Текст книги "Паутина (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
35
Сознание возвращалось медленно, толчками, словно кто-то не спеша вытягивал меня из вязкого, удушающего небытия. Голова гудела, с каждым ударом сердца в висках пульсировала тупая, тяжёлая боль. Грудь сдавило от паники ещё до того, как я до конца осознала, что происходит. Дёрнула головой, пытаясь сфокусироваться, но перед глазами всё плыло, а желудок неприятно скрутило от слабости и страха.
А потом, когда я поняла, закричала. Вернее, попыталась. Из горла вырвался приглушённый, жалкий звук, больше похожий на стон – рот был плотно заклеен чем-то липким, жестким. Оцепенение сменилось леденящим ужасом. Я снова в ловушке.
Дернулась несколько раз, мотая головой из стороны в сторону и сбрасывая на пол машины теплый плед, которым была укрыта и подушку, которая была заботливо подложена под мою голову.
Нет… нет, нет, нет!!!!!
– Уймись, – раздался с переднего кресла незнакомый резкий голос. – Лежи спокойно, голубка, и не рыпайся. Иначе вколю такую дозу, что три дня проспишь.
– Полегче, Вась, – этот голос я хорошо знала, поэтому застонала сильнее, из глаз покатились крупные слезы.
– Гош, ты совсем охренел? Тебя не смущает, что мы только что наскребли себе на хребет срок на пару сотен лет? Ты сейчас серьезно предлагаешь дать этой красотке поорать? Слышишь, голубка, или ты сейчас успокаиваешься или будет по-моему, поняла?
Господи… я зажмурилась, пытаясь унять звон в ушах, ужас и панику, и собственную истерику, которая прорывалась, не смотря ни на что.
– Лиана, – Роменский вел машину, внимательно вглядываясь в ночную темень, – если тебе плохо, скажи, мы остановимся.
Я тихо забилась в истерике, стараясь унять рвущиеся наружу рыдания.
– Не долго уже, – вздохнул тот, второй, чьего лица я не видела из-за натянутой на голову кепки. -Почти приехали. Гош, сворачивай тут.
Машина дернулась, дорога из асфальтовой явно стала грунтовой, подпрыгивая на каждом ухабе. В голове метались панические мысли: куда? Зачем? Что Роменскому еще от меня нужно?
Внезапно по крыше автомобиля что-то застучало, запрыгало.
– Только этого не хватало, – вздохнул незнакомец в кепке. – Вымокнем напрочь… Стой, сейчас ворота открою.
Машина остановилась, он вышел наружу. Через минуту мы проехали, остановились и, когда он сел, снова тронулись.
– Ну, блин, летний дождь…. Льет как из ведра. У красотки запасное шмотье есть?
– Да, – коротко ответил Роменский. – В багажнике сумка.
– Хорошо. Только воспаления легких нам не хватало…. – пробурчал Василий. – Все, друзья, приехали. Гош, твою поклажу тебе и нести, понял? Я двери открывать.
С этими словами он первым вышел из машины.
Роменский не спешил. Он несколько секунд молча сидел, скользнув по мне взглядом, а потом, словно приняв окончательное решение, медленно повернулся ко мне.
– Я сейчас возьму тебя на руки и донесу до дома. – Его голос звучал ровно, слишком спокойно, но от этого мне становилось только страшнее. В этом спокойствии чувствовалась абсолютная уверенность в своей власти, в своей силе, в том, что я не имею ни малейшего шанса.
Он наклонился ближе, его тёмные глаза смотрели холодно, без эмоций.
– Лиана, – его голос стал ниже, почти гипнотизирующим, – не дёргайся, ладно? На улице ливень – не создавай проблем.
Он вышел, распахнув заднюю дверь, и я не раздумывая попыталась его пнуть, используя единственное, что было доступно – свою свободную ногу.
Но он ожидал этого.
Выматерился, но не от боли – скорее от раздражения. А потом, без тени церемоний, без лишних разговоров, без предупреждения схватил меня, рывком перекинув через плечо, как мешок с картошкой. Когда его рука коснулась моей руки, я снова оказалась в той ночи. Липкие пальцы на коже, запах его одеколона, который я пыталась выжечь из памяти. Паника, которая парализовала каждую клеточку тела. Нет, нет, НЕТ!
