Текст книги "Пункт назначения 1991. Целитель (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 29. Дежавю

Я не проснулся, а буквально подскочил. Сердце в груди колотилось, как сумасшедшее. Перед глазами стоял черный силуэт. Я слышал его слова:

– Ничего не кончилось, мой мальчик. Я вернулся. Я тебя жду.

Голос почему-то был женский. Хриплый, приглушенный, почти бесполый. Но все-таки не мужской.

У окна сидел Васенька, таращился на меня совиными глазами.

– Как думаешь, он мог вернуться? – спросил я шепотом.

Кот подошел, потерся о ноги, буркнул неожиданно ободряюще. Что хотел сказать, я не понял. Поэтому уточнил:

– Не вернулся?

Васенька фыркнул, задрал победно хвост и скрылся в стене.

– Черт с тобой, – прошипел сквозь зубы я. – Сам съезжу и узнаю.

Взял со стула штаны, принялся надевать.

Вика зашевелилась, начала шарить ладонью по простыне, меня не нашла, открыла глаза, спросила подозрительно:

– Олег, ты куда?

Я застегнул джинсы, склонился к ней, поцеловал, сказал небрежно:

– Спи, мне надо съездить по делам.

Ее это не успокоило. Скорее наоборот. Девчонка уселась, схватила меня за руку, притянула к себе.

– По каким таким делам? Какие у тебя здесь могут быть дела? Не считай меня дурой, Олег. Я же вижу, что-то случилось.

Я вздохнул и признался:

– Сон приснился плохой.

– Снова бабушка?

– Нет. На этот раз без нее.

– А что тогда? – Вид у девчонки стал беспомощным.

– Я опять видел фантома. На прежнем месте. Надо съездить, проверить.

Вика тут же принялась стягивать ночнушку.

– Я с тобой.

– Нет. – На этот раз мой тон не допускал сомнений. – Никуда ты не поедешь. Я ничего не собираюсь делать. Только посмотрю.

– Но я…

– Нет.

Я прихватил со стула футболку и быстро вышел из комнаты, не давая Вике возможности опомниться. Я даже не стал до конца одеваться. Впихнул на ходу босые ступни в сандалии. Подхватил с полочки ключи. Выбежал во двор. Вскочил в машину, завел движок, сразу же вырулил на дорогу. Проехал добрый десяток километров. Лишь там свернул с шоссе и остановился.

Ехать было страшно. Кто-то, возможно, назовет это малодушием, но у меня буквально дрожали поджилки. В голове появилось четкое понимание, что третьей схватки с фантомом я не выдержу. Не смогу я его одолеть.

Я включил магнитолу, покрутил ручку настройки, открыл окно, судорожно закурил и замер.

Пел Цой:

Сигареты в руках, чай на столе,Так замыкается круг.И вдруг нам становится страшно что-то менять.Перемен требуют наши сердца,Перемен требуют наши глаза,В нашем смехе и в наших слезах,И в пульсации вен…

Я выкинул недокуренную сигарету, вырубил песню. Хмыкнул совсем невесело: «Перемен!» Черт бы тебя побрал, Витя, с твоим предвиденьем и с твоими переменами.

Знакомый голос что-то сломал внутри меня, что важное, но пока неосознанное. Я решил, отдаться на милость провидения – будь, что будет. Вернул Владову ласточку на шоссе и помчался к городу. Надо было что-то решать. Этот страх стал слишком большим, слишком протяженным во времени. Он занял больше десятка лет.

* * *

В этот раз машину оставил во дворах. Зачем-то старательно закрыл. Потом проверил все двери. Когда дошел до багажника, понял, что попросту тяну время.

Рядом открылся киоск с мороженым. Я посчитал это знаком судьбы, нашарил в кармане мелочь, решил не изменять традициям и купил себе плодово-ягодное. Два стаканчика. Вслух сказал незабвенную фразу из чародеев:

– Видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий.

Прозвучала она, как как самое мощное из заклятий. Я усмехнулся и пошел к цели. Благо, идти было недалеко.

Первый стаканчик слопал на автопилоте. На втором слегка очухался и принялся за мороженое с чувством, толком, расстановкой. Настроение удивительным образом пошло в гору. В самом деле, что со мной может случится? Светит солнце, на улице день. Чем мне сейчас грозит фантом? Да ничем! Другое дело ночью или в грозу.

