Текст книги "Паутина (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

3

И все же я волновалась, не смотря на заверения отца, что ужин ни на что не повлияет. Все-таки декан – это декан, человек от отношения которого зависит моя последующая учеба, не говоря уже о том, что мне еще ему экзамены сдавать. С одной стороны, я отца понимала, с другой….

Бросила быстрый взгляд в зеркало, но не стала ни прихорашиваться к приходу гостя, ни менять рубашку и джинсы на что-то более яркое.

– Лиана, – в комнату заглянула мама и критически осмотрела меня с ног до головы. – Я тебе платье приготовила. Переоденься пожалуйста.

Я глубоко вздохнула, скрипнув зубами. Ссориться с мамой не хотелось, но и следовать ее указаниям я не собиралась: он не жеребец, а я не на смотринах.

– Мама, – посмотрела прямо в ее темно-карие глаза, – не буду.

Она гневно поджала губы, но прозвучавший дверной звонок пресек на корню разгоравшийся спор.

– Идем, – только коротко бросила она, выходя из комнаты.

Ничего не оставалось, как последовать за ней, отчаянно надеясь, что мама не станет демонстративно сводить меня с неизвестным мужиком, который старше на 15 лет.

Однако!!!

Я едва не оступилась, когда вошла в гостиную и увидела гостя, пожимавшего руку отцу.

На долю секунды застыла, чувствуя, как в голове звенит пустота, вытесняя все мысли.

Ленка была права.

Было на что посмотреть.

Передо мной стоял высокий мужчина, уверенный, собранный, с чёткими, выразительными чертами лица и лёгкой тенью усталости в уголках глаз, которая только добавляла ему какого-то странного, притягательного шарма.

Я быстро пробежалась взглядом по нему – тёмные волосы, аккуратно уложенные, но без излишней старательности, короткая щетина, строгий, но не излишне официальный костюм, идеально сидящий на подтянутой фигуре.

Он скользнул по мне равнодушным взглядом тёмных глаз – быстрым, оценивающим, но без намёка на интерес или любопытство. Ни тени эмоций, просто вежливая нейтральность.

– Игорь, – мягко улыбнулся отец, давая мне краткую передышку. – Моя жена – Клара Львовна.

Мама моментально включила свой коронный приём – ослепительную улыбку, которая обычно обезоруживала любого собеседника.

– Очень приятно, – произнёс Роменский с той же дежурной вежливой улыбкой, что и прежде, ничуть не сбиваясь с волны своего ледяного спокойствия.

– И моя дочь – Лиана, – продолжил отец, на мгновение задерживая на мне взгляд, словно подбадривая.

Он снова посмотрел на меня, на этот раз чуть дольше, но его выражение не изменилось. Всё тот же спокойный, безэмоциональный взгляд.

– Рад познакомиться.

– Взаимно, – я постаралась ответить максимально ровно, чувствуя, как зарумянились щеки.

И рассердилась на самое себя.

Ужин обещал быть тяжелым.

Но как ни странно проходил в довольно спокойной обстановке. Игорь был спокоен, уверен в себе, папа – добродушен, умело поддерживая разговор с гостем на вполне нейтральные темы. А вот мама с одной стороны, она была явно очарована гостем – такие, как Игорь Роменский, редко оставляют женщин равнодушными. Но с другой… Я видела, что её слегка пугало его хладнокровие. Она говорила мало и не пыталась использовать на нем свои приемчики, что невероятно меня радовало.

А сама я, поборов первое смущение и восхищение, то и дело напоминала себе о чуме. Вот уж воистину чумовой декан. Да… сложно придется женской половине университета.

– Игорь, – когда мама принесла с кухни второе, отец внимательно посмотрел на гостя, – тебе стоит знать: Лиана учиться у тебя на факультете.

Я вздрогнула от этого признания отца. Впрочем, скрывать этот факт не имело ни малейшего смысла – через неделю начинались лекции по методам микробиологического анализа, которые должен был читать Роменский, поэтому наша встреча в университете была лишь вопросом времени.

