Текст книги "Танец семи покрывал"
Автор книги: Вера Ветковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
– Да, мир его душе, – с чувством сказал Стефан.
Зара чуть пригубила из своего бокала.
Незаметно появился Володя, стал расставлять на столе закуску.
– А мне есть не хочется, – объявил Стефан. – Но вы ешьте, ешьте, Зара!
– И мне не хочется...
– Так что же будем делать?
– Поговорим немного... Вы очень любили папу?
– Да, любил, – сказал Стефан.
– А мама у вас есть?
– Мама давно умерла.
– Значит, у вас никого нет? – с жалостью спросила Зара.
– Только сестра и нянька.
– Сестра... Она старше вас или моложе?
– Старше, – ответил Стефан.
– Она такая же красивая, как вы?
Стефан поперхнулся.
– Вот уж никогда не считал себя интересным, – промолвил он, – мы с сестрой не похожи. Она светлая, с такими русыми прямыми волосами, маленькая, очень хрупкая...
– А вы – брюнет, высокий, сильный, – польстила ему Зара. – Но все же ваша сестра, она хороша собой?
– Наверное... Не знаю... Каждый судит о красоте по-своему...
– Она замужем? – продолжала расспрашивать Зара.
– Нет, она совсем девочка, хоть и старше меня... По виду – девочка. Такая, как вы... только совсем другая... Я хочу сказать, она тоже выглядит моложе своих лет, моя Стася.
– Стася? – переспросила Зара. – Какое странное имя. Анастасия?
– Нет, Станислава. У нее тоже, как и у меня, польское имя. Наш отец был наполовину поляк.
– А у Стаси есть жених?
– Да, ты его видела, – вдруг перешел на «ты» Стефан. Он немного выпил и уже совсем освоился.
– Как, тот суровый парень, что был тогда вместе с тобой, – жених твоей сестры?
– «Суровый»?
– Впрочем, я его хорошенько не рассмотрела... Стася его любит?
– Очень любит, – сказал Стефан.
– А он ее?
– И он ее... Но что это мы все о других да о других... Давай поговорим о нас с тобой, – вконец осмелел Стефан. Такого головокружительного ощущения он еще никогда не испытывал. – Ты правда хотела меня видеть?
– О, я совсем не умею притворяться, скрывать свои чувства, – воскликнула девушка простодушно. – А можно говорить тебе «ты»?
– Выпьем на брудершафт, – предложил Стефан. Он и не заметил, когда на столе появилась откупоренная бутылка «Токая».
Девушка просунула руку калачиком под его руку, они чокнулись.
– Теперь?.. – выжидательно глядя на нее, произнес Стефан.
– Теперь можно на «ты»?
– В общем-то не совсем... Ты что, никогда не пила на брудершафт?
– Нет, никогда.
– Отлично! – Стефана невероятно обрадовало это обстоятельство. – Теперь надо поцеловаться...
Он поднялся из-за стола и протянул девушке руки.
Она тоже встала и приблизилась к нему.
Они долго смотрели друг другу в глаза, прежде чем Стефан, смежив ресницы, коснулся губ девушки.
Это был первый в его жизни поцелуй, и он едва удержался на ногах.
Полуоткрытые губы девушки были горячи, как и его собственные.
Поцеловавшись, они снова отстранились друг от друга. Оба выглядели смущенно, как школьники.
– Ну вот, – прошептал Стефан.
– Здорово, – мечтательно выдохнула Зара. – Спасибо.
– Разве за это говорят спасибо?
– Говорят. Я ведь много в жизни испытала, а такого со мной еще никогда не было.
Какой-то непонятный холодок пробежал по спине Стефана.
– Много испытала? Ты шутишь?
Зара скорбно усмехнулась:
– Да, эти испытания пронеслись как ураган сквозь мою душу, но не изменили ее. Я была замужем.
– Ты? – Стефан смотрел на девушку во все глаза. – Ты шутишь!
Она печально покачала головой:
– Нет. Отец выдал меня, когда мне не было и шестнадцати лет. Мой муж был очень суровый человек, адыг из старинного рода, отцу очень хотелось породниться с ним... Муж запер меня в доме, а сам жил так, как ему хотелось... И однажды я решила сбежать. К отцу побоялась вернуться. Мама втайне от него отдала мне мои документы, немного денег... Я с детства занималась акробатикой... И вот приехала в Москву, сразу поступила в училище... Что ты на меня так смотришь, Стефан? Я разочаровала тебя?