Я задрал голову, удостоверился, что в небе ни облачка, и задвигал ногами, куда бодрее. Скоро по левую руку показалась стройка. Работа кипела. Азартно переругивались работяги, с верхотуры лился матерок. Башенный кран поднимал груз. Вира, майна, куда прешь, ушлепок! Жизнь кипела. Я мысленно отсалютовал строителям и свернул направо. Моя цель была именно там.

До развалин не дошел сущую малость, остановился. Вознес хвалу небесам. Наша с Викой работа наделала здесь бед – вся трава пожухла, высохла. Земля была перерыта, перевернута целыми пластами. Злополучная плита превратилась в труху. Поверх крошева лежали гвозди, ржавые, гнутые, закрученные винтом. Удивительно, но ночью, в пылу борьбы я совершенно не заметил причиненных разрушений.

Твари не было. От нее не осталось и следа. Сон оказался откровенной ложью – хитрой ловушкой, сплетенной моей собственной памятью. Я исследовал все руины, обнюхал каждый метр, просканировал магическим зрением, но не нашел даже отголосков многолетнего зла.

От сердца отлегло. Довольный, я заорал во всю глотку, поднял криком в воздух стайку воробьев, проводил их взглядом и пошел почему-то не к машине, а к морю. Почему? Кто ж его знает. Меня словно магнитом потянуло к знакомым местам.

Тропа прошлась по самому краешку берега, пролегла серпантином меж островков травы, вывела к знакомым гаражам. Там я немного поколебался, но свернул не во двор дома, а другую такую же тропу. Вышел на пустырь, пересек его, не замедляя шаг, остановился на краю оврага и глянул вниз.

Мне показалось, что судьба очередной раз переместила меня на тринадцать лет назад. Там был табор, точнее его остатки. Стояли запряженные кибитки. Шумные цыганки загоняли внутрь малышню. Пегая лошадь флегматично отщипывала верхушки молодых камышей, прядала ушами. Ноги у нее были стреножены.

Повозка Лачи тоже была там. Знакомый цыган сидел на корточках у колеса, курил трубку. Время почти не сказалось на нем. Лишь чуть добавило седины и морщин. Моей знакомой видно не было. Это насторожило. Озарило запоздалое откровение – я понял, чей призыв слышал в ночи. Отнюдь не убиенного фантома. Лачи! Меня звала Лачи! И я сейчас ей нужен. Жизненно необходим.

Вниз по тропе я понесся бегом. Берег был крутой, почти отвесный. На полпути нога споткнулась о торчащий корень, и я едва не полетел кубарем. Но удержался и оказался внизу на своих двоих. Тут же подумал, как глупо смотрится мой бег, сбавил шаг, неспешно подошел к знакомой кибитке.

Цыган распрямился, не поднимая головы, старательно выбил трубку о каблук, сказал, как в прошлый раз:

– Пришел? Я думал, не успеешь.

– Пришел, – подтвердил я очевидное.

Он поднял глаза, и стало ясно, что взгляд у него усталый, измученный.

– Лачи тебя ждала. Сколько живу с ней, каждый раз удивляюсь, откуда она это знает заранее?

Губы мои искривились в усмешке.

– Я тоже.

– Пойдем.

Он сунул трубку в карман, подвел меня к торцу повозки, откинул выгоревший полог. Крикнул внутрь:

– Лачи, принимай гостей!

Оттуда ответа не было.

– Иди, – велел мужчина.

– Внутрь? – Удивился я. Почему-то в голове моей прочно засело, что цыгане чужих к себе в дом не приглашают.

– Внутрь, – подтвердил он. – Она сама не спустится. Плохая совсем. Сил у нее нет.

Я поставил ногу на выступ, оперся о борт, подтянулся и оказался внутри, огляделся. Здесь царил удивительный, необычный порядок. Всю поверхность устилал потертый ковер. Возле выхода стоял старый комод без ножек. У стены громоздились стопкой одеяла, подушки. В большой плетеной корзине лежала посуда. Стояли какие-то тюки. Между ними выглядывала большая фарфоровая ваза.

Лачи я обнаружил у дальней стенки. Почти неразличимую, под шелковым покрывалом. Увидел и не поверил своим глазам. От знакомой мне цыганки не осталось почти ничего. Была она изможденной, высохшей. Даже глаза и те потускнели.