– Сука! – прошипел он сквозь зубы, крепче сжимая мои бёдра, чтобы я не могла дёрнуться. – Ты когда-нибудь научишься не делать глупости, а?
Я задыхалась от бессилия, от бешеного ритма собственного сердца.
Он нёс меня легко, словно я весила не больше ребёнка.
Ливень хлестал по гравийной дороге, по камням тропинки, по которой мы шли, по крышам, по его плечам, по моей спине и ягодицам, стекая холодными ручьями. Вода стекала за ворот, пропитывала одежду, делая её тяжёлой и липкой, но мне было всё равно. Влажный воздух только сильнее разжигал внутри паническое осознание происходящего.
Я попыталась дёрнуться, но тут же получила мощный, жёсткий шлепок ниже спины. Воздух с силой вырвался из лёгких, дыхание перехватило от внезапной боли.
– Тихо, – бросил он коротко, без раздражения, без злости, но с какой-то ледяной решимостью, которая была страшнее всего.
На этот раз Роменский не церемонился вообще.
От его запаха меня мутило. Вода, пропитавшая его одежду, смешивалась с тяжёлым, резким ароматом его одеколона, и это вызывало удушливую тошноту. Я едва сдерживала рвотные позывы, сжимая зубы, пока по лицу текли слёзы, смешиваясь с холодным ночным дождём.
Наконец мы оказались под крышей веранды. Шаги гулко отдавались по деревянному настилу, а затем дверь скрипнула, и я оказалась внутри. В доме было тепло, воздух был густым, пахло деревом, чем-то пряным, возможно, камином, но мне было не до того.
Меня сразу же занесли в просторную комнату, стены которой были отделаны деревом. Здесь не было ничего пугающего – наоборот, интерьер казался уютным, продуманным. Мягкий свет, толстые шторы на окнах, застеленная кровать… Но весь этот уют казался лишь издёвкой, ловушкой, за ширмой которой скрывался кошмар.
Роменский без лишних слов бросил меня на кровать. Я почувствовала, как матрас прогнулся подо мной, а влажная одежда прилипла к телу. Он тяжело выдохнул, будто только сейчас осознал, что промок до нитки, затем молча вышел.
На секунду мне захотелось верить, что он просто уйдёт. Просто оставит меня здесь, даст мне прийти в себя.
Но через несколько секунд мой мучитель вернулся. В руках у него было большое полотенце, которым он неумело, но настойчиво начал вытирать меня.
Я резко дёрнулась, но путы сковывали движения.
– Успокойся, – его голос был всё таким же ровным, почти уставшим.
От каждого его прикосновения внутри меня всё сжималось. Хотелось рыдать, рваться прочь, кричать, но я могла только лежать, стиснув зубы, чувствуя, как липкий страх оседает внутри, сковывает каждую клеточку.
Весь его вид внушал отвращение.
Но ещё сильнее он внушал ужас.
– Держи.
В комнату вошёл второй. Теперь, при лучшем освещении, я смогла рассмотреть его получше. Полноватый, но крепкий мужчина, с широкой грудной клеткой, бритой наголо головой и цепкими, холодными глазами, которые, казалось, отмечали всё и сразу. Эти глаза скользнули по мне с каким-то оценивающим, деловым интересом, словно я была не человеком, а вещью, объектом, не более.
В руках у него был большой пластиковый пакет, который он небрежно бросил перед Роменским.
– Переодевай красотку, пока не застыла совсем, – сказал тоном, в котором не было ни капли сочувствия.
Я снова дёрнулась, чувствуя, как верёвки впиваются в запястья, оставляя жгучие, болезненные отметины на коже. Всё моё тело бунтовало против того, что происходило, но с каждым рывком становилось всё яснее – вырваться я не смогу.
Роменский устало вздохнул, словно это всё было для него обыденностью, обычным днём, который его изрядно утомил.
– И как мне это сделать, по-твоему, а, Вась? – раздражённо бросил он. – Она же сейчас на части разорвётся…
Василий прищурился, а затем, неожиданно быстро для своей комплекции, присел передо мной на корточки.
