Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Выслушав перевод, Дюпре презрительно усмехнулся.

– Вы предлагаете мне играть в солдатики, мсье бригадир?

– Я предлагаю вам интеллектуальный поединок, шевалье. Или вы боитесь, что задача окажется вам не по силам?

Эта фраза, переведенная поручиком, заставила француза податься вперед. Вызов был брошен.

Так началась странная шахматная партия, где вместо прямых вопросов были ходы по карте.

– Допустим, – сказал я, передвигая фигурку, – я переправляюсь через Днестр здесь. Моя первая цель – Яссы, создание надежной базы снабжения. Ваш ход, мсье.

Дюпре, выслушав, с усмешкой покачал головой и что-то быстро ответил по-французски.

– Он говорит, это первая ошибка, ваше благородие, – перевел поручик. – На месте визиря он бы позволил вам это сделать. Земли вокруг Ясс истощены. Через неделю ваша армия начнет голодать, а лошади – падать. Это ловушка, а не база.

– Хорошо. – Я передвинул фигурку в другое место. – Тогда я не иду на Яссы. Я наношу удар здесь, по Буджакской орде, чтобы обезопасить свой фланг от татарской конницы.

Снова быстрая французская речь и перевод:

– Он говорит, это еще хуже. Вы увязнете в степи, в мелких стычках, потеряв время и силы, в то время как главная армия визиря отрежет вам пути к отступлению.

Эта дуэль через переводчика была мучительной и завораживающей одновременно. Азарт захватил Дюпре; он спорил, доказывал, чертил на бумаге схемы, стремясь продемонстрировать мне, варвару, всю глубину и изящество европейской военной мысли. Я же, шаг за шагом, отсекая варианты, которые он сам и отвергал, вел его к единственному, самому страшному сценарию. У меня была интересная идея – заставить его самого говорить то, что мне надо, но через его слабости – профессиональные слабости. Я бы сам себя так поймал, потому и пытаюсь сыграть в эту игру. По сути, я не слушал его – я направлял его мысль.

Наконец, я передвинул оловянную фигурку, означающего Императора к небольшой, ничем не примечательной речке.

– И что тогда, мсье? Что остается моему Государю?

Дюпре откинулся на спинку стула. Его лицо выражало полный триумф, торжество интеллекта.

– Остается только это, – ответил он, через толмача-поручика. – Единственный логичный, к тому же абсолютно гибельный путь. Он пойдет сюда, к Пруту, надеясь на помощь валахов и сербов. И здесь все закончится. С этого берега его встретит стотысячная армия визиря. Отсюда ударит конница крымского хана. А с тыла его подожмет река. Кольцо замкнется.

Он обвел на карте широким, уверенным жестом излучину реки.

– Ни единого шанса на прорыв. Голод, болезни и полное, унизительное уничтожение.

– Гениальный план, – тихо сказал я.

Дюпре самодовольно улыбнулся.

– О да. Но его автор не я. Этот замысел принадлежит уму куда более изощренному – моему соотечественнику, блестящему стратегу, маркизу де Вильневу. Сейчас он главный советник в ставке Великого Визиря. Но даже он, – Дюпре понизил голос, и в его глазах блеснул огонек циничного восхищения, – не смог бы этого сделать без одного человека. Ключевая фигура в этой игре – господарь Кантемир. Его слезные письма вашему Императору – часть замысла. Он с самого начала был марионеткой в руках Вильнева. – Шевалье с легкой насмешкой добавил. – Он осознанно заманил вашего царя в эту мышеловку.

Эта последняя деталь добила. Я не помню подробностей прутского похода. Из истории я запомнил только то, что он был гибельным, Петр был окружен и был вынужден откупаться. Ловушку я мог предположить. Но то, что православный господарь, последняя надежда Петра, окажется главным предателем, – это придавало катастрофе особый такой мазок – у нее появилось название места и имя архитектора. У катастрофы появилось лицо.

