Текст книги "Территория сердца (СИ)"

Автор книги: Весела Костадинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Это что, вертолёт? – шепнула я, сердце учащённо забилось, смешивая надежду с тревогой.

– Похоже на то…. Паша, – окликнул он дремлющего парня. – Где ракетница?

Мало что соображая, тот порылся в наших запасах и передал ракетницу нам.

– Три ракеты, мышка. Давай помолимся об удаче, – он быстро выстрелил вверх. Первая ракета устремилась в чёрное ночное небо, взлетая с ярким свистом и разрывая тишину, оставленную бурей. Взметнувшись, она вспыхнула, разбрасывая красный свет над лесом, на мгновение освещая всё вокруг.

Мы все замерли, вслушиваясь в ночную тишину, надеясь, что этот свет будет замечен.

По началу казалось, что это всего лишь игра нашего воображения – ракета взлетела, озарив небо на мгновение, и быстро погасла, как начинала гаснуть наша надежда. Я прислушивалась, но тишина вновь захватила пространство вокруг нас. Сердце сжалось от разочарования, и я уже начала думать, что звук был лишь плодом нашего отчаяния.

Но через несколько секунд стало ясно – это был не сон. Гул мотора становился всё ближе и отчётливей, хотя вертолёт ещё был далеко. Волнение снова охватило меня, но на этот раз вместе с осторожной надеждой.

Саша досчитал до пятнадцати и выпустил вторую ракету. Она рванула в чёрное небо, снова рассекая его ярким светом, разливаясь алым заревом. Мы все замерли, вслушиваясь, как звук вертолёта нарастал, заполняя собой ночной воздух. Ещё несколько томительных минут – и внезапно яркие лучи прожекторов ослепили нас, прорезав темноту, как нож. Вертолёт пронёсся над нашими головами, готовясь к посадке. Воздушный поток, поднятый его лопастями, хлестал по лицам, но это было уже не важно. Мы встретили его свет с полными надежды глазами.

Вертолет приземлился на той же поляне, где потерпел крушение наш. Я и Паша, ориентируясь на яркий свет, вышли на опушку, маша руками. Дальше события замелькали как во сне. К нам бежали сотрудники скорой и МЧС, задавали какие-то вопросы. Но их слова для меня сливались в единый многоголосый шум. Михаила осторожно и бережно переложили на носилки. С ним обращались с особой осторожностью, каждый шаг был продуман, чтобы не причинить ему лишней боли. Саша, несмотря на собственные травмы, отказался от носилок. Он шёл сам, опираясь на плечо одного из мужчин, его лицо оставалось бледным, но в глазах всё ещё горел тот же огонь, который не угасал всё это время. Он хромал, но двигался уверенно, крепко сжимая мою руку, как будто даже сейчас не мог отпустить.

Мои ноги двигались автоматически, почти не чувствуя земли под собой. Я смотрела на лица спасателей, на шум вертолёта, на огни – и всё это казалось одновременно таким реальным и нереальным. Паша держался рядом, тоже молча, его глаза всё ещё блестели от переутомления, но внутри нас обоих начинало тлеть осознание – мы выжили.

Один из медиков подхватил меня под руку, осторожно заглядывая в глаза:

– Вы как? Держитесь? – спросил он, пытаясь понять, насколько я в порядке.

Я кивнула, хотя понимала, что усталость накрывала меня с головой. Слова не выходили из горла, но внутри медленно оседала мысль, что мы наконец-то в безопасности.

В вертолет сначала подняли Михаила, потом Сашу, следом меня и Павла. Уложили на носилки уже всех четверых, заботливо укрывая одеялами. Я лежала в тепле и относительной безопасности, а самой было жутко холодно – Саши рядом не было. Точнее он был рядом, протяни руку и коснись, но я не могла прижаться к нему.

Вертолёт гудел, ритмично напоминая о том, что теперь мы возвращаемся в мир, к спасению, но этот звук не мог заглушить то, что я услышала рядом – тихий, подавленный плач. Павел. Он, наконец, позволил себе разрядиться, выпустить накопленные страхи и напряжение. Я только сейчас осознала, насколько тяжело ему пришлось.