– Лачи, – изумленно выдохнул я, – это вы?

– Я тебя ждала, – еле слышно прошептала она. – Я знала, что ты придешь.

Я криво усмехнулся.

– Мои визиты последнее время ни для кого не секрет. Тоже приснился сон?

– Нет, я ночью почувствовала, что ты здесь. Когда ты ходил к нему.

Последнее слово она произнесла беззвучно. Я прочел его по губам. Лачи улыбнулась.

– У тебя все вышло, мой мальчик?

Я опустился рядом с ее ложем. Сел по-турецки.

– Вышло. Надеюсь, эта тварь получила сполна.

– Это правильно, – сказала она, – поэтому я и взялась тогда тебе помогать. Дай ладонь. Хочу посмотреть твою линию жизни.

Я даже покачал головой.

– Куда вам, сил нет, сама еле жива, а все туда же – гадать собрались.

– Дай! – в ее голосе появился металл.

Хм. Ну хорошо. Не будем нарушать традицию. Я протянул цыганке ладонь.

– Правая, – Лачи погладила меня по руке, – это хорошо. Это правильно.

– Я помню. И что там?

Она чуть приподнялась. Самую малость. На большее просто не хватило сил. Вгляделась в переплетение линий, счастливо улыбнулась и откинулась на подушки.

– Прекрасно, мой мальчик, все у тебя будет прекрасно. Я довольна. А если ты сможешь мне помочь…

Лачи замолчала, уставилась на меня просительно. Рот мой расплылся в широченной улыбке. Паузу я держал строго по Станиславскому. Пока напряжение не достигло кульминации.

– Пять рублей, – сказал я и вытянул вперед ладонь.

Мне не нужны были эти деньги. Я просто не смог отказать себе удовольствии напомнить ей о прошлой нашей встрече.

Лачи расхохоталась. Хватило ее, конечно, ненадолго. Скоро смех сменился кашлем и хрипом. Я бросился было помогать, но был остановлен ладонью.

– Погоди!

Она сунула пальцы под край одеяла и вынула на свет божий синенькую купюру. Положила ее в мою руку.

– Квиты, – сказала она. – Жги.

Я выполз на край кибитки, сел, свесив ноги. Цыган протянул мне спичечный коробок. Купюра загорелась в один момент. Пламя пробежало по бумаге, остановилось у самых пальцев, погасло, осыпалось серебристым пеплом вниз, оставив в моих руках уголок с цифрой пять. Пальцы разжались, и этот последний огрызок, крутясь на ветру, упал в траву.

– Поможешь? – в голосе цыгана не было особой надежды.

– Помогу, – сказал я. Потом сам себя поправил: – По крайней мере постараюсь.

Он молча хлопнул меня по плечу, отошел, опять уселся под колесо, принялся раскуривать трубку. Я же вернулся обратно. Потер ладони, сделал серьезное лицо и произнес, как в старых фильмах:

– Нуте-с, больная, на что жалуемся.

– На смерть, – сказала Лачи серьезно.

Я вздрогнул, ощутил меж лопаток холодок.

– Достала она меня почти.

Смотрела старая цыганка при этом куда-то по правую руку от меня. Смотрела внимательно, словно ловила глазами чей-то взгляд. Я быстро оглянулся. Там было пусто.

– Рано тебе, – правильно поняла меня Лачи. – Не ищи с ней встречи прежде времени. Она еще возьмет с тебя долг. Она соберет свою жатву твоими руками. Тебе подарили три жизни?

Я кивнул.

– Теперь ты должен три жизни взамен.

Лачи прищурилась, задумалась.

– Точнее, уже две.

Прозвучало это так, что волосы зашевелились у меня на затылке. И я пообещал:

– Я постараюсь с ней никогда не встречаться, чтобы не отдавать долг.

– Не выйдет, – прошептала Лачи. – Ты, мальчик мой, с ней связан накрепко. С того самого момента, как пообещал свою жизнь в обмен на жизнь сестры.

Она замолкла, прикрыла глаза. Я судорожно сглотнул. Неужели так? Неужели за обещание придется расплачиваться. Лачи закашлялась. В груди у нее забулькало, захрипело. Звуки эти вернули меня к реальности.

– Господи, – проговорил я, – вы зачем все так запустили? Неужели нельзя было сходить к врачу?

– Тебя ждала, – просто сказала она.

