Текст книги "Паутина (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

13

Сидела, раскачивалась и выла. Выла надрывно, глухо, словно пытаясь вырвать из себя этот липкий, чёрный, как болотная жижа, страх и отчаяние. Казалось, если кричать достаточно долго, если выплеснуть всё наружу, то внутри останется хоть капля тишины, хоть что-то, за что можно зацепиться.

Но ничего не оставалось.

Всё, что я знала, рассыпалось на куски, превращаясь в пепел, в пыль, в острые, режущие изнутри осколки. Весь мой мир, вся моя жизнь.

Я понятия не имела, что делать дальше.

Где искать маму, которая, как малый ребёнок, могла уйти в любом направлении? Куда она могла податься в этом огромном, равнодушном городе?

Паника накатывала волнами, одна за другой, выбивая воздух из лёгких, разрывая сознание на клочья. Мозг отказывался признавать реальность. Судорожно искал хоть какую-то зацепку, хоть что-то, что могло бы помочь выбраться из этого дна.

Но ответов не было.

Была только пустота.

Я всхлипнула, зажав рот рукой, чтобы не разрыдаться ещё сильнее. Чувствовала себя опустошённой, истерзанной, безвольной. Как будто внутри меня что-то сломалось, окончательно и бесповоротно.

Потом, через какое-то неопределённое время, пришла боль.

Глухая, всепоглощающая, она растекалась по телу, сдавливала грудь так, что казалось, воздуха просто не хватает. Я едва дышала, пытаясь заставить себя мыслить хоть немного рационально.

Так. Нужно собраться. Нужно думать.

Я с трудом заставила себя подняться с пола, ноги подгибались, но я оперлась о перила, вцепившись в них пальцами.

Полиция. Надо сообщить в полицию. Нужно…. Позвонить? Нет. Отделение тут, совсем рядом. Нужно сходить туда.

Может мама и ушла совсем не далеко. Может сидит где-нибудь во дворе на скамейке и ждет меня или бабушку.

На тёмной улице снова начинался мелкий, промозглый дождик, пробирающийся в одежду, липнущий к коже ледяными каплями. Ветер поднимал с земли сырой мусор, вырывал его из тени фонарей, гнал по пустым тротуарам.

– Мама! – закричала, едва вышла из подъезда, – мама! Мамочка!

Эхо глухо отразилось от серых стен домов, затерялось среди темноты.

Где-то во дворе загорелись фары припаркованной машины, сигнализация коротко пискнула, реагируя на движение. В соседнем подъезде хлопнула дверь, вдалеке пролаяла собака.

Но в ответ – ничего.

Ни шагов. Ни голоса. Ни малейшего намёка на то, что она здесь.

Я сжала кулаки, проглотив подступившую к горлу новую волну паники, окинула двор быстрым взглядом, пытаясь разглядеть в полумраке её силуэт. Может, она где-то там, в углу двора, в тени деревьев? Может, сидит на лавочке, дрожа от холода, ожидая, когда её найдут?

Но лавочки пустовали.

Сердце заколотилось быстрее.

Я сделала несколько шагов вперёд, чувствуя, как мокрый асфальт под ногами отражает редкие блики фонарей.

– Мам, пожалуйста… – прошептала я, осознавая, что ночь, город и дождь не дадут мне ответа.

Наш двор, соседний, еще один и еще.

Я металась по улицам, заглядывала в тёмные дворы, высматривала знакомый силуэт на скамейках, у подъездов, у пустых детских площадок. Сердце билось в груди так сильно, что я едва слышала шум города за этим бешеным ритмом.

Но мама исчезла. Растворилась в ночи, в этом дождливом, холодном лабиринте улиц.

Когда добежала до отделения полиции, ноги уже подкашивались от усталости, а дыхание рвалось, вырываясь из лёгких сбивчивыми глотками воздуха. Ввалилась внутрь, дрожащими руками вытащила паспорт и швырнула его на стол перед дежурным.

Он поднял на меня усталые, безразличные глаза.