– Да… ты прав… – пробормотал он, неожиданно бесцеремонно схватив меня за подбородок.
Я вздрогнула, когда его грубые пальцы сомкнулись на моей коже, заставляя поднять голову. Он повернул моё лицо из стороны в сторону, как будто осматривал товар на рынке.
Меня передёрнуло.
– Девчонку сейчас удар хватит… – продолжал он, не убирая руки. – Похоже, Гоша, всё куда херовее.
Я не могла ничего ответить, даже не пыталась. В груди что-то сжалось, страх подкатил к горлу, сковав все мысли, все возможные слова.
– Правда? – ехидно отозвался Роменский, скрестив руки на груди. – А то вот я не понял.
Василий наконец убрал руку, но прежде чем я успела даже облегчённо вздохнуть, он ухмыльнулся и дернул меня за короткий локон.
Я вскрикнула и дёрнулась назад, но меня снова накрыла беспомощность – связанное тело не позволяло ни ударить, ни отстраниться, ни даже защитить себя.
– Так вот, красавица, – продолжил он, глядя на меня с насмешливым прищуром. – У нас тут есть два пути решения проблемы.
Я закрыла глаза, стараясь заблокировать его голос, его слова, но они всё равно проникали в сознание, с каждым звуком прижимая меня всё глубже к ледяной реальности.
– Первый – тебя переодевает твой друг.
Я зажмурилась сильнее.
– Второй… – он сделал паузу, давая мне осознать смысл его слов. – Я сейчас разрезаю верёвки, снимаю пластырь, и ты, будучи милой девочкой, переодеваешься сама. В сухое и чистое. Под нашим бдительным контролем.
Моё дыхание сбилось, в груди забурлила тошнота.
– Что выберешь?
Я смотрела прямо на него совершенно беспомощная, совершенно одеревеневшая от страха и холода.
– Хорошо. Слушай внимательно: попытаешься наделать глупостей – пожалеешь, попытаешься напасть – пожалеешь, попытаешься убежать…. Ну ты поняла. Я разрезаю веревки, – с этими словами он действительно разрезал то, что держало мои руки, а после, не особо церемонясь сорвал пластырь со рта.
Я не кричала. Просто со всего размаха, невзирая на боль в затёкших руках, ударила его в челюсть, как учили на тренингах по самообороне. В этот момент мне было всё равно, что будет дальше. Всё равно, что я слабее, что почти беспомощна. Я хотела ударить, показать, что не сломлена, что они не получат полного контроля.
Лысая голова Василия резко дёрнулась назад. На секунду мне показалось, что он не удержится на ногах, но он лишь отшатнулся, зло выдохнул сквозь стиснутые зубы. Я вскочила, в панике бросаясь прочь, но тут же осознала свою ошибку.
Удар был стремительным и безжалостным.
Мощный, точный, без тени колебания. Ладонь Василия с силой врезалась в моё лицо, отбросив назад. Перед глазами вспыхнули искры, а в голове взорвалась боль, такая острая, что на мгновение я перестала ощущать всё вокруг.
Меня швырнуло на кровать, лицом вниз. Запястья болезненно выкрутились, грудь судорожно сжалась, выбивая из лёгких воздух. Единственное, что я чувствовала в этот момент – это оглушительная, почти невыносимая боль.
– Я предупреждал, – раздался над головой ровный, полный спокойствия голос.
Не сразу, но я смогла повернуть голову. Сквозь затуманенный взгляд, сквозь слёзы, которые уже не поддавались контролю, первое, что я увидела – белое, как мел, лицо Роменского.
Он сидел, не шевелясь. Лицо его было застывшим, губы плотно сжаты, а взгляд... В его тёмных глазах не было злости, не было удовлетворения. Но было напряжение. Как будто он сдерживал себя.
Он не подошёл. Не сказал ни слова.
А Василий потирал ребро ладони, ухмыляясь криво, самодовольно, словно это был всего лишь рабочий момент, ничего личного.
– Переодевайся, – абсолютно спокойно, без эмоций повторил он. – Или ещё один урок преподать?