Стефан сам не мог понять, почему признание Зары так сильно поразило его. С одной стороны, да, он почувствовал себя разочарованным, с другой – ощутил, что любовь проникла в него еще глубже, прошла сквозь его поры, пронзила до мозга костей. Он вдруг заметил, что по щекам Зары заструились слезы. Стефан промокнул их своими ладонями – и поцеловал ладони.
– Ты целуешь мои слезы?
– Все твое, – отозвался Стефан. – Я люблю тебя. Я очень полюбил тебя, Зара, как увидел... Но давай поговорим об этом позже. Ты слишком переполняешь меня... Расскажи мне про этот твой танец, тебе не страшно? Ты не боишься этих ножей?
– О, нисколько! Тут нужна сноровка... Мы долго репетировали. Лобов, который придумал этот номер, он ведь поразительный танцор! И постановщик тоже. Он увидел меня в училище на выпускном экзамене и сразу предложил мне работать вместе, – с наивной гордостью сказала Зара. – Это огромная честь для начинающей танцовщицы. Мы сделали этот номер, теперь работаем над другим...
– Надеюсь, вокруг тебя не будут плясать мужчины с топориками?
– Нет. У меня будет всего один партнер.
– Без ножа?
– Ты что-нибудь слышал о танце семи покрывал?
Стефан порылся в памяти.
– Что-то библейское?
– Верно. Это танец Саломеи, дочери Иродиады, которая очень им угодила своему отчиму, царю Ироду. Он обещал исполнить любое ее желание.
– Да-да. Она требовала голову Иоанна Крестителя. Ее надоумила мать. И ей подали голову пророка на блюде... Тебе тоже что-то принесут на блюде? Моя голова не подойдет для этой цели?
Зара рассмеялась:
– Нет, никаких голов. Просто танец. Под музыку Иоганна Штрауса. Тут важна идея и цветовая гамма. Семь покрывал. Первое, розовое, символизирует наивность человека, видящего мир сквозь розовые очки...
– Эту роль исполняет твой партнер?
– Он просто помогает воплотить идею. Он незаметно подает мне покрывала, под которыми я буду танцевать... Следующее – голубое, затем – зеленое, цвет самой природы, которая венчает молодую пару...
– Три, – подсчитал Стефан. – Она их меняет, как маски, твоя героиня...
– Четвертое – белое, цвет невинности, венчальный цвет...
– Хорошо бы, чтобы на этом дело и кончилось, – заинтригованный, проговорил Стефан.
– В жизни бывает иначе, – возразила Зара. – Пятое покрывало – цвета счастья, алого цвета.
– Цвета крови...
– Любовь и кровь рифмуются, – заметила Зара.
– Шестое?
– Желтое. Цвет измены, цвет разлуки...
– Становится страшно, – насмешливо проронил Стефан, хотя ему в действительности сделалось немного не по себе. – И последнее?
– Черное, – молвила Зара. – Я танцую под черным покрывалом и в конце номера накрываю им юношу.
– Оба погибают? Такова идея?
– Нет, юноша падает под черным покрывалом, а девушка продолжает танец с остальными шестью в руках как ни в чем не бывало...
Стефан немного помолчал.
– Этот Лобов... Что он за человек?
– Он – гений, – пожала плечами Зара. – Да, гений. И этим все сказано.
Глава 13
БАРКАРОЛА
В доме Марианны горел свет.
Чон отворил ветхую калитку, прошел по влажной от густого тумана дорожке между старых берез и позвонил.
Марианна открыла ему дверь, кивнула, посторонилась, давая Чону пройти.
– Твой дом меньше, чем Стасин, – сразу определил Чон.
– Мой отец был рангом ниже Стасиного деда, – объяснила Марианна. – Проходи, садись в кресло. Рада, освободи гостю кресло.
Большая черно-рыжая кошка лениво спрыгнула с кресла и улеглась у ног Марианны.
Но Чон уже подошел к стене, увешанной фотографиями и старинными афишами.
– Посмотреть можно? – обернулся он к Марианне.
– Смотри на здоровье.
– Этот бравый военный твой отец?
– Похож? Он самый.
– А дама в мехах – мама?.. А это кто... Знакомое лицо...
– Это Надежда Андреевна Обухова, величайшая певица.
– Знаю, – отозвался Чон. – А это?