В этих словах проявилось безграничное доверие. И я понял, что не имею права его не оправдать.

– Лачи, Лачи. Вы же взрослый человек.

Она подняла руку, приложила пальцы к моим губам, прерывая словоизлияние. Потом подхватила мою ладонь, положила себе на горло. Прошептала:

– Лечи, целитель.

И закрыла глаза.

Что мне оставалось делать? Я принялся послушно латать прорехи на ткани мироздания. Находить разорванные нити, вязать их в узелки. Нитей этих была хренова туча. Лачи за свою жизнь нагрешила от души.

Я вязал очередной узел. Жалел ее, жалел тех, кого она обманула. Удивлялся, ужался, поражался людской наивности. Лачи была настоящей цыганкой, и этим все сказано. Я не мог ее за это осуждать. Просто старался помочь.

Она лежала тихо-тихо, не шевелилась, не мешала. Не стонала, когда было больно. Не пыталась подсказать, научить, помочь. Молча принимала свою судьбу. И судьба оказалась к ней благосклонна.

Когда лечение закончилось, я перевернул ее на бок, прислонился ухом к спине, поднял восприятие на максимум, прислушался. В легких было спокойно. Исчезли хрипы, от болезни не осталось и следа.

Лачи это поняла.

– Все? – спросила она.

Я подтвердил:

– Все. Но следующий раз не ждите, идите к врачу.

– Зачем? – Цыганка хитро улыбнулась. – Я же заплатила тебе за лечение? Значит, ты обязательно придешь.

Я попытался понять, было это заявление шутливым или серьезным, но так и не смог определиться до конца. Тогда положил ладонь ей на глаза, мысленно велел ей спать. Лишь только ее дыхание стало тихим, мерным, сказал одними губами:

– Прощайте, Лачи. И больше не болейте.

Поднялся и побрел к выходу.

* * *

Старый цыган все так же смолил возле колеса табак. За время лечения он не сдвинулся ни на дюйм, словно замер, окаменел. Я чувствовал себя уставшим, обессиленным, поэтому спрыгнул тяжело, едва не свалился кулем. Тихо выругался, придержался рукой о борт.

Огляделся. Табор уехал. У ручья остался единственный возок.

– Пора в путь, – словно прочел мои мысли цыган. – Ты ее вылечил?

Все это время он даже не пытался на меня взглянуть.

– Да.

– Это правильно. Она хорошая женщина.

Я вспомнил увиденное, не сдержался, хмыкнул.

– Ты не понимаешь, – сказал цыган, – у нас другие законы. Их она не нарушала.

И правда, чего это я? Не стоит лезть со своим уставом в чужой монастырь. Он поднялся, помешкал, неожиданно протянул мне ладонь. Я пожал ее в ответ.

– Ромалэ всегда тебе рады, целитель. Запомни.

Я запомнил. Это было признание. Признание моих способностей, признание таланта, дарованного мне Викиной бабушкой. Мне стало от этого чертовски приятно.

Возок снялся с места. Проехал вперед, по оврагу, вдоль ручья. Без труда забрался на пологий берег, выехал на грунтовую дорогу. Я не вернулся к машине, зачем-то пошел следом. Мерил ногами путь, дышал полной грудью, балдел от тишины и думал, что все долги наконец-то розданы. Все дела, связанные с этой землей, с этим городом, с людьми, живущими здесь, закрыты.

Мне было легко и свободно. Я шел и совсем не думал, куда заведет меня этот путь. Очнулся, когда увидел перед собой старый порт, знакомые склады. Увидел и удивился – здесь за последние годы не изменилось почти ничего. Разве что дорога, и без того поганая, стала совсем непригодной для езды.

Почему-то этот факт поднял мне настроение. Я поддал мыском кроссовка нечаянный камешек, прибавил шаг и засвистел себе под нос давешнюю песню про перемены. Шлось под нее бодро, с удовольствием. Склады быстро кончились. Появились полуразваленные сараюшки. Потом я увидел знакомое здание правления. Возле дверей стоял чистенький, лакированный Пассат.

Я даже притормозил, обошел машину кругом, удивляясь про себя: «Кто же тут так кучеряво живет?» Почему-то представилось, что сейчас откроется дверь конторы, выйдет оттуда непременно та первая Вика из детства. Модная, красивая, с дородным папиком под ручку. Сядет в это чудо автопрома и укатит.