Осторожно подняла глаза и встретилась с его взглядом.

На мгновение мне показалось, что в глубине его тёмных глаз вспыхнуло раздражение, но оно тут же исчезло, сменившись привычным холодным спокойствием.

– Она учится под фамилией матери, – продолжил отец, не меняя тона. – Прошу отнестись к её тайне с пониманием.

Роменский медленно отставил бокал с вином и чуть заметно сжал губы, будто что-то обдумывая.

– Понимаю, – наконец ответил он. Его голос звучал ровно, но я уловила в нём тонкую, почти незаметную нотку неудовольствия.

Мне почему-то казалось, что он не любит сюрпризы.

– Надеюсь на это, – ответила прежде, чем успела прикусить язык. Манера поведения этого человека начинала невероятно бесить.

Четко очерченные губы на этот раз едва дернулись, словно пряча улыбку.

– Неприятное чувство, не так ли? – голос чуть потеплел.

– Не то слово, – выдохнула я. – Вам ли этого не знать.

– Очень даже хорошо знаю, – на этот раз Роменский улыбку скрывать не стал. – И тайну сохраню, Лиана. Но поблажек на экзамене не жди.

Отец громко фыркнул, едва не поперхнувшись вином.

– Смотри, Игорь, как бы тебя самого экзамен не ждал, – с откровенной насмешкой сказал он. – Моя дочь своё мнение отстаивать училась едва ли не с пелёнок. Она и поспорить может.

Роменский взглянул на меня чуть пристальнее, и в его взгляде мелькнул короткий проблеск интереса.

– Вы, Лев Маркович, меня этому тоже учили. Так что здесь мы с Лианой на равных.

– У вас преимущество, – не удержалась я, склонив голову чуть набок. – Вы существенно старее меня.

На долю секунды за столом воцарилась тишина.

А потом Роменский впервые за вечер весело фыркнул, явно не ожидая подобного ответа.

– Туше, Лиана. Даже не знаю, что на это сказать.

– Лиана! – раздался резкий шёпот мамы.

Я лишь пожала плечами, не сводя взгляда с Роменского. Он не выглядел оскорблённым, скорее наоборот – его забавляла вся эта ситуация.

– Всё в порядке, Клара Львовна, – усмехнулся он, откидываясь на спинку стула. – не убавить не прибавить: я старее. И опытнее. Узнаю пробу золота, Лев Маркович, мои поздравления.

– Спасибо, Игорь, – отец довольно склонил голову, покачав мне головой.

Разговор снова перешел в спокойное русло, но, на этот раз Роменский несколько раз останавливал свой взгляд на мне. Случайный, но пытливый, изучающий.

Я почувствовала, как внутри поднимается раздражение. Мне никогда не нравилось быть под чьим-то внимательным наблюдением, особенно таким… хладнокровным.

Поспешно встала, помогая маме собрать грязную посуду со стола, надеясь деликатно скрыться на кухне и перестать быть объектом внимания своего декана. Но когда я протянула руку за его тарелкой, он внезапно подал её мне, и его пальцы на мгновение едва ощутимо коснулись моей руки.

Касание было таким лёгким, что его можно было бы принять за случайность. Можно было бы, если бы не это короткое, почти застывшее мгновение.

Я резко подняла глаза, но Роменский уже спокойно убирал руку, будто ничего не произошло.

– Спасибо, – ровно сказала я.

– Не за что, – так же спокойно ответил он, его лицо оставалось совершенно непроницаемым.

На кухне, уже бросая тарелки в раковину, несколько раз беззвучно чертыхнулась. Вот уж никуда это все не годилось. Еще днем хихикала над Ленкой и ее восторженностью, а сейчас сама веду себя не лучше нее. Да, красивый мужчина, отец его уважает, значит есть за что. Но мне-то что с этого?

