Текст книги "Повороты судьбы (СИ)"
Автор книги: Вероника Флеер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Глава первая
Эта история рассказывает нам о том, как наша жизнь может измениться в один момент; о том, что когда мы безгранично счастливы, мы не должны забывать одну простую вещь – кто-то может ворваться в нее и бесстыдно забрать то, чем мы больше всего дорожим.
***
Если вы ничего не знаете о семье неких Ильиных, то спросите у соседей – они наверняка скажут вам, что это прекрасная, счастливая семья. А если вы спросите, бывали ли они свидетелями ссор между домочадцами этой семьи, то услышите отрицательный ответ. Вы, наверное, очень удивились, потому что не верите своим ушам – какая же семья да без домашних ссор, пусть и не частых? Но такое явление бывает, поверьте. Сколько я себя помню, столько мои родители, мы с братом жили, душа в душу, всегда поддерживали друг друга. В нашем доме царил мир и гармония, всепоглощающая любовь друг к другу… Сейчас, рассказывая о моей семье, о маме и папе, о брате, о том, как мы были счастливы, нельзя не сглотнуть горький комок в горле и сквозь слезы продолжать эту историю. Ведь злодейка-судьба распорядилась именно так, как подобает всякой жестокой, легкомысленной и коварной девице, растаптывающей сердца своих жертв; так, как никто не ожидал.
Глава первая
Все началось банально: неловкие взгляды, смущенные улыбки, а вскоре скрещенные вместе пальцы и поцелуи в парке под аккомпанемент щебета птиц. Я не верила своему счастью, и каждый раз задавалась вопросом, за какие заслуги мне сделали такой подарок? Подарок, на котором сосредоточилась все мое существо и все то тепло, которое я только могла отдать другому человеку. Я любила, я принимала любовь, я отдавала все, на что была способна, потому что верила, что эта любовь есть истинно верное и единственное чувство, которое человек может испытать только один раз в своей жизни. Кто-то испытывает его рано, а кто-то слишком поздно, а есть люди, которые постоянно ошибаются и так и не находят себе пару, чтобы сполна испытать человеческое счастье. Я, как мне казалось, ощутила его в свои восемнадцать. Но нельзя с недоверием относиться к ранней любви, хоть в большинстве случаев, которые мы можем наблюдать из примеров наших друзей или знакомых, ранняя любовь оказывается лишь первым выброшенным фантиком от вкусной конфеты, съеденной из большой подарочной коробки. Я не считала себя той, которой предстоит съесть не одну конфету. Я думала, что моя любовь первая и единственная, и я являюсь исключением. Стоит ли говорить очевидное? А именно то, что я никогда так не ошибалась. Ведь я всегда знала, чего хочу, и была полностью уверена в завтрашнем дне и уж тем более в своих чувствах. И какого же было мне, когда пришло разочарование, и все реалии нашей жизни проявили себя во всей красе? Естественно, все вылилось в слезы. Первая несчастная любовь же.
Не думала, что смогу когда-либо полюбить этот противный и наглый дождь, ведь я всегда была приверженцем палящего солнца и неба без облаков. Но на смену наших вкусов может повлиять абсолютно любой фактор: от взросления до простейшей адаптации. И вот сейчас, когда противные капли упорно стучат уже третий день в окна, я понимаю, что дождь не так уж и плох на самом деле, и замечаю, что мне нравится плакать вместе с небом. Слезы так похожи на капельки дождя.
Укутываясь еще больше в одеяло и пряча опухший нос, я слышу, как кто-то входит в мою комнату и на цыпочках проходит по мягкому ковру, садится на кровать. Я даже не собираюсь взглянуть на вошедшего, потому что почти уверена, что это мой брат Дима, который сейчас сделает очередную попытку вытянуть меня из того состояния, в котором я нахожусь целую неделю. Но вместо громкого баса я слышу мягкое и бархатное:
– Май.
Мигом стягиваю с себя одеяло и сжимаю в объятиях хрупкие плечи своей мамули.
