Текст книги "Инженер Петра Великого 7 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

В комендантском доме Орлов и Некрасов стояли друг против друга. А между ними, зажатый этой враждой, – перепуганный купец. Увидев меня, Орлов облегченно выдохнул; Некрасов хмуро кивнул, уступать он явно не собирался.

– С приездом, ваше благородие, – буркнул Орлов. – Вот, надобно рассудить, а то тут до греха недалеко.

Я не стал торопиться. Оставив их, я прошел в соседнюю комнату, где уже располагалась Екатерина. Она все слышала.

– Что думаете, Ваше Величество? – спросил я. – Как бы Государь поступил?

Она на мгновение задумалась, оценивая ситуацию.

– Петр бы вздернул всех троих, – криво усмехнулась она. – Купца – за измену, атамана – за самоуправство, а коменданта – за то, что допустил. Но мы не можем себе этого позволить.

Она вошла в зал, погладывая на вскочивших мужчин, даже купчина подпрыгнул. Императрица обратилась к Некрасову.

– Атаман. Я, императрица, благодарю тебя и твое войско за верную службу и бдительность. Этот изменник понесет заслуженную кару. Но судить его будет не казачий круг и не военный трибунал. Судить его буду я. Именем Империи.

Получилось. Не сильно рассчитывал на то, что на это решится, но скучная поездка, да и мое прямое обращение за советом сыграли свою роль. Мне нужно было, чтобы Некрасов был у меня в друзьях, или хотя бы не врагом – с учетом того, чей он будущий товарищ. Поэтому игра стоила свеч.

Некрасов опешил, спорить с государыней не посмел. Гениальный ход. Она не приняла ничью сторону, а подняла ставки до уровня трона, где ее авторитет был абсолютен. Воля императрицы оказалась выше и казачьего круга, и военного устава. Когда гвардейцы моего эскорта увели купца, напряжение спало.

Пока Екатерина отдыхала, я провел несколько часов за проверкой дел. Система, несмотря на трения, работала. Хвостов оказался прекрасным администратором. Орлов держал гарнизон в кулаке. А Некрасов был незаменим в степи. Три разные, плохо подогнанные шестерни, которые со скрипом, но все же вращали один механизм.

Перед отбытием, пополнив запасы, я собрал свой триумвират еще раз.

– Вы справились, – сказал я им. – Но запомните: поодиночке вы – ничто. Ваша сила – только в этом хрупком союзе.

Они молчали. Урок был усвоен.

Уезжал я все же с тяжелым сердцем. Система работала за счет двух опор: моем личном авторитете и общем страхе перед врагом. Убери одно из этих звеньев – и вся конструкция рухнет. А ведь Орлов мне нужен в Игнатовском. Придется ждать пока сам Государь решит, что делать с Азовом. Идти на конфликт с казаками я не хочу. А Петр смоет разрулить этот момент.

Дорога от Азова на север разительно отличалась от моих прошлых скитаний. Наш путь лежал по главному государеву тракту, а присутствие в караване императрицы превращало простое передвижение в событие государственной важности. Слухи о нашем возвращении и о победе на Пруте летели впереди, обгоняя самых быстрых гонцов. В каждом городе нас встречали хлебом-солью, колокольным звоном и делегациями от местного дворянства и купечества.

Поначалу эти задержки вызывали у меня зубовный скрежет. Каждую минуту, потраченную на витиеватые речи, я считал украденной у будущего воздушного флота. Однако Екатерина, с ее тонким политическим чутьем, быстро дала понять, что происходит нечто куда более важное.

– Вы видите в них помеху, Петр Алексеич, – сказала она мне однажды вечером в Воронеже. – А я вижу, как сшивается лоскутное одеяло Империи. Они встречают символ того, что власть не дрогнула. Каждая наша остановка – это гвоздь, который мы вбиваем в крышку гроба всех заговоров и смут. А то, что в столь молодом возрасте носите звание генерала – для многих яркое свидетельство того, что Государь судит по делам подданных.

Слушая ее, я осознавал собственную узость инженера, для которого главное – эффективность. Она же видела мир глазами правительницы, для которой символы и ритуалы – такие же инструменты власти, как армия и казна. И это женщина была когда-то просто Мартой Скавронской – вот что значит ежечасно быть в змеином клубке интриг.

