Текст книги "Территория сердца (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– Бог в помощь, девочка, – хохотнула она под сердитым взглядом Лены.
Подходя к кабинету Александра Юрьевича, я уже привычно постучала и тихо вошла. Он сидел за столом, углубившись в чтение очередного отчета, но, увидев меня, поднял взгляд. Его лицо оставалось таким же непроницаемым, как всегда, но в глубине глаз я уловила что-то вроде усталости и лёгкой иронии. Казалось, что этот смайлик был скорее попыткой разрядить ситуацию, чем настоящим недовольством.
– Садись, Лучик, – вздохнул он.
Я молча села, готовая внимательно слушать – Болотов всегда давал мне подробную информацию.
– Лучик, ты этот пресс-релиз про меня сама читала?
Понятно, опять меня отчехвостят за работу пресс-службы.
– Лучик, – Болотов вздохнул, – я не самая медийная личность, да мне этого и не надо – пусть Влад отдувается. Он моложе, красивее, ярче. Таких как он любят СМИ, а я не против, поэтому и отдал ему должность.
Я тихо улыбнулась, услышав это неожиданное признание. От Александра Юрьевича сложно было ожидать такого рода самокритики. Обычно он был уверен в себе во всех аспектах, но, кажется, когда речь заходила о медийности, он предпочитал оставаться в тени.
– Но черт возьми, мышонок, раза два в году, когда нужно упомянуть и отца-основателя, можно это будет сделано…. Ну хотя бы не так сухо?
– Я…. его немного поправила. Но по уму – нужно переделывать полностью. Не хочу переходить дорогу Виктору Матвеевичу.
– Давай договоримся, мышонок, раз уж ты стала моим вторым помощником, ты отвечаешь за все, что касается лично меня. Я не прошу тебя взвалить всю работу пресс-службы на себя, только в той части, когда речь идет обо мне непосредственно. Ты в этом – профессионал, поэтому не бойся править Витю. Он тебе только спасибо скажет – они и так перегружены по полной.
Второй помощник? Вот это новость. А зарплату мне, интересно, увеличат?
– Так, мышка, сколько времени тебе нужно, чтобы закончить с пресс-релизом?
– Двадцать минут, – буркнула я.
– Хорошо. Занеси в таблицу поручений. Через двадцать минут жду. Через тридцать, – он глянул на часы, – занесешь с кофе.
– Нет, – вырвалось у меня прежде чем я успела подумать. Снова.
– Что, нет? – Александр поднял глаза на меня.
– Не кофе, – ну вот зачем опять лезу на рожон? – занесу с чаем. У вас щеки покраснели – я сегодня вам занесла уже пять чашек. Перебор.
Изумление и шок на лице Болотова сменились ехидной улыбкой.
– Наглеешь, мышонок?
– Если вас хватит удар на рабочем месте – я лишусь перспективной работы, – ровно ответила я, сама не зная, что делаю. И главное – зачем?
– Ладно, мышка, – он не стал спорить, – чай, так чай. Осталось 25 минут.
Ну и как ему все равно удается оставить последнее слово за собой?
Алла пристально наблюдала за мной, и все чаще в ее глазах я видела удовольствие и одобрение. Не знаю, чем это было больше вызвано: моими успехами в работе или тем, что я, наконец, перестала шарахаться от начальника как черт от ладана, но итог был одним: она была довольна.
Как и Влад, который, по всей видимости, решил, что моя квартира – его законная нора. В которую он может сбежать, если совсем невмоготу. Я уже даже перестала разбирать его кошачью лежанку, как мы стали ее называть.
Странные у нас были отношения: мы вообще не воспринимали друг друга как мужчина и женщина, скорее как брат и сестра. Я завидовала Владу, но не в плане финансового положения, а в плане того, что он рассказывал об отце. И понимала, что хотела бы…. Что? Оказаться на его месте?
Мне было стыдно и горько. Несколько раз Влад пытался заговорить со мной о родителях, но я всегда уходила от разговора. Я не хотела, чтобы Влад знал, что внутри меня поселилась эта зависть. Я считала её недостойной, но не могла избавиться от неё. С каждым днём я всё сильнее понимала, что хочу почувствовать себя частью чего-то настоящего, значимого.