– Когда ты приехала? Почему не позвонила? Я так по тебе скучала! – уткнулась носом в ее пахнущие лавандовым шампунем волосы. Как приятно вдыхать привычный с самого детства аромат.
– Около десяти минут назад, Май, – улыбнулась она. – И да, я звонила, но кто-то погрузился в свою печаль с ушами, что даже не слышал телефонного звонка.
Мне стало неловко, потому что глядя в мудрые зеленые глаза матери, наполненные жизненным опытом, я почувствовала себя как никогда глупо.
– Ну, – протянула я. – Думаю, тебе папа с Димой наябедничали, что стряслось…
– Да, поэтому еще на полпути к дому я хотела тебе хорошенько всыпать! – мама усмехнулась и заправила за ухо каштановую прядку. – Я понимаю, что тебе сейчас больно, ты думаешь, что еще долго не сможешь оправиться от сердечной раны, но уверяю тебя: это не так, и мы обе это понимаем. Я не могу заставить тебя прекратить грустить и снова стать самой собой – веселой и счастливой девочкой. Тебе даже нужно поплакать, но пожалуйста, не затягивай то, что ты и так затянула на целую неделю. Оконченные отношения – это не конец света. И это тебе говорю я – та, у которой была куча любовей до твоего отца, и которая каждый раз рыдала в подушку думая, что не выдержит очередного разрыва. – Рассмеялась она.
От ее слов мне стало намного лучше, и я засмеялась вместе с ней. Мудрые слова матери, порой, единственная таблетка от грусти.
– Спасибо тебе. – Прошептала я, целуя маму в щеку.
– Ох, а теперь вставай, приводи себя в порядок и бегом на кухню пить чай. А то не дело это, когда мать приезжает с рейса, уставшая, голодная, а кое-кто устраивает потоп.
Оксана Сергеевна Ильина – так зовут эту мудрую женщину – работает проводницей на железной дороге, поэтому сутками пропадает в дальних рейсах. Так уж получилось, что в этот раз ее не было дома целую неделю, и все успели неимоверно по ней соскучиться. И правда, занятая своим эгоизмом, я не заметила ее уставшего и измученного взгляда. Но, даже не смотря на усталость, мама выглядит как всегда сильной и уверенной – мне всегда нравились эти черты в ней. А сколько ей понадобилось терпения, чтобы вырастить и достойно воспитать нас: меня и брата… Что касается ее внешности, то она достойна отдельного восхищения. Маме сорок пять, а выглядит максимум на тридцать. Эти задорные, чуть достающие до плеча каштановые локоны, делают ее юной. А белая рубашка и синяя юбка-карандаш – униформа – идеально подчеркивают ее хрупкую фигуру.
Мама встала с кровати, бросила на меня лукавый взгляд и вышла из комнаты. Идеальная женщина!
Недолго думая, я откидываю в сторону пуховое одеяло и топаю в ванную. Похоже, за выходные я забыла, что такое умываться и смотреться в зеркало. Да, вид у меня хуже, чем просто не очень: опухшие от слез зеленые глаза, которые достались мне от матери; осунувшееся бледное лицо с немногочисленными веснушками, сосредоточившимися в области носа; карамельного цвета волосы до лопаток, больше похожие сейчас на солому. Пижама с медведями вот-вот спадет с моего исхудавшего тела. Что ж, зато не нужны никакие диеты.
Я привожу себя в порядок, одеваюсь и спускаюсь к родным, уже сидящим за обеденным столом. По дому витают аппетитные ароматы: горячего чая с бергамотом и свежеиспеченного песочного печенья. Папа постарался.
– О, кто это к нам спускается! – весело воскликнул брат. – Готовьте побольше печенек – нужно срочно откормить эту страдающую бегемотицу.
Я злостно прищурилась на брата, помышляя стукнуть его по голове то ли за саркастический тон, то ли за бегемотицу. А лучше за все сразу.
– Что ты сразу надулась, Майя? Я же любя, – подмигнул Дима.
– Тут одного прокурора за взятку посадили. И кого только в органы берут, – отодвинув от лица газету, вопросил отец. – Там взятки берут, тут взятки берут. Кругом одна коррупция.
– Паш, поговорим о политике потом, а сейчас лучше о хорошем, – сказала мама, садясь за стол.
Я села возле брата, не преминув ущипнуть его за ногу: поделом. Он тихо пискнул, давая понять своими серыми глазами, что расплата не за горами, а я лишь показала ему язык. Наши обычные дурачества.
– Вот ты, Дима, надеюсь, станешь достойным юристом, когда окончишь свой университет, и не падешь до того, чтобы брать взятки, – отпивая чай, сказал отец. – Этот мир нужно сделать чуточку лучше и честнее.
– И в первую очередь нужно начать с себя, – закончил Дима любимую фразу отца.
– Именно.
Папа – Павел Александрович, сорока восьми лет отроду – работает в политехническом колледже преподавателем физики, носит прямоугольные очки и любит читать газету «Четверг», в которой чуть ли не в каждом выпуске освещаются вопросы коррупции. А он у нас ее ярый противник, после того, как родители одного студента решили заплатить ему кругленькую сумму за хорошую оценку их сыну на экзамене по физике. После этого папу чуть не уволили с работы, которой он дорожит и считает своим вторым домом. Но руководство выяснило, в чем дело и оправдало его. Горе-студент же с позором вылетел из колледжа. Повезло еще его родителям, что ситуацию эту тихо замяли и не подали в суд – в наше время за дачу взятки дают хороший срок.
– Так, прекращайте, – снова в разговор встряла мама и села за стол. – У меня для вас куча историй!
Каждый раз, как она приезжает с очередного рейса, ей есть, что нам поведать. Преимущественно это веселые истории о пассажирах-выпивохах, которые, добавив немного градуса, вытворяют невесть что. Но иногда их поведение выходит за рамки дозволенного, и тогда мама ни без доли злорадства рассказывает, как последствия с головой накрывают нарушителей.
– Но сначала, хочу сказать вам о том, что Соню и Графа скоро заберут, – продолжила мать.
– Кто? – удивленно спросила я.
Дело в том, что наша семья содержит небольшой приют для собак. Он не является официальным, но довольно-таки известный в нашем городе, и, как ни странно, животные недолго задерживаются здесь. Надо сказать, что сердца людей еще не до конца зачерствели, и они готовы оставить место в них для четвероногого друга, который, в свою очередь, принесет им еще больше любви и ласки. Этот факт греет мне душу, как и остальным сидящим за этим столом. Мне всегда было жаль расставаться с животными, несмотря на радость от того, что они обрели настоящий дом. И сейчас, услышав новость о том, что двухмесячных щенков, Соню и графа, заберут, у меня ёкнуло сердце.
– В нашем полку прибыло, как говорится, – мама сделала паузу, глядя на нас. – Взяли на работу еще одну проводницу. Хорошая женщина, разговорчивая такая. Вот и проболтали мы все свободные минутки в дороге. Так я и узнала, что она давно хотела завести себе собаку. Хотела себе завести собаку, а заведет целых двух щенков! Разве это не здорово?
– А ты уверена, что ей можно доверять? – спрашиваю я.
– Конечно. Она, кстати, очень часто оказывает помощь другим приютам, странно, правда, что про наш она не знала. Так что, Май, прекращай эти глупости. Мы все к ним привязались, правда? – домочадцы кивнули. – Но также все мы прекрасно знаем, что там, куда их заберут, им будет вдвое, а то и втрое лучше.
– Поддерживаю, – поправляя очки, высказался отец.
Вообще, хоть мы и содержим приют для собак, на самом деле истинный уход осуществляет за ними моя тетя Алена, мамина сестра. Дело в том, что все мы чем-то заняты: у мамы и отца время отнимает работа; у Димы и меня – университет. А тетя Алена уже на пенсии, что позволяет ей находиться с собаками чуть ли не по целому дню семь дней в неделю. Тем более она без ума от этих четвероногих чертят.
– Что же, я буду по ним скучать, – грустно произнесла я.
Остаток обеда пролетел за семейными разговорами, байками и искренним смехом. Я даже успела позабыть о своей маленькой трагедии: она показалась мне настолько мизерной, что ее размеры просто на просто не заслуживают моего внимания. Но, само собой, только на время.
Глава вторая
Глава вторая
Утро понедельника, принесшее с собой новую порцию проливного дождя, грустных мыслей и желания остаться в постели, под одеялом оставшуюся жизнь. Я перевернулась на бок, глянула на часы – пора вставать. Вот уже через полтора часа начнется первая пара – социальная антропология, – а ехать до университета не близкий свет. Сейчас мне от всей души захотелось превратиться в маленькую девочку, которая одними своими крохотными слезками могла заставить маму не отводить ее в садик. Конечно, в детстве мама меня не часто таким баловала, но иногда волшебные слезки делали свое дело, и я оставалась вместе с ней дома – с детства не любила детский сад. Но сейчас перед вами взрослая девушка и ей нужно отвечать за свои действия. Пора детства и пубертатного периода осталась позади, впереди лишь осмысленность, ответственность, серьезность. Хотя… кого я обманываю?
Я нехотя встала, снова взглянула на часы, висящие на стене, – 6:30 – и отправилась в душ. На самом-то деле университет я свой люблю, это не детский садик, который вызывал во мне отвращение, но университет является связующей ниточкой между мной и моей трагедией. Поэтому мысль отправится туда, где будет он, приводит меня в ужас. Не хочешь видеть человека – избегай его. Но не в моем случае.
– Май, ты скоро? – нетерпеливо стучит брат по двери ванной комнаты, пока теплые струи стекают по моему телу. – Я, между прочим, тоже опаздываю! Если не выйдешь через пять минут – сам тебя вытащу.
Я недовольно морщусь, но прислушиваюсь к угрозе брата и уступаю ему душ.
– Как жаль, что у нас только одна ванна! – вздыхаю я.
– Не сомневаюсь, что будь у нас еще хоть десять таких же ванн, ты бы все разом их заняла, а я стучался бы в каждую и проклинал все на свете. – Перед моим носом хлопнула дверь. Вот ворчун.
Уже более-менее окончательно проснувшись, я делаю себе зеленый чай без сахара и нарезаю бутерброды с маслом и колбасой. Самой кусок в горло по утрам не лезет, но Дима будет доволен. Может это смягчит его гнев. Отец уже уехал на работу, так как его политехнический колледж находится еще дальше, чем наш с Димой университет, а мама высыпается, после утомительного рейса. Благо у нее есть еще пара выходных, в то время как с нас учебные будни будут выжимать все соки. Вернее, только с меня, потому что Диме – пятому курсу – делают огромные поблажки, нежели нам – пока еще второму.
Мы с братом учимся в одном университете, даже на одном факультете, но он – будущий юрист, а я – социолог. Не знаю даже, как меня закинуло выбрать эту специальность, но пока я ни о чем не жалею.
– О, спасибо. – Благодарит брат меня за бутерброды, стряхивая капельки воды со своих коротких каштановых волос.
Я киваю в ответ и любуюсь им: высокий, худой, но достаточно мускулистый обладатель пронзительных серых глаз, холод которых может сделать больно, но не мне и не тем, кого он любит: за этими льдинками прячется невероятно добрая и светлая душа. Уж я-то знаю.
– Чего уставилась? – улыбаясь, спрашивает Дима.
– Ничего, просто приятно тебя созерцать в таком виде, – подмигнула я, указывая лишь на полотенце, обмотанное вокруг его бедер. – Красавец-брат. – Дима усмехается.
Мы молча завтракаем: я, погруженная в свои мысли, допиваю чай; Дима, жующий бутерброды, щелкает каналы по телевизору. Такое вот совместное утро выдается у нас не часто: разное университетское расписание. Но вот уже третий понедельник сентября мы проводим вместе, правда, все-таки иногда в нашу молчаливую утреннюю компанию вклинивается кто-то из родителей.
