Текст книги "Прекрасная пастушка"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
12
Ванечка. У нее есть мальчик. Выходит, она одолела второй этап жизни, спланированной Ритой-подростком?
Иногда ей становилось не по себе. Почему она не такая, как ее одноклассницы? Они закончили школу, влюбились, и те, в кого они влюбились, взяли их в жены, они сами родили своих детей.
Но Рита Макеева не могла сделать то же самое. Неужели причина заключалась в ее детской жизни с матерью? Неполная семья, и потому половинчатая жизнь? Значит ли это, что в человеке навсегда заложена формула семьи, а если ты в нее не укладываешься, тогда приходится формулу писать самой? Собственной рукой? Как кассир в супермаркете – если сканер не считывает штрихкод продукта, то кассир набивает цену рукой, тыча в клавиши…
Сравнение показалось Рите удачным, тем более что ощущение от него осталось приятное. На чековой ленте все равно стоит правильная цена товара, не важно, что сканер ее не смог считать.
Значит, если она верно напишет формулу своей жизни, не придется платить больше, чем должна…
Хорошо, сказала себе Рита, довольно, ей нужно одолеть следующий этап жизни.
У Ванечки должен быть отец. Непременно. Стало быть, в ее жизни – муж.
А любовь? Любовь… Рита улыбнулась. Кажется, она может вспомнить, что это такое.
Не хочется есть… Не хочется пить… Подташнивает… Так говорил профессор.
И точно так у нее было. Но только по отношению к одному человеку на свете. К Саше Решетникову.
Тихо застонав, она повернулась на бок.
«Ну хорошо, влюбленная ты моя, – сказала она себе. – Ты видела его только что. Ну и как? Прочла страсть в серых глазах? Почувствовала хотя бы слабый интерес к себе?»
«Почувствовала! – сама же и ответила. – Когда окатила его штаны грязью из лужи. В его глазах возник явный интерес: ну-ка, что за идиот тут катается?»
А Морозова была права: целуется Решетников здорово.
Рита засмеялась. Удачно получилось, что она облила его грязью на дороге. Иначе Решетников вообще бы ее не заметил. Теперь есть что вспомнить – как она ему чистила штанину. Разве не поэтому он захотел встретиться с ней еще раз? А потом, по здравом размышлении, передумал. Нельзя же на самом деле поверить, что его срочно вызвали в Нижний? «Но он уехал», – упрекнула себя Рита.
Он ей сам позвонил в тот же день.
– Командировка? Куда же? Снова в Африку? – спросила она, заполняя паузу, в общем-то Рите было все равно, в какую часть света отправляется Решетников на сей раз.
– Нет, не в жаркую страну, а на север нашей Родины, – натужно рассмеялся он, и, как всегда по телефону, неискренность слов или смеха прозвучала слишком заметно.
Рита почувствовала, как сама скривила губы, словно пыталась помочь ему выглядеть более естественно.
– Я еду на Таймыр, – уточнил он.
– Ого! – удивилась она, совершенно верно реагируя на эту географическую точку на карте. Как реагирует любой обыватель, которому полагается знать лишь одно: Таймыр – это далеко и холодно, и только отважные люди, преимущественно мужчины, могут поехать туда по делам.
Ей, прожившей на Чукотке столько лет, такая реакция казалась смешной. Но Рита не собиралась вводить в разговор с Сашей Решетниковым, что-то личное, тем более, что они теперь не увидятся еще лет пятнадцать, а может, и вообще никогда.
– Так, что до новых встреч, Макушечка!
– Всего тебе, Сито-Решето.
Да, вот так-то, Сито-Решето осталось дырявым, подумала Рита, опуская трубку на рычаг. Все слова и обещания снова вывалились в дырки.
Утром Рита вдруг подумала, что Решетников солгал, и она сгоряча набрала номер телефона его матери.
Рита испытала легкое чувство вины из-за своей недоверчивости и подозрительности, когда мать Саши ответила:
– Сына срочно вызвали по делам. А кто звонит, простите?
– Из оргкомитета, – туманно ответила Рита.
Что ж, Сито-Решето всегда был из таких – старые люди называют их свистунами. Обещают и свято верят, что сделают, но потом увлекаются, обещания наслаиваются друг на Друга – и нате вам: старые порывы погребены под кучей новых, которые тоже едва ли будут реализованы.