Я начала говорить, сбивчиво, прерывисто, спотыкаясь на словах от страха и паники. Но не успела договорить, как его холодный, равнодушный голос прервал меня:

– Сколько часов назад пропала?

– Часа два, может, три… – выпалила я, стараясь перевести дыхание. – Я с бабушкой уехала… Она…

– К хахалю ушла, – сонно протянул он, лениво усмехнувшись, словно мой страх был для него обычной шуткой.

Я замерла.

А потом внутри меня будто что-то взорвалось.

– Вы совсем охренели?! – мой голос сорвался в яростный крик. – Вы меня вообще слышите?! Она больна! Очень больна!

Он даже не шелохнулся.

– Недееспособна, что ли? – всё так же лениво поинтересовался, словно обсуждал прогноз погоды.

– Да! – выкрикнула я, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Справку давай, – ответил он, даже не поднимая на меня глаз.

– Какую справку?

– О недееспособности….

– Нет. У меня нет….

– Вот когда будет – тогда и приходи. Или три дня жди…*

– Три дня… – у меня начали дрожать руки. – Позовите старшего! Сейчас же!

Полицейский раздражённо вздохнул, оторвавшись от своих бумаг, посмотрел на меня, как на назойливую муху, и буркнул:

– Ну разоралась…

Пауза.

А потом он, наконец, с ленивой неохотой протянул мне чистый лист бумаги.

– Пиши заявление – будем работать.

Я схватила ручку так, что чуть не сломала её, вцепилась в лист, пытаясь унять дрожь в пальцах.

– Давай-давай, пиши, – продолжил он тем же скучающим тоном. – Все данные. Как зовут. Во что была одета. Приметы… Всё подробно.

Я глубоко вдохнула, постаралась хотя бы немного успокоить дыхание. Писала строчку за строчкой, максимально подробно описывая каждую мамину черточку, каждую примету, воскрешая в голове ее лицо и фигуру до мельчайших подробностей, до деталей.

Закончив, передала бумагу дежурному. Тот все так же медленно и монотонно поставил номер, выдав мне квиток.

– Будем работать, – холодно сообщил он. – Контакты есть? – глянул в шапку, где я указала свой адрес и телефон, – жди. Наберем.

– И все? – мне хотелось кричать, встряхнуть его как следует, -все?

– Домой иди, – поднял он на меня глаза. – Мы будем искать. Свободна.

– Но….

Он меня больше не слышал, повернувшись спиной и набирая кого-то по телефону.

Я вышла из отделения на негнущихся ногах. Неужели это все, что я могу на данный момент? Неужели теперь судьба мамы в руках тех, кому и дела нет до боли нашей семьи? В руках людей с пустым, равнодушным взглядом?

Это ведь моя мама! Моя мама!

Рыдания рвались из груди.

Так нельзя, я должна подумать, должна сообразить, кто сможет помочь еще? Что можно еще сделать или предпринять.

Телефон. Где телефон?

Сжала трубку, тупо глядя на черный экран, на который падали мелкие капли дождя. Вдох-выдох. Собраться с мыслями. Думать.

Кто может помочь? Кто может хотя бы подсказать, с чего мне начать?

Первое мгновение ответ пришел почти моментально – позвонить Дарье. Она лучше других знала реальность этого подлого мира, она знает, как действовать в экстренных ситуациях.

Я почти нажала кнопку вызова. Почти. И застыла.

Нельзя. Она не одна. Она с ним.

Губы изогнулись в горько-противной ухмылке.

Кто я такая, чтоб мешать их тет-а-тету? Моя подруга уже не просто моя. У нее своя жизнь, свои проблемы и свое будущее. Отдельное от моего.

С губ сорвался истерический смешок – как забавно разбилась моя жизнь, разорвав все возможные связи, которые всегда держали меня на плаву, которые казались незыблемыми, надежными, а на деле – тонкими, словно паучья нить….

Бездумно листала бесполезную книгу контактов, механически читая забитые в нее имена – чужие, безликие, равнодушные.

Одно имя. Только одно заставило сердце забиться сильнее. Закрыла глаза, набираясь смелости, а после нажала на кнопку вызова.