– Это современная великая певица, Виктория Николаевна Иванова, божья дудка, сопрано.
– А кто эта великая женщина? – продолжал расспросы Чон.
– Ты не ошибся, это тоже великая женщина. Зара Александровна Долуханова.
– А эта великая женщина?
– Эта – невеликая, – ответила Марианна.
– Наконец-то! – обрадовался Чон. – Кто же она?
– Это я в роли Полины.
– Понятно. Эта зловещая физиономия принадлежит Германну?
– Да, это Нэлепп. Горжусь тем, что пела с ним вместе. А это – Ирина Архипова в роли Лизы.
– А это кто?
Марианна мельком взглянула на снимок и замялась. Этой секундной заминки оказалось достаточно для того, чтобы Чон внимательно принялся изучать лицо женщины на снимке.
– Одна знакомая.
– Страдальческое лицо, – определил Чон. – Сквозь такие лица просвечивает судьба. У этой женщины, наверное, была на редкость несчастная судьба?
– Да, сложная... А это Владимир Федосеев дирижирует Шестой симфонией...
Но взгляд Чона приковался к снимку женщины.
– Эта женщина, часом, не родственница Стасе?
Марианна сглотнула и быстро покачала головой.
– Нет? – проговорил Чон. – А что-то общее есть в выражении глаз... и наклоне головы... И взгляд... Стася так иногда смотрит, точно видит что-то жуткое в темноте и не может отвести от этого взгляд.
– Тебя не было три дня, – перевела разговор на другое Марианна. – Стася волновалась.
Чон удивленно обернулся.
– Как? Я же предупредил ее – нам с Пашкой подвернулась халтура в районном клубе, мы бодро собрались и поехали в Калужскую область...
– Наверное, Стася тебя неправильно поняла...
– Да нет же! Я ясно сказал ей... – убежденно проговорил Чон.
– Она часто не слышит то, что не хочет услышать, – согласилась Марианна.
– Это точно. – Чон помолчал. Потом, что-то вспомнив, вытащил из внутреннего кармана плаща пачку денег. – Это тебе. Возьми, Марианна.
– Зачем?
– Ведь ты ведешь хозяйство. А Стеф последнее время жил на широкую ногу. Думаю, вы сидите на мели.
– Да, Стефан как-то сошел с рельсов, – промолвила Марианна. – Ты не в курсе, что с ним случилось?
– Догадываюсь, но пусть он сам расскажет... Почему ты не берешь деньги?
– Не знаю, могу ли взять их у тебя.
– Проконсультируйся со своими кошками. – Чон поднял с пола Раду. – Сколько нахлебниц кормишь. Бери деньги.
Марианна спрятала пачку в ящик стола.
– И еще вот что... В клубе, который мы с Пашкой приводили в божеский вид, денег нет, но нам обещали заплатить натурой. Тебе привезут картошку, капусту, морковь. Подвал имеется?
– У Михальских.
– Сухой?
– Прежде мы все там хранили.
– Отлично, – сказал Чон. – Ну, живность, брысь. Пока, Марианна, пойду к Стасе.
Терра встретила Чона радостным лаем.
Чон отворил Террину калитку, и собака, бросившись к нему, положила лапы ему на плечи.
– Здорово, псина, – поприветствовал собаку Чон. – Ты позволишь пройти через твою комнату?
На пороге зала, освещенного пламенем камина, Чон остановился, прислушиваясь к нежному голосу, льющемуся со старой, хрипящей пластинки.
Тихо, так тихо по глади вечерней,
Тихо качаясь, плывет наш челнок.
О, как на сердце легко и спокойно,
Нет ни волнений, ни бед, ни тревог...
– Кто это так хорошо живет без бед и волнений? – входя в залу, спросил Чон.
Стася сидела в кресле перед камином в длинном льняном платье с ожерельем из крупного, разных оттенков янтаря на груди. Янтарный отблеск огня играл на ее лице. Стол был сервирован на троих; посередине его в чаше, полной расплавленного воска, теплился огарок свечи.
– Ты меня ждала? – снимая плащ и расстилая его у ног Стаси, спросил Чон.
– Нет, не тебя... Я уж думала, ты совсем пропал...
Чон потерся щекой о Стасину щеку и уселся у ее ног, положив голову ей на колени.
– Ты все забыла, дитя. Я предупреждал тебя, что три дня меня не будет. Нам с Пашкой подвернулась работа.