С каждым разом, когда я отправляла деньги домой, я чувствовала, как внутри что-то сжимается. Это было не просто материальное обязательство – это была нить, связывающая меня с прошлым, которое казалось уже давно потерянным. Мой отец, когда-то сильный и любящий, теперь был заперт в собственном сознании, а сиделка, которая заботилась о нём, стала единственной связью между нами.
Я прекрасно понимала, что никогда не получу от него того, чего мне так не хватало – ни тепла, ни утешения, ни осознания, что я для него значима. Моя единственная семья была так далеко от меня, и при этом рядом с ней был только холод пустоты.
Я часто сравнивала отца с Александром. Оба потеряли ту, кто была смыслом их жизни. Но между ними была разительная разница. Александр, несмотря на всю свою боль, нашёл в себе силы жить дальше, брать на себя ответственность и продолжать бороться за своё место в мире. Мой же отец… он сдался. Ушёл в тень, оставив меня одну, заставив меня выживать в мире, который мне казался чужим и неприветливым.
Каждый раз, когда я смотрела на Александра, я видела человека, который сделал выбор – жить, несмотря на всю тяжесть утрат. И каждый раз это вызывало у меня странную смесь восхищения и горечи. Восхищения, потому что он был воплощением того, к чему я стремилась – силы и решимости. Горечи, потому что это напоминало мне о том, чего у меня никогда не было и, скорее всего, уже не будет.
С приближением новогодних праздников чувство одиночества становилось почти невыносимым. Глядя на сверкающую Москву, я ловила себя на мысли, что это ощущение яркого, почти сказочного торжества было для меня чужим. Город утопал в праздничных огнях, витрины магазинов манили красочными гирляндами и игрушками, на улицах витал запах корицы, глинтвейна и выпечки. Но чем больше вокруг царила атмосфера радости и ожидания чуда, тем сильнее я чувствовала себя в стороне от этого всего.
Коллеги обсуждали планы на праздники – кто уезжал за границу, кто собирался встретить Новый год в загородных домах, а кто просто ждал теплого вечера в кругу семьи. Алла, как всегда, сохраняла свою непроницаемую уверенность, но даже она, казалось, была окутана легким чувством праздника. Влад, естественно, был вовлечён в городские традиции, хотя сам он не показывал особого энтузиазма по поводу праздников, предпочитая шутить, что проведёт Новый год в своей, точнее моей, «кошачьей норе».
А я? Моя «семья» – это холодные звонки сиделке, быстрые переводы денег и редкие фотографии отца, погруженного в свой параллельный мир. Мои друзья давно разъехались по разным городам, а с соседями я не завела близких отношений. И всё напоминало мне, что я в этом городе – чужая. Работа спасала, отвлекала, заставляла двигаться дальше, но чем ближе был праздник, тем больше ощущалось, что вокруг всех объединяет что-то важное, что-то, чего мне не хватало последние годы.
На обед я вышла в свое любимое кафе, стараясь насладиться хотя бы небольшим перерывом от бесконечной череды дел и обязанностей. Взяв привычный кофе с корицей и пирожное, я устроилась за столиком у окна и, как обычно, открыла на телефоне книгу. Но, несмотря на теплую атмосферу кафе, запах мандаринов и приглушенные звуки рождественской музыки, мне никак не удавалось по-настоящему погрузиться в чтение.
Каждая строка книги казалась вымученной, потому что в голове постоянно роились мысли о работе. Я размышляла о том, как лучше организовать дела на следующей неделе, чтобы перед праздниками всё было готово. В голове уже мелькали списки дел – предновогодние отчёты, совещания, которые ещё нужно провести, согласования, и, конечно, поручения Александра Юрьевича, которые, как всегда, требовали точности и внимания. К тому же сегодня предстояло еще раз прослушать утренние переговоры, записанные на диктофон, и тезисно набросать поручения.
Понимая, что отдохнуть не получится, я расплатилась и вышла на улицу, сжимая в руках чашку с кофе.