Гудок. Второй. Третий.

– Да, моя дорогая, – проворковал спокойный голос на том конце.

– Наталья, – мой голос оборвался. – Мне нужна помощь. Я не знаю, что делать. Помогите, пожалуйста.

– Лиана, детка, успокойся, – голос Натальи стал серьезным, но при этом не утратил успокаивающих ноток. – Слушай меня внимательно. Дыши. Вдох – выдох, вдох – выдох. Я начинаю считать, а ты дыши под мой счет. Поняла?

Нет, не поняла, но подчинилась, прислушиваясь к тому, как она считает. Размеренно, уверенно, ритмично. Раз, два, три…. Десять…. Двадцать пять…. Пятьдесят…

В голове немного прояснилось, мысли перестали скакать с одного на другое, стало легче дышать и говорить.

– Лучше? – спросила Наталья.

– да, – ответила я, чувствуя, что паника немного отступает.

– Хорошо, моя милая. Теперь рассказывай. Спокойно, продолжая дышать. Не сбивайся с ритма дыхания, поняла?

– Наталья, мама пропала…. Она ушла из дома и не вернулась. Это моя вина…. Бабушке стало плохо, я вызвала скорую и вместе с ней уехала в больницу. И видимо не закрыла двери. Приехала, а дома ее нет. И около дома тоже…. Я уже все оббегала, звала ее…. Она исчезла….

– Тихо, моя хорошая, тихо, – успокаивающе ответил голос Натальи, – где ты сейчас?

– Около отделения полиции, – я навалилась спиной на шершавую мокрую поверхность забора, окружавшего участок.

– Написала заявление?

– Да. Они его приняли, но…. Наталья, они даже не начали поиски. Они вообще ничего не сделали, сказали – ждите.

В трубке на секунду повисла тишина.

– Ясно, – коротко сказала Наталья, и тон её мгновенно изменился. Он стал более собранным, почти командным. – Послушай меня. Сейчас тебе нельзя терять голову. Это важно. Дыши. Ровно. Спокойно. Тебе нужно тепло, тебе нужно место, где можно обдумать ситуацию. Куда ты можешь пойти?

Я зажмурилась, сдерживая подступающие слёзы.

– Я не могу просто сидеть, Наталья…

– Ты и не будешь, детка, – твёрдо ответила она. – Но хаотичные метания сейчас только украдут у тебя время. Нам нужна система. Шаг за шагом. Начнём с очевидного. Она не могла уйти далеко. Значит, она где-то рядом. Мы её найдём. Ты сейчас идешь домой, моя хорошая. А я позвоню сыну. Он соберет людей, и мы начнем поиски. Поверь, мой сын знает, как организовать такие мероприятия. Ты же иди домой, прямо сейчас, не стой под дождем. Если ты простынешь – никому от этого не станет легче. Поняла?

– Да, – кивнула я, шмыгнув носом, – да. Уже иду, – выпрямилась и направилась к дому.

– Хорошо, – удовлетворенно отозвалась Наталья. – Я отключаюсь, будем организовывать людей. Мы найдем ее дорогая. Обязательно найдем.

Я верила ей. Верила спокойному размеренному голосу, уверенным интонациям, властным словам. Шла по темным улицам, стараясь успокоится – права Наталья – моя истерика или болезнь никому не принесут облегчения, тем более маме.

Перешла освещённую часть улицы, углубляясь в тёмные переулки, чтобы срезать путь. Шла быстро, кутаясь в куртку, пытаясь сохранить хоть каплю тепла, но холод всё равно пробирался внутрь, пронизывая кожу ледяными иглами.

Когда я проходила под аркой одного из домов, позади резко вспыхнули фары, ослепив на мгновение.

Я зажмурилась, инстинктивно отступая в сторону, но одновременно с этим услышала, как сзади тихо взревел мотор.

Машина медленно, слишком медленно приближалась.

Резкий звук открывающейся двери. Чьи-то быстрые, уверенные шаги.

Я едва успела повернуть голову, прежде чем чужая фигура нависла надо мной.

Мощный удар.