Люди, подобные Роменскому, недостатка внимания у женщин никогда не испытывали. Восхищаться таким издалека можно, восхищаемся же мы античными статуями или творениями Микеланджело. Но чувствовать что-то более серьезно – упаси бог. Вот только я всё ещё ощущала его случайное прикосновение, и это злило меня больше всего. С какой стати вообще об этом думать? Глупо, нелепо, ненужно. От раздражения я сжала губы и с силой провела губкой по тарелке, будто могла стереть этим ненужные мысли.

– Лиана, – сзади раздался недовольный голос мамы, – ты что, решила помыть посуду прямо сейчас?

– Нет… – пробурчала, кидая недомытую тарелку в раковину.

– Помоги мне с пирогом, – велела мама, доставая великолепное вишневое произведение искусства из холодильника. – Красивый мужчина, – шепнула она мне, нарезая пирог на части.

– Наш курятник будет в восторге, – ответила я, ловко перекладывая кусочки на блюдца.

– Вот ну что ты опять о других, а? – мама уперла руки в бока. – Ты о себе подумай!

– Мам, – я круто развернулась к ней, – ты вообще, что предлагаешь? Скрутить его, привязать к стулу, изнасиловать и заставить жениться? Ты вообще в своем уме или последнее время весь мозг на сериалы и любовные романы спустила? Срешься с папой по поводу и без, меня пытаешься сбагрить хоть за козла однорогого! Ты вообще в каком мире живешь? – раздражение последних дней внезапно вылилось в неконтролируемую злость.

– А ну-ка помолчи! – рыкнула на меня мама, яростно сверкая черными глазами. – Думаешь, тебе легко будет без мужчины в этом мире? Думаешь, все тебе на блюдце преподнесут? Думаешь, никто в университете не знает чья ты дочь?

– Что? – кровь бросилась мне в лицо.

Я смотрела на неё в полной растерянности, пытаясь понять, что именно она только что сказала.

– Там что, идиоты сидят? – фыркнула она, отворачиваясь и судя по всему уже сожалея о своей вспышке.

Да нет, идиотка тут только я.

Бросив на стол полотенце я стремительно вышла из кухни, чувствуя как в груди стучит сердце от злости. В большей степени на себя – ведь какой надо быть наивной дурой, чтобы считать, что смена фамилии хоть на что-то повлияет в этой деревне.

– Лиана! – закричала мне в след мама. – Лиана, стой!

– Что случилось, зайчонок? – папа выскочил из гостиной в коридор.

– То, папа, – едва сдерживая слезы, ответила я, – что я – дура, а ты меня в этом активно поддерживал!

Папа нахмурился, его лицо приняло обеспокоенное выражение.

– О чём ты говоришь, Лиана?

Я вздохнула, пытаясь успокоиться, но эмоции захлёстывали меня.

– О том, что все в университете знают, чья я дочь. А я, как наивная дура, думала, что смена фамилии что-то изменит.

Папа посмотрел на меня с сожалением, затем бросил быстрый взгляд в сторону кухни, где осталась мама.

– Лиана, я...

Но я не дала ему договорить.

– Почему ты мне не сказал? Почему позволил верить в эту иллюзию?

Он опустил глаза, явно подбирая слова.

– Я хотел, чтобы ты сама выбрала свой путь. Думал, что так будет лучше для тебя.

Я покачала головой, чувствуя, как слёзы подступают к глазам.

– Лучше? Для меня? Или для тебя?

Папа сделал шаг ко мне, протягивая руку, но я отступила назад.

– Лиана, пойми...

Но я уже не слушала. Развернувшись, быстро вышла из квартиры, хлопнув дверью. Вылетела из подъезда, ощущая как прохладный осенний воздух холодит горящие щеки.