– Ах да! – Стася хлопнула себя по лбу. – Я и забыла, прости. Волновалась, плакала даже, думала, ты меня бросил.
– Неправда. Этого ты не думала. Так для кого накрыт стол, если не для нас троих – Стефа, тебя и меня?
– Стефан сегодня приведет свою возлюбленную, чтобы нас познакомить.
Чон напрягся.
– Вот как? Кого? Кто эта счастливица?
– Толком не знаю. Какая-то артистка.
Чон поднялся на ноги, отошел к дверям террасы.
– Ты недоволен?
– А? – рассеянно спросил Чон. – Нет, как я могу быть недоволен. Просто не ожидал такой прыти от Стефа. У него совсем недавно умер отец, месяца не прошло.
– Ему уже двадцать, – вздохнула Стася. – И он здорово влюблен. Может, эта любовь утешит его...
– Да уж, – проронил Чон. – Утешит... Я, кажется, знаю, о ком идет речь. Я сам повел его в ночной клуб, где она выступает, эта артистка.
– Ты ее знаешь?
– Нет, но Стеф попросил, чтобы ее пригласили за наш столик. Это случилось в один из тех мрачных дней, когда ты уехала в Петрозаводск. Кстати, все не имел возможности спросить, что ты там делала?
– Да так. У меня там знакомые... А тебе понравилась эта девушка?
Чон поцеловал свесившуюся с подлокотника Стасину руку.
– Мне нравишься ты, – сказал он.
– Это очень кстати, – кивнула Стася, – поскольку и ты мне очень симпатичен.
– Рад это слышать. Так когда явится эта парочка?
– Сними пластинку с проигрывателя, – сказала Стася. – Она уже давно закончилась. Только осторожно, она очень старая.
– Перешла тебе по наследству?
– Отец прятал ее у себя в столе, не знаю почему. Ты знаешь эту баркаролу?
– Знаю, конечно, Шуберт... Кстати, стол накрыт рукою художника, – похвалил Чон. – В ход даже пошел кузнецовский сервиз, если меня не обманывают глаза.
– Они говорят тебе правду. Кузнецовский.
– Кто научил тебя так красиво закручивать салфетки?
– О, я многое умею! – оживилась Стася. – Когда у отца бывали гости, еще при жизни мамы, я помогала ей сервировать стол! Я и готовить сносно умею! Правда, Марианна не одобряет моей стряпни. Говорит, не столько вкусно, сколько красиво. Лучше смотреть, чем есть.
– Ты сама такая, – усмехнулся Чон. – Тебе самой интереснее смотреть, чем есть... Не как всем людям. Ты питаешься как будто из чувства долга.
Во дворе ожесточенно залаяла Терра.
– Что это она? – удивилась Стася. – Не узнала шаги Стефа?
– Он ведь не один, – с непонятной интонацией проговорил Чон.
– Ты как будто не рад гостям, – упрекнула его Стася ласковым голосом.
Чон пожал плечами.
– Пойду загоню Терру. Кстати. – Он обернулся в дверях. – Это Обухова пела баркаролу?.. Так я и думал.
Чон видел, как в калитку вошли две окутанные туманом фигуры.
Терра, не умолкая ни на минуту, буквально бросалась на заборчик, отгораживающий главный вход от сада.
– Забавно, – пробормотал Чон. – Терра, домой!
– Это мы, – сказал Стефан.
– Я понял, – пробормотал Чон.
Он притащил упирающуюся собаку за ошейник в комнату и с минуту помедлил, вслушиваясь в оживленные голоса у входа.
– Знакомство состоялось, – объяснил он Терре и вышел в прихожую.
– Просто сказка какая-то, – взахлеб говорила Стефина гостья Стасе. – И это почти в центре Москвы! Тропинки как в лесу. Ветви деревьев усыпаны капельками растаявшего снега точно как в лесу...
– Рада, что вам понравилось, – светским тоном произнесла Стася. – Чон, познакомься: это подруга Стефа, Зара. Ах да, вы знакомы.
– Едва-едва, – молвила девушка, подавая Чону руку. – Зара, очень приятно.
Стефан включил свет.
Чон заметил, что складка прорезала лоб Стаси, когда она при свете посмотрела на Зару. Стася как будто силилась что-то вспомнить. Но видимо, усилия ни к чему не привели.