Всё тело взорвалось болью. Ослепительная вспышка заполнила сознание, перекрыв все звуки, все мысли, все эмоции. Не было ни страха, ни удивления. Только боль.

А потом меня поглотила тьма.

*Заблуждение о необходимости ждать три дня перед подачей заявления о пропаже человека – одно из самых распространённых в России. И оно крайне опасно, ведь каждый упущенный час снижает шансы на успешные поиски. К сожалению, не одна героиня книги сталкивалась с безразличием системы, но в этот раз она поступилаправильно:настояла на официальном открытии дела и подаче заявления, что означало начало поисков. Увы, человеческий фактор и человеческое отношение нередко играют в нашей жизни далеко не лучшую роль.

14

Сознание возвращалось медленно, урывками, волнами боли, пульсирующей в основании шеи. Каждое биение сердца отзывалось глухим, жгучим толчком, от которого хотелось закричать, но я не смогла.

Мой рот был заклеен чем-то холодным, липким, таким же, как страх, разливающийся в груди. Нет, даже не страх – ужас.

Я попробовала пошевелить руками, но запястья словно не принадлежали мне. Они были стянуты чем-то жёстким, впивающимся в кожу, сковывающим любое движение.

О боже… боже…

Слёзы горячими дорожками потекли по лицу, но даже рыдать я не могла – скотч на губах глушил всё, оставляя только болезненные всхлипы внутри меня.

Я лежала лицом вниз на заднем сиденье автомобиля.

Машина не двигалась.

Двери открылись, впуская в салон влажный, холодный воздух. Вместе с ним проник запах дорогого табака – терпкий, приторный, цепляющийся за кожу.

Я напряглась.

Чья-то горячая ладонь легла на мою спину, точно между лопатками.

Я замерла, каждой клеткой ощущая это прикосновение. Оно не было резким, не было жестоким, не сжимало и не давило, но именно это и пугало сильнее всего. Рука двигалась медленно, осторожно, почти… ласково.

Нет.

Я содрогнулась, чувствуя, как пальцы медленно проходят вверх, к плечу, задерживаются на мгновение, затем так же неспешно спускаются вниз, к пояснице. Ласкающее, изучающее движение.

И тут до меня дошло.

Куртки нет.

Я осталась в одной футболке.

Мгновенная волна ужаса захлестнула с головой.

Я напрягла мышцы, попыталась дёрнуться, но жёсткие путы на запястьях, острыми нитями впивающиеся в кожу, не дали мне даже шанса.

Пальцы на спине замерли. После снова продолжили движение. Горячая ладонь скользнула вверх, едва касаясь коротких волос, прошлась по затылку, осторожно погладила меня по голове, как трогают что-то хрупкое, дорогое, почти ценное.

Я зажмурилась, сжав зубы, чтобы не застонать от отвращения и страха.

Но пальцы продолжали свой путь – вниз, по шее, задержавшись у основания, где кожа была тонкой и чувствительной. Я чувствовала каждое прикосновение, каждый миллиметр движения, от которого внутри всё сжималось в панике.

Рука снова спустилась вдоль позвоночника, мягко, почти заботливо, но я знала – в этом жесте не было ничего доброго.

Она шла всё ниже.

Дыхание за моей спиной стало тяжёлым.

Я судорожно вдохнула носом, изо всех сил стараясь не запаниковать, но тело меня предало – по коже прошла мелкая дрожь страха, едва заметная, но он это почувствовал.

Я поняла это по тому, как пальцы на секунду замерли. А после ладонь нырнула под тонкую футболку, касаясь обнаженной кожи. Ласково поглаживая, словно успокаивая.

Мир сузился до одного ощущения – чужого прикосновения, наглого, проникающего, не оставляющего ни капли пространства между мной и этим кошмаром.

Дыхание за моей спиной стало глубже, тяжелее. Ласка – всё более смелой, границы размывались, исчезали, пока не осталась лишь его рука, его тёплая ладонь, которая медленно, неотвратимо исследовала мою кожу.

Пальцы задели поясницу, чуть сжались, словно пробуя, проверяя реакцию.