Как ни странно, в приемной никого не было: ни Елены, которая в последние дни выглядела бледной, но спокойной, ни Аллы. Я нахмурилась, по негласному правилу, которому подчинялись все, мы никогда не оставляли приемную без присмотра. Никогда.
Мне стало не по себе, но я спокойно прошла к своему месту и села за компьютер, возвращаясь к работе. Нужно было включить диктофон и прослушать поручения Болотова, чтоб внести их в таблицу. Совещание было рабочим и важным, касалось тендеров Лукойла, поэтому сделать все нужно было максимально быстро и точно. Машинально провела рукой по ящику стола, где оставила наушники с плеером и…… похолодела: наушники лежали на месте, а маленького, золотистого плеера не было.
Моё сердце сжалось от тревоги. Плеер всегда лежал на одном и том же месте, и исчезнуть просто так он не мог. Я инстинктивно осмотрела весь стол, еще раз проверила ящики, но никаких следов не было. Паники не было, но я чувствовала, что меня начинает потряхивать от злости.
Алла предупреждала меня не оставлять диктофон и даже на ночь запирать его на ключ в маленьком сейфе. Но я и подумать не могла, что кому-то в голову придет рыться у меня на столе.
Постепенно приходило осознание того, что происходит что-то очень плохое, а внутри нарастала волна холодного злорадства.
Телефонный звонок от Болотова прорезал тишину приемной. Вздохнув пару раз, я взяла трубку.
– Лучезара, – ого, кто-то явно в гневе, – зайди.
Моё сердце сжалось ещё сильнее. Этот звонок и резкий тон подтвердили, что ситуация выходит из-под контроля. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Это не было похоже на случайную потерю или забывчивость. Исчезновение плеера вкупе с настроением Александра Юрьевича не сулило ничего хорошего.
Я поднялась со стула, чувствуя, что внутри поднимается бешенство.
Собрав волю в кулак, я постучала в дверь его кабинета и вошла. Александр сидел за столом, его лицо было жестким, взгляд – острым, как нож. Он молча поднял голову, когда я зашла, и в тишине провел глазами по мне, будто оценивая. Помимо меня в кабинете были и бледный Влад, и злющая Алла и… торжествующая Елена.
– Присаживайся, – его голос был холодным, почти ледяным.
Я села, ощущая напряжение, растущее с каждой секундой.
– Где диктофон с утреннего совещания? – спросил он, не тратя времени на предисловия.
– Этот тот самый, золотистый, который мне выдала Алла Викторовна? – я прищурила глаза.
Александр на мгновение задержал на мне взгляд, а затем медленно кивнул. Его глаза сверкали холодом, а тишина, повисшая в кабинете, казалась почти осязаемой.
– Да, тот самый. Где он? – спросил он снова, его голос звучал так, будто он уже готовился услышать неприятный ответ.
– Тот самый, с которого я глаз не должна была спускать? – снова уточнила я, чувствуя как сердце бьется в груди.
– Лучезара! – голос Александра прозвучал почти угрожающе. – На нем было совещание по тендерам – информация, являющаяся коммерческой тайной, если ты понимаешь, о чем я! Где, мать его, диктофон?
Я смотрела в лицо Елены и чувствовала торжество. Я уже убила ее, хотя она этого еще и не понимает.
– Вы про этот диктофон говорите? – тихо спросила я, извлекая маленький аппарат из скрытого кармана рубашки на груди, пристегнутого тонкой булавкой.
В комнате повисла напряженная тишина. Я медленно достала диктофон, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Елена побледнела, её торжество мгновенно угасло, сменившись растерянностью и чем-то похожим на страх.
– Вы про этот диктофон говорите? – повторила я спокойно, держа аппарат на виду. Мои пальцы сжали его чуть сильнее, чем нужно, но я старалась держать себя в руках.
Александр смотрел на меня, его глаза сузились. Он не двигался, лишь наблюдал, и в этом молчании было больше, чем в любом его слове.
– Да, этот, – холодно произнёс Александр, его взгляд теперь был прикован к Елене. – Может, кто-то хочет объяснить, что здесь происходит? И что тогда это такое? – его рука нырнула под стол и он извлек на свет мой пропавший золотистый плеер, положив на свой стол.