Но в этот момент не было места ни презрению, ни осуждению, ни даже раздражению. Я чувствовала только благодарность и уважение к этому парню. Он, хоть и был, казалось, слабее всех нас, оказался тем, кто несколько раз спасал наши жизни. Без него я бы не справилась. Одна я бы не смогла пройти через всё это.

– Паш, – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и тепло и подняла вверх большой палец.

Он посмотрел на меня, сквозь слёзы едва заметно кивнув, но продолжал плакать, не в силах сдерживать накопившееся напряжение.

30

Нас везли сразу в Иркутск. Вертолёт приземлился, и нас тут же перегрузили в машины скорой помощи, направив в областную больницу. Я пыталась что-то спросить, попыталась подняться на ноги, но в скорой мне быстро поставили капельницу. Веки стали тяжелеть, и прежде чем я успела осознать происходящее, сознание погасло.

Восприятие возвращалось медленно, словно я вновь переживала кошмар. Мне привиделось окровавленное лицо Саши, склонённое надо мной, как в тот страшный момент после крушения. В ужасе я вскрикнула и резко открыла глаза.  К ни го ед . нет

Яркий солнечный свет заливал пол небольшой палаты, свет, который казался слишком мирным и спокойным после всего пережитого. Палата была одноместной, оборудованной по последнему слову техники. В углу, в кресле, сидела женщина. Сначала я не узнала её – её лицо показалось мне измученным, постаревшим, словно она тоже прошла через свою собственную битву.

– Алла Викторовна! – выдохнула я, внезапно осознав, кто это.

Она подняла на меня взгляд, в её глазах было что-то, чего я раньше не видела – усталость, боль, страх, облегчение, радость.

– Доченька, – она шагнула ко мне и обняла. Крепко, но осторожно. – Родная моя девочка! – По впавшим щекам катились крупные слезы.

– Я в порядке, в порядке, – шептала я, обнимая ее в ответ, гладя по спине и вздрагивающим плечам. – Алла Викторовна, как Саша?

– Он в порядке, родная моя, в порядке. Это тебя хорошо покалечило.

– В смысле? Я даже на своих двоих в вертолет села.

Алла Викторовна опустилась на край кровати, глядя на меня внимательно, словно боясь снова потерять, зажимая рот рукой.

– Да, ты сильная, – сказала она, беря меня за руку. – Малышка моя, у тебя серьезная черепно-мозговая травма, сломаны четыре ребра, повреждена тазовая кость.

Её слова словно не сразу доходили до меня, как будто я слышала их сквозь туман. Я моргнула, пытаясь осознать всё, что она только что сказала. В голове всё ещё роились воспоминания о том, как я сама шла, как мы боролись за выживание. Казалось, невозможным, что моё тело вынесло всё это в таком состоянии.

– Но… как я вообще могла ходить? – выдохнула я, пытаясь понять, как я не рухнула в тайге с такими травмами.

Алла Викторовна сжала мою руку крепче.

– Ты была на адреналине, родная. На чистом адреналине. Это и помогло тебе. Но сейчас, когда напряжение спало, всё вышло наружу. Тебя сразу перевезли в операционную, как только доставили сюда.

Я молча смотрела на неё, чувствуя, как внутри всё опустошается. Сил больше не оставалось, но было одно, что всё ещё держало меня.

– Саша… он знает? – прошептала я.

Алла кивнула, её глаза снова наполнились слезами.

– Он знает, и он здесь. Тебя три дня держали в искусственной коме. Потом на седативных. Только вчера перевели в палату. Он…. Он… Зара, он три раза в обморок падал, – продолжила она, её голос едва дрожал, словно она и сама до конца не могла поверить в это. – Но всё равно рвался к тебе, несмотря на то, что сам еле держался на ногах. Врачи буквально оттаскивали его от твоей палаты, но он каждый раз вставал и снова шёл.

Я попыталась глубже вздохнуть, но резкая боль в груди напомнила о сломанных рёбрах. Мысли снова вернулись к Саше.

– С ним что?

– Нога… – она сделала паузу, вздохнув. – Колено сильно повреждено, и врачи не уверены, что он сможет ходить, как раньше. Он ведь, как и ты, на одном адреналине ходил… Как вообще двигался не понятно. Придётся проходить долгое восстановление. Рука тоже сломана в двух местах. А вот плечо… – она прикусила губу. – Там ситуация хуже, но воспаление удалось остановить, благодаря антибиотикам. Без них было бы намного хуже. Ну и по мелочи: сломанное ребро, ссадины, сотрясение, чуток скальп сняло с него.