А потом скользнули ниже.

Я попыталась закричать.

Но вместо крика из горла вырвался лишь приглушённый, сдавленный стон – полустон, полувсхлип, пропитанный ужасом и беспомощностью. Почувствовала холодный воздух на обнаженных одним движением ягодицах. И руку… скользнувшую между ног. Поглаживающую, через ткань белья. Осторожно исследуя, наслаждаясь своими прикосновениями и моей паникой.

Тяжесть тела, склонившегося на меня, горячее, тяжелое дыхание над ухом. Дернулась снова и снова, стараясь не дать наглой руке проникнуть дальше, пытаясь хоть как-то сбросить с себя того, кто владел мной полностью.

Бесполезно. Горячее дыхание стало прерывистым, рука уже не ласкала, она требовала, вторгалась, ломая мое сопротивление полностью. То чуть глубже, то снова поглаживая. Я глубоко вздохнула, застонала, заплакала, ощущая…. Аромат цитрусов и уда.

От ужаса и накатившего шока замерла, впала в ступор, перестала сопротивляться. И этого ему хватило.

Боль, острая и непереносимая ворвалась в тело острым ножом. Я закричала, замычала, почти теряя сознание, утыкаясь лицом во влажное сидение автомобиля. Тяжелое дыхание и запах, снова и снова. Снова и снова.

И поцелуй в шею – нежный, острый, с тихим стоном удовольствия и страсти.

И пустота.

В себя я пришла от острого, проникающего до самых костей холода. Лежала на чем-то холодном, мокром, твердом, сверху на меня падали капли ледяного дождя. Замерла, не открывая глаз, боясь шевельнуться, показать, что пришла в себя, что еще жива. Прислушалась.

Тишина. Далекий шум проезжающих машин, шум ветра и стук дождя по чему-то металлическому. Минута, другая. Ничего. Ничего нового.

Пошевелилась и застонала от жгучей боли во всем теле: в спине, животе, руках, ногах. Но руки были свободны, рот и глаза – тоже. Сверху на меня падал дождь.

Села, снова застонав от боли, пронзившей с головы до пят. Попыталась осмотреться, не смотря на то, что вокруг была темнота.

Я лежала около кирпичной стены дома, накрытая сверху своей курткой. Одежда грязная, мокрая, холодная.

Мозг улавливал мелкие детали: как накренившийся фонарь размывает своим светом кусок стены, как мусорный контейнер в нескольких метрах тихо постукивает под ветром, как вода струится в щели тротуара. Но внутри было пусто. Глухая, обесцвеченная пустота.

И боль.

Только боль.

Встала, едва держась на ногах, хватаясь за стену ледяными пальцами. Пошла. Куда? Я не знала. Просто шла, шаг за шагом, шаг за шагом. Снова и снова.

Знакомый двор. Знакомый дом. Знакомый подъезд.

Этаж. Квартира.

Зашла внутрь, не замечая, как стекают на пол струйки воды и грязи. Не разуваясь, не снимая одежды дошла до ванной.

Включила воду. Обжигающе-горячую.

Пар мгновенно начал подниматься, заполняя пространство, окутывая меня липким, тяжёлым туманом. Вода с шипением ударялась о дно ванны, стремительными потоками стекая в слив.

Я забралась туда, не раздеваясь. В обуви. В грязной, насквозь промокшей одежде, в которой ещё сохранялось что-то чужое, цепляющий разум запах уда и цитрусов, что я не могла смыть иначе.

Вода лилась сверху, обжигая кожу, заставляя её краснеть, но тепла не приносила.

Я дрожала. Где-то внутри. Где-то глубже, чем могла дотянуться горячая вода.

Она текла по лицу, по волосам, по плечам, смывая грязь, дождь, следы ночи. Но не боль.

Не пустоту.

Не то, что поселилось внутри.

Где-то, сквозь шум падающей воды, услышала телефонный звонок. Не мой… мамин. Или чей-то еще. Закрыла глаза, наваливаясь горящим затылком на край ванны, не замечая, что стекающая по стенке вода стала розовой.

