Текст книги "Танец семи покрывал"
Автор книги: Вера Ветковская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
– Скажи, если Стеф возьмет и выйдет из игры, – сказала она Родиону однажды, – ты сможешь занять его место?
– Как скажешь.
– Стеф мне нужен хотя бы на день свадьбы этой парочки, а остальное мы могли бы доделать с тобой.
– Что именно? Ты уже знаешь?
– Нет. Нас поведут обстоятельства. Но я обязана с ними покончить.
– В смысле убить? – испуганно спросил Родя.
– Почему обязательно убить? Я должна их духовно уничтожить. Ты мне в этом деле помощник?
– Положись на меня, – ответил Родион.
Глава 45
СВАДЬБА
Всю жизнь Чон и Зара считали себя личностями, способными навязать другим людям свою волю, свое видение мира, свою манеру поведения. Но теперь в этом отлаженном механизме воздействия на более слабых духом произошел сбой. Оба ощутили его как крушение каких-то идеалов. Они понимали, что безумием и вызовом здравому смыслу было назначать свадьбу, пока не прошло по крайней мере года со дня смерти Стаси, но также понимали, что не принять этот вызов невозможно, сделать уступку общественному мнению – немыслимо, иначе они перестанут быть в глазах друг друга тем, кем были до сих пор.
Понимали они также, что обзванивать прежних знакомых Чона и приглашать их на скоропалительную свадьбу бесполезно – наверняка последует отказ. И Стефан не советовал им этого делать. И самим им, честно говоря, не хотелось видеть толпу народа, которую прежде собирал Чон. Стефан пригласил Родиона, Родя позвал малознакомого Чону Сашу Руденко. Они и были свидетелями.
В толпе невест, ожидающих приглашения на регистрацию брака, Зара была самой прекрасной в белом платье с кринолином и низким, обшитым мелкими бусинами лифом, с белыми кружевными перчатками до локтя и черными распущенными волосами, на которых белел венок из живых гвоздик.
Чон надел тот же темно-серый костюм и ту же светлую рубашку, в которых был недавно на кладбище.
Когда они вернулись домой, стало ясно, что, если бы не Саша, никакого домашнего торжества не получилось бы.
Саша прежде не бывал в этом доме. Ему приходилось выступать в роли сторожа во многих прекрасных дачных хоромах, но такого романтического особняка он еще не видал.
Пока Стеф и Родион возились в саду с шашлыками, Зара и Чон повели Сашу осматривать дом. Детское восхищение Саши мало-помалу передалось и им.
– Какое замечательное жилище! – восклицал то и дело Саша. – Оно напоминает старый английский замок с привидениями... Скажите, привидения здесь водятся?
– Одно водится, – добродушно сказал Чон. – И оно перед тобою, брат!
– Эх, мне бы малость пожить в таком доме... да я бы стихи километрами писал.
– А за чем дело стало, – чуть ли не хором подхватили Чон и Зара. – Живи у нас. Стефан собирается нас покинуть на неизвестное время, хочет поехать к Пашке Переверзеву. Нам одним будет скучновато в таком огромном доме.
– В самом деле, ребята? Но я уже вроде нанялся к одному прозаику в сторожа...
– Откажи ему. Поверь, здесь тебе будет здорово. Парк рядом. Там белочки прямо из рук корм едят. Будешь Терру прогуливать по парку, она это любит, – сказал Чон.
– Выбирай себе любую комнату. После отъезда Стефа можешь занять второй этаж, – поддержала мужа Зара.
– Вы серьезно говорите или просто от хорошего настроения?
– Чон, я говорю серьезно, – повернулась к мужу Зара.
– И я. Честно. Ты славный парень. Втроем нам будет веселее. Пойдем на второй этаж.
Они поднялись в бывшую Стасину мастерскую.
– Ну что, нравится тебе здесь?
– Еще бы! – осматриваясь, сказал Саша. – Ребята, я согласен. Спасибо вам.
– Это тебе спасибо, – снова в один голос сказали новоиспеченные супруги.
– Эй, вы там! – послышался голос Стефана из сада. – Тащите вино. У нас тут все готово.
