Текст книги "Колумбы российские"

Автор книги: Виктор Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 51 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ: ОБРУЧЕНИЕ

1

Сообщение о помолвке Резанова с Кончей было для ее родителей подобно удару грома средь ясного неба… Как обычно, камергер поделился со всеми событиями дня в очередном письме своему покровителю графу Румянцеву. В его шкатулке накопилось уже несколько писем, которые он намеревался отправить из Новоархангельска в Петербург. Закончив письмо, он отложил его в сторону и потом долго сидел, обдумывая и мысленно переживая все, что произошло в течение дня.

Что и говорить, решение Резанова жениться на Конче поразило всех его окружающих, а главное – серьезно потрепало его нервы. Такие большие нервные потрясения обычно отражались на его здоровье, и сегодня к вечеру, вернувшись из президио на корабль, он вновь почувствовал гастрические боли. Боли вернулись с такой же силой, как они были на «Надежде» во время его путешествия с Крузенштерном. Пришлось вызывать доктора Лангсдорфа, хотя ему и не хотелось его видеть. Доктор стал сильно действовать ему на нервы. Резанов не скрывал своей антипатии к доктору, и это только еще больше настраивало и возбуждало Лангсдорфа против него. Нужно отметить, что возобновлений гастрических болей произошло в первый раз по приезде в Калифорнию. С самого первого дня прихода «Юноны» в Сан-Франциско Резанов чувствовал себя прекрасно. Был ли этому «виной» приятный, мягкий климат или благотворное влияние красавицы Кончиты, а может быть, и оба этих фактора, но Резанов никогда, до сегодняшнего дня, не чувствовал себя так хорошо.

Закончив письмо Румянцеву, он отложил его в сторону и задумался. Как всегда, мыслями он был опять с Кончей. «Бедная Конча, – подумал он, – ведь на нее теперь нажимают со всех сторон… и родители, и монахи… Сможет ли она противиться такой атаке со всех сторон?!»

Он пододвинул к себе письмо и решил добавить несколько строк:

«Нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что либо посериознее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие. Предложение мое сразило воспитанных в фанатизме ея родителей, разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом»…

В письме Резанова не было преувеличения. События после того как родители Аргуэльо услышали о предложении Резанова, закружились с 'калейдоскопической быстротой. Все вокруг, завертелось, закружилось… Сейчас, сидя у стола, Резанов вдруг вспомнил картину в кабинете Аргуэльо, который только что узнал о решении Кончи и Резанова. Тот враз окаменел и лишился дара речи. Он просто не мог осознать всей важности этого решения. Аргуэльо ясно представлял себе, что Резанов – важный вельможа, доверенное лицо императора, камергер, а также и полномочный посол, но представить себе Резанова мужем своей дочери Кончи он не мог – ведь тому уже за сорок, а ей еще нет и шестнадцати! А самое главное, хотя он и особа высокого ранга, но тем не менее еретик. Согласиться на свадьбу Кончи с ним, значит умыть руки и ввергнуть свою дочь на вечные времена в геенну огненную, где поджаривают еретиков.

Все это было неразрешимой проблемой для некогда бедного простого парня, который сам выбрался из рядов мексиканских солдат и стал офицером, а позже и комендантом президио Сан-Франциско только благодаря женитьбе на представительнице благородной кастильской аристократической фамилии Морага. Наконец, комендант поднялся со стула и попросил Резанова оставить его наедине с доньей Игнасией для совещания, пообещав дать ответ завтра. Самое главное, ему хотелось посовещаться с монахами миссии, особенно еще и потому, что в этот вопрос были вплетены религиозные мотивы.

– Я вас вполне понимаю, – ответил ему Резанов, – и немедленно возвращаюсь на корабль, где буду ждать вашего ответа…

После отъезда Резанова Аргуэльо бросился к своей жене и сообщил ей новость, которая поразила ее еще больше, чем ее мужа. Ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Немедленно к ним в комнату была вызвана Конча, на которую они оба сразу же набросились. Бедняжка, сжавшись в комок, молчаливо выслушивала бурные нападки отца и матери, которые стали угрожать ей, что она никогда больше не увидит Резанова, а если посмеет ослушаться их, то земля разверзнется под ее ногами, и она будет поглощена бездной. Довели в конце концов бедную Кончу до слез, и когда потребовали от нее ответа, то она непреклонно заявила, что ничто не изменит ее решения, и она твердо решила выйти замуж за Николая… А если родители откажут ей в своем благословении, то она вообще откажется выходить замуж за кого-то бы ни было и пойдет в монастырь и станет монахиней.