Руки нашли что-то острое…

А потом стало все равно.

15

Жар. Холод. Чьи-то голоса. Чьи-то шаги. Разговоры, доносящиеся словно откуда-то глубоко из-под земли, приглушенные звуки. Хлопки дверями. Суета.

Меня качало на волнах жара и ледяного озноба, сознание то возвращалось, то ускользало обратно, теряясь в вязкой темноте.

Плотный запах лекарств, пластика, чего-то стерильного, но при этом странно чужого. Шуршание пластиковых упаковок. Резкая, но мгновенная боль на сгибе локтя.

Мягкость подушки под головой.

– Какая красивая, все-таки…. – глубокий голос.

То ли комплимент, то ли осуждение.

Твердая, не женская рука на лбу, от которой хочется и отшатнуться, и довериться одновременно.

На секунду показалось, что до меня долетит этот запах…. Ненавистный запах цитрусов и удового дерева, но его не было.

– Ты не перестарался? – женский голос дрожал, звучал напряжённо, будто говорившая сама не знала, правильно ли она сейчас поступает.

О чём речь?

Я попыталась сосредоточиться, уловить смысл её слов, но разум плыл, вязкий и тяжелый, словно закутанный в плотную вату.

– Сейчас станет легче… – всё тот же мужской голос, глубокий, чуть тягучий, слишком… уверенный.

– У неё шок… дал чуть больше…

Запах лекарств накрыл новой волной, неприятный, стерильный, резкий. В носу защипало, голова снова запульсировала болью. Что-то тёплое касалось моей кожи, шуршали какие-то упаковки, но я не могла понять, что происходит.

Где-то раздался телефонный звонок. Потом другой. Разные мелодии, короткие, отрывистые, почти раздражающие. И снова голоса, но они звучали приглушённо, словно из-под воды.

Но его голос…

Он другой. Он выделяется. Он звучит отчётливо, уверенно, не теряется в общем шуме.

Сильный. Пугающий, но при этом странно успокаивающий.

Будто бы он здесь главный.

Он говорит откуда-то издалека, но в каждом слове слышится контроль. Он отдаёт распоряжения – чётко, без сомнений.

Напряглась, пробуя пошевелиться, но тело было ватным, тяжелым, не слушалось. Казалось, будто я погружена в густую, непроглядную воду, через которую не пробиться. Сосредоточилась на голосах, на обрывках слов, пытаясь собрать их воедино. Женщина что-то тихо говорила, но слишком сбивчиво, почти шёпотом. Мужской голос отвечал коротко, сдержанно, но в нём звучало раздражение, как будто он контролировал не только ситуацию, но и самого себя.

– Когда она окончательно очнётся?

Они говорят обо мне.

– Скоро, – терпеливо ответил он, пальцы снова коснулись горящего лба, но прикосновение было скорее деловым, чем личным. – Ещё немного… я дал ей успокоительного, скоро действие закончится.

Препарат?

Всё внутри напряглось, но тело по-прежнему отказывалось повиноваться.

Жар сменился холодом, меня накрыла новая волна дрожи. Всё ощущалось странно – пальцы, ноги, голова, всё было не моим, будто бы принадлежало кому-то другому.

Я попыталась дышать глубже, ровнее, не подавать виду, что слышу их, но каждое движение давалось с трудом.

Снова ощутила его руку – тёплую, сильную. Он убрал её с моего лба, но теперь легко коснулся запястья, проверяя пульс. Дыхание мужчины стало ближе, я почувствовала тепло его тела рядом.

– Ты можешь открыть глаза, – сказал он.

Это не был вопрос. Это было указание, и обращался он ко мне.

Тишина повисла в воздухе, тяжёлая, насыщенная ожиданием. Я чувствовала его рядом – слишком близко. Тепло его тела пробивалось сквозь холод, который всё ещё сковывал меня изнутри.

– Я сказал, открывай глаза. – Голос тот же: ровный, уверенный, но теперь в нём прозвучала едва уловимая нота нетерпения.

Я не двигалась.

Не подавала ни единого признака, что услышала его.

Сердце гулко стучало в груди, но я заставила себя дышать ровно, медленно, глубже, чем раньше – будто бы я всё ещё была под действием препарата, всё ещё находилась в забытьи.

Он вздохнул, будто ему наскучила эта игра.

– Давай, Лиана. Давай.

Голова резко дёрнулась в сторону – он легко, почти небрежно взял меня за подбородок и повернул лицо к себе. Пальцы были тёплыми, но хватка твёрдой.

Я медленно открыла глаза, уставившись в белый потолок собственной спальни. В первые мгновения все плыло в глазах, двоилось, казалось размытым и нечетким.

Натяжной потолок, чуть повернула голову – шкафы из светлого дерева, все такое знакомое, все такое родное. Глазам было больно от яркого света, проникающего в комнату сквозь окно.

Я попробовала пошевелиться, но тело откликнулось тупой болью в суставах, слабостью в мышцах. Казалось, что я спала слишком долго, слишком глубоко, а теперь организм отказывался признавать, что пора проснуться.

Напряглась, стараясь уловить звуки за пределами комнаты, но слышала только собственное дыхание и приглушённый шум с улицы – далёкие машины, шелест листвы, едва уловимый гул города.

Меня что-то беспокоило, но не могла понять, что именно.

Я перевела взгляд на руки. Запястья саднило, кожа была красной, раздраженной, будто её недавно сдавливали. Машинально провела пальцами по запястью, пытаясь вспомнить… но память была, как затянутая густым туманом.

Что произошло?

Как я оказалась здесь?

Последнее, что я помнила…

Я резко зажмурилась, и воспоминания хлынули потоком.

Тьма.

Холод.

Жёсткая поверхность под животом. Горячая ладонь на спине.

Дождь, капли которого впивались в кожу.

Паника, отчаяние, полное бессилие.

Застонала от ужаса и паники.

– Тихо, милая, тихо, – раздался тихий спокойный женский голос откуда-то сбоку. Я несколько раз моргнула, пытаясь сфокусироваться.

Женщина сидела рядом, сложив руки на коленях, глядя на меня внимательно, с легкой тревогой, но без раздражения.

Она была красива, хоть уже и не молода – наверное, ровесница отца, может, чуть старше. Светло-седые волосы аккуратно подстрижены, подчёркивая утончённые черты лица. Аристократически тонкие скулы, прямой нос, большие темно-синие глаза, которые казались слишком ясными, слишком проницательными.

– Кто вы? – голос больше был похож на хрип, горло саднило, словно я часами пыталась кричать, но не могла.

Женщина тут же подала мне чашку с горячим чаем. От него шёл лёгкий пар, насыщенный ароматами трав – бергамот, мята и что-то ещё, мягкое, терпкое, но неуловимое. Тепло чашки приятно согрело мои пальцы, не обжигая, но и не позволяя замёрзнуть окончательно.

– Ты меня знаешь, дорогая, – женщина осторожно коснулась моей головы, придерживая, когда новая вспышка боли прошила череп, отзываясь в висках тупой пульсацией. – Я Наталья Владимирова. Мы не были знакомы лично…

Да, её голос я узнала сразу. Глубокий, немного низкий, с особой интонацией, которая звучала так, будто могла убаюкать кого угодно. Закрыв глаза, я позволила телу расслабиться, хотя бы на секунду, давая головокружению немного утихнуть. Вопросов было много, но задавать их не хотелось. Ничего вообще не хотелось.

– Ты не отвечала на звонки, – продолжала Наталья тем же мягким, воркующим голосом, её тон был почти материнским, успокаивающим, как приглушённый шум дождя за окном. – Я испугалась и… нарушила все правила приличия. Приехала к тебе… Вовремя.

Она замолчала, будто что-то сдерживая, будто хотела сказать больше, но понимала, что не стоит.

– Лиана… – её голос вдруг дрогнул, и я почувствовала, что она смотрит на меня с беспокойством.

– Довольно, – перебил её мужской голос.

Резкий, чёткий, не терпящий возражений.