– Павел, ступай помоги им накрыть столик в саду, – сказала Зара. Ей казалось, что Чон пребывает в довольно бодром настроении, и она радовалась этому.
Чон спустился вниз, а они с Сашей вышли на веранду.
Стояла золотая осень. Деревья почти сбросили листву, но в постепенно темнеющем воздухе еще кружились темно-бордовые листья яблонь и золотистые листочки берез. От костерка в глубине сада уютно тянуло дымом. Видно было, как Чон внизу тащит раскладной столик. Отцвели розы. В осеннем саду царили покой и умиротворение.
– Ну что ж, я остаюсь, – сказал Саша. – Только вещички перетащу.
Зара в порыве непонятной ему признательности горячо пожала ему руку. Они спустились в сад. Родион уже сбрызгивал вином кусочки мяса на шампурах.
– Ну что, железно с тобой договорились? – спросил Чон Сашу.
– О чем это вы? – подал голос Стефан.
– Я предложил Саше погостить у нас, пока ты не вернешься, – сказал Чон.
– Думаю, Сашино гостевание затянется на очень большой срок, – ответил Стефан. – Год-другой хочу побыть вдали от столицы. Недоело все тут. Живи, брат, не сомневайся.
Родион бросил на него полный скрытого упрека взгляд. Стефан никак на него не отреагировал. Тогда Родя подумал, что Сашино присутствие в этом доме, пожалуй, ему и на руку.
– Я тебя буду навещать, Саш, если тебе скучно станет... да нет, не станет, ты любишь уединение. Когда захочешь пообщаться – к твоим услугам такие чудесные собеседники, как Зара и Павел.
Зара, так и не сняв свои белоснежные кружевные перчатки, разложила мясо по тарелкам. Чон наполнил бокалы.
– Выпьем за этот дом, – произнес он.
– Да-да, за дом, – поддержала тост Зара.
– За этот таинственный старый дом, затерявшийся между каменными громадами столицы, – сказал Саша. – Чтобы в нем всегда было тепло.
Выпили.
– А вы знаете, – сказал Родя, – в парке возле моего дома чуть не каждое дерево оклеено смешными объявлениями о конце света, который должен наступить не позднее ноября.
– И как к этому относиться? – спросила Зара.
– Таких пророчеств за последние пару тысячелетий было великое множество, – сказал Чон. – Назначались разные сроки. А мы все живем и коптим это небо.
– Да уж, – сказал Стефан, – о конце света только ленивый не пророчил. Я сам, помню, баловался. Даже целый роман написал по этому грустному поводу.
– Не такой уж он грустный, – возразил Чон. – Конец света – это какая-то определенность. К тому же человечество давно уже его заслужило.
Родион вдруг рассмеялся:
– Ну что ты будешь делать! Как соберутся интеллигенты, сразу начинают о Страшном Суде говорить. Господа, какое нам до конца света дело? Пока он не наступил, нечего о нем думать, а когда наступит, мы и сообразить ничего не успеем... все это чепуха. Я предлагаю заняться делом более серьезным и относящимся к теме события. Есть славный русский обычай: прятать невесту. Дом большой. Мы с Сашей спрячем Зару как следует, а Чон будет ее искать. Павел, ты согласен?
– Да чего уж там, прячьте. Только пусть Зара пообещает не превратиться в черную кошку.
– Я за ней пригляжу, – пообещал Стефан.
Заре эта мысль понравилась. Чмокнув Чона в затылок, она побежала в дом. Родя, Саша и Стеф, посмеиваясь, пошли за нею.
Оставшись один, Чон перестал улыбаться. Потер лицо. Лицевые мускулы как будто немного побаливали от улыбки. Он смотрел на пламя костра таким пристальным взглядом, точно хотел погасить его и остаться в полной темноте. Чон сидел глубоко задумавшись. И не слышал, как за его спиной две тени потихоньку пробрались в столярную мастерскую.
– Готово, – крикнул ему с веранды Родион.
Чон поднялся к нему на второй этаж. Вместе обошли комнатки, заглянули на кухоньку, на чердак. Родя азартно потирал руки.
– Не найдешь! Не найдешь!
