Текст книги "Осторожный подход к любви (СИ)"
Автор книги: Veronika Verona
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
– Обида? Из-за скандалов?
– Не совсем. Там какая-то ещё история случилась. Я не в курсе. Но после того, они больше не общались.
Отсутствие Вадима очень легко объяснилось, когда Зоя и Мартыненко оказались на пороге дома. Если девушка в первый момент этой встречи замерла, почему-то не решаясь сделать дальнейшего шага, то Николай лишь фыркнул и улыбнувшись пошёл на встречу мужчине, поздоровался и исчез из видимости, зайдя в свой кабинет.
Вадим сидел на диване, на одном колене у него едва ли не подпрыгивая, сидела светловолосая девочка и по-детски наивно смотрела на него. Мужчина отвечал ей той же улыбкой и позволял себя 'душить' за шею любящими объятиями. Она что-то с улыбкой ворковала, глядя на него и изредка тянулась к нему, чтобы заслюнявить щеки мужчины своими поцелуями.
Подойдя чуть поближе, Зоя лишь теперь заметила цвет глаз девочки – они были насыщенного голубого оттенка, почти синие как цвет васильков. Красивый цвет.
Услышав приближающиеся шаги, девчушка вдруг обернулась и заинтересованно прошлась взглядом по застывшей фигуре. Затем, словно чего-то испугавшись, она отвернулась и уткнулась лицом в рубашку Вадима, тихо посмеивающегося над её реакцией.
– Ну и чего же ты застеснялась? – он легонько, едва касаясь, водил своей огромной широкой ладонью по светлой макушке.
Посмотрев на Зою, он кивком головы указал ей на место рядом с собой. Всё так же тихо ступая, она присела рядом, подмечая, что у девочки очень красивый цвет волос светлый-светлый, как у альбиносов. Конечно, со временем он мог выцвести и стать другим, русым, но сейчас, с таким цветом волос она очень напоминала миниатюрную Снегурочку или же Снежную королеву.
Немного просидев так, как страус, спрятав голову 'в песок', в нашем же случае в рубашку, она робко выглянула, вновь взглянув на девушку. Впрочем 'выглянула' – это ещё громко сказано, девочка просто немного отстранилась от Вадима, приподняв голову и, скосила свои прекрасные очи в сторону Леоновой.
Теперь Зоя видела, что брови и ресницы у неё тёмные, а не светлые как у альбиносов. Немного улыбнувшись, она пришла к одному выводу – девочка была самым обычным ребёнком, с нечеловечески красивой внешностью. Должно быть, вырастет и будет всем соседским мальчишкам головы кружить своей красотой неописуемой.
За этими их гляделками со счастливой улыбкой наблюдал Вадим, переводя взгляд с одной на другую. Правда, больше всего своего внимания он уделял девочке, словом, как и она сама.
– Меня зовут Зоя, – немного улыбнувшись, протянула ладонь. Девочка тут же вновь 'нырнула' с носом в своё укрытие, и, когда Леонова уж было собиралась опустить руку и уйти, понимая, что знакомства у них сегодня не выйдет, то та вдруг снова выглянула.
Ладонь малышки медленно отпустила бычью шею Вадима, и так же медленно потянулась в сторону Зои.
– Илона, – высоким, но отнюдь не писклявым, детским голосом ответила она, прижавшись к груди мужчины, который теперь позволил себе поцеловать ту в лоб.
Наступил прекрасный месяц май. Сколько стихов и песен посвящены ему? Да их всех и не счесть.
У этого месяца свой особый шарм, головокружительный аромат сирени, чувство влюблённости. А у школьников плюс ко всему выше перечисленному ещё и чувство головокружительной свободы, которая вот-вот должна насупить. Осталось ещё чуть-чуть потерпеть.
Зое всегда нравился этот месяц. Наверное, отчасти потому, что май – это уже конец весны и практически начало лета, этакая золотая середина. Месяц, когда зеленеет листва, прилетают запоздалые птицы...
