Текст книги "Колумбы российские"
Автор книги: Виктор Петров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)
На рассвете следующего дня от «Юноны» отошли две шлюпки, которые отправились в обход залива под предлогом поисков бежавших матросов. Экспедиция состояла из восьми матросов под командой лейтенанта Хвостова и подштурмана Ильина. Шлюпки отсутствовали три дня, и за это время Хвостов с Ильиным тщательно обследовали и обмерили берега залива, осмотрели острова и особенно детально изучили северный берег.
По возвращении Хвостов, уединившись с Резановым в каюте, представил ему подробный доклад, и на основании своего обследования сообщил камергеру, что бухта и ее северный берег в настоящее время необитаемы и могли бы стать логической целью дальнейшего продвижения русских на юг.
В тот же вечер Хвостов записал в судовой журнал: «Под видом поисков бежавших матросов камергер Резанов получил разрешение послать два гребных судна по заливу. Поехали лейтенант Хвостов, подштурман Ильин и восемь человек… Искали три дня и сделали карту берега против крепости… два мыса… можно поставить крепость – вредить гишпанцам, сама неподвержена выстрелам – возвышенный северный берег, крупный лес неизвестный… Исследовали бухту вдоль северного берега… вероятно Бодега близко, поселиться в Бодеге и выбраться на северный берег залива… вернулись обратно 29 апреля»…
Нет никакого сомнения в том, что Резанов лелеял грандиозные планы в отношении Калифорнии, возможно, не без участия своей невесты. Пользуясь гостеприимством испанцев, предоставивших ему и команде русского корабля полную свободу в районе форта Сан-Франциско, он не терял времени и тщательно изучал как положение форта, так и залива с его северным берегом. Недаром он устроил экспедицию лейтенанта Хвостова по берегам залива с определенной целью – нанести на карты конфигурацию северного берега залива. С сожалением, пишет Резанов в своем очередном рапорте, что русскими упущена возможность продвижения в Южную Калифорнию, уже занятую испанцами. Есть еще время, пишет он, сделать нужный шаг в область Калифорнии, на север от Сан-Франциско, район еще никем незанятый. Вечером того дня, когда Хвостов вернулся из трехдневного путешествия, Резанов записал:
«Ежели б ранее мыслило правительство о сей части света, ежели б уважало его как должно, ежели б безпрерывно следовало прозорливым видам Петра Великого при малых тогдашних способах Берингову експедицию для чего нибудь начертавшего, то утвердительно сказать можно, что Новая Калифорния никогда б не была гишпанскою принадлежностью, ибо с 1760 года только обратили они внимание свое и предприимчивостью одних миссионеров сей путчей кряж земли навсегда себе упрочили. Теперь остается еще не занятой интервал столько же выгодной и весьма нужной нам и так ежели и его пропустим, то что скажет потомство?..»
Прошло еще десять дней в лихорадочной погрузке продуктов в трюмы «Юноны». Резанов торопился. Он не знал, что творилось в Европе, кроме того что там свободно бесчинствовал маленький корсиканец Наполеон Бонапарт… В любой момент могут прийти известия о возможном начале военных действий между Россией и Испанией, и тогда он окажется в ловушке.
Эти десять дней беспокойства в то же время были днями счастья и блаженства для Резанова и Кончи… десять дней ежедневных свиданий и мечтаний о будущем. День разлуки неудержимо приближался, и Резанов, оставшись один в своей каюте, чувствовал невыразимую тяжесть на сердце. Неужели что-нибудь помешает его возвращению?! Нет, он не позволит ничему и никому встать на его дороге. Он тщательно обдумывал все, что и когда ему нужно сделать в предстоящие два года… и уже видел себя счастливого, возвращавшегося в Калифорнию за своей Кончей… Но, какой-то подсознательный страх одолевал его душу, страх, что он может потерять Кончу, что она может через два года передумать и найти себе другого. Эти мысли мучили его, и он страшился скорого приближения дня отъезда.
Наконец, последний мешок зерна погружен, за продукты заплачено сполна, и 8 мая лейтенант Хвостов записал в судовой журнал: «закончили погрузку хлеба – 4250 пудов… перевели судно».
«Юнона» перешла на новую стоянку, подальше от берега, откуда можно было сразу, подняв паруса, выйти в открытый океан. 10 мая Резанов отдал приказ Хвостову быть готовым для немедленного отплытия, которое было назначено на завтра.
Весь следующий день Резанов провел с Кончей. Это был последний день перед его отъездом, и родители Кончи не слишком настаивали на сохранении правил приличий, продиктованных испанскими обычаями. Резанову разрешили провести весь день с Кончей наедине.
Большую часть времени они провели, гуляя в саду и вдыхая приятный аромат кастильских роз или сидя на веранде, где никто их не беспокоил. Церемония их формального обручения была назначена на следующее утро в миссии Святого Франциска, за несколько часов до отплытия корабля.
Как Конча, так и Резанов были довольно молчаливыми в этот день. Им хотелось сказать так много, а слов не находилось, хотелось наговориться на два года вперед, чтобы потом вспоминать все сказанное сегодня… О предстоящей разлуке они не говорили.
– Завтра, дорогая, мы обручимся, – сказал ей Резанов, – и завтра ты будешь моей…
– Да, Николай… и помни одну вещь – никогда, ни один день нашей разлуки не думай, что ты можешь потерять меня. Все это время, пока ты будешь отсутствовать, я буду думать о тебе день и ночь, буду ждать твоего приезда, чтобы ты мог увезти меня отсюда… буду каждый день молиться о тебе…
– Кончита, моя дорогая, не знаю, смогу ли я все это время думать о чем-либо другом, кроме тебя.
Знаю одно – жизнь без тебя будет пустой. Завтрашнее обручение дает нам обоим силы, чтобы выстоять в долгие дни разлуки…
4На следующее утро форт и миссия Сан-Франциско гудели от оживления, точно улей деловых пчел. Несмотря на то, что никаких приглашений на обряд обручения не посылалось, вся испанская колония форта намеревалась присутствовать в церкви миссии. Мало того, новость о предстоящем обручении разнеслась по всей Новой Калифорнии, и к утру 11 мая к миссии стали подъезжать гости из других миссий и из Монтерея. Всем хотелось присутствовать на обручении «красавицы Калифорнии» с русским дипломатом.
Маленькая церковь миссии была переполнена людьми, когда Резанов взял руку Кончи и остановился с ней перед алтарем, где их ожидал отец Ландаета. Это не был обряд венчания, а только церемония обручения. Резанов стоял прямо, в нем чувствовалась военная выправка, стоял рядом с девушкой, которой суждено принадлежать ему через… два года. Падре прочитал по-латински молитвы, подобающие моменту, но они оба почти не слышали его слов. Они скорее слышали тихий шепот легкого весеннего бриза с океана, который шептал им, что они опять будут вместе через два года и что тогда они никогда не расстанутся… никогда!
– Теперь ты моя, – с улыбкой сказал Конче Резанов, когда падре кончил читать молитвы. – Не поддавайся слабости, будь смелой и… жди меня!
После небольшой остановки в столовой миссии, где монахи предложили Резанову и Конче и ее родным по бокалу вина, которое доктору Лангсдорфу опять не понравилось, вся группа, включая всех Аргуэльо и всех Морага, также как и близких друзей, отправилась в президио, где им был приготовлен ранний легкий обед перед отплытием корабля.
Время прошло быстро. Отъезд, назначенный на шесть часов вечера, неумолимо приближается, и Резанов с тяжелым сердцем увидел, что уже пора расставаться с его нареченной. Наступили последние минуты…
– Ну что ж, Конча… время пришло… мне надо ехать, – и Резанов посмотрел в ее глаза, которые сегодня ему казались более прекрасными, чем обычно. Эти глаза теперь были полны слез. – Смелее, дорогая… будь смелой… не сдавайся и жди меня!
– Я буду ждать и считать каждый день, каждый час и каждую минуту!..
Она помолчала и потом добавила:
– Николай… я надеюсь, что ничего с тобой не случится и ты вернешься. Иначе мое сердце не выдержит.
– Не говори таких вещей, золотко, никто нас не разлучит…
– А вдруг ты не получишь разрешения от русского императора или испанского короля!
– Об этом не беспокойся. Я все устрою. Меня этот вопрос не беспокоит. Больше всего я волнуюсь и беспокоюсь о том, будешь ли ты меня ждать эти долгие два года? В конце концов два года – это долгий срок! Ты можешь найти другого, кто тебе понравится…
Конча прикрыла своей маленькой ручкой его рот:
– Молчи… Я своего обещания не нарушу… и буду ждать тебя.
– Пожалуйста, Конча, запомни одну вещь – если почему-либо я не вернусь через два года, это будет означать, что со мной случилось что-то ужасное. Я тебе уже говорил, что только смерть разлучит нас… если я не вернусь в срок, это значит, что меня нет в живых. Помни, что через два года ты свободна от своего обещания. Может быть, годы пройдут, прежде чем ты получишь доказательства того, что меня уже нет на свете – не жди этого… ты свободна через два года!
Слезы полились из глаз Кончи:
– Ничего с тобой не случится… Я буду все время молиться о твоем благополучном возвращении и я знаю, что ты вернешься даже прежде, чем пройдет два года. Я буду ждать тебя, если нужно – всю жизнь. Я обещаю тебе перед Богом и Святой Девой Марией, что ничто нас не разлучит… никогда!
5Было почти восемь часов вечера, когда маленькая «Юнона», набрав паруса, быстро стала приближаться к выходу из залива. Кораблю помогали течение и свежий ветер.
На высоком утесе, недалеко от президио, виднелась небольшая группа людей. Резанов стоял на палубе с подзорной трубой, которой он не отрывал от своих глаз. Он мог ясно видеть всю семью Аргуэльо и хорошо видел Кончу в ее белом платье. Он видел, что она махала ему платком или шарфом. Могло показаться, что ей хотелось быть ближе к кораблю и она стояла на самом краю утеса. Резанов со страхом смотрел на нее – не оступилась бы!..
Корабль быстро прошел через пролив и вышел на широкий простор Тихого океана, но еще долгое время Резанов мог различать постепенно удалявшуюся фигурку своей нареченной, Кончи…
В горле Резанова встал большой ком, и невольно две слезы скатились по его щекам.
«Увижу ли я тебя, моя Кончита?» – прошептал он.
Корабль на прощание салютовал крепости семью выстрелами, на которые президио ответило девятью… Это было последнее «прости» Калифорнии.
Конча долго еще стояла на площадке утеса и махала платком, хотя корабль уже скрылся вдали… ей все еще казалось, что Николай видит ее и машет ей рукой.
Резанов тоже долго не уходил с палубы, пока наконец очертания форта и берега не скрылись в сумерках наступавшего вечера, и корабль остался один на широких просторах океана.
Только тогда Резанов удалился в свою каюту.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ: ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
1Почти месяц потребовалось маленькой «Юноне», чтобы добраться до острова Ситки. Путешествие было нелегким, корабль порядочно потрепало и свирепыми штормами, и бурными волнами.
Только под вечер 8 июня корабль подошел к входу в бухту Новоархангельска. Наступил штиль, и корабль стал на якорь. Резанов распорядился дать несколько пушечных выстрелов, чтобы Баранов узнал об их прибытии. Он и офицеры корабля долго прислушивались, ожидая ответного салюта крепости, – но в ответ было гробовое молчание.
Что случилось в Новоархангельске? Может быть, все население вымерло от голода? Или больных людей перебили индейцы? – задавали они себе вопросы, ответа на которые не было. На всякий случай, если придется вступить в схватку с колошами, был отдан приказ изготовить к бою десять пушек на корабле. Стало темнеть, и решили переждать ночь в проливе, а завтра рано утром осторожно направиться к порту.
Перед рассветом часовые вдруг заметили несколько байдар, бесшумно приближавшихся к кораблю. Вызванные на палубу Хвостов и Резанов настороженно вглядывались в подходящие лодки… ожидая неминуемой индейской атаки. Их сомнения, однако, рассеялись, когда они увидели на байдарках своих русских промышленных и алеутов… но как они выглядели! Это были полуживые скелеты.
И как же были обрадованы приехавшие, когда, поднявшись на палубу, узнали, что трюмы корабля полны продуктами. Это было чудесное спасение в самый последний момент, потому что вся колония находилась на грани гибели от голода. Возвращение «Юноны» спасло жизнь всем оставшимся жителям Новоархангельска.
Немедленно был поднят якорь «Юноны», и байдарки отбуксировали корабль на место его стоянки в порту. Подходя к крепости, «Юнона» опять произвела надлежащий салют в семь пушечных выстрелов, на которые после некоторого ожидания крепость, как бы нехотя, ответила редкими выстрелами – их было тоже семь.
Невозможно описать чувства Резанова, офицеров, доктора Лангсдорфа и сытой команды корабля, когда, сойдя на берег, они увидели жителей – беззубых, тощих… Люди едва стояли на ногах. Казалось, смерть подстерегала их за углом! Страшен был вид Баранова, выглядевшего не лучше других. Правитель тем не менее вышел из крепости и приветствовал камергера, встретив его на полпути к пристани.
– Как ужасно выглядят люди, Александр Андреевич…, – тихо заметил Резанов, – но мы привезли продуктов, много провизии, люди быстро поправятся!.. Наша экспедиция была успешной, даже успешнее, чем мы могли мечтать.
Баранов скептически посмотрел на него и сначала ничего не сказал, но потом, когда узнал, что «Юнона» привезла более четырех тысяч пудов провизии, глаза его засверкали, и он повеселел:
– Вот это хорошо!.. Пришли вы в последнюю минуту, когда мы потеряли надежду на спасение… Чудо… истинное чудо спасения…
Баранов провел гостя в свои «покои», где они долго беседовали, как о том, что произошло в Калифорнии, так и о жизни в Новоархангельске и на Кадьяке. Узнал Резанов, что за время его отсутствия цинга косила людей налево и направо. Умерли семнадцать промышленных, не считая нескольких десятков алеутов… Мало того, еще шестьдесят русских лежали без движения на койках, ожидая неминуемой смерти. Только в конце марта в море появилась сельдь, которая поддержала силы людей настолько, что теперь оставалось только шесть тяжелобольных.
Самой же главной опасностью было ожидание неминуемого нападения индейцев. Колоши прекрасно знали о состоянии здоровья защитников Новоархангельска, и по сведениям, полученным Барановым, подтянули к крепости большие силы. Каждую минуту можно было ожидать атаки и полного разгрома крепости. Защитников ожидала судьба разгромленного Михайловского форта.
– Очевидно, индейцы ожидают только моего отъезда в Кадьяк, чтобы расправиться с крепостью, – сказал Баранов. – Я предполагал съездить туда, посмотреть, как они там живут, но остался, полагая, что мне нужно быть здесь со своими соратниками во время нападения варваров… Врасплох они нас здесь не поймают… Мы готовы… орудия стоят заряжены день и ночь… все промышленные имеют свое оружие при себе и никогда с ним не расстаются.
Вечером после ужина Баранов с Резановым опять уединились в конторке, где обсуждали дела колонии. Тяжелое положение Ситки и Кадьяка довело терпение Баранова до предела, и он опять настоятельно просил Резанова освободить его от обязанностей правителя.
– Я устал от этой работы, а главное – разочаровался во всем. Как я могу заставлять людей под моим началом работать, если они не получают самого необходимого для жизни. Компания больше интересуется барышами, не беспокоясь о том, как эти барыши добываются. Нет, Николай Петрович, моему терпению пришел конец, и я надеюсь, что это мой последний год в этом Богом забытом месте. Следующей весной поеду в Бостон, меня зовут бостонские торговцы. Они считают, что там я буду им полезен, да и по дороге побываю на Сандвичевых островах, повидаю своего друга, короля Камехамеха…
– Весьма сожалею, что у вас такое настроение, – сказал Резанов, – а я разработал большие планы по расширению деятельности компании. Я планирую переместить главную колонию на юг, в устье реки Колумбии, где не будет чувствоваться недостаток в продуктах… Страна там девственная и исключительно богатая.
– Да… да… Все это я уже слышал не раз. Планы и планы из Петербурга… все эти планы разработаны на далекое будущее, а пока что люди мрут, как мухи, от цинги. Кто будет осваивать эти земли, кто пойдет на юг, когда у нас не хватает людей для защиты этой крепости? – с горечью возразил ему правитель.
– Александр Андреевич, я еду в Петербург тотчас и лично приму там меры к разрешению вопросов, поднятых вами. Будут приняты немедленные меры к улучшению вашего положения… даю вам мое честное слово…
– Очень вам благодарен, ваше превосходительство, но чувствую, что здесь на моем месте нужен человек помоложе. Однако я рад, что вы нас поддерживаете в Петербурге. И тем не менее настаиваю на своем желании выйти в отставку и уехать в Бостон…
– Не могу вам противиться, Александр Андреевич, если вы на этом настаиваете, – сухо ответил Резанов.
Баранов посмотрел на него через прищуренные щелки глаз:
– Считаю необходимым доложить вам, Николай Петрович, – добавил Баранов, – что за время вашего отсутствия нашу колонию постигло большое несчастье. 26 апреля прибыл из Кадьяка корабль «Александр» с известием, что наше селение на Якутате со всеми поселенными там крестьянами-землепашцами снесено с лица земли враждебными индейцами. Селение было захвачено еще в октябре, полгода тому назад. Из всех людей там спаслись только восемь мужчин, две женщины и три мальчика, и только потому, что они были на покосе. Эти люди скрывались в лесу некоторое время, пока их не переловили индейцы. Сейчас они в плену, и индейцы требуют за них выкуп. Мы потеряли на Якутате также пять пушек и пять пудов пороху…
– Это ужасно, – только и смог промолвить Резанов. – Я понимаю ваши чувства.
Расставшись с Барановым, камергер уединился в свей комнате, где долго сидел за столом, описывая все происшедшие события графу Румянцеву. В своем письме он открыл Румянцеву свои заветные планы продвижения на юг, в Калифорнию. Надо понемногу и незаметно начать двигаться из Ситки на юг, в направлении Сан-Франциско. Прежде всего следует основать селение в устье реки Колумбии. Дальше он предполагал, что через десять лет колония настолько окрепнет, что можно будет включить
Калифорнию в состав русских владений. Испанцы там очень слабы, докладывал он, приписав ниже свои сожаления, что в 1798 году, когда Россия была в состоянии войны с Испанией, Шелиховская компания, которая была единственной реальной силой в этих частях земного шара, могла легко захватить Калифорнию от 34 градуса северной широты до миссии Санта-Барбара и удержать ее в своих руках навсегда. Местные испанцы вряд ли смогли бы получить военную поддержку из Мексики…
Все написанное говорило о том, что Резанов всерьез подумывал о захвате Калифорнии.
2Следующий и все другие дни до отъезда из Новоархангельска Резанов лихорадочно разрабатывал планы еще одного срочного проекта. Резанов не мог простить японцам того унижения, которому они подвергли посланника российского императора. Их нужно было проучить. Зазнавшиеся сыны Японии не могли и не должны были остаться безнаказанными. Оскорбление должно быть смыто кровью.
Как-то вечером, в теплый июньский день, Резанов пригласил обоих морских офицеров – Хвостова и Давыдова к себе на совещание. Когда офицеры вошли в его комнату, там уже сидел правитель Баранов. После обмена обычными любезностями, Резанов сразу приступил к делу:
– Господа, – заявил он, – я разработал план наказания Японии за то оскорбление, которое этой империей было нанесено мне, личному и чрезвычайному посланнику российского императора. Я предписываю вам, лейтенант Хвостов, отправиться немедленно на «Юноне» в Охотск, куда вы отвезете накопившуюся у меня почту для Петербурга. Главное же, в Охотске вы произведете генеральный ремонт судна, установите добавочные орудия, получите амуницию и будете ждать моего прибытия, когда получите добавочные и последние инструкции для этой секретной военной экспедиции. Ко времени моего прибытия в Охотск я, вероятно, получу инструкции от высших властей из Петербурга. Мичман Давыдов, вы останетесь здесь со мной; мы будем ждать окончания постройки тендера «Авось». Как только «Авось» будет готов, мы немедленно отправимся на нем в Охотск, где вы с вашим кораблем присоединитесь к «Юноне» лейтенанта Хвостова. Там я назначу день, когда оба корабля выйдут в море и направятся на остров Сахалин, где вашей миссией будет уничтожение каждого японского селения, каждой деревушки. Этот акт будет нашим ответом на оскорбление, нанесенное японцами российскому посланнику. Что касается вас, Александр Андреевич, – обратился он к Баранову, – я буду благодарен, если вы распорядитесь назначить один из островов Ситкинского архипелага местом заключения для японских пленников.
Баранов поднялся со своей табуретки и подошел к стене, где висела карта владений Российско-Американской компании… посмотрел… усмехнулся и сказал:
– Я думаю, что ответ на ваш вопрос находится вот здесь, – и он ткнул толстым, огрубевшим пальцем в остров, находившийся недалеко от Новоархангельска. Остров названия не имеет, поэтому назовем его Японским.
– Ну и хорошо. С этим вопросом покончено. Со временем, Александр Андреевич, японцев, привезенных сюда, после того как они обживутся, можете использовать как рабочую силу, пополнить ряды ваших промышленных…
Резанову не терпелось закончить все приготовления и отправиться в обратный путь. Он торопился покинуть Новоархангельск, чтобы скорее попасть в Охотск, а оттуда сразу же выехать в Петербург. Время было дорого, и ему еще так много нужно было сделать, прежде чем он сможет вернуться к своей Кончите.
Он еще раз посмотрел на офицеров:
– Есть вопросы?
– Никак нет… все понятно!
– Ну тогда вы свободны.
Офицеры вытянулись, щелкнули каблуками и вышли.
Снаружи Давыдов хмуро посмотрел на Хвостова и смачно выругался. Хвостов насмешливо оглянулся на него:
– Ну и дела, – сказал он, – выходит так, что наши два суденышка готовы начать войну против Японии!
– А, что нам остается, – кивнул головой Давыдов, – приказ есть приказ. Он же наш начальник.
– Да, действительно, заварил он кашу, которую нам придется расхлебывать. А попробуй не исполнить приказания – бунт… конец карьеры! Мы не можем не исполнять приказаний старшего по чину. А главное, ведь Резанов – действительный камергер государя императора.
Обоим офицерам, как видно, не очень улыбалась перспектива отправиться в военную экспедицию против Японии, с которой Россия не находилась в состоянии войны. Им казалось, что Резанов отправляет их в пиратскую операцию, не будучи уверенным, имеет ли он полномочия для подобных действий несмотря на всю широту данных ему прав и его высокий пост. Им ничего другого не оставалось, как начать немедленные приготовления к отъезду в Охотск.
«Юнона» была готова к отплытию через несколько дней, о чем Хвостов и доложил Резанову.
Резанов был очень удивлен, когда к нему явился доктор Лангсдорф, затянутый в сюртук, и очень официально заявил, что явился получить разрешение отправиться в Охотск на корабле «Юнона». Отъезд Лангсдорфа означал, что Резанов лишался доктора, но ничего возразить он не мог.
Лангсдорф, поджав губы и сердито глядя на камергера, категорически заявил ему, что он больше не считает себя состоящим на службе его превосходительства. Господин «барон» чинил ему препятствия на каждом шагу, не давал возможности полностью отдаться научным исследованиям в области ботаники.
Птичье лицо эскулапа покраснело и даже побагровело, когда Резанов равнодушно пожал плечами и сказал:
– Если вам так угодно, вы свободны. А каковы ваши планы в Охотске? Поедете дальше в Петербург?
– Нет, господин барон, я намереваюсь немедленно же выехать на Камчатку и в течение года заняться научными исследованиями, и надеюсь, что на этот раз препятствий не будет… – и он опять с обидой поджал губы.
Резонов улыбнулся:
– Лично я ничего против вас не имею; как доктор вы делали все, что было в ваших силах для оказания мне помощи. Я вам напишу рекомендательные письма высшим чиновным лицам как в Сибири, так и в Петербурге.
Планы Лангсдорфа переменились к лучшему, когда в порту неожиданно появился маленький «Ростислав» под командой де Вульфа, вернувшегося из Охотска. Вульф на этот раз намеревался идти в Петропавловск-на-Камчатке, что очень устраивало Лангсдорфа, и он сразу же перебрался в каюту капитана на «Ростиславе». 19 июня «Ростислав» ушел, а следом за ним вышла и «Юнона».
С отъездом Хвостова и Лангсдорфа Резанов, не покладая рук, стал готовиться к отъезду. Каждый день он бывал на верфи, наблюдая за тем, как идет постройка тендера «Авось». Давыдов уверял его, что судно будет построено гораздо раньше назначенного срока. Резанов с сожалением думал о приближающемся отъезде, настолько он привык к колонии и сжился с ее людьми и с их интересами. Но в то же время, особенно вечерами, оставшись наедине со своими мыслями, он вдруг мучительно вспоминал Сан-Франциско и свою нареченную, Кончу. Каждый раз ему казалось, что он слышит веселый, колдовской смех Кончиты, и тогда ему хотелось скорее мчаться в Петербург, чтобы, не теряя времени, опять вернуться в Калифорнию и сжать Кончу в своих объятиях.
Наконец маленькое судно спустили на воду, и все работы на палубе были закончены. Мичман Давыдов доложил, что судно готово к путешествию.
– Ну, с Богом!… Проверьте запасы провизии и пойдем на Охотск, – обрадовано сказал Резанов.
Отъезд был назначен на 25 июля и вечером, накануне отъезда Резанов с Барановым опять уединились и долго обсуждали дальнейшие планы компании. Энтузиазм камергера заразил Баранова, и тот опять загорелся. Снова стал он мечтать о дальнейшей экспансии на юг. Планы отъезда в Бостон испарились, и Баранов опять превратился в прежнего энергичного конкистадора.
Он знал и верил, что с поддержкой влиятельного Резанова в Петербурге теперь сможет горы двигать. Резанов не только понимал и одобрял его планы, но и думал о более грандиозных перспективах и, конечно, солнечная Калифорния занимала не последнее место в этих планах.
На прощание Резанов встал, крепко пожал руку Баранову и сказал:
– Александр Андреевич, помните, что очень скоро вы услышите от меня определенные новости об утверждении наших планов… Эти новости будут для вас сигналом – полный ход вперед!
Утром 25 июля под звуки пушечных выстрелов новенький «Авось», подняв паруса, вышел из бухты Новоархангельска и направил путь на Охотск. Резанов долго стоял на палубе и с грустью смотрел на постепенно удалявшуюся в белесой туманной дымке крепость…