– Остальные как?

– Парнишка самый целый оказался, хоть и у него полный набор ушибов, ну и воспаление легких, до сих пор с капельницей из антибиотиков ходит. А вот Миша…. Чудо, что вообще выжил. Ноги перебиты, одна вообще в крошку. Ее ампутировали, Зара….

Мир, казалось, остановился на мгновение. Я смотрела на Аллу Викторовну, пытаясь осознать её слова. Чувство боли за Михаила пронзило меня, как острый нож. Нога… ампутирована. Я не могла представить себе, что это значит для него, для человека, который был таким сильным, чьи шутки на грани фола не раз спасали ситуацию.

– Но он жив? – шёпотом спросила я, едва сдерживая слёзы.

Алла кивнула, смахнув слёзы с уголков глаз.

– Да, он жив. И борется. Шансы высокие. Зара…. Вы с Павлом…. Вы чудо совершили….

Я устало закрыла глаза.

– Зара, Влад здесь, – голос Аллы был мягким, но отчётливо слышимым. – Он ночует в больнице, мечется между твоей палатой и палатой Саши… Позвать его?

Я открыла глаза, но, чувствуя слабость, тихо ответила:

– Сил нет… вообще.

Алла наклонилась ближе, заботливо коснувшись моей руки.

– Отдохни, родная, – прошептала она. – Он подождёт. Тебе нужно восстановить силы.

Но сколько времени занимало восстановление никто мне сказать не мог. Я спала, просыпалась, что-то ела, снова засыпала. Алла, похоже, не отходила от меня ни на шаг, помогая даже добраться до туалета. Когда я в первый раз увидела себя в зеркале и завыла в голос, она тут же оказалась рядом.

– Тихо, солнышко, тихо… Это всё пройдёт, – её голос был мягким, но уверенным. – Шрам на лбу уберём, а волосы снова отрастут, их только убрали, чтобы сделать операцию. Ты ещё будешь красивой, родная.

Половина моей головы была выбрита до кожи, на ней красовался алый шрам, покрытый щедрым слоем зелёнки. Взгляд скользнул по лбу – ещё один, более тонкий, но заметный шрам пересекал его, напоминая о том, что я явно сильно приложилась при падении. Синяки под глазами придавали мне вид человека, которого избивали, как боксерскую грушу. Это было похоже на кошмар, но я не могла проснуться.

– Алла Викторовна… – простонала я, прикрыв лицо руками, стараясь спрятаться от своего отражения. Она тихо гладила меня по спине, не переставая успокаивать.

– Малышка моя, ты справишься. Это временно, всё заживёт, – шептала она. – Ты сильная, мы пройдём через это вместе.

Я слушала её слова, пытаясь поверить в них, но внутри всё ещё бушевал страх. Страх того, что я никогда не буду прежней. И ещё больший страх, что любой, кто меня увидит, испытает не просто отвращение, но ещё хуже – жалость. Я уже не просто «серая мышка», я стала сильно пожёванной серой мышкой. Это чувство не отпускало, как бы Алла ни пыталась меня поддержать. В итоге, успокоить меня смогли только лекарства.

Неделю я не выходила из палаты и никого, кроме Аллы, видеть не хотела. Это было моё убежище, моё укрытие от мира. Почти каждый день звонила сиделке отца, спрашивая о его состоянии. Алла, по моей просьбе, отправила перевод для него. Я уже планировала своё возвращение в Красновишерск, как только смогу встать на ноги. Вся эта история с Москвой, с её яркими огнями и обещаниями, была для меня исчерпана. Я была сыта по горло всем этим.

Я мечтала вернуться домой, к отцу. Хотела ухаживать за ним сама, обеспечить ему достойную жизнь, даже если его разум был где-то далеко, вне досягаемости. Он любил меня, я знала это. Но потеря мамы оказалась для него слишком сильным ударом. Тот шок, который парализовал его, сломал его душу и оставил раненым на долгие годы.

Теперь я поняла его лучше. В то краткое мгновение, когда я думала, что Саша умер… боль разорвала, разрушила меня изнутри, лишила разума. Мне казалось, что я умерла вместе с ним. Отец… он прошел через это. Я больше не могла винить его – не всем удается пережить эту боль.