Я сглотнула, пытаясь совладать с дрожью, с рвущимся наружу рыданием, с ощущением беспомощности, которое с каждой секундой впивалось в меня всё глубже.
Дрожащими руками взялась за принесённую одежду – мягкую хлопковую рубашку и такие же брюки – новые и дорогие, уютные, почти домашние, как издевка, как ложное обещание тепла и безопасности там, где их не могло быть.
Задыхаясь, не сдерживая катившихся слёз, сгорбившись на кровати, начала стягивать с себя мокрую одежду.
Роменский резко отвёл взгляд в сторону. Не шевельнулся, не посмотрел.
А Василий… Василий наблюдал. Не с интересом, не с хищной улыбкой, но и без отвращения, спокойно, безо всяких эмоций.
Быстро натянуло сухое, обнимая себя за плечи.
– Молодец, – кивнул Василий. – Быстро учишься. Так, времени четыре утра. Сейчас я поставлю тебе дозу снотворного – будешь спать до завтра. Никто тебя не тронет и пальцем, если будешь слушаться. Поняла?
Ничего не оставалось делать, как молча кивнуть. Я только зашипела от боли, когда острая игла впилась в тонкую кожу, но Василий действовал быстро, точно и профессионально. Через пару минут голова моя потяжелела, веки словно налились свинцом. Последнее, что запомнила, как лысый Василий подхватил меня и быстро и аккуратно уложил на мягкую подушку, накрывая одеялом
36
Проснувшись, даже не сразу поняла где нахожусь. В комнате стояла почти звенящая тишина, прерываемая только тихими трелями птиц за окном. Из-за зашторенных темными занавесками окон на пол падали тонкие косые лучи яркого солнца, которые дали понять, что пришло утро, а может и день. Открыв глаза, я несколько мгновений судорожно пыталась понять, где я, что со мной, а после навалились тяжелые, ужасающие воспоминания о минувшем вечере и ночи. Грубый голос. Удар по лицу, обжигающий кожу. Связанное тело. Тёплая, уютная одежда, ставшая символом ужаса и унижения.
Я судорожно втянула воздух, сердце дёрнулось, забилось в груди неровно, рвано.
Словно отталкивая всё это, сжалась в тугой, дрожащий комок под одеялом, пряча лицо, натягивая ткань до самого подбородка, будто она могла защитить, укрыть, сделать невидимой.
А потом, не выдержав, тихо завыла.
От ужаса. От безнадёги. От осознания, что всё это не сон.
Минута текла за минутой, но ничего не происходило. Я лежала на широкой, удобной кровати, окружённая звенящей тишиной, и, казалось, мир замер, будто мои похитители просто забыли обо мне. Не было ни голосов, ни шагов за дверью, ни намёка на движение в доме.
Когда поток слёз наконец иссяк, оставив после себя только воспалённые глаза, горький привкус в горле и тупую головную боль, я всё-таки заставила себя сесть и оглянуться.
Как и вечером, комната показалась на удивление уютной – слишком уютной для тюрьмы. Обстановка была минималистичной: только кровать, на которой я лежала, широкая, с дорогим анатомическим матрасом, кресло в углу у окна и низкий плетеный столик у кровати. На нем стояла жестяная кружка с водой, рядом – вторая, наполненная едва теплым кофе, который, судя по всему, принесли давно. На деревянной подставке лежал упакованный круассан. Ни большого стола, ни тумбочки, ни даже шкафа здесь не было. Всё выглядело так, словно эту комнату подготовили специально для меня – но не как для пленницы, а как для… гостьи?
Я сглотнула, обхватив себя за плечи, пытаясь отогнать нарастающую панику.
Постельное бельё оказалось новым, чистым, дорогим, пахло лёгким лавандовым ароматом, словно его только что достали из упаковки. Поверх одеяла меня кто-то укрыл ещё и пледом.
От этого осознания внутри будто что-то резко оборвалось.
Пока я спала, кто-то заходил сюда, принес кофе и плед.
Замерла, чувствуя, как холодок пробежался по позвоночнику.
Сердце заколотилось быстрее, в голове вспыхнула страшная догадка, от которой меня тут же кинуло в озноб. Паника с новой силой захлестнула грудь, дыхание стало рваным, прерывистым.