Я положила второй прибор рядом – сходство было несомненное: цвет, размер. Только на моем плеере царапин было побольше, что не мудрено – я таскалась с ним по всей Москве, слушая музыку.
– Мой плеер, Александр Юрьевич, – похоже я единственная, кто в этом кабинете сохранял спокойствие, хотя внутри у меня все дрожало. – Хотите, сами убедитесь, – я передала ему белые наушники, которые до сих пор держала в руке. Он быстро вставил их в гнездо и включил, вставив наушник в свое ухо.
– Как мне велели Алла Викторовна и вы, – продолжала я, – я глаз с диктофона не спускала, а вот плеер, тот да, оставался без присмотра, но, как правило его я всегда убирала в первый ящик стола, вместе с наушниками, которых у меня один комплект и я их меняю. Теперь, внимание, вопрос: кому и что понадобилось рыть в моем столе?
Елена пошатнулась, но жалости к ней я уже не чувствовала – она свой лимит исчерпала.
– Я…. – на ней скрестились взгляды всех, кто был в кабинете, – я… думала….
– Повтори, – лед в голосе Александра мог заморозить любого, – где ты сказала его нашла?
– Я… нашла его… в туалете. Она его там оставила…
– Не правда, – зло отчеканила я, – плеер всегда лежал в первом ящике стола. Я всегда старалась их не перепутать, поэтому один бросала в ящик, второй доставала из сейфа. И никогда не слушала музыку в офисе днем.
– Это не правда! Я не лазила……
– Не переживайте, Елена Вячеславовна, – презрительно бросила я. – Никто и в мыслях не держит, что вы похожи на праведника! *
Алла прыснула в кулак, Влад, лицо которого приобретало нормальный цвет, тихо рассмеялся, даже в глазах Болотова старшего проскользнули искорки смеха, хоть тут же и погасли. Мы четверо поняли друг друга с полу слова, Елена же не поняла ничего. Одной фразой я вышибла ее из того круга, который объединял нас.
– Достаточно цирка, – Александр достал наушники из уха, – Влад, Лучик, идите на свое место, – он даже не заметил, как при всех назвал меня. – Нам с Аллой Викторовной и Еленой Вячеславовной пора кое-что обсудить.
Мой плеер так и остался лежать на его столе, но, когда я хотела его взять, он перехватил руку.
– Оставь.
Спорить я не рискнула.
* Снова Лучезара цитирует О. Куваева и книгу «Территория». Все присутствующие понимают о чем она говорит, кроме Савельевой, потому что все четверо знают и любят эту книгу.
18
– Зара, это было красиво! – восхищенно сказал Влад, как только мы вышли из кабинета. – Куваевым ты ее приложила знатно! Как по крышке гроба! Бац, и нет Ленки.
– Возможно, – устало ответила я, садясь на свое место. Плеер и наушники остались в кабинете, поэтому, хоть я и зажимала диктофон в ладони, приступить к работе не могла. Там, в кабинете Александра я чувствовала торжество и злорадство – ловушка, приготовленная мной, сработала и захлопнулась, однако сейчас чувствовала лишь усталость. – Только она этого даже не поняла, Влад. Ты понял, Алла – поняла, твой отец…. А она – нет.
– Она и не могла понять, – задумчиво ответил Влад, присаживаясь рядом, на краешек стола. – Это было не просто про плеер или диктофон, это был язык, который она не знает. Она… она просто в другой реальности живёт. Как там: «От добра люди становятся хуже. Свинеют».* – это полное отображение нашей ситуации.
– Что, Влад, – я встала и присела рядом с ним, – настольная книга?
– Мама читала мне, – тихо признался он.
– И мне тоже, – я положила голову ему на плечо и закрыла глаза.
– Хреново быть детьми увлеченных геологов, – вздохнул Влад и поцеловал меня в лоб. Не было в этом жесте ничего интимного, так старший брат целует сестру. Бережно, с заботой.
– Или это самое прекрасное, – отозвалась я. – Черт его знает.