Я дёрнулась, рефлекторно сжав пальцы на чашке, и, несмотря на боль, резко открыла глаза, чтобы увидеть, кто находится рядом с Натальей.

Внутри всё похолодело.

На мгновение мне показалось, что в этом голосе есть что-то знакомое, что я уже слышала его раньше. Передо мной стоял мужчина лет тридцати пяти – сорока. Высокий, широкоплечий, с настороженным, внимательным взглядом. Короткие каштановые волосы чуть вились, несмотря на стрижку. Простые джинсы, футболка – ничего примечательного. Но вот его глаза – тёмно-синие глаза, насыщенные, глубокие, будто ночь без луны, пристально изучали меня, проникая в самую суть. Не отводя взгляда, он стоял в дальнем конце комнаты, навалившись на мой рабочий стол, скрестив руки на груди. Далеко. Достаточно, чтобы дать понять – опасности нет. Или, по крайней мере, пока нет.

– Не волнуйся, – тут же отозвалась Наталья. В её голосе прозвучала попытка успокоить, сгладить напряжение. – Это Макс… Максимилиан. Мой сын. Я говорила тебе про него, помнишь?

Помню.

Мужчина, переживший смерть дочери. Врач. Психолог. Человек, привыкший разбирать чужие раны, не только физические, но и те, что оставляют шрамы внутри.

Я вздохнула, чувствуя, как неуютно от его взгляда – слишком понимающего, слишком ясного. Он знал. Видел. Читал меня, как открытую книгу.

Он знал, что со мной сделали.

Чтоонсо мной сделал…

Имя не приходило на язык. Я боялась его произнести.

Я даже не видела лица. Только запах.

Но запах…

Я судорожно вдохнула.

Тёмный, густой, удушливый, он прочно засел в памяти.

– Лиана, – продолжала Наталья, словно выдергивая меня из воронки воспоминаний, – мы нашли твою маму. Она сейчас у нас в Центре, под присмотром врачей.

Впервые за все это время в груди поднялась волна облегчения и тепла. Перевела глаза на Наталью, почувствовав как в носу защипало.

– Она ушла… по-настоящему далеко, – голос Натальи был полон нежности и печали. Она осторожно провела пальцами по моему запястью, по огненно-алой полосе, оставленной стяжками. Её прикосновение было тёплым, бережным, как у человека, который слишком хорошо знает цену боли. – Но Макс… он своё дело знает. Волонтёры нашли её. Милая моя…

В уголках глаз появились слезы, стало больно даже дышать, хотелось и смеяться от невыносимой горечи и плакать от боли одновременно.

– Она останется в Центре с врачами, – не терпящим возражения голосом за мать продолжил Максимилиан. – Ей нужна помощь. Комплексная. Мама будет с тобой, – голос его слегка потеплел, приобрел уже знакомые бархатистые нотки. – Лиана, вставать тебе как минимум два-три дня не стоит. Завтра приедет врач, осмотрит тебя полностью. Женщина. Мои юристы подготовят заявление в полицию.

Нет.

Словно ледяная вода хлынула на меня с головой. Паника накатила мгновенно, сметая всё остальное – страх, стыд, отчаяние, даже слабую надежду, что это всё закончится.

Нет. Нет. Нет.

– Нет! – я дёрнулась, воздух будто сгустился, стал вязким, не давая дышать. Сердце глухо ударило в рёбра. – Нет. Никаких заявлений. Ничего не было!

Голос сорвался, стал хриплым, беспомощным.

–Ничего...

Максимилиан смотрел прямо на меня. Несколько секунд. Долгих, пронизывающих, от которых хотелось отвернуться, спрятаться. Потом медленно кивнул, принимая мое решение.

– Мама, – обратился он к Наталье, – я поеду на работу. Вечером позвоню. Лиана, – на долю секунды он замолчал, потерев бровь. – Выпишу тебе лекарства – начнешь принимать завтра. Сейчас мама поставит тебе успокоительное – не бойся, просто спи.

Я хотела что-то сказать….. и не сказала, чувствуя адскую, непередаваемую усталость. Впервые позволила себе просто подчиниться чужой силе.