Долгие вечера в пути сблизили. Она расспрашивала меня об Игнатовском, я же с интересом слушал ее рассказы о придворной жизни, о расстановке сил между старыми и новыми родами. Это был диалог двух разных, правда одинаково нацеленных на результат мировоззрений. Однажды, проезжая мимо покосившейся, убогой деревеньки, она задумчиво произнесла, глядя в окно:

– Ваши мануфактуры далеко, генерал. А здесь люди все так же живут, как при дедах. Когда ваши чудеса дойдут до них?

– Когда мы построим дороги, чтобы возить товары, и создадим рынок, чтобы они могли их покупать, – ответил я не задумываясь. – Всему свое время, Ваше Величество. Сначала – хребет Империи, потом – мясо на нем.

– Вы говорите о людях, как о мясе на костях, – в ее взгляде, когда она повернулась ко мне, мелькнул укор. – Иногда мне кажется, что и солдат вы воспринимаете лишь как винтики в ваших машинах. Заменяемые детали.

– Незаменимых деталей не бывает, – отрезал я, пожалуй, слишком резко. – Есть лишь детали разной степени важности. И сейчас важнее всего – выживание всей конструкции. Если сломается она, все винтики рассыплются в пыль.

Ответом мне был тяжелый вздох. Она отвернулась к окну. Спора не вышло, однако в воздухе витала фундаментальная разница в наших подходах. Я мыслил системами, она – людьми.

К моему облегчению, Екатерина сама пресекала попытки местных властей превратить ее визит в череду празднеств. Понимая, что время для меня на вес золота, она вежливо отказывалась от балов. Молебен, короткая аудиенция, смотр гарнизона – и снова в путь. Она умела быть и милостивой государыней, и ценящим время командиром.

Наблюдая, как она с царственным достоинством и легкой усталостью принимает поклоны очередного воеводы, я осознавал, что рядом со мной рождался мой самый могущественный и, возможно, самый непредсказуемый союзник.

Наконец, после долгого и изнурительного пути, на горизонте показались золотые шпили Санкт-Петербурга. А город быстро строится. Въезжая в столицу, я будто попадал в другой мир. После пыльных дорог и деревянных городков строгие линии проспектов казались декорациями к грандиозному спектаклю. Город кипел своей, неведомой мне жизнью.

У дворца нас встречала шумная, суетливая придворная толпа. Они окружили Екатерину, наперебой выражая радость и преданность, пока я стоял в сторонке, наблюдая за этой сценой.

Перед уходом в свои покои Екатерина отыскала меня взглядом в толпе. Придворные почтительно расступились, когда она подошла.

– Петр Алексеич, – ее голос, в отличие от голосов ее окружения, звучал искренне и тепло. – То, что вы сделали, я не забуду никогда. Мои двери для вас открыты. Знайте, вы всегда можете рассчитывать на мое благоволение. Всегда.

Даже так – больше чем благодарность. На глазах у всей элиты она публично вручила мне карт-бланш. Обещание могущественного союзника. Может врагов поуменьшится, или наоборот. Ох уж эти царственные особы – не поймешь, помогли они тебе или нет.

Я склонил голову.

– Служу Империи, Ваше Величество.

Проводив ее, я не поехал ни в Инженерную Канцелярию, ни в Адмиралтейство, ни к Брюсу. Я кожей чувствовал, что меня там ждет. Там будет сплошная бюрократия. В этих бумагах можно утонуть на месяц. Вся эта мышиная возня казалась мелкой и несущественной рядом со шпилем Адмиралтейства, напоминая, что приказы не строят дирижаблей.

Мой главный фронт – в Игнатовском, среди дымящих труб и грохота молотов. Только там можно выковать настоящий, весомый ответ на все угрозы, нависшие над Империей. Все остальное – лишь следствие.

Отдав короткий приказ вознице, я откинулся на подушки. Свой долг я выполнил: пережил ад, вернул императрицу и обрел в ее лице союзника. Теперь пора было заняться тем, что имело реальное значение.

Карета, развернувшись, покатила прочь от дворцовой роскоши, на восток, по знакомой дороге – в Игнатовское.

– Да уж, съездил в отпуск, – буркнул я.

Глава 21

Чавкающее хлюпанье грязи под колесами стихло. Тишина после недель бесконечной дороги, грохота боя и звона в контуженой голове оглушала. В полумраке трофейной кареты я не двигался, просто смотрел в мутное стекло на знакомые, строгие очертания моего дома, на высокие трубы цехов, из которых тянулись к серому апрельскому небу мирные струйки дыма. Дом. Я все-таки вернулся.