Не сбылось. Дверь не открылась. Вика не вышла. Я не стал задерживаться дольше. Зачем? Вышел в город. Потопал назад вдоль шоссе к Владовой ласточке. Она была ничуть не хуже выпендрежного авто незнакомого мне начальника.

Вику выкинул из головы не сразу. Было интересно, что с ней? Как сложилась ее жизнь? Я попытался представить себе ее судьбу, но не смог. Нити ускользали, не давали ответа. Тогда я попросту бросил бесполезные попытки, выкинул прошлое из головы целиком. Мне оно больше было не нужно. У меня с собой настоящее: Влад, Вера, баба Дуся, моя Вика. Не та из прошлого, а любимая, настоящая, искренняя. Что еще нужно для счастья?

Глава 30. Сообщение

В Калачовку вернулся почти на закате, искренне удивляясь, куда подевался этот день. Как незаметно просочился он сквозь пальцы, растаял в небытие. У нашей калитки стояла чужая копейка, за рулем сидел сосед. На мое появление он отреагировал довольно странно – молча покрутил пальцем возле виска, проговорил с чувством:

– Молодежь… – Окинул меня сочувствующим взглядом, добавил загадочно: – Думать надо!

Потом завелся и отбыл восвояси.

В душе родилось тревожное чувство. Стало понятно, что я где-то накосячил, только пока неясно, где.

Я запер машину, подошел к распахнутой настежь калитке, заглянул во двор. Там царило сущее светопреставление. Вика, стоя у крыльца рыдала в голос. Вера хлюпала носом в унисон. Влад оправдывался:

– Ну, не знаю я, где они. Видимо, в бардачке оставил.

– Да кому нужна твоя машина! – Бросила через плечо Вера. – Тут Олег пропал, а ты…

– А что я?

Парень зачем-то огляделся и заметил меня. Сразу ткнул пальцем и выпалил:

– И ничего не пропал! Вот он!

Я даже не успел сориентироваться – Вика бросилась мне на шею, разревелась пуще прежнего, обняла. Потом резко отстранилась, ударила кулачками по плечам. Закричала в лицо:

– Олег, ты где был? Мы думали, ты погиб!

Влад встал за ее спиной, провел ребром ладони под подбородком. Сказал одними губами:

– Ты попал.

Вера пояснила куда понятнее:

– Ты где пропадал? Мы уже в городе были.

– Как? – спросил я испуганно. – На автобусе?

– Нет, – Влад привычно усмехнулся. Правда, на этот раз усмешка вышла нервной. – Ты плохо знаешь Вику. Она тут всех на уши подняла. Переполошила деда Егора, заставила ехать на твои поиски. Устроила там такой шухер! Даже в милицию ходила.

Я слегка испугался.

– И что милиция?

– Ничего, – сквозь слезы проворчала моя любовь, – они мне сказали, что я тебе не жена. Что ты взрослый мужик и можешь ехать куда угодно.

На этом месте Влад заржал, поведал:

– Они не сразу поняли, с кем имеют дело.

Вика наконец-то от меня отлипла, вынула из кармана платок, принялась утирать слезы, пытаясь отвернуться, чтобы я не смог оценить, насколько ее зареванное лицо хорошо собой. Я едва сдержал улыбку, спросил Влада:

– Так что дальше?

– Дальше? Да почти ничего. Наша фурия устроила там грандиозный скандал. Вслух цитировала конституцию. Кричала, что их, ментов то есть, прямая обязанность помогать гражданам. Короче, она так всех допекла, что заявление у нее взяли и даже оставили телефон, где можно справляться, как идут поиски.

– Ой, – Вика убрала от лица платок, закусила неиспачканный угол, – надо же их предупредить, что ты нашелся. Они же будут искать!

Святая простота. Я с нежностью смотрел на этот красный носик, на эти припухшие от слез глаза и мокрые ресницы. Мое чудо. Моя прелесть. Моя тигрица. Ты даже не представляешь, насколько ты хороша.

Я не сдержался и сгреб ее в объятия, сказал на ушко:

– Не надо никуда ехать. Поверь, не будут они никого искать. Они, действительно, не должны были принимать у тебя заявление раньше, чем через три дня. Можешь не переживать и никуда сегодня не рваться. Если захочешь, съездим туда завтра и все уладим.

– Хорошо, прошептала она. Но ты должен рассказать, где пропадал все это время. Расскажешь?

Я и не собирался ничего скрывать, а потому кивнул. Произнес же совсем другое, громко и жалобно:

– Я дико хочу жрать. Дамы, кто-нибудь накормит усталого путника?

Вера посмотрела на меня, покачала головой.

– Наказать бы тебя, путник. Отправить спать голодным. Ну да ладно. Мы не звери. Пойдем, посмотрю, что у нас осталось.

* * *

Сначала меня кормили. Еды нашлось удивительно много. Передо мной поставили картошечку, жареную на шкварках. Наскоро сварили сосиски. Разложили в эмалированной миске бабы Нюрины разносолы. Вика быстро нарезала хлеб. Спросила:

– Чай? Кофе? Тебе что?

Влад ее подвинул, залез в холодильник, достал запотевший пузырь. Сказал назидательно:

– Ему беленькой. Не видите, что ли, человек устал?

Вера фыркнула, но промолчала. Я подумал, что Владу несказанно повезло. Его девушка огромная умница. Но тут поймал недовольный взгляд Вики и поспешил ее умаслить:

– Чай тоже надо. Куда же без него.

Влад устроился рядом, выдвинул на центр стола граненые стаканы, два наполнил на треть, задумался, проговорил:

– Вике не предлагаю, рано ей еще. А тебе, Верунчик налить?

Та кивнула.

– Чуть-чуть.

Вика возмущенно вскинулась:

– И мне тогда тоже. Я не маленькая!

Я задавил смешок соленым огурцом, Влад сказал покровительственно:

– Никто и не спорит. Ты у нас совсем взрослая. Вон какая грозная.

А потом взял четвертый стакан, плеснул капелюху, на самое донышко. Я смотрел во все глаза. На моем веку Вика впервые пила что-то крепче шампусика. Вон, какой испуганный вид. Может, передумает?

Не передумала. Стакан она схватила всей ладонью, резким движением опрокинула в рот, сделала глоток, застыла и вытаращила глаза. На ресницах опять повисли слезы. Вика распахнула рот, принялась махать ладошкой. Беспомощно посмотрела на меня. Я подсунул ей огурец, велел:

– Быстро закуси.

А потом плеснул в опустевший стакан воды. И закусь и вода испарились в мгновение ока. Девчонка шумно подышала ртом, сглотнула и сморщилась.

– Фу, какая гадость. Как вы только это пьете?

– Нормально, – сказала Вера.

Заглотила свою пайку, смачно захрустела огурчиком. Мы с Владом чокнулись. Размочили этот вечер. Парень заметно повеселел, вновь потянулся к бутылке, сказал глубокомысленно:

– Между первой и второй…

Вера молча подвинула свой стакан. Вика встала, отнесла свой в раковину. Там ополоснула и для надежности убрала в полку.

* * *

Дальше молча жевали. Каждый думал о своем. Тишину нарушил Влад. Сказал извечное:

– Бог любит троицу…

Но налить не успел – Вера отняла у него бутылку, разлила сама, потом заткнула пробкой и убрала в холодильник.

– Знаю я вас, – сказала она, – у вас на каждую рюмку присказка есть. То Бог не дурак, любит пятак. Потом Бог не нищий любит тыщу!

Она подвинула нам наши пайки, наставила на Влада палец и назидательно покачала перед носом.

– Больше не дам, можешь даже не мечтать.

Тот перехватил ее руку, поцеловал, уверил:

– На тыщу мы и не замахивались. Нам бы еще капельку…

– Все, – отрезала Вера, – допивайте, жуйте и я хочу понять, что сегодня вообще случилось.

– Я тоже! – поддержала подругу Вика.

Я послушно выпил последний стопарь, подумал, что надо нам с Владом как-нибудь слинять от наших дам и оторваться на полную катушку. Чтобы никто не стоял над душой, не считал миллилитры. Ну а пока взялся за картошечку, благо, она была выше всяких похвал.

Потом, когда убрали со стола, когда остались только чай и конфеты, я понял, что дальше тянуть кота за хвост мне никто не позволит, и принялся шаг за шагом описывать прошедший день. Честно, не упуская ничего.

Я рассказал ребятам о сне, о пустыре, о том, как бродил по городу. Поведал о Лачи, для этого пришлось мысленно возвращаться в прошлое. О пяти рублях, о цыганах, о болезни и излечении.