Мой взгляд впечатался в карту, в чертеж, на котором каждая линия кричала о неотвратимой гибели.

Я выиграл битву за Азов.

Но прямо сейчас, в сотнях верст отсюда, Империя проигрывала войну.

И я, единственный, кто знал всю правду, ничего не мог изменить.

Или мог?

Глава 8

Две недели. Четырнадцать суток, на протяжении которых пьянящий восторг от взятой крепости медленно испарялся под холодным морским ветром, уступая место въедливой, ледяной тревоге. Каждое утро, поднимаясь на главный бастион, я направлял подзорную трубу на запад и вглядывался в дрожащее марево над степью, силясь разглядеть там не татарский разъезд, а отблеск имперского штандарта. Тщетно. Впереди простиралась лишь пустота. А с востока, со стороны моря, эта пустота в любой день могла обрести четкие очертания турецких парусов.

Тиски сжимались. На одной чаше весов лежал гибнущий в Прутском котле Государь, его гвардия и будущее всей моей работы. На другой – этот едва завоеванный, уязвимый Азов, ключ ко всему Причерноморью. Бросить его – и вся ночная симфония ужаса, вся пролитая кровь, жизнь капитана Хвостова – все пойдет прахом. Остаться – и безучастно наблюдать, как история моей страны катится к предсказанной мной же катастрофе.

Действовать приходилось на два фронта. Внешний я прикрывал блефом: по моему приказу вдоль прибрежных валов выросли уродливые силуэты фальшивых батарей – обмазанные глиной и укрытые рогожей бревна, издали неотличимые от настоящих орудий. По ночам же возобновлялся наш «концерт» – несколько уцелевших «дьявольских органов» и остатки ракет создавали на рейде оглушительный звуковой и световой барьер. Я надеялся всерьез напугать турок, рассчитывал на их здравый смысл: столкнувшись с непонятной, непредсказуемой обороной, любой адмирал трижды подумает, прежде чем соваться в прибрежные воды. Моя ставка была на осторожность.

Но главный фронт пролегал внутри. Людей отчаянно не хватало. Горстка имевшихся солдат таяла от болезней и усталости, а посланные по окрестным селам вербовщики возвращались с пустыми руками: напуганный войной народ прятался по хуторам и не спешил на государеву службу.

Развязка нагрянула с донесением разведки. Хмурый Орлов положил передо мной донесение лазутчика.

– В низовьях Дона, в Кагальницком городке, стоит со своим отрядом Игнат Некрасов.

Имя Некрасова было мне знакомо. Атаман-старовер, один из тех, кто не принял ни нового календаря, ни брадобрития, ни прочих государевых «немецких затей». К нему, как мухи на мед, слетались все недовольные с Дона: и раскольники, и беглые, и просто вольные казаки, не желавшие идти в регулярную службу. Хотя Некрасов и не числился открытым бунтовщиком, его городок жил по своим, старым законам, и царские указы там читали далеко не в первую очередь. Для власти он был занозой, я бы даже сказал – целым нарывом, который пока предпочитали не трогать, чтобы не вскрывать раньше времени. И тут еще в памяти всплыло совещание у Государя. А главное – сам Некрасов. Сподвижник Булавина.

– Сколько у него сабель? – спросил я, и внутри начала оформляться безумная идея.

– До тысячи, сказывают. Крепкие, битые, на государеву власть смотрят косо. Зато басурмана бьют справно…

Тысяча сабель. Целый полк закаленных в стычках бойцов. Однако цена казалась запредельной. Довериться будущему бунтовщику, врагу государеву, означало поставить на кон всю эту хрупкую конструкцию власти, что я выстроил в Азове.

Выбора, впрочем, не оставалось. Да и презумпцию невиновности еще никто не отменял. Надеюсь, в этой реальности удастся избежать восстания Булавина – знать бы еще когда оно будет – этого я не помнил.