– Зара, – в палату вошла Алла, её голос был полон смеси раздражения и заботы. – Ты долго ещё будешь хернёй страдать? – Она прищурилась, скрестив руки на груди. – Ещё немного, и я психану, спущу мужиков с поводка, а ты сама с ними разбирайся.

– Что? – я отвернулась от окна. – Вы сейчас о чем, Алла Викторовна?

– Так, заканчивай мне выкать и по отчеству величать! – резко перебила она, прищурившись ещё сильнее. – Я тут тебя на горшок водила, а ты мне всё ещё выкаешь. Это раз. А второе – если эти кони разнесут половину больницы, ты сама виновата! – Алла вздохнула, но в её голосе была твёрдость. – Ладно, день пострадала, ладно два, но неделю! Ты что, в монастырь часом не собралась?

Я не сдержала смешок, понимая, что она пытается вывести меня из этого состояния. Её прямолинейность всегда пробивала любые стены.

– Не думала ещё об этом, – пробормотала я, пытаясь отвлечься от навалившейся тяжести.

– Ну и слава богу, – проворчала Алла, подходя ближе и присаживаясь на край кровати. Её глаза оставались мягкими, но голос не терпел возражений. – Слушай, я понимаю, тебе тяжело. Но знаешь, что я тебе скажу? Ты не одна. Здесь Влад, Саша… ты как думаешь, они просто так тут крутятся? – Она приподняла бровь, словно бросая вызов моему отшельничеству. – Они тебе нужны. И ты им нужна. Так что собери себя в кучу.

Алла вздохнула.

– Да ещё этот… Паша… – добавила она, качая головой. – Они с Владом скоро друг друга прибьют, честное слово. Вчера ругались так, что я думала, кто-то из них в окно вылетит птеродактилем. А папочка Паши – генерал, мля, сходит с ума от всего этого. Если так пойдёт дальше, мы тут устроим военные манёвры прямо в больнице. А Ирка, стерва, словно специально приезжает чисто на поржать над этим цирком с лампасами!

– Алла Викторовна… – начала я, но она тут же покачала головой.

– Сколько можно, говорю же, зови просто Алла. – Она выдохнула, взглянув на меня с мягкой улыбкой. – Они все ждут, когда ты перестанешь прятаться. Особенно Саша.

Саша… Я почувствовала, как моё сердце сжимается от его имени. Рука невольно потянулась к обритой голове, нащупав шершавую линию шрама. Я пыталась представить, как он меня увидит теперь. Увидит ли он всё то, что вижу я?

Алла, заметив моё движение, только вздохнула:

– Ну хочешь, я тебе шапочку подарю? – устало предложила она. – Красивую. Из фольги. Глядя на неё, про тебя слегка подзабудут.

Я не сдержала смешка. Алла всегда умела выбить меня из мыслей, которые угнетали. Она знала, как подбодрить, даже в самых тяжёлых моментах.

– Да, наверное, подойдёт, – ответила я, с трудом улыбнувшись. – Все лучше, чем… это….

– Что это, Зара? Шрам? Волосы? Скажи, ты от меня много жалости или отвращения видишь?

Её вопрос ударил прямо в цель. Я опустила глаза, ощущая, как внутри всё сжалось. Нет, от Аллы я не видела ни жалости, ни отвращения. Только заботу и поддержку. Но страх того, что другие могут так чувствовать, словно парализовал меня.

– Нет, – прошептала я, не поднимая взгляда. – Но ты не все остальные… Ты любишь меня… я тебе как дочь.

Я не смогла сдержать улыбку, хотя глаза всё ещё были опущены.

– Не как, а дочь, – сказала Алла, мягко, но с твёрдостью. – Напоминаю, мышонок, я тебе одежду и бельё покупала, помогала мыться. Но это не суть. Ключевое – я люблю тебя. Сильно люблю.

Она замолчала на мгновение, давая мне переварить её слова.