Не знал только об одном, стоит ли говорить о смерти? И все-таки рассказал. После разговора с Лачи этот вопрос меня мучал больше всего. Что цыганка имела ввиду? Какие три жизни я должен смерти? Почему-то казалось, что этот долг доставит мне кучу проблем. Именно об этом я спросил друзей. Мне было важно их мнение.

Ребята испуганно примолкли, высказываться не спешили. Слишком серьезной была тема. Слишком пугающей.

– Может, ты должен излечить трех человек? – предположила сострадательная Вика. – Точнее двух. Костю ты уже вылечил. Хотя, если так, то теперь уже одного.

Я пожал плечами. Мне бы тоже хотелось на это надеяться. Вылечить проще всего. Лишь бы не наоборот.

Влад гоготнул, вдребезги разбил мои надежды.

– Наивная. Скорее уж убить. Зачем смерти живые подданные? – Он прищурился, скривил рот в усмешке. – Один жмурик у тебя в загашнике уже есть. Осталось два.

Вера тут же отвесила благоверному подзатыльник.

– Влад! Спятил? Ты вообще не думаешь, что говоришь. Какие жмурики? Зачем Олегу кого-то убивать? Ведь правда, Олег? Ну скажи!

Девчонки, милые мои девчонки, как же не хотелось вас разочаровывать. Я опустил глаза. Промолчал. В слова друга мне верилось куда больше, чем в слова наших дам. И это меня совершенно не радовало.

* * *

Ночью я был уверен, что двери нави для меня опять распахнутся. Мне казалось, что квест завершен. Что баба Дуся должна пригласить меня в гости, похвалить, сказать, какой я молодец. Должна накормить ритуальными блинами. Добавить сил, научить уму разуму. Что там еще обычно происходит во время наших встреч?

На худой конец, может даже пожурить. Я не против. Я ужасно соскучился по ее потустороннему дому, по сварливому голосу, по вечной усмешке. Но нет. Никто не звал меня в гости, никто не тревожил. Утром ребята тоже не стали будить.

Проснулся я почти в три часа по полудню. Проснулся от того, что практически опух ото сна. Удивительно, но был я свеж, был я бодр, был я полон сил. В доме царила удивительная для этого времени суток тишина. Я приподнялся на локте и позвал:

– Вика!

Немного подождал, не услышал ответа и крикнул погроме:

– Любовь моя!

Потом еще раз громче. Все с тем же результатом. Тогда поднялся, натянул штаны, прошелся по комнатам, выглянул в окно. Никого! За забором тоже было пусто. Не было даже Владовой машины. Я вслух пожаловался небесам:

– Меня все бросили!

Сам понял насколько фальшиво это звучит и отправился в душ.

* * *

На кухонном столе под банкой сгущенного молока меня дожидалось послание – листок из блокнота в клетку. Его я заметил не сразу. Когда же заметил, вытянул и вздохнул. Влад печатными буквами начертал: «Повез девчонок в город, в милицию. Вика отказалась ждать до вечера. Смотри, без нас не хулигань».

Хулиганить было лениво. Вообще было лениво что-либо делать. Я решил, раз так легла карта, почему бы и не устроить себе выходной – от друзей, от проблем, от суеты, от себя самого.

На завтрак меня ждали ароматные оладьи и какао. Я оставил их на десерт. А пока разжег огонь, налил в сковороду масла, настрогал вчерашних сосисок, зеленого лука, покрошил черного хлеба, пожалел, что нет помидорки. Все-таки двадцать первый век в этом плане был куда удобнее – овощи-фрукты круглый год. Любые, даже совсем экзотические. А здесь же…

– Тут вам не там, – изрек я глубокомысленное и принялся ворошить лопаткой содержимое сковороды.

Аромат по кухне разливался сногсшибательный. Я обжарил все от души, залил сверху яйцами, выждал, чтобы белки затвердели, а желток только едва подернулся пленочкой, внутри остался жидким. Чтобы можно было его подобрать хлебушком, зачерпнуть! Размечтался так, что едва не подавился слюной.

К пище богов налил пятьдесят грамм, здраво рассудив, что после вчерашнего вполне себе заслужил. Плюхнул на стол разделочную доску, водрузил сверху сковороду, вспомнил стариковское: «Приступим-с». Взялся за стакан, только выпить не успел.