Из кабинета Александра послышались голоса на повышенных тонах. Мы с Владом переглянулись.
– Может сбежим? – тихо спросил он.
– Да ну их… – мотнула я головой, поудобнее устраиваясь на его плече.
Я почувствовала, как его дыхание стало ровнее, и эта спокойная тишина между нами наполнила приемную каким-то тихим пониманием. Мы не были одиноки в этой странной игре взрослых и амбиций. Нас связывало нечто большее, чем просто работа или обязанности – общее прошлое, осознание жизни, которой жили наши родители, и её глубина, непонятная многим вокруг нас.
Они вышли через час. Бледный, но спокойный Александр, молчаливая, сосредоточенная Алла и…. Елена, с заплаканными глазами и стертой тушью. Впервые я видела ее такой, такой разбитой и жалкой. Но жалости не было – я слишком устала от ее глупости и подлости.
Елена молча прошла мимо меня, даже не посмотрев, быстро собрала свои вещи и вышла прочь из приемной.
Алла вернулась за свой стол, чуть поджав губы.
– Я все сделаю, Александр Юрьевич, – тихо сказала она Болотову, который так и стоял в приемной, словно не знал, что делать дальше.
– Хорошо, – вздохнул он и вернулся к себе.
Я посмотрела на Аллу, и в глазам моих читались сотни вопросов.
– Не сейчас, Зара, – устало ответила она. – Если хочешь реально помочь – отнеси Саше чай. И плесни туда коньяку, хорошо. Нормально плесни, чтоб было что пить.
– Может тогда лучше в коньяк чая накапать? – не удержалась я. – Все уже молчу.
Алла устало улыбнулась, её глаза на мгновение стали чуть мягче.
– Можешь и в коньяк накапать, мышонок, – тихо сказала она, качнув головой. – Только постарайся не переборщить. Он и так на грани. Досталось сегодня мужику. Сука напоследок оттянулась. И мне накапай тоже….
– 400 капель валерьянки?
– Можешь даже 402, – мотнула она головой.
Я кивнула и, стараясь не шуметь, прошла на маленькую кухню, где у нас всегда был запас чая и… кое-чего покрепче. Наполнив чашку горячим чаем, я вылила туда хорошую порцию коньяка, глядя, как золотистый напиток смешивается с крепким чаем. В другую кружку плеснула и Алле, только уже чистого коньяка, понимая, что она тоже пережила неприятные минуты.
Я вернулась в приёмную с двумя чашками, одна с чаем и коньяком для Александра, другая – с чистым коньяком для Аллы. Когда я поставила кружку перед ней, она вздохнула и благодарно кивнула:
– Спасибо, мышонок. Сегодня был тот ещё день.
– Не за что, – ответила я.
Алла кивнула, делая маленький глоток и прикрывая глаза, будто пытаясь хотя бы на минуту расслабиться.
– Что будет… дальше? – все-таки не смело спросила я, застывая рядом с ее столом, но не спеша заходить к начальнику.
– С сегодняшнего дня и до конца праздников она числится в отпуске. После этого у нее два пути: в наш офис в Питере или на вольные хлеба. Видеть ее здесь Саша больше не желает. Никто не желает. Иди, неси… успокоительное шефу. И Зара, – она внезапно взяла меня за руку, – пожалуйста. Ради меня, ради Влада…. Перебори сегодня свои чувства к Саше. Знаю, он тебе не нравится, знаю, что не приятен, но пожалуйста, сделай это ради нас. Прошу тебя.
Внутри меня что-то дрогнула. Железная Алла не просила – она требовала. Всегда. Но не сегодня. Она знала, что этот человек мне не нравится, но просила об одолжении. Перебороть себя и свою неприязнь. На один день, на один раз.
Один раз мне это удалось, когда я сама коснулась его руки. Получится ли сейчас? И что вообще нужно делать?
Я постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Александр сидел за столом, опустив голову в руки, как будто что-то обдумывая. Его обычно сильное и уверенное лицо сейчас казалось утомлённым и осунувшимся. Но в ушах у него…. Были мои наушники. Он слушал мой плеер.