На крыльцо высыпала вся моя команда. Неполная сотня Глебова уже дала знать, что домой вернулся хозяин. Даже отсюда, через двор, я видел застывшие фигуры, вглядывающиеся в незнакомую богатую карету. Ждали.

Когда дверца отворилась, я выбрался наружу. Заставив себя выпрямить спину, сделал шаг, потом второй. На исхудавших плечах мешком висел новый мундир, наскоро выданный в полевой ставке Государя, и лишь тяжелый, шитый золотом генеральский шарф придавал фигуре хоть какую-то основательность. Я и сам представлял собой сплошную нелепицу: триумфатор в плохо подогнанной форме, победитель, вернувшийся без своей главной машины, механического зверя, останки которого остались ржаветь где-то в бескрайней молдавской степи (наверняка все железо растащили уже).

Они смотрели на меня во все глаза. Первым, разумеется, не выдержал Андрей Нартов. Проигнорировав и золото на моих плечах, и новые шрамы на лице, он вышел вперед. Его внимательный взгляд сканировал меня.

– Паропровод? – без всяких предисловий, прозвучал его голос. – Или ходовая? Что именно отказало в машине, Петр Алексеевич?

Я криво усмехнулся. Вот он, мой гениальный механик. Пока вся Империя будет обсуждать победу и потери, его волнует причина отказа сложного механизма. Однако тут он осекся, вгляделся в мое лицо и добавил уже совсем другим, тихим тоном:

– Мы уж не чаяли вас увидеть… Живы, и слава Богу.

Я перевел взгляд на двух других. У входа в усадьбу вместе стояли Изабелла и царевич Алексей. Заметив меня, Изабелла сделала едва заметный, непроизвольный шаг вперед, и на ее лице на долю секунды мелькнуло плохо скрываемое облегчение, прежде чем она вновь взяла себя в руки. Алексей же изменился до неузнаваемости – передо мной стоял младший партнер, а не ученик. Подойдя ближе, он чуть помедлил и положил руку мне на плечо.

– С возвращением, наставник.

– Рад тебя видеть, Алексей Петрович, – хмыкнул я в ответ на радостную улыбку царевича, – Машина выполнила свою задачу и была с честью похоронена, – произнес я достаточно громко, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. – Общий сбор в главном зале. Через час. Мне нужно привести себя в порядок.

Я направился к дому. Каждый шаг отдавался болью во всем теле, а я заставлял себя идти не хромая. Генерал-майор не имеет права показывать слабость, даже если внутри у него все разваливается на части.

В моих покоях царил идеальный порядок: чистая постель, графин с водой на столе, вычищенный старый мундир на спинке стула. Все здесь дышало незримой заботой Любавы. Стоило опуститься на стул и закрыть глаза, как реальность схлопнулась.

Вместо мирного треска поленьев в камине – оглушительный рев объемного взрыва в ущелье. Воздух пропитал тошнотворный, въевшийся, казалось, в самую кожу смрад горелого мяса. Память, выжигая все остальное, подсовывала один-единственный образ: лицо молодого янычара с широко раскрытыми от ужаса глазами за мгновение до того, как его поглотила стена огня. Этот немой, застывший крик до сих пор звенел в ушах, стоило наступить тишине. Следом – следующий кадр с падением почти сгоревшего монгольфьера. Жуть просто, а не отпуск.

Я резко открыл глаза. Сердце билось учащенно. Вскочив, я метнулся к умывальнику и плеснул в лицо ледяной водой. В медном тазу отразилось осунувшееся лицо с безумным блеском в глазах. Не хватало мне еще «вьетнамских» флэшбеков.

Сознание обожгла спасительная мысль. Чтобы не сойти с ума и чтобы этот ад не сжирал меня изнутри нужно дело, задача титанического, немыслимого масштаба. Проект, который заполнит собой все, вытеснит воспоминания, станет моим единственным спасением. Он был нужен мне.