Встречу назначил на нейтральной территории, в заброшенном рыбацком стане на полпути между Азовом и его лагерем. Некрасов приехал с десятком есаулов – широкоплечих, обветренных мужиков с тяжелыми, недобрыми взглядами. Сам атаман – невысокий, коренастый, с выцветшими, внимательными глазами и жесткой складкой у рта. На разбойника он не походил, скорее на волка, привыкшего выживать.

С собой я взял Орлова и, в качестве диковины и своеобразного заложника, шевалье Дюпре с неизменным спутником – толмачом. Закутанный в мой походный плащ, француз держался с аристократическим высокомерием, с нескрываемым любопытством разглядывая этих «диких скифов».

– Слыхал я о тебе, бригадир, – заявил Некрасов без предисловий, сплюнув на землю. – Говорят, ты колдун. Бесовскими огнями басурман из Азова выкурил.

– Говорят, и кур доят, атаман. Я – инженер.

– Инженер, колдун… один черт. Дело сделал. Чего тебе от нас надобно? Мы люди вольные, царю не служим.

– Мне нужны твои люди, Игнат. А твоим людям нужен дом и дело. Азов – крепость богатая, правда беззащитная. Мне нужен гарнизон, который сможет удержать ее от турок, пока я буду решать другие государевы задачи.

Некрасов усмехнулся.

– За государевы задачи пусть его псы и воюют. Мы за свою волю кровь проливали. Хочешь, чтобы мы за тебя каштаны из огня таскали? А что взамен?

Его есаулы согласно загудели.

– Я предлагаю договор, – подавшись вперед, я посмотрел чуть прищурившись. – Ты и твои казаки становитесь хозяевами этой земли. Не государевыми служилыми людьми, а вольным Азовским войском. Вы защищаете крепость от внешнего врага, а внутри – живете своим казачьим обычаем. Земля, добыча, торговля – все ваше. Я даю вам оружие. Новое, какого у турок нет.

Атаман надолго замолчал. Его выцветшие глаза буравили меня, пытаясь нащупать подвох.

– И все это… за защиту от басурмана? – недоверчиво протянул он.

– За то, чтобы земля эта русской осталась. А кто на ней хозяин – мы аль царь – опосля разберемся.

Разговор оборвал крик. Один из казаков, стоявших в дозоре, скакал к нам во весь опор, отчаянно махая рукой в сторону моря. На кромке воды темнели точки. Турецкие галеры. Шли на веслах, низко сидя в воде, – десант. Прорвались.

Странно. Как они сумели проскочить? И почему именно здесь атака? Неужели кто-то понял мой замысел и настучал туркам? Но как?

– Басурмане! – выкрикнул Некрасов, вскакивая на ноги.

– Сколько их? – коротко бросил я Орлову.

– Галер пять. Человек триста, не меньше. Прямо на нас идут.

Волнения не было – лишь ледяная ясность. Сейчас, в этом коротком, жестоком бою решится все. Некрасов, к счастью, даже помыслить не мог, что турки здесь неспроста. На его месте я бы заподозрил бригадира Смирнова в пособничестве туркам, чтобы решить вопрос своевольных казаков – это если бы я был совсем отбитым и подозрительным отморозком. Некрасов же был верен, как это не странно, своим – русским людям.

– Атаман! – крикнул я, перекрывая шум. – Они идут и за твоей головой, и за моей! Предлагаю отложить наш ряд и для начала решить эту проблему. Вместе.

Некрасов на мгновение заколебался, однако вид приближающихся галер не оставлял выбора.

– За мной! – рявкнул он своим людям. – Покажем туркам, как на Дону гостей встречают!

То, что началось следом, было уже работой. Турки успели высадиться и, прикрываясь перевернутыми лодками, начали формировать плацдарм.

– Орлов, с гренадерами – в обход, по камышам! Зайдешь с фланга по моему знаку! – скомандовал я.

– Атаман, твои пусть свяжут их с фронта! В рубку не лезть! Отвлекайте!