Событие, которое ей, несомненно, запомнилось на всю оставшуюся жизнь, произошло именно в этом месяце, в последний учебный день – на торжественной линейке посвящённой празднику последнего звонка.
У этого праздника была своя униформа: старая советская школьная форма, представляющая собой коричневое, ужасно колючее, платье и, конечно же, белый фартук. Как ни странно, но и на Зою с её пышными формами нашлось платье её размера. Более того, её длинные волосы собрали в два высоких хвоста, и к великому негодованию девушки повязали два белоснежных банта с кружевной окантовкой.
Но это всё предисловия. Перейдём к самому главному событию...
На торжественной линейке присутствовали все классы, начиная от первого и заканчивая виновником торжества – одиннадцатым. Среди учеников одиннадцатого класса в первом ряду стояли девушки, а позади них парни. Никто даже не думал заморачиваться на счёт того, что некоторые девочки были выше мальчиков и закрывали своими спинами и юбками бедняг от глаза камеры.
Практически в самом конце строя стояли рядом три девушки. Подругами их было трудно назвать, да и то лишь с огромной натяжкой. Зоя дружила как с Настей, так и с Наташей. А вот две нижеуказанные особы, друг друга просто на дух не переносили, честное слово, как кошка с собакой. Пару раз дело могло закончиться громким скандалом с выдёргиванием клоков волос, могло, но не произошло – Зоя вовремя подоспела и пресекла их разборки на корню.
По окончанию порядком нудной линейки, выпускников ждал приятный сюрприз. Родители расщедрились и устроили своим чадам маленький праздник и название ему сладкий стол.
Не то чтобы все прям-таки и обрадовались. Некоторые загалдели от радости, что на этом их такое запоминающееся мероприятие не подошло к концу. Другие же наоборот ничего не хотели, кроме того, как ы поскорее добраться домой и принять холодный душ – май в этом году выдался не по сезону жарким.
Всё это затянулось до самого позднего вечера. Кто-то уже отсеивался, кто-то же продолжал веселиться с пластиковым стаканчиком лимонада в одной руке и куском торта в другой. Один из родителей подсуетился и теперь в маленьком помещении их класса ненавязчиво играла музыка, слышимая из колонок, подключенным к чьему-то ноутбуку.
Настя Малышева, выглядевшая сегодня в этом старом советском платье чуть ли не как кинозвезда, о чём-то болтала с Демидовой, которую все уже по праву считали бывшей старостой класса. Они переговаривались немного лениво, явно уже порядком подустав от всего происходящего. Время от времени Настя доставала свой смартфон и быстро потыкав в экран того пальцем что-то показывала Ксюше, которая тут же улыбалась и начинала что-то оживлённо спрашивать у Малышевой.
Уже шел второй час, как их скромную компанию покинула Наташа Анисимова. Девушке кто-то позвонил, то ли родители, то ли ещё кто-то, Зоя так и не поняла. Но, тем не менее, то и дело, извиняясь через слово, она ушла. А может и уехала, Леонова не обратила внимания. Да и не до этого ей было.
Изредка отрываясь от своих наблюдений, Зоя поглядывала в сторону Полежаева, сидящего за столом, чуть ли не в самом конце класса. Сегодня он был просто необыкновенно хорош собой, оттого Леонова с замиранием сердца начинала мечтать, представляя – каким же он будет в сам выпускной вечер. С лица парня не сходила улыбка, и девушка как могла боролась с желанием достать свой мобильный телефон и сфотографировать его на долгую память.
Весь учебный год её сердце билось как шальное при одной только мысли о нём. Порой сердце замирало, оглушая тишиной Зою – это происходило именно в те моменты, когда они случайно могли коснуться друг друга. Казалось бы, простое касание – а как много значило оно для неё! Он мог пройти мимо, случайно задев её плечом или локтем, за что тут же извинялся. Вот только Зоя сдержанно кивнув, тут же спасалась бегством – только бы скрыть этот счастливый блеск глаз. Конечно, они касались друг друга во время репетиций выпускного танца, но то было совершенно другим, каким-то заученным, механическим...