Но я заставила себя остановиться. Заставила не поддаваться панике, а сосредоточиться на ощущениях. Прислушалась к своему телу, к каждой клеточке, к каждому сигналу, которое оно могло мне дать.
Кроме боли в лице – там, где вчера ударил Василий – и жжения на запястьях от натёртых верёвкой ссадин, не было ничего. Ни ломоты в мышцах, ни странных следов, ни ощущения, что со мной сделали что-то…ещё.
Я сглотнула, кутаясь в одеяло, стараясь успокоится.
Осторожно опустив босые ноги на теплый, приятный деревянный пол, ощутила легкий сквозняк. Взгляд скользнул по комнате, и я заметила, как на одном из окон занавески едва заметно трепетали от ветра. Именно через это окно доносились приглушенные звуки с улицы.
Старясь ступать почти бесшумно, подошла к окну и чуть приоткрыла занавески, сердце на секунду дернулось от радости – если окно открыто, то можно и сбежать. Но радость угасла так же быстро, как и появилась – на окнах стояли серьезные металлические решетки. Я могла открыть окно нараспашку, но вот пролезь через него точно не смогла бы.
Закрыла глаза, прислонившись спиной к деревянной стене.
Внезапно с улицы до меня долетел потрясающий аромат жарящегося на углях мяса, настолько яркий, настолько аппетитный, что я едва не застонала от неожиданного голода. В животе громко заурчало, рот мгновенно наполнился слюной. Машинально провела языком по губам, поняв, что последний раз ела больше двенадцати часов назад.
Но дело было не только в голоде.
Этот запах был… неправильным. Не то чтобы он не принадлежал этому месту – он не принадлежалмоему миру.
Голова закружилась от воспоминаний.
Август. Тёплый, душный, золотистый.
Папа и мама, бабушка, с охапками свежей зелени, накрывающая на стол. Весёлый смех, звонкие крики. Дашка и Лена, визжащие от восторга, брызгающие друг на друга водой из садового шланга. Запах мяса, дымок, поднимающийся над мангалом.
Да, тогда я ела шашлыки в последний раз – в тот счастливый, беззаботный август, когда всё ещё было просто, когда я жила в мире, где не существовало ни похищений, ни боли, ни страха. Где были только семья, друзья, тёплые вечера и запах дыма от костра.
В Центре питание было строгим, сбалансированным, рационально выверенным. Особенно Ирина тщательно следила за моим рационом, когда я неожиданно начала стремительно набирать вес. Никаких жареных блюд, ничего вредного, никакого лишнего сахара или соли – только полезные, проверенные продукты, которые должны были поддерживать организм в идеальном состоянии.
Осторожно коснулась занавески, на этот раз не только из-за сквозняка, а с намерением разглядеть больше. Приподняла ткань чуть выше и замерла, наблюдая за видом за окном.
Передо мной открылся довольно большой сад, но его состояние сразу бросалось в глаза. Он не был аккуратным, ухоженным, выверенным, как те, что я видела в журналах или фильмах. Напротив – сад выглядел почти диким, запущенным, будто здесь никто не занимался растениями уже долгие годы. Деревья росли хаотично, разбрасывая свои ветви в разных направлениях, кусты разрастались свободно, не ограниченные ни бордюрами, ни чьей-либо заботой. Среди всего этого буйства кое-где проглядывались цветущие клумбы – словно кто-то когда-то пытался привести сад в порядок, но потом просто оставил его на волю природы.
За садом угадывалась небольшая еловая роща, густая и тёмная, её кроны смыкались воедино, создавая впечатление естественного барьера. Однако заборов или каких-либо иных преград я не увидела. На секунду внутри вспыхнула слабая искра надежды – если нет ограждений, значит, в теории, можно выбраться. Если бы только я могла…
Но самым неожиданным оказалось другое. Немного подальше от меня, в добротной, но нуждающейся в легком ремонте беседке стоял мужчина в легкой футболке и серых спортивных штанах и жарил то самое мясо от одного запаха от которого у меня снова закружилась голова. Он стоял ко мне в пол оборота, и я отлично разглядела точенный профиль лица Роменского. Он двигался размеренно, спокойно, переворачивая шампуры, не спеша, как будто находился у себя дома, наслаждаясь обычным субботним вечером.