– Мы прежде не встречались? – спросила она Зару. – Мне как будто знакомо ваше лицо...
Зара окинула ее удивленным взглядом.
– Нет, уверена, нет. У меня хорошая память на лица.
– Моя сестра – художница, – пояснил Стефан. – У нее тоже отличная память на лица. Стася, наверно, заприметила тебя, Зара, на улице, у тебя запоминающееся лицо...
– Да, очень запоминающееся, – машинально пробормотала Стася.
– Вы тоже, кажется, художник? – спросила Зара Чона.
– Кажется, да, – сдержанно ответил Чон.
– Павел – жених моей сестры, – напомнил Заре Стефан.
– Вот как? – Девушка слегка улыбнулась. – Приятно быть невестой? – обратилась она к Стасе. – Ох, простите меня за бестактность. Стефан рассказал мне о вашем несчастии. От всей души сочувствую вам.
Стефан помог девушке снять серебристое кожаное пальто с капюшоном. Зара была в скромном коричневом свитере и коротенькой шотландской юбочке.
– Мы взяли шампанского, – объявил Стефан.
– А я накрыла на стол, – проговорила Стася, все еще роясь в своих воспоминаниях и не находя в них этой девушки. – Прошу, проходите...
– Если можно, мне сперва хотелось бы познакомиться с этим домом...
– Стеф, проведи экскурсию, – предложил Чон. – Стася, а мы тем временем немного поскучаем за пианино...
В музыкальной комнате Стася спросила Чона:
– Знакомая Стефана не понравилась тебе?
Чон пробежал пальцами клавиатуру.
– Немного расстроенна...
– Зара? Чем?
– Нет, клавиатура.
– Она не понравилась тебе, – утвердительным тоном сказала Стася.
– Мне не понравился Стеф, – перебирая пальцами клавиши, объяснил Чон. – Уж очень у него раздуваются ноздри на эту юную особу.
– Он влюблен, – пожала плечами Стася.
– А она?
– Откуда я знаю?
– А что нашептывает сестринская интуиция?
– Мне кажется, он ей симпатичен, – неопределенно выразилась Стася.
– Не более?
– Не знаю. Ты для меня подбираешь баркаролу?
– Нет, для Терры. Псина исключительно музыкальна. Слышишь, подвывает?
– Да, странно. Как в день смерти нашего отца...
На втором этаже над их головами послышались шаги.
– Сейчас твой брат станет читать девушке свой роман, – предположил Чон.
– Он не настолько уверен в себе... А я не уверена, что она по достоинству сможет оценить прозу Стефа, – заявила Стася.
– Вот видишь, это тебе она не понравилась, – уличил Стасю Чон. – Тебе девушка кажется не слишком умной.
Стася положила ему пальцы на губы.
– Не будем обсуждать человека за его спиною... Пойдем, Павел, они спускаются вниз.
– Право, никогда не видела такого чудного дома, – весело объявила Зара за столом.
– Тебе хотелось бы жить в нем? – спросил Стефан.
Чон уронил вилку на пол.
– О, я хотела бы жить везде, буквально везде, – рассмеялась девушка. – Знаете, я ужасная фантазерка. Стоит мне прийти в незнакомый дом, я сразу же начинаю воображать, будто живу в нем... И живу совсем иной жизнью, чем в своем доме...
– Ну, это понятно, – проговорил Чон. – Ведь вы все-таки артистка.
– Не совсем так, я танцовщица, – мягко поправила его Зара.
– Может, потанцуешь для нас? – вдруг вдохновился Стефан. – Стася, она в клубе танцует потрясающий танец на ножах...
– Как это – на ножах?
Стефан рассказал о танце. Стася заинтересованно слушала его, а Чон, склонившись над своей тарелкой, ел жаркое.
– Ну, мы со Стефом не годимся на роль этих страшных мужчин с ножами, – заметил он.
– Я могу сымпровизировать, – предложила Зара. – Хотите, я исполню для вас танец на лунном луче?..
– Как красиво! – восхитилась Стася. – Но где мы возьмем луч?
Зара выскользнула из-за стола и, щелкнув в прихожей включателем, оставила дверь залы слегка приоткрытой, чтобы на полу была полоска света.
– Это будет моей сценой, – пояснила она, указывая на полоску света. – С нее я не сойду.
– Но вам, наверное, надо как-то переодеться?
– Если позволите... – Зара взяла в руки старый плед, брошенный на спинку кресла, и завернулась в него. – Вот я и одета.