Донья Игнасия в отчаянии вскинула руки кверху и с мольбой посмотрела на потолок…

– Немедленно же запрягать лошадей, отец, повезем безумную к святым падре в миссию, пусть проведет время в молитвах да поисповедуется… может быть, отцы святые снимут с нее наваждение… Ах, страсти-то какие!..

Конча утерла слезы и посмотрела на мать:

– А ты забыла, мама, как твои родные противились твоему желанию выйти замуж за папу – выходцу из Мексики! Гордые Морага, которые так гордились своей чистой кастильской кровью, не могли позволить своему отпрыску выйти замуж за человека не голубой крови!.. Однако ничто не смогло изменить твоего решения!..

– Молчи, Кончита! Это было совсем другое дело. В нашем браке не было религиозной розни. Мы оба были испанцами и добрыми католиками.

Не прошло много времени, как к веранде подкатила громыхающая деревянными колесами двухколесная повозка, куда взобрались обе женщины. Рядом с отправившейся в миссию повозкой, где ехали донья Игнасия и Конча, обе с заплаканными глазами, гарцевал на великолепном коне дон Хосе… Остальные члены семьи ничего не понимали и в недоумении смотрели вслед кавалькаде, вскоре скрывшейся за поворотом.

2

Если дон Хосе и донья Игнасия думали, что монахи смогут сломить волю Кончи, то они плохо знали свою дочь. Никакие увещевания падре не помогали. Конча упорно повторяла, что она любит своего Николая и он единственный человек, за кого она выйдет замуж… Для острастки Кончу одну заперли в церкви миссии, приказав прочесть установленное количество молитв, в то время как падре и ее родители уединились для совещания в одну из келий.

Конча усердно молилась перед изображением Девы Марии, молилась исступленно, но просила помощи не в том, чтобы дать ей силы отказаться от Резанова, а наоборот – дать ей силы добиться согласия родителей на брак.

Совещание с монахами ничего определенного не принесло. Монахи знали, что Резанов, занимавший высокий правительственный пост в России, не захочет и не сможет отказаться от своей религии, и, конечно, нечего было и думать о том, чтобы Конча отказалась от своей. А потом, если оба останутся в лоне своих религий, что станется с их будущими детьми.

Уже стемнело, когда скрипучая повозка с доньей Игнасией и Кончей, сопровождаемая доном Хосе, въехала во двор президио. Лица у всех трех были угрюмые. Аргуэльо сразу же удалился в покои губернатора Ариллага, посоветоваться с ним, и оставался там до самого позднего часа.

Рано утром следующего дня два падре из миссии вместе с комендантом доном Хосе Аргуэльо подъехали к берегу, служившему пристанью для «Юноны». С корабля немедленно была подана шлюпка, и гостей доставили на корабль, где их без промедления провели в каюту Резанова.

Войдя в каюту, Аргуэльо и оба монаха торжественно остановились посреди комнаты. Лица у них были серьезны и даже скорее суровы. Комендант отказался сесть, когда Резанов предложил ему стул.

– Ваше превосходительство! – сухо проговорил Аргуэльо, – несмотря на все наши убеждения, наша дочь Кончепчион настаивает на том, что она хочет сочетаться с вами законным браком. Нам обоим – моей жене и мне – ничего не остается, как дать наше согласие, но… – поднял он палец, прежде чем Резанов мог промолвить слово, – вы и Кончита исповедуете различные веры, и поэтому Кончите необходимо получить разрешение высших церковных властей. Этого разрешения не имеют полномочий давать ни наши падре, ни церковная администрация в городе Мехико… Разрешение должно прийти из Рима!.. – веско закончил комендант и сжал губы.

Резанов в недоумении посмотрел на него:

– Это же никак невозможно, сеньор Аргуэльо! – разгорячился он. – Я намеревался сочетаться браком с сеньоритой и вместе с ней отправиться на корабле домой, в Россию.

– Боюсь, сеньор, что вопрос о браке придется отложить, – опять несколько официально заявил Аргуэльо… – Все мы, кто имеет отношение к этой проблеме, пришли к убеждению, что даже если нами будет дано разрешение на брак, на это потребуется санкция церковных властей в Риме…

– Сеньор Аргуэльо, вы, понимаете, конечно, сколько времени при современных способах сообщения потребуется на такое разрешение… Пройдут годы…

– Это время можно ускорить, сеньор, если вы по возвращении в Петербург обратитесь с петицией к вашему императору и попросите разрешения на брак, а кроме того, попросите его употребить все его влияние на то, чтобы получить разрешение от его святейшества папы.

Резанов нахмурил брови:

– Да, конечно, на это уйдет время… много времени… После того как я получу разрешение от своего августейшего покровителя, мне, вероятно, нужно будет поехать в Мадрид, просить его католическое величество посодействовать мне в получении разрешения от его святейшества. На путешествие из Калифорнии через океан и Сибирь в Петербург и затем в Мадрид и Рим, а потом обратно в Калифорнию уйдет, сеньор, по самым скромным расчетам не меньше двух лет!.. Вы от меня требуете невозможного…

– Только на этих условиях мы сможем дать согласие на брак нашей дочери с вами, сеньор!

– Хорошо… если другого выхода нет… я согласен, но… два года – очень большой срок, и не только для меня, но и для Кончиты. За это время многое может случиться – возможно, у вас и даже у Кончи появятся сомнения – вернусь ли я?

– Что же вы можете предложить, сеньор?

– Наше формальное обручение до моего отъезда. Обручение будет гарантией того, что я вернусь и потребую руки сеньориты Кончепчион, потребую, чтоб она стала моей женой.

Лицо Аргуэльо просветлело.

– Я вас вполне понимаю, сеньор, – и он тепло охватил его руку своими большими руками. – Ничего не имею против подобного решения.

Он повеселел, видя, что Резанов нашел выход из тяжелого положения, устраивавший старого вояку.

– Не думаете ли вы, сеньор камергер, что самым лучшим временем для церемонии обручения будет день накануне вашего отъезда?

– Предоставляю выбор дня на ваше усмотрение, сеньор комендант.

Настроение у всех присутствующих сразу же поднялось.

– Я полагаю, что наше соглашение нужно отметить и отпраздновать бокалом шампанского… – весело добавил Резанов. – Жан, – позвал он своего слугу, – откупорь бутылку шампанского.

Через полчаса вся группа вместе с Резановым отправилась на берег. Резанов сам хотел сообщить своей возлюбленной о принятом решении. Когда они приехали в президио, дон Хосе разрешил Конче уединиться на веранду со своим нареченным, чтобы Резанов смог поделиться с ней радостной вестью. Хотя Конча и осознавала, что были серьезные препятствия со стороны как ее родителей, так и монахов на их брак с Резановым, и понимая также, что Резанов должен был согласиться на какие-то условия, но какие именно эти условия – она не знала, пока Резанов не сообщил их ей.

– Наша разлука будет долгая, дорогая Кончита, – сказал он, когда она присела на скамью,. – но это было единственным условием на пути к нашей свадьбе!

– Я знаю, – притихла Конча, – ожидание будет долгим и ужасным… Я буду считать дни и ночи до твоего возвращения, Николай…

Глаза ее, вдруг повеселели:

– А знаешь… ведь это значит, что если ничего за это время не произойдет, то мы через два года будем вместе, будем принадлежать друг другу…

Она совсем развеселилась… Да и что в сущности два года для шестнадцатилетней девушки!.. Вернется Резанов, ей будет только восемнадцать лет…

3

Губернатор Ариллага, вероятно, больше всех остальных был рад, когда ему сообщили о предстоящем обручении Резанова с Кончитой. Несмотря на свою подагру, он распорядился отпраздновать помолвку шампанским. Вся его осторожность и подозрительность по поводу посещения Калифорнии высокопоставленным русским гостем улетучились с первым же бокалом шипучего вина.