Я резко отпрянула от окна, испугавшись, что он почувствует мой взгляд. Сердце бешено застучало о ребра. Через минуты три, восстановив дыхание, я снова осторожно выглянула в окно.
Теперь он стоял спиной ко мне, навалившись на перила. Лица я разглядеть не могла, но вся его поза была спокойной, почти расслабленной. Этот человек, растоптавший мою жизнь, сейчас просто отдыхал!
Меня снова охватил озноб. Задернув занавеску, я прошлепала к кровати и снова забралась под одеяло, дрожа всем телом, как осиновый лист. Обыденность картины за окном показалась мне какой-то сюрреалистичной, ненормальной, как и все в моей жизни.
Однако на этот раз долго лежать мне не дали.
Послышался легкий скрип ключа в замке, и двери комнаты распахнулись. На пороге стоял Василий, быстро оббежавший комнату глазами.
Я инстинктивно сжалась в комочек и постаралась почти отползти от него в дальний угол кровати. От страха потемнело в глазах.
Он же молча прикрыл за собой дверь, пододвинул кресло ближе и сел, глядя на меня своими острыми, цепкими глазами.
– Проснулась? Это хорошо, голубка. Надеюсь, наконец-то выспалась….сон, в твоем случае -одно из самых важных составляющих.
От его голоса, спокойного, доброжелательного, но при этом ледяного, у меня внутри всё сжалось в паническом комке. Он говорил ровно, без лишних эмоций, но именно эта контролируемая, хладнокровная манера заставляла дрожь пробегать по телу сильнее, чем если бы он кричал или угрожал.
– Итак, – его голос был таким же ровным, почти ленивым, как будто он не беседовал с пленницей, а раздавал какие-то бытовые указания. – Судя по всему, сейчас ты меня услышишь лучше, чем вчера, поэтому поясняю правила. Дважды повторять не стану – запоминай с первого раза.
Я вцепилась пальцами в покрывало, стараясь сосредоточиться на дыхании, на чём-то конкретном, чтобы не поддаться нахлынувшему страху.
– Никто здесь тебя и пальцем не тронет… если будешь слушаться. Поняла?
Я начала мысленно повторять медитативную технику, которой нас обучали в Центре, медленно считая вдохи и выдохи. Это было моё единственное оружие, моя единственная возможность удержаться на грани, не сорваться в хаос паники.
– Не поняла… – его голос изменился, стал раздражённо-тяжёлым, а в следующий момент меня резко схватили за шкирку, словно котёнка, дёрнув вверх, приподнимая с кровати.
Я вскрикнула, инстинктивно вцепившись пальцами в его запястье, но его хватка была железной, не оставляя мне даже шанса вырваться. Сердце заколотилось в бешеном ритме, дыхание сбилось. Я ощутила, как под его пальцами напряглась кожа на шее, холодный страх пронзил позвоночник.
А затем, также резко, он отпустил меня, и я тяжело осела обратно на кровать.
– Повторяю ещё раз: правил ты нарушать не будешь, ясно?
Я всё ещё ощущала на себе его хватку, словно от неё остались невидимые ожоги. Горло перехватило, дрожь пробежала по телу, но я быстро кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Вот и умница, – его голос снова стал спокойным, почти учтивым, как будто ничего не произошло.
Я тяжело сглотнула, ощущая, как страх впивается в рёбра, сжимая лёгкие, как холодная змея.
– Значит так, – продолжил он, по-прежнему невозмутимо, будто всё происходящее было частью какого-то чётко выверенного плана. – Если я с тобой разговариваю, ты мне отвечаешь. Поняла?
Я снова закивала.
– Хорошо. Попытаешься сбежать – пожалеешь. Попытаешься что-то с собой сделать – пожалеешь, попытаешься причинить вред мне…. Ну ты поняла. Да?
– Д…да, – губы плохо меня слушались, но спорить с этим человеком было равносильно самоубийству.
– Вот и ладненько. Основные правила ты усвоила. Теперь поднимайся, пойдем обедать.