За этот учебный год им удалось стать почти друзьями. Почти. Порой он звонил ей, интересовался, почему Зоя не пришла в школу, что было большой редкостью – девушка было ответственной до мозга костей и потому, частенько даже с высокой температурой бежала в школу, столь нелюбимую ею. В такие моменты, слыша его голос, она чувствовала себя немного глупо. Ходила по комнате, улыбалась и изредка прикрывала губы ладонью, чтобы те, не дай бог, не выдали какую-нибудь чушь, услышав которую Илья, несомненно, посмеялся бы.
При встрече вне стен школы они всегда здоровались, словно были старыми приятелями. Частенько они вместе шли до своей автобусной остановки, а затем усаживались рядом друг с другом. Поначалу Зоя этого ужасно стеснялась, но потом немного привыкла. Вот только, теперь они виделись реже – у Зои был свой водитель, и уже только поэтому она не нуждалась в услугах общественного транспорта.
Порой, ездя в школу на мотоцикле, она специально прятала его в кустах, как раз за углом школы, в том самом тайном месте, когда она застукала Анисимову с сигаретой. Ей быстро удавалось замаскировать мотоцикл и тут же едва ли не бегом успевать к школьному крыльцу, где уже спускался по ступенькам Полежаев. И всё как и прежде повторялось: совместный поход к остановке, совместный проезд. Теперь Зоя не выходила на своей остановке, а ехала круг до школы, чтобы вновь вернуться в тайное место и уехать на своём любимом железном коне домой.
Под наплывом воспоминаний, она вдруг начинала решаться на отчаянный шаг – признание. Странное дело. Раньше она думала, что решиться на это лишь на самом выпускном вечере, под действием градуса алкоголя, который в тайне ото всех выпускники решили пронести в банкетный зал. А сейчас... она выпила лишь лимонада – и на какие подвиги её вдруг потянуло!
Объект её наблюдений вдруг завозился, и отложил мобильный на столешницу. Резво поднялся и поспешил к выходу. Наверное, собрался на улицу. Может уединиться и подышать свежим вечерним воздухом, а может и покурить. Хотя курящим Зоя его никогда не видела. А вдруг? Может он просто умело скрывался?
Как только высокая фигура парня скрылась в дверном проёме, Зоя тут же подскочила, словно ужаленная. Тут же с напускной ленью расправила складки платья, поправила фартук, и, заметив, что на неё больше никто не оглядывается быстро поспешила за парнем, больше всего на свете желая поскорее его догнать.
Нашелся парень на удивление быстро. Он стоял с закрытыми глазами у школьного крыльца, опирался спиной о красивую, заделаю под старину, выложенную красным кирпичом стену. Включённые фонари освещали часть его лица, делая то каким-то неестественно бледным и резким, но, тем не менее – ещё более красивым и притягивающим в глазах этой влюблённой дурочки.
Она продолжала стоять в нескольких шагах от него и всё ещё никак не могла издать и звука. И когда её рот наконец открывался, то она тут едва слышно вздохнув, тут же закрывала его. Со стороны это, наверное, смотрелось смешно. Да и самой себе она напоминала рыбу, выброшенную на горячий, перегревшийся в солнечных лучах песок.
От былой решимости не осталось и следа. Настроение вдруг поползло вниз. Плюнув на всё, она решила уступить своей трусости и исчезнуть отсюда подальше. Должно быть, она сейчас позвонит Вадиму, он заедет за ней и как только она попадёт домой, то тут же закроется в своей комнате, и начнёт жалеть саму себя такую несчастную. Правда, этот план ей не особо нравился, потому что домочадцы сразу же заметят, что с ней твориться что-то не то. Ей бы сейчас хотелось к Владу и Олесе, уж кто-кто, а они бы её приняли.
Девушка хотела уж было уйти, но(надо же такому случиться!) совсем забыла о своей конспирации, и именно поэтому топот ей небольших каблучков был услышан. Полежаев тут же открыл глаза и немного растерянно смотрел на Зою, зажмурившую глаза. Робко она глянула на него, Илья всё так же стоял у стены, взгляд был не только растерянный, но и ещё немного сонный. Вдруг парень растянул губы в улыбке. Ей ничего не оставалось делать, кроме как окончательно забыть о бегстве и намертво замереть на месте.
– Поздравляю, – неожиданно подал голос Полежаев, склонив голову к плечу. – Мы это сделали, – говорил он, указывая на красную ленту на своей груди, на которой было написано размашистыми золотыми буквами 'Выпускник 20**'.
Она улыбнулась и чисто механически поправила и свою ленту, такого же цвета. Сколько же они возились с этими лентами! Ух, даже вспоминать не хочется, как всего месяц назад их класс разделился на два лагеря: одни хотели ленту традиционного для их школы красного цвета, другие же, как их ласково называла Кухарка – реформаторы, были за нововведения и яростно доказывали, что синяя лента будет выглядеть эффектнее. Впрочем, Зоя обманула, сказав, что класс разделился лишь на два лагеря. Нет, их было три. В третий круг входили все те, кому откровенно говоря было наплевать какой цвет будет у этой чёртовой ленты.
– Спасибо.
Он перевёл взгляд на тёмное небо и, кажется, о чём-то задумался. По крайней мере, его лицо вдруг стало каким-то отрешённым, Зоя чётко увидела эту перемену.
Она продолжала топтаться на месте, мысленно мечась из крайности в крайность: сказать или не сказать? Так же логически пыталась представить какие последствия её могут ожидать после этого никому не нужного, кроме неё самой признания. Но в сердце предательски закрадывалась мысль: а вдруг? И от этого становилось лишь хуже.
Пора решаться.
Всё или ничего.
Зоя, напоследок глубоко вздохнув, подошла к нему поближе, намеренно зайдя в то место, где на неё не попадал свет фонарей, стыдливо прячась в тени. Стала напротив парня, при этом нервно сцепив ладони в замок за спиной. Руки слегка подрагивали, словно она была на экзамене у самого строгого учителя и вдобавок ко всему не знала ни одного билета.
– Я хотела поговорить с тобой, – начла она, упорно смотря в пол. – Это очень важно.
Быстро подняв взгляд, она увидела, как брови Ильи оказались сведены к переносице, а сам он несколько озадаченно смотрит на девушку перед собой, будто всё ещё где-то витает в своих мыслях и не понимает, чего же она-то от него хочет.
– Это следовало сделать намного раньше, – нахмурилась и Зоя, уже начиная злиться на саму себя из-за того что вообще затеяла весь этот разговор. А может ей сейчас сказать какую-нибудь глупость и позорно сбежать? Она ведь может сказать, что он все ноги ей во время танца оттоптал или же, что он слишком быстро кружит её, отчего у неё кружиться голова...
Последовала продолжительная пауза, прежде чем Зоя всё же, наконец-то решившись, выпалила:
– Ты мне нравишься. Сильно. Давно.
Вот так всё просто. Выпалила как на духу признание, а теперь жди ответа. И не важно, каким этот ответ окажется, самое главное это то, что она сделала это. Она и так слишком долго носила всё это в себе. Пусть теперь этот груз хоть и частично, но всё-таки перейдёт и на его плечи. А плечи у него широкие и сильные – выдержит как-нибудь.
Почему-то она в последний момент постеснялась сказать ему заранее заготовленное 'люблю'. Странно. Может потому и умолчала, чтобы в случае чего не было бы больней? Или она подсознательно всё же не считает эти чувства любовью?
Она не поднимала на него глаз, даже наоборот ещё и зажмурилась. Не видя его, она не слышала и его дыхания. Создавалось впечатление, словно она здесь стоит и вовсе одна. В какой-то шальной момент она уже начала надеяться, что просто закрыла глаза и задремала и на самом деле всё это ей сейчас сниться, но как только она откроет глаза, то окажется вновь в своём классе.
Вот только никаким сном это не было. А он всё молчал и молчал.
– Извини меня, – так тихо прошептал Илья, что девушка не сразу поняла, что это его голос.
Зоя тут же посмотрела на него, дескать, за что же это ты извиняешься? Почему? Неужели...
– Я люблю другую. Тоже сильно. Тоже давно. – Продолжал говорить он тем же шепотом.
И тут-то Зоя отчётливо поняла, что все её надежды и мечты оказались просто парусом бумажным. Красивым парусом, вот только нереальным. Бумага не справиться со штормом, порвётся. Уже надорвалась.
Он не отводил взгляда. Продолжал так же, как и несколько минут назад, ещё до признания, смотреть честно и открыто, абсолютно не таясь. Правда, теперь в его взгляде отчётливо виднелась жалость. К ней.
Только теперь она заметила тёмный кулон, на тёмной цепочке, бессовестно выглядывавший из расстёгнутой на несколько пуговиц рубашки. Она помнила его, потому как сама содействовала при его выборе. Металлические языки пламени.
Дура, дура, дура...
Отсветы фонарей, тень ветки дерева – всё это не могло скрыть его почему-то виноватых глаз... Эх, глаза! Такого цвета Зоя не видела ещё ни у кого, даже у него самого не замечала этих чарующих глаз все эти жестокие долгие годы. И почему-то именно сейчас она на все сто процентов осознала, что эти прекрасные глаза загораются трепетной нежностью и любовью для другой, той, которая может быть и не ценит этого и вовсе. Но не стоило кривить душой, те глаза тоже горели, едва ли не пылали при одном только воспоминании о своём возлюбленном...
– Кто она? – только и смогла выдавить из себя, уже прекрасно зная чьё имя, он сейчас назовёт, разрушив все надежды.
Не хотелось верить. Не хотелось ничего слушать. Пожалуй, она была права, когда одумалась и едва ли не ушла. Нужно было бежать от него куда глаза глядели, вместо того, чтобы сейчас стоять здесь и кривя душой, стараться не показать то, как её всё это задело.
Ей хотелось кричать оттого, что не она в его сердце. Но на сильно мил не будешь?
– Настя.
Имя упало как холодная могильная плита.
Бух.
Настя. Уж Зоя-то помнила, как та ещё летом отзывалась о внешности Полежаева, да и о нём самом. Девушка не строила и из себя святошу, утверждая, что лучше Малышевой и сама никогда даже плохо не подумала об Илье, не то чтобы уже сказала. И Леонова была не без греха.
Она вдруг попыталась улыбнуться, немного покачав головой, словно удивлялась собственной глупости по отношению к этой призрачной взаимности с его стороны.
Внутри-то её всю скручивало в узел и не слабо. Все внутренности скрутились в какую-то спираль, пульсировали, готовые взорваться в любую секунду. Сердце не просто участило свой ритм, оно просто-напросто летело с невероятной силой ударяясь о рёбра. В горле стоял давящий все слова ком. Из глаз должны были вот-вот покатиться горькие слёзы обиды... но, несмотря на всё, вопреки всему, она старалась улыбаться. И выходило у неё вся эта актёрская игра на отлично. До поры до времени.
И вдруг раздался контрольный выстрел, пришедшийся прямо в сердце:
– Она отвечает мне взаимностью.
Лежачих не бьют. Что же он тогда не так благороден? Внутри Зоя корчилась в муках, и вдруг глянул последний, решающий-довивающий удар.
Лучше бы он промолчал.
Стоило догадаться. Давно стоило. Как можно было оставаться такой слепой? Подмечающая все самые мелкие детали Зоя, не смогла заметить этих непонятно откуда взявшихся чувств. Как упустила момент?
Ведь ещё и Наташа пару раз говорила Зое, что Полежаев неравнодушен к Малышевой, уже далеко не первый год, но верить в это не хотелось. Пару раз у них на этой почке чуть не случилось крупной ссоры.
В эти секунды она вспомнила всё: как Настины глаза горели счастьем... как Зоя с Ильёй были в кинотеатре, а он ждал кого-то другого...как подруги выбирали парные кулоны...
Эмоции одним огромных вихрем охватили Зою. На глаза наворачивались непрошенные слёзы, а затем быстро скатывались по щекам, щекотно останавливаясь на подбородке. Илья, конечно же, заметил это и попытался её хоть как-то успокоить.
Он подошел к ней ближе, немного постоял, а затем просто обнял, без всякого нажима. Простое дружеское объятие. Даже во время танца он обычно прижимал её сильнее к своему телу.
Девушке горько усмехнулась, уж больно часто её в последнее время обнимали. Из чувства противоречия, она уж было хотела его оттолкнуть от себя, но... вот только ещё чуть-чуть и точно оттолкнёт... да, точно.
– Ты хорошая, – шептал, сиплым от всех сдерживаемых эмоций голосом. – Правда, хорошая... – тяжёлый вздох. – Но она так давно в моём сердце, что стала частью меня самого.
– Я всё понимаю, – кое-как сдерживая свои истинные эмоции, ответила она, прилагая все возможные и даже невозможные усилия, чтобы не перейти на хриплый шепот. Она была готова на всё лишь бы не показать и сотой доли того как ей сейчас плохо.
Он что-то ещё ей говорил, всё утешать пытался. Ему это удалось, на какое-то время. Было огромным чудом, что их никто не увидел в объятиях друг друга прямо на школьном крыльце.
Затем Зоя нашла какой-то предлог и чуть ли не сбежала домой, подальше от школы, да и не только от неё. Благо сегодня с ней был мотоцикл. Ещё утром она переживала, что Жанна Егоровна начнёт вновь читать ей лекции по поводу дорог и других водителей, но сейчас она была благодарна лишь тому, что никто не увидит её в таком состоянии и не будет задавать лишних и ни черта никому не нужных вопросов.
Дома на неё накатила вторая волна. Зоя начала рыдать, ещё поднимаясь по лестнице на нужный второй этаж. Пыталась хоть как-то заглушить звук собственного голоса приложил обе ладони ко рту, как только заметила полоску света в комнате Гоши. Он не предупреждал, что приедет сегодня. А она не особо нуждалась в свидетелях её накатывающей истерики. Быстро закрывшись в своей комнате, она тут же принялась утирать слёзы сжатыми кулаками, но те всё лились по её щекам и лились, непрекращающимся потоком.
С разбегу прыгнув на кровать, она тут же зарылась носом в подушку и принялась уже не таясь подвывать, прекрасно зная, что подушка заглушает все звуки. Её уже и не заботило, то, что в комнате напротив кто-то есть. И ещё больше всё равно ей было на то, что её может кто-то услышать.
Почему-то именно тогда, когда она дала волю слезам, на неё нашло какое-то странное состояние оцепенения и равнодушия.
В какой-то момент кто-то нерешительно постучался, но она никак на это не прореагировала, продолжая своё самоистязание. Теперь она не рыдала. Она просто лежала и смотрела в белоснежный потолок, но слёзы продолжали катиться по щекам.
А потом она взяла эту же подушку, мокрую от слёз, и начала по ней бить кулаками, пытаясь хоть так освободиться от той боли, сковавшей всё её нутро. Помогало, конечно, слабо, но хоть как-то она выгоняла из себя злобу, вдруг скопившуюся в ней.
Среди ночи, вернее, под самое утро, Зоя позвонила Анисимовой, понимая, что больше ей не к кому обратиться. Ну, не Насте же ей звонить? Это было бы смешно.
– Как ты? – было первое, что тихо спросила Наташа, как только Зоин рассказ закончился. По её голосу было как обычно очень трудно что-то понять, но, кажется, за неё действительно искренне беспокоились. У Леоновой, даже сердце как-то защемило от всех эмоций. Кто бы мог подумать, что они с Наташей так подружатся? Подружатся так, что готовы звонить друг другу в любое время дня и ночи.
Конечно, она могла бы набрать и Насте, но в последние месяцы они всё же существенно отдалились друг от друга. Дружбу, естественно, старались сохранить, и у них это даже выходило. Вот только прежнего доверия между ними больше не было, по крайней мере, со стороны Зои к ней. Да ещё и эта вчерашняя история...
Но теперь, проведя бессонную ночь вперемешку со слезами и битьём подушек, она неожиданно для себя самой пришла к выводу, что с Ильёй у неё ничего бы не вышло. Ей стоило изначально посмотреть на всю эту ситуацию со стороны. Может, хоть тогда бы заметила, что у её чувств нет будущего?
– Если не считать, что полночи ревела, то ничего. Я бы даже сказала сносно.
Часы, висящие на стене, показывали время – половину шестого. Зоя стояла у окна, вглядываясь в небо, которое вот-вот должно было показать ей прекрасный рассвет. Что-то было в этом... символичное.
Она смотрела на голубоватое небо, с огромным количеством облаков, напоминающим какие-то разные по своим размерам ватные шарики. Зоя даже как-то развеселилась, угадывая очертания облаков. Одно из них напомнило ей слонёнка, а другое гриб. Это детское занятие на некоторое время её отвлекло так сильно, что она чуть ли не пропустила самое главное событие – рассвет.
После длительного молчания, словно немного помешкав, невидимая собеседница, тихо выдохнула:
– Я ведь предупреждала тебя.
Солнечный диск поднимался, то и дело скрываясь за облаками. Леонова была заворожена происходящим и едва ли не открыв рот следила за поднятием солнца всё выше и выше.
– А я тебе не верила.
Уже рассвело. Наступил новый день в её жизни.
Зоя, опустив локти на подоконник, лениво провожала взглядом толстого чёрного кота, решившего тайком прокрасться к ним во двор непрошенным гостем. Немного покрутив головой, он принюхался, но видимо не унюхав ничего съестного по близости, развернулся и направился обратно.
Днём ей позвонила Настя. Леонова немало удивилась увидев её номер, но отчего-то не ответила на звонок. Гадая уж не разругаются ли они сейчас, если Илья рассказал Малышевой про Зоину вчерашнюю выходку.
С этой поры она начала её избегать, пытаясь не выдавать своих истинных чувств как по отношению к Насте, так и к Илье. Она всё ещё не знала, сказал Полежаев Насте о Зоином признании или же нет, но теперь они перестали скрывать свои чувства и уже несколько дней как вовсю гуляли по городу вместе, держась за руки. Их отношения теперь не были ни для кого секретом.
Зое даже пару раз позвонила Демидова, и весело щебетала о том, как же скрывалась эта парочка. Хохотала, приговаривая, что всё лучшее всегда достаётся другим. Леонова, откровенно говоря, едва удержалась от того чтобы не бросить ей в трубку какое-нибудь ругательство, которое так и жгло ей язык, и не сбросить вызов.
У Зои было что-то вроде волнообразной депрессии. То она шла на спад, то вновь накатывала огромной волной, сметая всё на своём пути.
Все радовались окончанию школы, сдаче экзаменов, предстоящему выпускному вечеру, все кроме неё самой. Она было словно в воду опушена. Ничто её не радовало, даже Гоша, который действительно решил выполнить своё некогда данное обещание и теперь терпеливо учил её играть на гитаре. Правда у неё уже не было былого запала и оптимизма. Он видел, что с ней что-то твориться, но когда Зоя начала открыто игнорировать его расспросы, то перестал ей надоедать.
Очень быстро подкрался и сам выпускной вечер. Зоя даже не сразу поверила дате в календаре, когда мельком увидела, что до того самого великого дня, который ждут все выпускники ей осталось лишь два коротеньких дня такие же коротенькие ночи.
Ещё больше усугубляло ситуацию то, что в порыве своей новоприобретённой депрессии, она совершенно забыла об окружающем её мире, который не желал стоять на месте, а продолжал жить своей жизнью, ни на секунду не сбавляя своих бешенных темпов.
У неё всё ещё не было платья, туфлей, сумочки... и всего прочего, что прилагается к негласному дрескоду этого праздника. У неё на руках была лишь красная лента выпускника, да и та приводила Зою в уныние, напоминая о том вечере, когда её и так очень уж хлипкие мечты развеялись как пепел по ветру.
Жанна Егоровна и Николай Николаевич буквально на днях расписались. Они сделали всё по-тихому, без лишних глаз и абсолютно никому не нужного пафосу. Просто пришли в местный ЗАГС и поставили свои росписи в нужном месте, после этого обменявшись кольцами. И лишь дома, они устроили небольшое застолье, так сказать в узком кругу семьи, во время которого и сообщили своим отпрыскам об их уже состоявшемся бракосочетании.
Зоя, услышав новость о произошедшем, на какое-то время вынырнула из своих невесёлых мыслей и, тепло улыбнувшись, поздравила их. Ей было приятно видеть свою маму такой... счастливой. Пожалуй, она смело могла бы назвать это её состояние 'счастливым'. Мысленно она тогда, с непередаваемым удовлетворением пришла к выводу, что Мартыненко всё же выполнил её просьбу и действительно сделал её любимую маму такой.
В то же время она вспоминала и знаменитые слова какого-то человека. Странное дело – человека она не помнила, а может даже и не знала вовсе, а слова его запомнила. Так вот, те слова гласили: 'Если людям суждено быть вместе, то их дороги вновь переплетутся на своём пути, сколько бы лет или веков не прошло'.
Наверное, их воссоединение и стало той самой встречей, вновь подаренной судьбой. Вдали друг от друга они лишь мучались, а сейчас наконец-то обрели долгожданный покой и... немного поколебавшись, всё же Зоя добавила бы и слово – любовь.
Её мама и Николай действительно любили друг друга, несмотря на долгую разлуку. Эту нехитрую истину честно признавал даже Гоша. Он был рад за отца так же сильно, как и Зоя за свою мать. И если поначалу Мартыненко переживал за то, чтобы его сын чего-нибудь 'не выкинул', то сейчас был твёрдо уверен, что и Георгию пришлись по душе, как и Жанна Егоровна, так и Зоя.
– Поздравляю... – начал было Гоша, но вдруг Зоя спохватилась и перебила его, не дав договорить поздравление, которые (уж она и не сомневалась на этот счёт) шли от самого сердца.
Едва ли не подпрыгнув на стуле, она резко обернулась к молодожёнам. Замолчавший на полу слове Гоша смотрел на девушку с немалой долей недоумения, впрочем, не один он.
– А свидетели у вас были?
Мартыненко улыбнулся и лишь покачал головой, очевидно ожидая услышать от нахмуренной Зои что-то другое. Должно быть, все присутствующие в комнате выдохнули с немалой долей облегчения.
– Были. Вадим согласился быть свидетелем жениха, – говорила Жанна Егоровна, вертя в руках бокал красного вина. – Свидетельницей была Олеся, – затем немного помявшись, она добавила: – Правда, сначала я планировала попросить кого-нибудь из персонала быть свидетельницей, но Олеся так разоралась, что я волей-неволей, решила не менять её кандидатуру.
Не подумайте! Олеся и мама Зои продолжали прекрасно общаться. И едва ли не ежедневно созванивались, болтая без умолку часами. Конечно, подобное было не редкостью и раньше, но сейчас-то они жили в нескольких километрах друг от друга и потому вместо личных встреч на кухне, как это было раньше, теперь общались с помощью телефона или компьютера. И, безусловно, они продолжали видеться, но уже не так часто как раньше. Просто теперь появились новые обстоятельства – Олеся была беременна.
Как раз, в день, когда стало известно положение Олеси, Зоя заехала к ним в гости. Они с Владом сидели в зале и уже по сложившейся традиции пили чай с печеньем, на железной коробке которого в этот раз были изображены красные георгины.
Олеся тогда влетела в квартиру, словно сумасшедшая и тут же, не снимая обуви, побежала в зал, и, задыхаясь от только что устроенной пробежки, с неописуемой улыбкой, смотрела на них, переводя взгляд с Зои на Владимира и обратно.