– А я разве что-то потерял? – рассеянно обернулся к нему Чон. – Ах да, жену... Ну ее теперь вряд ли отыщешь...
Они спустились на первый этаж. В зале Стефан включил тихую музыку. Чон обошел спальню, музыкальную комнату, заглянул к Терре, вышел на кухню и остановился перед чуланом. Неуверенно толкнул дверь, и его обдало затхлым запахом и мраком. Чон включил на кухне свет и снова заглянул в чулан.
Среди пыльных старых кукол стояла фигура в подвенечном уборе с опущенной на лицо фатой. Чон, отчего-то чувствуя страх, приблизился к ней и откинул фату. На него из-под низко опущенного на лоб венка из гвоздик смотрело лицо Стаси. Она была неподвижна, как кукла. Он не слышал ее дыхания из-за шума в голове. Чон осторожно покрыл ее голову фатой и отступил обратно на кухню. Щелкнул выключатель, свет погас. Чон сделал несколько шагов к свету, льющемуся из залы, и вдруг рухнул навзничь на пол, ударившись затылком.
Несколько минут спустя он пришел в себя. Встревоженная Зара в белом платье сидела у его ног. Пока Чон был без сознания, Стефан и Саша перенесли его на диван.
– Что с тобой? – спросила его Зара.
Чон утомленно прикрыл глаза.
– Там, в чулане, – Стася, – прошептал он.
– О господи, опять! – простонала Зара. – Да нет там никого и не может быть!
– Пойди и посмотри, – слабым голосом отозвался Чон.
– Это галлюцинация, – сказал ему Саша, – со мною тоже недавно была галлюцинация...
Вместе с Родионом они распахнули дверь чулана. Зара тоже подошла к ним, опасливо заглянула вовнутрь.
– Ну что? – спросил Чон, приподнимаясь на локте. – Видели?
– Там сидят старые куклы. Ты выпил больше, чем надо, Павел.
– Она будет преследовать меня всю жизнь, – убежденно проговорил Чон.
Родион с Сашей переглянулись и пожали плечами. Стефан стоял отвернувшись, барабанил пальцами по столу в такт тихой музыке.
Глава 46
ЦАРИЦА ТАИАХ
За две недели до начала конкурса на звание лучшего хореографического ансамбля Зара не могла ни о чем другом думать и говорить, как о предстоящем показе «Иосифа Прекрасного».
После репетиции ансамблевых номеров – танцев «египтянок», «евреек», «рабов» и «воинов» – Лобов снова и снова проходил с Зарой и ее дублершей Лизой отдельные номера – танец обольщения и танец с воинами, когда семь юношей поднимали царицу Таиах на щите, и полет царицы «рыбкой» с высокой площадки вниз на руки семи «воинов».
Стефан наконец уехал, и Зара ощутила большое облегчение – она не верила его дружелюбному спокойствию, которое он безукоризненно разыгрывал, и все время опасалась с его стороны взрыва чувств или какой-нибудь каверзы, вроде баркаролы, записанной, как она была уверена, именно им на кассету Чона.
Целый день она проводила в репетиционном зале. Ей хотелось пройти все работы, связанные с постановкой балета. Лиза, стройная длинноногая блондинка, удивлялась рвению солистки номер один, которая, не жалея сил, помогала гримироваться «египтянам» и «арабам». Коричневой и желтой пудрой, разведенной в воде, Зара помогала им гримировать тела, хотя пудра сильно пачкала руки и отмыть эту краску было не так просто.
Час-два она затрачивала на поиски собственного грима. Лицо Таиах должно было быть властным, но во время сцен с Иосифом оно дышало страстью. Гримерша занималась Зариными глазами, бровями, скулами, но Зара сама искала нужные тени, тушь, помаду, грим, затрачивая на эти опыты метры лигнина и целые тюбики вазелина, потому что грим, предложенный гримершей, казался ей грубоватым для этой роли.