– И Влад любит, – продолжила она. – Он вообще почти к тебе переехал, пока тебя не было – скучал. Ходил и ныл, что надо было ему поехать с вами. На корпоративе сидел с таким лицом, что к нему даже пьяные бухгалтера побоялись подойти. Кстати, аренду тоже оплатил за ваш кошачий домик. Он не мог оставить всё это без внимания. А Паша… – Алла усмехнулась, качая головой. – Не знаю, что ты с ним сделала, но, когда он отцу о тебе рассказал, тот сначала орал на всю больницу, что тебя посадит, а потом, что представит к награде.

– Правда? – я подняла взгляд, и улыбка немного окрепла.

– Ирка, между прочим, каждый день в больницу пироги таскает, – продолжала Алла. – Видимо, они там в лабораториях их по очереди пекут. Представляешь Жору у плиты? – Она посмотрела на смеющуюся меня, глаза её смягчились. – Понимаешь, о чём я? Они все любят и уважают тебя. Все.

– Ну и Саша…. Зара, может хватит, а? Ты четыре месяца мужика наизнанку выворачиваешь. Может достаточно?

– Алла….

– Я 65 лет Алла! Что он еще должен сделать, чтоб ты поверила ему? Он скоро на луну выть начнет от тоски, а ты тут сопли распустила и себя жалеешь. Его пожалей, а? Ему это нужнее….

– Но… – попыталась я возразить, но Алла уже не собиралась слушать оправданий.

– Нет никаких «но», – жёстко, но мягко сказала она, её взгляд оставался твёрдым. – Пора перестать прятаться и наконец выйти из этого кокона. Саша любит тебя. И ты это знаешь. Достаточно, Зара. Не разочаровывай меня. У тебя есть ночь, чтобы подумать над моими словами!

Ночь. С одной стороны много, с другой – ничтожно мало. Я крутилась с бока на бок, вспоминая, что произошло за четыре месяца. А сон все не шел.

Я вспомнила, как ворвалась в приемную Влада с требованием пояснить, почему меня не взяли на работу, вспомнила первую встречу с Сашей и Владом, помнила, как напугал меня Саша, как я почувствовала себя песчинкой, которую он легко может раздавить. Помнила свое недоверие, свою ревность, свою обиду, свое обучение. Острые слова между нами, и мягкие моменты понимания. Прикосновения, поцелуи. Слова любви.

Саше пришлось бороться со мной, с моими страхами и сомнениями, с моими стенами. И всё это время он не отступал. Он был рядом, даже когда я хотела оттолкнуть его. Теперь, когда я лежала в тишине, эти воспоминания стучали в моё сердце, заставляя меня задуматься: Сколько ещё он сможет ждать?

Тихо встала с кровати, накинула легкий халат и выскользнула из палаты. Шла по коридору легко и тихо, стараясь не привлекать внимание сонного персонала. Поворот, еще один.

Я знала номер его палаты, знала, что он все еще под наблюдением врачей.

Я осторожно приоткрыла дверь, едва заметно. Свет в палате был включён, несмотря на поздний час. Внутри было тихо, и я увидела Сашу – он сидел на кровати, облокотившись на подушку, погружённый в свои мысли. Он выглядел усталым, с тенью боли на лице, но его взгляд был сосредоточен на чём-то невидимом, далёком, и даже не обратил внимания на дверь.

Я бесшумно проскользнула внутрь.

– Саш… – позвала не смело, тихо, не смея подходить близко, чтобы он не сразу разглядел, что со мной произошло.

Он медленно поднял взгляд, словно возвращаясь из далёкого мира, и его глаза встретились с моими. Я замерла, ожидая его реакции, не зная, что увижу в его взгляде – страх, жалость или что-то ещё. Но вместо этого в его глазах отразилось удивление, а затем бесконечная любовь.

– Лучик… – прошептал он, и я увидела, как его лицо расслабилось, как будто весь груз, который он несёт последние месяцы, на мгновение ослаб. Одним движением он поднялся с кровати и оказался около меня, даже не обратив внимания на костыли, стоящие рядом. Не дожидаясь разрешения обнял, прижимая. – Мышка моя. Мышонок.

Я закрыла глаза, чувствуя тепло его тела, которое, казалось, затопило всё вокруг. На мгновение все страхи и сомнения отступили, оставив только нас двоих в этой палате, в этом тепле, которое, несмотря на всё, продолжало нас связывать.

