Текст книги "Территория сердца (СИ)"
Автор книги: Весела Костадинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Они все равно мертвы… – прошептал парень бледными губами, – оставить…
Я посмотрела на него долгим взглядом, а потом сделала то, чему меня учили. Врезала ему так, что он не устоял на ногах. Не дожидаясь, пока придет в себя – перевернула на живот и вывернула руку.
– Еще раз что-то подобное скажешь – сломаю руку тебе и оставлю здесь. Понял?
Он хрипло задышал, пытаясь осознать происходящее, а затем быстро закивал, глядя на меня с полным испуга выражением.
– Понял, – пробормотал он, не отводя взгляда от меня.
Я медленно отпустила его руку и помогла ему встать. Павел не посмел больше ничего сказать, только тяжело дышал, всё ещё переваривая случившееся.
– Теперь двигайся, – холодно произнесла я. – Ты – наша главная сила сейчас. Сможем выйти к лесу, сможем развести огонь, и тогда у нас появятся шансы. А пока – слушай меня и не думай о смерти, иначе ты просто ускоришь её приход.
Павел кивнул, и, хоть его лицо оставалось бледным, я видела, что он начал собираться с силами.
Я взяла из вертолета несколько веревок, вытащила из-под завалов лопату и топорик, которые лежали в разбитом ящике позади нас, мысленно возблагодарив все силы, что никому это в голову не прилетело. Нашла большую зажигалку.
– Саш, мы до леса и обратно, за вами. Держи аптечку под рукой. Постараемся максимально быстро.
Мы выпрыгнули из вертолета и пошли к темнеющему лесу. Я правильно определила расстояние −100 метров. К счастью, к нашем невероятному счастью и везению, снега было не так и много, примерно чуть выше колена. На опушке остановилась, прикидывая направление ветра и высматривая самое удобное место для стоянки.
– Что ты хочешь сделать, костер?
– Для начала, Паш, нужно расчистить снег. Диаметром…. Два на два, понял? – мы прошли чуть в глубь леса, и я вручила ему лопату. – Чисти до земли, от этого зависит наша жизнь. Снег бросай по бокам, создавая дополнительную защиту. Понял?
Он побледнел, но спорить не стал, понимая, что я, видимо, знаю, что делать.
Я углубилась в лес, собирая сухой валежник, нижние сухие ветки елок и подтаскивая его к работающему Паше. Валежника нужно было невероятно много, я постоянно пускала в ход топор, а мысли были с теми, кто остался в вертолете.
Когда Паша расчистил небольшой участок, метр на метр, я разложила валежник и максимально быстро разожгла костер – благо дрова были сухими и взялись почти сразу.
– Паша, нам нужно перевести сюда раненых. Им нужно тепло и горячая вода. Пока останавливаемся с раскопками, пошли за ними.
Павел кивнул, все ещё немного ошеломлённый, но теперь уже явно собранный и готовый к действию. Мы начали продвигаться обратно к вертолёту, и я мысленно перечисляла все шаги, которые нам нужно было выполнить, чтобы увеличить шансы на выживание.
– Двигайся осторожно, не торопись, – предупредила я, чувствуя, как ноги утопают в снегу.
Когда мы добрались до вертолета, я снова увидела, что Саша сидит белый, но живой и даже смог выпрямить вывернутую ногу. А вот Михаил лежал почти не шевелясь. Похоже последние силы его покинули.
– Саш, нам нужно идти, родной мой… – я присела перед ним и поцеловала в холодные губы, растирая замершие щеки.
– Миша… похоже все совсем плохо…. Лучик… идите без нас.
– Сейчас как дам по башке, совсем не соображаешь, что говоришь? – в носу защипало, но я сдержала слезы – на морозе это хуже всего. – Паша, что с Михаилом?
– Вроде дышит.
Я поднялась, судорожно соображая. Нам нужны носилки или волокушки. Чехлы! Вертолетные чехлы!
– Саш… я принесла… палку. Нужно сделать тебе шину. Вас двоих нам за раз не дотащить…
Он посмотрел на меня, его взгляд был усталым, но всё ещё полным решимости.
– Делай, – тихо сказал он, сквозь боль. – Но не трать слишком много времени, я смогу дойти, если дашь опору.