Я почувствовала, как заливаюсь краской. Молча поставила перед ним чай с коньяком или коньяк с чаем.
Он поднял голову, доставая один наушник.
– Что это за мелодия? – спросил он.
– Какая именно? – я постаралась, чтобы голос звучал ровно.
– Мне ее напеть? – тихо усмехнулся он, протягивая один наушник мне. Всё, что я могла сделать – это принять наушник и осторожно вставить его в ухо. Теперь мы оказались, мягко говоря, близко друг ко другу. Слишком близко, как по мне. Но я не дрогнула, вспоминая просьбу Аллы.
– Это японский композитор, – я облокотилась локтями на стол так, что моя рука задевала рукав его рубашки. – Дзё Хисаиси. Тема из фильма «Принцесса Мононоке»**.
– Вот оно как…. Все думал, откуда ее знаю, эту музыку, – он закрыл глаза, не шевелясь. Я тоже не спешила отходить, слушая как тема из одного фильма плавно перерастает в другую.
– Это ведь «Навсикая из долины ветров»***? – тихо спросил Александр, не открывая глаз.
– Да, – ответила я.
– Фильмы, которые в школе показывать надо. В обязательном порядке. Может тогда наш мир стал бы лучше…
– Намного лучше, – не смогла не согласиться я, чувствуя, как внутри все отзывается на прекрасную до гениальности мелодию. – «Земля говорит с нами, и, если мы послушаем, мы сможем понять….»****
– Что в твоей голове, мышонок? – вдруг спросил Александр. – Иногда мне становится страшно от того, что ты говоришь то, о чем я думаю.
Я замерла, пытаясь найти ответ на его неожиданный вопрос, чувствуя, как слова словно застряли у меня в горле. Что происходит в моей голове? Может быть, это просто совпадение – мыслить в одном направлении в моменты такой мелодичной тишины.
Внезапно он обернулся и обнял меня за талию одной рукой, привлекая к себе. Мир на мгновение застыл. Я чувствовала, как его горячий лоб прижался к моему телу, и от этого прикосновения меня охватила волна тревоги и смятения. Всё моё существо сопротивлялось – это было слишком близко, слишком внезапно. Я замерла, не понимая, что делать дальше. Это ощущение беспомощности нарастало с каждой секундой.
Мне хотелось оттолкнуть его, крикнуть, чтобы не трогал меня. Но тут же вспоминалась такая отчаянная просьба Аллы.
– Как же ты натянута, Лучик, – глухо сказал он, – как струна, и дрожишь, как лист. Неужели, мышонок, я настолько неприятен тебе?
Столько боли было в его словах, столько отчаяния, что я невольно почувствовала…. нет, не жалость. Сострадание, может быть – понимание.
– Александр Юрьевич, – я осторожно взяла его за плечо, такое твердое, словно было отлито из стали, пытаясь немного отстранить. – Так не должно быть.
Он замер, его рука медленно соскользнула с моей талии. Он глубоко вздохнул, и на мгновение мне показалось, что он всё понял.
– Прости, – наконец, сказал он, отпуская меня полностью. – Я просто… слишком устал. Не бойся, мышка, – добавил с горечью, – больше такого не повторится. Никогда. Это я тебе могу обещать.
Я по-прежнему стояла рядом, хотя очень хотела отскочить. Внезапно, в тот момент, когда он отпустил, меня охватило противоречивое, не логичное чувство пустоты и холода, словно вместе с рукой он забрал и мое тепло. Я словно разделилась на две части – одна отчаянно хотела убежать, а вторая – чтоб эти странные объятия длились дольше.
Как во сне, я медленно подняла руку и коснулась его волос, провела по ним, чувствуя их мягкость и неожиданную теплоту. Это движение было почти инстинктивным, словно в ответ на ту часть меня, которая не хотела уходить, не хотела, чтобы этот момент закончился. Моя рука едва ощутимо задержалась, пальцы слегка запутались в его волосах.
Александр не двигался. На мгновение я ощутила, как он задержал дыхание, и в тишине эта пауза стала почти осязаемой. Я хотела что-то сказать, что-то объяснить, но слова не находили формы. Странная тишина повисла между нами, казалось, всё вокруг замерло. Я ощущала, как сердце медленно бьётся в груди, отдаваясь гулким эхом.
Наконец, он чуть приподнял голову, его глаза встретились с моими. Взгляд был удивлённым и чуть растерянным, как будто он не ожидал этого прикосновения. И в тоже время ему нравилось то, что я делала. Он не убрал моей руки, не сделал никакого движения, словно не желая разрушить этот хрупкий момент. Я осознала, что, несмотря на всю свою усталость и твёрдость, он был человеком, которому, возможно, тоже нужно было тепло, близость – хоть ненадолго.
И все же, он, наверное, понимал меня лучше, чем я сама. Осторожно перехватил мою руку за запястье, когда я коснулась затылка, и отвел от себя. Бережно, деликатно, даже нежно, но возводя между нами барьер.
– Спасибо, мышонок, – прошептал он, глядя на меня настолько мягко, насколько это было возможно. – Спасибо, что поняла. Не бойся, я ведь не дурак. Но я тебе благодарен за это. За то, что осталась.
Его голос, чуть хрипловатый, вернул меня к реальности. Я сделала шаг назад, потом еще один и еще.
– Иди, маленький мышь, – глухо велел он. – Ты сегодня сделала намного больше, чем должна была. Спасибо тебе.
– Александр Юрьевич… – я полыхала огнем.
– Лучик, пожалуйста, прошу тебя, не бойся и не волнуйся. Не ты, а я совершил ошибку, ты…. Я очень благодарен, что ты поняла меня. Иди, девочка, вечером придется перераспределить обязанности, мне нужно подумать. Спасибо за эти мгновения, Лучик.
– Я… поняла, – едва выдохнула я, голос мой был тише, чем хотелось бы, но странное, будоражащее ощущение тепла, которое он оставил после себя, не покидало меня.
Я повернулась к двери, и шаги эхом раздавались в тишине кабинета. С каждым шагом я всё больше чувствовала, как возвращаюсь в реальность – в тот мир, где обязанности, встречи и переговоры занимали всё пространство моей жизни. Мир, в котором такие моменты, как этот, казались неправильными, словно не они должны были происходить.
Но уйти, не обернувшись, оказалось труднее, чем я думала. Намного труднее.
* – Влад снова возвращается к «Территории» О. Куваева.
**, *** – фильмы японского режиссера Хаяо Миядзаки «Принцесса Мононоке» и «Навсикая из Долины ветров», пронизанные темами экологии и взаимодействия человека и природы, человека и леса. Музыка, написаная композитором Дзе Хисаиси к этим фильмам, сделала их шедеврами мира аниме и японской культуры. Послушать обе мелодии можно в моей группе в ВК, которая носит название этого романа.
**** – Лучезара цитирует Люситу Тоэль Ур Лапута, героиню еще одного фильма студии Гибли (Хаяо Миядзаки) «Небесный замок Лапута».
19
Алла мое появление в приемной не комментировала, и даже ничего не спросила. Да ей это было и не нужно – старая лисица прекрасно понимала, что некоторые вещи лучше оставить там, где они есть. Начни она спрашивать, я возможно бы и снова ощутила давление, неприязнь, стыд. Но молчаливая, чуть гнетущая тишина приемной, опустевшей без Елены, напротив, дала странное ощущение, что я все сделала правильно. Меня разрывало на две части: правила, которым я следовала всю жизнь, твердили, что я совершила ошибку. Но было и другое чувство – маленькое, светлое, как лучик тепла. То самое чувство, что вспыхнуло, когда сильная, горячая рука обвила мою талию. И тогда, на краткий миг, я вдруг ощутила нечто большее – я почувствовала себя живой, нужной.
Когда я коснулась его волос… меня пронзили странные искорки, похожие на ток – искры влечения, которые и пугали меня и оставляли в душе что-то такое, от чего хотелось улыбаться. Как в душе, в самый первый момент. Как в том сне, который я так и не смогла забыть.
Тот момент был странным, противоречивым, но он принёс с собой понимание: то, что происходит сейчас, не укладывалось в привычные рамки, но от этого не становилось неправильным.