Через час я вошел в главный зал усадьбы, который давно уже не являющийся местом для приемов – это штаб, конструкторское бюро и сердце Игнатовского. За большим дубовым столом сидела моя команда: Нартов – перед ним стопка донесений из Ясс с моими торопливыми эскизами, в том числе и «Катрины»; Изабелла – с аккуратными выкладками по ресурсам; Алексей, занявший место полноправного участника совещания. Поодаль, у камина, расположились де ла Серда и Федька с Гришкой, поедающих меня восхищенными взглядами. Атмосфера была наэлектризована до предела. Они жаждали рассказа о подвигах и славе, о деталях разгрома стотысячной армии. Однако я принес им нечто иное.

– Господа, – я развернул на столе большую, испещренную пометками карту южных земель, – мы проведем системный разбор кампании.

Без лишних эмоций я вкратце изложил ход событий, закончив рассказ тем, как мы оказались заперты в ущелье и как был уничтожен «Леший». Затем, взяв угольный грифель, я решительно перечеркнул его изображение на чертеже.

– Проект «Леший» в его нынешнем виде замораживается.

По залу пронесся удивленный ропот. Неудивительно: для них «Леший» был символом нашей мощи.

– Но как же так, Петр Алексеевич? – первым не выдержал Нартов, вскочив с места. – По отчетам машина показала невероятную проходимость! Мы могли бы усилить раму, доработать ходовую…

– Мы могли бы обшить его дамасской сталью, Андрей, но главной проблемы это не решит, – прервал я его. – Я видел эту машину в настоящем походе, а не на полигоне. Начнем с воды. В степи ее расход – катастрофа. Мы выпаривали по два котла за день, приходилось останавливаться у каждой лужи. Дальше – топливо. Чтобы тащить десять тонн груза, он сжирал полтонны угля за сутки. Представь логистику: за каждой боевой машиной должен идти караван из десятка повозок! – Я сделал паузу. – А любой ремонт паропровода в поле? Это остывание котла, слив воды, пайка, опрессовка… Минимум пять часов простоя. За это время вражеская кавалерия обойдет нас трижды. Нет, сама идея верна, но она обогнала свое сердце. Паровая машина хороша для мануфактур, для стационарных установок. Для мобильной войны она – гиря на ногах.

Я посмотрел прямо на Нартова.

– Поэтому твоя главная, долгосрочная задача – поиск нового сердца. Легкого, мощного и автономного двигателя, который не будет зависеть от котла размером с избу. Пока его нет, проект «Леший» останавливается. Будем дорабатывать «Бурлак», дамю, что мы сможет на его технологиях сдвинуть прогресс «Лешего».

Нартов медленно сел, делая пометку в тетради. Инженер до мозга костей, он верил цифрам, а приведенные мною цифры были неумолимы.

Затем мой взгляд упал на лист с неуклюжим силуэтом «Катрины».

– Теперь об этом. Андрей, ты изучал мои донесения. Каково твое мнение как теоретика, который не был ослеплен как я азартом?

Нартов на мгновение задумался, сверяясь со своими расчетами, которые, без сомнения, вел с момента получения первых вестей.

– Идея гениальна, Петр Алексеевич, – признал он. – Возможность поднять наблюдательный пункт над полем боя меняет саму суть артиллерии и разведки. Это переворот. Но, судя по вашим же отчетам о расходе топлива, потере управления при ветровом сдвиге и, как теперь выяснилось, финальной катастрофе, аппарат в его нынешнем виде – скорее оружие самоубийства, чем инструмент войны. Вы создали чудо, но чудо одноразовое и непредсказуемое.

– Вот именно, – я улыбнулся от того, насколько правильно разложил мои мысли сам Нартов. – Я убедился в этом на собственной шкуре. Концепция полета – ключ к будущему. Но конкретно эта реализация – провальна. Полностью. И вот почему.

Я загнул палец.

– Начнем с громоздкости. Чтобы собрать в Яссах один-единственный аппарат, потребовалось триста сорок аршин лучшего льна и шелка, четыре бочки смолы и казеинового клея, и уйма человеко-дней работы. Это как строительство египетской пирамиды в миниатюре.

Второй палец.

– Дальше – огонь. Горелка дает неконтролируемый, пульсирующий нагрев. Я чуть не сжег оболочку еще на земле! Один порыв ветра, задувший пламя на ткань, – и всё. Мой аппарат упал из-за прорыва топливопровода, но даже без этого я летал на вулкане. Открытое пламя рядом с гигантской, пропитанной горючей оболочкой – это риск на грани безумия. Тогда меня оправдывало только то, что нужно было спасти Государя, в любой другой ситуации, я бы не подпустил ни одного человека к гондоле.

Третий палец.

– И последнее, главное – ветер. Мой полет до ставки визиря – слепая удача. На высоте ста метров воздушные потоки живут своей жизнью, текут слоями, как реки. Меня несло, как осенний лист. Я не управлял полетом – подстраивался. Аппарат, который не может вернуться на базу, зависнуть над целью или бороться с ветром, – это дорогая стрела, выпущенная в никуда.

В зале стало тихо. Я только что, пункт за пунктом, с цифрами и фактами, уничтожил два их самых любимых, самых прорывных проекта. На лицах читалась растерянность.

– Но… что же тогда? – тихо нарушила молчание Изабелла. – Отказаться от полетов?

– Нет, – я покачал головой. – Начать все с чистого листа. С правильных вопросов.

Подойдя к Нартову, я уставился на него. Он единственный мог понять меня не на уровне веры, а на уровне чистой физики. Его ум не был замутнен моим провальным опытом, он видел голую идею.

– Андрей, забудь все, что ты читал в моих отчетах. Они описывают неверный путь, фиксируют ошибку. Мы пытались поднять груз, нагревая воздух. Нужен другой подход. – Я наклонился к нему, понизив голос. – Задача в том, чтобы сам апарат стал легче воздуха. Понимаешь? Мы должны изменить свойство самого вещества, а не воздействовать на него внешней силой.

Нартов замер.

– Я не знаю, как это сделать, – почти честно признался я. – Моя мысль уперлась в стену. Но твой ум свободен от этого. Возможно, ты увидишь то, чего не вижу я. – Я выпрямился и обвел всех взглядом. – Это и есть новая задача. Я ставлю ее перед всеми. Думайте. Ищите. Как поднять в небо пуд груза, не разводя под ней костра.

Это была немыслимая загадка, противоречащая их опыту, но оттого еще более притягательная. В глазах Нартова загорелся холодный огонь исследователя. Его мозг, получив невыполнимую задачу, уже начал лихорадочно перебирать варианты.

– Проект получает название «Катрина – 2», – объявил я. – С этой минуты все ресурсы Компании брошены на его решение. Алексей Петрович, – я повернулся к царевичу, – вы, как и прежде, отвечаете за координацию. Ваша задача усложняется. Вы должны обеспечить проект, не зная его конечной цели.

Алексей вздохнул, принимая эти правила игры. Мне еще долго принимать «отчеты» о том, что здесь было сделано за последние три месяца, поэтому пусть отвлекутся от текучки.

Вечером, когда шум в цехах стих, я беседовал в своем кабинете с теми, кто составлял мозг моей разросшейся империи. Напротив меня за столом сидели Изабелла и царевич Алексей – их вынужденное за прошедшие месяцы партнерство наконец превратилось в слаженный механизм. Он, с его растущей хваткой управленца, отвечал за «как»; она, с ее острым умом, – за «что» и «почему». Они не нуждались в арбитре: на мой стол ложились уже готовые, взвешенные решения.

– Петр Алексеевич, – начала Изабелла без предисловий, раскладывая листы, исписанные ровным почерком. – Пока вы были в походе, я, по вашему поручению, анализировала донесения и реакцию европейских государств на ваши прошлые успехи. И картина, которую я составила, внушает тревогу.

Она пододвинула ко мне один из листов.

– Раньше они видели в вас гениального ремесленника, создателя диковинных пушек, такого инструмента в руках Государя. Прутская кампания все изменила. Легенда о вашем «небесном корабле», многократно приукрашенная слухами, произведет ужасающий эффект. В глазах европейских дворов вы станете носителем принципиально новой военной философии, человеком, который в одиночку может изменить баланс сил на континенте. Вы сами стали оружием.

Слова Изабеллы заставили поежится. Она озвучила то, что я и сам смутно ощущал.

– А это меняет правила игры, – продолжила она, поднимая на меня серьезный взгляд. – Охота больше не будет вестись за вашими чертежами. Украсть чертеж «Катрины» бесполезно, его не воспроизвести без понимания принципов. Теперь они будут охотиться за носителем знания. За вашей головой, Петр Алексеевич. И за головами тех, кто составляет ваш ближний круг. Особенно, – она на мгновение перевела взгляд на окно, – за головой Андрея Константиновича. Они поняли, что украсть идею невозможно, зато можно украсть человека, способного ее воплотить. И, – добавила она с нажимом, – на вас, Алексей Петрович. Вы – наследник. Ваша жизнь – это будущее Империи, и теперь ей угрожают и придворные интриги, и иностранный клинок.