Где теперь правда в моей жизни, а где – ложь? Как я теперь могу быть уверенной в том, что меня ценили как самостоятельную единицу, а не дочь своего отца. Сжала пальцы в кулак, ощущая, как ногти больно впиваются в ладони. Теперь становился понятен и ужин, организованный отцом – он хотел деликатно уберечь меня от неловкого недопонимания с Роменским. Наверняка точно так же он договаривался с прошлым деканом. Думала, что сама выстраиваю свой путь, а оказалось, что за кулисами моего «независимого» существования кто-то осторожно расставлял мне подушку безопасности.

Да чтоб вас всех!

Всплеск злости накрыл меня с такой силой, что я, не думая, пнула по металлической ножке скамьи, вложив в этот удар всю ярость, разочарование и беспомощность.

Острая боль взорвалась в ступне, отозвалась вспышкой в мозгу. Я судорожно втянула воздух сквозь зубы, чувствуя, как слёзы мгновенно подступают к глазам, не спрашивая на то разрешения.

Ну вот, отлично.

Опустилась на скамью, прижимая ладони к лицу, и тихо зашипела – не от боли в ноге, а от всего сразу. От обиды, от злости, от чувства униженности, от осознания того, насколько я была наивной.

– Если сейчас сломала себе ногу и не явишься на мои лекции – я буду сильно разочарован, – послышался позади меня ровный, спокойный голос.

Я резко вскинула голову, сердце ухнуло куда-то вниз.

Игорь Роменский стоял в нескольких шагах, руки в карманах, лицо всё то же – непроницаемое, как у человека, которого невозможно застать врасплох.

От неожиданности я не сразу нашлась, что ответить, но ощущение, что он уже некоторое время стоял и наблюдал за мной, было неприятным.

– И как мне теперь с этим жить? – ехидно и зло бросила в ответ.

– Как жить – не скажу, а вот на экзамене тебе хана. Так устроит?

Я фыркнула в ответ, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Роменский, несколько секунд постояв рядом, присел на скамейку рядом со мной. На мгновение на меня повеяло ароматом цитрусов и удового дерева, свежим и дымным, от которого слегка закружилась голова.

– Любой отец защищает своего ребёнка, – тихо сказал он, наклоняясь вперёд, локти на коленях, пальцы переплетены в замок. Голос его был ровным, спокойным, почти задумчивым. – Твой защищал тебя. Это нормально.

– Не нормально то, что он лгал мне, – ответила, потирая зудевшие глаза. – Дал поверить в то, что я сама справилась, а не за его счет.

– А ты не справилась, Лиана? Или в глубине души ты считаешь, что хуже отца, поэтому так боишься его фамилии?

– Нет…. – вопросы Роменского выбивали из меня всю злость, оставляя растерянность и усталость. – Только теперь я не уверенна, что….

– Лиана, – он повернул ко мне голову, и в полумраке я вдруг отчётливо осознала, насколько он красив. Не в том глянцевом смысле, от которого теряют голову студентки, а в чём-то другом – чёткие линии лица, холодный, уверенный взгляд человека, который привык понимать людей быстрее, чем они сами себя.

– Думаешь, все у нас на факультете любят твоего отца? – продолжил он. – Да огромное число людей, зная, что ты его дочь, и дай ты им повод, завалили бы тебя на первом же экзамене. Университет, девочка, – он сделал паузу, чуть склонив голову набок, – это не только наука, это ещё и политика.

Я сжала губы в тонкую линию, пытаясь уловить в его словах подвох, но не находила.

– Люди не любят тех, кто умнее их, не любят чужих достижений. У любого учёного есть недоброжелатели: у моего отца, у твоего. У меня. Будут и у тебя.

Он говорил спокойно, ровно, без лишнего нажима, но я чувствовала, как каждое слово ложится точно по адресу.

– Твоё решение сменить фамилию дважды щёлкнуло их по носу, – добавил он. – Не дало повод шипеть, что за тебя всё решает отец, и не дало возможности насолить ему. Вот сама и думай, всё ли было напрасно.

Я молчала, ощущая, как злость уходит, как вода сквозь песок, оставляя после себя только пустоту и странное, но почти неизбежное принятие.