– Я здесь, – прошептала я, прижимаясь к нему, наконец понимая, что этот момент – именно то, чего я боялась и чего хотела. – Прости меня…. Я такая дура…

Его губы не спрашивали разрешения – они требовали, и я отвечала с той же силой, не собираясь отказывать ни ему, ни себе. Каждый поцелуй, каждое прикосновение были словно вспышки огня, который разгорался всё сильнее, заливая меня до краёв. Я чувствовала, как пульсирует это желание, охватывая нас обоих. Моё тело откликалось на каждое его движение, и мне казалось, что этого мало – ужасно мало.

Я провела руками по его груди, ощутила напряжение его мышц, скользнула ниже, по его спине, желая почувствовать ещё больше. Саша тяжело выдохнул, прерывисто, едва удерживая себя.

– Мышонок, – выдохнул он срывающимся голосом, едва успевая осознать, что происходит, – я не железный…

– Знаю, – ответила я, дыхание сбивалось, но в этих словах было столько желания, что остановиться казалось невозможным. – Я тоже.

Халат с мягким шорохом упал на пол.

– Лучик….

Но я не остановилась. В этот момент всё, что я чувствовала, взяло верх над страхами и сомнениями. Я сама целовала его, исследуя каждый дюйм его тела, контролируя каждое движение, словно это был наш танец, который мы оба знали. Саша откинулся на подушки, дрожа от того, что происходило между нами, но не пытаясь меня остановить.

Каждое прикосновение становилось всё более отчаянным, наполненным тем, что мы сдерживали. Я чувствовала, как его дыхание становилось всё более рваным, как его тело откликалось на мои движения, и это желание захлёстывало меня волнами.

Это было больше, чем просто страсть – это был момент, который мы оба ждали слишком долго.

– Лучик… – когда мои губы коснулись живота, он судорожно перехватил за плечи и поднял к себе, – позже… иначе все закончится, не начавшись.

Я не успела осознать, как у меня перехватили инициативу, и вот уже я сама стонала, горя под его ласками. Я ощущала, как Саша наполняет меня жизнью, оживляя каждую клеточку моего тела и души. В тот момент, когда мы слились, все раны, сомнения и страхи, которые терзали меня, просто исчезли, словно их никогда не было. Мы больше не были разрозненными частями, пытающимися найти своё место в мире. Мы стали единым целым, сплелись в нечто большее, чем просто двое людей.

Это было не просто близостью – это была наша территория, то место, где не существовало страхов и боли, где мы были только друг для друга. Каждый его взгляд, каждое прикосновение – всё это сливалось с моими ощущениями, делая нас единым целым. Здесь, на этой территории наших сердец, мы нашли то, чего так долго искали: полное принятие и понимание.

31

– Прости меня, Саша, – прошептала я, прислушиваясь к его размеренному биению сердца. – Кажется… я наворотила дел.

Он чуть улыбнулся, продолжая нежно гладить моё обнажённое плечо.

– Не больше, чем я, родная, – тихо ответил он, и его голос был полон тепла. – Знаешь, я должен был поступить как нормальный брутальный мужик – перекинуть тебя через плечо и оттащить в ЗАГС. Может, для начала напоив, – добавил он с едва уловимой усмешкой. – А потом бы уже разбирались с твоими страхами и смущениями. Думаю, после полулитра морошковой браги проблема решилась бы сама собой.

Я прыснула, уткнувшись лицом в его плечо.

– Сааш, мне бы, наверное, имеет смысл переместиться в свою палату…. А то завтра персонал будет… мягко говоря, шокирован.

Он только усмехнулся, нежно обняв меня ещё крепче.

– Ага, сейчас, – сказал он, его голос был наполнен решимостью. – Так я тебя и отпустил. Чтоб ты опять закрылась от меня? Нет уж, моя красавица, больше я такой ошибки не совершу. Ты слишком много думаешь, когда остаёшься в одиночестве. От этого все беды! – внезапно он зашипел от боли.

– Саша! – вскрикнула я, приподнимаясь, когда увидела, как он дернулся. – Твоя рука!

В этот момент моя собственная боль неожиданно пронзила голову, словно её прострелило. Я зажмурилась, пытаясь справиться с внезапной волной, и рухнула обратно на подушки, едва сдерживая слезы.

– Мда… – Саша вздохнул, чуть усмехнувшись, хотя на лице всё ещё читалась боль. – Два инвалида. Похоже, Лучик, долгожданный отпуск будет дольше, чем нам обоим хотелось бы.