– К…куда? – тупо спросила я, продолжая трястись.
– На веранде поедим, – спокойно, безо всякой агрессии ответил он. -День хороший, теплый. Тебе нужен свежий воздух, а то вся синяя – краше в гроб кладут. Идешь?
Он поднялся с кресла и выжидательно посмотрел на меня, заставляя подняться на ноги.
– М… мне надо…. – я никак не могла совладать с ознобом и дрожью.
– Знаю, – кивнул он, – сейчас провожу. В уборной розовое полотенце – для тебя, там же есть и зубная щетка. Двери на защелку не закрываешь. Увижу, что заперлась – дверь взломаю, а умываться и гадить будешь в комнате в горшок, поняла?
Он открыл дверь комнаты, небрежным жестом указывая мне выход, и терпеливо ждал, пока я поднимусь. Я медлила, но понимала, что сопротивляться бессмысленно, и, с трудом взяв себя в руки, вышла в узкий коридор. Он был простым, без излишеств, отделанный деревом, с тёмными дверями по обе стороны.
С одной стороны коридор выводил в просторную кухню, откуда уже доносился слабый аромат кофе и чего-то хлебного, с другой – в небольшую, но чистую уборную. Я замешкалась, ожидая, что он пойдёт следом, но Василий остался снаружи, наблюдая за мной с безмятежным выражением лица.
Двери я не закрыла, понимая, что это бесполезно, просто прикрыла, стараясь хоть как-то прийти в себя. Быстро умылась, стирая с лица остатки слез, глянула в зеркало и поразилась своей бледности – почти прозрачности. На стене действительно висели полотенца, как и сказал Василий. Но одно из них, большое, пушистое, розового цвета, было совершенно новым.
Я машинально потянулась к нему, провела пальцами по мягкой ткани. Оно пахло свежестью, ни разу не было использовано, и, что самое странное, выглядело так, будто было куплено специальнодля меня. На стеллаже около зеркала стояли дорогие средства ухода. Пенка для умывания, женский крем для лица, даже специальная расчёска с натуральной щетиной. Всё идеально новое, всё известных брендов, дорогое и качественное, ни один из этих предметов не выглядел случайным.
Закрыла глаза, выравнивая дыхание, как учил Макс, а после поняла – ни к одному из этих средств не прикоснусь.
В двери легонько постучали, показывая, что пора выходить. Не испытывая терпение моего проводника, я поспешно вышла из ванной и последовала за ним на залитую теплым солнечным светом веранду, где уже ожидал накрытый стол, с тем самым мясом, аромат которого я почуяла из своей комнаты.
Роменский ждал нас на веранде, молча глядя в сторону дальнего леса. Он опирался локтями на высокие перила, слегка склонив голову, и выглядел так, будто был погружён в собственные мысли. Солнечный свет выхватывал отдельные пряди из его тёмных волос, но даже в этой тёплой обстановке он казался отстранённым, чужим.
При виде него внутри меня снова всё сжалось, ступор накрыл с новой силой. Но Василий мягким, но уверенным движением подтолкнул меня к столу, заставляя сесть. Я села механически, не осознавая даже , как двигаюсь.
Передо мной тут же появилась тарелка.
Запах еды резко ударил в нос, напоминая, насколько я голодна. На тарелке лежали куски сочного, свежеприготовленного мяса, аккуратно нарезанные на небольшие дольки, свежая зелень и ломтики овощей. Всё выглядело так, будто кто-то позаботился не только о вкусе, но и о том, чтобы еда выглядела аппетитно.
Роменский сел напротив, не говоря ни слова.
Я украдкой взглянула на него и снова удивилась. В его лице читалась усталость, даже лёгкая бледность. Он выглядел замкнутым, хмурым, но не было в нём ни триумфа, ни злорадства. Молча кивнул мне, здороваясь, и положил себе мяса.
Василий сел между нами, как бы огораживая нас друг от друга, положил еды и быстро приступил к обеду, раньше остальных.
Я опустила глаза на стол и обнаружила, что вместо столовых приборов передо мной лежит только ложка. Ни ножа, ни вилки мне не дали. Глаза заволокло жгучими слезами унижения.