И ещё стыд.

Оттого, что человек, с которым я практически не знакома, оказался свидетелем нашей семейной ссоры.

Я опустила голову, ощущая, как жарко горят щёки.

– Не думай об этом, – вдруг сказал он, и я резко подняла взгляд.

Его тон изменился, стал…. мягче?

– Я тоже не сразу понял, что к чему, – он хмыкнул, отвернувшись и глядя куда-то в сторону. – Подумал, что мне впаривают очередную «профессорскую дочку».

Я моргнула.

– В смысле?

Он посмотрел насмешливо.

– Я прямом. А зачем еще в гости звать неженатого мужчину 35 лет, которого не видели черт знает сколько времени?

– Ой, – щеки захлестнула горячая волна, я тут же вспомнила все разговоры, которые ходили в университете, да и мамины слова тут же пришли в голову.

– Но твой отец куда умнее других. Он и тебя защищал, да и мне дал понять, что поддержит в случае чего.

– Это в случае чего же? – подозрительно прищурила глаза.

– В случае, – Роменский едва сдерживал улыбку, – если меня кто-то попытается сместить с должности. А ты о чем подумала?

Я закрыла рукой глаза – да твою ж то мать!

– Примерно о том же…. – за этот вечер меня раза четыре уже мордой об асфальт приложили.

– Хорошо. Встать сможешь? – он кивнул на ногу. – Уже становится холодно, а ты даже без куртки.

Я скосила взгляд на собственные руки – действительно, холод начинал пробираться под тонкую ткань свитера. Но сильнее всего я ощущала ноющую боль в ноге.

– Проверим, – вздохнула я, начиная подниматься.

Он не сделал ни единого движения, чтобы помочь, просто наблюдал, скрестив руки на груди. И почему-то это было даже лучше – будто он давал мне возможность самой справиться, не превращая меня в беспомощную девочку.

Я встала, осторожно перенесла вес на ногу и тут же поморщилась.

– Ну? – он чуть приподнял брови.

– Терпимо. До дому дойду, на лекциях буду.

Он поднялся и подал руку.

– Я провожу, – вопросом это не было.

Под насмешливым взглядом темных глаз, мне ничего не оставалось делать, как опереться на подставленную руку, ощущая плечом тепло Роменского, аромат его парфюма накрыл меня новой волной, тёмный, глубокий, с густыми смолистыми оттенками уда и искрами свежести терпкого цитруса.

Я поймала себя на том, что замечаю слишком много.

– Игорь Андреевич, – начала я, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, – а вы со всеми студентами так заботливы?

– Разумеется, – ответил он невозмутимо, – если они – дети профессоров, а по вечерам устраивают драматические сцены с разговорами о предательстве, смене фамилии и с попытками сломать себе ногу.

– Далась вам эта нога, – фыркнула я, ухмыльнувшись и вспоминая дневной разговор с подругами. Вот вам и чумовой декан.

Как там? Умерли в один день от бубонной чумы, да?

4

Мама с отцом поссорились всерьёз и надолго. Тяжело было это осознавать, но наша, казавшаяся незыблемой, счастливая семья трещала по швам.

Роменский оставил меня у подъезда, убедившись, что я спокойно смогу дойти до квартиры. Не навязывался, не спрашивал ничего лишнего – просто кивнул, сдержанно улыбнулся и сел в машину. Уже через секунду, когда он завёл двигатель, мне показалось, что обо мне и обо всех этих проблемах он забыл мгновенно.

Я же, стараясь не привлекать внимания, проскользнула в квартиру, однако сразу услышала разговор на повышенных тонах, доносящийся из кабинета отца.

Впервые, сколько себя помнила, он разговаривал с мамой жёстко и сурово.

Не злость, не ярость – именно ледяное раздражение, сдержанная ярость, которая звучала гораздо страшнее, чем если бы он просто кричал. Наверное, именно так он говорил с теми, кто имел несчастье вывести его из себя по-настоящему.