Декорации воздвигались по рисункам Бориса Эрдмана, которые сохранились со времен постановки Голейзовского. Это были поистине грандиозные сооружения, очень похожие на эрдмановские, но удобные для быстрого сбора и разборки. На высокой пирамиде была установлена небольшая площадка, на которой восседали фараон Потифар и царица Таиах. На подмостках в виде ступеней лестницы группировались придворные, воины и рабы. У подножия пирамиды исполняли свои танцы «египтянки», «еврейки» и «арабы». Костюмы женского состава труппы были в основном «египетские» – маленькие юбочки с легким узлом спереди и лиф с одной бретелькой. Мужчины танцевали в трико, обнаженные по пояс, и в набедренных повязках. Костюм царицы состоял из парчового бюстье и трусиков, а Иосифа – из трико и легкой греческой туники.
Вечерами, когда Зара возвращалась домой, ноги ее гудели от усталости. Юрий подвозил ее до дома. Но тело все равно требовало движения. И Зара «в полную ногу», не щадя себя, показывала Чону и переселившемуся к ним Саше некоторые движения и ракурсы «египтянок» и «евреек» с антивыворотным положением ног. Она была уверена, что одноактные балеты, подготовленные другими коллективами, например, «Теолинда» и «Сильфида», не идут ни в какое сравнение с «Иосифом».
Уступая просьбам Саши, Зара показала, но не «в полную ногу», свой танец обольщения. Зара извивалась перед своими двумя зрителями как змейка, закидывала тело в арабесках, касаясь головой пола, взлетала в прыжках и мягко, как кошка, приземлялась.
Саша скрыть не мог своего восхищения. Прежде никто ему даже не рассказывал о таланте Зары. А сейчас эта девушка казалась ему почти гениальной. Теперь он понимал Чона, который поторопился со свадьбой, но не понимал его теперешнего безразличного отношения к Заре. Впрочем, Саша относил его на счет потрясения, пережитого Павлом, после того как тот увидел в чулане призрак. Саша теперь не сомневался, что это был тот самый призрак, который он видел на даче Родиона.
Наконец, наступил день генеральной репетиции со светом, музыкой и в костюмах. Зара по опыту знала об опасности генеральной репетиции, которая всегда проходит лучше, чем первый спектакль. Но что делать! Музыка, свет и костюм – это могучие стимулы для вдохновения, и все они вместе сочетались впервые.
Сквозь полумрак в глубине зала она видела Лобова, сидевшего в десятом ряду. Зара так хорошо изучила своего наставника, что по малейшему его движению угадывала, хорошо идет репетиция или не очень. Лобов то подавался вперед, сцепив руки под подбородком, что означало его полное удовлетворение тем или иным номером, то садился боком, подперев щеку ладонью, – это свидетельствовало о том, что данной сценой он доволен и не ожидает в ней никаких промахов. Скверным знаком было, когда он прикрывал растопыренной пятерней глаза. Но пока позы Юрия выражали одобрение спектаклем.
Закончив танец обольщения, Зара снова метнула взгляд в сторону Лобова: он сидел напряженный, подавшись вперед и уткнувшись подбородком в переплетенные пальцы рук. Ликование охватило Зару. Теперь ей предстоял еще один сольный номер, но его она страшилась меньше. Во втором номере главное было не промахнуться, летя вниз головой на руки семи юношей. Но все это было отрепетировано сотни раз.
Заиграли воинственные фанфары, к ним подключилась мелодия гобоя. И вдруг струя непонятной тревоги прошла под сердцем Зары. Тревога никак не могла возникнуть из-за предстоящего прыжка. Когда на сцене появился Иосиф и начался танец воинов, краем глаза она заметила, как дверь репетиционного зала распахнулась и какая-то фигура, скользнув по проходу, остановилась у срединных рядов. Тем временем юноши со щитом приблизились к Заре, и она, распластавшись на щите, извиваясь всем телом, потянулась к Иосифу. Ее движения теперь были резки и темпераментны. Она соскочила со щита, и юноши сбежали по лестнице вниз, к подножию пирамиды. И в тот момент, когда Зара стала готовиться к прыжку, неясная фигура сдвинулась с места. Зара невольно обратила на нее взгляд. Она видела яркое белое пятно в полумраке: наверное, это был букет цветов. Фигура в длинном одеянии шла прямо к сцене и не остановилась на негромкий окрик Юрия. Наконец она подошла к тому месту, на которое падал свет софитов.
