Текст книги "Колумбы российские"

Автор книги: Виктор Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 51 страниц)

3

Погода продолжала оставаться ветреной, и «Юнона» все так же медленно продвигалась вперед, затрачивая много времени и сил на лавирование. Хвостов занес в судовой журнал:

«8 марта – бурно… легли в дрейф… обнаружена течь в носовой части»…

Трудно приходилось капитану. Они с Давыдовым буквально не досыпали, чтобы держать корабль по курсу и как-то управлять судном, хотя это становилось все более и более трудной задачей.

Течь в носовой части оказалась серьезной и пришлось даже тех немногих людей, которые еще оставались на ногах, поставить на откачку воды.

14 марта Хвостов вновь сделал запись в судовом журнале:

«Увидели на рассвете землю… ветер брамсельный, зюйд и вест… во весь день старались подходить к берегу, который на рассвете увидели… в 9 часов ветер начал крепчать, для чего поворотили от берегу и ночь лавировались против устья реки Колумбия».

Четыре дня были безвозвратно потеряны «Юноной» при попытке войти в устье реки Колумбии. На следующий день, после того как корабль подошел к устью, едва не произошла катастрофа. Лавировавший корабль вдруг оказался у рифов, о которые свирепо разбивались волны грозного океана. Только исключительное искусство и опыт лейтенанта Хвостова спасли судно от гибели. «Юнона» прошла между рифами и вдруг оказалась на гладкой поверхности, точно в лагуне, защищенной от бурного океана. Прошло несколько минут, как вдруг перед кораблем показался бурун – опять смертельная опасность. Пришлось бросить якорь и остановиться.

Хвостов решился на последнюю меру: отдал приказ спустить шлюпку на воду. В нее спустились два опытных промышленных, не раз совершавших походы в утлых байдарах по океану.

– Постарайтесь добраться до берега, – распорядился Хвостов, – разведайте, что там на берегу, а главное – можно ли кораблю войти в реку.

Знал Хвостов, что ему обязательно нужно было подойти к берегу – дать команде возможность размять ноги, достать свежей воды, а основное – найти какую-нибудь съедобную растительность. С промышленными отпросился поехать и Лангсдорф. Ему страшно хотелось сделать какое-нибудь замечательное научное открытие, найти новое не известное растение, цветок, а может, и неизвестную доселе бабочку. Он так просился, что Резанов раздраженно сказал Хвостову:

– Да пусть поедет, если так не терпится нашему эскулапу.

Байдара отошла от «Юноны» в полдень, и люди на корабле долго следили за ее медленным движением. Видно было, что промышленным нелегко было грести против течения. Через некоторое время байдарка исчезла в дымке прибрежного тумана. Главным заданием промышленных было произвести замер воды.

Прошло несколько часов, наступил вечер, а байдара все еще не возвращалась. Хвостов с Резановым стояли у борта и с беспокойством смотрели в сторону берега, исчезавшего в ночной темноте. На судне зажгли фонари, чтобы исследователи могли его найти. Изредка стреляли из ружей…

Только в десять часов вечера вдруг издали раздались голоса. Потерянная байдара, наконец, вернулась с измученными гребцами. Им стоило нечеловеческих усилий грести обратно на корабль против начавшегося прилива. До берега байдара так и не добралась, а замер воды показал много опасных мелей. Хвостову пришлось распорядиться отвести корабль подальше от берега – не дай Бог наскочат на мель или риф.

Еще три дня прошло в безуспешных попытках войти в Колумбию. 18 марта Резанов распорядился поставить паруса и взять курс на залив Святого Франциска.

– Нет смысла продолжать эту затею, – сказал он Хвостову. – Мы только тратим время попусту, а люди наши валятся с ног. Давайте-ка, пойдем прямо к порту Святого Франциска!

4

Свежий ветер напружинил паруса «Юноны», и корабль стремительно помчался на юг. День за днем «Юнона», плавно покачиваясь на волнах, разрезала свинцово-серые холодные воды океана и упорно держала курс вперед, к бухте Святого Франциска. Резанов по несколько часов в день проводил на палубе. Часто можно было видеть его одинокую фигуру на носу корабля. Он зорко вглядывался вперед, казалось, надеясь, что вот-вот появятся прибрежные горы и узкий пролив, ведущий в величественный залив.

Глядя на моложавого петербургского сановника, не верилось, что он находится на самом краю света, вдали от Петербурга. Ничто не изменило его привычек, и он выходил из своей каюты все так же чисто выбритый, хорошо и даже элегантно одетый. Худощавый, стройный, прямой – результат военной выправки – он невольно вызывал к себе уважение.

Стоя на палубе, Резанов все время думал о том, какой же прием будет ему оказан в испанской Калифорнии. Он прекрасно знал, что все порты в испанских колониях были закрыты для иностранных кораблей, но ему также было известно, что испанский вице-король в Америке был извещен о его путешествии, и, мало того, Мадрид предписал вице-королю оказать посланнику российского императора всяческое содействие.

Одно смущало Резанова. В инструкциях, посланных в страны, которые должен был посетить Резанов, говорилось, что он возглавляет экспедицию из двух военных фрегатов, а тут он плывет на каком-то торговом суденышке. Не засомневаются ли испанцы в его действительном статусе полномочного посла Российской империи!

День за днем продолжает свой путь «Юнона», все ближе и ближе к Сан-Франциско. Рано утром 27 марта Хвостов доложил Резанову, что корабль находится на траверсе залива Бодега.

– Теперь недалеко и Сан-Франциско! – радостно добавил он.

Резанов оживился:

– А, это хорошо, распорядитесь направить курс в Бодегу!

Хвостов оторопело посмотрел на него, – уж не заболел камергер? Резанов заметил недоумение капитана:

– Нам необходимо обследовать залив Бодега… надо выяснить, насколько он подходит для устройства селения нашего, Николай Александрович. Судя по описаниям, имеющимся у меня, Бодега может оказаться идеальным местом для этого.

– Но, Николай Петрович, – запротестовал Хвостов, – вся команда у меня больна цингой. Только три дня назад умер один матрос, да и шестеро других находятся при смерти!.. Остальные все полумертвые. Лишний день задержки может оказаться фатальным. Можем ли мы рисковать их жизнями?

Резанов холодно смотрел на него. Его серые глаза приняли стальной оттенок. Он жестко произнес:

– Обследование залива – дело большой государственной важности. Государственные дела, интересы империи требуют нашего ознакомления с Бодегой! Исполняйте мою просьбу!

Он хотел было сказать «приказание», но потом смягчил тон и произнес «просьбу» – хотя это слово и прозвучало как приказ.

– Есть, ваше превосходительство… держать курс на Бодегу!

И Хвостов, круто повернувшись, отошел от камергера, чтобы отдать нужные распоряжения.

«Юнона», повинуясь повороту руля, стала медленно двигаться к берегу. Резанов взял подзорную трубу и стал внимательно вглядываться вдаль.

– Николай Александрович! – сказал он мягко, отложив трубу в сторону, не будем здесь делать промеры морского дна. Это нас сильно задержит, вы были правы. Очертания залива отсюда хорошо видны, и я думаю, даже уверен, что Бодега может быть подходящим местом для нашего главного селения в Америке… Полное обследование залива совершим на обратном пути, а теперь, будьте добры, распорядитесь изменить курс. Теперь мы пойдем прямо в Сан-Франциско!

Обрадованный Хвостов быстро распорядился, и корабль, подгоняемый попутным ветром, стремительно направился к Фараллоновым островам у входа в бухту Сан-Франциско. Поздно вечером того же дня Перед кораблем показались темные очертания скалистых Фараллоновых островов. Входить ночью в залив было безумием – можно было разбить корабль на скалах, и Хвостов распорядился бросить якорь… Где-то совсем близко затаились грозные крепостные береговые батареи Святого Франциска. Как-то испанцы встретят их завтра!

Лейтенант Хвостов в своей каюте сделал аккуратную запись в судовом журнале:

«Находились в средине между порта Бодега и Св. Франциска желание Его Превосходительства было непременно зайти в порт Бодегу, но как ветер дул противный в Бодегу, а благополучной в порт Св. Франциска, людей же у нас было около половины команды оцынжавших не выключая и нас самих и Его Превосходительства, то решились оставить сей важный предмет до будущего времени, и смелой ногою – несмотря на подозрительное правительство гишпанцов, при брамсельном тихом ветре от веста, взяв курс свой прямо на крепость»…

Ни Резанов, ни офицеры корабля не могли заснуть в эту ночь. Каждый был занят своими мыслями; каждый с нетерпением ожидал рассвета – что-то ждет их завтра утром! Как их встретят испанцы?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ: ПРИБЫТИЕ В САН-ФРАНЦИСКО

1

На «Юноне» вахтенный пробил восемь склянок – было четыре часа утра. Корабль вдруг ожил. Вся команда уже на своих местах в ожидании приказа командира Хвостова сниматься с якоря. Не прошло и нескольких минут, как на палубе появился Резанов, неизменно безукоризненно одетый. Можно было подумать, что он и не ложился.

Четыре часа утра 28 марта 1806 года! Раздаются слова команды, и мачты и реи корабля покрываются парусами. «Юнона» легко трогается с места и направляется к «воротам» в залив.

– С Богом! – говорит Резанов, напряженно глядя вперед, туда, где должен показаться пролив. Он с Хвостовым принял решение: полным ходом, на всех парусах кораблю проскочить мимо крепостных батарей, через узкий пролив прямо в большой залив Сан-Франциско. В полумраке наступающего дня часовые, вероятно, даже не заметят приближающийся корабль, а когда разберутся, то они уже будут в бухте.

Судьба, однако, сулила другое. Как только «Юнона» подошла к узкому проливу, который обычно называли воротами Сан-Франциско, ход судна вдруг замедлился, и он почти остановился. Начался отлив, и сильное течение из бухты почти парализовало движение корабля.

Ничего не оставалось, как начать медленное лавирование, чтобы преодолеть стремительное и опасное движение вод из залива. Нечего было и думать о том, чтобы незаметно пробраться в залив.

Шли часы, и корабль, хотя и очень медленно, но неуклонно приближался к «воротам». Прошло шесть часов, и только в 10 утра «Юнона» вошла в пролив. С корабля был ясно виден форт, охранявший пролив с многочисленными амбразурами, откуда торчали дула пушек.

На основании вчерашних распоряжений Резанова, Хвостов отдал приказ поднять все паруса. Корабль задрожал и ринулся в проход, прямо на широкую, гладкую поверхность гигантского залива.

На берегу поднялся переполох. Испанские солдаты, ожидавшие, что корабль станет на якорь, возбужденно кричали и размахивали пушечными фитилями, требуя немедленно остановиться.

Как Резанов, так и Хвостов, показывая, что они не понимают испанского языка и, как будто не зная, что от них требуется, стояли на мостике и только кричали в ответ: «Си, сеньор!» «Юнона» между тем продолжала идти вперед все с той же скоростью в семь узлов. Видно было, что испанцы не знали, что Делать.

– Будем надеяться, что к тому времени, когда они решатся начать обстрел нашего корабля, мы ускользнем от них, – сказал Резанов, с тревогой поглядывая на жерла пушек в амбразурах, точно ожидая, что оттуда вдруг вырвется пламя и на корабль полетят ядра.

Несмотря на возбужденные крики испанцев, выстрелов из крепости не последовало, да было уже и поздно – «Юнона» оказалась вне досягаемости.

– Теперь можно становиться на якорь, – с удовлетворением произнес Резанов. Прозвучали резкие слова команды, паруса опустились, и корабль стал на якорь недалеко от берега.

Все с нетерпением ожидали, что же дальше предпримут испанцы!

Долго ждать не пришлось. Со стороны форта показалась конная кавалькада, которая понеслась к берегу. В группе конных было, видимо, пятнадцать солдат, один офицер, судя по его одежде, которая была более ярких цветов, чем форма солдат, и тучный монах, довольно ловко сидевший на лошади. Его черная сутана развевалась по ветру, и вся его фигура выглядела довольно комично. Группа подскакала к низкому, пологому берегу, недалеко от того места, где стала «Юнона». Солдаты начали яростно размахивать ружьями.

– Я думаю, что нужно будет, спустить шлюпку и отправить нашу делегацию на берег, – распорядился Резанов. – Николай Александрович, отправьте мичмана Давыдова для переговоров с этими всадниками, а в помощь ему пошлем доктора Лангсдорфа, тот в случае надобности сможет договориться с патером на латыни…

Резанов внимательно посмотрел на Давыдова и, видимо, остался доволен осмотром. Давыдов, в нарядной форме, при шпаге, выглядел великолепно.

– Ну, с Богом! – произнес он, обращаясь к Давыдову. – Объясните гишпанцам, что мы направляемся в Монтерей, где я намереваюсь лично представиться его превосходительству губернатору Калифорнии. Скажите, что неблагоприятная, дождливая погода и свирепые штормы, да и нездоровье команды, вынудили нас искать временного убежища в бухте Святого Франциска… Этот заход в бухту был совершенно непредвиденным… И как только мы оправимся, приведем судно в порядок, команда поправится, – незамедлительно отправимся в Монтерей!

Шлюпка отчалила от борта «Юноны», и вся команда напряженно следила, как она медленно шла к берегу, где депутацию нетерпеливо поджидала группа конных «гишпанцев». Даже невзрачный эскулап Лангсдорф, не говоря уже о молодом Давыдове, в своем длинном черном сюртуке, был весьма импозантен, еще и потому, что на его груди сияло несколько иностранных орденов.

Испанцы представляли собой необыкновенно красочное зрелище и, конечно, затмили мичмана Давыдова яркими красками своих костюмов. Громадные сомбреро на головах, попоны радужных расцветок на лошадях, седла, отделанные серебром, и, конечно, большущие шпоры – гордость каждого калифорнийского кабальеро. Молодой офицер, по всей видимости комендант форта, был одет в форму особенно ярких цветов, с пончо на плечах и какими-то невиданными роскошными шпорами на сапогах.

2

Шлюпка подошла ближе, матросы выпрыгнули и помогли Давыдову и доктору Лангсдорфу сойти на песчаный берег.

Мичман Давыдов подошел к молодому офицеру и четко отдал ему честь. Испанский офицер так же энергично приветствовал его. Оба представителя с корабля затем пытались объясниться с молодым испанцем, сначала по-русски, потом перешли на немецкий, английский и французский, но молодой испанец только смущенно качал головой. Его спутник, дородный монах, обратился к Давыдову по-испански, но этим языком ни Давыдов, ни Лангсдорф не владели.

Наступило неловкое молчание. Лангсдорф попробовал применить свои знания латинского и обратился к патеру на латыни. Тот обрадовано ответил, и после этого все пошло, как по маслу.

Монах оказался патером Хосе Урия из местной францисканской миссии. Он был ошеломлен, когда Лангсдорф представил ему Давыдова, мичмана Императорского Российского флота и сообщил, что на борту корабля находится высокий сановник, действительный камергер двора русского императора.

Монах повернулся в сторону подошедшего к ним молодого испанца и представил:

– А это дон Луис де Аргуэльо, в настоящий момент исполняющий обязанности коменданта здешнего порта и крепости Сан-Франциско на время отсутствия его отца, который по распоряжению губернатора отправился в Монтерей.

Молодой человек учтиво пожал руки Давыдову и Лангсдорфу. Оба испанца были страшно поражены, узнав, что в их порт прибыла такая высокая особа из далекого Петербурга, по имени Резанов. Лангсдорф не преминул титуловать его, как «барона фон Резанофф». Испанцы, как видно, уже знали о нем.

Патер Урия осторожно осведомился:

– Мы уже наслышались о замечательной экспедиции его превосходительства камергера Резанова, который совершает кругосветное путешествие на двух военных фрегатах. Мы слышали, что он выехал из Европы почти три года тому назад. Но, скажите, почему, – здесь патер немного поколебался, – почему он прибыл сюда на таком маленьком корабле?

– В этом нет ничего удивительного, патер Хосе. Экспедиция камергера Резанова выполнила свое задание, и он отправил оба фрегата обратно в Россию. А теперь он совершает инспекционную поездку по русским колониям в Америке и заодно решил нанести официальный визит его превосходительству губернатору Калифорнии, в Монтерее, – внушительно произнес доктор Лангсдорф. – К сожалению, на пути в Монтерей нас сильно потрепали штормы, что вызвало большие изменения в наших планах. Многие чины команды корабля больны, и нам ничего не оставалось делать, как зайти сюда, в первый порт на нашем пути, – запастись свежими продуктами и водой, если на то будет благосклонное разрешение господина коменданта!

Объяснения Лангсдорфа полностью успокоили подозрения дон Луиса, и он стал живо обмениваться последними новостями с Давыдовым и Лангсдорфом. Потом вдруг новая мысль осенила его.

– Сеньоры, – обратился он к ним, – время еще раннее… может быть, вы окажете честь и поедете позавтракать с моей семьей. Не, откажите в любезности передать мое приглашение его превосходительству. Надеюсь, что он соблаговолит посетить наше скромное жилище.

– Конечно, конечно! Мы немедленно же вернемся на корабль, чтобы передать ваше приглашение господину камергеру.

В то время как гребцы усиленно налегли на весла, чтобы скорее вернуть двух парламентеров на корабль, дон Луис немедленно же отправил одного из своих солдат в президио – резиденцию коменданта форта – с приказанием привести еще несколько лошадей для русских гостей, а кроме того, он известил свою мать о том, что он пригласил высокого гостя на завтрак.

Резанов был очень доволен, услышав доклад об успешных результатах миссии Давыдова и Лангсдорфа. Прием испанцев оказался куда более дружественным, чем то, что он испытал в Японии. Каждый раз, когда он вспоминал о тех унижениях, что русским пришлось вынести от японцев, и о своем по сути четырехмесячном заточении, кровь его закипала и он судорожно сжимал кулаки. Поэтому, хотя он и услышал благоприятные новости о дружеском приеме его делегации на берегу, он, помня японские злоключения, сначала заколебался – принимать ли приглашение, а вдруг это западня! Но вскоре отбросил свои подозрения – если что-либо случится с ним, посланцем русского императора, то мадридский двор услышит много неприятного от русского самодержца. А главное, ему сразу вспомнились цинготные больные не только на корабле, Но и в Новоархангельске. Им нужна помощь и довольно скорая – и в этом случае негоже думать о своей безопасности. Он должен привезти им провизию.

– Мы отправляемся на берег немедленно, – сообщил он Давыдову и Лангсдорфу. – На берег с визитом к заместителю коменданта и его семье, кроме меня, поедут лейтенант Хвостов и доктор Лангсдорф. Вы, – обратился он к Давыдову, – останетесь исполнять обязанности командира судна. Корабль и его команда будут в вашем полном распоряжении. Я не жду никаких неприятностей на берегу, но ежели, паче чаяния, с нами случится непредвиденное, действуйте смело и решительно… Мы отправимся сразу же, как только я переоденусь соответствующим образом…

Резанов исчез в своей каюте, где его камердинер приготовил подходящую к случаю одежду. Переодевание не заняло много времени. Полупарадная форма тем не менее выглядела на нем очень импозантно. В полную парадную форму он намеревался облачиться только для нанесения визита губернатору. Когда Резанов появился на палубе в даже полупарадном мундире, он просто ошеломил всех присутствующих своим великолепием – красивый, в обшитом золотом мундире и белоснежных панталонах, со шляпой в руке и широкой орденской лентой через плечо, с несколькими орденами на груди, с прекрасной выправкой и точеными чертами породистого лица с высоким лбом…

3

Выход камергера из лодки на берег был не менее торжественным. В тот момент, когда он ступил на землю, с «Юноны» раздался громкий пушечный салют из семи выстрелов. Стоявшие на берегу лейтенант Хвостов и матросы, сошедшие на берег с лодки раньше, четко отдали ему честь.

Нет сомнения, что появление камергера с заранее подготовленной помпой оказало на испанцев, любящих красочные зрелища, необычайное впечатление. Им казалось, что они вдруг перенеслись из скромненькой, провинциальной индейской Калифорнии в обстановку блестящего европейского столичного двора.

Дон Луис стремительно приблизился к Резанову и отдал ему честь по всем воинским правилам, на что

Резанов вежливо ответил. Посланник произвел на дона Луиса необычайное впечатление не только своим видом и блестящей формой царедворца, но также и хорошим знанием испанского языка.

– Большое удовольствие для меня иметь возможность ступить на землю прекрасной Калифорнии после длительного и тягостного путешествия, и я считаю для себя большой честью познакомиться с вами и быть представленным вашей матушке!..

– Мы будем счастливы приветствовать такого высокого гостя в нашем скромном жилище, – ответил молодой испанец с глубоким поклоном.

Подали лошадей, и Резанов ловко вскочил в седло – как и большинство русских аристократов и офицеров он был прекрасным наездником. Остальные последовали его примеру. Исключение представлял незадачливый доктор Лангсдорф. Во время путешествия он был неважным моряком и часто страдал от морской болезни. Здесь, на берегу, он показал себя таким же незадачливым кавалеристом. Было мучительно и даже смешно наблюдать, как тяжело ему было трястись на лошади. Лангсдорф сидел на лошади в первый раз в жизни – и это было видно!

Резанов и Хвостов были поражены, как ловко сидел на лошади тучный монах, патер Урия. Может быть, он и не был кавалеристом от природы, но в Калифорнии все ездят на лошадях, и, очевидно, долгая практика сделала из него неплохого ездока.

Всадники довольно быстро добрались до президио. Минут через тридцать кавалькада уже подъезжала к воротам форта. По дороге Резанов узнал от словоохотливого дона Луиса все подробности о его многочисленной семье. По его словам, в семье было тринадцать отпрысков семьи Аргуэльо, первоначально насчитывавшей пятнадцать детей доньи Аргуэльо. С большой гордостью дон Луис сообщил, что старшая Девочка, Мария де ля Кончепчион, которой еще нет Шестнадцати лет, уже считается красивейшей женщиной всей Калифорнии.

Резанов невольно улыбнулся, услышав это невинное хвастовство, в котором сквозила гордость молодого испанца, родившегося и прожившего всю жизнь в этих диких местах. Он наверняка никогда не видел действительно красивых женщин, если считает, что его, видимо, простенькая сестренка – красивейшая женщина на всей громадной территории Калифорнии. Что бы он сказал, если бы побывал в больших европейских городах – Париже, Петербурге, Мадриде!

Резанову было забавно слушать дона Луиса. Он был так непосредствен и искренен, с таким оживлением и откровенностью рассказывал о своей семье, сестрах, братьях, что Резаное с трудом удавалось скрыть снисходительную улыбку.

– Мою сестру дома все называют уменьшительным именем Конча, и ей это имя нравится. Резанов в конце концов устал слушать разглагольствования дона Луиса и принялся разглядывать окружающую местность. Места были холмистые и почти лишенные деревьев, но сами холмы были покрыты густой, сочной травой. Лангсдорф заметил с каким интересом Резанов оглядывался вокруг. Он подъехал к камергеру и с недоумением сказал:

– Судя по разным описаниям, которые мне приходилось читать, все эти холмы должны быть покрыты сухой желтой травой. Вся новая Калифорния должна иметь свой особый желтый колорит.» А тут роскошная зеленая трава.

Резанов насмешливо посмотрел на него:

– Очевидно, вы не очень внимательно изучали ваши источники. Вы должны бы помнить, что в Калифорнии зимой наступает сезон дождей. Я опасаюсь, что сейчас мы как раз находимся в хвосте этого сезона. Насколько мне помнится, дожди еще идут в конце марта и даже иногда захватывают начало апреля – то есть именно эти дни. Дожди закончатся, и тогда все пожелтеет – горы станут желтыми на восемь или девять месяцев, по крайней мере до декабря. Мы еще увидим этот желтый колорит до нашего отъезда, мой любезный доктор.

Он посмотрел вперед:

– А вот и резиденция наших хозяев!

Кавалькада приблизилась к воротам президио, откуда поспешно выбегали солдаты, человек десять – не больше. Они неловко выстроились с обеих сторон ворот и по команде капрала взяли на караул в честь камергера и его свиты. Чувствовалось, что практики в смысле военной подготовки у них было мало, да и большой необходимости в этом не было. Форт Сан-Франциско находился в самом удаленном уголке обширной колониальной империи испанского короля. Едва ли король знал о существовании этого форта и духовной миссии при нем. Солдатам здесь делать было нечего, кроме как отправляться в экспедиции по индейским селениям и захватывать рабов для работы на полях миссии.