Но Рита испытала странное тепло на сердце, когда вспомнила, что он не забыл о том, что произошло десять лет назад в Ротонде с белыми колоннами, в городском саду, на самом берегу Вятки, Даже не ночью, а в третьем часу утра. Они успели до третьих петухов, усмехнулась Рита, внезапно поразившись значительности этого факта.
Помнит, а мог бы забыть. Он первый заговорил о той ночи и несколько раз сказал о… запахе.
Неужели он исчез из ее жизни навсегда?
Кто может знать ответ на такой вопрос? Даже самому Решетникову он неведом. Другое дело, он мог бы ответить на иной – хочет ли он навсегда забыть о ее существовании и исчезнуть из ее жизни бесследно?
Рита Макеева верила, что если человек чего-то не хочет, то этого не случится. А если хочет, то случится.
Что делать ей – совершенно ясно. Ванечка задал вопрос, на который она обещала ему дать ответ. Стало быть, надо этим и заняться. Ему нужен отец. Значит, она попытается выяснить, кто его настоящий отец.
Когда эта мысль впервые пришла в голову, Рита сначала рванулась с горячностью – действовать, и немедленно. Но потом остудила свой пыл. А если отец найдется, вдруг он захочет забрать мальчика?
Рита внутренне затаилась. Но чем больше проходило времени, чем больше она думала, тем яснее становилась безопасность дела, если подойти к нему не с официальной стороны.
Прояснить кое-что могла Галина Петровна, которой следует написать. Сделать это лучше прямо сейчас, потому что скоро из Анапы вернется Ванечка и вся жизнь закрутится по-другому.
Наверняка после смерти Лены остались какие-то бумаги, и Галина Петровна, если они остались, знает где.
Галина Петровна писала Рите редко, в письмах она непременно сообщала о делах на работе, хотя для Риты того куска деловой жизни теперь словно и не существовало. Чукотка стала для нее местом рождения сына. И своего собственного. Там родилась новая Рита Макеева. Вот и все. Она давно заметила за собой такую черту – она умела «чистить» свои мозги, заталкивая все, что сейчас не нужно, в дальний угол памяти.
Галина Петровна рассказывала, что Лена была человеком закрытым, красивой женщиной, самостоятельной и сильной. Рита всматривалась в Ванечку, стараясь отыскать что-то похожее. Закрытости в нем не было никакой. Мальчик распахнут настежь, что ей очень нравилось, красивый и здоровый. Поэтому ей очень хотелось узнать, а что он мог унаследовать с другой стороны, с отцовской.
Рита, конечно, понимала, что Лена не стала бы рожать невесть от кого, но кто знает… Любовь и уходящее неотвратимо время – Лене было почти сорок, когда она родила… Иногда последняя надежда заставляет женщину дать себе поблажку.
Бывает, что поздние роды – это способ избавиться от кризиса в середине жизни, который случается у многих женщин. Когда ничего не хочется, когда кажется, что жизнь прошла совершенно напрасно. А физиология понемногу напоминает о себе – женщина чувствует, что время уходит, что скоро она не сможет родить ребенка по вполне естественным причинам, а это для многих сродни концу жизни.
Рита решилась.
Она все выяснит об отце Ванечки еще и потому, что о своем отце ей ничего не удалось узнать. Она сама прочувствовала, как это плохо для ребенка.
Она рывком встала с кушетки и подошла к письменному столу.
Когда Рита заклеила письмо и потянулась к сумке, чтобы положить его туда и по дороге кинуть в ящик, то вдруг спросила себя – хорошо, она выяснит, кто отец Ванечки, но что дальше? Поедет знакомиться? Может быть, посмеялась она над собой, он ей понравится и она ему тоже? Ну коне-ечно, они захотят соединиться в семью! – ехидно подумала Рита.
В общем-то она сама толком не знала, чего именно хотела добиться, но что-то подталкивало ее, подзуживало. Рита решила прислушаться к голосу собственной интуиции. Она доверяла с некоторых пор своему шестому чувству, тем более что оно почти не обманывало ее в последнее время. Иногда ей казалось, что они живут в полном единении с интуицией, и она не собиралась обижать ее собственным недоверием.
Что ж, если она уже написала письмо, то завтра по дороге на дачу опустит его в ящик. Вот и все.
При мысли о даче Рита почувствовала тепло во всем теле и странную негу. Любимое место на земле, эти десять соток в лесу. Она не вырубила деревья, оставшиеся на участке, чем поначалу потрясла соседей, а потом вызвала волну зависти. Жара, которая стояла уже не первое лето, припекала их на голых картофельных сотках, а она устраивалась в гамаке между сосен и смотрела на плывущие облака. Такие перышки и барашки бывают на небе только жарким летом.
– Ну ты и хитра, Маргарита, – ворчала соседка из-за забора в ее прошлый приезд. – Тут не знаешь потом, куда картошку девать, а все ей кланяешься, а ты в небеса да в небеса пялишься.
Рита смеялась.
– Да я картошку-то не ем.
– Ага, ты у нас прямо стрекоза голубая.
– Между прочим, стрекозы плотоядные. Я тоже без мяса не могу. Вот возьму и заведу кроликов.
– Так я тебе и поверила, – хихикала соседка.
– И правильно сделали, Зинаида Сергеевна. Уж если что я и устрою здесь, так это пристенный садик.
– То есть? – изумилась бывшая учительница начальных классов.
– Цветы посажу вдоль стены дома, которая к вам обращена.
– Чтоб меня подразнить, да?
– Только ради этого. Какие ирисы больше нравятся – голубые или желтые?
– Ты меня доведешь, соседка. Я всю картошку вырою и тюльпанами засажу.
– Семеныч не поймет.
– Да Бог с ним, обойдемся.
– Ох, не поверю… – засмеялась Рита.
– Это кто тут без меня надумал обойтись? – раздался тихий, но ясный голос мужа Зинаиды Сергеевны.
Жена фыркнула, но объяснять не стала.
Рита засмеялась. Да, в этом возрасте гибкости трудно ожидать от людей. А вот если бы они с Решетниковым встретились лет в семьдесят, то из них могла бы получиться милая пара?
– Деда, деда! Посмотри, что у меня есть!
К Семенычу несся на всех парусах внук, он держал на ладони коричневато-зеленую жабу.
– Брось, брось сейчас же! Бородавок наловишь! – заверещала Зинаида Сергеевна, и соседи отвлеклись от Риты.
Она ладила с ними, но в свой мир не пускала, забором из штакетника прочно отсекала их. Ей нравились свобода и независимость, она для того и построила дачу, чтобы им с Ванечкой жить без оглядки на других.
Ей приятно слушать стрекот кузнечиков в траве, а не милую болтовню соседки, жужжание ос, а не полезные советы по хозяйственной части от соседа, наблюдать, как кружатся шмели над расцветшей настурцией, а не сидеть напротив престарелой пары на их веранде и слушать, как они учат жизни своих внучат.
В этом сезоне ее любимая настурция удалась – с крупными листьями, махровыми цветами. Бордовые, желтые, нежно-розовые, оранжевые, они словно вспыхивали на круглой шапке листьев. Она обязательно соберет семена, но не для того, чтобы посадить их на следующий год. Она замаринует их, и получится то, что служит заменой каперсов. А когда в следующий раз приедет в город Решетников, она пригласит его и сварит классическую рыбную солянку с маслинами и самодельными каперсами. Ради такого случая она купит у рыбаков стерлядь, которая водится до сих пор в Вятке и даже несколько лет подряд уже не пахнет бензином.
Рита мысленно представила супницу из сервиза, белую, с золотым вензелем на боку – переплетенные буквы «М» и «Р», – серебряный половник, тарелки с такими же вензелями по краю, снежную, хрустящую от крахмала скатерть, Ванечку в матроске, себя в белом платье, тоже с матросским воротником и голубым пояском на талии, и его, Решетникова, в белоснежной рубашке с крошечным якорем на кармашке. Плетеный стол под высокими соснами плотно скрыт от глаз соседей, жужжат пчелы, и летают шмели, она отгоняет их от стола правой рукой, на которой блестит тонюсенькое обручальное кольцо…
Она укрылась пледом и, уже засыпая по-настоящему, завела свой внутренний будильник на шесть.
13
Саше Решетникову самому было непонятно, почему в последнее время ему все чаще вспоминается Таймыр. А ведь не так плохо там было. Экстремальные условия всегда поворачивают человека самой неожиданной стороной даже к себе самому. Что неожиданного он узнал о себе? Тогда – ничего, не видел он в себе ничего необыкновенного, он думал, что таким был всегда. Но теперь понял, что была в нем неуемная, бесшабашная смелость, которая с годами не сказать, что пропала, но слегка стушевалась.
Ему всегда хватало смелости, или наглости, подойти к любой женщине и предложить ей то, что в общем-то она хочет всегда. Он так считал. А сейчас разве нет? Тогда почему он, такой необыкновенно смелый, удрал из родного города при первой, до конца не оформившейся мысли, что ребенок Риты Макеевой может оказаться его сыном?
Он запустил пятерню в пышную ржано-пшеничную шевелюру. Это мать виновата, она ему продолбила всю голову своими стенаниями о внуках, о неловкости перед друзьями. А туг еще сама Макеева, ничуть не похожая на прежнюю, но к которой он всегда испытывал странное чувство. Жалостью или состраданием назвать его нельзя, это было бы неправильно. Недоумение? Тоже едва ли. Он, если перевести с языка чувств на язык слов, снисходительно соглашался: ну вот еще одна хочет его любить. И однажды согласился дать ей то, что она хотела… Точнее, взять то, что предложила… Причем с большой охотой.
Он улыбнулся, и его чувственные губы сложились сами собой так, что он прочел бы свою улыбку как вполне искреннюю. Ему тогда понравилась ее смелость, абсолютно неожиданная для худенькой, бледненькой Макушки.
Но Саша быстро отмахнулся – да какая смелость, просто сам он неподражаемый мужик. Десять лет назад он уже не утверждался в своих талантах по этой части, он был просто уверен в них, а юношеская гиперсексуальность способствовала этой уверенности, физически поддерживая ее. А на Таймыр Решетников явился уже полным совершенством… Бесспорно, международный опыт, африканская жара с ее страстями – такое не каждому дано.
Перед глазами Саши снова возникла Бикада. Теперь, когда это место перестало быть местом работы и жизни, он мог взглянуть на него со стороны, оценивающе взглянуть из нынешнего времени на давно прошедшее. Конечно, таких речек, как Бикада, полно на Таймыре, но судьба выбрала именно ее, чтобы оставить в памяти Земли навсегда как то место, куда вернулись овцебыки. В глубине Таймырского полуострова они стали королями жизни, а вокруг них суетились люди со своими вертолетами, вездеходами, собаками. И люди тоже чувствовали в себе что-то божественное – они возвращали обратно, на Землю, ушедших в свое время на небеса овцебыков. Эти животные и вели себя как обитатели небес, чем бы ни занимались.
Пришедшая в голову мысль удивила своей неожиданностью Решетникова и даже развеселила. Но если вдуматься, то это так. Ведь почему люди опасаются возвращаться на Большую землю? Потому что боятся обыденности и конкуренции себе подобных. Ему вдруг показалось, что даже овцебыки остерегались чего-то похожего, иначе, почему бы они упрямо сопротивлялись, когда их выгоняли из транспортного самолета на землю.
Когда он впервые увидел овцебыка, то просто онемел. Ему показалось, что это он сам, его суть в облике животного. Каштановая шерсть, могучая грудь и даже борода, которую он отпустил перед приездом на Север, чтобы соответствовать моменту. В бороде было больше рыжего, чем каштанового, как у быков. Действительно, если бы у каждого человека в природе был свой аналог, то ему известен его собственный. Он – овцебык.
– Знаешь, – однажды сказала ему Виля, когда они сидели возле открытой печки у нее в доме, – иногда мне кажется, что ты вполне мог содержать гарем. Как овцебык.
Он засмеялся:
– А что, они такие, да?
– У них время любви в августе – сентябре, быки собирают гаремы из десяти и даже больше самок.
– Но ты у меня…
– Одна. Но я работаю за десятерых, – промурлыкала она, когда он подтащил ее к себе и повалил на мохнатую темную шкуру.
А потом он наблюдал схватку быков в брачный сезон. Два самца разбегались и сталкивались рогами, как обычные Деревенские бараны, но эта схватка гигантов была не на жизнь, а на смерть. Она наверняка закончилась бы чьим-то смертельным поражением, но подоспел работник и не допустил печального исхода.
Конечно, понимал Решетников со свойственным, ему прагматизмом, переселение овцебыков было чьей-то выдумкой, прихотью, желанием остаться в истории биологии хранителем древностей. Придумали и обоснование – человеку большая польза от овцебыка, но эту пользу вряд ли кто искренне обсчитывал.
О, говорили ему, во-первых – мясо. Оно похоже на говядину, но гораздо нежнее и ароматнее. Вес бородата достигает полутонны. Во-вторых – шкуры, прекрасное кожевенное сырье. В-третьих – шерсть, а точнее, пух, подшерсток. Качество его исключительно и ценится выше шерсти тонкорунных овец. Он дороже пуха викуньи из Южной Америки или кашмирских коз.
– Ты похож на него, я заметила с первого раза, – повторяла Виля и гладила шерстяную рыжую грудь Решетникова.
– Но с меня не вычешешь три килограмма шерсти, – засмеялся он и навалился на нее, потерся о нежную кожу, под которой были довольно твердые мышцы. – Тебе не надо вязать из моей шерсти свитер, правда, – шептал он ей, – я накрою тебя всю, согрею…
– А еще овцебыки дают молоко, очень жирное и приятное на вкус… – пробормотала она, словно выдавая фразу из текста гида, которым она подрабатывала во время приезда гостей с Большой земли.
Решетников тихо засмеялся.
– Насчет молока не уверен, но кое-что и я могу дать… похожее по цвету.
– Фу, бесстыжий. – Она укусила его за плечо.
Так что же изменилось в нем за прошедшие годы? Что с ним произошло, почему он стал пугливым, как ягненок? Или это еще больше подтверждает его сходство с овцебыком? Был быком, а стал овцой?
«Если ты что-то хочешь знать – пойди и выясни, а не теряйся в догадках. Если ты хочешь узнать, не твой ли ребенок у Риты, узнай. Но зачем убегать?» – наставлял себя Решетников, но ничего не предпринимал.
Он прошелся по комнате, пнул гирю – когда-то он поднимая эти шестнадцать килограммов без труда одной рукой. Поморщился, хотя, пиная, ожидал такой боли в ноге, пробуждающей и отрезвляющей, как сам себе говорил в подобных случаях. Он ущипнул себя за подбородок, уже давно голый, – вернувшись с Таймыра, Решетников перестал играть в полярника довольно скоро и сбрил бороду. Не с ней ли ушло ощущение собственной немереной силы? Без нее он и почувствовал себя овцой, а не быком. Значит, если снова обрасти до самых бровей и выглядывать из рыжих зарослей, то он станет прежним?
Саша засмеялся. Мысль понравилась, хотя некоторые сомнения встрепенулись – единство времени и места соблюдают даже в африканском театре, как он сам убедился, и по возможности – единство действия. А он? Он хочет устроить для себя спектакль, но…
Он не додумал до конца свою мысль, и даже не потому, что она ускользала и Саша не мог ее оформить. На самом деле была одна главная мысль в голове Решетникова, которая не просто выталкивала все остальные мысли, она их нещадно пинала, больно и сильно.
Рита. Ребенок…
Рита Макеева его потрясла, теперь он понял. Он врет, что раньше рассмотрел в ней такую женщину или хотя бы зачатки нынешней женщины. Если честно, ничто в прошлом не обещало подобной трансформации, неужели… она все это проделала с собой сама? Или… нет, конечно, нет; только мужчина способен переделать женщину, примчалась на помощь спасительная мысль, которая никогда не требовала никаких доказательств в мужской голове. Кто-то…
Красивая женщина. Уверенная в себе. Причем эта уверенность не простая фанаберия, под нее Рита заложила такую основу, что конкуренты зубы обломают, но не съедят. Она не просто талантливый таксидермист, она прекрасный делец. Да не один мужик разрыдался бы, увидев свою рысь накануне открытия салона с дырками вместо глаз! А Рита? Что сделала Рита Макеева?
Она не только не пустила слезу, а извлекла пользу. Местное телевидение устроило по этому поводу настоящее шоу, австрийская фирмачка – новые заказы Рите. Да если бы какие-то идиоты не пошли на подобное, это надо было устроить самой, в духе ныне модного черного пиара! А он-то, дурак, вот уж точно, тундра тупая, пытался ее научить, дать ценный совет!
Решетников с отвращением вспомнил свой назидательный тон во время торжественного обеда в день сбора выпускников:
– Ты должна научиться вести дела, Макушка. – Он нанизал на вилку тонкий ломтик свежего огурца, послушав ее рассказ о встрече с иностранными коллегами. – Ты познакомилась с таксидермистами из Парижа и Лондона, да?
– Они приезжали к нам на зимний салон, – кивнула Рита, отпив из бокала апельсинового сока и промокая губы желтой бумажной салфеткой.
– Ты им уже написала? – спросил Решетников, жуя огурец и пытаясь уловить его вкус. Но никакого вкуса, отозвался лишь избыток соли. Парниковый огурец, понятное дело, разочарованно отметил Решетников. Ни запаха, ни вкуса. Он ухмыльнулся про себя. Как Рита Макеева в школьные годы.
– Нет, пока ничего такого я не сделала. – Она улыбалась и смотрела на Решетникова, будто ожидала его оценки. И дождалась.
– Не сделала? – Он не сразу соотнес ее ответ с собственным вопросом, но быстро поискал в голове, о чем это он спросил. – В том-то и дело! – Решетников наконец настиг убежавшую было мысль и с радостью поднял вверх палец. – Ты должна была написать им вслед писульку или сбросить по электронной почте.
– А… что написать? Зачем? – Рита отодвинула бокал с недопитым соком, он стекал по стенке, торя рыжую тропинку.
– Чтобы они тебя не забыли.
– Они и так меня не забудут, – фыркнула Рита, и ее глаза стали голубоватыми.
– Ты так считаешь? – Решетников не донес вилку до рта, на которой колебался, словно раздумывая, упасть или удержаться, новый ломтик огурца. Он с каким-то ему самому непонятным упорством пытался распознать его вкус.
– Да. – Рита смотрела на него, и глаза ее сейчас снова стали серыми. Они меняли цвет от серого до голубого в зависимости от освещения и внутреннего состояния. У Вили были похожие глаза. И похожая уверенность. Когда глаза становились серыми, это означало, что теперь с места не сдвинуть. Вилю. А значит, и Риту.
Решетников почувствовал раздражение, как будто только ему позволительно упрямо настаивать на своем. Он не любил подобной уверенности в женщинах, хотя всякий раз его тянуло к таким.
Что ж, Рита говорит правду, наконец, уступил он и стиснул зубами ломтик огурца. Он оказался другой породы, и Саша почувствовал настоящий свежий огуречный вкус. Да, такую, какой Рита Макеева стала сейчас, не забудешь ни в Париже, ни в Лондоне.
Натуральный огуречный вкус пропал во рту, его смыл глоток минеральной воды из обычного граненого школьного стакана. Рита молчала, наблюдая за ним, ему показалось, что он заметил на ее лице отсвет… победы? Победы над ним? Она что же, считает, что он зря тратит слова?…
– Ты должна написать, что с радостью вспоминаешь, – услышал он свой голос, и его охватила досада на самого себя. Идиот.
– Но ничего не было.
– Не важно.
– Значит, им надо написать, что я радостью вспоминаю, что ничего не было? – Макеева насмешливо посмотрела на него, откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Решетников знал эту позу – теперь человека ничем не прошибешь, но продолжал с упрямством голодного овцебыка:
– Ты напишешь, что благодарна им за то, что они тебе уделили внимание.
– Это я им уделила внимание! – Рита положила ногу на ногу.
Решетников прекрасно понимал, что она закрылась от него, от чужих слов и наставлений.
– А они разве не уделили тебе внимания в ответ?
Рита захохотала, она раскинула руки, она затопала ногами, как ребенок, который чему-то радуется, ее смех был таким искренним, что Решетников решил не обижаться. Он тоже хохотал вместе с ней.
Вспоминая свой назидательный тон и глупую настойчивость, он даже сейчас порозовел. Это ведь потом он узнал, кто такая Рита теперь…