Я кивнула, пытаясь успокоиться. Мы с Пашей нашли вертолётные чехлы, которые можно было использовать как импровизированные носилки. Вытащили и положили на них Михаила, я быстро собрала шину для Сашиной ноги, действуя, как меня учил отец. Всё, что я знала о выживании, всплыло на поверхность. Руки работали отдельно от головы, на автомате. Спасибо, мама, папа!
– Паш, мы готовы, помоги выйти! – крикнула я.
Павел был рядом, почти взвалил на себя Сашу и вытащил на улицу.
Мы двигались медленно, шаг за шагом, через этот заснеженный ад, заливаемый ярким солнцем. Каждое движение Саши отдавало болью, и я это знала, чувствовала. Его тяжесть на моём плече становилась всё ощутимее, но он не сдавался, шагал вперёд, стиснув зубы и не проронив ни звука. Паша, хоть и выглядел растерянным и измотанным, тащил Михаила, застревая в снегу, но не останавливался, будто весь его страх и паника растворились в сознании о необходимости выжить.
– Ещё немного, Паш, – крикнула я, поддерживая его. – Нам нужно дойти, мы почти!
Я видела огонь костра впереди. Это было наше спасение, маленькая точка тепла в бескрайнем холоде.
Около костра я почти упала на колени. Саша тяжело осел рядом.
– Это вы сделали? – только и спросил он.
Я фыркнула.
Паша тяжело упал рядом с нами, устроив Михаила на свободном кусочке земли у самого огня.
Отдышавшись несколько минут, я подняла голову.
– Паш, хватит сидеть, давай, разгребай дальше, иначе за ночь отморозим себе…. Все. Нужна площадь два на два, тогда разместимся все.
– Ну ты и сука все-таки…. – выдохнул он, тяжело поднимаясь.
– А то! – ухмыльнулась я, через силу – шевели жопой, кобелек! Разгребай, Паш…. Иначе нам пиздец.
Саша покачал головой.
– Помою тебе рот с мылом, когда вернемся.
Я рассмеялась, хотя смех был нервным и немного вымученным, близкий к истерическому – ситуация, мягко говоря, не располагала к шуткам, но это была наша защита от страха и отчаяния.
Паша работал молча, но довольно быстро. Разгреб даже больше, чем было нужно, но это было очень хорошо. Я накидала еще валежника на большую площадь и подожгла – нам нужно было прогреть и высушить землю, на которой мы будем спать. Огонь полыхал так жарко, что скоро Паша скинул куртку, а Саша переместился чуть дальше.
Я снова, снова и снова ходила в лес, принося охапки лапника в огромных количествах.
Три раза сходила до вертолета, протоптав к нему приличную дорожку, принесла веревки, аптечку, всю свободную одежду и кружки пилотов, справедливо полагая, что им они больше не понадобятся, сигнальные ракеты.
– Паш… – выдохнула и опустилась на землю, почти теплую от огромного кострища. Силы были на исходе. Ужасно хотелось есть…. – ты не знаешь…. Никто еду не брал? Ничего подобного не везли на буровую?
– Увы, Зара…. – он упал рядом. – везли оборудование… чертовски дорогое….
– Ебать оно нам щас поможет, – вырвалось у меня, но тихо, чтоб не услышал Саша. Было все-таки немного стыдно за свой язык. – Так, пока есть силы, пошли за мной.
Я потащила его в лес. Нам нужны были две сосны, желательно довольно толстые. Или одна, но длинная, чтоб разбить на две части.
– Что ты собираешься делать? – тихо спросил парень.
– Нодью, – ответила я коротко. – И экраны. Иначе ночью нам пи…. Будет плохо.
– Ничего не понял, но уже верю.
Выбрали две подходящие сосны в полтора метра длиной и перетащили их к стоянке. После еще несколько палок для экранов. Как учил отец быстро собрала конструкцию для костра, и после мы разгребли то, что осталось от большого костерища. На улице быстро темнело, поэтому я в первую очередь установила нодью, разведя новый живительный огонь.
На прогретую землю набросала лапника, застелив его вертолетными чехлами. Белый как мел Саша, тем временем, присматривал за Михаилом, который то приходил в себя, то снова терял сознание. Вдвоем с Пашей мы перенесли его на лежбище.
– Паш… – я посмотрела в гаснущее небо, – у нас мало времени, нужно делать экраны. Смотри, что я делаю и делай тоже самое.
Я быстро связала между собой несколько палок, натянув между ними веревки. Прикрутила экраны к стоящим рядом деревьям так, чтобы они были вдоль уложенных в костер сосен. А после набросала на них максимальное количество лапника. Получился экран, который тот час начал отражать тепло нодьи.
Паша молча смотрел, как я собираю экран, а затем начал делать то же самое, хоть и медленнее. Его руки дрожали от усталости, но он не останавливался. В лесу уже почти стемнело, и каждый звук ветра или скрип снега заставлял меня напрягаться ещё больше. Время поджимало, и нам нужно было закончить работу как можно быстрее.
Наконец, и второй экран был готов и установлен. Тепло от костра стало значительно ощутимее, и это давало надежду. Лапник, на котором лежали Саша и Михаил, тоже прогрелся.
– Сколько у нас времени? – спросил Паша, присаживаясь рядом со мной, его лицо было напряжённым.
– Не знаю точно, часов на 12 хватит, – мне казалось в теле нет ни одной мышцы, которая бы не болела, голова кружилась от голода.
Я легла рядом с Сашей, чувствуя его тепло. Он открыл глаза и едва приподнялся на локтях.
– Я подвел тебя, мышонок…. – тихо сказал он.
Я замерла, услышав его тихие слова. Внутри всё сжалось от их смысла. Саша, всегда такой сильный и уверенный, лежал рядом, слабый и раненый, и казалось, что он потерял не только силы, но и веру в себя.
– Саш, – тихо начала я, чувствуя, как мой голос дрожит от усталости и эмоций. – Ты никого не подвёл. Мы живы. Мы держимся. Это самое главное. Нас должны уже искать…. Паша… Паша, скотина, ты уснул что ли?
– Не дергай его, Лучик, – тихо попросил Саша, – поспи сама, я подежурю. Все равно никакого толку от меня больше нет…
Я прижалась ближе к нему, чувствуя, как его рука слабо лежит на моей. Его слова резали, наполненные горечью, но я знала, что он просто не может смириться с ситуацией, когда не может контролировать все вокруг, как обычно.
– Ты мне нужен, Саш…. Просто нужен, понимаешь. Если я…. если с тобой…. Я жить не смогу, – слова вырвались сами собой, понеслись вперед головы. – И не захочу, понимаешь ты это? Там, в вертолете, когда я думала, что у тебя перебита артерия… я умирала вместе с тобой! Думала, что если ты… я лягу рядом и больше не встану. Смерть от мороза – она легкая….
Саша смотрел на меня с широко раскрытыми глазами, его дыхание стало тяжёлым, словно он пытался осмыслить мои слова. Лицо его побледнело ещё больше, если это вообще было возможно. Он медленно потянулся ко мне, сжал мою руку крепче, и я чувствовала, как его пальцы дрожат.
– Нет, Лучик, – прошептал он, его голос звучал глухо, пропитан болью. – Не говори так, пожалуйста. Смерть… – он с трудом сглотнул, – это не выход. Ты сильная, ты всегда была сильной. Если меня не станет… – он замолчал, явно борясь с собственной болью. – Если меня не станет, ты должна продолжать жить.
– Да хрен-то там я кому-то что-то должна! Если моя судьба терять тех, кого люблю – да к херам такую жизнь! – я почти кричала шёпотом, впрочем, могла бы и во все горло – никого бы не потревожила.
– Значит, все-таки любишь? – вдруг спросил Саша, натужно улыбаясь.
Слова Саши будто ударили меня в самое сердце. Я замерла, его слабая, натужная улыбка, даже в этой ситуации, вызывала во мне столько эмоций, что я не могла сдержаться. Слёзы текли по моим щекам, и я даже не пыталась их вытереть.
– Да, – выдохнула я, едва дыша от переполняющих меня чувств. – Люблю… Твою чертову уверенность, твою силу… и твою слабость тоже, когда ты её показываешь. Люблю твою гордость и твою деликатность, твое терпение и даже твое похмелье люблю.
– Ну, мышка, выбора ты мне не оставила – придется выжить.
– Саня…. – раздался тихий голос от костра, – если ты, шалопай, по возвращении на этой женщине не женишься, на ней женюсь я. Зара, у меня тоже своя компания. Нефтяная, если что.
На миг я замерла, а потом из меня вырвался смех – громкий, истерический, который невозможно было сдержать. Смех, который вырывался из самой глубины, ломая последние остатки самообладания. Мы, посреди дикой, морозной тайги, а двое полумёртвых мужчин решают, кто из них на мне женится.
– Вы бы лучше это…. Нефтяник… пожрать с собой взяли…. На кой черт мне ваша компания…. Здесь.
Я задыхалась от смеха, понимая, что возможно, это последний раз, когда я смеюсь рядом с Сашей. Если нас не найдут в течении ближайших трех суток – нам точно крышка. Всем.
– В смысле, не взял. Там…. – Михаил с трудом перевел дыхание, – позади вас в вертолете…. Ящик с…. Рыбка красная, икры немного…. Окорок…. Не много, чисто стол за Новый год накрыть….
– Что⁈ – я подскочила как ошпаренная, ругая себя за то, что не додумалась осмотреть весь вертолет. – Черт, а сказать по раньше не судьба была???
– Так ты и не спрашивала, – невозмутимо прошептал Михаил, и, несмотря на его слабость, в голосе слышалась лёгкая ирония. Он был явно на пределе сил.
Сон как рукой сняло. Я резко встала, чувствуя, как во мне закипает решимость. Тайга может убить нас, если мы будем медлить, но не сегодня. Не в эту ночь.
– Ладно, нефть – нефтью, а вот еду я найду, – произнесла я вслух.
– Куда ты собралась ночью? – Саша подскочил на лежаке и тут же побелел от боли.
– За едой.
– Лучик, – он стал почти прозрачно-синим, – ты сейчас не пойдешь. Дождешься, когда рассветет.
– Саш, – я посмотрела прямо ему в глаза. – Я пойду сейчас, пока ясно. Ты лучше меня знаешь, что, если поднимется метель или поземка – я в 100 метрах вертолет не найду. Пока я вас вижу, пока не поднялся ветер… иначе мы рискуем не выжить.
– Лучик…. Возьми этого оболтуса.
– Нет. Саш, если…. Он ваши руки и ноги. Нам нельзя уходить вместе. Он станет вашим единственным шансом выжить.
– Лучик…. Если…. У нас шансов нет…. Никаких вообще, – он обнял меня, не смотря на жгучую боль, которая отразилась в черных глазах. – Я не дам тебе…. Только не снова, Лучик. Я не переживу….
Я знала, о чем он говорит, знала, что отпустить меня для него почти невозможно. Знала, что, если погибну – это станет последней каплей, которая сломает его.
– Саша, – я поцеловала его. – Я вернусь. Ночь ясная, я увижу костер с поляны, тропинка протоптана. Ждать до утра – слишком большой риск. Я лучше всех вас приспособлена к такой прогулке.
– Нет, Лучик, нет, – в его глазах была паника.
Я пыталась улыбнуться, скрывая свой собственный страх за спокойным видом.
– Саш, – с легкой усмешкой сказала я, – я ведь могу и вырубить тебя, если понадобится…
– Только попробуй, мышка, – прошипел он, и в его тоне появилось что-то яростное, – и клянусь, я надеру тебе задницу, даже если после этого потеряю сознание.
Я рассмеялась, несмотря на ужас ситуации, чувствуя, как на мгновение страх отступает. Это был его способ показать, что он всё ещё борется, всё ещё пытается контролировать ситуацию хотя бы словами, если не действиями.
– Я люблю тебя, Александр Юрьевич.
– Я люблю тебя, мой маленький мышь.
Я встала, взяла одну из толстых веток, окунула ее в костер. Подобрала еще несколько и шагнула в темноту ночи.
Ночь в тайге – полная темнота. Я не видела даже в паре метров от себя, ориентируясь только на протоптанную тропинку. Через пару метров, выйдя на поляну, воткнула в снег первый факел, осветивший путь на несколько метров. Пройдя еще метров десять – поставила второй. Еще 10–15 – третий. Шла молясь только об одном – чтобы за эти минуты не поменялась погода, которая очень любила преподносить сюрпризы. Если подует ветер, поднимется поземка – мне конец. Это в городе 100 метров не расстояние, здесь в этих 100 метрах можно было сгинуть навсегда.
Я не боялась волков или других зверей – они могли напасть только в полной темноте, меня же окружало сияние огня. Пятый факел.
По моим прикидкам до вертолета еще метров 40–50. Я напрягала глаза, но разглядеть его не могла.
Шестой факел.
Ускорилась, боясь, что импровизированная дорожка прогорит очень быстро.
Седьмой.
Неужели прошла мимо? Такого не может быть – тропинка здесь одна. Это просто мои страхи и сомнения играют в свои игры. Мне кажется или поднимается ветер?
Я почти бежала, чувствуя нарастающий страх. Шаг, другой. Быстро обернулась – цепочка огней за мной была отчетливо видна, но кое-где огоньки моргали.
Ветер дул сильнее.
На вертолет я почти налетела в полной темноте, освещаемой узкой полоской горящей ветки. Не глядя на покореженный метал и кровь, быстро забралась внутрь и осмотрелась.
Миша сказал, что ящик был позади нас с Павлом. Но тут было много ящиков и относительно целых и разбитых, откуда вылетели осколки оборудования.
Не то, не то, снова не то….
На хрена мне твоя нефтяная компания!!! Дай мне найти еду. Куда ж ты ее запихнул, собака сутулая?.
Порыв ветра, взвывший снаружи, заставил меня похолодеть. Быстрее, еще быстрее…… и снова не то.
Что-то хрустнуло под ногой. Да ладно…. Неужели так просто.
Ящик лежал чуть поодаль от других, был не самым большим, но и не маленьким. Открыв его, я едва не рассмеялась – смех боролся со слезами, которые накатывали от неожиданного облегчения, смешанного с абсурдом. Внутри ящика лежали изысканные деликатесы, предназначенные для праздничного стола, а не для сурового выживания в холодных лесах. Икра – небольшие стеклянные баночки с чёрными и красными бусинками, сверкающими, как драгоценные камни. Рядом аккуратно лежали тонкие ломтики копчёной рыбы, их яркий алый цвет казался неуместно ярким в этой мрачной реальности. Буженина, тщательно упакованная, с прослойками сала, выглядела аппетитно, но её роскошный вид только подчёркивал всю абсурдность момента.
Вдоль одного края ящика был сложен твёрдый сыр, головки которого сияли жёлтыми боками, словно предназначенные для богатого застолья. А ещё дальше – окорок, завернутый в фольгу, слишком сочный и праздничный для нашего положения. И даже хлеб здесь оказался – не обычный чёрствый или простой, а какой-то элитный, с кусочками зёрен, как будто испечённый для утончённых гурманов.
Сука…. Это будет самый роскошный прощальный ужин в тайге!
Впрочем, все лучше, чем ничего. Тем более я заметила, что в ящике был не большой кусок сала.
Пора было уходить, но я все никак не могла сделать шаг назад. А если все-таки…. Если посмотреть еще. Всего одну минуту, осмотреть ящики до конца. Может пилоты везли личную посылку бурильщикам, или у них с собой хоть сухпайки были….
Руки работали быстрее головы, разбирая завалы. Я прислушивалась к ветру и приглядывалась в темноту салона, искренне надеясь на чудо. Ну блин, мы выжили, неужели сейчас просто загнёмся без еды. Я-то ладно, маленькая, хотя никогда не страдала отсутствием аппетита, но трое взрослых мужиков, двое из которых серьезно ранены.
Бряц. Мне на голову свалилось что-то твердое и тяжелое. Я повертела вещь в руках и едва не заорала – на меня свалилась банка тушенки. Самой простой, дешёвой тушенки.
Быстро посмотрела откуда упало сие богатство и обнаружила сумку, маленькую, но набитую едой: доширак, тушенка, пара банок со шпротами, сгущенка!!!
На глаза навернулись слезы счастья – наши шансы остаться в живых резко поднялись.
Не теряя больше ни секунды, я перекинула сумку через плечо, вытащила ящик с деликатесами наружу и спрыгнула следом. Ветер ударил в лицо, обжигая холодом. Я оглянулась на свою вереницу огней – огоньки факелов догорали, один за другим гасли, оставляя только слабые искры в темноте.
Интуиция меня не обманула – ветер усиливался, начиная заметать тропинку. Я почти бежала по ней, настолько быстро, насколько это было возможно. Глаза выхватывали гаснущие огоньки, намечая путь обратно. Их оставалось совсем не много – две или три штуки. Если не успею, придется полагаться на заметаемую тропинку и удачу. Погас еще один, самый дальний. Это было плохо, очень плохо.
Двигалась быстро, придерживая свои находки. По прикидкам прошла уже половину пути, когда погас уже мой факел.
Очень плохо. Прям совсем плохо – теперь я видела только одну точки и бежала к ней. А она моргала мне их последних сил.
«Спокойно, Зорька, – услышала голос отца в памяти, – тайга не любит суеты. Успокойся и делай, что должна». Он прозвучал в памяти настолько отчетливо, что я внезапно успокоилась, даже перевела дыхание. Выхватила глазами красный уголек и больше не сводила с него глаз, фиксируя направление. Он погас когда оставалось шагов десять. Я выдохнула и по инерции дошла до него.
Снова выдохнула, успокаиваясь и унимая панику. Тропинка еще угадывалась, хоть и едва заметно – ветер сделал свое дело. Не останавливаться. До опушки метров 30 не больше, значит через десяток шагов я увижу их свет.
И точно… вот они впереди, красные отблески. Я шла уже спокойнее, чувствуя нарастающую вьюгу. Но меня она почти не пугала. С каждым шагом свет становился сильнее и ярче. Я поняла, что кто-то идет мне на встречу.
– Ты совсем спятил? – вырвалось у меня, когда я подбежала к шатающемуся Саше, в руках которого горел новый, яркий факел. Именно его свет я увидела на тропинке. – Идиот ты клинический!
Саша едва держался на ногах, его лицо было белым, почти безжизненным, но в глазах полыхала тревога, перемешанная с упрямством.
– Тебя не было слишком долго… – прошептал он хриплым голосом, и рухнул на тропу, словно больше не мог бороться с собственным телом.
– Саша! – Я бросилась к нему, удерживая его голову. Ветер усиливался, снежинки хлестали по лицу, но сейчас это не имело значения.
29
К утру всё стало значительно хуже. Ветер завывал со страшной силой, снежные завихрения плотной стеной окутывали лес. Нодья прогорела, спасались запасом валежника, и едва видимый рассвет принес только слабое, мертвенно-бледное освещение, не давая тепла. Миша всю ночь пролежал без сознания, его лицо оставалось напряжённым, но почти безжизненным. Саше было немногим лучше – его дыхание стало тяжёлым, лоб покрылся испариной. К утру у него резко поднялась температура.
Проснувшись, я осторожно проверила рану на его плече – она горела, как в лихорадке, воспаление охватило всё вокруг. Долго не раздумывая, я быстро вколола ему инъекцию антибиотиков, молясь про себя, чтобы это хотя бы немного помогло. Саша простонал, но был слишком слаб, чтобы что-то сказать. Только смотрел на меня лихорадочно горящими глазами.
Паша выглядел не лучше: бледный, измученный, он сильно кашлял, постоянно пытаясь подавить очередной приступ. Но, когда я начала собираться в лес за дровами, он стойко поднялся на ноги и потянулся за мной, не сказав ни слова. Нам всё равно нужны были дрова, а одной мне не справиться.
Шли друг за другом, оставляя на деревьях зарубки, чтобы найти дорогу назад. Снег хлестал по лицам, ветер гудел в ветвях, но мы упрямо продвигались вперёд. К счастью, долго ходить не пришлось – сосен в округе было достаточно. Мы начали рубить и валить деревья с запасом, не зная, сколько ещё нам придётся продержаться в этом аду.
Ходили несколько раз, выискивая максимально толстые стволы, чтобы их хватило надолго. Помимо стволов я набрала и сосновых веток, заварила из них чай для Паши.
– Пей, станет лучше, – сказала я твёрдо, не давая ему шансов на отказ.
Он с трудом взял кружку, его лицо оставалось бледным, и мучительный кашель не прекращался. Но я знала, что горячий сосновый чай немного облегчит его состояние.
Для Саши я достала из аптечки пакетик терафлю и развела его в воде, надеясь хоть немного сбить высокую температуру. Его состояние вызывало у меня тревогу, но больше всего беспокоил Миша. У него не было открытых ран, однако он постоянно впадал в беспамятство. То ли были внутренние повреждения, то ли серьёзная травма головы – я не могла это определить, но знала, что времени у нас может быть всё меньше.
Оба мужчины попробовали отказаться от еды, но тут уж мне пришлось прибегнуть к крайним мерам. Я развела тушёнку в горячей воде, сделав что-то наподобие супа, и, не стесняясь, применяла крики, маты и даже поцелуи, чтобы заставить Сашу выпить хотя бы половину. Он пытался протестовать, но у него не было сил спорить всерьёз. Когда он выпил свою долю, я повернулась к Мише. Едва заметив, что он открыл глаза и не успел окончательно прийти в себя, я быстро поднесла ему кружку с оставшейся тушёнкой и заставила выпить, пока он не мог ориентироваться. Он выпил всё без возражений, слишком слабый, чтобы сопротивляться.
К вечеру температура поднялась и у меня – видимо сказался холод, усталость и напряжение. Странно, я не чувствовала боли ни в горле, ни в голове. Только ломило мышцы и знобило так, что зубы выбивали ча-ча-ча. Каждый вдох отдавался дрожью по всему телу.
Я попыталась сосредоточиться на делах, занять себя, но всё вокруг начало расплываться, и накатило чувство, будто силы тают прямо на глазах.
У Саши дела обстояли не лучше, его кидало то в жар, то в холод, поэтому вечером я поставила вторую дозу антибиотика, понимая, что осталось всего три ампулы. Если нас не найдут через сутки….
Я сидела у костра, где теперь постоянно стояли кружки и пустые банки, нагревая воду и смотрела на свои дрожащие руки. От одной мысли, что Саша не дождется помощи мне хотелось выть на луну, которой, впрочем, видно не было. Сердце разрывалось от такой нестерпимой боли и ужаса, которых я не чувствовала никогда. Даже тогда, когда отец сошел с ума.
А теперь я начинала понимать его, моего отца. Понимать, почему он сломался. Зачем нужен этот мир, если рядом нет того, ради кого ты живёшь? Уйти, сбежать, быть снова рядом…. Он не смог вынести этой пустоты, этого ужаса, этой раздирающей все внутри боли.
Я закрыла глаза.
– Зара, – услышала шепот Паши, – нас найдут. Нас уже ищут, слышишь? Только не плачь, пожалуйста. Папа Москву до основания сроет, все МЧС поднимет на уши, Росгвардию, если надо заставит леса прочесывать, но найдет нас.
– Что, Паша, привык, что папа слоников ради тебя бегать заставляет, да? – вырвались у меня злые и в чем-то не справедливые слова. – Только нет здесь пап, понимаешь? Нет. Мы одни. И погода…. Мать ее…. Не летная! – я закрыла лицо ладонями, чувствуя, как смех, похожий на плач, начал сотрясать меня. Смех был горьким, бессильным, смехом, который рождался в глубинах отчаяния.
И вдруг я почувствовала, как Саша тихо притянул меня к себе. Он открыл глаза, молча заключив меня в свои объятия, не говоря ни слова, потому что слова в этот момент были бессмысленными. Он просто держал меня, позволяя мне спрятать лицо у него на груди, защищая от боли, которую нельзя было выразить.
– Сань, – сквозь слезы услышала я голос Миши, – ей нужно поспать… она на грани….
Я услышала, как он перевёл дыхание, а затем добавил, уже обращаясь к Паше:
– Паша, только попробуй уснуть, поганец… я тебя… уволю к чертовой матери! – его голос дрожал, но в этих словах чувствовалась решимость.
Сил на споры не оставалось. Сотрясаемая ознобом и ужасом, я прижалась к Саше и провалилась в сон, как в черную пустоту.
.