Я хмыкнул. Воспоминание о неудавшемся похищении Нартова, о той легкости, с которой враг проник в самое сердце Игнатовского, было еще свежо, Брюс говорил об этом. Изабелла облекла в слова то, что я сам уже знал. Просто теперь локальная угроза разрослась до глобальной проблемы.

Алексей взял слово. Его лицо было невозмутимо – угрозу он воспринял как личный вызов.

– Я согласен с баронессой, – твердо произнес он. – Ждать, пока они нанесут удар, – глупость. Мы должны действовать на упреждение. Я подготовил несколько предложений.

Он пододвинул свой лист, на котором пункты были изложены по-военному четко.

– Первое. Немедленно усилить режим секретности. Капитану де ла Серда – чрезвычайные полномочия и ресурсы. Игнатовское должно стать настоящей крепостью, не только снаружи, но и изнутри.

Спорное предложение. Все и так на должном уровне. Ну да ладно.

– Второе. Ввести систему уровней доступа. То, над чем работает Андрей Константинович, – высший уровень. Полную картину проекта «Небесный Сокол» должны знать только трое: вы, он и я как координатор. Остальные – лишь исполнители.

Это уже лучше. Зачатки этого уже есть.

– Третье. Нельзя держать все яйца в одной корзине. Предлагаю немедленно начать программу рассредоточения: создать на Урале, под прикрытием заводов Демидова, дублирующую производственную базу. Перевести туда часть мастеров, наладить выпуск ключевых компонентов.

А вот это совсем хорошо. Но проблема в контроле. Кому доверить все это?

Он сделал паузу и добавил четвертый, самый неожиданный пункт.

– И последнее. Нам нужны люди. Я предлагаю создать при Компании закрытую школу. Набирать туда способных молодых дворян, верных Государю и Отечеству, а не только выгоде. Обучать их не только инженерному делу, но и управлению, чтобы в будущем они могли возглавить наши уральские мануфактуры и стать опорой Компании и трона.

Ну, обычная школа уже работает, можно же из них набирать, правда там совсем юнцы.

В целом, план был хорош. А четвертый пункт, с его сословным оттенком, копировал мои идеи и творчески их развивал. Алексей мыслил категориями будущего, пытаясь создать управленческую элиту.

Долгое время я молчал, глядя на два листа на столе. Анализ угрозы. И план противодействия. Мой «мозговой центр» сработал автономно, опережая меня.

И тут меня пронзила мысль: я научил его строить машины и управлять людьми. Но научил ли править Империей, когда меня не будет рядом? Мне еще нужно посмотреть что здесь сделано за все это время. Но в любом случае этот экзамен ему придется сдавать самому.

– План принимается, – произнес я наконец. – Полностью. Алексей Петрович, с этой минуты вы отвечаете за его реализацию. Все ресурсы Компании – в вашем распоряжении. Изабелла, ваш аналитический отдел становится главным инструментом планирования. Жду от вас еженедельных отчетов по всем угрозам, от цен на шведское железо до настроений при дворе.

Теперь им предстояло доказать, что они могут и планировать, и воплощать. А мне – доказать себе, что я могу им доверять.

На следующий день, едва рассвело, на подъезде к Игнатовскому застучали копыта. Визит Якова Брюса обставили как дружеский, почти неофициальный: он прибыл без пышной свиты, всего с несколькими гвардейцами. Но я не обманывался. Его истинная цель была очевидна – инспекция. Брюс приехал лично убедиться, не сломался ли его главный «актив» после прутского ада, цел ли его чудо-генерал.

Весь день я водил его по своей вотчине, разросшейся за время моего отсутствия до размеров уездного города. Под взглядом шотландского горца кипела работа в новых цехах, где уже собирали узлы для железной дороги. Он наблюдал, как под руководством Алексея слаженно разгружаются баржи с уральским металлом. Царевич, державшийся с Брюсом с вежливым достоинством, кратко и четко доложил о темпах строительства и решенных логистических проблемах. Брюс смерил наследника оценивающим взглядом, и я уловил в его глазах удивление. Он явно не ожидал увидеть здесь капризного юнца – перед ним стоял собранный государственный муж.

