить, каждый день видя дело моих рук, вспоминая свой позор. Наказание куда изощреннее смерти.

– За мятеж во время боя, – мой голос разнесся над площадью, – положена одна кара. Смерть.

Сытин вздрогнул, но головы не поднял.

– Вы подняли оружие на своего командира, – продолжал я, обращаясь уже непосредственно к ним, – и были готовы обречь всю эту армию на гибель ради своего упрямства. Вы поставили себя выше приказа Государя. За это нет прощения.

Я снова замолчал, позволяя тишине давить.

– Но, – повысив голос, прогремел я, – сегодня день великой победы русского оружия! И я не хочу омрачать этот день кровью, даже кровью предателей.

Подойдя к Сытину, я сам, своим ножом, перерезал веревки на его руках. Он отшатнулся, не веря своим глазам.

– Полковник Сытин, вы и ваши сообщники разжалуются в рядовые. Без права выслуги. Искупать свою вину перед Государем и Отечеством вы будете здесь, в Азове, на работах по восстановлению этих стен. Это мое решение. Государь, когда вернется, рассудит иначе – его воля. А до тех пор – вы рядовые моего полка.

Надо отдать должное, старик только сурово посмотрел на меня и промолчал. Конвой увел офицеров-бунтарей.

Не давая армии опомниться, я вернулся на крыльцо.

– А теперь – о тех, кто заслужил не позор, а славу! – Мой голос загремел с новой силой. – Капитан Разин! Поручик Дубов! Поручик Ржевский! Капитан Орлов! Выйти из строя!

Один за другим они выходили, чеканя шаг, с суровыми и торжественными лицами. Я вызывал их по именам: командиров штурмовых групп, инженеров-самоучек, отчаянных диверсантов.

– Властью, данной мне Государем, – провозгласил я, – за проявленную доблесть и беспримерное мужество все офицеры, участвовавшие в ночном приступе, представляются к повышению в чине на одну ступень! Все нижние чины – к награждению серебряным рублем и двойным жалованием за месяц!

Площадь взорвалась криками «Ура!», однако этот рев не смог заглушить тяжелого, неодобрительного молчания старых офицеров, сбившихся в стороне. Их взгляды говорили о многом: мою волю они приняли, но унижения товарища не простили. Что ж, их право. Новая армия будет строиться без них.

– Капитан Хвостов! – крикнул я, перекрывая шум.

Вперед, поддерживаемый двумя солдатами, вышел бледный, но улыбающийся Хвостов с перевязанной рукой. Спустившись с крыльца, я лично подошел к нему. Только утром я узнал, что он все же выжил.

– За то, что не дрогнул и сохранил своих людей для будущих битв, – ты отныне майор, Хвостов. И первый заместитель коменданта этой крепости.

Хвостов растекся широкой улыбкой. Армия ликовала.

Когда церемония окончилась, солдаты стали расходиться, возбужденно обсуждая произошедшее. Ко мне подошли Орлов и Дубов.

– Ну, ваше благородие, ты даешь! – Орлов стукнул себя по бедру. – Такого и под Нарвой не видали!

Попытка выдавить улыбку вышла жалкой.

– Это была только прелюдия, Василь. Самое интересное впереди.

Они переглянулись. Орлов открыл было рот, но я жестом пресек его вопрос и, оставив их, направился в комендантский кабинет. Эйфория схлынула. Я сел за стол, на котором уже лежали трофейные французские письма.

Эта победа под Азовом… какой же мелкой, незначительной она была на фоне той глобальной катастрофы, что почти наверняка уже разворачивалась на западе. Я выиграл сражение. Но что, если Империя уже проигрывает войну? Эта мысль не давала покоя, отравляя триумф горьким привкусом бессилия.

Дверь в комнату, где под охраной держали шевалье Дюпре, я отворил сам. Француз сидел за небольшим столом; рядом, бледный и напряженный, застыл мой толмач, молодой поручик. Жестом я приказал часовым остаться снаружи.

При моем появлении Дюпре выпрямился, на его лице отразились надменность и плохо скрываемое любопытство.

Не говоря ни слова, я развернул на столе подробную карту Дунайских княжеств и северного Причерноморья. Рядом легли чистый лист бумаги и угольный грифель.

– Переводи, – коротко бросил я поручику. – Дословно. Мсье Дюпре, оставим формальности. Ваши письма весьма красноречивы, но сейчас меня интересует не это. Мне нужно другое, будущее.

Толмач, запинаясь, перевел мои слова. Дюпре смерил меня холодным, оценивающим взглядом, но промолчал.

– О вашей репутации я наслышан, шевалье, – продолжал я, расставляя на карте несколько оловянных солдатиков. – Говорят, вы лучший ученик Вобана. А значит, вы не просто инженер. Вы – стратег. Я хочу предложить вам решить одну задачу. Не как пленник – как коллега.

Про Вобана я приврал, бил наугад, но судя по реакции – угадал. На лице француза промелькнуло недоумение.

– Представьте, мсье, что вы – главный стратег Великого Визиря. А вот это, – я указал на фигурки, – мой Государь, Император Петр, и его армия. Она движется сюда, в Молдавию. Ваша задача – уничтожить ее. Как бы вы это сделали?