– Хотел тебя спросить, как ты себя чувствуешь? В плане…
– Все хорошо. – Не дала договорить я, прекрасно понимая, что он имеет в виду. – То, что он обсуждает меня со своими "друзьями" – это ничего, я переживу.
Брат смолчал на мою реплику, а я снова чуть не разрыдалась, как ребенок. Хоть я и сказала, что переживу, – да, я действительно переживу, – но мне невыносимо больно осознавать тот факт, что все мигом изменилось, как будто кто-то щелкнул пальцем.
Докушав, мы покидаем наш небольшой двухэтажный домик, находящийся на окраине города, рядом с которым расположилось невероятно красивое озеро. Ни за что бы ни променяла уют и теплоту деревянных стен и половиц на душную квартиру в центре.
Мы идем вместе на автобусную остановку, скрываясь от дождя под зонтами.
– Как же я отвык ездить в общественном транспорте, – засунув руки в карманы и нетерпеливо вышагивая по остановке, высказался Дима. – Прямо руки чешутся придушить того гада, из-за которого моя машина сейчас в ремонте.
Пару недель назад, когда брат припарковал транспорт у продуктового магазина, какой-то негодяй врезался в него, покорежив заднюю часть. К сожалению, свидетелей инцидента не нашлось, а магазин оказался таким допотопным, что камеры видеонаблюдения в нем напрочь отсутствовали. Благо машина застрахована. Но я лишь засмеялась на забавное раздражение брата, так как сама привыкла ездить в университет на автобусе.
– Ничего страшного, Дим, зато вот почувствуешь себя простым смертным, как я, например.
– Не стоит забывать, что моя машина свалилась на меня не с неба, – брат демонстративно поднял указательный палец вверх. – Я уйму времени отказывал себе в различных удовольствиях, чтобы моя стипендия накапливалась, накапливалась и, в конце концов, принесла мне такой вот долгожданный подарок.
Братец намеренно упустил ту часть, в которой говорится о том, что половину суммы автомобиля ему подарили родители на день рождения. Но Дима, правда, молодец, ведь благодаря своим успехам в учебе, он получает солидную стипендию.
– Так что я прекрасно знаю, что такое ездить в общественном транспорте. О, вот и он.
Мы быстренько запрыгнули в зеленое чудище и уселись на свободные места. Дима сразу же достал из своего кожаного портфеля потрепанный и не раз перечитанный сборник мрачных рассказов Эдгара По.
– Тебе не надоело его постоянно перечитывать? – косясь в сторону сборника, спросила я.
– Нет. Такое не может надоесть, – и Дима тут же углубился в чтение. Любитель По, Буковски и Мураками. Я же предпочитаю качественные детективы и русскую классику.
Пока брат читал, я углубилась в свои мысли. В дороге можно всякого надумать, передумать… вспомнить.
С Русланом мы познакомились еще в школе. До девятого класса общались лишь как одноклассники, но потом все изменилось. Целое лето мы провели тогда чуть ли не каждый день, гуляя вместе; наконец случился первый поцелуй. Как ни странно, но мы вполне серьезно планировали связать вместе наше будущее, и все шло к этому. Мы даже поступили вместе в один университет, на одну и ту же специальность. Я знала, что социология – это не то, к чему лежит его душа, но утешала себя тем, что Руслан и сам не знает, чего хочет. А его родители были совсем не против решения сына – все равно отец Руслана собирался оставить ему свой бизнес, а высшее образование, как говорили они, нужно лишь для получения «корочки». Так я успокоилась, наслаждаясь мыслью о том, что любимый человечек будет постоянно рядом со мной.
Это были мои первые отношения, продолжающиеся до августа этого года. Что случилось после – я не знаю. Но Руслан сильно изменился, и сколько я не пыталась выведать причины, приведшей к его изменению, он не хотел мне ее говорить. Но я знаю лишь то, что некогда любящий меня всем сердцем человек теперь люто ненавидит меня, оскорбляет и унижает на виду у всех однокурсников.