Зара уже сложила руки, чтобы ринуться вниз, но не смогла удержаться и вновь кинула взгляд в сторону освещенной светом фигуры.
Прямо на нее смотрело запрокинутое вверх лицо Стаси...
Зара, балансируя на краю площадки, покачнулась и упала вниз, чуть в стороне от приготовившихся поймать ее юношей. Все, кто был в зале, вскрикнули.
Лобов, перемахнув через несколько рядов, бросился на сцену к распластанной на полу девушке.
Воспользовавшись общей суматохой, таинственная незнакомка, рассыпав по полу белые розы, незаметно выскользнула из зала...
Глава 47
ЛОДКА
Письмо Зары с известием о предстоящей свадьбе пришло в Майкоп одновременно с телеграммой, посланной по просьбе Чона, извещавшей, что с его женой произошло несчастье и что она находится в больнице с переломом ноги. В этот же день позвонила сестра Зары Света. Трубку поднял Саша Руденко: Чон отказался подойти к телефону.
Саша рассказал то, что было ему известно со слов Юрия Лобова: Заре сделали операцию, как будто удачную, но танцевать теперь она не сможет. Саша солгал, что Павел находится у Зары в больнице. Света сказала, что она сегодня же вылетает в Москву.
Саша передал этот разговор Чону. Павел, до этого безучастный ко всему, в том числе и к полученному еще вчера от Юрия известию о беде, происшедшей с Зарой, тут же поднялся с дивана и быстро стал собирать вещи.
– Ты что делаешь? – недоуменно спросил его Саша.
Чон молча поднялся на второй этаж. Саша, немного помедлив, последовал за ним и застал Павла, упаковывающего свой рюкзак.
– Куда ты собрался?
– Большинство моих жен будет теперь в сборе, – ответствовал Чон, запихивая в рюкзак спальный мешок, – так что мне здесь нечего делать...
– Твоих жен?
– Света, с которой ты только что беседовал, сестра Зары, была моей первой женой. Хорошая, кстати сказать, женщина. Я бы не прочь повидаться с нею, но не при таких обстоятельствах. Я еду в Конаково.
Саша возмущенно выхватил у него из рук рюкзак.
– Ты что, сбрендил? Зара лежит в больнице, ей сейчас необходима твоя поддержка, а ты хочешь рвать когти?..
– Именно, – отозвался Чон. – Хочу унести ноги, пока Светлана мне их не переломала в порыве гнева. Вообще-то она человек спокойный, но кто знает, что можно теперь ожидать от нее? Чего доброго, мы с Зарой окажемся рядышком в травматологии, а мне не хотелось бы обременять Свету заботой еще и обо мне.
– Как ты можешь шутить в такую минуту, – продолжал возмущаться Саша.
– Я вовсе не шучу. Тебе разве не говорили, что я малость не в себе после смерти второй моей жены? Вот и передай первой, что Павел, дескать, совсем помешался, вследствие чего не может принять ее. Света существо благородное, она поймет.
Чон с невозмутимым выражением лица отобрал у Саши рюкзак.
Саша, не зная, что предпринять, спустился вниз и позвонил Родиону.
– Не удерживай его, – услышал он в ответ. – Пускай себе едет. Куда он, кстати, решил направить свои стопы?
– В Конаково, – ответил расстроенный Саша.
– Вот и пусть едет в Конаково, проветрится, – бодро отозвался Родион. – А ты, брат, оставайся, сторожи дом, тебе не привыкать...
Пока они говорили, Чон упаковал свой рюкзак и спустился к Саше.
– Ну, брат, прощай. Не сердись на меня. Не могу всего тебе объяснить. Я и сам не все понимаю. Чувствую только, мне надо исчезнуть из этого дома. Скажи Роде, что я захватил с собою одну Стасину картину, которую нашел в шкафу. Она будет и там освещать мое жилище.
Он протянул Саше руку. Как ни оскорблен был Саша, он был вынужден пожать протянутую руку. Парень не умел демонстрировать свое возмущение.
Терра бегала по саду. Чон свистом подозвал ее, взялся обеими руками за ошейник и чмокнул собаку в нос.
– Прощай и ты, старушка.
Терра завиляла хвостом и побежала за ним. У калитки Чон сказал:
– Дальше тебе нельзя.
Саша стоял на крыльце и смотрел ему вслед поверх забора. Он видел, как Чон, не оглядываясь, на ходу вскинув на плечи рюкзак, уходил по шуршащей сухой листвой дорожке. Саша прищурился на солнце, необычайно яркое и теплое для конца октября, и стал прикидывать, с чего ему начать уборку дома к приезду Зариной сестры.
Чон сел в электричку с чувством давно забытой молодой, беспечной легкости, которая накатывала на него во времена знаменитых сборищ в мастерской скульптора.
Москва убегала назад, и он был рад этому. «Век бы тебя не видеть», – пробормотал Чон, когда скрылись из виду последние дома новостройки.
Электричка мчалась мимо чахлой березовой рощи. Вблизи от железнодорожного полотна стояли сухие, с обглоданной корой скелетики берез. Поодаль на верхушках деревьев еще желтела листва. Чон чувствовал, что с того момента, как поезд вылетел из города, с ним произошла какая-то перемена, но не мог определить, в чем она состояла.
Он выдвинул ногой заброшенный под лавку рюкзак и извлек из него завернутую в холщовую тряпицу картину Стаси. И тут понял, что с глаз его наконец-то спала черно-белая пелена. Картина светилась нежно-розовыми, переходящими в палевые, красками. Ветка акации была усыпана бледно-розовыми цветами... Чон аккуратно завернул картину, положил ее на колени и перевел взгляд на желтые верхушки берез. Над ними сияло лазурное небо с редкими белоснежными облаками. Видение цвета вернулось к нему! И какая-то пружина, сжимавшая сердце, как будто лопнула. Чон просунул руку под холщовую тряпку и благодарно погладил застывшие мазки. После того как художник заново увидел цвета, он мог бы разглядывать Стасину картину подушечками пальцев, как слепой.
Чон думал о том, что в таком состоянии, которое вдруг снизошло на него, он вполне способен жить в полном одиночестве. Прежде время от времени, вращаясь среди множества людей, он ощущал настолько острую необходимость в одиночестве, что она пересиливала в нем водобоязнь. Он приезжал в Конаково, на лодке с Игорем переправлялся на остров, ставил палатку и, проводив Игоря и наказав ему вернуться недели через две, отдыхал от людей. Жил на своем маленьком острове, как Робинзон – купался, рыбачил, читал захваченную с собой книгу, собирал чернику и блаженствовал в тишине и покое.
Сейчас он не собирался на остров. По ночам уже случались заморозки. Ему будет хорошо и в бревенчатом домике. Вечерами он станет навещать Игоря, играть с ним в шахматы, пить глинтвейн... Чем не жизнь! Выпадет первый снег, река покроется льдом...
При мысли о реке Чон невольно вздрогнул. Стася!.. Но тут же подумал, что там, у реки, в избушке, он станет ближе к ней. Никто не помешает ему думать о Стасе, разговаривать о ней с Игорем...
К Чону вернулась былая благожелательность к людям, которую, казалось, он утратил навсегда.
И сейчас он с удовольствием поглядывал на молодую пару, сидевшую напротив. Женщина с короткой стрижкой и миловидным круглым лицом и бородатый парень со светлыми глазами и длинными, как у девушки, ресницами. Женщина проговорила вполголоса: «Лишь бы моя свекровь не вздумала к нам сунуться... У нее ключ от квартиры...» – «Зачем ей являться к вам, – возразил парень, – она знает, что твой муж уехал». – «Ты ее не знаешь!» – запальчиво произнесла женщина, но, перехватив взгляд Чона, осеклась.
«Любовники, – определил он. – Она изменяет мужу, он, судя по обручальному кольцу на пальце, – жене. Все изменяют друг другу. Зачем? Эти приключения незаметным образом подтачивают наше существование... Эта пара, наверное, думает, что не может справиться со своей безумной любовью! Какая там любовь. Все от внутренней пустоты, сжирающей человека. Если бы все в мире были верны друг другу, какой бы воцарился порядок на земле!»
Выйдя из электрички в Конакове и добравшись до турбазы «Терра», Павел стукнулся к Игорю. Тишина. Должно быть, уехал пополнить продовольственные запасы. На песке стояла вытащенная на берег лодка Игоря. Чон с удовлетворением подумал, что ему-то в ближайшее время не придется идти в магазин: в рюкзаке у него было несколько пачек галет и три банки шпротного паштета.
В избушке было прибрано, только пол затоптан летними постояльцами. Чон застелил топчан спальником, затопил печку сваленными возле нее березовыми кругляшами, сходил на реку за водой и старательно вымыл пол. Выложил на стол продукты, забросил рюкзак с вещами на прибитую к стене полку. Огонь гудел в печке. Сгущались сумерки.
Павел вспомнил, что не захватил с собой лампы и даже фонарика. Это не беда. У Игоря есть запасной фонарик и всегда имеется запас свечей. Еще у Игоря можно одолжить книгу, например, Библию, которую и следовало читать в таком покое. Чон тоже иногда перечитывал книгу книг, в особенности любил Числа и книгу Аввакума, пророка, у которого он кое-что заучил на память. «Для чего Ты смотришь на злодеев и безмолвствуешь, – припомнилось ему, – когда нечестивец поглощает того, кто праведнее его, и оставляешь людей как рыбу в море... Всех их нечестивый таскает удою, захватывает в сети свои... За то приносит жертвы сети своей и кадит неводу своему, потому что от них тучна часть его и роскошна пища его...» Замечательно сказано. Все мы приносим жертвы сети, которая найдет на лицо земли в день, который не знаем, в час, который не ведаем...
Мысли Павла снова обратились к Стасе. Он пытался представить те минуты, которые она провела в этой избушке. Как вошла в дом. Как увидела, что его, Чона, здесь нет... как подошла к столу, по которому были разбросаны бумаги, в том числе и тот зловещий рисунок... Где он? Наверное, Игорь после приезда милиции все бумаги бросил в печь.
Темнело. Чону стало жарко. Под сердцем снова проскользнула струя тревоги. Пламя, горящее в зеве печи, причудливым светом освещало избушку. Казалось, по ней бродили неясные тени. Чон поднялся и подошел к окну. И тут сердце его упало.
По реке с ленивым осенним течением тянулась лунная дорожка. В свете луны на воде покачивалась лодка с двумя фигурами, которые Чон не мог хорошенько разглядеть. Но уверенность в том, что одна из них прекрасно ему знакома, буквально пронзила его. Чон выскочил из избушки.
Сбегая к воде, он чувствовал, как душа его наполняется страхом, смешанным с восторгом. Один человек спиной к нему сидел в лодке, держа наготове весла. Другая фигура стояла к нему спиной. Это была женщина. Ее русые волосы развевал ветер.
– Стася, – охрипшим голосом позвал Чон.
Она обернулась, посмотрела на Павла и поманила его рукой. И тут же человек, лица которого Чон не видел, принялся энергично грести прочь от берета.
– Стася! – крикнул Чон.
Она снова поманила его.
Почти не сознавая, что он делает, Павел скинул с себя спортивный костюм и ступил в ледяную воду. Его обожгло холодом. Лодка стремительно удалялась от берега. Девушка села на корме, окунув в воду белую руку. Чон бросился вперед, уже не чувствуя холода, и поплыл, стараясь догнать лодку. Ему казалось, расстояние между ним и лодкой сокращается. Он плыл и плыл, пока ногу не свело судорогой.
– Стася! – отчаянно закричал Чон, пытаясь сладить с болью. Но она была так сильна, что он не мог плыть дальше.
Последнее, что увидел Павел, – лодку, скользящую по лунной дорожке, которая спустя мгновение исчезла в темноте.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
[1] Гуттузо Ренато – итальянский живописец, график, ведущий представитель социального реализма в период Второй мировой войны.
[2] Шёнберг Арнольд – представитель музыкального экспрессионизма, основоположник атональной музыки, додекафонии.