Проснулась резко, как будто кто-то толкнул меня в бок. Первое, что я почувствовала – это тишина. Ветер больше не выл. Потрескивал огонь, тихо гудели деревья, но холодный рев стих, оставив за собой мёртвую тишину. Я поднялась, чувствуя, как моё сердце замерло от тревоги. Саша лежал рядом, но от его тела больше не исходило привычного тепла.
С тихим приглушённым всхлипом я скатилась с лежака, чувствуя, как меня охватывает первобытный ужас. Паника захлестнула, и меня начало трясти так, что ноги едва слушались. Паша резко поднял голову, его глаза были полны изумления. Даже Миша, казалось, пошевелился, ощутив неладное. Но Саша лежал неподвижно, спокойно, словно просто спал.
У меня потемнело в глазах от такой боли, что казалось, весь мир разваливается на части. Я закричала, завыла волчицей, не в силах сдержать этот крик.
– Лучик! – Саша вдруг подскочил, и сам застонал от боли. – Что с тобой? – его голос был хриплым, полным тревоги.
– Саша! – Я упала рядом с ним, меня трясло так сильно, что я не могла поднять голову. – О боже… Саша… Я думала… – мне было трудно дышать, страх сковал грудь, а слёзы застилали глаза.
И вдруг я поняла, почему так испугалась. Температура у Саши спала, и его тело больше не было горячим, как пылающий костёр. Он просто спал – глубоко и спокойно, а его лицо выглядело расслабленным, без следов боли. Но с учётом того, что я сама горела от жара, мне казалось, что он стал ледяным. В тот момент, когда контраст между нашими температурами показался мне смертельным, я едва не потеряла разум.
Я выдохнула, чувствуя, как волны боли и ужаса постепенно отпускают, оставляя за собой лишь слабость и истощение. Меня продолжало трясти, но уже не от страха, а от собственного жара.
– Лучик, мышка моя, солнышко моё, – Саша осторожно гладил меня по спине, по волосам, несмотря на свою боль. Я слышала, как он шипел от каждого движения, но не останавливался, пытаясь успокоить меня. – Ты вся горишь, – добавил он, голос его стал полон заботы и тревоги. – Паша, заваривай жаропонижающее, быстро! – его голос внезапно обрёл прежние нотки уверенности и силы, как будто в нём вновь проснулся тот Саша, который всегда всё контролировал.
Утро выдалось солнечным и морозным, но без обжигающего холода, потому что ветер так больше и не поднимался. Паша сам, без меня сходил и приволок еще четыре сосны, увеличив наш запас, так что замерзнуть нам не грозило. После утренней порции антибиотика, которую Саше пришлось делать самому себе, у меня руки ходили ходуном, его аппетит стал возвращаться – что не могло не радовать. Михаила он напоил как я минувшим днем – быстро и без особых церемоний.
Я капризничать не стала, хоть и не очень-то хотела есть. Зато Паша с огромным удовольствием умял несколько бутербродов с сыром и окороком, как будто это был настоящий праздничный завтрак. Никто не возражал – все понимали, что ему еда нужна, чтобы восстановить силы.
Часы тянулись медленно, я лежала, прижавшись к Саше и старалась ни о чем не думать. Не думать, что будет, когда закончится еда, не думать, а хватит ли пяти доз антибиотика, чтобы полностью снять воспаление раны у Саши, не думать о том, что нас вообще не найдут…. О том, что со мной тоже не все в порядке я тоже не думала. Я просто лежала, закрыв глаза и слушала биение его сердца. Размеренное и спокойное.
Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
С каждым ударом сердца я словно находила себе убежище от всех тревог. Это биение жизни рядом со мной, его жизнь, – единственное, что сейчас имело значение.
И вдруг Саша вздрогнул, его тело напряглось. Он замер, прислушиваясь к чему-то, как будто уловил звук, который я ещё не слышала.
– Что такое? – шепнула я, чувствуя, как внутри вновь поднимается тревога.
– Тихо, мышонок, слышишь? – Саша приподнялся, глаза его были полны концентрации, как будто он надеялся уловить что-то в окружающей нас тишине.
Я замерла, прислушиваясь изо всех сил. Сначала казалось, что кроме потрескивания костра и тихого скрипа деревьев вокруг ничего не слышно. Но через несколько мгновений я уловила далёкий, едва различимый звук, похожий на гудение или рёв мотора, приглушённый ветром и расстоянием.