Я молча кивнула, смеясь и плача одновременно, пытаясь улечься так, чтобы нам обоим было хоть немного удобнее на узкой больничной кровати. Это оказалось почти невозможным, но мне было всё равно – главное, что он рядом. Я чувствовала его тепло, его руки, и это было лучше любых слов.

Несколько минут мы лежали в тишине, слушая дыхание друг друга. Но внутри меня всё же оставался один вопрос, который не давал покоя.

– Что будет дальше? – тихо спросила я, решившись нарушить это спокойствие.

– Что будет дальше? – Саша слегка шевельнулся, как будто сам размышляя над этим вопросом. – Сначала вернёмся в Москву, потом полетим в Германию. Алла уже завершает переговоры. Нам обоим нужно восстанавливаться, солнце моё.

Я хотела кивнуть, но вдруг вспомнила о том, что меня тревожило.

– Саша… у меня нет загранпаспорта… – призналась я, понимая, что это может стать проблемой.

– Уже есть, – мягко ответил он, с лёгкой улыбкой, погладив меня по щеке. – Ну, точнее, почти есть. Осталась формальность – фото. За полдня всё сделаем. Визу тоже выдадут быстро, мы ведь едем на лечение.

– Ты всё предусмотрел, да? – я чуть засмеялась, удивляясь тому, как он всегда всё контролировал, даже когда сам был на грани.

– Не все… Лучик… не все. Не такое планировал я возвращение. Совсем не такое.

– И какое же? – я тихонько поцеловала его в губы, стараясь успокоить.

– Я хотел сказать тебе, что люблю тебя в самолете, когда мы бы возвращались домой. И ехать из аэропорта не в твою кошачью нору, как вы с Владом ее зовете, а к нам домой. В наш дом, Лучик. А потом улететь с тобой к морю…. И там уже окольцевать окончательно…. А получилось…. Я едва не убил тебя, Лучик!

– Саша… в этом нет твоей вины… Этого никто не мог предугадать!

– Но наша работа предполагает риск, – перебил он, его голос стал резким, словно он не мог простить себе случившегося. – Я потащил тебя в тайгу! Это была моя идея, моё решение.

Я сжала его руки, пытаясь донести до него, что он не виноват.

– Саша, – твёрдо сказала я, глядя прямо в его глаза. – Я выросла в тайге! Я всю жизнь в тайге! В три года я уже собирала клюкву на болотах и провалилась под воду – меня тогда вытащил отец! С тех пор я знаю, как ходить по болотам. В пять лет меня укусила гадюка, и мама оказала первую помощь. С тех пор я обхожу змей за три метра! В десять я отравилась грибами – теперь я их распознаю на нюх! В шестнадцать меня подрал рысёнок – мне потом уколы от бешенства кололи!

Он смотрел на меня, удивлённый и потрясённый тем, что я говорила. Я же продолжала, голос становился всё твёрже.

– Моя мама была опытным геологом, и она много раз уходила в леса, – добавила я. – Но умерла она не в тайге. Она умерла от банального перитонита! Её убил не лес, не тайга! Её убило то, что в чёртовых деревнях по всей России нет больниц. И дорог к ним тоже нет!

Саша молчал, переваривая мои слова. Я видела, как гнев и вина постепенно уступали место пониманию.

– И отец…. – я вздохнула. – Ты прости меня…. То, что я сказала тебе в Новый год…. Это было…. отвратительно. Саша, во мне говорила злость. Злость маленькой и глупой девочки, иррациональная, капризная. Обида на отца настолько отравила мне жизнь, что одно упоминание и напоминание о нем вызывало ярость. Я знаю, что ты хотел понять меня, мне бы быть за это благодарной…. А я…. прости меня.

– Лучик, – он обнял меня и прижал к груди, – твой отец спас наши жизни, понимаешь ты это или нет? Твой отец и твоя мама. Четыре жизни, Лучик! Если бы они не научили тебя выживать… Миша и я…. да, мы знаем как действовать зимой в лесу – но мы были не в состоянии ничего сделать. Паша… он едва не сломался. Мы бы замерзли там, в вертолете.

Его голос стал немного мягче, и на лице мелькнула лёгкая усмешка.

– Нодья… Пашка и слова-то такого никогда не слышал, – усмехнулся он. – А ты, мышка, когда ушла за едой, Миша сказал, что если выживет, то отобьёт тебя у меня.

Я засмеялась сквозь слёзы, качая головой. В этот момент Саша казался таким родным, таким близким. Все эти переживания, страхи и сомнения таяли, оставляя только тепло.

– Да-да, помню…. Нефтяная компания…. Слушай заманчивое предложение, однако….

– Мышка, ты как рот свой откроешь, как пропишешь ему разок – у него резко желания жениться поубавиться. Знаешь, сколько раз мне хотелось тебе по заднице дать?

– И что же тебя останавливало, любимый?

– Исключительно правила приличия, любимая.

Мы снова замолчали. Где-то за окном свистел холодный северный ветер, снова мела метель, но рядом с Сашей мне было тепло и уютно, даже на больничной кровати.

– Саш…. А Влад не против… ну если я к вам перееду?

Саша вдруг громко, в голос засмеялся, его смех разлетелся по комнате, вызывая у меня легкое замешательство.

– Лучик! – выдохнул он, всё ещё смеясь. – Если я тебе кое-что расскажу, Влад завтра не выживет.

Я нахмурилась и приподнялась на локтях, пытаясь заглянуть ему в лицо.

– Не поняла? – переспросила я, насторожившись.

– Родная, – начал Саша, пытаясь подобрать слова и едва сдерживая улыбку. – Мой сын… как бы это помягче сказать… Вы часто с ним обо мне говорили?

– Ну… да, бывало, – я чуть пожала плечами, не понимая, к чему он ведёт.

– Понимаешь, – продолжил Саша, ухмыльнувшись. – Влад… очень старался, скажем так, подтолкнуть нас друг к другу. Ещё с самого начала.

– Что⁈ – я рассмеялась, потрясённая его словами. – Влад⁈

– Ага, – кивнул Саша, хитро прищурившись. – Он был первым, кто понял, что между нами что-то есть. Даже раньше, чем я сам. Помнишь, он мне ребро сломал?

– Да, ты говорил, что он меня защитить пытался.

– Лучик, он мне тогда такое сказал….

– Выкладывай, Александр Юрьевич!

– Я ему когда разбил лицо и зажал в хватке он сказал: «Папа, если не хочешь увидеть ее в моей постели – женись на ней!»

– ЧТО?

– Я настолько растерялся, что выпустил его. А он ударил. Так ударил, что у меня дыхание перехватило. И добавил: «Не будь идиотом, отец!» И все. А потом этот засранец сделал все, чтобы у меня в глазах от ревности темнело.

– Саша… ваша драка… вы же еще меня едва знали. Ты вообще со мной не разговаривал, Влад от силы слов десять сказал. Да, тот приступ у Влада многое поменял, но я для вас была совсем чужой…

– Ну да, конечно. Мышонок, как ты думаешь, сколько человек в этом мире могут меня послать безнаказанно? А уж как ты сверкала глазищами, когда этот придурок отдал твое место своей…. Хм… девушке. Думаю, Лучик, и Лена это поняла… тогда. Она хорошо знала меня, видела…. А ты была настолько великолепна, что даже дыхание перехватывало.

– Я вас тогда ненавидела.

– Знаю. А мы тебя любили. Оба. Влад ушел с дороги, потому что… потому что любит нас обоих. И теперь я вижу, что его влюбленность в тебя перешла в искреннюю любовь, но не ту, которой я так боялся. Теперь это любовь старшего брата к сестре. Ну и Алла ему прописала…. Разложила по полочкам, так сказать. Она умеет быть убедительной.

– Ооо, я в курсе! Лена хорошо меня просветила о манипуляциях этой хитрой лисицы! И знаешь, Саш, она ведь даже не отнекивалась! Так что шансов у меня…. похоже не было. Вы обложили меня со всех сторон.

– Ну, – Саша погладил меня по плечу, – жизни ты нам не облегчала. Лучик, а что ты сделала, чем так вызверила Лену? – Саша чуть прищурил глаза.

Я невинно улыбнулась.

– Скажем так, любимый… – начала я, чувствуя, как внутри расползается озорство. – Я решила поделиться с ней… косметикой. Но, видимо, она моего порыва не оценила.