В механическом цеху Нартов продемонстрировал новый токарный станок с усовершенствованным суппортом, способный выдавать детали с невиданной доселе точностью.

– Впечатляет, Андрей Константинович, – сухо обронил Брюс, проведя пальцем по идеально гладкой поверхности пробной оси. – Но вся эта мощь крайне уязвима. Один пожар, один удачный вражеский рейд – и Империя лишится своей главной кузницы. Вы думали об этом, генерал? – повернулся он ко мне.

– Думали, Яков Вилимович, – вмешался Алексей. – План по созданию производств на Урале уже утвержден. Первые партии оборудования и мастеров отправятся туда в ближайшее время.

Брюс снова бросил на царевича удивленный взгляд и промолчал. Он увидел его любимую вещь – систему, которая уже научилась просчитывать риски. Я еще не вошел в курс дел в Игнатовском, а ведь посмотреть было на что. Но успею еще.

Вечером, у разожженного камина в моем кабинете, наконец, Яков Вилимович вел неспешную беседу. Разливая по бокалам старое французское вино, Брюс говорил о придворных сплетнях, о реакции Европы на нашу победу, о глухом недовольстве старых боярских родов моим стремительным возвышением.

– И вдобавок ко всему, еще и на южных рубежах неспокойно, – произнес он между делом. – Мелочь, конечно, но неприятно. Тут намедни пришло донесение от князя Долгорукого… шло почти два месяца через всю весеннюю распутицу. Еще в начале февраля какой-то казачий атаман, некий Кондратий Булавин, сцепился с его людьми из-за бахмутских солеварен. Положили пару десятков человек с обеих сторон. Государь велел тебе доложить, дескать ты теперича у него за главного советника.

В голосе Брюса была ирония. Не хотелось бы чтобы он ревновал внимание Государя. Уж с ним-то я точно не хотел бы ссорится из-за такого. На краю сознания меня что-то смутно беспокоило. Что-то еще…

Бокал замер на полпути к губам. Треск поленьев, далекий стук молотов, тиканье часов – все звуки разом смолкли. Булавин. Дон. Бахмутские солеварни. Стычка с Долгоруким. Это были переменные в уравнении, которое имело только одно, катастрофическое решение.

– Когда? – я переспросил так резко, что Брюс невольно выпрямился. – Точная дата. Мне нужна точная дата.

Удивленный моей реакцией, он полез в кипу бумаг.

– Дата в донесении стоит… девятое февраля. А в чем дело, Петр Алексеич? Тебя так взволновала обычная казачья драка?

Девятое февраля. Мир сузился до этой даты. Странно. Все мои действия привели к тектоническим сдвигам в реальности, и теперь я больше не мог слепо доверять своему знанию будущего.

– Яков Вилимович, – сказал я, ставя бокал на стол. Подойдя к большой карте Империи, я взял угольный грифель. – Это искра. А мы стоим рядом с пороховой бочкой.

Грифель обвел регион Дона.

– Что такое Бахмутские солеварни для казаков? Это их главный промысел, их вольница. Князь Долгорукий, с его спесью, полез отнимать у них землю – он полез к ним в карман и в душу. Такое оскорбление они не простят. Что сделает Государь? Он придет в ярость и пошлет карательный отряд. Малочисленный, потому что для него это все еще «бунт». Командовать им будет кто-то вроде того же Долгорукого, и этот отряд станет для Булавина знаменем. Его разгромят. И после этого под знамена Булавина стекутся тысячи – все беглые, обиженные, староверы.

Я прочертил линию от Дона к центру России.

– А дальше, Яков Вилимович, начнется самое страшное. Они перережут пути снабжения. Весь хлеб с юга, который кормит армию и столицы, остановится. К зиме мы получим голод в центре. И, как следствие, – бунты здесь, под боком. Это системный кризис, способный обрушить все, что мы с таким трудом строили.

Лицо Брюса окаменело. Мой анализ – какой-то страшный расчет, против которого у него не было аргументов.

– И все это… из-за соли? – недоверчиво произнес он.

– Все великие пожары начинаются с одной искры. И эта искра уже зажжена. Еще в феврале.

Я медленно опустил грифель. Вино в бокале казалось темным, как кровь. Подняв на Брюса пустой, остекленевший взгляд, я прошептал четыре слова:

– Восстание Булавина началось.

Следующий том цикла: /reader/482063