– Почему, мышка, у меня есть странное чувство, что твой плеер столь похож на диктофон не просто так? – слегка порозовевшая и спокойная Алла, поставила передо мной чашку с чаем.
Я улыбнулась Алле.
– Вы сами меня предупредили, что Елена меня не оставит в покое. Диктофон был одним из моих самых слабых мест. Поэтому я подстраховалась. Ведь если бы не сделала это, она бы стала искать другие слабости, и я бы пропустила удар.
Алла, услышав мои слова, просияла. Её глаза засияли новым светом, и на лице отразилось удовлетворение, которое приходит лишь тогда, когда ученики превосходят ожидания. Она неторопливо отпила чай, словно растягивая момент, а затем чуть наклонилась ко мне, как будто открывая маленькую тайну.
– Браво, мышонок! – её голос прозвучал мягко, но с той ноткой гордости, которую не так часто удаётся услышать от Аллы. – Туше! Ты сделала всё правильно. Ты… – она помедлила на секунду, – ты учишься, и учишься быстро.
– У меня отличный учитель, Алла Викторовна!
– И не один, девочка, – она показала глазами в сторону дверей Болотова.
Я чуть опустила глаза, чувствуя внутри смятение и тепло, и кивнула. Мне так много хотелось у нее спросить, но я сдержалась.
– Не жди сегодня ничего нового, девочка, – вдруг сказала Алла, понизив голос. – Ему нужно время, чтобы понять, что делать дальше. Взвесить, принять решение. Как ни крути, их связывали пять лет отношений.
– Я ничего не жду, Алла Викторовна, – мои слова прозвучали дежурно и абсолютно неубедительно. Даже я сама в них не верила.
– Мышонок, – весело рассмеялась Алла, и вдруг, к моему удивлению, потрепала меня по голове, как будто я была её маленькой девочкой. – Какой же ты мой мышонок!
Её жест застал меня врасплох. Это было так неожиданно… по-матерински, что у меня защипало в носу, как бывает, когда вот-вот прорвутся слёзы. Я глубоко вздохнула, чтобы справиться с этим наваждением, и улыбнулась в ответ.
И увидела в ее глазах слезы.
– Дети… сколько бы вам лет не было, дети вы все тут, – тихо произнесла Алла, словно не столько мне, сколько себе. В её голосе прозвучала смесь грусти и нежности, как будто она на мгновение перестала быть непоколебимой, как всегда, и открыла свою уязвимость.
– Александр Юрьевич тоже? – невольно вырвалось у меня.
Алла посмотрела на меня, и её губы дрогнули в лёгкой улыбке, будто она размышляла над ответом.
– Скажем так, мыша, если ты и Влад – это детский сад, то Саша… Ну ладно, первый курс вуза, – ответила она с тихим смехом, и в её голосе прозвучала привычная ирония.
Но она во многом оказалась права. Ни в этот вечер, ни на следующий день Александр ничего нам не сказал. Рабочие обязанности мы с Аллой распределили сами, как уж получилось. Место Елены так и осталось пустым, я предпочла свой стол, но чаще стала работать с Владом. Секретарские обязанности так же пришлось разделить между собой, но нас это не пугало – за прошедшие месяцы мы с Аллой научились понимать друг друга без слов.
Хоть мне и было легко и приятно работать с Владом, за несколько дней я ловила себя на мысли, что…. скучаю. Наверное, это было самым правильным определением моим ощущениям. А еще – чувствую легкую обиду, совершенно иррациональную и глупую, за которую первая же себя и отругала. Не хотела стать второй Еленой, от одной мысли об этом становилось тошно.
Я не ловила его взгляд, когда Александр появлялся в приемной, не заходила к нему. Если нужно было занести кофе – это делала Алла. Если требовались бумаги – я их передавала через неё или Влада. Не задавала вопросов, не лезла на глаза. Если мы сталкивались на совещаниях – строго следовала протоколу, не позволяя себе ничего, что могло бы привлечь лишнее внимание. Мы работали бок о бок, но как два параллельных мира, которые больше не пересекаются.