Пейджер запиликал, как раз в этот момент. Удивительно, но из памяти моей начисто стерлась вся информация о нем. Поначалу, я даже не понял, что здесь может пищать. А когда сообразил, сердце сразу екнуло в пятки. В голове поселилось ощущение неминуемой беды.

Я неуклюже плюхнул не выпитый стакан на стол, оттолкнул рукой, нечаянно опрокинул. По столу растеклась пахучая лужица, потекла ручейком, закапала на пол. Я же сидел в полном отупении, смотрел на капли и просто боялся. Боялся новостей, боялся неопределенности, боялся сдвинуться с места. Боялся себя, своей силы. Боялся смерти и ее непомерных аппетитов. Это был всепоглощающий, абсолютно иррациональный страх.

А потом вслед за каплями упал и стакан. Разлетелся на сотню стеклянных брызг. Окропил весь пол. Резанул по босым ступням. И я словно проснулся. Подскочил, оттолкнул табурет, опрокинул его, не видя осколков, метнулся в коридор, в комнату. Принялся метаться, оставляя кровавые следы, шарить по карманам курток, рубашек, штанов. Пытался отыскать этот чертов прибор. Этот привет неизвестно откуда.

Пальцы предательски подрагивали, путались в складках ткани, спотыкались о пуговицы, рвали замки молний. Я проверил все карманы по два раза, когда вдруг вспомнил, куда же убрал пейджер. Рванул на другой конец комнаты, со всей дури распахнул шкаф, бахнув дверцей о спинку кровати.

Звук получился звонкий, как выстрел. Я вздрогнул и оклемался окончательно. Выволок из глубин полированного монстра дорожную сумку, кинул ее на одеяло, куда увереннее залез в боковой карман. Задержал руку внутри. Пейджер был там. Я ощупал его пальцами, не решаясь вынуть наружу. То, что там нет ничего хорошего, буквально стучало в висках вместе с током крови. Ощущение беды рвалось с языка. Плохо, все плохо. Все хуже некуда! Черт!

Я отчаянным движением выдернул руку из кармана, посмотрел на экран. Сообщение было коротким, всего три слова:

– Тебя вычислили. Беги.

* * *

– Вика!!!

Страх за себя улетучился без следа. Заменила его тревога за любимую женщину, за друзей. Появился вопрос: «Как могли нашу компанию обнаружить здесь? Никто кроме нас четверых не знал, куда мы едем». У меня не возникло никаких сомнений, что ни Влад, ни Вера не могли предать. Им это было не к чему. Значит, или отследили машину, или…

Вспомнились восхищенные слова Влада: «Заявление менты у нее взяли». Заявление? Черт! Кто знает, какую фамилию Вика там написала с перепугу? Что если Маринич? Что если у неизвестных врагов есть в милиции свои люди? В девяностых такое случалось сплошь да рядом.

Я судорожно принялся одеваться. Что и как на себя натянул, почти не понимал. Выскочил из дома, не подумал даже притворить дверь. Через заднюю калитку понесся к соседям. По пути к вопросу «Как?» добавился вопрос «Кто?». Варианта было два: либо подручные покойного Льва Петровича, либо те, кто имел на Маринича зуб.

Ни один, ни второй ничего хорошего не сулили. Главным сейчас было найти ребят раньше врагов, перехватить их в дороге. Черт! Я не имел ни малейшего понятия, когда они уехали!

В соседскую калитку ворвался, как ветер, как ураган, пролетел мимо загона с гусями. Макар скользнул было мне навстречу, но верно оценил мой настрой, испуганно гоготнул, и убрался восвояси, чтоб не попасть ненароком под горячую руку.

Дядя Егор копошился возле злополучной «ловушки» для воров, то ли думал, как ее ликвидировать, то ли собирался использовать на добро. С тонкостями сельской жизни я был знаком слабо. Закричал на ходу:

– Дядя Егор, мне нужна ваша машина!

Сосед переполошился, схватился за сердце, едва не сверзился в яму, но чудом устоял на ногах. Обернулся ко мне, поправил на носу очки. Вопросил страдальчески:

– Шо, опять?

– Да, – я требовательно протянул руку.

– Матерь Божья, царица небесная! Что же вам всем на месте не сидится? Приехали, так отдыхайте. Нет, мечутся как ненормальные…

Я остановил его словоизвержение: