Текст книги "Замужем за Буддой"

Автор книги: Вэй Хой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Я позвонила Мудзу и договорилась о встрече на вечер, попутно сообщив ему приятное известие. И лишь услышав его восторженные восклицания, испытала какие-то положительные эмоции.

– Я очень горжусь тобой, – сказал он серьезно.

– Правда? Спасибо! – я ощутила сладковато-приторный вкус на кончике языка.

Мне захотелось, чтобы у Мудзу было еще больше оснований гордиться мной, и я, к собственному удивлению, опрометчиво предложила:

– Тогда сегодня вечером я приеду и приготовлю ужин. Мы сможем подольше побыть вдвоем, посидеть дома и посмотреть видео или заняться чем-нибудь еще.

Он был в восторге. Но я… Это было невероятно, я сама себя не узнавала. Чтобы я по доброй воле вызвалась приготовить ужин? Нет, я точно спятила! Поставила перед собой абсолютно невыполнимую задачу.

И спасти меня в этой ситуации мог только один человек – мама. А она была бесконечно далеко, на другом конце света! Немного успокоившись и собравшись с мыслями, я попыталась вспомнить, что именно мы с Мудзу обычно заказывали в ресторанах и какие блюда, приготовленные мамой, были любимыми в нашей семье. После этого я старательно записала названия нескольких блюд и составила список ингредиентов для их приготовления, которые предстояло купить в Чайнатауне. Ну а дальше оставалось лишь последовать рекламному слогану компании «Nike»^{37} и откликнуться на призыв «Просто сделай это!».

В Чайнатауне меня, как обычно, встретили столпотворение, суета, грязь и хаос. Несметное число ресторанчиков, на вывесках которых встречались в разных сочетаниях «дракон», «феникс», «радость» и «процветание»; аптеки, где представители традиционной китайской медицины врачевали пациентов при помощи акупунктуры и, конечно, массажных салонов.

Туристы столпились вокруг торговца, продававшего поддельные сумки от «Гуччи»^{38} и «Фенди»^{39}, копошась в груде товара и придирчиво выбирая. Внезапно появился полицейский и конфисковал весь товар. Стоявший за прилавком торговец с невозмутимым видом отвечал на его вопросы.

В отдалении шла бойкая торговля вразнос свежеприготовленным тофу, дешевыми игрушками и фруктами, в том числе омерзительно пахнущими, но очень вкусными тропическими плодами дуриан^{40}, привезенными из Юго-Восточной Азии.

Со списком покупок в руках я обошла несколько бакалейных лавок и магазинчиков и в итоге, помимо прочего, купила упаковку свежеприготовленного тофу, свежую зелень, грибы, морковь, замороженные креветки, финики и китайскую дерезу.

Проходя мимо газетного киоска, я прикупила порнографический журнал с фотографиями мускулистых сексапильных парней. Уж кто-кто, а Сиэр оценит такой подарок по достоинству!

Такого в Китае не купишь. Получив от нее на день рождения ночную рубашку с черным лотосом, я считала, что должна в знак благодарности послать ей что-нибудь пикантное. Правда, отправлять такой журнал по почте не имело смысла. Его наверняка конфискуют. У китайских таможенников наметанный глаз на такие вещи.

Пока я стояла на перекрестке и дожидалась зеленого сигнала светофора, подул пронизывающий ветер такой силы, что пришлось зажмуриться. Типичная зима в Чайнатауне. И вдруг посреди улицы меня, всю увешанную свертками с китайскими деликатесами, охватило сентиментальное ностальгическое чувство.

Ровно в половине седьмого раздался звонок в дверь – за мной заехал Мудзу. Взяв несколько полных пакетов с закупленными мной съестными припасами, он отнес их в такси, и мы поехали в Вест-Сайд.

По дороге Мудзу время от времени с улыбкой поглядывал на пакеты. Это смешило меня. Наконец-то я поняла, что означают слова «мужчина, который страсть как любит поесть». Он смотрел на сумки с едой с такой нежностью, жадностью и любовью, с какими никогда не глядел на меня.

Когда я поделилась с ним своими наблюдениями, он расхохотался. Из всех женщин, с которыми он встречался, должно быть, только я умудрилась приревновать его к еде. Его смех производил на меня ошеломляющее впечатление: в одно мгновение его бесстрастное лицо вдруг словно озарялось ярким светом, каждая черточка оживала, глаза ярко блестели. Их пронзительный взгляд проникал в самое сердце.

И вот я на пороге пугающе-безупречной белоснежной кухни Мудзу. Прямо передо мной – пестрая груда пакетов и пакетиков, зеленых, красных, алых и желтых.

Мудзу показал, как включить плиту и вытяжку, объяснил, как пользоваться настенным автоматическим таймером. Продемонстрировал мне приправы, китайские сковородки, тарелки, кастрюли и поварешки. И даже помог надеть фартук с цветочным орнаментом, а также собрать волосы в пучок на затылке, чтобы они ненароком не попали в еду. Все было готово.

К этому моменту мой энтузиазм почти улетучился. Я с легким отвращением смотрела на креветки, мягкие и липкие.

Совершенно умиротворенный Мудзу расположился в гостиной у телевизора, потягивая «Смарт Уотер» – очень популярный на Манхэттене питательный прохладительный напиток. Играла его любимая команда «Нью-Джерси Нетс», за которую он неизменно болел. Я же слонялась по кухне в полной растерянности. Но отступать было поздно и некуда.

И я принялась за дело: помыла овощи, грибы и креветки, поставила вариться черный рис, очистила финики и дерезу.

Все шло вроде бы неплохо. Я выпила чашку йогурта, пришла в гостиную и устроилась у Мудзу на коленях, прильнув к его груди.

– В этом фартуке у тебя ужасно сексуальный вид, – заметил он, нежно куснув меня за ухо.

Я взглянула на свой наряд. Убей бог, не пойму, что в этом сексуального! Наверное, все дело было в типично мужских фантазиях об извечной женской домовитости и хрестоматийных добродетелях. Мужчина может сотворить фетиш из чего угодно, будь то женские ноги или волосы. А у Мудзу, должно быть, был какой-то фетиш, связанный с кухней: может, он испытывал неосознанную тоску по сексуально привлекательной горничной, которая в красивом переднике заботливо жарила бы ему бифштексы в его безупречно-чистом кухонном раю.

Я вернулась на кухню. Вода для риса уже начинала закипать. Я бросила туда финики и дерезу. Теперь пора было обжаривать в масле овощи и зелень. Я налила на дно сковороды растительное масло, как следует разогрела ее, а затем высыпала туда овощи. Мокрые овощи со страшным шипением плюхнулись в кипящее масло; раскаленные капли попали мне на лицо и шею. Больно!

На кухню прибежал испуганный Мудзу:

– Все в порядке?

Пересиливая боль, я натужно улыбнулась:

– Да, все отлично. Пока жива, как видишь.

Он обнял меня.

– Ой, ты забыла включить вытяжку, – и он быстро щелкнул выключателем.

Я прикрыла сковороду большой крышкой, чтобы масляные брызги не разлетались во все стороны, и обреченно вздохнула. Оказывается, готовить китайские блюда – нелегкое дело. Не то что спагетти или салат! Придется использовать множество растительных масел и соусов. Хлопот не оберешься!

Наконец грибы и овощи обжарены. Я вздохнула с некоторым облегчением. В следующем телефонном разговоре с матерью не премину похвастаться, что впервые в жизни приготовила ужин для своего друга. И, конечно, ни словом не обмолвлюсь, что этот парень – японец. Китайцы старшего поколения недолюбливают японцев.

Так, теперь нужно пожарить креветки, потом добавить тофу и подержать на огне еще какое-то время (у свежего тофу, пропитанного соком ароматных креветок, чудесный вкус). Но сперва нужно снова налить на сковороду немного растительного масла. Теперь-то я уже ученая! Прежде чем выложить креветки на раскаленную сковороду, я загородилась крышкой, как щитом, чтобы налицо не попали брызги. Это сработало! И снова ужасное шипенье масла и скворчание креветок на сковороде. И опять не на шутку встревоженный Мудзу бросается мне на помощь… Но на этот раз я лишь пожала плечами, и он, успокоившись, вернулся в гостиную.

Я добавила соевый соус, вино, репчатый лук, щепотку имбиря и накрыла сковороду крышкой.

Преспокойно вышла из кухни и перед носом у Мудзу продефилировала в ванную комнату. Быстро прикрыв за собой дверь, подошла поближе к зеркалу и внимательно осмотрела кожу на лице; и шее: от раскаленного масла осталось пять или шесть довольно сильных ожогов; травмированная кожа покраснела и воспалилась. Я расстроилась. Как минимум три последних посещения салона красоты пошли насмарку! Волосы и одежда пропитались жирным кухонным чадом.

Я поспешно промыла ожоги холодной водой и как раз собралась открыть аптечку и поискать увлажняющий лосьон, как вдруг услышала оглушительный вой пожарной сигнализации и одновременно с этим почувствовала сильнейший запах гари. Что-то подсказывало мне, что дела плохи. Я стремглав бросилась на кухню.

Кухня напоминала поле боя после налета вражеской авиации: в воздухе висели клубы черного дыма, а на дне почти расплавившейся сковороды лежали обуглившиеся трупики неизвестных науке крохотных существ, похожие на обгорелую шелуху.

Мудзу первым прибежал на кухню, опередив меня на полшага, и тут же выключил конфорку. Но перед завыванием пожарной сигнализации даже он был бессилен. В этот момент в дверь позвонили, и я бросилась открывать. На пороге стояли два швейцара. Значит, они все-таки на что-то годились!

Оба промаршировали на кухню, внимательно осмотрелись и презрительно пожали плечами:

– Китайская еда! – шепнул один из них другому на ухо.

Я собрала остатки мужества и с напускным спокойствием наблюдала, как мужчины пытались проветрить помещение, размахивая руками и разгоняя по кухне пропитанный запахом гари воздух. Мне было все равно, что они скажут, лишь бы поскорее выключилась эта чертова пожарная сирена!

Наконец, все стихло. Швейцары торжественно удалились, еще больше утвердившись в своем пренебрежении к китайской кухне. Мы с Мудзу остались вдвоем. И нам было не до смеха.

Мудзу вымыл руки на кухне, а я ополоснула лицо в ванной. Уши заложило от рева пожарной сигнализации, в горле першило от дыма. Полный провал!

Мудзу вернулся в гостиную и, посмотрев на часы, сказал:

– Может, поужинаем в ресторане?

Я молчала, сосредоточенно вытирая обожженную кожу полотенцем.

– Я устал и проголодался. – На этот раз в его голосе отчетливо слышались раздражение и нетерпение.

– Ах, ты устал и проголодался? – произнесла я ледяным тоном. – А как насчет меня!

Мудзу встал с дивана, подошел ко мне сзади и взглянул на мое отражение в зеркале. Цвет лица был безнадежно испорчен, я нервно потирала обожженные участки. После небольшой паузы Мудзу произнес:

– Отдаю должное твоей страсти к приключениям и мужеству.

Я не проронила ни слова, не в силах оторваться от своего занятия. Я была сама не своя от досады и отчаяния.

– Но, – продолжил он, – я не могу это есть. Будет лучше, если мы поужинаем в ресторане.

Я оставила ожоги в покое и резко повернулась к Мудзу лицом. Я готова была разрыдаться. Но вместо этого яростно швырнула флакончик с лосьоном прямо в унитаз. Самолюбие и гордыня – главные из моих пороков. Если меня вывести из себя, я могу вспылить, как мужчина. Даже сильнее.

– Все, с меня хватит! – закричала я. – Я битых два часа таскалась по всему Чайнатауну, чтобы купить продукты, и еще час проторчала у плиты. И теперь от меня воняет, как от нестиранной кухонной тряпки, у меня пять или шесть ожогов на лице от раскаленного масла. А потом еще эта проклятая сигнализация и мерзкие швейцары… А ты стоишь тут и рассказываешь мне, что ты, видите ли, устал и проголодался!

– Ты чего так кипятишься? – довольно сердито, но и несколько озадаченно спросил Мудзу.

Я совершенно потеряла самообладание.

– Потому что ты выводишь меня из себя!

Мой корабль стремительно уходил под воду.

– Ты не любишь готовить, швыряешься вещами, кричишь… – в голосе Мудзу зазвучало раздражение. – А ведь еще совсем недавно писала мне о том, что подумываешь стать матерью, хочешь ребенка!

– Да, швыряюсь, да, кричу, да, не умею готовить и хочу ребенка. А тебе-то какое дело? Тоже мне, древний патриарх! Все женщины должны ему прислуживать до конца его дней! Тебе нужно, чтобы женщина не просто готовила, а еще разжевывала пищу и клала ее тебе прямо в рот! В жизни не видела более странного мужчины! И в еде-то ты разборчив, и семяизвержения у тебя не бывает, и вообще ты… ты… – я чуть было не крикнула «и мизинец тебе кто-то отрубил», но вместо этого выпалила: – И хотя ты можешь быть очень умным, но иногда ведешь себя, как полный идиот!

Если честно, то это обвинение было справедливым только наполовину. Конечно, нельзя сказать, что Мудзу отличался блестящим умом, но он был по-своему мудр. Что до остального… Мне ни разу не довелось видеть, чтобы он вел себя глупо. То, что на первом свидании он подарил мне увлажнитель, а из Доминиканской Республики притащил банки с медом, на самом деле было мило и трогательно. По его собственным словам, он иногда бывал забывчив и рассеян, например, мог заплатить за покупку и оставить ее на прилавке. Он мог засмотреться на незнакомую женщину, так что ей казалось, будто в нее влюбились с первого взгляда. В таких случаях некоторые женщины настойчиво приглашали его зайти в гости, а другие, наоборот, старались избегать встречи с ним, чтобы, как они искренне считали, избавить его от лишних душевных мук.

Разразившись этой гневной тирадой и выплеснув свое раздражение, я вдруг с удивлением почувствовала, что почти не злюсь. Мне даже стало смешно. Ведь все те «страшные недостатки», в которых я его обвинила, как раз и делали его совершенно непохожим на других мужчин.

Но по выражению лица Мудзу было видно, что ему не до смеха. Он побледнел. И молча выслушал все мои обвинения. Мне стало не по себе. Ведь, в конце концов, это я испортила одну из его сковородок, учинила разгром на кухне, чуть не устроила пожар, и именно по моей вине сюда притащились эти швейцары.

Я зашла слишком далеко. И теперь он порвет со мной.

При одной мысли об этом я почувствовала себя несчастной, на глаза навернулись слезы.

Неожиданно Мудзу притянул меня к себе и обнял.

Я ощутила запах его тела, гибкого и сильного, пропитанного гормонами. И больше не могла противиться: его аура совершенно лишала меня воли. Мое тело обмякло, словно из него вынули пружину, безудержный гнев куда-то испарился. И остались одни слезы. Я разрыдалась, и мне стало легче.

– Извини меня, – произнес Мудзу тихо и отчетливо.

– Ничего. Я просто взбалмошная бабенка, начисто лишенная женских достоинств, – пролепетала я, всхлипывая.

Конечно, всерьез была произнесена лишь первая часть фразы. Что до второй, то есть до женских достоинств, то это была горькая ирония – ведь Мудзу утверждал, будто на кухне женщина выглядит особенно привлекательно.

– Ты… – сказал он, дотронувшись пальцем до моего лба и укоризненно покачав головой.

Мы молча смотрели друг на друга, и снова возникло ощущение, что мы оба глядимся в зеркало. Только на этот раз оно было чистым и незамутненным. У нас не осталось никаких сомнений: мы справимся с любой бедой, потому что мы рядом и хотим оставаться вместе. Спустя какое-то время мы оба посмотрели на флакончик с лосьоном, который я швырнула в унитаз. Я нахмурилась и с причитаниями, преодолевая брезгливость, двумя пальцами выудила его оттуда, бросила в раковину и пустила воду.

– Что ты делаешь? – Мудзу был в шоке.

– Знаешь, эта штука обошлась мне в сто пятьдесят баксов. Жалко выбрасывать такие деньги на ветер!

– Ничего себе, – присвистнул Мудзу. – Примите мое восхищение, мадам!

Я притворилась, что не заметила его издевательского тона.

Выходя из ванной, он предложил:

– Может, останемся дома и закажем что-нибудь в «Китайском уголке»? Да и потом, у нас есть овощи и рис, так ведь?

Он принял поистине соломоново решение – сохранить лицо и все-таки поесть!

После ужина я с небывалым рвением целых сорок минут убиралась на кухне, а потом вскипятила чайник и приготовила две чашки чая. Поскольку от природы женщины склонны ублажать мужчин, то они довольно легко поддаются дрессировке, конечно, при условии, что по-настоящему влюблены.

9

Отрубленный палец

Глубже, глубже впивайся устами сладкими, женщина…^[7]

Пабло Неруда^{41}

Совершенно мудрый, совершая дела, предпочитает недеяние^[8].

Лао-цзы

Мы нежились в джакузи, погрузившись в булькающую, пузырящуюся воду. Медленными и сильными движениями Мудзу растирал мне спину губкой.

Через какое-то время он нарушил молчание:

– Ты действительно хочешь ребенка?

Я кивнула.

Он признался, что собирался завести ребенка с одной из своих бывших подруг, но передумал, решив, что она не годится в матери его будущему малышу. Я немного помолчала, а потом сказала, что сама смущена тем, насколько неотвязно меня преследует мысль о детях.

– В этом нет ничего необычного, – заметил он, протягивая мне губку. Теперь я терла ему спину. – В твоем возрасте из-за усиленного выделения эстрогенов обостряется естественное стремление иметь детей, это материнский инстинкт.

Некоторое время мы молча лежали в разных концах ванны, наслаждаясь теплом обтекавшей тело воды.

Мои волосы колыхались в воде, как черные водоросли. В ярком свете влажный воздух ванной комнаты окрасился в нежные радужные тона. Вода в джакузи впитала аромат наших тел и обоюдное желание, охватившее нас.

Сначала робко, а затем сильнее и напористее Мудзу прикоснулся большим пальцем ноги к бугорку между моих ног. Его палец нырнул туда, словно скользкая, вкрадчивая рыбка.

Я не отрывала от него взгляда, позволяя ему забавляться с моим телом. В этот момент я целиком и полностью принадлежала ему – каждый волосок на моей коже, каждый палец.

Он плавно приблизился ко мне, и под его пристальным взглядом, в котором было столько первобытно-звериного и божественного одновременно, я застонала от захлестнувшего меня желания.

Он прикоснулся ко мне рукой и ввел внутрь палец, и я почувствовала, что это тот самый левый мизинец, на котором не было фаланги. Стремительный ток крови обжигал тело изнутри, как огненная лава, извергающаяся из жерла вулкана. Лицо полыхало, как в лихорадке, будто меня пожирал неизлечимый недуг. И возбудителем этой любовной лихорадки было плотское влечение, непостижимое, безрассудное и всепоглощающее.

Но он не овладел мной, а лишь изводил ласками, разбередив пальцем самое чувствительное место, заставив меня изнывать от страсти и змеей извиваться в воде. Казалось, его обрубленный палец проник не во влагалище, а в самые глубины мозга, в подсознание. Он повелевал моим телом, подчинив и совратив разум.

– Ну же, давай, – доносился до меня его далекий вкрадчиво-повелительный голос, словно соблазнительный зов сирен над морской гладью. – Давай, иди ко мне, иди же…

В предвкушении наслаждения моя плоть напрягалась, томление становилось все невыносимее и острее, мозг и чрево изнемогали от нестерпимого ожидания, пока, наконец, плотина не прорвалась и тело и сознание не погрузились в пучину оргазма, необъятную, как Тихий океан.

– Если ты меня покинешь, я возненавижу тебя, – в изнеможении выдохнула я, словно в бреду. – Потому что теперь я уже не в силах уйти сама.

Той ночью в лунном свете я и не спала, и не бодрствовала.

И, наконец, услышала историю о том, как он лишился пальца. Оказалось, его вовсе не откусила обезумевшая от страсти женщина. И не отрубил ревнивый муж любовницы. И автокатастрофа тоже была здесь совсем не при чем, как и спортивная травма. И свирепые лесные волки не имели к этому ни малейшего отношения. Все мои прежние предположения растаяли, когда я услышала рассказ о подлинных событиях.

Он сам отрубил себе палец.

– Это было двадцать лет назад, – начал он. – Я был очень молод и импульсивен, немного похож на тебя нынешнюю. – Он обнял меня и поцеловал в волосы. – Я возглавлял студенческий совет в одном из лучших колледжей Японии, но меня исключили из-за пьянства и дебошей. Позже я стал настоящим панком. Это долгая история. И вот однажды я встретил старца, который изменил ход моей жизни. Я был так потрясен его жизненной философией, что хотел, как за учителем, безоглядно следовать за ним повсюду, через высокие горы и бурные реки. Но он был категорически против. И тогда, чтобы убедить его в искренности и серьезности своих намерений, я отрубил себе палец. Никогда не забуду, как он смотрел на меня после этого. Его глаза излучали безграничное сострадание, а еще в них сквозило неодобрение и сожаление. Он сказал, что мой поступок был продиктован эгоизмом и величайшей глупостью, что он противоречит всей его вере и что я смогу следовать за ним, только если пойму это. Потом он повернулся и бесследно исчез.

Меня до глубины души тронул рассказ Мудзу. Неудивительно, что у него был такой своеобразный, ни на кого не похожий нрав. Причина крылась в том, как он рое, какой выбор делал на разных этапах жизни. Он был для меня загадкой. С одной стороны, он располагал к себе, внушая безграничное доверие. А с другой – все время оставался отстраненным, ускользая от абсолютной близости. И когда он лежал рядом, так близко, что можно было дотронуться до него рукой, на самом деле был далеко, где-то там, за туманным горизонтом.

– А что потом? – спросила я.

– Год спустя мне показалось, что я постиг смысл речей старца, и я решил отправиться на его поиски. Увидев меня, он лишь кивнул и произнес: «Вот ты и пришел». И я следовал за ним в скитаниях по самым прекрасным уголкам Японии, мы взбирались высоко в горы и пересекали реки, пока однажды он не решил заняться дзэн-медитацией, по обычаю, сидя лицом к стене.

Он сделал небольшую паузу и добавил:

– А потом я познакомился с американкой и приехал с ней в Нью-Йорк.

– А чему именно научил тебя этот старец?

– Если упрощенно, то познанию жизни и любви… Возможно, тебе это покажется странным, но целый год, когда я неотступно следовал за ним, я ничего особенного не делал: тихо сидел под деревом или на берегу реки. Он молчал. И я молчал. Он был недвижим. И я не шелохнулся. Я привык, можно даже сказать, пристрастился к этому состоянию совершенной неподвижности. Оно всеобъемлюще и необъятно. Это очень трудно объяснить словами, да и мне раньше это было непонятно, только совсем недавно стало ясно.

– Что стало тебе ясно?

– На грани неподвижности и пустоты можно обрести смысл бытия, познать великую истину, сущность мироздания и человечества.

– А в чем истина?

– Бытие несущественно, небытие и есть суть бытия. Спокойно созерцая мир вокруг себя, ты постигаешь его во всей необъятной полноте, проникаешь в смысл сущего.

– Лао-цзы говорил об этом еще две тысячи лет назад.

– Слова не умаляют истинности учения, – он замолчал.

Мне был виден его резко очерченный профиль, разрез глаз, нос и рот, мягкие и нежные, как у подростка. Уголок рта был скорбно опущен, как у расстроенного ребенка.

– А ты все еще общаешься со своим учителем?

– Он отошел в иной мир.

– Прости, мне так жаль, – я наблюдала за ним, затаив дыхание.

– Ничего… Жизнь – это всего лишь сон. Жизнь и смерть неразрывны, поэтому смерть не страшна. Самое ужасное не в том, что люди смертны, а в том, что многие из живых на самом деле мертвы, ибо живут плохо.

– В Китае таких называют «зомби».

Он засмеялся и чмокнул меня в губы:

– Давай-ка спи.

В ночном воздухе колебались зыбкие голубые тени, словно слабые всполохи огня; какое-то время они мерцали, а затем погасли. И остался лишь ровный лунный свет да я в полудреме посреди ночной тишины.

10

Значит, это и есть любовь

Любовное старье,

Любовная новь,

Любовь – это все,

А ты – любовь

^[9]

.

The Beatles. «Because»

Время работать. И время любить.

А на остальное нет времени.

Коко Шанель^{42}

По улице деловито сновали автомобили, верхушки высоток сверкали в прозрачном воздухе. Я бесцельно бродила по тротуарам и аллеям Манхэттена, ошалевшая от переполнявших меня впечатлений – и все благодаря Мудзу.

Из сердца ушли тревога и одиночество, а на освободившееся место бурным водоворотом хлынула жизнь. Иногда, чтобы выжить в житейском море, нужно плыть, отчаянно загребая руками, а иногда – безвольно и умиротворенно дрейфовать по течению в неведомую даль.

Пережив кухонный скандал, мы с Мудзу сблизились еще больше.

Он повел меня на бейсбольный матч; играли «Нью-Йоркские янки». Мы ели хот-доги и пили кока-колу, хотя нам не нравилось ни то, ни другое. Но, судя по всему, именно для этого на городском стадионе и собирались многотысячные толпы болельщиков.

Во время матча Мудзу растолковал мне правила игры. В Китае я ограничивалась просмотром телевизионных трансляций соревнований по пинг-понгу и прыжкам в воду. В этих видах спорта китайцы неизменно с легкостью побеждают на международных чемпионатах.

С точки зрения многих китайцев, бейсбол – это что-то вроде ношеных портянок, невообразимо длинных и с душком.

И все же вид всех этих атлетически сложенных мужчин в белых рейтузах, плотно облегающих упругие бедра; мужчин, которые все как один не сводили глаз с крохотного белого мячика, – удивлял и занимал меня.

В Китае я от кого-то слышала шутку: «В двадцать лет женщины похожи на футбольный мяч – за них идет борьба, все хотят их заполучить. В тридцать они напоминают шарик для пинг-понга – их перебрасывают от одного мужчины к другому. А вот в пятьдесят они подобны мячу для игры в гольф – все стремятся зашвырнуть их как можно дальше». Когда я пересказала эту шутку Мудзу, он знакомым жестом дотронулся кончиком пальца до моего лба и спросил:

– А как насчет сорокалетних?

– Не помню, – призналась я.

Я всегда любила рассказывать анекдоты, но у меня это никогда не получалось. Над анекдотом в моем исполнении обычно смеялась лишь я сама.

– Но если применить то же сравнение к мужчинам, – продолжила я, – то получится, что богатый и любящий – это футбольный мяч, за которым гоняются все игроки на поле; бедный и любящий – шарик для пинг-понга, мыкающийся по разным углам, а бедный и не любящий – это мяч для игры в гольф. Разве не так?

Я пристально посмотрела на Мудзу. На этот раз он рассмеялся.

– Ты неисправима, – сказал он, качая головой.

Вскоре после бейсбольного матча я меня украли кошелек. Мудзу, как мог, утешал меня. Он даже помог мне связаться с банком, аннулировать все кредитные карты и подать заявку на выдачу новых. Но когда пришло очередное ежемесячное банковское извещение о состоянии моего счета, я пришла в ужас. Я заявила о краже кредитных карточек, опоздав всего на один день. И к этому моменту карточку обналичили на сумму в несколько тысяч долларов!

Я просмотрела присланный банковский отчет о расходах, чтобы узнать, на что же вор потратил эти деньги. Пятьсот долларов он оставил в одном из магазинов «DKNY»^{43}, еще полторы сотни – в «Фурла^{44}» и полторы тысячи баксов – в «Эмпорио Армани»^{45}. Я чуть не задохнулась от злости. От моей квартиры до Западного Бродвея каких-то жалких пятьдесят ярдов. Оттуда рукой подать до офиса Мудзу и до этих трех магазинов. Вор, а вернее, воровка отличалась наглостью и расчетливостью – я целую неделю ходила в «DKNY» и облизывалась на черное кожаное пальто, но так и не решилась его купить. Та, что украла мою кредитку, оказалась менее прижимистой.

Мудзу заверил меня, что, когда все разъяснится, банк непременно возместит мне ущерб. Он позвонил туда и попросил выслать бланки и образцы заявок об утере кредитных карточек. У меня заполнение казенных документов всегда вызывает массу проблем. И здесь не обошлось без помощи Мудзу. Но, к сожалению, по рассеянности он забыл вовремя отправить заполненные бумаги, и спустя какое-то время из банка снова прислали чистые бланки заявления.

Мудзу вообще был очень заботлив и внимателен. Когда я мучилась от приступов предменструальных болей и готова была утопиться в унитазе, Мудзу массировал мне поясницу и заваривал чай с имбирем.

Когда, изрядно перебрав, в баре отеля «Гудзон» я затеяла пьяную ссору с кокетливым молоденьким геем, прильнувшим к плечу пожилого застенчивого мужчины, и дело едва не дошло до драки, потому что мы уже стали швырять друг в друга бокалами, именно Мудзу выручил меня из этой передряги. И ни слова упрека. Он лишь заметил, что некоторые из ругательств, которые я выкрикивала, произносятся иначе.

Я твердо решила бросить пить, курить и принимать транквилизаторы.

В общении с Мудзу я черпала мужество и уверенность. Хотя, если взглянуть на ситуацию с другой стороны, привязанность к нему превратилась в своего рода наркоманию – восхитительное, новое, захватывающее пристрастие, в плену которого я согласна была провести остаток дней в этой жизни и во всех последующих.

Мудзу начал учить меня основам даосистской созерцательной медитации и Тай-чи^{46}.

Не правда ли, странно, что тщеславной молодой китаянке, которую на родине осудили за «раболепное преклонение перед западной культурой», потому что она знает «Битлз», «Секс Пистолз»^{47}, Мэрилин Монро, Алена Гинзберга^{48}, Чарльза Буковски^{49} и разбирается в экзистенциализме, в Нью-Йорке – этой жестокой и холодной цитадели капитализма – было суждено обрести любовь, надежду и свет и с помощью японца постичь древнее китайское искусство сюшо? Я должна была узреть древних духов, изгнанных с родины на чужбину, открыть им душу, насытить кровь их безбрежной мудростью, дать им приют в своем сердце, словно перелетным птицам, скитающимся в поисках гнездовья.

Я привезла из Китая экземпляр трактата Лао-цзы «Дао дэ цзин»; в «Барнс энд Ноубл»^{50} я купила его в переводе на английский. По мнению Мудзу, это был удачный перевод, изящный и точный, может, даже более доступный, чем китайский первоисточник. Я также нашла древние тексты дзэн под названием «Плоть и кровь дзэн»^{51}. В свое время в университете я прослушала цикл лекций о конфуцианстве, даосизме и буддизме. В дни мятежной юности я тусовалась с несколькими рок-группами, выступавшими в окрестностях университета. Тогда это казалось наиболее приемлемой формой юношеского протеста и единственно доступным способом дать выход обуревавшим меня страстям: через рок-н-ролл, упаднически-элегантную поэзию битников и безрассудный, оголтелый секс. Это было смертельно опасное обоюдоострое оружие, и тем не менее лишь оно позволяло заживо погребенному выбраться на свет из смердящей могилы.

И вот теперь я поселилась в Нью-Йорке.

Я много размышляла о взрывах, кровопролитии и гибели людей на Ближнем Востоке. Я видела в нью-йоркском небе тысячи и тысячи душ, безвинно загубленных одиннадцатого сентября. В Китае моя книга все еще была под запретом… Японская экономика по-прежнему находилась в кризисе… Мне отчаянно хотелось получить хотя бы краткую передышку, небольшой отдых, чтобы, как писал Дилан Томас, «предаться живительной силе, питающей растение от корней до цветка». Хотелось распахнуть душу и сознание, подчинившись магической силе лунного света, приливов и отливов, тайным чарам, тысячелетней мудрости и человеку, который знал меня наизусть, привлекал и любил меня.