Оценив маневр, Некрасов коротко кивнул. Его казаки с гиканьем бросились на турок, завязав яростную, демонстративную перестрелку. Пока все внимание янычар было приковано к ним, отряд Орлова уже растворился в прибрежных зарослях.

Стоявший рядом Дюпре невольно подался вперед, его глаза блестели от профессионального азарта.

– Idiot! Ils se sont ouverts! (Идиоты! Они открылись!) – пробормотал он себе под нос, заметив, как турки, увлекшись казачьей атакой, оставили свой левый фланг без прикрытия.

Выждав момент, я подал знак. Из камышей грянул залп гренадеров, ударив туркам точно во фланг. Услышав сигнал, казаки Некрасова, имитировавшие атаку, с диким ревом ринулись в сабельную рубку. Началась резня. Зажатые с двух сторон, янычары дрогнули и побежали.

Мы сбросили их в море. Горстка уцелевших, бросая оружие, отчаянно гребла к своим галерам. Бой закончился. На песке остались лежать их и наши.

Тяжело дыша, ко мне подошел Некрасов. В его глазах больше не было недоверия.

– Хорошо твои ребята стреляют, командир.

– А твои хорошо рубят, атаман.

Он протянул мне руку – широкую, мозолистую, испачканную в крови.

– Дерешься ты как казак, бригадир. И думаешь, как лис. Может, с тобой и можно иметь дело. По рукам. Азов будет наш, русский. Но помни: обманешь – спрос будет по-нашему.

Я крепко пожал его ладонь. Наш пакт скрепила пролитая кровь. Дюпре, стоявший поодаль, смотрел на эту сцену с выражением полного изумления на лице. Для него, европейского аристократа, все происходящее было за гранью понимания: царский офицер, представитель цивилизации, только что заключил союз с диким вождем после совместной резни на берегу. Этот мир ломал все его представления о войне, политике и чести.

А для меня это был лишь первый шаг. Гарнизон у меня был. Теперь можно подумать и о Государе.

Еще ранее, до всей этой канители с Некрасовым, я бился над важной задачей – превращением своей армии из неповоротливого обозного чудовища в летучий отряд. Мне нужно было успеть к Государю – это не обсуждалось. Но и задачи стояли такие, что только диву даешься – как я все успевал.

Все решил случай. Именно он натолкнул на решение проблемы. Из Игнатовского речным путем пришла партия образцов проекта «Стандарт». Нартов не сидел сложа руки, как и наследник империи – мой ученик Алексей Романов. Интуиция подсказывала: возможность герметично упаковать что-либо может стать решающей. Среди бочек с порохом и ящиков с инструментами нашлось тридцать обитых железом сундуков.

Чтобы иметь хоть призрачный шанс успеть к армии императора, моя спасательная экспедиция должна была лететь, а не ползти. Однако за любой, даже самой стремительной армией, тянется хвост обоза – громоздкий, медлительный организм, который в весенней степной распутице стал бы якорем, а для татарской конницы – легкой добычей. Позволить себе эту роскошь я не мог: мои солдаты должны были нести провиант на себе. Тащить мешки с сухарями и зерном, чтобы каждый день тратить драгоценные часы на разведение костров и варку каши? Абсурд.

Всю ночь Азов не спал, напоминая в свете сотен факелов растревоженный муравейник. По моему приказу на главную площадь вынесли все трофейные запасы: бочки с солониной, мешки с вяленым мясом, круги бараньего сала и горы каменных сухарей. Азовские кузни и мастерские, где еще недавно чинили ятаганы, обратились в единую производственную линию. Собрав всех кузнецов и пленных ремесленников, я поднял над головой одну из банок, которую я соорудил в кузне.

– Вот лекало! – кричал я. – Мне нужны сотни таких коробов! Работа круглосуточная, в три смены. За каждую сотню годных банок – двойная плата и дополнительная пайка. Для всех. И для наших, и для пленных.

Одно дело – изготовить эталон в тиши игнатовских цехов, и совсем другое – наладить массовое производство практически в поле (а как еще назвать маленькие кузни в крепости). Первая же загвоздка – нехватка олова для припоя. Его запасы были ничтожны.

– Где взять⁈ – сокрушался старый мастер-кузнец. – В Азове его отродясь не бывало, весь привозной.

Решение напрашивалось варварское.

– Дюпре! – позвал я француза, который с профессиональным интересом наблюдал за моей суетой. – Пройдитесь с Орловым по дому паши. Все, что блестит и не золото, – тащите сюда. Подносы, кувшины, блюда. Все пойдет в переплавку.

На лице шевалье промелькнуло изумление – кажется, он впервые увидел во мне вандала. Однако, как профессионал, он не мог не оценить изящества решения. Задействовать в этом вопросе шевалье – было моей своеобразной проверкой француза – насколько он гибок и способен на что-то полезное. У нас с ним был негласный уговор: он помогает мне в мелочах, посвящая в текущие реалии, а я не держу его под замком в темнице.

Вскоре в импровизированной литейке закипело тусклое, серебристое олово, добытое из предметов роскоши. Чтобы ускорить штамповку донышек и крышек, я набросал чертеж и заставил кузнецов собрать примитивный, эффективный рычажный пресс.

Следующий этап – начинка. Изобретать велосипед я не стал, взяв за основу простой, веками проверенный рецепт кочевников. Вяленое мясо и сухари толкли в огромных ступах до состояния крупной крошки, после чего смешивали с топленым салом и мукой. Получалась плотная, жирная, невероятно калорийная масса – «Степняк». В бывших покоях паши женщины из обоза и пленные турчанки, видя, что за работу хорошо кормят и не бьют, без устали набивали этой смесью жестяные банки.

Самое сложное ждало впереди: герметизация и стерилизация. Первые партии, запаянные наспех, пошли в брак. Через несколько дней банки начинали вздуваться – бомбаж. Содержимое портилось.

– Дьявол в них селится, ваше благородие! – крестились солдаты.

– Не дьявол, а микробы, – цедил я сквозь зубы.

Однажды вечером, когда я в очередной раз осматривал гору испорченных консервов, ко мне подошел Дюпре.

– Проблема в воздухе, – тихо бурчал я. – Твой соотечественник, мсье Папен, пытался сохранять мясо в сосудах, из которых он откачивал воздух. Но это сложно. Есть другой путь. Нагревание. Но простого кипячения недостаточно.

– Тогда нужно греть сильнее, – пожал плечами Дюпре, словно это было очевидно.

Я провел серию опытов. Соль. По моему приказу притащили огромные чаны, наполнили их водой из лимана и выпаривали до получения крутого соляного раствора, чья температура кипения была заметно выше, чем у пресной воды.

– Каждую банку кипятить не меньше трех часов! – отдал я новый приказ. – И следить, чтобы рассол покрывал их полностью!

Процесс пошел. День и ночь над Азовом стояли пар и гул. Крепость превратилась в огромную фабрику, производящую калории. Рядом с горами пустых банок росли горы готовой продукции. Каждая банка, остывая, издавала характерный щелчок – втягивающееся донышко свидетельствовало о создании вакуума. Победа.

Пришло осознание: я держу в руках ключ к спасению своей экспедиции. Эту бессонную ночь я провел, склонившись над чертежами. Я выводил на бумаге расчеты и схемы, но перед глазами стояла карта с излучиной Прута. Успею ли?

Нужно было использовать открытие, немедленно запустить его в промышленное производство.

При свете сальной свечи я подготовил три пакета документов, запечатав их сургучом с личной печатью.

Первый, самый подробный, я адресовал Андрею Нартову. В нем – чертежи примитивных станков, описание процесса пайки, точные расчеты по составу припоя и, главное, детальная инструкция по стерилизации. По сути, техническая библия нового производства.

Второй пакет предназначался Анне Морозовой. В нем – ни одного чертежа, только цифры, таблицы, расчеты: потребность в олове и жести, экономическое обоснование, логистические схемы поставок. Не что иное, как бизнес-план по созданию первой в России консервной мануфактуры, способной снабжать армию и флот, а также далекие уральские гарнизоны.

Третий пакет, дубликат для Нартова, я оставил себе. На всякий случай. Утром гонцы ушли на север.

Моим главным тактическим преимуществом стали горы просмоленных жестяных банок, аккуратно уложенные в походные сумы. Теперь пришло время для самого тяжелого – для решения, которое могло либо спасти Империю, либо окончательно ее погубить.

Военный совет я собрал в большом зале комендантского дома. За столом собрались все, от кого теперь зависела судьба Азова: мои верные Разин и Дубов, новоиспеченный майор Хвостов, мрачный и немногословный Орлов и, конечно, Игнат Некрасов. Атаман, явившись со своими есаулами, держался особняком, с независимым видом разглядывая трофейные турецкие ковры на стенах. В воздухе чувствовалось – грядет нечто важное. Не желая ходить вокруг да около, я развернул на столе карту южных земель и сразу перешел к сути.

– Господа, приказ Государя о взятии Азова выполнен. Однако война не окончена. Основные силы турок сейчас на западе, и наш долг – ударить им в тыл, перерезать пути снабжения и посеять смуту. Я принял решение о глубоком рейде на запад. На помощь Государю.

Одобрительный гул прокатился по рядам офицеров. Перспектива активных действий была куда привлекательнее гарнизонной службы. Я поднял руку, призывая к тишине.

– Азов мы оставить не можем. Поэтому армия будет разделена.

Вот тут в зале стало по-настоящему тихо. Разделять силы перед лицом превосходящего врага – такое противоречило всем канонам военной науки. Напряглись лица моих офицеров, особо сильно нахмурились Орлов с Дубовым.

– Часть армии остается здесь, для удержания крепости, – продолжил я, глядя на карту, а не на их лица. – В рейд же пойдет ударный кулак – отборные, самые мобильные части.

Я начал перечислять. В Азове остаются около четырех с половиной тысяч солдат: половина гренадерских полков, вся тяжелая артиллерия, не приспособленная к быстрому маршу, и все новобранцы, которых успели набрать. С собой я забирал пять тысяч лучших бойцов: полк Разина, остатки гренадеров, всю легкую полевую артиллерию и, главное, сотню своего «Охранного полка» во главе с Дубовым. И, конечно, «Лешего» – мой главный козырь, способный тащить орудия по любой грязи.

– Но как же быть нам? – подал голос майор Хвостов. – Оставить крепость с таким малым гарнизоном… это большой риск.

– Риск велик, майор. Поэтому и командование будет необычным.

Мой взгляд скользнул по троим: Хвостову, Орлову и Некрасову.

– Власть в Азове я передаю триумвирату. Майор Хвостов, – я посмотрел на него, – вы назначаетесь комендантом крепости. На вас – вся администрация, порядок, распределение припасов. Ваша задача – чтобы этот механизм работал без сбоев.

Хвостов выпрямился, гордый оказанным доверием.

– Василий Орлов, – я перевел взгляд. – Ты – мой заместитель по военной части. Командующий регулярным гарнизоном. На тебе – дисциплина, караульная служба, обучение новобранцев и вся тактическая оборона. Ты – мои глаза и уши.

Орлов недовольно кивнул. Он понимал, какую ответственность я на него возлагаю. Хотя, чует мое сердце, хотел бы со мной рвануть.

– И наконец, – я повернулся к казачьему углу стола. – Атаман Некрасов. Вы и ваше Вольное Войско отвечаете за внешнее кольцо обороны. Разведка, вылазки, беспокоящие удары по турецким разъездам. Вы – наш разящий меч и чуткий слух в степи. В дела гарнизона вы не вмешиваетесь, но в случае штурма все ваши силы подчиняются капитану Орлову.

– Ваше благородие! – вскочил капитан Разин, мой гренадер со шрамом. – Как можно доверять крепость… вольным казакам⁈ Они нам в спину ударят, как только мы за порог!

– За своим приглядывай, служивый! – тут же рявкнул один из есаулов Некрасова. – Мы слово держим, не то что ваши генералы!

Воздух заискрился от назревающей ссоры.

– Молчать! – мой голос резко оборвал шум. Подойдя к Разину, я положил ему руку на плечо. – Твоя доблесть мне известна. Но сейчас нам нужна хитрость. Атаман знает степь лучше нас всех. Его люди – наши глаза и уши. – Затем я повернулся к Некрасову. – Атаман, твои казаки как волки. Но и волкам нужен крепкий тыл, чтобы было куда возвращаться с добычей. Майор Хвостов и капитан Орлов обеспечат этот тыл. Либо вы работаете вместе, либо вас поодиночке передушат турки.

Некрасов усмехнулся.

– Понятный ряд, бригадир. Не шибко я доволен. Ведь уговор же не таким был…

– Уговор в силе. Азов надо сохранить, но для этого нужно сжать кулак, дабы нанести удар. А поодиночке – мы как пальцы.

Некрасов хмыкнул и бросил:

– По рукам.

Когда совет разошелся, в зале остался лишь мой ударный отряд – Разин, Дубов и еще с десяток офицеров. Приказав часовым никого не впускать, я свернул карты.

– Господа, – тихо начал я, и голос мой зазвучал в наступившей тишине гулко. – Теперь, когда мы одни, забудьте про «рейд по тылам». Это сказка для всех остальных.

В комнате не шелохнулся ни один мускул.

– Мы идем спасать Государя. Он в ловушке, на реке Прут. И если мы не успеем, от Российской Империи останется одно название. Этот поход – прямое самовольство. Опоздаем или провалимся – всех нас ждет плаха. Я никого не неволю. Кто не готов поставить голову на кон, может остаться. Честь не пострадает, и слова дурного я не скажу.

Тягучее молчание нарушил Разин.

– Мои гренадеры пойдут за тобой и в пекло, командир. Скажешь – пойдем.

– Мои люди тоже, – кивнул Дубов, сжимая «Шквал».

Один за другим, каждый из них подтвердил свою готовность. Это были соратники, осознанно идущие со мной на смертельный риск.

Когда я вернулся в кабинет, там меня ждал Дюпре со своим неизменным спутником – молодым поручиком-толмачом. Француз уже делал заметные успехи в русском, но для сложных бесед предпочитал переводчика, чтобы не упустить ни единого оттенка смысла.

– Мсье бригадир, вы создали химеру, – донес до меня перевод слов шевалье. – Этот триумвират пожрет сам себя. Этот атаман… он предаст вас при первой же возможности.

– Возможно, шевалье. А возможно, и нет. Я даю ему то, чего он хочет больше всего, – волю. И связываю его с остальными общей угрозой. Хрупкий баланс, но он продержится. Какое-то время.

Развернув на столе новую карту – подробный план степей к западу от Дона, я жестом подозвал его.

– А теперь мне нужен ваш совет. Как инженера.

Дюпре подошел ближе, на его лице отразился профессиональный интерес. Он рассматривал мои пометки и стрелки. Поручик приготовился переводить.

– Ваш план… гениален в своей дерзости. Но ваш «Леший», – Дюпре ткнул пальцем в карту и, чуть помедлив, произнес по-русски, тщательно выговаривая слова: – Я видел как вы с ним управлялись, видел сколько он… требует топлива. Много топлива. Где вы будете… брать… уголь или дрова в этой… пустой… степи, когда за вами погоня?

Вопрос был точным. Он вскрыл самую неочевидную уязвимость моего плана. Я посмотрел на француза.

– Вот это, шевалье, мы и обсудим по дороге.

Я принял рискованное решение – формировал ударный кулак. И оставил за спиной сложную, взрывоопасную политическую конструкцию, которая могла рухнуть в любой момент.