– А музыка?
– Я готов аккомпанировать, – приподнимаясь из-за стола, сказал Чон.
– Но ты тогда не увидишь танца, – сказал Стефан.
– Вы мне расскажете, как оно было... Какой вам нужен ритм, Зара?
– Ритм лунного луча, – улыбнулась девушка.
– Понятно, вальс, – кивнул Чон и вышел, оставив щель в двери.
Через минуту послышались звуки «Грустного вальса» Яна Сибелиуса.
Девушка, застыв, как статуэтка, на полоске света, несколько тактов как бы размышляла... И вот решительно сбросила плед на пол.
Ожили пальцы ее рук, потом – руки, пришло в движение все ее гибкое тело – ноги оторвались от пола, и она полетела вдоль по «лунному лучу».
Каждая ее поза выражала какое-то новое чувство, сообразно с изгибом мелодии – тревогу, истому, печаль, смирение. Она вдруг начинала быстро перебирать ногами, а руками точно отталкивала от себя что-то страшное, что видела перед собой... Потом упала на одно колено и перегнулась назад, так что голова ее коснулась пола. Перекувырнувшись, села на шпагат, обхватив свое тело руками... Вскочила, закружилась на одном месте, как безумная Жизель, – и стала постепенно затихать, опускаться на пол... Музыка закончилась. Стася и Стефан принялись хлопать изо всех сил. В дверном проеме возник Чон.
– Что, понравилось? – небрежно осведомился он.
– Потрясающе! – в один голос воскликнули Стася и Стефан.
– Ну что ж, продолжим наш ужин, – холодно произнес Чон.
– Как жаль, что ты не видел танца Зары, – сказала ему Стася.
Чон вдруг поднял руку, как бы призывая всех к тишине.
– Слышите?
Все замерли, прислушиваясь.
– Нет, ничего не слышно, – произнесла Зара.
– Ничего, – подтвердила Стася.
Терра уже не подавала голоса, было тихо.
Чон, обхватив голову руками и зажмурив глаза, проговорил:
– Бьюсь об заклад, что я не ошибаюсь...
– Да в чем дело, Павел? – думая, что Чон их разыгрывает, рассерженно проговорил Стефан.
– Что-то случилось там, за окнами, – таинственно проговорил Чон. – В природе сделалось на несколько децибеллов тише... У меня абсолютный слух, я слышу это... И знаете, что это может значить?
– Что же? – подала голос Зара.
– Что над городом идет снег, – подходя к террасе и раздвигая шторы, промолвил Чон.
Снег падал, падал, падал на землю, небеса сучили свою неистощимую белую нить, деревья стояли в снегу как в цвету... Это был первый снегопад уже давно наступившей зимы.
Глава 14
ПУТЬ ЧОНА В ТУМАНЕ
На другой день снег растаял, и над городом снова повис туман.
С утра Чон готовил Пашу Переверзева к поездке в Чебоксары.
Две недели назад он забрел в художественный салон на Ленинском проспекте, пробежал взглядом картины, выставленные на продажу, и уже хотел было уйти, но смутное ощущение чего-то необычного, связанного с одним из полотен, заставило его снова подняться на второй этаж салона и отыскать ту самую картину.
Картина называлась «Отрешение океана».
Чон, собиравшийся уже было уйти, простоял у «Океана» около часа, и из забытья вывел его голос директрисы:
– Что ты тут нашел, Павел?
– Вот пытаюсь понять, Марина Юрьевна... Что-то есть... Философия... Кто автор?
– Забавный такой старичок, – зная, что Чон интересуется художником не из праздного любопытства, стала рассказывать директриса. – Из породы нищих дервишей... Он привез много картин, но не смог их пристроить, а в этой меня что-то зацепило, а что – толком не пойму.
– Правильно зацепило.
Картина была написана резкими, грубыми мазками, но непередаваемо нежны были оттенки цветов. Краски вибрировали, переливались на свету, стекаясь то здесь, то там к вкраплениям охры. Чон подумал, что картину мог написать либо абсолютный дилетант – так и у графомана бывают проблески гениальности, либо настоящий мастер, точно рассчитавший четверть тона и внутри них наметивший основную тему сгущением разбавленной золотом охры.
Чон приобрел это полотно и выпросил у директрисы адрес художника. Дома он как следует рассмотрел картину, и отбросил мысль о дилетанте.