А ведь за год, проведенный в стенах университета, я не успела завести себе пару-тройку друзей, для ненавязчивого общения. Все мое внимание было сосредоточено на Руслане. Зачем мне нужен был кто-то еще? И вот сейчас, когда совсем еще недавно предмет моего обожания претерпел странные и кардинальные изменения, я терплю свою боль в тихом одиночестве.
Автобус притормаживает на очередной остановке, открываются двери, и внутрь проникает осенний прохладный воздух, наполненный насыщенным озоновым ароматом – только что закончился дождь. Я кутаюсь в пальто, думая о том, что начало осени выдалось особенно промозглым и дождливым. А ведь еще недавно было теплое лето и от жары некуда было спрятаться. Дима в это время не отрывается от своего излюбленного сборника – похоже, холод его вовсе не трогает. Он, в отличие от меня, любит прохладную погоду, поэтому рад такому незатейливому природному раскладу.
Я смотрю в окно. Вечно куда-то спешащие люди снуют туда-сюда, отчего создается впечатление огромного муравейника, в котором каждый человек-муравей является деталью единого и сложного механизма-системы, из которой не выбраться. Даже переехав на необитаемый остров, не факт, что вы не получите письмо из налоговой с просьбой об уплате энной суммы за пребывание на необетованной земле.
– Эй, мечтательница, мы почти приехали. – Дотрагивается до моего плеча Дима.
Я хмурюсь, а душа сжимается в маленький трусливый комок – как же не хочется, чтобы автобус останавливался! Но транспорт, взревев тормозами, все же останавливается, и нам приходится покинуть его вместе с остальным потоком пассажиров. Серая масса двигается к пешеходному переходу, неуклюже ступая по мокрому асфальту. Вспоминаю, как в детстве в резиновых ботиках я любила смело шагать по лужам, а брат в это время гонял на своем велосипеде прямо по этим же лужам, не упуская шанса облить меня. А я все психовала и обещала себе, что обязательно отомщу. Но детская месть у меня совершенно не получалась – братик был хитрее и умнее младшей сестры, и она всегда оставалась в дураках.
Вот мы молча добираемся до университета, сдаем чуть промокшие вещи в гардероб и останавливаемся у стенда с объявлениями. Замечаю на себе жалостливый взгляд брата:
– Я не могу смотреть на тебя, когда ты такая.
– Не смотри, – сухо отвечаю я, пряча глаза.
– Ну, почему ты не даешь сделать мне то, чего я жажду вот уже почти месяц? У меня просто кулаки ноют от желания почесать их о лицо горе-Ромео. Я чувствую себя просто беспомощным. Почему ты не хочешь, чтобы я защитил тебя? А, Май?
– А я тебе уже много раз говорила, что кулаки – последнее дело, к которому следует прибегать. Позволь мне решить эту проблему самой. Не стоит из-за, как ты выразился, «горе-Ромео» тратить свои нервы. Мы должны быть мудрее и не опускаться до животных инстинктов. Но… спасибо, Дим. Мне, правда, очень важна твоя поддержка. – Я поцеловала его в щеку, ловя взгляды проходящих по коридору студентов. – А также мне важно то, что ты прислушиваешься ко мне и не прибегаешь к нежелательным действиям.
– Вот я вроде бы старше тебя на пять лет, но когда слышу от тебя такие фразы, чувствую себя неопытным юнцом, что меня крайне злит. Ладно, я пошел. – Раздраженно бросил он.
– Удачи.
Я понимаю его злость: Дима чувствует себя бесполезным, ведь он старший брат, а старший брат должен защищать от зла свою младшую сестру. Но у него связаны руки моим очередным «пожалуйста, мы должны быть выше всего этого». Также, возможно, во мне остались остатки любви к Руслану, и поэтому я не хочу, чтобы кто-то сделал ему больно, тем более мой брат. Не спорю: совсем сошла с ума.
Долго смотрю вслед Диме, вижу, как удаляется его высокий силуэт в темном университетском коридоре. Я стою так, задумавшись, еще пару минут, пока в мои мысли не врывается громкий и резкий звонок, означающий, что пара началась. Мигом, ожив от оцепенения, я спешу в аудиторию. Коридоры совсем опустели.
– Я не люблю, когда кто-то приходит позже, чем я. – Недовольно обращается ко мне преподаватель по социальной антропологии. – Но сегодня у меня благоприятное настроение для студентов-опоздунов. Так что, – он делает паузу, – вам очень повезло, и я вас не выдворю за дверь. Присаживайтесь.
Неловко извиняясь, я спешу скрыться с глаз недовольного преподавателя. Иван Петрович редко запускает студентов после звонка. Таков уж его принцип, но, довольно странный, потому что уж лучше, если студент хоть что-то услышит из лекции, чем совсем ничего. После я сажусь на свободное место и осматриваю аудиторию в поисках Руслана – уже привычная традиция в начале каждого университетского дня. Делаю ли я это для того, чтобы потом намеренно не смотреть в его сторону, либо, надеясь увидеть в его глазах прежнюю нежность и любовь? Не знаю. Но в любом случае, сегодня его карие глаза, как и в прошлые дни осени, холодны и пусты. Я тяжело вздыхаю, отворачиваясь и стараясь не замечать издевательских усмешек, сидящих рядом с ним однокурсников, которые открыто осматривают меня. Никаких изменений.
Препод что-то нудно диктует, а я, как и более чем половина студентов, сидящих в аудитории, делаю вид, что усердно записываю. К сожалению, я не могу настроиться на работу, зная, что являюсь предметом обсуждения Руслана и его приближенных в противоположном конце аудитории. Вот, во что может превратиться первая любовь – в неприятное перемывание костей бывшей второй половинки на лекции в университете. Забавно и совсем не ожидаемо.
Я снова погружаюсь в размышления и, в конце концов, решаю предпринять еще одну попытку поговорить с Русланом. Если уж не выясню причину его поведения, то хотя бы потребую прекратить мерзкое обсуждение меня с нашими же однокурсниками, в память о том, что было между нами.
Когда прозвенел звонок с пары, я начала собирать вещи, чтобы перейти в другую аудиторию, как почувствовала легкое прикосновение на своем плече:
– Майя?
– Ты что-то хотела, Маш? – оборачиваюсь я и окидываю взглядом Машу Северинцеву, ту, что вытянула меня из собственных мыслей. Честно говоря, я удивлена тем, что она ко мне подошла, ведь Маша из тех людей, которые предпочитают одиночество и за все обучение не вливаются ни в одну из образовавшихся студенческих группок якобы «друзей». Эти люди все время проводят в университете время в наушниках, полностью погруженные в свой мир – им совсем не интересно то, что происходит за его пределами. Наверное, даже сама учеба их не интересует.
– Да, собственно, ничего, просто решила составить тебе компанию. Если ты не против.
– О, нет, конечно, – растерянно отвечаю я.
– Ты уже начала готовится к коллоквиуму по социологии права? Я вот совсем обленилась, – усмехается белокурая девушка.
– Да там ничего сложного, можно один раз прочитать конспект и все запомнить.
Мы выходим из аудитории, а я все никак не могу запихнуть в сумку толстенный учебник, злюсь и нечаянно натыкаюсь на массивную спину Руслана.
– Осторожнее. – Недобро произносит он, смеряя меня ледяным взглядом. Я растерялась от того, что давно не говорила с ним, даже в таком тоне. Но меня хватило лишь на то, чтобы неловко опустить взгляд. Тряпка.
– Майя, все хорошо? – выдергивает меня из белого тумана Машка, в который за несколько секунд я успела погрузиться с головой. Кивнув, мы вышли, наконец, из аудитории, углубляясь в темноту университетского коридора.
– Здесь никогда не горит свет, – осматривая потухшие, казалось бы, навечно, лампы, прошептала я. – Руководству, наверное, очень нравится наблюдать за тем, как студенты пробираются из аудитории в аудиторию в кромешной темноте, словно кроты.
– Не удивительно, – фыркнула девушка. – Нам достался воистину доисторический корпус, переживший всевозможные войны.
Да, у корпуса, в котором расположился наш факультет, богатая, полная важных событий, история. Но со всевозможными войнами Маша перегнула: корпус построили в 1936 году. Последствия Второй Мировой сильно сказались на здании: оно едва уцелело. Зато к настоящему было, пожалуй, раз сто восстановлено, разрушено и снова восстановлено. Тем временем, мы доходим до аудитории номер двести восемь, табличка, на двери которой гласит, что здесь обосновалась кафедра иностранных языков. Только я собираюсь переступить порог, чтоб усесться за парту и смиренно ждать начала пары, как Машка останавливает меня:
– Слушай, а пошли в буфет, а? У нас еще в запасе есть минут двадцать.
– Я не голодна, – сухо отвечаю. Наверное, прозвучало резко, но сейчас я не хозяин своему голосу.
– Так. Пойти в буфет – не значит закидать в себя гору булочек, смаженок и пирожных. Я вот, например, замерзла и хочу согреться, вылив в себя стаканчик горячего чая. – Идея просто попить чай мне понравилась, но испугала мысль об огромной и шумной очереди вечно голодных студентов. – Идем? – заморгала своими огромными небесно-голубыми глазами Маша.
Сдавшись, я кивнула, и мы отправились в сторону нашего, не менее древнего, как сам корпус, буфета. Как я и предполагала, живая очередь тянулась от фойе до непосредственно буфета, что составляет несколько метров. Только я решила сказать Маше, что нам лучше уйти, как она шмыгнула в толпу и, расталкивая своими чуть пухлыми локтями недовольных студентов, добралась до кассы. Я в удивлении открыла рот, беспокоясь за девушку, ведь судя по воплям ребят, они готовы были ее сожрать, не оставив и горстки костей. Но Машка оказалась упертой и уже через пару минут с довольным видом несла в руках два пластмассовых стаканчика, до краев наполненных горячей ароматной жидкостью.
– Как тебе это удалось? – не без толики восхищения спросила я.
Губы Марии довольно растянулись в улыбке:
– У меня есть связи: я знакома с нашей буфетчицей. А она всегда по старой дружбе пропускает меня без очереди.
Мы нашли укромное местечко в глубине темного коридора, куда еле-еле просачивается свет из открытой аудитории, сейчас совсем пустой. Отхлебнув горячего чая, я чуть не обожгла себе горло. На глаза накатились слезы. Сколько раз уже совершаю одну и ту же ошибку, стремясь скорее наполнить организм теплом. Когда меня отпустило, я решилась нарушить уже устоявшуюся как минуты две неловкую тишину. Что самое интересное, неловкая тишина становится таковой лишь тогда, когда начинаешь задумываться об этом.
– Честно говоря, не думала, что ты такая… бойкая.
– Почему? Думала, что я могу лишь молча сидеть на парах, не проявляя никакой активности?
– Да.
Лицо девушки, по своей форме напоминающее клубничку, обрамленное белокурыми вьющимися волосами, приобрело задумчивый вид. Я бы даже сказала грустный. Неужели я ее обидела своими словами? Но после нескольких минут молчания, Мария заговорила, уставившись куда-то вдаль:
– Я всегда злилась на очень плохую человеческую привычку как желание на все вокруг вешать ярлыки. Надо сказать, массовые стереотипные ярлыки. Но со временем я смирилась с тем, что человеческую глупость не перебороть, а нервы свои на объяснения тратить жалко. – От слов девушки я почувствовала стыд за себя, потому что сама являюсь одной из тех, кто вешает ярлыки на других. – Ни с кем не общаешься в университете – значит забитая тихоня, поглощенная в свой внутренний мир и наверняка не имеющая друзей.
– Но к отпетым гопникам это не относится, – попыталась пошутить я.
– Возможно. Но ведь каждый поступает так или иначе по какой-то причине, известной лишь ему одному. Вот я, например, предпочитаю одиночество здесь не потому, что так хочу, а потому, что не нашла подходящей кандидатуры в качестве друга, человека, с которым можно хорошо общаться. Либо все глупые, либо слишком заумные…