Я замерла в коридоре, пытаясь разобрать слова.

– Что с тобой происходит, Клара? Что ты пытаешься сделать из меня и Лианы? Чего добиваешься?

– Хочешь, чтобы Линка пошла по твоим стопам, Лев? Это ты лепишь из нее гениального ученого, которым она не является! Думаешь, я не понимаю, что она – не ученый?! Напоминаю, Лев, я тоже биолог, и могу оценить нашу дочь!

– Клара! – рыкнул отец, – ты в своем уме? Когда это ты стала таким уникальным экспертом? Да ты и дня не работала по специальности! Ты….. – он замолчал, понимая, что сейчас наговорит лишнего.

Дослушивать я не стала, молча проскользнула в свою комнату и закрыла двери, прижимаясь спиной к стеклянной поверхности. Нос предательски щипало, из глаз катились слезы.

Значит мама и папа оба не видят меня ученой. Но я и сама не была уверенна, что после завершения обучения останусь в университете, куда больше меня влекла работа в международных фармацевтических компаниях, прикладная наука, исследования, новые технологии. Но услышать от мамы такие слова – это был удар ниже пояса.

Утром ситуация дома не стала лучше. Отец, увидев меня, слабо улыбнулся, но выглядел бледным и уставшим. Под глазами залегли тяжелые тени. Впервые в жизни я вдруг поняла, что годы стали брать свое. Подошла к нему, обняла, утыкаясь в сильное плечо и жадно вдыхая его запах: дикой вишни и кардамона. Он обнял меня, крепко прижав к себе, выдыхая и понимая, что я больше не сержусь.

Я прижалась к нему еще сильнее.

– Ты прости меня, папа… – прошептала, пряча лицо у него на груди, такой сильной, надежной, будто сотканной из самого времени. В этот момент я снова ощущала себя той самой маленькой девочкой, которую его руки защищают от всего на свете. – И… спасибо тебе, что всегда меня защищаешь. Мне так жаль, что вы с мамой поругались из-за меня вчера.

Он провел рукой по моим волосам, мягко, почти невесомо.

– Не из-за тебя, малышка… – его голос был глухим, наполненным чем-то тяжелым, что он, видимо, давно носил в себе.

Пауза затянулась.

– Мне страшно, Лиана… – наконец признался он, и я вздрогнула.

Папа редко говорил о страхе. Для меня он всегда был воплощением силы и спокойствия.

– Очень страшно. Ты ведь и сама видишь, что с мамой что-то происходит. Но что именно – я не могу понять…

Я осторожно выскользнула из его объятий и села напротив него за кухонный стол, залитый утренним светом. В воздухе еще витал запах свежесваренного кофе, но даже он не мог разогнать сгустившуюся в комнате тревогу.

– Папа… – я сжала ладони в кулаки. – Она ведь еще пол года назад была совсем другой… А сейчас… Ее словно подменили. Помнишь, как она настаивала на моей учебе? Как ругала за оценки, а потом тут же мирилась, смеясь и целуя меня в макушку? Как болтала с нами вечерами обо всем на свете? А теперь… что с ней случилось?

Отец молчал. Потом сунул руки в карманы и подошел к окну. Я видела, как напряглись его плечи, как в серых глазах отразился раскинувшийся за стеклом город. Утренние лучи солнца падали на его лицо, подчеркивая усталость и тень горечи, затаившуюся в уголках губ.

Мое сердце болезненно сжалось.

– Папа… – в горле встал ком. – Неужели…

Он резко обернулся.

– Нет, зайчонок. Нет, – твердо сказал он, глядя мне прямо в глаза. – Не думаю. Я бы почувствовал. Понял бы сразу. Это что-то другое. Что-то тонкое, едва заметное, но… опасное.

Его голос дрогнул на последнем слове.

– Последнее время твоя мама даже со своими старыми друзьями почти не общается. Вчера Росицкий сказал, что она с Маргаритой не говорила уже больше двух месяцев…

– Тетя Марго так долго с мамой не разговаривала? – я удивленно вскинула голову. Это было действительно странно. – Папа…. – я задумалась, – но она с кем-то по телефону говорит же….Я думала…

– Я тоже, Лиана, я тоже.

Он налил себе кофе и сел напротив меня. Улыбнулся. Мягко, нежно, устало.

– Ты понравилась Роменскому.

– Ой, да ну тебя, пап, – я сморщила нос. – Он будет хорошим деканом. Нам повезло с ним. Жаль его немного… – рассмеялась, – девчонки из юбок выпрыгивать будут.

– Ничего, – тоже улыбнулся папа, наливая себе кофе, – хорошая ему школа и закалка здесь у нас. А я чертовски рад, что у тебя в голове не глупости.

– То есть вчерашним ужином ты все-таки трех зайцев убивал, а не двух, как подумал Игорь Андреевич? Папа, папа….

– Лиана, – вздохнул отец. – Я сам всю жизнь преподавал, думаешь не видел, как молодые девочки из-за иллюзорной влюбленности себе жизни и карьеры ломали? И не только себе… Игорь – красивый мужчина, – продолжил отец, сдержанно улыбнувшись. – Отец его был человеком с принципами, это правда. Но откуда я могу знать, что выросло из сына? Вот и решил посмотреть, вас познакомить… Под моим контролем.

Я задумчиво постучала пальцами по краю стола.

– И каков твой вердикт?

– Ну вы оба меня порадовали….

– Ты поэтому ему поддержку высказал?

– Вижу, о политике он тебя тоже просветил, – усмехнулся отец, отпивая кофе.

– Давно пора было кому-то мне мозги на место поставить, – вздохнула, соглашаясь и с отцом, и с Роменским.

Не смотря на то, что отец перевел разговор на более спокойную и приятную тему, на душе у меня лежал камень. Даже не камень – булыжник.

– Пап…. Что будем с мамой…. Делать?

– Я разберусь, малышка, – тяжело улыбнулся он, а в серых глазах по-прежнему стояла боль и тоска. – Сегодня ее лучше не трогать, она разумных доводов не услышит. Ты маму знаешь, когда она в гневе…. Мы много чего вчера наговорили друг другу. Я тоже не сдержался…. Но выяснять надо….

Я поставила грязную чашку в раковину и включила воду, наблюдая, как горячая струя смывает кофейные разводы. Шум воды заполнил кухню, но тишина, царившая за моей спиной, казалась тяжелее, чем обычно.

– Пап… – сказала я, не оборачиваясь. – Допивай, твою тоже вымою.

Ответа не последовало.

Я замерла, ожидая услышать хотя бы звук двигаемой чашки, но ничего не происходило.

– Папа? – я выключила воду и медленно обернулась.

И… обмерла.

В первое мгновение мне показалось, что я сплю. Что это просто кошмарный, нереальный, невозможный сон.

Отец лежал, опустив голову на столешницу. Его руки безвольно свисали вниз, пальцы чуть подрагивали. Чашка перед ним лежала на боку, темное пятно кофе расползалось по дереву, а капли с края столешницы медленно, мучительно стекали на пол.

– Папа… – воздух застрял в горле. – Папа…

Мир сжался в крошечную точку. Стены кухни будто растворились, исчез свет утреннего солнца, и остался только этот стол. Только он и мой отец, который не двигался.

На негнущихся ногах, под шум все еще бегущей воды, я подошла к нему, чувствуя, как в голове нарастает звон. Коснулась его шеи – кожа была теплой. Слишком теплой. Но пульса не было.

– Папа! – закричала я.

Страшно. Надрывно. Голос оборвался где-то внутри, срываясь в сухой, рваный хрип.

Но он не ответил. Не дернулся. Не вдохнул.

Мир рухнул в бездну.

Я не понимала, сколько времени стояла так, не отрываясь глядя на него, не веря, не желая верить.

Отец был мертв.