Но сам он решил не ехать в Чебоксары. Чон долго воспитывал понимание живописи у Переверзева и теперь хотел испытать его.
– Отбери у старика то, что сочтешь нужным. Дай денег, сколько попросит, и будь я проклят, если через пару лет его картинами не заинтересуется какой-нибудь Майкл Джексон...
С этим напутствием Чон закрыл за Пашей дверь, а сам в изнеможении упал на кушетку, собираясь вздремнуть, ибо он не спал уже третью ночь и чувствовал, что еле стоит на ногах.
Чон отыскал в аптечке пачку люминала, вытащил одну таблетку и хотел уже бросить ее в рот, – но тут зазвонил телефон.
Чон не взял трубку.
Он так и остался стоять, держа на ладони таблетку и слушая треньканье телефона.
Звонки не прекращались, и Чон поднял трубку.
Он долго слушал чей-то голос, смежив веки, потом бросил «Нет!» и положил трубку.
Телефон снова зазвонил. Чон швырнул таблетку на пол, прошелся по мастерской взад-вперед и снова поднял трубку.
На этот раз он не стал слушать голос, а сразу сказал:
– Часа через три на том же месте, – и положил трубку.
Несколько минут Чон просидел на кушетке, сжав голову руками и качаясь из стороны в сторону, как человек, которого мучает зубная боль.
Потом резко поднялся на ноги, воткнул в розетку электрический самовар и, пока вода закипала, побрился.
Он подумал, что нехудо бы перекусить, но консервы, имевшиеся в доме, Чон уложил в переверзевский рюкзак – Пашка толком не умел о себе заботиться и был способен всю экспедицию в Чебоксары провести на пустой желудок.
Чон заварил чай, в несколько больших глотков осушил стакан и почувствовал себя гораздо лучше.
Переодевшись в чистую фланелевую рубашку и свитер, он накинул на плечи черный плащ, подцепил из гипсового сапожка купюру и вышел на улицу.
Декабрьский ветер ударил ему в лицо.
Стоял один из тех сумрачных, безнадежно унылых дней, которые природа, кажется, посылает людям в наказание за их грехи перед нею.
Чон шел по улице, втянув голову в плечи, и думал: «Этот туман не от испарений земли и не из коптящих труб... Это туманом моего духа окутана эта бедная земля».
В тумане, как серебристые рыбины, проплывали не выключенные по халатности каких-то служб фонари, люди, идущие навстречу Чону, проносили свои угрюмые лица... Огоньки вывески «Бистро», однако, весело мигали, им было все нипочем, они свидетельствовали о том, что куры-гриль и шампиньоны в горшочке могут разогнать хмарь в душе... Но это было заведомое лжесвидетельство, хотя куры и грибы апеллировали к куда более древнему человеческому инстинкту, чем ощущение всеобщей беды, навеваемое туманом.
Чон спросил себе бутерброд с семгой и баночку пива; пиво выпил, а к бутерброду почему-то не смог притронуться; оставив его на бумажной тарелочке, он ушел из бистро.
Дошагав до метро, он почувствовал приступ дурноты и решил, что ему все-таки хочется есть. Чон отыскал глазами освещенный киоск, сунул в него руку с деньгами и получил хот-дог и пакетик с солеными орешками.
В метро Чон вяло сжевал хот-дог, а орешки отдал оборванному мальчишке-попрошайке, слонявшемуся по вагону с жалобной песней про операцию, которая нужна его сестренке.
– Чем она у тебя больна? – остановил мальчишку Чон.
Попрошайка почесал в затылке, сделав уморительную рожу и ткнул пальцем себе в грудь. Чон не успел перехватить его руку.
– На себе ничего нельзя показывать, брат, если речь идет о болезни, – нравоучительно изрек Чон и, порывшись в карманах, сунул мальчику пятерку. – На, угощайся. – Он вложил в другую руку мальчишки пакетик с орешками.
Мальчишка кивнул и пошел дальше, а красивая девушка, сидящая рядом с Чоном, раздраженно заметила:
– Все они врут. А такие, как вы, им потакают.
– Врут или нет, это их дело, – вяло огрызнулся Чон.
– Нет, не их. Вам легче так думать, легче откупаться от серьезной проблемы деньгами, вот и все.
Чон не стал спорить. Он давно уже старался ни с кем не спорить.