Он сразу помягчел и заявил Резанову, что все ограничения к обмену товарами между кораблем Резанова и миссией отменяются, и монахи получают разрешение приобретать нужные им скобяные и прочие товары на те пиастры, что они получат от Резанова за нужный ему хлеб. Проформы ради он распорядился, чтобы монахи подали ему письменную петицию о разрешении обмена товарами. Резанов наконец-то добился всего, что хотел, благодаря его помолвке с дочерью коменданта.

Язвительный доктор Лангсдорф не преминул вечером на борту корабля записать в свой дневник, что живые глаза донны Кончепчии произвели большое впечатление на сердце камергера, «брачный союз с дочерью коменданта Сан-Франциско явится первым шагом к достижениям его политических целей, которых он старается добиться во что бы то ни стало». Дальше он приписал: «Он поэтому пришел к решению пожертвовать собой, связав себя браком ради благополучия обеих стран – Испании и России».

И, действительно, благодаря своей помолвке с Кончей, Резанов сделался почти членом семьи Аргуэльо. От него теперь ничего не скрывалось. На следующее утро встретившись в президио с губернатором Ариллага, Резанов, как бы вскользь заметил ему:

– Одну вещь я хотел бы знать, ваше превосходительство… Хотя вы и распорядились, чтобы падре из миссии начали поставлять хлеб на корабль, но до сих пор монахи не доставили нам еще ни одного зернышка!

– Не понимаю, в чем тут дело, – удивленно посмотрел на него губернатор, – очевидно, здесь кроется какая-то тайна.

Резанов решил разрубить узел сразу:

– Я думаю, что знаю причину, сеньор Ариллага. По-моему, присутствие большей части монтерейского гарнизона в миссии Санта-Клара, что неподалеку отсюда, вызывает всякие слухи… Падре, предполагая, что вот-вот начнутся военные действия между Испанией и Россией, выжидают, надеясь получить все товары бесплатно.

Губернатор в изумлении посмотрел на камергера:

– Я поражен, сеньор Резанов, каким образом, вы могли знать о тайных передвижениях наших войск!..

В его глазах появилась насмешливая искорка:

– Я начинаю подозревать, где находится источник всех ваших сведений…

– Мне кажется, ваше превосходительство, – заметил Резанов, – что мы смогли бы скорее начать и закончить погрузку провианта на наш корабль и ускорить наш отъезд из Калифорнии, если бы вы отдали распоряжение своему военному отряду вернуться в Монтерей!

– Я распоряжусь незамедлительно еще и потому, что от вас теперь здесь нет тайн.

В тот же день губернатор вызвал командира отряда и отдал приказ немедленно отвести части в Монтерей.

Как только монахи миссии узнали об уходе отряда из Санта-Клары, громоздкие повозки с зерном потянулись к берегу залива, откуда тут же началась погрузка на «Юнону». Лейтенант Хвостов аккуратно вносил в свой судовой журнал количество грузов, доставляемых на корабль каждый день.

Через несколько дней, ко времени отплытия, трюмы корабля были очищены от всех привезенных товаров и забиты продуктами, подученными от монахов. Грузить было больше некуда. Всего было погружено 4500 пудов хлеба, 470 пудов сала и масла, да 100 пудов соли. Кроме того, миссия доставила большие запасы ячменя, гороха, бобов и сушеного мяса…

Миссия Резанова в Калифорнии была закончена, и пора было собираться в обратный путь. Но Резанов медлил. Его мучила мысль о разлуке с Кончей.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ: ОТЪЕЗД

1

Со дня помолвки семья Аргуэльо стала считать Резанова членом своей семьи. От него не было никаких секретов. Все, что происходило в президио немедленно же становилось известным ему. Самым интересным было то, что с этого времени Резанов стал присутствовать на всех совещаниях губернатора с комендантом форта. Довольный таким оборотом дела, Резанов аккуратно писал письма своему патрону, графу Румянцеву. В его шкатулке уже накопилось несколько писем, которые он намеревался отправить в Петербург по возвращении в Новоархангельск. В одном из них он откровенно сообщал Румянцеву: «…теперь ни малейших от меня секретов. Я болтал час от часу более по гишпански, был с утра до вечера в доме Аргуэльо, и офицеры их приметили, что я ополугишпанился, предваряли меня наперерыв всеми сведениями так что никакой уже грозной курьер их для меня страшен не был».

Резанов пользовался полной свободой. Главное, он теперь имел возможность больше времени проводить со своей юной возлюбленной. Эти последние дни в Калифорнии были самыми незабываемыми днями в его жизни, когда ничто не омрачало их счастья, кроме, может быть, сознания о приближающейся разлуке. А разлука заметно подходила! Президио кипело оживлением… офицеры «Юноны» подгоняли команду, чтобы скорее закончить погрузку продуктов, которые с утра до вечера подвозились к берегу из миссии.

Несомненно, что помолвка преобразила и Кончиту. Все такая же веселая, живая, жизнерадостная и смешливая, Конча все же изменилась. Она вдруг возмужала, и из юной девочки превратилась во взрослую женщину. По-прежнему жизнь в президио концентрировалась вокруг нее, только теперь она стала связующим звеном между губернатором с ее отцом-комендантом, с одной стороны, и посланником Резановым, с другой. Сознание этого заставляло ее чувствовать себя более важной и необходимой, а кроме того заставляло чувствовать себя старше своих лет.

Те часы, что она каждый день проводила со своим Николаем, были настоящим блаженством, и она с нетерпением ждала следующего дня, чтобы вновь провести время со своим нареченным. Казалось, все ее мечты претворились в жизнь, стали явью. Бедная маленькая Золушка из далекой Калифорнии встретила своего принца, который готов был увезти ее с собой в свое королевство.

Конча редко думала о предстоящем расставании, вероятно, не до конца сознавая его. Правда, два года ожидания были немалым сроком, но… перед ней была еще такая долгая жизнь, что она легко могла перенести два года разлуки.

Тем временем погрузка провианта приближалась к концу, и Резанов отдал приказ грузить на корабль порох и боевые припасы, которые были свезены на берег для хранения еще в самом начале пребывания «Юноны» в порту. Это распоряжение ясно означало скорый отъезд, и до чинов команды вдруг дошло, что в скором времени они должны будут покинуть эти благодатные берега и вернуться в суровую Ситку. Вероятно, впервые в своей жизни люди увидели, как легко и беззаботно живется в условиях калифорнийского климата. Меньше всего им хотелось теперь отказаться от общества молодых испанских сеньорит и сеньор, которые были так не похожи на женщин в Новоархангельске – индианок и алеуток. Что больше всего манило их в Сан-Франциско – это обилие пищи, нескончаемые запасы хлеба и овощей.

Резанов заметил эти настроения и отдал приказ офицерам зорко следить за своими подчиненными; не дай Бог сбегут – что они тогда будут делать с кораблем без команды!

2

24 апреля на «Юноне» было большое торжество. Резанов устроил парадный обед в честь почетного гостя, его превосходительства губернатора Новой Калифорнии Ариллага, который прибыл на корабль в сопровождении коменданта Аргуэльо с доньей Игнасией и двумя старшими детьми – Кончитой и доном Луисом. Как только губернатор ступил на палубу корабля, «Юнона» загрохотала салютом из семи пушек. В тот же момент крепость президио ответила салютом в девять выстрелов.

Как Резанов, так и его гость, губернатор, были великолепны в своих необыкновенных красочных парадных мундирах, точно каждый из них старался превзойти другого золотом мундиров и количеством орденов на груди.

Дон Луис и офицеры корабля не отставали от них в красочности мундиров. Донья Игнасия для такого специального случая надела свое парадное платье, выписанное из Мадрида несколько лет тому назад. Она выглядела очень импозантно в темном кружевном туалете. Конча была в прелестном легком белом платье, но мало кто из мужчин обратил на него внимание. Центром внимания была сама Конча, со своими темными волосами, темно-синими глазами и длинными ресницами. Все в ней притягивало взоры присутствующих – и нежные точеные руки, и заразительный смех, и ровные белоснежные зубы. Даже здесь, в присутствии высоких особ и офицеров и их блестящих мундирах, она заметно выделялась.

На палубе был установлен большой стол, полностью заставленный всякими яствами и бутылками вина. И надо отдать должное коку корабля, который с помощью повара семьи Аргуэльо, превзошел себя.

Губернатор Ариллага поднял бокал с вином и торжественно провозгласил тост за здоровье его императорского величества императора всея России, к которому шумно присоединились все присутствующие. Раздались громоподобные звуки выстрелов корабельной артиллерии – салют в тринадцать залпов, на который пушки крепости немедленно же ответили пятнадцатью выстрелами.

Резанов поспешил ответить тостом в честь его католического величества короля Испании. Опять раздалось тринадцать выстрелов с корабля и пятнадцать из крепости Сан-Франциско.

– Мне просто не верится, Николай, – прошептала ему Конча, – как здесь все изменилось с твоим приездом… Как здесь было скучно и неинтересно раньше!»

Резанов незаметно пожал ей руку.

– Не я изменил твою жизнь, а ты изменила все во мне… я приехал сюда с опустошенным сердцем, а ты возродила во мне необычайный интерес к жизни и ее благам, моя дорогая!..

Ариллага подошел к Резанову:

– Сеньор, я только что вспомнил, глядя на залив, что вы до сих пор не вернули двух своих дезертиров… прошло уже несколько дней, и их нигде в Калифорнии не видели… Если бы они появились в любом индейском селении, мы бы их захватили и доставили вам на корабль.

Он окинул взором очертания громадного залива…

– Остается подозревать, что они прячутся где-то в зарослях, недалеко от берега залива, но искать их здесь… как иголку в стоге сена… Не думаю, что они смогут долго прятаться, однако, я уверен, они вынуждены будут выйти на поиски пищи, если… еще живы!

– Я полагаю, ваше превосходительство, что они ждут того дня, когда наш корабль уйдет обратно в Новоархангельск, и тогда выйдут и сдадутся… Надеюсь, однако, что вы их немедленно отправите в Вера-Круз, откуда их будет легко переотправить или в Россию, или в Новоархангельск.

Резанов замолчал на минуту… подумал… и потом, как бы невзначай, заметил:

– Хорошо было бы, сеньор Ариллага, послать шлюпку вокруг залива, проверить все места, где дезертиры могут укрываться!

Ариллага покачал головой:

– Это невозможно, потому что, насколько мне известно, в президио нет шлюпок…

Резанов помолчал опять немного и потом сказал:

– Конечно, есть другой способ – мы можем послать шлюпку с нашего корабля с отборной командой, которой можно доверять, и под командой одного из офицеров «Юноны». Я не знаю, что вы думаете о такой возможности, сеньор Ариллага?

– Дорогой сеньор Резанов, вы же знаете, что вас здесь считают теперь членом семейства Аргуэльо и я, конечно, с удовольствием дам разрешение> Делайте так, как вы считаете нужным. Я знаю, что отсутствие двух опытных моряков – большая потеря для вашего корабля. Поступайте так, как сочтете нужным. Препятствовать вам я не могу и, даже если и хотел бы, должен признаться, что в этих местах со мной мало считаются. Здесь слово Кончиты – закон, а она теперь с вами заодно.

– Весьма вам благодарен… Завтра же распоряжусь отправить шлюпку на поиски беглецов и я более чем уверен, что наш энергичный капитан постарается их найти, – и Резанов многозначительно посмотрел на Хвостова. Тот понял, что задумал Резанов, и слегка наклонил голову.

Еще несколько часов провели гости на борту корабля. Хвостов даже умудрился устроить импровизированный концерт своих корабельных песенников, после которого испанские солдаты, которых вызвал комендант, приехали с гитарами, и над тихими водами залива полились задушевные испанские мелодии. Офицеры не стерпели и решили закончить вечер веселыми танцами, к общему удовольствию всех, а особенно Кончи и доньи Игнасии.

Около семи часов вечера губернатор, наконец, поднялся и сказал, что пора и честь знать, да и устал он, так как все еще не чувствует себя здоровым.

После отъезда гостей Резанов удалился в свою каюту, вынул письменные принадлежности и написал, как обычно, короткий рапорт графу Румянцеву. И на этот раз он подробно осветил все события этого дня, закончив письмо описанием обеда в честь губернатора: «Губернатор в доказательство искренности и с слабыми ногами танцовал у меня и мы нещадили пороху ни на судне, ни на крепости; гишпанские гитары смешивались с рускими песельниками и при всех недостатках моих калифорнцы думаю долго приход одаривших их Россиян вспоминать будут»…