Его грызла дремучая тоска, с которой необходимо было как-то справиться, но как?..
Обычно, когда это настроение одолевало его, Чон садился за инструмент и изливал душу в резких какофонических звуках или мыл, чистил, скоблил мастерскую, доводя ее до блеска.
Еще он охотно поспал бы. Прилег, как бомж, на обитую дерматином лавку в вагоне и вздремнул, пока бы его не растолкал милиционер. Прокатился бы по кольцу, но на «Павелецкой» нужно было переходить...
Чон прошел по переходу, с отвращением посматривая на здесь и там продававшиеся цветы, сбежал по гранитным ступеням вниз и снова вошел в вагон поезда.
Там он все-таки слегка задремал – пару станций пролетел в отключке.
Но этого оказалось достаточным для того, чтобы Чон почувствовал себя гораздо бодрее.
Выйдя из метро «Коломенская», он уже не чувствовал прежней тоски и усталости, только жажду. Еще – желание закурить.
Чон порылся в карманах, извлек пачку «Кэмела», на ходу прикурил – жажда стала еще сильнее.
Перед самым входом в парк он взял в ларьке бутылку пепси, откупорил ее и сделал пару глотков.
И, держа бутылку в руках, пошел, пошел мимо знакомых красот, которые когда-то очень любил, мимо высокого храма, мимо старых деревьев – некоторые были обнесены оградами, мимо старых могильных плит...
Он остановился у развалин храма Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Запрокинул голову вверх с неясной улыбкой, будто одна уцелевшая башня вызвала в нем какую-то пугающую и одновременно забавную ассоциацию.
Чон поднялся по ступенькам на террасу возле башни и огляделся.
Там никого не было.
Он бросил взгляд на часы и решил, что человек, с которым он должен сегодня встретиться, поджидает его в другом месте – там они тоже довольно часто назначали встречи.
Чон не торопился.
Он выкурил еще одну сигарету, задумчиво поглядывая в сторону шлюзов на Москве-реке, на саму реку, свинцово-холодную, на пустырь, расстилающийся на том берегу, наполовину съеденный туманом.
Облокотясь о каменный парапет, Чон долго смотрел на струящую свои воды, еще незамерзшую реку...
Затем повернулся, сбежал вниз и по тропинке, петляющей между оврагами, пошел вперед.
Поднявшись на холм, прошел мимо одинокого старого домика, обнесенного обветшавшим забором, – в этом домике он когда-то мечтал поселиться. Глянул вперед, отыскивая взглядом знакомую скамейку, на которой виднелась человеческая фигура.
Чона ждали.
При звуках его шагов она не шевельнулась.
Девушка сидела уткнувшись лицом в колени, рассыпав свои длинные волосы по мерзлой земле.
Чон приблизился и встал перед нею, сделал пару глотков из бутылки.
И вдруг девушка неуловимо-стремительным движением выбросила руку и ребром ладони сильно ударила его под колени.
Чон не удержался на ногах, упал.
Послышался звон разбитого о камень стекла.
В следующее мгновение он вскочил на ноги и, намотав на руку волосы девушки, полоснул ее по щеке осколком разбившейся бутылки. На щеке выступил багровый след, показалась кровь.
Девушка не вскрикнула.
Казалось, она не почувствовала боли.
Чон приподнял ее за волосы со скамейки.
Лицо его было искажено злобой до неузнаваемости.
Вокруг было безлюдно, тихо, только ветви деревьев позванивали, как подвески хрустальной люстры. И непонятно было, то ли моросит дождик, то ли еще больше сгустился над городом, над Москвой-рекой туман.
Они стояли лицом к лицу.
Бешенство, секунду назад пылавшее в груди Чона, постепенно затихало.
Глаза девушки, напротив, горели от ненависти и нестерпимой обиды.
Теперь на лице Чона выразилось ледяное спокойствие.
Лицо девушки исказила презрительная улыбка.
– Скотина, – сказала она, вытирая с лица кровь. – Грубая скотина.
– Ты же знаешь, что со мной нельзя так обращаться, Зара, – холодно вымолвил Чон.
Глава 15
НАШИ ПАЛЕСТИНЫ
Много лет назад, когда Чон играл на «ионике» в уже получившем известность на Северном Кавказе вокально-инструментальном ансамбле и только-только еще начинал пробовать свои силы в угле, карандаше и сангине, его друг и учитель, художник Ибрагим Шалахов, сказал ему:
